Скрамасакс

Тюрин Роман Вячеславович

г. Владимир

СКРАМАСАКС

Дорогой читатель, прошу не забывать — труд сей художественный. Высказанные мысли — частное мнение автора. Герои и события вымышлены — совпадения совершенно случайны. Трюки выполнены профессионалами — не пытайтесь их повторить в домашних условиях!

Часть первая:

Глава 1. Попадалово

История, о которой хочу рассказать началась довольно обыденно, а закончилась... впрочем, она ещё не закончилась. Как бы то ни было начну повествование я с середины, поскольку, какое-то время был абсолютно уверен, что данный эпизод и вызвал цунами, перевернувшее всю мою жизнь.

Ну, приступим... хотя нет, сначала представлюсь:

Родители назвали Романом, мне сорок один, женат, воспитываю двух сыновей.

В душе я свободный художник, а вот судьба, безжалостно толкая по извилистой дорожке существования, решила иначе и карьера меня привела в коммерсанты, ничего серьёзного, так... купи — продай. Всё, вроде, налажено, шестерёнки семейного бизнеса какое-то время могут покрутиться по инерции — сами. Я, пользуясь этим, урываю денек-другой для активного отдыха: велик, лыжи, рыбалка. Летом да осенью хожу за грибами, люблю это дело: первобытный азарт добытчика, звуки дикой природы, непередаваемый аромат хвои и разнотравья, а вокруг ни души. Кучей бегать по лесу, увы, не моё, все в разные стороны — ау да ау, сплошная нервотрёпка — не отдых.

В общих чертах, вроде бы всё.

* * *

Тихий провинциальный город. Спальный район. Типовая трёшка. Утро.

— Малыш, я тут в гараж к мужикам заезжал — в Головино белые пошли... — заглядывая в спальню, обращаюсь к супруге.

— И?..

— Заберёшь мелкого из школы? Я его отвезу, а сам за грибами. Хорошо?

— Хорошо. Только давай без фанатизма, а то грибочков твоих ещё с прошлого года много осталось, — перевернувшись на другой бок, отвечает жена. — Я чуть-чуть подремлю...

Соня она у меня неисправимая, может стоя спать — прямо как лошадь. Ценное умение, я вот так не могу.

Термос с кофе готов, бутерброды нарезаны, "пакет хомяка" отправляю в корзинку: "Вроде бы всё... Ах, нет... ножик забыл. Теперь — точно всё".

С сынишкой спускаемся к машине и в школу. Обычно не едем — идём, поскольку та рядом, однако сегодня я в лес — красота! Погода на загляденье: солнышко, птички, на небе ни облачка, сентябрь, а тепло словно летом.

Дорога не дальняя, знакомая, тысячу раз в тех краях хаживал, единственно проехать туда только на внедорожнике, при относительной близости к городу места очень дремучие. От последней деревеньки километров пятнадцать по просеке, далее Белый мост, ну, как мост?.. — через преграждающую грунтовку речушку перекинуто с десяток дубовых стволов. Сооружение это так обозвали аборигены: лес за ним, что касается грибов прямо волшебный, белых в сезон там просто тьма и ежели попал на волну, то уедешь с полным багажником — без вариантов.

Минуем речку, сворачиваем направо и прямо до заветного местечка.

В пути паджерик меня не подвёл — справился на отлично, да и лужи сегодня не особо глубокие — дождя пару дней не наблюдалось. Вот однажды засадил я железного коня по самое не могу, два часа промучился — еле выкопал.

На сей раз добрался без приключений, припарковался, глотнул кофейку, осмотрелся не лес — настоящая сказка:

Величавые корабельные сосны, урвав значительную часть пространства, стоят широко, вольготно и никого к себе не пускают. Чуть в стороне уже наблюдается прямо-таки древесное столпотворение местами переходящее в непроходимые завалы. Здесь белоснежные красавицы берёзки с наполовину пожелтевшей листвой мирно соседствуют с изумрудными елями, орешником и почти полностью золотыми кустами — туда мне и надо.

"В путь. Хотя, стоп! Необходимо включить навигатор. Ставим метку — готово..."

