Улыбка развоплощенного

И она с решительным видом двинулась обратно к палатке, где ее ждали Предводительница и Малахитус. Аметисто едва поспевал за ней, изумляясь такой прытью пожилой женщины.

— Госпожа Предводительница, — произнесла волшебница самым любезным голосом, на который только была способна. — Я считаю, что по случаю нашей победы следует совершить нечто особенное.

— Что именно, госпожа Хвощ? — спросила наставница Лиги Скорпиона, не подозревая, о чем пойдет речь.

— Этот молодой маг влюблен в вашу воительницу, Сапфиру, и следует по такому редкостному случаю, в качестве милосердного шага и вообще для укрепления дружбы между вашей Лигой и сообществом магов...

— К чему Вы клоните?! — возмущенно начала, было, Предводительница.

Но Малахитус, который не любил, когда с его учительницей разговаривали непочтительно, так посмотрел на грозную военачальницу, что та прикусила язык. Была ли в этом магия, трудно сказать, но результат был налицо. Матушка Хвощ, которая не обратила внимания на все эти маневры, невозмутимо продолжила:

— Я понимаю, что Вы, госпожа Предводительница, стараетесь сохранить ваше сестричество, и Вы успешно с этим справляетесь. Но согласитесь, настоящая любовь, которую не разрушили ни Ваши строгости, ни испытания, выпавшие на долю влюбленных, заслуживает особого уважения. Отпустив Сапфиру, Вы ничего не потеряете, а мир приобретет двух счастливых людей, что ляжет новой каплей на весы добра. Вместо одной ушедшей девушки я предложу Вам достаточно сирот, которые остались от этой войны, так что Вы сможете продолжать воспитывать новых воительниц.

В другое время Предводительница, возможно, долго бы еще спорила, ведь она привыкла повелевать, но здесь, в присутствии столь сильных магов, она как-то сникла, махнула рукой и отправилась в палатку, а за ней двинулись Малахитус и матушка Хвощ. Последняя подтолкнула вперед Аметисто. Когда они появились перед Сапфирой, девушка уже не плакала. Она спокойно лежала, полностью предав свою судьбу в руки богов Триединства. Предводительница подошла к ней и строгим голосом произнесла:

— Сапфира! По просьбе сообщества магов я снимаю с тебя твои обеты! Ты больше не член Лиги и можешь выйти замуж за этого... — тут военачальнице изменила выдержка, ибо она продолжала сердиться на Аметисто, невольно покусившегося на непререкаемость ее власти.

— Госпожа Предводительница, Вы должны провести обряд до конца, — раздался за ее спиной голос матушки Хвощ. — Я прекрасно знаю правила! Вам надлежит произнести полную формулу, снять маску и взглянуть в глаза девушки, а, кроме того, воительница, уходящая из Лиги, обязана передать Вам свой меч! — сказала волшебница и возмущенно добавила: — Что это такое, совсем не стало квалифицированных специалистов! Даже снятие обета не могут провести, как положено!

Пришлось Предводительнице, которой за последние годы ни разу не приходилось выполнять подобный обряд, принять как можно более торжественную позу и прочесть полную формулу, а она была далеко не короткой. Наконец, настал момент, когда военачальница должна была открыть лицо. Чувствовалось, что ей совсем не хочется этого делать, и скоро стало понятно, почему. Когда маска была снята, оказалось, что лицо Предводительницы Лиги изуродовано такими шрамами, что никакой речи о женской красоте быть не могло. Она взглянула в глаза воспитаннице, и та вздрогнула от обжигающего взгляда своей наставницы, в котором были и боль от пережитых бедствий, и печаль о том, что ей никогда не суждено быть любимой и многое другое, о чем не всегда пристало говорить.

— Прощай, Сапфира! Ты хорошо послужила Лиге, — произнесла военачальница, надевая маску обратно. — Ты выдержала испытание опасностью и искушением, посмотрим теперь, выдержишь ли ты испытание повседневностью. Я принимаю твой меч, чтобы передать его той, которая заменит тебя.

