Дом всех тварей

На последней карте под номером одиннадцать Яуди в белом и легком платье, с венком на голове, куда были вплетены розовые, как ее пряди, цветы, разжимала челюсти скелету льва. На его шею был накинут поводок, сплетенный из плюща.

Все карты Яуди были нарисованы как иллюстрации к детским книжкам, Амти залюбовалась на них.

Когда Эли и Амти рассмотрели все карты, Отец Свет хлопнул в ладоши, и музыка стала чуть громче, теперь Амти отчетливо слышала глубокое пение саксофона.

— Итак, мои милые гости! Вы здесь, во Внешних Землях, и вы, наверное, хотите отсюда выбраться? Я имею в виду, дома вас ждут друзья, кошки, собаки, работы, хобби! Однако, отсюда нельзя выбраться, не найдя выхода в том, что вы искали.

Амти подняла руку:

— Да, чулочек?

— Я искала своего мужа, и нашла его. Можно нам идти?

— Нет, иначе ты бы почувствовала это сердцем! Значит, ты искала не его! Но не переживай, не все потеряно, и мы подумаем вместе. Итак...

Отец Свет замолчал, потом замурлыкал мелодию, раздававшуюся в зале и, наконец, продолжил:

— Карты на стол! Вот ваши карты, вот ваша сцена. Расскажите мне о себе, и мы узнаем, что вы ищите. И можете ли вы это найти. Сегодня ваши пятнадцать минут славы или звездный час, тут уж кто во сколько уложится. Ну? Кто хочет начать первый? Просто расскажите мне свою историю! В конце концов, ради этих историй, я и создал этот мир! Я хочу услышать что-нибудь интересненькое.

Все молчали, будто ученики, не подготовившиеся к уроку. Граница абсурдности происходящего была пройдена, и Амти больше не ощущала себя в каком-то сумасшедшем мультфильме. Все было взаправду, пусть и не всерьез.

Отец Свет вздохнул, потом закурил новую сигарету, тут же запахшую не табаком, но свежестью и первыми весенними цветами.

— А вы робкого десятка! Ладно бы маленькие Инкарни, которые слишком трусливы чтобы просто взглянуть на мир под солнцем, но ты, моя маленькая Яуди!

Отец Свет шутливо погрозил ей пальцем. В этот момент ноги Амти коснулось что-то скользкое, и она завизжала. Это оказалась всего лишь Вишенка, чьи крылья теперь были золотистыми. Видимо, Вишенка тоже приоделась по совету Отца Света. Амти посадила ее на колени, и поймала взгляд Отца Света. Он ей подмигнул:

— Говорю же, трусишка. Ладно, если вы такие нерешительные, я подам вам пример! Покажу, как надо.

Отец Свет легкой и прыгучей походкой вышел на сцену, снова затянулся сигаретой и подошел к микрофону. В руке у него из ниоткуда появились три карты. Отец Свет, демиург этого мира, великий бог, стоял перед ними, будто ресторанный комик, который развлекает обедающую публику за бесценок.

Он постучал кончиком пальца по микрофону, раздался отчетливый шум, и музыка стала тише. Отец Свет начал говорить:

— Однажды, когда все было темным и безвидным, очень скучным и просто до невероятности банальным и предсказуемым, ваш бедный старый бог путешествовал в пространстве лишенном порядка. Звездой я светил в темноте и понимал, что свет мой уходит зазря, потому что ни у кого нет глаз, чтобы его увидеть, более того — вообще никого нет. Почему, думал я, пространство так велико и пусто, и все в нем неизменно приходит к нолю.

Помещение незаметно для Амти погрузилось в полную тьму. Амти не видела ничего, кроме Отца Света, и стоило ей чуть отвести глаза, она попадала в беззвездное пространство до начала творения.

— Ноль сопровождал меня всюду, куда бы я ни отправился.

Иногда Амти видела в этой беззвездной пустоте короткие вспышки, которые тут же гасли, и Амти не успевала протянуть к ним руку. Это были тайные, священные процессы, происходившие до рождения мира.

