— Теперь ты, Белый Отче, вместо отца Варнавы перед глазами мельтешишь. И ведь оба знаете, что не люблю этого. Скажешь, случайно получилось? А вот старец Димитрий наш в случайности да совпадения не верит. Так ли, старче?

— Так. Это они загодя против тебя сговорились. Вороне, я второго дна в нем не нашел. И не работал над ним никто — я и без твоих даров не хуже вижу.

— Прав ты, Димитрие. И я прав.

— Духом он силен изрядно. А за жизнь свою чем только человек не обрастает — как корабль ракушками. Сам ведаешь.

— Верно, верно.

— В Висмар людей отправлять? — подал голос мастер Георгий.

— А то как же! — удивился Димитрий. — Спрашиваешь-то зачем?

— А мнится мне, что мастера Йоргена, как и этого хирургуса Адальберта, давно уж след простыл и концов не сыскать.

— Сыщем-не сыщем, а искать будем. Отправляй, брате. И еще: лекарю мастер Йорген упомянул о пятерых заказчиках, двоих — по именам назвал. Отец Власий!

— У меня записано, — отозвался тот, не оборачиваясь. — Но все пятеро — это те, кто до герра Корнелиуса были. Как мыслишь — сколько еще этих 'лязгающих сапогов' уже после него по земле затопало, а?

Димитрий, знавший наперечет все раздражительные интонации отца Власия, спросил немедленно:

— Что не так?

Маленький архимандрит наконец-то отвернулся от окошка, потирая лоб.

— Мать Велко — как её...

— Улада.

— Улада... Нехорошо мне, беспокойно. Кабы хоть раз видел — яснее сказал бы, да... Мастер Георгий, надо бы это... дозор, что ли, у дома их учинить — или как там оно у тебя — ну, сам знаешь...

— В тот же день, как ты прибыл, отец Власий, — ответил тот настороженно. — Братия Ахаз и Гурий.

Он заметил, как Димитрий помрачнел и добавил:

— Съездить с братом Кукшей и его послушниками ?

Димитрий кивнул, подымаясь:

— Яви милость, друже-брате. Мне и самому поглядеть любопытно, что там да как.

Отец Власий поправил витую закладочку в молитвослове, исподлобья зыркнул на Белого Ворона.

* * *

И высокий, и тот, что пониже, Кужельке отчего-то сразу не глянулись. Круглолицый умильно почмокал, щепотно покрошил нечто невидимое. Это ему никак не помогло — Кужелька недружелюбно повернулся задом, вполголоса — на всякий случай — заворчал, просачиваясь обратно в подклетец. Уже оттуда воинственно и пискливо затявкал. Стук топора за конюшнею сразу умолк, что его очень ободрило. Он даже наполовину выдвинулся из-за двери, но тут же огорчился: и длинный, и круглый, не обращая на него ни малейшего внимания, преспокойно взбирались на крылечко.

— Здравия и долголетия вам, добрые люди! — окликнул их со стороны конюшни молодой голос, услыхав который, Кужелька смело выбрался наружу весь и радостно замахал клочковатым хвостом. — Ищете кого?

— Уже не ищем, — с немедленной улыбкой и странным выговором ответил круглый. Длинный при этом стоял истуканом, молча разглядывая заборы вдоль пустынной улочки. — Это ведь дом Улады-вдовицы, не так ли? Нам нужна она.

— Ишь ты! — почему-то очень удивился обладатель молодого голоса, подошедший тем временем к самому крылечку. Для подкрепления изрядного удивления своего он поскреб крепкой пятерней русый пух на подбородке, переспросив:

— Улада нужна? А почто?

Долговязый еще раз осмотрел окрестные заборы и так же молча стал спускаться по ступеням ему навстречу. Круглый, теряя улыбку на лице, протянул руку к дверной скобе, которая вдруг вырвалась из пальцев и ушла в избу вместе с дверью. На порог выступил юнак, видом точь-в-точь такой же, как и оставшийся внизу. Гость вздрогнул от двойной неожиданности и поневоле оглянулся с крыльца.

