Время выбора

И еще одно, наверное, главное умение. Получалось у него в одну строку поставить, то, что притекало из разных источников, и порознь казалось не очень важным, и никак меж собой не связанным, а, собранное заедно, оказывалось значимым, и, порою, весьма неожиданным.

Теперь же, по царскому слову, Момчилу предстояло растянуть новгородскую сеть на все подвластные Владимиру княжества. Для этого он должен будет открыть постоялые дворы во всех остальных княжествах по примеру новгородского, само собой разумеется, самого первого разбору. Злата и серебра на это не жалеть. Кого там поставить приказчиками решать самому Момо, но он заверил, что такие люди есть. Знать об этом будет только царь и, на случай его отсутствия, Добрыня. Во дворец определят двух доверенных слуг для передачи вестей. Что требуется для платы нужным людям, будет даваться лично им, либо, опять же, Добрыней, минуя казначея. И еще решили, выписать несколько грамот со строгим указом, что человека, у коего она есть, надлежит немедля и с бережением везти в Киев для царского суда.

— Сроку тебе на полное обустройство даю год, — Владимир встал, жестом остановил поднимающегося Момчила, и дернул за шнурок на стене. Вошедшего гридня послал звать Добрыню, огляделся снаружи, и плотно закрыл дверь, — но начинать тебе придется сразу сейчас. Дело, что тебе надлежит справить, такое, что если решишь, что оно не по тебе, лучше сразу откажись, и забудь об этом разговоре. И даже под пыткой не вспоминай. А дело это, вот какое. В Плескове, как ты знаешь, обосновался Верховный волхв Гюрьга. И должен с ним несчастливый случай произойти. Может медведь его на капище задерет, может собака бешенная покусает, может тати дурные нападут. Это тебе придется самому думать. Но к тебе никаких следов вести не должно, как это сделать решишь на месте. Дозволено тебе все, кроме одного, что бы у кого-то даже и тень мысли обо мне появилась. Лишних слов говорить не буду, сам все понимаешь. Время тебе подумать до того, как Добрыня придет. Коли откажешься, буду другого искать.

— Искать тебе такого, Государь долго придется, а найдешь ли, не знаю. Мыслимое ли дело, Верховный волхв. Но, я так понимаю, что хоть ты и говоришь, что отказаться могу, но выбирать мне нечего, кроме, как твою волю исполнять, и как в зернь сыграть, все на один бросок поставивши.

— Правильно все ты понимаешь, но, поверь, и мне радости нет, такое дело затевать, но приходится. Есть такое слово, надо! Потом узнаешь зачем. Как соберешься, отправишься в Новгород, там, у Усыни, возьмешь все, что для дела потребно. Письмо к нему я тебя дам. На что, для чего, он спрашивать не будет. С Добрыней сейчас об остальном переговорим, а об этом ему тоже знать не следует.

* * *

*

Ох, и тяжелы же были мысли новгородского купца, хозяина постоялого двора, Момчила, в обиходе просто Момо, по пути из Киева в Новгород. Это ж надо, чтобы так угораздило! Что сказать? Так вот, что бы наедине с царем посидеть за беседой, оно дорогого стоит. И служба, на которую царь хочет его поставить, хоть и тайная, да набольшему боярину впору. Но и, что бы говоренное стало былью, совершить следовало немыслимое. Несчастливый случай учинить с Верховным волхвом, это не шаление*, он сам кому захочет такой случай справит. Того, кто за такое дело возьмется, не вдруг найдешь, и простых волхвов задевать все опасаются, а тут Верховный. Другой, не только откажется, глядишь, и к Гюрьге побежит о таком разговоре поведать. А если кто и согласится, то не каждого возьмешь. Тут великий мастер должен быть, коему плата нужна тоже великая, и не гривнами только. Такой мастер всяко серебра в достатке имеет, независимо, хоть волхв, хоть тать. К тому же, увериться он должен, что, сделав дело, получит свою награду, а не дорожку в Светлый Ирий.

Сколь не перебирал своих знакомцев Момо, всякий раз упирался в одного и того же человека, по имени Ратша. Ситный** такой, незаметный, в лавке своей всякой всячиной недорогой торговал. Но это если с дневной стороны на него смотреть, а вот если с ночной...! Все новгородский тати ему хабар несли, слово его для них законом было. И достаток его считать, пожалуй, не в серебре было надо, а в золоте. Знал про то посадник, знала стража, но прижать его не могли, очень уж хитер и изворотлив. Знал и Момчил, но ему это было не интересно, главное, что он через этого человека узнавал о многих тайных делах сильных мира сего. Сам он в долгу тоже не оставался, и, было дело, упреждал Ратшу о возможных неприятностях. Такой вот взаимный интерес у них был, да ,пожалуй что, и дружба. В общем, приятельствовали они, и бывалыче сиживали за кувшином — другим, проводя время в неспешной беседе.

Потому и знал Момо, что не по нутру Ратше его жизь. Нет, конечно, его не мучила совесть, еще чего не хватало, но с некоторого времени стало ему как-то скучно заниматься этими делами, и, к тому же, обидно, сидя на золотой кубышке, жить незаметным купчиком. Главное же, что росли у него две дочери, через два-три года в пору войдут, а тех женихов, которые, по его положению, сватов за ними засылать будут, зятьями видеть вовсе не хотелось. А хотелось видеть дочерей, пусть не боярынями, так хоть купчихами, чьи мужья одни из первых. Но для этого, ни красоты девичьей, ни приданого богатого недостаточно.

На следующий день после возвращения в Новгород, Момчил встретился с Ратшей у себя на постоялом дворе, в горнице, где обычно встречал гостей, коим хотел показать свое уважение. Ничем особым она от иных не отличалась, только что, стены там были толстые, а окна и двери двойные. Выпив с гостем чашу за встречу и чашу за здравие, он, не наводя тень на плетень, рассказал ему, зачем позвал.

— Говорить тебе, что все здесь сказанное ни до кого, кроме нас, дойти не должно, мыслю не нужно, — закончил свой рассказ Момо, — а обещать могу только, что, если возьмешься за это, судьба нас ждет одна. Верить мне, или нет решать тебе.

Много чего мог ожидать от старого приятеля Ратша, идя к нему в гости, но что бы такого! По-первости , даже озлился на него, почувствовав себя той собакой, что попала в колесо. Кто, что, почему, даже и спрашивать не стал, и так ясно, что занесло его теперь туда, откуда уже не сбежишь. Затем мысли повернулись в другую сторону. Первое, что, злость ничем не поможет, а второе, что это и есть дверь туда, куда он сам давно хотел попасть. Засовы и замок на ней крепкие? А на таких дверях других и не бывает. Допил, что было в чаше, и посмотрел на Момчила.

-Трое со мной будут. Если сладится все, можешь обещать им, тоже что и мне? — и, дождавшись согласия, продолжил, — А если не сладится, найдется кому о моих жене и дочерях позаботиться?

— За это, думаю, по любому беспокоиться не надо, хотя заранее спросить, лишним не будет. Только, и ты, и твои люди должны знать, что если, как ты говоришь, не сладится, то на нас все обрываться должно.

— Понял, не дурак ! Только, дней несколько надо за подворьем Гюрьги посмотреть. Есть у меня один парень, сейчас ему пятнадцать весен, но я его сызмальства привечаю, ловок, умен и мне верен. Двери, окна, запоры, замки для него, вроде как друзья. Там пролезет, где, кажется, и белка застрянет. Но, кроме него, есть у меня еще и один ведун, что вот на чуточку до волхва не дотягивает, а, как он сам говорит, то и чуточки этой нет. Сказывал, что с учителем поссорился, когда молодым еще был, а тот ему по сию пору простить не может, так в ведунах и остановил. Мниться мне, что так оно и было. Сильно обиженный он на волхвов, и на серебро падок, но помогал мне не раз. А коли будет у него надежда несправедливость исправить, по самую домовину верным будет. Посмотрит, какими волховскими хитростями подворье у Гюрьги закрыто.

— Экие, они у тебя! Третий, какими талантами обладает?

— Никакими. Здоровый, как оглобля, такой же простой и прямой, но за меня живот положит не думая.

— Такие люди тоже нужны. Давай, еще по чаше, а через седмицу встретимся и договоримся, как дело делать будем.

* * *

*

Через несколько седмиц после этого разговора, Верховный волхв Елец и новгородский посадник Усыня и встретились за полуденной трапезой. Елец вчера только воротился из Плескова, где правил погребальный обряд над умершим от укуса гадюки Верховным волхвом Гюрьгой. Трапезовали неспешно, прерываясь временами для беседы.

— Что говорят в Плескове о смерти Гюрьги? — Усыня пододвинул к себе пахающего паром, только что из печи, гуся, набитого орехами.

— Даже и странно мне, никто особо об этом и не говорит, разве что удивляются, как это Верховного волхва угораздило ночью на змею наступить.

— Чего же тут странного! Вы, Верховные, где-то высоко, чуть ли не в Ирии обитаете. Вас, понятно, сильно уважают, но для те, кто на земле живет ближайший ведун, или, в крайности волхв, куда как интереснее. А что и змею нашли?

— Нашли, так там и лежала. Он в опорках был, видно, когда наступил, она извернулась и ужалила, а уползти потом не смогла. Опорки от добрых сапог были, подметка твердая, хребет-то и сломался. Да там еще на подворье, в старом стогу, яйца, что она отложила, нашли.

— Сам то, как мыслишь? Мог ли Верховный волхв змею, что ему путь пересекала не почувствовать? И могла ли змея ему под сапог заползти? И то , и другое не рядом выходит. А яйца змеиные? Их кто хочешь, может в старое сено закопать.

— Усыня, а зачем тебе все это надо? С Гюрьгой ты не дружил, а даже и вовсе наоборот. Укусила его змея, и укусила. Может он перед /Светлыми Богами, в чем повинен? О том и говорить нечего. Но, коли хочешь, скажу тебе от себя, Государь наш дело великое для всей Руси задумал, и отец наш, Сварог, в том деле ему помогает, я, Верховный волхв, знаю, что говорю. И так получается, что никому в стороне отсидеться не получится. Кто не с нами, тот против нас, он мне, намедни, второй раз это сказал. Сам теперь думай, что и почему. Другому бы не стал это говорить, но то тебя, по старой дружбе, скрывать не хочу. Ты гуся-то ко мне пододвинь. Хитрая это птица, одному ее много, а двоим мало.

А небольшой обоз под водительством Момчила, под охраной десяти дружинников и, неизвестного им, здоровенного парня, не торопясь шел по лесной дороге, увозя из Новгорода купца Ратшу, ведуна Герешу, их чад и домочадцев.

*Шаление — шутка

**Ситный — мелкий. Еще в шестидесятых годах прошлого века в московских булочных можно было купить ситник, белый хлеб из муки самого мелкого помола.

—

—