— Пыталась найти учебник по алгебре, — ответила Хамази. Ее светлые волосы были стянуты в высокий хвост. Ее лицо можно было бы назвать симпатичным, если бы Хамази хоть иногда улыбалась. С тех пор как Хамази впервые звонила им по поводу одежды для пира, они успели познакомиться и даже пару раз приятно погулять. По крайней мере, Хамази был их ровесницей, странно было бы не попробовать с ней подружиться. Хамази, как и Амти, ходила в школьной форме. При жизни, как утверждала сама Хамази, она была старостой класса. Хамази называла себя искусственной Инкарни. Амти не была уверена, что это правомерное название, но они с Эли не спорили.

Хамази похитил один из Инкарни Жестокости. Амти не знала подробностей, но судя по всему несколько месяцев ее держали в каком-то подвале, пытали и мучали. Хамази говорила, что она почти сошла с ума, пока ее магия не открылась. Тогда она заставила своего мучителя истечь кровью, потому как ее сила заключалась в том, чтобы заставлять раскрываться снова раны, которые когда-либо были на теле человека. Хамази называла себя Инкарни Разрушения и Тварью Крови, но она непременно добавляла о своем искусственном происхождении. Выбравшись из подвала, едва живая от истощения, она случайно попала во Двор. Вряд ли она была здесь счастлива.

Хамази считала, что она не должна была стать Инкарни. Так получилось лишь потому, что ее мучили. Она долго расспрашивала Эли и Амти о том, из-за чего стали Инкарни они сами.

Амти все стеснялась сказать что-либо, зато Эли пожала плечами, ответив:

— Не из-за чего. Мы просто плохие. Вот так вот.

— Странно, — ответила Хамази, и больше они к этой теме не возвращались. Амти не сказала бы, чтобы они подружились, но Хамази была единственной из Инкарни Двора, с кем они по-настоящему общались.

Сейчас она держала подмышкой учебник по физике.

— Я хочу закончить образование, — сказала она. — Чего и вам советую.

— Я даже не начинала образование, — хмыкнула Эли. Хамази смерила ее сочувственно-строгим взглядом, потом покачала головой:

— Вот потому ты и здесь.

Это какие-то защитные механизмы, думала Амти. Она просто не хочет признавать, что все они здесь по одной и той же причине. Она не хочет этого признавать, потому что она была права, защищая себя. Но это ничего не меняло.

— Мы к Шайху, — сказала Амти. — Наш друг, помнишь? Он делает вид, что занят где-то в парке развлечений.

Хамази едва заметно скривилась, протянула:

— А-а. Этот лентяй. Понятно.

Тем не менее, в глазах ее вспыхнул интерес.

— Я с вами, — сказала она. Хамази испытывала нечто вроде зависти к ним. Она сама попала во Двор что-то около года назад, и с жадностью воспринимала все новости о Государстве. Кроме того, у них были друзья, а у Хамази никого не было.

Дальше они шли втроем. Хамази доказывала им, что Инкарни не обязательно быть полуграмотными преступниками, на что Амти очень обиделась — она не считала себя полуграмотной.

Парк развлечений был огромным комплексом, который являлся, в конечном итоге, чем-то вроде пародии на парк развлечений в Государстве. Остроумного, тем не менее, в этой пародии не было ничего. Она была жуткой. Широкие ворота были обмотаны цепями, забор венчала, как корона, колючая проволока. Амти терпеть не могла парк развлечений, потому что он был насмешкой над ее детскими воспоминаниями.

Амти еще помнила, как папа в день ее рождения водил Амти кататься на аттракционах. И в парке развлечений Двора даже их расположение зеркально повторяло расположение аттракционов в Государстве.

Амти помнила карусельки с лошадками, белыми и черными, которые поднимались и опускались, и Амти прижималась к шее того коня, на котором скакала, и ей было всего семь, и она думала, что еще немного, и они с лошадкой взлетят. Да-да, ей казалось, что эти карамельные лошадки под писк новогодней песенки готовы взлететь. Амти была счастлива, как никогда до этого и никогда после этого, внутри нее зрело чувство, что все будет хорошо, она обязательно взлетит вместе со своей лошадкой, отправится навстречу небу и солнцу. И бояться будет нечего, а на небе можно будет увидеть маму, ведь папа сказал, что на земле ее больше нет.