После того как, поплутав по этим чащобам несколько часов к ряду, я чудом вышел к машине, приложением "Навител" пользуюсь постоянно. Казалось бы — места знакомые, не раз хоженые, тем не менее — заблудился, да так, что уж думал, придётся ночевать прямо в лесу. Тогда, с осознанием случившегося, мне сразу вспомнились загадочные истории популярные средь деревенских. Ураганом накатила паника: я прилагал нечеловеческие усилия чтоб не сорваться в бег, а успокоившись, искать дорогу вдумчиво — не торопясь. Бесполезно — тело само по себе разгонялось, переходя на галоп. Зато когда вышел к машине, радовался словно ребёнок — видать, леший решил потешиться, не иначе, но обошлось, впрочем, это другая история.

Нацепив ножны на пояс, разобравшись с девайсом и привязав местоположение к карте, тут же у колеса обнаружил семейку боровичков: все один к одному, коренастые, крепкие, с бурыми шляпками — попросту загляденье.

"Так... зачистку произвёл, следуем дальше, мужики не обманули, белые точно пошли".

От грибочка к грибочку забредал я всё дальше и дальше, деревья меж собой росли всё ближе и ближе, скрывая за густыми всё ещё кронами лучи осеннего солнца. Под ногами хрустело, ветер, играя с берёзками, срывал с них золотую листву, перекликались пернатые, всё как всегда — лес жил обычной своей размеренной жизнью.

Приседая за очередным боровичком, вдруг услышал нечто странное, звук выбивался из привычной картины и больше всего походил на недовольное хрюканье.

Почувствовав неладное, замер. Осторожно привстав, огляделся. Сердце, гулко застучав барабанами, ухнуло в пятки. Меж деревьев что-то мелькнуло...

Тёмная спина и, судя по всему, принадлежала она огромному хрюнделю. Я, конечно же, знал — кабаны здесь водятся, множество следов и свежий помёт местами, а вот встречаться нам как-то не доводилось.

Словно ужаленный ломлюсь в стиле а-ля лось через кусты и бурелом к полянке, обнаруженной краем глаза. Вепрь, не размышляя, припускает за мной: расстояние сокращается очень стремительно, деревья, цепляя одежду, ветками хлещут лицо, норовят вырвать корзину.

Когда до опушки остаётся всего пару метров, осознаю: "Не успеть". Оглядываюсь, кидаю поклажу свою в чёрную морду. Секач разрывает ту в клочья, смахивая остатки корзины с клыков, немного мешкает... лишь это меня и спасает.

Лесная полянка почти круглой формы, по краям стеной растут чахлые клёны, сплошь покрытые паразитирующей на ветках омелой, а посерёдке свободного от деревьев пространства — здоровенный дуб с огромным дуплом.

Боров всё же оказался быстрее чем мне того бы хотелось: несмотря на супер скорость, до дубка, ну, никак не успеть, с разбега запрыгнув на хиленький клён, карабкаюсь выше — а что прикажете делать?

В итоге: ни жив, ни мёртв, судорожно вцепившись в ствол, сижу на тоненькой ветке.

"Откуда он взялся? Что делать? Как быть?.." — беспорядочно закружились вопросы.

Картина маслом: я где-то посреди леса, на хлипком суку небольшого клёна, а под моим деревом, недовольно похрюкивая, роет землю здоровенный кабан, килограмм так на двести.

— Стоп! Успокойся! Без паники! — твержу себе снова и снова.

Какое там!.. Дыхание, после нехилого такого забега по пересечённой местности, может статься, и с олимпийским рекордом, вроде как выровнялось, однако ручки трясутся, колотит совсем не по-детски...

Неожиданно поросёнок, прекратив попытки подкопа, потрусил к центру поляны, где широко раскинул ветви гигантский красавец дуб.

"Ба! Да это подранок!" — на ляжке кровавая корка.

"Похоже, какой-то охотник, а в этих лесах их достаточно много, зафигарил дробью ему точнёхонько в задницу. Интересно, на что тот надеялся?.. Может быть защищался?.. Нет, в задницу же!.. Впрочем, не важно, кабан не на шутку рассержен, а при каких обстоятельствах — дело десятое..."

Пока я так рассуждал, вепрь отошёл шагов где-то на сорок, аж сердце ёкнуло: "Уф!.. уходит скотина".

Увы! Миновав ещё пару метров, он развернулся и как трактор, постепенно разгоняясь, попёр на мой чахленький клён. Стиснув в объятиях тоненький ствол, я инстинктивно зажмурился...

— Хрясть... — мотнуло так знатненько, но о чудо — веточка выдержала.