— Я плыл ко всему, что проявляло хоть какую-то активность, но оно неизменно исчезало, стоило мне достигнуть своей цели. И вот, наконец, я встретил ее. Подумайте только, вероятность этого была даже меньше ноля, она была отрицательной. Огромное пространство, в котором плыл я и плыла она, такая крохотная и в то же время огромная, вросшая в эту темноту.

Отец Свет выбросил первую карту. Амти увидела прекрасную женщину, чей возраст так же был неопределим. Женщина была в сверкающих черным доспехах и сжимала в руке меч. У нее было красивое, скорбное лицо. Ее трон казался выполненным из обсидиана, на голове ее была корона из теней. Амти даже не могла определить, в каком стиле выполнен рисунок — он был чем-то запредельным. Идеей искусства, а не искусством. Его красота была неописуема.

Отец Свет притворно вздохнул, а потом сказал:

— Первым делом я предложил ей скрасить наше совместное одиночество. Породить, может быть, детей или хотя бы дом.

Отец Свет выставил указательный палец и принялся выводить им прямо в темноте светящиеся золотым линии, одна за одной они появлялись в воздухе. Рисунок получился наивный и детский, вовсе не похожий на ту невероятную картину, изображавшую Мать Тьму, как королеву мечей.

— Но-но мне тут, — сказал Отец Свет, не отвлекаясь, но обращаясь определенно к Амти. — Ты поймешь хоть что-нибудь про красоту, когда до тебя дойдет, что это тоже красиво. Что красиво вообще все, а не только то, что люди привыкли помещать в музеи.

Амти с преувеличенным вниманием, пристыженная, уставилась на рисунок. Мать Тьма была изображена в качестве глазастого пятна, себя же Отец Свет нарисован улыбчивой звездочкой. В облачке диалога, как в комиксах, появлялись реплики:

— Будешь моей навсегда?

— Не-е-е.

— Может хотя бы попробуем узнать друг друга поближе?

— Не-е-е.

Отец Свет поцокал языком, вспоминая свое фиаско, произошедшее до начала времен, а потом сказал:

— И я решил принести ей дар. Нет, даже так: Дар.

Отец Свет продемонстрировал следующую карту. Украшенная драгоценными камнями чаша, из которой бил бурный поток воды, и над которой летал белый голубь. Чаша парила над озером, полном цветущих кувшинок.

— Я вспорол ей живот, и из внутренностей ее создал три мира, связанных друг с другом, и главный из них расположил в самом ее центре. Он должен был символизировать наш союз. Не мир света, то есть мой и не мир тьмы, то есть ее — а наш общий мир.

Зазвучал довольно реалистичный закадровый смех, совершенно издевательски подчеркивающий реплику.

Отец Свет постучал пальцем себе по виску, потом сказал:

— Однако, есть и другие трактовки.

Он пририсовал звезде светящийся член, а Матери Тьме — живот, как у беременной.

— Ни одна из них не может являться верной или неверной. Так как ничто не есть истина, верить можете во все. Так вот, совершенно неожиданным образом она разозлилась! И мне это не нравилось, я хотел быть с этой женщиной! Но еще меньше мне нравилось, как она обращается с созданным мной миром. Я населил его чудесными зверями и птицами, а она породила чудовищ. Ну, прошу прощения, то есть вас!

Он кивнул в сторону Эли, Амти и Шацара.

— Тогда я породил тебя, дочка, и твоих братьев и сестер, чтобы несколько снизить градус напряжения, царивший у существ со сложной рефлексией в то время. Миры развивались, росли, вступали друг с другом в конфликты. С помощью своих чудесных маленьких Инкарни, ей удалось парализовать жизнь на девяноста процентах земли, оставив крошечный, плодородный кусочек. С помощью моих чудесных маленьких Перфекти мне удалось сохранить по крайней мере Халдею, одну единственную страну, посреди вечных льдов. Мы играли в солдатиков, она старалась избавиться от моего творения, а я сохранить его. Пока, наконец, совсем недавно по нашим меркам и крайне давно по вашим мы не заключили договор. Или, проще говоря, помирились. Мы решили создать мир, который будет нашим совместным творением, не из нее, не для нее, а ее и мой. Мы решили учесть все ошибки прошлого, и создать нечто потрясающе, нечто, что смогли бы полюбить мы все. Нечто, куда мы смогли бы забрать полюбившихся нам существ из предыдущего мира.