Заслонясь ладонью от солнца, которое давным-давно затерялось в беспросветной серой пелене, юнак в дверном проеме закричал нараспев, как будто был где-то далеко:

— Что там у тебя-а-а, братец мой Ахаз?

— Да гости у на-а-ас, братец мой Гурий! — отозвался тот подобным же образом.

Братец его Гурий вдруг и сам увидел гостей, чему тоже изрядно удивился и обрадовался:

— Ишь ты — и впрямь! Вот радость-то, вот радость! Добрый гость — дому честь. И ты, братец мой Ахаз, споспешествуй: проси да кланяйся. Кланяйся да проси гостюшек дорогих нам честь оказать, а самим почет приять!

— А вы кто? — спертым голосом осведомился круглолицый.

— Мы-то? — переспросил простодушно братец Гурий. — Братия близные, да. А вы-то?

Он спохватился, делая руками округлые гостеприимные движения:

— Да что ж мы в пороге-то всё? В дом просим, в дом...

Долговязый, вытянув шею, как выпь на болоте, дернул головою куда-то в сторону. Круглый, наоборот, втянул ее в плечи и ринулся в избу прямиком сквозь радушного хозяина. При этом он, очевидно, споткнулся о высокий порог. Короткие ноги его вскинулись вверх, а тело, запрокинувшись на спину, с треском обрушилось на враз просевшие доски помоста.

— Опять к мастеру Вакоре на поклон идти... — Брат Гурий, сокрушенно покачав над ним головой, поднял лицо на оставшегося гостя:

— Ну, хоть ты-то, гостюшко, нас уважь, а?

Снова раздался треск, на этот раз со стороны глухого забора. Калитка сорвалась с колышков, упала во двор, а по ней, гулко топоча, вбежали четверо, ряженные мастеровыми. Губы долговязого наконец-то разлепились; он произнес несколько непонятных коротких слов, подкрепленных столь же короткими жестами. Затем рывком оттащил в сторонку своего поверженного спутника, на что братец Гурий учтиво поклонился и выступил наружу.

Двое мастеровых, выламываясь в ногах и руках, словно деревянные дергунцы, стали теснить от крылечка брата Ахаза. Он растерянно попятился, затем ухватил обоих за ладошки и, крутнувшись по-плясовому, со смачным звуком сшиб их с размаху лбами.

Двое прочих остановились на полпути по ступеням, быстро обозрев подкрылечную диспозицию. Молча повернули головы к долговязому. Тот опять произнес что-то отрывистое и непонятное. В их руках появились две короткие ручницы; одна уставилась мертвым глазком на брата Ахаза, а другая — на брата Гурия. Долговязый переступил через ноги своего сотоварища, кое-как приваленного к стене:

— Предложение войти в дом все еще не отменяется? — он улыбнулся без улыбки и, не дожидаясь ответа, властно указал рукою: — Но только после нашего гостеприимного хозяина. О, как я невежлив — хозяев, разумеется!

Дуло огнебоя, направленного на брата Ахаза, своим кивком подтвердило его слова. Брат Ахаз, пожав плечами, направился к крыльцу.

— Вот и слава Богу! — обрадовался брат Гурий. — Просим, просим!

Он положил глубокий поясной поклон вначале в сторону высокого гостя, а затем — к ногам владельца глядящей на него ручницы, отчего та вдруг вспорхнула в воздух и оказалась в руках брата Гурия. Сам же бывший владелец загремел по ступеням, попутно сбив спиною другого любителя огненного боя. Внизу брат Ахаз сноровисто обиходил оба тела, после чего помахал брату Гурию второй ручницей. Долговязый за это время уже успел проломить собою рядок боковых балясин крылечка и достичь земли. Теперь он мирно лежал вдоль стены у входа в подклетец. Осторожно постанывал, зачем-то старательно пытался сложить губы дудочкой да таращился на Кужельку, ответно смотревшего на него с видом крайнего неодобрения.

Близные братья слаженно насторожились и обернулись в сторону калитного проема, в котором тут же показалась голова при кособокой тафье на плешивой макушке и кленово-рыжей бороде. Щурые глаза юрко обшарили двор.

— И что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем... — проговорила голова, укоризненно кивая. — Бесчинствуете. Опять бесчинствуете.