Здесь, во Дворе, тоже были лошадки. Их брюшки были вспороты до ребер, сквозь которые проглядывали пластиковые внутренние органы. В остальном, они оставались такими же милыми, как и в детстве Амти. Песенку, играющую непрерывно, пока двигалась карусель, все время заедало.

Колесо обозрения в Государстве было величественным. Когда оно замирало в самой высокой точке, вместе с ним замирало, казалось, и сердце Амти. Она видела всю Столицу и ей думалось, будто она видит весь мир.

Во Дворе колесо двигалось с жутковатым скрипом, казалось, еще секунда, и оно сойдет с остова, и все рухнет. Вместо восхищения и благоговения, оно вызывало ужас перед непрочностью и зыбкостью.

Цепочные карусельки, на которых Амти больше всего любила кататься ребенком, потому что внутри у нее тут же становилось пусто и легко, и в груди, казалось, билась какая-то птичка, но Амти не понимала, что это ее собственное сердце. Все кружилось и голова кружилась, а огоньки и лампочки, которыми были украшены карусели, рисовали смазанные от скорости яркие полосы перед ее глазами.

Во Дворе цепи каруселек были ржавыми и заканчивались крюками, на которые были крепко насажены туши животных, а иногда и людей. Они вертелись, разбрызгивая кровь, а огоньки неправильно и неритмично гасли и загорались.

Словом, Амти ненавидела парк развлечений, он будто бы пачкал лучшие ее воспоминания. Шайху же его очень полюбил. Он проводил там времени куда больше, чем полагается даже такому лентяю как он. Даже сейчас, днем, когда народу почти не было, Шайху, Амти не сомневалась, катался.

— Интересно, — сказала Хамази. — Этот ваш друг — он опять пьяный?

— Неинтересно, — отрезала Эли. — Он точно пьяный. Он почти всегда пьяный.

— Ну, как, — сказала Амти, стараясь выгородить Шайху. — Не то чтобы пьяный. Пьяненький.

Они нашли Шайху в глубине парка, он плыл по каналу водного аттракциона лежа в лодке и глотал виски прямо из бутылки, запивая его газировкой из банки. Водный аттракцион Амти считала вполне приемлемым по сравнению с остальными. Разве что вода в канале зацвела и была покрыта белыми кувшинками. Однажды Амти слышала, как Царица говорила о том, что кувшинки, одни из самых удивительных цветов, не живут в хорошей воде. Как и Инкарни, прекраснейшие существа из всех, созданы для разложения.

— Что делаешь? — спросила Эли Шайху.

— Деградирую.

Амти вздохнула, втянув в себя запах тухлой воды.

— Аштар неудачно подрался, — сказала она. — Адрамаут его латает. Выгнал нас к тебе.

— Прыгайте в лодку, красавицы, и я развлеку вас.

Хамази сложила руки на груди.

— Привет, Шайху.

— Привет, милашка, — заулыбался Шайху. — Покатаешься с нами?

— Вот почему это общество не способно нормально функционировать, — сказала Хамази. — Потому что нельзя все время пить и развлекаться.

Шайху оскорблено прижал бутылку к себе.

— Так, давай без крайностей, а?

Амти залезла в лодку вслед за Эли и подала руку Хамази. Как ей должно было быть одиноко. Лодка двигалась медленно, Амти и Эли улеглись рядом с Шайху, чей перегар забивал запах плохой воды, а Хамази осталась сидеть, сложив руки на коленях.

— Разве вам не кажется все это неправильным?

— Что?

— Мир, где никто не должен ничего и все живут лишь для того, чтобы потворствовать своим тайным желаниям.

— Я так понял, — сказал Шайху. — Что наша цель — саморазрушение и разрушение всего мира. Хочешь глотнуть?

— Нет, не хочу.

— Не будь занудой, Хамази, — сказала Эли. У нее на пальце тут же вскрылась ранка, которую она оставила, пытаясь состричь заусенец пару дней назад.

— Сучка, — сказала Эли, слизнув кровь. — Я же не применяю на тебе магию.

— Все вы — сучки, что вообще говорите про магию при Амти!

— Эй! Шайху, ты большая сучка, что ей напомнил! — засмеялась Эли.

— Кстати, это плохое слово.

— Ой, спасибо, Хамази.

Лодку несло в тоннель, и вместо медного неба, Амти увидела темноту, пахнущую влажной плесенью, как часто бывает в пещерах. Было холодно до дрожи, у Амти стучали даже зубы.

Некоторое время они плыли молча и в абсолютной темноте. Амти слышала лишь ток воды и стук сердца Эли, на плечо которой положила голову. Шайху болтал о чем-то своем, вроде бы о планах сделать собственную музыкальную группу. Он предлагал им петь вместе с ним, но Эли сказала, что если она не будет звездой, то вообще этим заниматься не собирается, а Шайху сказал, что звездой она точно не будет, пока есть он, и Эли его даже немного побила.

А Амти думала, как же здорово, что можно молчать и ничего не говорить. Она поправила очки, сама не понимая зачем, ведь было темно, и вовсе не той темнотой, к которой однажды привыкнут глаза.

Неожиданно, в наступившей после возмездия Эли тишине, Хамази сказала:

— Вам повезло.

— А? — спросил Шайху.

— Я говорю, что вам повезло.

Темнота, подумала Амти, располагает к откровениям.

— Вы, — продолжала Хамази, судя по движению в темноте, она бессмысленно перелистывала учебник. — Пришли сюда вместе. И вроде как и дальше вместе.

— А ты одна? — спросила Амти, не понимая почему, она ведь прекрасно знала. Может быть, ей захотелось сделать Хамази больно.

— А я — одна.

Как трогательно, подумала Амти, интересно, она утонет, если ее столкнуть? И тут же Амти сама себя устыдилась.

— Мы не против, чтобы ты с нами тусовалась, — сказала Эли.

— Здорово. Спасибо. Правда.

Амти все никак не оставляло ощущение, что из-за темноты Хамази, с которой они были не так уж и хорошо знакомы, захотелось поделиться своими страхами и одиночеством. И Амти не знала, как на это реагировать. Наверное, стоило забрать ее с собой, когда они будут покидать Двор.

— Знаешь, — сказала Амти. — Я думаю, мы в итоге хорошо с тобой подружимся. Может быть, потом даже вместе, ну...

Эли толкнула ее в бок, и Амти замолкла. Но Хамази не отвечала. Ей явно стало неловко. А потом неожиданно для всех, кроме, разумеется, Шайху, лодка накренилась и двинулась вниз по горке, зашумела вода, и Амти едва успела вцепиться в лодку и в Эли, они все запищали, а Шайху засмеялся. Лодка летела вниз, и Амти вспомнила ощущение полета из детства, а потом подумала, что с них станется здесь и разбиться. Это же аттракцион в мире абсолютного зла, вряд ли тут скурпулезно соблюдают технику безопасности.

Впрочем, Шайху ведь был еще жив. Приготовившуюся к мучительной смерти Амти, гибель тоже обошла. Их лишь окатило водой, а вдали Амти увидела свет, показавшийся с непривычки слишком ярким.

На секунду Амти даже подумала, что выплывут они в Государстве, но нет, вокруг был все тот же тусклый, медный свет Двора, просто после полной темноты он казался живым и сильным. Мокрая, трясущаяся от холода Амти вдруг поняла, в чем суть аттракциона. Вовсе не в том, чтобы заболеть воспалением легких и умереть.

Суть аттракциона в том, что свет кажется ярким и почти солнечным. И в первые секунды от него больно глазам. Его не хочется видеть. Отличное лекарство, чтобы не скучать по Государству.

Они выплыли к началу. Хамази прижимала к себе учебник физики, вид у нее был обиженный.

