Наследники (часть 2)

— Вы оба хотите сказать, — медленно проговорила Элиза, — что мой отец ушел навсегда? Исчез?

— Да, — кивнул Антонио. — Прости, но не я создал этот мир со всеми его жестокими законами.

— Я понимаю, — прошептала герцогиня и уткнулась лбом в грудь колдуна. — Но как тогда вернулся ты?

— Мне, как и многим людям до меня, тоже нравилась идея бессмертия души, — признался граф, обнимая девушку. — И когда обнаружилось, что ее у меня нет, я пришел к выводу, что нужно это исправить. Я, вероятно, первый человек с душой.

— Ты всегда был романтиком, — саркастично заметил некромант. — Не слушай это бред, девочка. Его душа — это демон.

— Что?! — воскликнула Элиза, снова заглядывая чернокнижнику в лицо.

— А ты всегда был циником, — покосившись на Залмоксиса, сердито процедил граф. — Я действительно создал себе подобие бессмертной души, просто я взял за основу устройство самых могущественных и устойчивых существ Того мира — демонов.

— Великих Демонов, — уточнил некромант. — Демоны бывают очень разными, не засоряй девочке разум своими недомолвками.

— Да, — раздраженно признал чернокнижник. — Могу сказать еще конкретней: я равнялся на Девятого Демона.

— Что неудивительно, — ехидно заметил Залмоксис.

— Мой метод не подходит для остальных людей, — смирившись, что придется рассказать будущей супруге правду, произнес граф. — Я еще до рождения был отмечен Девятым Демоном и частично унаследовал его силу. Он собирался создать себе надежный инструмент для уничтожения Звезды, а я использовал его труд в своих интересах.

Герцогиня ненадолго задумалась. Пара слезинок в уголках глаз, возникшие при упоминании необратимости смерти отца, быстро высохли.

— А меня ты можешь сделать бессмертной?

— Я не... — чернокнижник вдруг замолчал и посмотрел на некроманта.

Залмоксис, загадочно улыбаясь, потирал затылок и переводил взгляд с герцогини на колдуна и обратно.

— Ты думаешь о том же, о чем и я? — осведомился граф.

— Если ты о парне с крыльями и способах его извлечения к всеобщей радости, то мне пришел на ум занятный способ совместить приятное с полезным, — витиевато высказался некромант, продолжая скабрезно скалиться.

Эпилог.

Его светлость граф Антонио де Софо неторопливо шел по светлому коридору из рабочего кабинета в спальню своего сына, коему на следующий день должно было исполниться четыре месяца от роду. Настроение у его светлости было замечательное, он мурлыкал себе под нос мелодию из какой-то оперы и поглядывал на ходу через высокие окна во двор, где, к огорчению теплолюбивого графа, все еще лежали грязные мартовские сугробы.

— Весна же, право слово, — неодобрительно покачал он головой, и снег, словно устыдившись, принялся быстро таять.

Обширное фамильное поместье жены нравилось его светлости всем, кроме климата, но ради любимой женщины граф был готов чем-то жертвовать время от времени.

Двустворчатая белая дверь с золотистыми ручками сама распахнулась перед веселым графом, и его светлость вошел в просторную, залитую светом комнату, в центре которой в детской кроватке с высокими перилами мирно дремал пухлый малыш. Раскинув руки крестом и сбросив с себя одеяльце, ребенок тихонько сопел.

Граф с улыбкой склонился над кроваткой и осторожно коснулся клока черных волос на голове сына. Ощутив неестественное, но давно привычное тепло от горячей ладони отца, малыш на секунду приоткрыл глаза цвета полированной стали, убедился, что все в порядке, и заснул снова.

— Прости, малыш, — усмехнулся граф, заворачивая ребенка в одеяло и поднимая на руки. — Но я тебя потревожу.

Мальчик недовольно дернул ногой и поерзал, удобнее устраиваясь на руках отца.

— У меня для тебя есть подарок, — пообещал граф и двинулся с сыном на руках к выходу.

Снова шагая по коридору, его светлость опять невнятно напевал, отчего малыш, очевидно, сомневаясь в вокальных способностях отца, кривился во сне. Заметив это, граф тихонько рассмеялся и замолчал. Лицо сына тут же разгладилось.

Двери одна за другой распахивались перед графом. Немногочисленные слуги, встреченные по пути, вежливо кланялись, его светлость отвечал дружелюбными кивками. Прислуга любила доброго хозяина и ничуть не боялась его, хотя все в Империи знали, что его светлость на равных общается с демонами и ангелами.

Наконец, граф вошел в огромный зал с блестящими, словно зеркало, полами и потолком, стены которого были увешаны старым, старинным и даже кое-где древним оружием, а меж ними располагались стойки с не ничуть не более молодыми доспехами. Помимо инструментов смерти и защиты от них, на стенах и специальных подставках также можно было отыскать разнообразные диковины: старые карты, странные черепа, шкуры дивных зверей и прочие трофеи, собранные родом Берхаген за свою долгую историю.

Граф заметил жену, в одиночестве стоящую перед одним из экспонатов, и направился к ней.

Услышав шаги, герцогиня обернулась и нежно улыбнулась двоим самым дорогим мужчинам в своей новой жизни.

— Как тебе? — спросил граф, взглядом указывая на экспонат.

— Ужасно, — честно призналась женщина. — Мы правда должны хранить это здесь?

— Должны, — мягко, но уверенно настоял его светлость. — Я бы и вторую сюда принес, но, к сожалению, ее уничтожили вместе с тушей. А жаль, она выглядела ее эффектнее.

— Рыжий труполюб проверил консервирующие заклятия и сказал, что они продержаться еще долго, — сообщила герцогиня и кисло добавила, — к несчастью.

— Не называй его так, — усмехнувшись, попросил граф. — Все-таки он крестный нашего сына.

— И это был ужасный выбор, о чем я буду напоминать тебе до конца твоей жизни, — фыркнула жена.

— Вечность?! — с наигранным ужасом воскликнул его светлость. — Пощади!

От шума малыш на его руках проснулся и произнес невнятный набор звуков, в котором, тем не менее, явственно слышались богохульства, ругательства и проклятия.

— Спокойно, сынок, — сказал граф и повернул ребенка так, чтобы ему был виден новый экспонат. — Взгляни!

Огромная драконья голова покоилась на массивном бронзовом алтаре. За два года чешуя ящера потускнела, желтые глаза обрели мутно-серый оттенок, но длинные клыки блестели все так же угрожающе, и дрожь все так же пробирала всякого, представившего, каких нечеловеческих усилий должна была потребовать победа над чудовищем.

На алтаре сразу под головой в металл глубоко было врезано имя: "Октавиан де Софо".

— Непросто было убедить де ла Труаля ее продать, — признался граф. — Даже мне.

И его светлость внимательно посмотрел на сына.

Малыш, не отрываясь, осматривал голову. Взгляд ребенка, ненормально серьезный для его возраста, скользил по изгибам шкуры, отмечая каждую неровность. Сжав крошечные кулачки, юный герцог фон Берхаген и виконт де Софо открыл рот и отчетливо сказал:

— Жив.