"Надо перебираться повыше... — глянув вверх, трезво оценил перспективу, — следующий сучок не достать, тот весьма высоко, за ствол, в принципе, зацепиться и негде, а как обезьяна я не умею, так что не вариант".

До земли метра два с половиной — не так уж и плохо, единственно — веточка для девяноста килограмм, мягко сказать, тонковата, вывод: "Кушать надо было поменьше".

Тем временем кабан, помотав дурной башкой с не детскими такими клыками сантиметров по двадцать — двадцать пять, решил свой манёвр повторить.

"Что будет — то будет, вероятно — судьба, — смирившись, я немного расслабился. — А может хряк после парочки повторений своего упражнения тупо сдохнет. Ну, или получит сотрясение мозга и обо всём позабудет. Зачем я ему?.."

Удар — насест мой предательски хрустнул. Услышав треск, эта зараза задорненько побежал на позицию для очередного захода.

"Буду драться, других вариантов не наблюдаю", — нежданно пришла здравая мысль.

Надо заметить: я никогда не был ни боевиком, ни драчуном, ни даже хулиганом, так что внезапно возникшая решительность являлась не совсем адекватной — наоборот.

Сильней приобняв тоненький ствол, освободил одну руку и нервно зашарил по поясу в поисках ножен:

Старинный у меня тесачок: немного расширяющееся к гарде кованое лезвие длиной двадцати сантиметров и удобная каменная рукоять с медным набалдашником в форме стилизованной вороньей головы. Я его в деревне, ещё по отрочеству, прямо в огороде нашёл. Матушка заставила грядки копать, так вот и вышло. Лежал он себе, лежал в землице — никого, значит, не трогал, тут его стукнули лопатой потом ручками — ручками и хорошенько отмыли. По внешнему виду клинок старый, а состояние словно у нового — ни ржавчины, ни потёртостей, с тех пор его в лес да на рыбалку беру постоянно — вдруг пригодится.

— Хрясть... — в этот раз сучок всё же не выдержал: "Очень печально".

Тут представляете, увидев со стороны эту картину, я заржал — прямо как конь:

Тихая лесная полянка, солнышко, бабье лето, золотая листва медленно падала, кружась, со злополучного клёна и я, такой раскрасавчик, в новеньком камуфляже, обхватив ствол руками, зажав ногами, неспешно скользил в объятия злобного вепря. Красота... смех, да и только!

Борясь с гравитацией и наблюдая, как соперник занимает позицию для очередного разбега, я вдруг почувствовал такое спокойствие и равнодушие к дальнейшей судьбе, что даже как-то припух: "Ни фига себе!.. Оказывается я хладнокровный! Спустя минуту увижу старуху с косой, а мне ни тепло и ни холодно — параллельно, от слова — вообще..."

Скольжение усилилось: "При очередном толчке буду прыгать".

Спустя десяток секунд, не дождавшись удара клыками по дереву, я будто в замедленной съёмке, грохнулся на жёсткую щетину поросячьей спины.

Кабанчик присел, вес-то не детский ещё и в падении, единственно приземлился я не очень удачно: обхватил руками, сжал ногами, почти так, как недавно злополучное дерево, однако задом, так сказать, наперёд. Под аккомпанемент поросячьего визга перед глазами задорно болтался смешной куцый хвостик...

Представив как выгляжу, снова заржал: "Нервы ни к чёрту..."

Несмотря на данный конфуз нож всё ж засадил по рукоятку, но получилось, что в филейную часть поросёнка, а там, как мне известно, никаких жизненно важных органов-то и нет: "Суровый облом!"

Могучий рывок... я, девяностокилограммовой пушинкой, улетаю метров на пять, оставляя клинок в многострадальном кабаньем седалище.

Мгновение...

— Ой! Как больно-то!.. — не задев клыками, вепрь пару раз на меня наступает.

— Зараза... похоже — ребро сломал. Гад!

Каким образом умудряюсь в такой суматохе вынуть из хряка оружие, вообще, не понятно.

Испачканный кабаньей кровью сижу на заднице и, сжимая в обеих руках липкий ножичек, морально готовлюсь к последней атаке.

— Хрясть... — звук, словно по дереву, только намного больней.

— Ой! Ой!.. По сломанному ребру. Собака!

Одновременно с приступом боли, не иначе, как неким чудом умудряюсь всадить клинок врагу прямо в шею.

"Странное состояние, — пытаюсь анализировать, — Не очень и больно..."

