| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Лицо снова стало ждать ответа.
Вероника хотела пошевелить языком, но боль не дала ей этого сделать.
Перед глазами у Вероники всё поплыло, и она опять окунулась в беспамятство...
Она проснулась.
Теперь воспоминания были отчётливее.
Заболело всё сразу, и ей уже не казалось, что кошмар ей пригрезился. Кошмар и был её жизнью.
Ей вдруг захотелось помолиться, но она не знала ни одной молитвы. Однако Вероника почему-то была уверена, что если бы сейчас она обратилась с молитвой к какой-нибудь святой или даже к самой Пресвятой Богородице, та спасла бы её, вызволила её из этого ада.
Но Вероника не знала, как правильно молиться, и потому только горько и молча заплакала.
Балдахин снова был закрыт. За ним по-прежнему горел свет люминесцентного освещения.
Теперь Вероника старалась не шевелиться, чтобы не закричать от пронзительной боли. Ей почему-то не хотелось, чтобы снова показалось это незнакомое женское лицо, которое бы стало ей рассказывать про то, что заплатило за неё пятьсот долларов, чтобы её не выбросили в огромный мусорный бак, который каждое утро вывозят далеко за город тяжёлый, нагруженный всякой дрянью мусоровоз.
Потом, если бы не убили при загрузке, её нашла бы живущая там, на огромной, как целый город, помойке банда подмосковных бомжей и отдала бы в жёны какому-нибудь своему королю.
Ей было гадко. Гадость эта, как оскомина гнездилась где-то внутри неё, в душе.
Она не должна была быть сейчас здесь! Это не должно было происходить с ней! Веронику ждала другая, счастливая судьба, полная радости, успеха, богатства... Как она оказалась здесь? Как в её жизни всё изменилось, так резко, так стремительно и так неправильно? Она словно заснула в светлой комнате принцессой, а проснулась в каком-то подвале кухаркой или посудомойкой, или уборщицей... да нет, хуже — проституткой!
Проституткой!!! Шлюхой!!!
В страшном сне она не могла себе такого представить. В её представлении проститутки были падшими женщинами, которые сами избрали себе такой путь. Это был их сознательный выбор. Они знали, на что шли!
Никогда, ни за что она бы не стала проституткой!
И вот вдруг каким-то злым роком судьба так подшутила с ней, что из жены преуспевающего дельца она превратилась в проститутку. И она не могла с этим ничего поделать! Она даже пошевелиться не могла! Ей было больно! Больно в душе, больно в теле! Ей хотелось прекратить это существование, как страшный, дурной фильм!
Вероника уставилась вверх, в центр конуса, туда, где балдахин сходился в узел, и лежала так, лежала долго, не шевелясь. Слёзы текли по её щекам. Это были слёзы бессильной ярости и отчаяния.
Мир вдруг поменялся вокруг неё и стал другим. Она не хотела этого. Она как кутёк, щенок, потерявший сучкину сиську, теперь пищала вся в душе, звала назад потерянный свой маленький рай, который — она даже не думала никогда — так дорог ей.
В голову лезли всякие мысли. Воспоминания, сожаления.
Они бередили душу, как острые крючки, причиняя нестерпимые душевные страдания. Ах, если бы, если бы...
Если бы всё было не так, если бы она не вышла замуж за Бегемота, а бросилась на шею к нищему безродному лейтенантику Яковлеву, такому же, как и она сама.
Он бы, наверное, женился на ней! Ведь она видела, что нравится ему! Вероника замечала, как он смотрит на неё. Хотя, быть может, ей это только казалось...
Но если бы всё было так!
Тогда бы она поехала в какую-нибудь глухомань, как многие её подружки со школы, которые повыскакивали замуж за молодых офицериков из артучилища. И, возможно, была бы там счастлива каким-то своим маленьким счастьем, что есть муж, зарплата на кусок хлеба, какой-никакой угол для жизни.
Она бы ждала его со службы каждый день. Вечером бы он приходил грязный и усталый с полигона. Она бы кормила его ужином, а потом они шли бы в постель...