— Ты не сказал, что мы промокнем! Из-за тебя я промочила книжку!

— Если хотел посмотреть на мои сиськи, мог бы просто попросить, — сказала Эли. — А не обливать меня водой!

А Амти ничего не сказала, она поняла, что Шайху хотел им показать. Они вылезли и уселись на ступеньках. Шайху по-собачьи отряхнулся, а Хамази выжимала свои волосы.

— Амти, ты похожа на мокрую крысу.

— Отвали, Эли.

— Миленькую такую крыску.

— На мышку, — сказал Шайху.

— Ужасно, — сказала вдруг Хамази. — Если я завидую даже такой дружбе.

Она открыла учебник, слила оттуда воду и вздохнула.

— Ладно, ребята. Я пойду. Попробую раздобыть еще один. Кажется, их было три.

— Вряд ли их раскупили, — сказала Амти. — Ты приходи вообще, не стесняйся.

— Если что возьмем тебя вместо Амти.

— Эли, ты заткнешься или нет?! Какая же ты мерзкая!

— Не злись!

Хамази встала, отдернула юбку, посмотрела на Шайху со смесью жалости и приязни, а потом развернулась и зашагала назад. У нее был потерянный, одинокий вид. Амти подумала, а ведь эта девчонка могла одним движением вскрыть все ранки и царапины, которые Амти когда-либо получала.

Интересно, за сколько времени Амти истекла бы кровью?

Они остались втроем, мокрые и отчего-то успокоенные.

Шайху вылил из банки с газировкой остатки газировки, растворенные в зацветшей воде, потом сказал:

— Вообще-то, мне здесь нравится.

— Это мы поняли, — сказала Амти.

— Жалко, что скоро, видно, сваливаем. Как думаете, что скажут Адрамаут и Мескете?

— В смысле?

— Ну, сегодня, в полночь, в заброшенной школе! Мескете сказала, там не действует магия, вроде как ее до Войны так охраняли, чтобы никто не мог магией влиять на учеников... Как в шпионских фильмах, правда? По-моему, просто супер здорово!

А потом Шайху замолчал, прикусил губу.

— Стоп! То есть, вас специально никто не звал?

Амти и Эли переглянулись, потом резко встали.

— Ладно, пока, Шайху.

— Развлекайся!

— Только не говорите Адрамауту и Мескете, что я выдал нас! Наверное, они не хотели вас ввязывать, потому что вы мелкие! Лично я бы и сам не ввязывался, но...

Но Амти и Эли уже не слушали. Они шли вперед, хлюпая промокшей обувью и были чудовищно обижены. Шайху кричал им вслед что-то про случайности, прикушенный язык и безопасность, но все было без толку.

Их не позвали, а ведь они часть команды. Они думали, что Адрамаут и Мескете все забыли, но Адрамаут и Мескете забыли только их.

В своей комнате они сели на кровать и некоторое время смотрели друг на друга молча. Первой заговорила Эли, она сказала:

— Нас просто кинули.

— С их стороны, — сдержанно согласилась Амти. — Это было не самым честным поступком. Но, думаю, они хотели нас защитить. В конце концов, мы с тобой не то чтобы самые полезные члены нашей маленькой организации.

— Ну, — сказала Эли. — Тем не менее, мы такие же члены...

Тут она издала смешок, и Амти сокрушенно покачала головой.

— Короче, мы такие же, — продолжила Эли. — Как они.

Она соскочила с кровати, включила музыку на магнитофоне. Что-то шумное и модное, чего Амти никогда не понимала. Эли танцевала, а Амти потянулась к блокноту и карандашу, чтобы ее нарисовать. У Эли были плавные, красивые движения, как у животного, желающего привлечь чье-то внимание.

Но ругалась она громко и некрасиво.

— Это же надо! А если они все сдохнут, что делать нам?!

Эли потянулась включить музыку погромче, обнажилась часть бедра между краем ее чулка и юбкой. Эли приподняла ногу, гибким и легким движением схватилась за свою ступню, будто разминаясь перед каким-то акробатическим трюком.