Грудь разворочена, кровь толчками напитывает куртку, кабан, булькая разрезанным горлом, бьётся в предсмертных конвульсиях, по лазурному небу неспешно плывут облака. В ушах белый шум, в глазах кровавые зайчики, на душе безмятежность...

Последняя мысль проносится сквозь вату сознания: "Ну, я и герой! Завалил экого монстра!" Всеобъемлющий мрак накрывает ледяной волной и приходит тьма.

* * *

Довольно продолжительное время было темно и тихо. Очнулся я от мощного рывка, как будто некто сильный схватил мою тушку за плечи и резко встряхнул. Поначалу этому даже не удивился, поскольку, казалось что сплю, а меня кто-то будит.

"Эх! Было бы это так... но, увы!"

В голове витали рыхлые клочья, конечности казались настолько тяжёлыми, что пошевелиться не представлялось возможным, даже веки ни в какую не желали подняться. Тут:

— Бах!.. сознание резко стало кристальным — абсолютно очистилось. Я вдруг испытал необычайную ясность рассудка вкупе с необыкновенной бодростью духа. Тело жаждало действий, мозг же, напротив, находясь в непонятках, ему откровенно мешал. Я отчетливо понял: "Меня неизвестно кто, хрен знает куда, целенаправленно тащит..."

"Глаза необходимо открыть... — промелькнула мыслишка, — нечто стрёмное вокруг происходит.

Ох!.. чувствую — не к добру...

Была, не была...

Ой! Блин!.."

Я лечу, нет, меня кто-то бесцеремонно летит:

Внизу, насколько хватает зрения, стелется изумрудное море дремучего леса, ветер верхушки деревьев качает прибоем, изредка мелькают речушки, проплешины полей и болот, рядом неспешно плывут облака, над головой сияет светило и посреди всего этого я.

Прикиньте: такой весь нарядный, в чистеньком камуфляже, мчусь над планетой как на ракете хрен знает куда.

С обеих сторон в мою безвольно обвисшую тушку вцепились странные аморфные твари туманно чёрного цвета, по консистенции схожие с тучками, от них исходили холодные волны, и явственно веяло жутью.

"Стоп! Что случилось с одеждой? Куда делись пятна крови и дыра от кабаньего клыка? Она, как я помню, была. Да и самочувствие — будто спал подряд пару суток, а не бился смертным боем с лютой, лесной зверюгой — мистика сплошная".

Однако самый стрёмный момент имел природу земную — жуткая высота и дикая скорость.

"Вот, это уже полный, так сказать, попадос!.. Да!.. Какого хрена?.. Что за муть?.." — вихрем пронеслось негодование, разбившись о растерянность брызгами.

Оторопь была мимолётной, разум, быстренько взяв себя в руки, бросился на поиски рационального всему объяснения, вступив сам с собой в диалог:

— Может, я в бреду и меня так кошмарит?

— Как вариант — ничего так — вполне...

— Блин! А если того... — я типа умер и это обыкновенные черти...

— Тоже возможно...

— Куда они меня тащат?..

— В ад на сковородку... ты надеялся на что-то другое?..

— Какие дальнейшие планы?..

— Тупо смириться, а там будь, как будет?..

— Нет уж, хрен вам!

— Раз пошла такая пьянка, то терять мне особенно нечего...

Поболтав с шизофренией я, наконец-то, пришёл к очевидному выводу: "Пока не поздно — надо рвать когти!"

Идём параллельно земле с небольшим ускорением — очень быстро, леса и речки, поля и холмы сменяют друг друга. Реальность происходящего прямо пугает — ощущения как у живого: "Значит, не умер, хотя, откуда мне знать как там за гранью?"

От ветра слезятся глаза, сердце колотится боевыми тамтамами, волосы — дыбом, стадом бизонов — мурашки... "Нож — вот он, надо ж, не выронил..."

Собравшись с духом, изворачиваюсь, бью тучку клинком, лихорадочно полосую туман — посылаю удар за ударом...

Спустя пару мгновений, сквозь адреналиновый гул до слуха доносится жуткий, душераздирающий вой.

Падаю с высоты девяти этажей — никак уж не меньше. Сердце заново в пятках, земля приближается очень стремительно. Зажмуриваюсь, морально готовясь к удару, пытаюсь мысленно себя успокоить: "Не дрейфь студент, это лишь сон — страшный ночной кошмар..."

— Хрясть... — произошла встреча с ёлочкой.