Отец Свет стер рисунок локтем, на его золотом пиджаке не осталось и пятна. Он бросил в зал последнюю карту, на которой Амти безошибочно узнала Внешние Земли.

— Мир, — сказал Отец Свет. — Номер Двадцать Один. То, ради чего все и затевалось.

На стене, будто где-то был спрятан проектор, демонстрирующий диафильм, загорелось небо Внешних Земель, быстро поплыли облака.

— То есть, — спросил Шацар. — Внешние Земли, это не черновик мира?

— Черновик, — сказал Отец Свет. — Пока что. Он еще не готов. Однако, мы стараемся. Сегодня, завтра или через триллион лет, он будет функционировать. В нем будет ее власть и моя власть.

— День и ночь, — сказала Эли. — То есть тени ночью это...

— Это она работает над своей частью мира, — охотно ответил Отец Свет.

— Но как же мы? — спросила Яуди. — Как же наш мир? Мы что — лишние? Мы не нужны вам?

— Но-но, дочка, не разбрасывайся такими словами! Вы живете внутри своей богини, как паразиты или, если хотите, зародыши. Мы творим Внешние Земли за ее пределами, и когда придет время, вы отправитесь туда. Может не вы, а ваши дети. Или внуки. Или правнуки. Мы же не знаем, когда закончим. Но когда мы закончим, вы все по-настоящему явитесь в настоящий мир.

— Иными словами, вся наша борьба бессмысленна? — спросила Амти. — Перфекти против Инкарни? Это глупо? Мы все просто тератомы в теле нашей богини? Эмбрионы и все?

— Нет, не глупо. Это в вашей крови, ваш инстинкт, зачем же ему противостоять? Дело Перфекти — защищать мир, пока мы не закончим Внешние Земли. Если они дотянут до этого момента, все будет в порядке, и вы все счастливо умрете там, чтобы возродиться здесь. Если же мои дети не справятся со своей задачей, что ж, тогда не настолько они хороши. Что касается вас, Инкарни, когда все будет готово, вы будете нужны, чтобы уничтожить три старых мира. Вы такое же орудие мироздания, и ждете своего часа. Когда придет время сделать большой взрыв.

Шацар хотел было спросить что-то еще, но Отец Свет сомкнул пальцы, призывая к молчанию.

— Так, все, больше никаких вопросов! Я и так увлекся и рассказал слишком многое! И не забывайте, все это метафоры для вещей, масштаб и смысл которых вы не в силах понять!

Отец Свет сел на край сцены, заиграл лиричный аккомпанемент на фортепьяно, нежный, печальный, но в глубине своей несущий надежду. А потом Отец Свет запел, его песня не имела рифмы, но он так идеально попадал в мелодию, что его нельзя было в этом обвинить.

— И помните, что вы все лишь игрушки в руках мироздания, и для мироздания ваши горести, печали, самые страшные кошмары, самые невероятные жестокости, лишь слова в истории, которую нам нравится слушать. Однако в конце, сколько бы ни было страданий и боли, все обязательно будет хорошо, потому что в каждом из вас есть что-то, достойное нового, лучшего мира. Придет день, и вы начнете все с чистого листа, потому как силы что пребудут одинаково жестоки и милосердны.

Закончив свою удивительно красивую и в то же время совершенно не поэтичную песню, Отец Свет спрыгнул со сцены, и фортепьяно умолкло.

— Итак, — сказал он весело. — Кто первый? Дочка, я выбираю тебя!

— Меня?

— Да, Яуди! Покажи им класс! Вперед! Расскажи свою историю!

Яуди не спеша вышла на сцену. Доспехи ее скрипели, и ей явно было ужасно неудобно.

— В пакете, — сказала Яуди. — Они не были такими тяжелыми.

— Волшебство, — пожал плечами Отец Свет. Он сел на стул, положив ноги на столик и наблюдал. От его новой сигареты несло конюшней.

Яуди довольно долго стояла молча, потом прокашлялась.

— Я, — сказала она. — Ну просто ненавижу неловкие моменты.