— А ты опять напраслину возводишь, брат Кукша!

— Как можно!

Близнецы с неприкрытой обидой развели руками.

Брат Кукша со спорой развалкой вкатился во двор и принялся тыкать вокруг себя обрубком указательного пальца:

— Без ущерба телесного ну никак не обойтись, так что ли? Глянь-ка на этого! А вон на того! А ну как оба души свои Богу предадут, что тогда?

— Да когда же такое у нас бывало?

— Да мы же как всегда, вполсилы разве!

— Вполсилы... Все одно от отца Вассиана епитимью обещаю, а от себя — довесочек знатный. Давно напрашиваетесь, исхлопотали-таки. Тьфу на вас, Господи помилуй! Калиточку-то поправьте, михрютки. Входите, отцы и братия!

Первым во двор ступил Белый Ворон, за ним быстро прошли отец Власий и Димитрий, который на ходу поманил за собою одного из близнецов. Мастер Георгий пошептался о чем-то с братом Кукшей и исчез.

Не переступая порога горницы, Белый Ворон поклонился в отчий угол, где в плетеной омеловой колыбке мирно спал до весны ржаной дедух, трижды постучал основанием посоха в пол, а навершием его — в потолочную балку.

— Честь превеликую оказываете, Белый Отче, — Улада склонила голову, не вынимая рук из-под запона, повязанного поверх узорчатой поневы. — Не по чину вроде как, непривычно.

— По достоинству дома твоего, доченька, — Белый Ворон коснулся кончиками пальцев ее макушки под белым убрусом. — Сколь нарядна да светла ты нынче — праздник какой у тебя?

— Да, отче. Вас ждала. Всех вас.

Отец Власий при этих словах странновато хмыкнул и пихнул локтем Димитрия. Никак не отзываясь на это, тот спросил:

— Не испугалась?

— Нет.

— Вот и хорошо. И о сыне не беспокойся -под присмотром добрым пребывает.

— Я знаю. Он у вас, на подворье Сретенском.

Димитрий зыркнул на отца Власия — тот, в свою очередь, также оставил это без внимания.

— За стол прошу, сейчас угощение подавать стану.

— А вот с угощением повременим — не прими того ни за обиду, ни за что иное худое. У кого из соседей сможешь побыть пока? Недолго.

Улада улыбнулась:

— Нет, долго. Так уж получится.

— Вот как... Ну, долго — так долго. Проводят тебя. Не перечь, проводят.

Димитрий выглянул наружу, распорядился негромко:

— Брат Гурий, потрудись-ка. А как за ворота выйдете, пусть подают сюда этого крестника твоего. Чать, отдохнул уже.

Повернувшись налево, Димитрий ткнул пальцем вниз, где в одиночестве продолжал сидеть Кужелька, и добавил:

— А куда он подеваться-то успел?

— В подклетце, вместе с прочими. С ними что делать?

— Да ничего. Пускай пока просто полежат.

Как только силуэты Улады и шкодливых близнецов перестали мелькать в щелях забора, двое безымянных питомцев брата Кукши немедленно втащили под руки и усадили на лавку судя по всему так и не отдохнувшего долговязого. Губы его по-прежнему норовили сложиться дудочкой, а плавающие глаза — закатиться под лоб.

Димитрий цыкнул зубом и покрутил головой.

— Ваньку валяет! — уверенно заявил отец Власий.

Белый Ворон кивнул в подтверждение, а Димитрий пожал плечами:

— Ладно... Тогда вот что, добрый человече: вначале мы просто побеседуем, а потом уж, не обессудь, Ворон тобою займется.

Долговязого подбросило. Глаза его мгновенно обрели осмысленное выражение и с ужасом вперились в кроткое лицо Белого Ворона.

— Нет! Не надо! — закричал он, вырываясь из крепких послушнических рук. Судорожно заелозил по лавке, пытаясь отодвинуться. — Я и так всё скажу! Всё! Всё, что пожелаете!

