Сергею вдруг показалось, что нечто подобное с ним уже происходило, но нахлынувшие эмоции трезво размышлять не по-зволили. Тем более, что Павлик, не тушуясь и не стесняясь демонстрировать мужские достоинства, бросился обхаживать Марину. Он нежно похлопывал ее веничком по плечам и спинке, гладил, не пытаясь скрыть дрожь, изгибы юного тела, что-то шептал на ухо. Словом, вел себя так, будто они здесь одни. Сергей почувствовал, что он явно лишний. Но сразу уйти не мог, околдованный пикантностью момента.
И не только он. Сквозь приоткрытую дверь за ними наблюдала молодая женщина Ирина Николаева, супруга весьма и весьма уважаемого (кроме нее самой) человека — заведующего отделом обкома партии. Ее подруга Татьяна, жена полковника, заведовавшего кафедрой в Высшем военном училище, на сегодня уже досуг свой устроила. Коротала время в "невинных шалостях" с красивым лейтенантом, накануне принятом на кафедру мужа.
Оставленная в одиночестве Ирина страшно злилась и, не зная чем заняться, спустилась в парную. Ну а здесь... маленькая рыжая сучка дразнит сразу двух ребят. Один так и вьется вокруг, не знает куда лизнуть, а другой, словно олух царя небесного, обалдело на них таращится. Но и самой-то, глаз не отвести... Проснувшийся в груди вулкан выбросив порцию лавы, горячей пульсирующей волной погнал в низ живота. Чтобы ее остановить, туда потянулась вспотевшая, дрожащая рука. Но так в промежности и задержалась.
Не желая мешать другу, Сергей бросился вон из парилки и столкнулся в дверях с неведомо откуда взявшейся дамой. Не задерживаясь, прошмыгнул в душевую, где долго терзал разгоряченную плоть струями холодной воды. Тело-то он остудил, но душу не смог.
"Вновь "поле боя" осталось за Павликом и опять без борьбы. Почему же я не поборолся за свое счастье? Не хватило смелости и решительности? Ну что же, теперь уползай, как побитая собачонка", — размышлял он. Одевшись, уныло поплелся в двести тринадцатый, благо, ключи по-прежнему зазывно позвякивали в кармане. "Завалюсь-ка я спать, и пропади оно все пропадом!" — решил наш неудачник, поднимаясь на второй этаж.
— Молодой человек! Молодой человек! Да погодите же! Вам говорю! — раздался сзади повелительный женский голос.
Сергей остановился, глянул по сторонам, но рядом никого не было. Хотя обращались явно к нему. По ступенькам поднималась женщина лет двадцати пяти немного склонная к полноте, но довольно миловидная крашенная блондинка с большими голубыми глазами и подведенными перламутровой помадой пухлыми чувственными губами, в пепельной норковой шубке, накинутой на бирюзовый шелковый халат, и мягких домашних тапочках.
"И эта стерва тех же благородный кровей, — чертыхнулся он про себя. — Чего хоть она хочет? Где я ее видел? Ах да! В парилке! Хорошо, что хоть туда в шубе не поперлась!"
Поравнявшись с ним, дама мило улыбнулась. Затем, одарив многообещающим взглядом, облизала кончиком языка верхнюю губу.
— Извините, что задержала. Вам не кажется, что одинокими в этом гадюшнике остались только мы? Не хотите ли зайти ко мне в гости, попить чайку, поболтать часок-другой?
— Почему бы и нет? Меня зовут Сергей.
— А я — Ирина.
Решительно взяв кавалера под руку, словно опасаясь, что и он сбежит, повела в свое логово. Пропустив Сергея вперед, за-жгла свет.
Обстановка двести восемнадцатого мало отличалась от номера, где остановились ребята. Зато на столе все было иначе. Две пустые бутылки "Мускатного" шампанского дополнялись тремя "Арарата", лишь одна из которых была начата. На тонких ломтиках белого хлеба под слоем черной икры аппетитно желтело "Крестьянское" масло. Рядом расположились баночная ветчина, шпроты, "Московская" колбаска, свежие помидоры и огурцы, тонко нарезанный и расточительно посыпанный сахаром лимон и, что особенно удивило, множество апельсинов. Целые, очищенные, дольками, а то и вовсе одни шкурки без мякоти, — валялись по всему столу. Поймав изумленный взгляд Сергея, Ирина рассмеялась:
— Обожаю апельсины. Ем их в любом количестве и в любое время года. Присаживайся к столу.