Амти окружил взрыв закадрового смеха, который Яуди будто бы подбодрил. Яуди показала им карту со скелетом льва.

— Знаете, этот особый вид неловкости, когда тебе говорят: я так люблю его, верни его к жизни, а ты знаешь — врут. Или не знаешь, но не можешь. Дело в том, что я с детства была наделена способностью обращать вспять худшее из несчастий. Можно сказать, я вроде как избранная. Так, по крайней мере, я думала.

Яуди выбросила вторую карту карту, где кубки, наполненные иллюзиями, представали перед ней.

Яуди резко отошла от микрофона, когда Отец Свет кинул ей меч. Она поймала его легко, будто бы для нее он ничего не весил и вовсе не был опасен.

— Я сражалась с ветряными мельница. Воображала себя то богиней, то проклятой.

Яуди перехватила меч поудобнее, и вокруг ее начали появляться силуэты теней, которым она с невероятной быстротой отсекала головы.

— Я верила, что я вроде как могу изменить мир! — говорила Яуди, отмахиваясь от жутких теней, и превращая их в дым ударом меча. — Я была рыцарем, но я сражалась с ветряными мельницами. Потому что невозможно победить всю смерть на земле, а я этого хотела.

Яуди отбросила меч, сказала:

— И невозможно даже победить хоть сколько-нибудь смерти. Это враг, который всегда возвращается. И вот я перестала быть рыцарем. Тогда я подумала, что это вовсе не потому, что я чего-то не могу. Просто это люди любят неправильно, недостаточно сильно. Я была не готова принять свой дар, таким какой он есть — непостоянным, изменчивым. Я хотела все или не хотела ничего.

Яуди выбросила последнюю карту, в которой уходила от кубков, среди которых очень явно не хватало одного.

— И я оставила все, стала жить отшельником, работать в магазине и встречаться с человеком, который вообще не знал, что такое несчастье. Я ушла чтобы найти что-то и не поняла, что у меня уже было все необходимое. Я скрылась от самой себя. А потом я встретила Амти, и произошла эта история с маяком.

Тени летали над Яуди, но она больше и не думала хватать свой меч. Она села на край сцены, оперлась локтем о колено и положила голову на ладонь.

— Я снова применила свой дар, и вспомнила, как я хочу бороться со смертью. И вспомнила, что не могу помочь каждому. Яуди отклонилась назад, и улеглась на сцене, раскинув руки, и уставившись в потолок, по которому заскользили золотые нити.

— Я не знаю, куда я иду, — сказала она. — Делаю ли я все правильно? Что я люблю?

Она замолчала, продолжая изучать потолок, где все золотые нити в единой гармонии сливались друг с другом, кроме одной. Отец Свет спросил ее:

— И чего же ты ищешь, дочка?

— Веры, — ответила Яуди бесцветным голосом. — Веры в то, что люди способны искренне любить. И тогда я действительно нужна. А может быть веры в себя, в то, что я делаю все правильно.

Отец Свет захлопал в ладоши.

— Очень! Очень пронзительно!

Он достал из кармана пиджака замызганный блокнотик и обгрызенный карандаш, так резко контрастировавшие с его лоском, что-то быстро записал.

— Итак, кто следующий?

— Я! — сказала Эли бойко. Она вышла на сцену безо всякого страха. Эли встала у микрофона, и из-за ее чувственного выражения лица Амти показалось, будто Эли сейчас запоет. Однако, она заговорила, и на стене позади нее ее слова иллюстрировал комикс. Заиграла музыка, веселая и немного дурацкая. Эли кинула Амти первую карту, и предсказуемо Амти ее не поймала. Карта упала рядом с ногой Амти.

На ней была изображена Эли, с презрением отворачивающаяся от протянутого ей кубка.

— Я с детства была вроде как не слишком хорошей по характеру, — сказала Эли. Комикс на заднем фоне демонстрировал маленькую Эли, забавно нарисованную и цветную, которая пинала мусорные баки в сером, унылом мире. — Меня все бесило. Меня бесил мир, общество, в котором я была кем-то вроде навязчивой мухи, которую только и норовят прихлопнуть. Меня бесило все, и даже когда в моей жизни появлялось что-то хорошее, я была очень зла.