От последней мысли мечты вдруг лопнули, как мыльный пузырь. Веронику вдруг, словно помоями вонючими внутри обдало, затошнило.
Воспоминания о перенесённых издевательствах во время оргии вдруг нахлынули со всей откровенностью. И от них было больно так же, как от попыток шевелиться.
Вероника заплакала снова. Плакать уже было не больно: организм постепенно восстанавливался. Слёзы катились по её прелестным щёчкам, горевшим пунцовым, лихорадочным румянцем, скатывались с её красивого лица на шею со следами от ошейника в виде пояса кровоподтёков и бляшек от шляпок болтов шипов.
За балдахином было светло и тихо.
Веронике хотелось теперь только одного, чтобы вокруг больше никогда никого не было, чтобы её никто не беспокоил, и чтобы, наконец, она смогла умереть, тихо, спокойно, без боли.
Она согласна была лежать так, неподвижно, ожидая наступления смерти хоть день, хоть неделю, хоть тысячу лет. Она готова была превратиться в камень, но только чтобы её больше никто не трогал, не хватал бы её за руки и за ноги, не собирал бы в пучок своим кулаком её волосы, не вторгался в неё, в самые сокровенные и любимые ею, укромные уголки её тела вопреки воле её души, не причинял бы больше ей боли...
Где-то послышался звук щёлкающего дверного замка.
Раздались голоса. В комнату, судя по эху от звуков, не очень большую, кто-то вошёл, переговариваясь. По голосам было слышно, что это мужчина и женщина.
Вероника не могла пошевелиться, но ей хотелось в эту минуту стать размером с мышь, чтобы её не нашли, потеряли на этой чистой, белоснежной, заправленной дорогим, шуршащим бельём постели.
Ей было страшно, что всё, что она перенесла, начнётся снова, повториться опять. Звуки мужского голоса заставили её сердце в страхе содрогнуться, а потом замереть от дикого испуга.
Внутрь балдахина снова просунулось уже знакомое теперь женское лицо, её спасительницы.
-А не спишь? Говорить-то хоть можешь?
Лицо ждало некоторое время, но потом исчезло.
-Вот она! — раздался за балдахином голос женщины. — Смотрите её!
Внутрь балдахина просунулось мужское лицо с седой бородкой, с такими же седыми усами и в очках.
Вероника не могла пошевелиться, потому что знала, что это причинит ей нестерпимую боль, но ей хотелось вжаться в матрац, сравняться с его поверхностью, самой стать простынёй от испуга.
Следом в балдахин просунулась волосатая мужская рука. Она отбросила одеяло, которым была укрыта Вероника. Лицо в очках стало осматривать её тело. Вероника не могла поднять голову, не могла её повернуть. Она только смотрела на это лицо, и ей было нестерпимо страшно и стыдно.
У неё было такое ощущение, что она кусок мяса, который осматривает мясник прежде, чем его разделать. Она чувствовала, как холодные, грубые мужские пальцы касаются её бёдер, зачем-то сгибают и разводят её ноги, раздвигают половые губы. Все эти прикосновения были болезненны и холодны, обжигали её словно холодное пламя.
Лицо наклонилось к её тазу. В балдахин просунулась вторая рука с маленьким фонариком, которым мужчина стал светить куда-то в район её промежности.
Вероника чувствовала нестерпимую боль от того, что мужское лицо ковыряется пальцами в её влагалище, в её анусе, но не могла даже прикусить губу.
Лицо в очках, в которых отсвечивали её голые бёдра под откинутой на грудь простынёй, продолжало что-то высматривать в её половых органах, теперь непрерывно цокая, то ли от удивления, то ли от сочувствия.
Закончив осмотр её гениталий, лицо в очках переместило своё внимание на живот и грудь, но здесь долго не задержалось.
Кровать Вероники обошли, и с другой стороны в балдахин просунулась её спасительница. Она влюблёно уставилась на Веронику.
-Не боись! — она пояснила мужчине свои наблюдения. — Вся дрожит! — потом снова обратилась к Веронике. — Это доктор!