Небрежно сбросив на кровать шубу, осталась в коротком халатике. По-хозяйски уверенным жестом плеснула в бокалы "Арарат".
— Выпьем за любовь!
Тосты следовали один за другим. Прекрасный армянский коньяк пили, как водку. Не пренебрегали и закусками. Сергей быстро пьянел. Робость и застенчивость, захлебнувшись, утонули во второй бутылке. Раскрасневшаяся "собеседница" хорошела на глазах, а глубокий вырез халата манил все настойчивее.
Ирина, встав из-за стола, включила над постелью бра. Остальной свет погасила, создав интимный полумрак. Затем подошла к прикроватной тумбе, на которой стоял непривычно маленький (не более дипломата) импортный кассетный магнитофон. Тишину разорвала стремительная, но в тоже время мелодичная композиция. "Deep purple in rock" очаровывал, манил, зажигал, призывал отдаться танцу, увлекал в головокружительный водоворот плотских наслаждений. Партнерша уже не скрывала нахлынувшего желания, тяжело дыша, прижималась к юноше всем телом. И он откликнулся на зов. Руки нырнули под халат, сильно сжали плечи, пробежали по спине, талии, ягодицам. "Танец" продолжили в постели. Сергей дрожащими пальцами ловил непослушные пуговицы халата. Шелк, не выдержав молодецкого напора, беспомощно затрещал, открывая ненасытному взору молочно-белую мягкую грудь с немного впавшими розовыми сосками. Юноша припал к ним жаждущими губами. Ирина, откинув голову назад и прикрыв глаза, тихонько застонала. Соски тоже откликнулись на ласку, налились, покраснели. Сергей ощущал на языке маленькие мягкие волосики, доводившие его до безумия. Руки, не зная преград, утонули в горячем, жаждущем любви лоне...
За окном серело. Понемногу вползал в комнату поздний зимний рассвет. Открыв глаза, Сергей тупо уставился на все еще горящее бра. Во рту пересохло, сердце колотилось в бешеном темпе. "Как после о-перехода", — явилась совершенно чуждая и непонятная мысль. Но удивляться не было сил.
"Где я? Что со мной?" — С трудом повернув голову, увидел лежащую рядом Ирину.
Сейчас было заметно, что она намного старше, чем казалось вчера. У корней крашеных волос кое-где проступала седина. Макияж, сливаясь с естественной синевой, оттенял мешки под глазами. С размазанным по губам кровавым пятном помады она походила на упившегося кровью вампира. А может, так оно и было? Высосала часть юности. Насильно раскрыла не принадлежащий ей бутон. Сергей, пошатываясь, сел в постели. В комнате стоял тяжелый дух перегара и грязного белья. Одна за одной накатывали волны темноты. Проклиная себя и свою глупость, натянул разорванные трусы, мятые спортивные брюки, футболку и, прижимая ко рту свитер, выбрался из распроклятого двести восемнадцатого.
Прямо в коридоре его стошнило.
Да, воистину непредсказуемы и мало управляемы наши влечения.
Страсть...
* * *
Будь ты трижды проклята, чужая земля!
Мир, рожденный жестоким красным солнцем, несущим кровавые рассветы и гнетущие закаты. Мир непривычных запахов и неведомых троп, враждебных лесов и долин.
Здесь везде подстерегает беда, лишения и смерть. Ночью изводят сырость и холод, а днем зной и жажда. Но хуже всего от-вратительный липкий голод, высасывающий последние силы, заставляющий дрожать лапы и мутиться разум.
Кажется, весь мир задался целью убить ранее невиданного им волка золотой масти. Но волка ли? Это неясно даже ему самому.
Бесспорно одно — волчья шкура. Но воспоминаний, пусть даже звериных, нет. Ничего, что могло бы приподнять завесу над прошлым.
Как будто сам дьявол, шутки ради, создал его неделю назад и, наделив разумом, выбросил в проклятый мир. Чьи грехи он здесь искупает, свои или чужие?