— Ой!.. какой-то травмоопасный нынче сон получился.

Покувыркавшись по веткам, упал в мягкий мох: "Ну, хоть тут-то везёт. Зашибись... куда меня утащили?.. Кто это был?.. Впрочем, с деталями разберусь чуть попозже, главное выжил..." — в мешанине разума стремительно мелькнули обломки сознания и вновь темнота.

Глава 2. Аника

На этот раз в себя я пришёл гораздо быстрее. Резко открыв глаза, глянул вверх, покосил по сторонам: обстановка показалась нормальной — странностей не обнаружил. Осторожненько приподнялся: "Точно: тишь, гладь, благодать..."

Обдувал ветерок, чирикали пташки, пахло хвоей и прелой листвой — картина была почти идиллической.

"Что же, надо собраться — это лишь сон. Необходимо срочно в том убедиться и как можно быстрее проснуться", — таким образом поразмышляв, я не нашёл ничего более умного, как тупо полоснуть ножом по запястью.

— Ой! Блин! — слизав капельку крови, почувствовал солёный, металлический привкус, сознание встрепенулось и сделало вывод: "Нет, не сон, совсем не сон. Куда же меня занесло и что это, вообще, происходит?.."

Сидя на заднице, затравленно огляделся: лес смешанного типа представлял из себя довольно густую массу деревьев, землю ковром покрывал серо-зелёный, бархатный мох, солнце, пробиваясь сквозь кроны, причудливо играло пейзажем.

Зажимая рукой нанесённую рану, прокрутил ситуацию: "Эпизод с кабаном, в общем-то, ясен, а дальше — абсолютная мистика. Если умер — почему тогда кровь? Я, вроде, должен был стать бестелесным, так сказать, духом, посещать родственников, знакомых, а уж только затем — свет в конце туннеля, страшный суд и дальше по списку. К тому же, следов битвы на мне не осталось, лишь пара царапин — от ёлочки... вновь ненормальность — навернуться с такой верхотуры и хоть бы хны!"

— Так... — достав телефон, обнаружил отсутствие связи, открыв навигатор, убедился в исчезновении спутников.

Озадаченно почесав затылок, я снова вступил в диалог с шизофренией:

— Да... задачка, как же мне домой добираться — в какую сторону двигать?

— Давай разберёмся: тащили меня, вроде как, на восток, значит, идти необходимо на запад — логично?

— Логично.

— При данном раскладе, боюсь, блуждать буду долго.

— Только без паники... впрочем, и паники не наблюдается — снова странная странность.

— Жена осознав, что муженька долго нет, решит — вновь грибник заблудился, и свяжется с братом, он служит спасателем, какой никакой, а всё-таки блат. Где МЧС развернёт свои поиски? Правильно, в Головинских лесах, я же обозначил куда собираюсь. Охохонюшки-хо-хо... — а там-то меня уже нет...

— Где я, чёрт возьми? — отбив ладони о землю, в сердцах крикнул тёмному лесу.

Лучше бы это не делал — не поминал бы рогатого. Когда, растворившись в сумраке чащи, мой голос затих, тут же налетел ураганный порыв холодного ветра: верхушки могучих деревьев раздвинулись, иголки и листики закружились в мини торнадо, а над головой пронеслись две зловещие тени. Вспомнив о жутких аморфных созданиях, не так давно тащивших меня, я вжался в землю, зажмурился, представил, что вновь попаду в когтистые лапы: сердце ухнуло в пятки, дыхание перехватило, подняв волосы дыбом, по телу пробежались мурашки.

"Уф, вроде, как не заметили... Надо быстрей делать ноги... ещё раз встречаться с такими парнями совсем не охота... Ходу!.. Ходу!.." — перевернувшись на четвереньки, по-собачьи устремился в ближайшие кустики, подальше — поглубже.

Значит, бегу я на четырёх костях, а неугомонный рассудок, в надежде отыскать хоть какую-то логику, пытается разложить ситуацию на составляющие: "Так, основная версия — я умер, точнее, геройски погиб в неравной схватке с лесным душегубом. Меня схватили черти или как их там?.. Ну, и потащили в ад, куда же ещё? А я такой, блин, красавчик, оставил их с носом и, кажется, одного слегка покалечил. Однако — вновь нестыковка, я в своём собственном теле из плоти и крови, да и мёртвым себя не считаю. Стоп! А моё ли, собственно, тело?.."