Доктор продолжал цокать, надавливая то на одну, то на другую грудь Вероники, водя по ним пальцем, ощупывая, потом накрыл её одеялом и исчез за балдахином.
Женское лицо тоже исчезло. Вероника услышала шёпот доктора, который что-то говорил её новой подруге.
От боли, стыда, позора, от того, что она не могла теперь даже пошевелиться, и каждый мог вот так подойти и щупать её тело, разводить в стороны ноги, раздвигать пальцами ягодицы, залазить, не спросясь, даже в её самые сокровенные места, ей было стыдно, противно и больно так, что хотелось немедленно умереть, прямо сейчас прекратить своё существование. Она была не согласна с тем положением, в котором вдруг оказалась. И это причиняло такие душевные страдания, которых она прежде никогда не знала.
За балдахином снова раздался щелчок замка.
Спасительница её вскоре вернулась и пролезла снова внутрь балдахина.
Теперь её лицо не казалось таким чужим, как раньше. Вероника успела привыкнуть к нему, и ей даже приятно было его увидеть, хотя она сама не знала почему.
-В общем, так! — доложила та, потом задумалась, видимо, как сформулировать всё, что она хотела своими словами передать ей из диагноза доктора. — Врач говорит, что тебе здорово досталось, подруга! Он не уверен, но, возможно, придётся делать операцию. В общем, говорит, что тебя надо на обследование в больницу положить. Но "мамка" тебя ни за что отсюда не отпустит! Ей проще тебя в мусоровоз отправить, чем в больницу... Да, подруга, задала ты мне задачу — сама не знаю, что делать! Ты говорить-то хоть можешь или немая?
Вероника смотрела на неё и плакала. Слёзы текли по её красивому личику, и она думала, глядя на эту женщину: "Убейте меня, только не больно!"
Назвавшаяся спасительницей молчала, словно прислушиваясь, не будет ли ответа, но потом вспомнила:
-Ах, да! Тебе сейчас капельницу поставят...
Настроение её вдруг изменилось:
-Не знаю, зачем я с тобой вожусь, деньги на тебя трачу! Кто ты мне такая, вообще?! Может, ты, вообще, окочуришься, а я тут стелюсь перед тобой!
Теперь женщина долго и пристально смотрела на Веронику, и на лице её, словно на театральных подмостках, отражалась борьба страстей, происходившая внутри. Видно было, как та мучительно размышляет, что делать: продолжать дальше тратить немалые деньги на лечение Вероники, или разрешить мамке отправить её тело в мусоровоз.
Было слышно, что в комнату кто-то вошёл.
Что-то принесли и поставили возле кровати Вероники, за балдахином. В него просунулась ещё одна голова. Это была женщина в белом колпаке. В руках она держала вату и иглу с подключенной к ней системой.
-Ладно! — заключила спасительница. — Ты лежи пока, пусть прокапают тебя! А я работать пошла. Меня до утра не будет! Свет я тебе не выключаю! Надеюсь, что через пару недель оклемаешься! Может раньше! Правда, лечить тебя для этого надо! Деньги тратить!..
Спустя минуту в комнате никого уже не было. Вероника снова осталась одна, один на один со своими тяжёлыми раздумьями.
Она почувствовала, что снова отключается...
Когда она проснулась, то системы не было.
Она почувствовала, что ей заметно лучше. Шевелиться она ещё не могла, но боль была не такая тотальная, захватывавшая всё сознание и не дававшая даже думать
За балдахином по-прежнему горел свет. Системы на руке не было. Наверное, прошло уже довольно много времени.
Щёлкнул замок. Кто-то вошёл. Послышался возбуждённый шёпот нескольких женских голосов. Они о чём-то энергично переговаривались.
В балдахин просунулась её спасительница. Она весело уставилась на Веронику, потом спросила с каким-то оптимизмом и воодушевлением:
-Ну, ты как подруга?!
-Да, ничего, вроде! — Вероника удивилась, что может говорить.
-О! Первый раз слышу, что ты говоришь! — удивилась женщина. — Я думала грешным делом, что ты немая! Слушай, я тут девчонок привела! Хотят на тебя посмотреть!
-А что на меня смотреть?! — удивилась Вероника.
-Ну, как же! Ты у нас тут звезда! Можно сказать, что звезда "Космоса"! Не успела появиться, а все о тебе только и говорят!
-Да что ж во мне такого, чтоб говорить?! — Вероника почувствовала, что говорить ей всё же ещё тяжело — это быстро утомляло её.
-Ну, как же! — удивилась теперь спасительница. — Наверное, со времён монголо-татарского ига так никого в Москве не ябли, как тебя. А, во-вторых, красивая ты очень! Ну, что, я девчонок запускаю?!
Веронике было неприятно, что на неё пришли поглазеть, как на зверушку в клетке, но, помня доброту спасительницы и её полтысячи потраченных на её спасение баксов, она согласилась.
В балдахин просунулось несколько женских, улыбающихся головок.
Веронике вдруг показалось, словно воспоминание из какого-то далёкого детства, что её пришли навестить в лазарете пионерлагеря её подружки по отряду, и даже на душе стало как-то легче от этого сонма улыбающихся, любопытных, с интересом на неё смотрящих рожиц.
-Ой! Вика, ну ты молодец! Она теперь твоя подружка будет, да?! Ангелинку по пизде мешалкой?! Ну, ты и кралю себе оторвала — кровь с молоком?! — оценил кто-то Веронику. — Откуда это такая?! Явно с югов девочка!
-А я не знаю! Слышала от "мамки", что с Украйны откуда-то! — ответила её спасительница. — Ты откуда сама-то?!
-Из Сум! — ответила Вероника.
-Это что? — не поняла Вика.
-Город такой...
-Большой?!
-Большой...
-Не, не слышала! — отрезюмировала Вика. — Но нам и в Москве хорошо! Правда, девчонки?!
-Ага! Москва супер! Это самый лучший город! У-у-ура! — раздалось разноголосье всеобщего согласия, словно они собрались тут на митинг.
-Ну, ладно, девчонки! Поглазели?! Познакомились?! Всё, отваливаем! Девочка в себя ещё не пришла после освящения. Потом познакомитесь получше!
-Да-а-а! Красивая! — отрезюмировал кто-то из Викиных подруг.
-Э-э! Чур, не лапать! — пресекла Вика чью-то попытку забраться к Веронике рукой под одеяло. — Всё! Уходим все! Гер аут!
Женщины с сожалением стали покидать прорези в балдахине над Вероникиной кроватью.
Теперь было слышно, как Вика выгоняет всех из номера. Вскоре голоса смолкли, и теперь раздались чьи-то одинокие шаги, возвращавшиеся к кровати. Это была Вика.
-Ну, давай поправляйся! — заглянула она в балдахин. — Тебя ещё денёк другой на капельнице подержат, а потом будут с ресторана хавчик носить! Ну, ты крепкая баба! — напоследок заключила она. — Вроде хрупкая такая, точёная фигурка, вся, как куколка за миллион доллариев! А смотри-ка, как кошка живучая! Вон, уже и щёчки зарумянились! — она подняла одеяло и заглянула туда оценивающе, как на свою вотчину. — И тут всё приходит в норму! Прямо удивительно!
Вика передохнула, собираясь с мыслями и с аппетитом, как на булочку, посмотрела Веронике в лицо:
-Ладно! Отдыхай! Мы с тобой потом поговорим! Со мной будешь жить! У меня всё ништяк в хате! Обалдеешь!
С этими словами она исчезла, оставив Веронику оценивать новые впечатления и обдумывать, как налаживать новые отношения с жизнью: надо было как-то приспосабливаться.
Глава 8.
Вероника пролежала ещё неделю. Но это было давно, так давно, что она теперь и не помнила.
Прошла уже неделя, как она жила у Вики.
Как та и обещала, у неё действительно номер был похож на квартиру. Чистенько, уютненько, всё есть: стиральная машина, микроволновка, пылесос, музыкальный центр, видик. Комната была обставлена дорогой финской мебелью.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