— Но этот меч не принадлежит мне, — тихо сказала Сапфира. — Его дал мне Оливино, вольный стрелок Северного леса.

— Надо немедленно позвать его сюда, — решительно заявила матушка Хвощ.

Оливино был несказанно рад возвращению семейной реликвии. Поблагодарив Сапфиру и поклонившись всем, он выбежал из палатки и с криком радости рубанул Ледяным Шипом по лежавшей на земле статуе Уфу Темного, которая тут же рассыпалась в пыль...

Уничтожение зловещей статуи как будто сняло с плеч сторонников Триединства тяжелый груз. Вечерело, разгорались костры, возле них собирались маги, рыцари и все участники последней битвы. Жизнь брала свое: бойцы Триединства готовили ужин, беседовали и даже пели. У одного из костров слышался голос Оливино, распевавшего старинную кин-тугутскую песню:

Цветок волшебный скрылся от глаз

Среди дубовых корней,

Кто смог его увидеть хоть раз,

Тот стал сильней и мудрей.

Об этом в старой книге прочел

Барона юного дед,

И внук с тремя друзьями пошел

Искать траву-луноцвет.

Один, измучен зноем и зол,

Вернулся вскоре домой,

Пленен красоткой, вечер провел

В ее объятьях второй,

А третий сытый, с кружкой вина

В таверне встретил рассвет...

Лишь бедный наш герой дотемна

Искал траву-луноцвет.

Когда же понял, что по лесам

Весь день напрасно бродил,

Едва не дал он волю слезам,

На землю рухнув без сил:

"О, как же глупо было сюда

Идти за тем, чего нет!

Не буду больше я никогда

Искать траву-луноцвет".

Аметисто сидел, удалившись от костров, и смотрел в ясное осеннее небо. Казалось бы, его сердце должно было петь от счастья. Но он почему-то чувствовал только печаль и не мог понять отчего.

— Давай к нам, — раздался от костра голос Рубиуса.

Но Аметисто не ответил и побрел в темноту, пока еще не понимая, чего он хочет. Из глубины памяти всплыли слова, которые он прочел в стефенширской библиотеке:

"И вечно лежит на границе добра и зла сила великая, имя которой — магия. От столкновения тьмы и света рождаясь, людским умением управляемая..."

— Искать то, чего нет..., — вспомнилась чародею строчка из песни, он тряхнул головой, словно отгоняя какие-то видения, и направился туда, где Малахитус беседовал с матушкой Хвощ.

Подойдя к ним, молодой волшебник остановился.

— Что это с тобой, Аметисто? — встревожилась матушка Хвощ. — Тебе бы сейчас быть возле своей девушки, а не бродить с таким унылым выражением лица.

— Погодите, погодите, — неожиданно произнес Малахитус.

— Господин ректор, в Стефеншире я нашел старый свиток и забыл о нем, но сегодня он вновь не дает мне покоя, — произнес маг шторма. — История, записанная на нем, обрывается, и неизвестно, смогу ли я когда-нибудь узнать ее конец.

— Ну-ка, расскажи, что это за история, — заинтересовалась матушка Хвощ.

К удивлению присутствующих Аметисто смог почти дословно пересказать легенду о происхождении богов.

— Знаешь, — сказал ректор Академии, — этот свиток нередко случалось обнаружить пытливым ученикам, и когда они приходили с вопросами, наставники всегда находили нужные слова. А с тобой почему-то этого не случилось, свиток так и не попал в твои руки тогда, когда мы еще могли помочь тебе. Теперь ты уже не мальчик, и окончание этой истории тебе придется искать самому. Но берегись, это нелегкое знание. Теперь, когда судьба послала тебе возможность счастья, захочешь ли ты испытывать ее?

— Да, я хочу попробовать узнать все, что позволят высшие силы, — решительно произнес молодой маг.

— Смотри, Аметисто, — возразила матушка Хвощ, — не пытаешься ли ты променять надежду и любовь на то, чего нет...