Гнус вился роями, забивал глаза, попадал при дыхании в горло, вызывал мучительный надсадный кашель. Колючки впивались в лапы, выбирая самые уязвимые места, долго нарывавшие и кровоточащие.
Съеденное или выпитое приносило лишь новые мучения: внутри бурлило, кипело, извергалось наружу со страшными спазмами.
Люди же, увидев его однажды, пришли в неописуемый ужас, а затем устроили беспощадную травлю. Только чудом удалось спастись. На долго ли? Вряд ли он протянет больше суток.
Нет сил даже искать нору для ночлега.
Остается одно из двух: немедля найти пищу или умереть.
Вот и последний шанс. На лесной полянке пасутся лани с детенышами. Припав к земле, стараясь не спугнуть добычу, волк медленно ползет.
Но охотник из него никудышний. Предательски хрустнула сухая ветка — спугнула быстроногих ланей.
Уже не таясь, он встал во весь рост и смотрел, как быстро убегает надежда.
"Жить! Жить! Жить!" — отчаянно вопило волчье нутро, и с неимоверной силой пожелало остановить или хотя бы приостановить время. О чудо! Мир дрогнул — прыжки ланей замедлились, словно кто-то тормозил кинопленку.
Воздух стал плотней, подобно воде, обтекая туловище, мешал двигаться, но волк был не подвластен времени.
И вот желанная добыча рядом.
Мир вернулся в привычное измерение.
Увидев перед собой внезапно появившееся чудовище, козочка, растерявшись, замерла. Объятая ужасом стояла и обреченно смотрела большими, по-человечески умными глазами в лицо смерти. Из ее глаз капали по-детски чистые слезинки.
Так они и стояли, глядя друг на друга, не имея сил отвести взгляд.
Волк пришел в себя первым.
Стоит лишь сомкнуть зубы и чужая кровь станет его жизнью. "Ну, давай же! Давай!" — кто-то извне торопил его убить.
"Но почему мне так знакомы эти глаза?" — устояв от безумного искушения, думал золотистый монстр.
Казалось, пелена забвения вот-вот падет. Вместо злобы в душе, рожденные неясными воспоминаниями, расцветали нежность и любовь. — Так не должно быть! Но так есть! Ценой убийства долги не заплатишь!
Адская боль пронзила спину, прижала к земле, разорвала легкие.
Одна из ланей, обернувшись молодой женщиной, с криком: "Умри, проклятый оборотень!", — пустила в ход знакомый кинжал.
По золотистой шерсти на землю стекала кровь и, падая на траву проклятого им мира, исчезала.
"Может, так и лучше", — подумал волк и поднял глаза.
На месте козочки стояла девочка с золотистыми волосами и зелеными глазами. Она с ужасом смотрела на умирающего оборотня.
"Ну почему мне так знакомы ее глаза?"
Еще был детский крик:
— Нет, нет! Не смей! Ведь это же...
Утратив тело, душа вернула память.
На земле, истекая кровью, лежал Сергей Краевский. Рядом рыдала златокудрая девчушка с глазами цвета морской волны. Она смотрела то на него, то на упавшую в обморок, но так и не выпустившую из рук кинжала, Ризу.
Тело Сергея окутала дымка. Оно, утратив четкие очертания, стало исчезать. Так же как часто теряется в нашей памяти дурной сон, стоит лишь проснуться и открыть глаза. Кошмар уходит, но остается тяжелый осадок, предчувствие неотвратимо приближающегося несчастья.
* * *
Словно услышав упрек, Лориди сказал уже более твердым голосом:
— На хвосте у нас нечто похуже смерти — пси-трансформер. Излучение мощнейшее, зашкаливает. Но ничего, мы еще поборемся. Я подключусь к "сморчку" и попытаюсь чуть раскачать нулевку. — А Вы, милый рыцарь, — здесь он сделал многозначительную паузу, уж благоволите не прозевать момент и когда вот та маленькая кнопочка засветится зеленым, — нажмите. Я бы не стал Вас утруждать, но боюсь, что в отличие от механики, автоматика не сработает.