Глянув на мелькающие конечности, сделал вывод: "Руки ноги мои, одежда, как будто бы тоже, — чуть успокоившись осмотром, подвёл итог, — вроде бы я".

Вдруг до сознания, сквозь гулкий стук сердца, продрался встревоженный голос:

— Ты кто такой?

Я резко замер. Стоя на четвереньках, не дыша, медленно поднял голову, скользя взглядом по мху, странной одежде, наткнулся на испуганное лицо мальчугана. Пацану лет пятнадцать — четырнадцать, может, тринадцать, жилистый, невысокий, с перетянутыми по лбу кожаным шнурком соломенными волосами. Самотканая косоворотка неопределённо сероватого цвета, того же оттенка штаны, на ногах чуни — кустарно изготовленная меховая обувка. Живописьненько так — в духе русского средневековья.

"Может быть старовер?.. — озадачившись антуражем, сделал предположение и его сразу отмёл. — Не, откуда у нас староверы?.. Впрочем, оказаться я мог весьма далеко, даже в Сибири — неслись мы почти на сверхзвуке..."

За такими вот, размышлениями я не сразу сосредоточил внимание на весьма актуальном: на меня смотрел гранёный наконечник стрелы, руки сжимающие лук немного дрожали и данный момент не вдохновлял — абсолютно.

"Опять начинается, из огня да в полымя. Ну, когда же всё это закончится?.."

Забегая вперёд, хочу оправдаться: говор мальца сразу показался мне странным, поначалу я понимал его через слово, однако достаточно быстро освоившись с местным наречием, ниже, дабы никого не смущать неудобопроизносимыми фразами, представлю перевод диалогов на современный мне русский.

— Ты что, басурманин?.. Слов не разумеешь?.. Али немой?.. — после не продолжительной паузы, вновь раздался чуть дребезжащий мальчишеский голос, парень был явно на взводе, и мягко сказать, немного взволнован.

Вспомнив эпизод из популярного фильма: "Папаша, огоньку не найдётся?.. Ты что глухонемой что ли?.." я чуть не выпалил — да! — однако сдержавшись, лишь улыбнулся.

Парнишка сконфузился.

Почувствовав слабину в собеседнике, решил действовать бесцеремонно — нахрапом. Вальяжно встал, отряхнулся, в интонацию добавил развязность:

— От басурманина слышу! Чурбан не отёсанный! Меня Романом зовут, вроде бы русский... сам кто таков?

— Это ты с небес шваркнулся? — ещё больше напрягшись, парень задал вопрос, игнорируя мой.

— Я, а что?..

— Ты колдун?

— С чего взял? Умом тронулся, мальчик?..

— Обычные люди по небу у нас не летают...

Лихорадочно соображая, куда я попал и что отвечать собеседнику, решил закосить на амнезию:

— Так, это... не помню я ничего, видать, как о землю ударился, так память и кончилась.

— А как же помнишь, что Романом зовут? — сильней натянув тетиву, недоверчиво полюбопытствовал парень.

— Ну, понимаешь, брат, вот что Роман, что из Владимира — помню. А, как и откуда упал — отрубило.

— Брось — так не бывает: помню — не помню.

"Пацан, прямо сыплет крылатыми фразами из советских комедий, сейчас "Джентльмены удачи" прикольно", — я улыбнулся, мальчишка, вздрогнув, сглотнул.

"Надо заканчивать, — подумалось мне. — Так договоришься, Роман, до стрелы, торчащей из многострадального тела, а это, брат, неприемлемо, от слова вообще..."

Угомонив пришедший не ко времени смешливый настрой, приступаю к решительным действиям:

Не мигая гляжу парнишке в глаза, один шаг навстречу, другой несколько в бок — пытаюсь подобраться поближе, одновременно уйдя от возможного выстрела. Громко кашлянув в руку, носком ноги подцепив шишку, бросаю ту в сторону, она глухо бьёт в ствол. Противник инстинктивно смотрит на звук. Прыгаю. В считанных миллиметрах от лица пролетает стрела — чиркает краешком, жжёт опереньем. Толкаю всей своей массой его лёгкую тушку. Пацан звонко бьёт о сосну головой, ныряет в нирвану и затихает.

— Уф... опять пронесло, — потирая пострадавшую щеку, констатирую я.