— То, чего нет... Об этом пелось в песне... Значит, так тому и быть, я должен узнать эту тайну, пусть даже самой дорогой ценой, — сказал Аметисто.

— Ну, хорошо, — Малахитус взглянул в глаза молодого чародея. — Только помни, что узнавший тайну двух богов никогда уже не станет прежним. Нечасто находились у меня ученики, которые бы решились на это. Кто знает, может быть так и должно случиться, ведь счастье не будет полным, если тебя всю жизнь будет точить сожаление о невыполненном. Иди!

Малахитус начал бормотать какие-то слова, а затем выбросил вперед руку с посохом. Поток синего света ударил в воздух и перед Аметисто открылся сияющий портал, в который он вошел так быстро, как будто его кто-то подталкивал. На другой стороне не оказалось ничего величественного, только сколоченный из березовых поленьев алтарь Геоса с букетом увядших цветов среди густого нетронутого леса. Аметисто шагнул к алтарю, и картина внезапно изменилась. Он оказался в невысоком зале, заполненном сизым туманом. Сквозь его витые тяжи проглядывали три двери. Одни из них, цвета свежей травы, была обрамлена гирляндами цветов, другая, синяя, не имела никаких украшений, а третья кроваво-красная, казалась сделанной из текучего пламени.

— Здесь останешься ты, — произнес глухой, но отчетливый голос. — Пока первый луч солнца не разрежет ночную тьму. Ты узнаешь то, что хочешь знать, и сможешь выбрать, в какую дверь войти. Зеленая дверь выведет тебя туда, откуда ты пришел, и жизнь продолжится для тебя со всеми ее бедами и радостями. Синяя дверь ведет в храм Триединства, войдя в нее, ты отдашь себя на служение богам. Красная же дверь — это путь к смерти. Люди все идут к ней, но чем сильнее человек, тем длиннее его дорога. Теперь смотри и внимай!

И чародей увидел, как в борьбе богов, светлых и темных, рождаются и гибнут миры, как приходят беды и радости на землю Катахеи, увидел разгромленный Стефеншир и гибнущих в муках людей, знакомых и незнакомых.

— Нет среди миров сил, способных остановить вечный смертельный поединок света и тьмы, — прошептал чародей, и в этот момент ему привиделось залитое кровью лицо Сапфиры, сраженной врагом.

Он рванулся к красной двери, распахнувшейся, как чудовищная пасть, готовая пожрать нестойкого. Взгляду чародея открылась черная пропасть, у которой не было видно дна.

— О боги, что же я делаю! Нет, не поддамся этому мороку, сюда я еще успею, — встрепенулся Аметисто. Его природный страх высоты впервые сыграл хорошую роль. Едва маг отошел от ужасной двери, она сама собой захлопнулась, и что-то изменилось в зале.

— Ложь и предательство не кончаются со смертью злодеев. Уфу Темный не утратил своей силы. Все снова продолжится, так стоит ли возвращаться в мир? За синей дверью тебя ждет служение богам, покой и сознание твоей правоты, — прошептал спокойный и убежденный голос.

Слушая его, Аметисто сел посреди зала и задумался. Волны тумана наползали на его лицо, мелкие капельки охлаждали кожу, садились на волосы, и, казалось, что так можно сидеть вечно.

— Сознание правоты..., — вслух произнес чародей. — А какой правоты? В чем? За сознанием правоты может таиться гордыня, а это одно из имен матери Уфу Темного... Нет, пусть уж лучше я уйду ни с чем, но мир останется со мной, а я — в нем, и да решат боги Триединства мою участь так, как им угодно. Прощайте, великие! Я иду к тебе, моя Сапфира! — и отряхнув туманные клочья, чародей решительно шагнул в зеленую дверь...

А в это время где-то в Алмазных горах скатился маленький камешек, ему ответило эхо, и грозная снежная лавина покатилась с вершины, сметая все на своем пути...

5