Отец Власий, уронив посох, зашелся в скрипучем смехе вперемешку с кашлем и всхлипами. Послушники жизнерадостно загыгыкали, но, наткнувшись взлядами на сведенные брови Димитрия, немедленно и пристыженно умолкли. Кроткое выражение лица Ворона ни на что не переменилось.

— Хе-хе-хе! Ай да старче! — продолжал резвиться маленький архимандрит, восторженно хлопая себя ладошками по коленям. — Хе-хе-хе! Вот так сказанул! Вот так распотешил! Хе-хе-хе-хе-хе!

— Слава Богу, что я тебе палец не показал. Что бы тогда с тобою случилось — даже помыслить страшно... — брюзгливо отозвался Димитрий и, повернувшись к долговязому, который начал уже помаленьку отмякать лицом, отрывисто бросил:

— Имя!

— Вигель Готтард Виллафрид! — выпалил тот без промедления. — Вигель Готтард Виллафрид из Хильдесхайма! Имена моих людей: Куно, Адалхард, Никола-младший, Этцель и фон Шпек. Фон Шпек — не риттер, это всего лишь прозвище, а как зовут его на самом деле никто не знает, даже я. Правда, Адалхард и Никола-младший утверждают...

Димитрий нетерпеливо пошевелился.

— О да, конечно же. Простите, мой господин... — Вигель Готтард Виллафрид сделал паузу, искательно приподнял брови и попытался поймать его взгляд. Димитрий издал ворчащий звук.

— О да, мой господин, понимаю, понимаю... Итак, я перечислил всех людей из моего копья. Всех. Больше никого нет, клянусь мощами мученика Готтарда Трирского, своего небесного покровителя... — трясущиеся пальцы стали ощупывать что-то сквозь рубаху на груди. — Нас нанял брат Радульфус из монастыря святого Альбана в Майнце. Передал задаток и приказ: по прибытии в Сурожск найти на гостевом дворе господина Первуши господина Ефрема и перейти в его полное распоряжение.

— От кого передал?

— Имя не упоминалось, мой господин. Брат Радульфус сразу же предупредил, чтобы мы сносились только с ним, ибо ни отец приор, ни его экселенция аббат Хаганон даже не осведомлены о данном деле (отец Власий сердито пристукнул посохом и что-то пробормотал). Это было семнадцать дней назад. Вечером, накануне праздника Всех Святых. Я хорошо помню: едва мы вошли в пределы клауструма, как раз дочитали четвертый респонсорий и хор запел 'Te Deum laudamus'...

— Как давно вы уже в Сурожске?

— Шестой день, мой господин.

— Чем занимались?

— Ждали. Так нам было предписано: ждать распоряжения. Пили пиво — что-либо покрепче запрещалось, — играли в зернь, спали.

— Кто и когда распорядился нагрянуть сюда?

— Два часа назад прибыл посланец от господина Ефрема, а вскоре появился он сам. Приказал везти Уладу с сыном по... — Вигель Готтард Виллафрид на мгновение полуприкрыл глаза и старательно воспроизвел по памяти:

— 'По старой сакме на Биш-Курган и ждать там на десятой стреле'. Тут же отбыл. Запретил выходить из комнаты, чтобы проводить его.

— Глухой возок за поворотом стоит, — подал из сеней голос брат Кукша. — Возница у нас уже.

— Угу. Говоришь, на десятой стреле... — Димитрий оборотился за спину и Георгий тут же выскользнул наружу. — Как найти этого Ефрема?

— Я уже упоминал, мой господин: на гостевом дворе господина Первуши.

— Я не спрашивал: 'где'. Я спросил: 'как'.

— Не знаю, мой господин. Всегда вначале появляется человек от него. Без предупреж...

И Белый Ворон, и отец Власий почти одновременно насторожились.

Со двора послышались невнятные восклицания, перемежаемые какой-то возней.

— Гляну сейчас, что там стряслось, — отозвался брат Кукша. — Может, ты, Димитрие, в доме пока побыл бы, а?

Димитрий что-то пробубнил себе под нос, поднимаясь.

Двое безбородых средовеков в грубых зеленых хламидах то ли беспомощно трепыхались в опытных руках послушников, то ли, напротив, были ими малость потряхиваемы для придания некоторой живости.