Почесав бритый затылок, приступаю к реанимации: "Так, вроде бы дышит..." — вдох — выдох. Переворачиваю мальца на живот. Крепко, кожаным шнурком, сорванным с его же волос, вяжу лучнику руки. В попытке привести незадачливого юношу в сознание, прислоняю тщедушное тельце к сосне и шлёпаю его по щекам.

Мальчишка, очухавшись, не мигая, пристально смотрит в глаза — играем в гляделки: открытое лицо славянского типа, озабоченный взгляд, хулиганская ухмылка и ни тени смущения.

Когда, наконец, он моргнул, я задал вопрос:

— Ну что, Аника воин, очнулся?..

— А говоришь не колдун, так отколь тогда знаешь, как меня звать? — с ноткой вызова поинтересовался парнишка. Боевой мандраж мальчугана покинул, он успокоился и начал дерзить — при стрессе одна из типичных реакций.

— Тьфу ты! Аника... — прикольно! Значит так, дорогой, рассказывай без утайки — где мы? Кто ты? И что нам с тобой, дружок, дальше делать? А то я, правда, того... весь в непонятках — потерянный, не иначе.

Спустя минутную паузу, позыркав по сторонам и опробовав путы мои на разрыв, парнишка, обречённо вздохнув, стал давать показания:

— Что тут сказать?.. Здешний я, только поохотиться на зайца собрался — жуткий визг, глянул на звук: мужик по небу летит, оземь бряк. Хотел драпануть, однако подумал — может помощь нужна, а ты вона как — сразу в морду! Больно ведь... — жалостно скривившись, пацан шмыгнул носом.

— Родители где? — в зародыше безапелляционно прервал я его челобитную.

— Татары деревеньку нашу пожгли, отца убили, а мамка давно — при родах ещё умерла, — незамедлительно ответил подросток, вновь наигранно всхлипнув. — Дядь, развяжи...

— Какие такие татары? — округлив глаза, крякнул сконфужено.

— Простые — Касимовские...

"Час от часу не легче! Касимов недалече от нас — от Владимира, не раз там бывал. Татары в краях тех и вправду живут, но чтоб деревни жгли да колхозников убивали?! Стоп! А может, Касим — это бандитская кличка?.. Его-то бригада и терроризирует местных... в глубинке, болтают, до сих пор девяностые..." — мозг выстроил новую версию, упорно игнорируя очевидные факты.

С усилием вынырнув из тяжких дум, я вернулся к беседе:

— Не убежишь?

— Не-а.

— Буянить не будешь?

— Так это ты, вроде, буйствуешь как, я же помочь всего лишь хотел.

— А... ну, да... — протянул я задумчиво и заново нырнул в размышления: "Надо освободить сироту, конфликтовать с аборигенными нет никакого резона, наоборот, необходимо наладить контакт".

Огорошенный разум, анализируя ситуацию, неспешно зашевелился и наконец, выдал на-гора результат:

— Лады. Руки давай — развяжу. Не дрейфь — солдат ребёнка не тронет.

— Шолдат — это кто?..

— Не шолдат, а солдат!..

"Тёмный какой-то парнишка — элементарных вещей не понимает", — продолжил я удивляться.

— Как объяснить-то тебе?.. — подбирая слово, на секунду задумался. — Воин — короче.

— Стало быть, ты боярин? — просветлел собеседник. — То-то смотрю — череп скоблённый.

Надо заметить: до недавнего времени волосы у меня были по плечи, убирал я их в хвост. С возрастом хвост становился всё тоньше и тоньше, лужайка на макушке всё больше и больше, в итоге пришлось побриться под ноль, с тех пор так и хожу, плюс борода месячной давности, видок ещё тот — моджахед стайл.

Я опять подзавис: "Бояр, вроде, царь Пётр всех извёл подчистую... хотя, нет! Он им только бороды стриг, однако в семнадцатом они точно закончились... — угодив в тупик, разум слегка озадачился, — вероятно, слово бояре это местная феня, типа нового русского..."

Тряхнув головой, я растерянно буркнул:

— Нет, коммерсант я.

Собеседник сконфузился.

"Тьфу ты!.. Совсем дурачок!.."

— В общем, Купец, — вновь нашёл я синоним.

Малец выгнул брови:

— Расскажи-ка купец, как на небеса ты попал? С ангелами, что ль торговал?

Очевидно, картина летящего мужика, заинтриговав, озадачила пацана не на шутку.

— Говорю же — не помню. Вот, заладил!.. Небеса, небеса... Может я заблудился. На дерево влез осмотреться и не осторожно упал, — наконец справившись с собственноручно накрученными узлами, выдавил я.

— Не-а... до ёлочки ты по небу летел, то есть падал. Я на лысом пригорке аккурат тогда был, визг услышал и тебя сразу узрел, — разминая затёкшие руки, возразил собеседник.

Освободив парнишку от пут, ухватил шалопая за ворот, вдруг побежит, поди — догони. Сел рядом на корточки и, пристально глядя в глаза, дабы понять — врёт ли паршивец, продолжил:

— Ещё, что-то странное видел?..

— А что, должен был?.. — хитро прищурившись, в еврейской манере ответил мальчишка.

"Вот же шельмец... — мысленно отмахнувшись, я заново погрузился в анализ, — выходит чертей парень не видел. А может, и не было их?.. — вспоминания враз поставили волосы дыбом — такое навряд ли забудешь. — Были демоны — были!" — цепляющийся за логику разум потихоньку позиции начал сдавать.

— Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша... — растерянно пробормотав то ли присказку, то ли диагноз я вернулся к допросу. — Лучше расскажи-ка, Аника, где мы находимся?

Парнишка на секунду задумался:

— Так это... Муромские земли вокруг, — удивлённо произнёс собеседник.

"Нет... не старовер, у нас их давно всех повывели. Да и лес европейской части России отнюдь не тайга, надолго не спрячешься, тут вам не там — не Сибирь — на раз обнаружат. К тому же: об отшельнических старообрядческих поселениях мне ничего не известно... хотя, может, я просто не в курсе?.." — мозг, не желая смиряться с мистикой произошедших событий, в попытке рационально всё объяснить, упрямо схватился за очередную соломинку.

— А Муром далече? И в какой стороне он находится?

— Там, в вёрстах, наверно в пятидесяти... — парень кивком указал направление.

"Так... от Владимира до Мурома сто тридцать километров, от Владимира до полянки, где произошёл инцидент с кабаном сорок — плюс-минус. На данный момент до Мурома осталось уже пятьдесят, правда, вёрст, впрочем, не важно, эти меры длины примерно похожи. Выходит — преодолел я шестьдесят километров... Уф!.. кибернетика!

По ощущениям — летел пару минут. Быстро, однако: двадцать пять — тридцать километров в минуту, прямо как на ракете и, навернувшись с такой верхотуры, на очень порядочной скорости получил лишь пару царапин?!.. Да уж!.. Бэтмен нервно курит в сторонке..." — мысленно прокрутив ситуацию, я почесал бритый череп.

— Что за одёжа такая? Ты, случаем, не с Орды ли?.. — Мальчишка робко пощупал рукав моего камуфляжа, кивнул и восхищённо прицокнул.

— Нет, говорил же тебе — из Владимира, а одежда специальная для рыбалки-охоты. Видишь, какие разводы?..

Ткнув пальцем в узор камуфляжа, замолк, дождался реакции — парнишка кивнул, я продолжил:

— Это для маскировки.

Пацан вновь озадачился. Пришлось уточнить:

— Рисунок такой — чтобы быть в лесу незаметным. Ткань плотная, крепкая, да и карманов достаточно, когда всё под рукой — очень удобно.

Собеседник нахмурился:

— Карманы?..

— Вот... — озадаченный некомпетентностью подростка в элементарных вещах, я вывернул накладной карман куртки, посыпалась мелочь.

— Ух!.. Здорово! Да ты богач! — подняв пять рублей, восторженно сообщил собеседник. — Византийские... орёл о двух глав — мне дед такого на песке рисовал. Столица Византии — Константинополь, — самодовольно блеснул эрудицией парень.

— Дарю, владей, — брякнул я машинально.

После упоминания о Византии логика, не справившись с вводными данными, капитулировала. Я, не думая о последствиях, отпустил пацана и, зарывшись в ладони, тряхнул головой. Должно быть, надеялся — утрясу информацию, всё волшебным образом сложится, ан нет — не получилось.

Открыв глаза, удивился, малец сидел рядом — не убежал: "Вот и славненько, — промелькнула мыслишка, и обозначился вывод, — не прост парнишка — не прост..."

Закономерный вопрос: какой нынче год? — я отмёл, очевидно, услышать правду на тот момент был ещё не готов: разум упорно лелеял надежду, что вот-вот всё само разрешится, и внезапно пришедшие подозрения окажутся смехотворны.

— Эх ты! Спаси тебя Бог! