Скрамасакс

Лишь после километрового кросса, приводя в порядок сбившиеся дыхание, оглядываюсь... — никого.

"Странно — весь забег казалось — жуткие преследователи, настигнут вот-вот. Ну, уж... на хрен эти двери, как-нибудь без них обойдёмся..." — порядочно очканув, прекратил бубнить и в абсолютной тишине никуда не сворачивая продолжил путь прямо.

Спустя полчаса, наконец-то в конце туннеля забрезжил неяркий свет, я, окрылённый надеждой и движимый неведомой силой, припустил к вожделенному, как мне казалось, выходу. Штольня упиралась в дверь, однако от предыдущих та разительно отличалась. Нет, внешне была абсолютно идентична, но вот, внутренние чувства прямо-таки ликовали — это и есть предмет моих поисков — точно! В узкую щель между сталью и полом, разрывая унылую серость, выбивалось необычайно яркое и одновременно с тем ласковое сияние. Робко подойдя к двери и не обнаружив ручки, легонько толкнул ту плечом — заперто? Ещё разок — посильней... и ещё разок — чуть ли не с разбега... — увы, результат удручил. Съехал спиной по стене, сел на корточки, зажмурился, обхватил голову руками.

"Назад?.. Точно не пойду... уж лучше тут сдохну. Хотя, вряд ли получиться — ведь я вроде как умер... постучать?.. Нет, вдруг услышат те — за другими дверями. А... будь что будет..." — решившись, встаю и лихорадочно начинаю барабанить по стали. Звуки ударов отзвуками эха гулко разносятся по бесчисленным тоннелям, неторопливо в них исчезая.

"Видимо, никого нет дома, а свет?.. Свет... элементарно забыли выключить..." — с этой мыслью, прижимаясь спиной к двери, сажусь на корточки и вслушиваюсь в сгустившийся мрак.

Постепенно пожирая серые стены, как-то неспешно лениво, по туннелю катилась тьма. Поначалу тишина была гробовая, однако по мере приближения мглы, на грани восприятия появился едва различимый шум, тот понемногу креп и наконец, я отчётливо разобрал шелест незнакомого, зловещего языка. Поднимая волосы дыбом, меня сковал ужас.

Вжимаюсь в дверь, замираю, прекращаю даже дышать. Свет, пробиваясь сквозь щель, распространяется в сторону неумолимо наползающей тени шага на два, чётко на этой границе серая мгла, словно наткнувшись на незримую стену, застыла.

Секундное замешательство... тварь пришла в бешенство — клубясь густым туманом, не в силах поглотить находящуюся под защитой сияния душу, клочья мрака, бессильно колотя по невидимой преграде, заметались в чудовищном темпе, тихий шелест, перейдя в громкий скрежет, разразился оглушительным визгом...

С силой зажмуриваю глаза, затыкаю уши, заваливаюсь набок, застываю в позе эмбриона.

* * *

Рвотный спазм, скручивая тело в бараний рог, пронзает сущность насквозь... жадно глотаю драгоценный воздух — от резкой боли прихожу в себя. Голова раскалывается, от ужасного напряжения при каждом вздохе лёгкие попросту разрывает. Сквозь слёзы — рябью застилающие глаза, проступает смутный чёрного цвета человеческий силуэт. Кто-то переворачивает меня на бок и очередной приступ тошноты. Дикая стужа пронизывает до мозга костей, челюсти выдают частую дробь, словно тузик тряпку — меня трясёт жуткий озноб: "Хреново-то как..."

Организм после очередного спазма, блокируя боль, отключает сознание: "Опять пронесло, я выжил, везёт будто утопленнику..." — мелькает последняя мысль и снова мрак.

* * *

В гипермаркете Глобус, как всегда — столпотворение, вроде середина рабочего дня, а людей миллион — машину не припаркуешь.

"Постой... опять реальность две тысячи пятнадцатого, блин... потерялся я окончательно — то средневековье, то преисподня, то двадцать первый век, так и умом повредиться недолго..."

"А что если я уже того... ну, в смысле шизофрения да всё такое, и не было никакого кабана, никакого Прохора Алексеевича, никаких путешествий и переносов сознания... — тупо расстройство психики — душевная болезнь. Хотя, всё очень реалистично, впрочем, откуда мне знать как там у них — у шизофреников, но с другой стороны если я заболел, то уже знаю — бредишь всё равно, что живёшь полноценной жизнью".

"Блиииин!.. Если заболел, значит — заболел. На этом жизнь не кончается, впрочем, существование в состоянии шизофрении, как оказалось — намного динамичней и весьма интересней. Стоп, слышал — душевнобольные никогда не сознаются в диагнозе, а я почти с этим фактом смирился, следовательно, шанс, что здоровье моё в норме ещё не потерян. А ведь в самом начале, при встрече с Аникой, имели место схожие подозрения, и открестился я от них аналогичным образом..."

— Брр... — выгоняя провокационные рассуждения, трясу головой.

Я на заднем сиденье автомобиля, за рулём сидит моё тело с поселившейся в нём навкой, справа дед, водитель ищет место парковки.

"Это что же получается — навыки вождения присущи телу, не разуму! Впрочем, хрен с этим всем. Сейчас что-то будет, иначе я здесь бы не находился — вот этого вполне достаточно, а по поводу всяческих теорий и предположений о состоянии душевного здоровья — в следующий раз, в более спокойной обстановке".

Примерно таким вот образом прошли переговоры на высоком уровне то ли мнимой, то ли уже настоящей шизофрении с сознанием, и как только закончился внутренний монолог, салон автомобиля наполнил тёмный густой туман крайне схожий с духом знакомым мне по преисподне. Похоже, видел его исключительно я.

"Что предпринять?.. Как предупредить водителя и пассажира?.."

Кричу — не слышат, толкаю — рука проходит сквозь тело.

"Если это существо из чистилища, то наверняка, какой-нибудь демон. Как бороться с чертями — я ещё не проходил. Что делать?.. Что делать?.. — мозг, хаотично перебрав доступные на данный момент варианты, вычленил по искомой тематике, пожалуй, единственный, — Сей род изгоняется постом да молитвой..."

"Поздно пить боржоми, когда почки отказали... — пост отметаем, остаётся только молитва".

Тем временем наш автомобиль, медленно катясь по ряду меж припаркованных машин, начал резко разгоняться, у водителя мышцы шеи расслабились, голова упала на грудь.

"Сейчас врежемся в стену, и всем будет трындец..."

Схватившись рукой за нательный крестик, принимаюсь громко читать:

— Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя Твое... — тварь заполнившая салон автомобиля стала нервничать — заклубилась чернотой, подёрнулась рябью.

— Да приидет царствие Твое... — громкий визг резанул по ушам.

— Да будет воля Твоя... — дымка исчезла, салон резко очистился, водитель очнувшись ударил по тормозам.

— Яко на небеси и на земли...

Скорость километров под шестьдесят. До бетонной колонны стеклянной стены, считанные метры...

— Хлеб наш насущный, даждь нам днесь...

Машина, на скользкой от дождя дороге, идёт юзом, её разворачивает на девяносто градусов...

— И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим...

Меня выбрасывает из салона...

— И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого, аминь...

Так и не узнав удалось ли кому-нибудь выжить в холодном поту прихожу в себя.

* * *

Темно, укутанный в звериные шкуры лежу на чём-то мягком, да терзаюсь вопросом: "Где я? На наш струг — мало похоже, качка отсутствует. Не видно, ни зги".

Перейдя в изменённое состояние, осмотрелся: убогая землянка — ярко подсвеченная энергией исходящей от дальнего её угла. Ничего особого, аскетизм и нищета, но это если не считать двух икон, вот они-то представляют собой истинное сокровище. Даже в Успенском соборе града Владимира такой мощной силы ни у одного из образов не наблюдалось, её лишь можно было сравнить с потоком энергии исходящим от престола в момент открытия Царских врат. Заинтригованный необычным предметом, встал и, подойдя поближе, дотронулся до краешка Иверского образа Богоматери.

— Опять двадцать пять, когда это кончится? От всех закидонов я просто устал ... — непроизвольно вырвался возглас. Рука, прикоснувшаяся к иконе, оказалась полупрозрачной, — Я вновь был чёрт знает где.

Однако вышло, что нет... обернувшись к лежанке, увидел застывшее под ворохом звериных шкур своё скукоженное тело: "Стало быть я каким-то образом его покинул... Может, вновь умер?.."

"Нет, вроде дышу... точно — вдох выдох. Давай-ка дружок, вернёмся обратно. — Лёг сам на себя да очутился внутри. — Странные ощущения, ничего не могу — ни пошевелиться, ни крикнуть, единственно хлопаю веками, в общем-то, всё, и это при том, что совершенно уверен — коннект состоялся, и синхронизация прошла успешно. — Да... по ходу кислородное голодание натворило делов..."

С полчаса порефлексировав по поводу паралича, решил заново встать — стало скучно, да и лежать надоело. Долго ничего не получалось, и когда почти отчаялся, в дальнем углу землянки что-то громко хрустнуло, а я, испугавшись, выскочил из тела и подумал: "Наверное, совпадение".

В горах была уже зима. Редкие ели припорошены пушистым снегом, вокруг белым бело, лишь выступы скальных пород серыми клыками разрывали суровую северную действительность. На небе ни облачка, ни ветерка, тишина полнейшая, огромные камни да островки корявеньких сосен. И всё это в совокупности с моим, мягко говоря, не обычным состоянием, вызвало ощущение мощной, сюрреалистической, какой-то торжественной тайны: "Да, чувства порой словами описать невозможно..."

Тепло ли, холодно ли — не знаю, без тела о том судить весьма сложно. Попытался взмыть — осмотреться — не вышло. Метра два, два с половиной — выше я не поднялся. Скользя на доступной мне высоте, вдоль теряющейся за ближайшим хребтом натоптанной в сугробах тропинки, случайно задел еловую ветку, и проходя сквозь неё жутко испугался. Там средь иголок притаился упитанный красавец снегирь, и как-то так вышло, что я проник в его тело.

Не долгая жизнь птицы промелькнула перед сознанием, последовала скоротечная борьба между нашими эго. Я оказался сильней и, полностью подмяв под себя разум пернатого, удивлённо — его глазами посмотрел на мир.

Наблюдать за окружающим практически вкруговую было прикольно, я словно попал в огромный аквариум, угол обзора составлял почти триста шестьдесят градусов, как в горизонтальной, так и в вертикальной плоскости, впрочем, небольшие мёртвые зоны присутствовали, и дабы видеть всё одновременно приходилось головой несколько дёргать.

Обретаться в чужом теле, как когда-то говорил дед, оказалось весьма дискомфортно — хотелось быстрей его покинуть. Осмотревшись и чуть привыкнув к новым ощущениям, взмахнув крыльями, неуверенно, рвано, то набирая, то теряя высоту, но всё же взлетел, поняв физику полёта, поднялся повыше. Находился я не далеко от реки, под толстым слоем льда воды её в стремлении слиться с другой да совместно продолжить путь к морю, уносились на запад.

Примерно в километре от меня брели три фигуры, расстояние до тех было не малое, а детали различимы неплохо. "Вероятно, всё дело в особенностях птичьего зрения", — сделав такой вывод, полетел людям навстречу. Из-под овчинных тулупов путников выбивалось длинное монашеское одеяние, двое тащили хворост, третий, опираясь на деревянный посох, шёл налегке.

Преодолев метров двадцать, краем глаза заметил стремительно застилающую небо массивную тень, развернувшись, панически заработал крыльями. В последний момент, нырнув в пушистую ель и сбросив с её ветвей целый сугроб, под бешеный стук маленького сердца, разглядел взмывающего ввысь красавца сокола.

"Уф... я, было подумал, что это вновь ласково называемый дедом — птицей Сирин демон. Однако — ухо надо держать востро, ведь неизвестно — при гибели ведомой птицы, со мною — что будет?"

Пожелав покинуть снегиря, из него просто вышел. Недолго посидев в ветвях спасительницы ёлочки, озадаченная птица повертела головой и, не высмотрев опасности, упорхнула, я же, в надежде хоть что-нибудь прояснить поспешил навстречу монахам.

— Владыко, — обратился к опиравшемуся на массивный посох пожилому человеку двухметровый инок, — Долго ли будем ждать старца? Быть может он навсегда покинул наши края?..

— Да, возможно... — хрипловатым голосом промолвил старик, — Надобно воина поставить на ноги, неспроста Господь вручил его нам, как оклемается служивый, так и тронемся...

— Уж месяц улучшений нет, может до весны бедняга промается да окочуриться, что же будем тут зимовать?

— На всё Божья воля... — ответил пожилой и дальше они пошли молча.

"Дела... целый месяц, получается сейчас — ноябрь, а где всё это время находилось моё, так сказать, сознание? По ощущениям — в лабиринте я провёл лишь пару часов... Дед-то с ватагой — где?.. Почему не ищут?.. Стоп, а если и с ними что-то случилось, хоть нападение было исключительно на меня, но могло ведь достаться и всем. Необходимо срочно поднимать тело да "звонить" учителю".

Терзаемый тревожными думами, не прекращая анализировать подслушанное, что есть сил, припустил к своему телу: "Владыко, это получается — митрополит — что ли?.. Возможно — епископ, ну, уж ни как не меньше... Интересные времена — хан вдвоём с воеводой по лесу шляется, а цельный епископ обитает в землянке..."

Оказавшись внутри организма, вновь убедился в бессилии — пошевелиться, я был не в состоянии: "Надо качать природную силу..." — промелькнула здравая мысль. Ожидая своих спасителей, этим и занялся.

Впитывая, исходящую от чудотворного образа Богородицы энергию, да всё ещё пребывая под впечатлением от путешествия в преисподню, потихоньку стал осознавать силу слов, помогшую выгнать демона из салона автомобиля и непроизвольно начал творить молитву Иисусову, в самом кратком её варианте:

— Господи, Иисусе Христе, помилуй мя... Господи, Иисусе Христе, помилуй мя...

Монахи ещё не появились — я намного их обогнал. Качаю энергию, твержу слова и минут через десять, попадаю в неведомое до сих пор состояние. Я бы охарактеризовал его как религиозный экстаз, впрочем, к наслаждению оно не имело ни малейшего отношения.

Чувственным образом осмыслилась прожитая жизнь и неожиданно пришло понимание: "Вот — подлинная внутренняя тишина, вот — спокойствие и умиротворение, мне не надо никуда возвращаться — именно это мой дом, пристанище для уставшей души", — и как на достопамятном кургане я проникся истинностью новых ощущений — прочувствовал заключённую в них правду. До этого были, хоть и впечатляющие, но суррогаты, я полностью в этом уверился. От осознания своей мелкоты и никчёмности, а также великой милости показавшей истинное состояние души, скупые слёзы покатились из глаз. Неловко признаться, но я плакал...

И тут, в землянку спустился, как его назвал один из монахов — владыка. Подойдя к моему парализованному телу, он кротко сел на краешек ложа и пристально посмотрев в глаза, тихо произнёс:

— Ну что, болезный, пришёл в себя? Сильно ты нас напугал.

У Прохора Алексеевича в момент нашего знакомства, взгляд был почти точно такой же. На вид старику дашь не больше шестидесяти, но я понял — передо мной не пожилой человек, обличённый властью и знаниями — передо мной древний старец, познавший суть бытия и видящий душу насквозь.

— Ну, расскажи-ка, раб Божий Роман, как ты докатился до жизни такой?

— Откуда тебе, известно имя моё? — машинально ответив, от произнесённых слов я остолбенел — до этого, сколько ни пытался, не удавалось промолвить ни звука.