И, пристально взглянув в глаза, уже безо всякой иронии проникновенным полушепотом добавил:
— Очень прошу, сразу же нажмите!
Не дожидаясь ответа, эльф снова превратился в компьютер.
В голове заштормило, тошнота волнами стала подниматься изнутри. Стены флаера от перегрузки вибрировали.
"Раскачивает нулевку", — подумал Сергей, сдерживая рвоту. И прикрыв глаза, сжал виски руками. Когда он снова посмотрел на пульт, заветная кнопка уже зеленела.
Положил на нее указательный палец и тут в мозгу незваным гостем явился незнакомый голос.
— Сергей, оставь кнопку в покое. Ты убьешь только себя и Ризу. Мне же особого вреда не причинишь. Эльф все лгал. Мы с тобой не враги. А вот он... Их раса действительно одинока в галактике, поскольку остальные, вышедшие в космос, — человеческие. Рейсес Лорисидис — офицер САК, что означает — Стерилизация, Ассимиляция, Колонизация. Ну а понятие стерилизации тебе объяснять ни к чему. Скажу лишь, что на их совести триллион человеческих жизней. Да узнай он, где твоя родная планета...
Голос гипнотизируя, погружал в транс.
...Нет, не смей!
Но было, поздно.
Краевский разорвал наброшенную паутину и с неистовой силой вдавил кнопку в пульт.
В тот же момент в о-пространстве на краткий миг вспыхнула слепящая звезда аннигиляции. Сработал механизм самоуничтожения.
Никакой модулированной нейтринной пушки в природе не существовало, да и быть не могло. И знать об этом рейнору САК было не положено.
* * *
Лучи восходящего солнца разбудили утро.
Первыми проснулись птицы. Их трели оповестили мир о рождении нового дня. Чудесного летнего дня.
Мохнатый шмель весь еще мокрый от росы, сидя на распустившемся фиолетовом цветке, чистил крылышки и лапки. Густо перемазанные осыпавшейся пыльцой, они мешали взлететь. А дел на сегодня ой как много...
Дуновение ветерка шевельнуло склонившийся листок — и не-сколько капель сорвалось вниз, окатив холодным душем зазевавшегося кузнечика. Тот, испугавшись, высоко подпрыгнул, расправил крылышки и, задевая мокрые травинки, полетел. Но на этом его злоключения не кончились. Уже в воздухе он столкнулся с неведомым существом. Траектории их полетов круто изменились. Неудачники, осыпаемые градом росинок, кубарем свалились в траву. И если кузнечик, рассержено глянув на обидчика, вновь подпрыгнул и полетел, то малютка-эльф не сразу пришел в себя.
Вначале он сел, протер тонюсенькими ручками мокрое личико. Затем, пошатываясь, встал, отряхнулся и нерешительно глянул по сторонам. Эльф был явно сбит с толку. Аромат сна, по которому он летел, безнадежно утерян. Теперь нужно время, чтобы отыскать его среди многих тысяч, наполнявших эфир. И сделать это как можно скорее, иначе след ослабнет и, смешавшись с другими, затеряется навсегда.
Почерпнув силы в своих мыслях, расправил крылышки, и вновь воспарил над лугом. Чувствительные усики-антенны по-грузились в доступные лишь им эфирные течения, пытаясь уловить нужный аромат.
Ох, как это тяжело! Пропуская потоки эфира через свою сущность, эльф вибрировал от немыслимого напряжения, подвергаясь опасности в любой миг быть развеянным. И все-таки желанная паутинка найдена. Можно продолжать путь.
Вскоре он увидел покосившуюся лачугу, влетел в чуть приоткрытую дверь.
В углу на куче лохмотьев спал ребенок. Грязные, спутанные волосы, гниды и копошащиеся вши, лишайные корки на лице и руках повергали в ужас. Но аромат сна был чист и необъяснимо близок. Внутренним зрением эльф видел зеленоглазую златокудрую девочку.
Наконец-то он понял смысл своего существования — защитить, спасти юную фею. Стараясь не будить, сел на плечо. Из глаз помимо воли скатились две горячих слезинки и упали на ее щеку. Малышка открыла глаза и, увидев продолжение чудесного сна, улыбнулась.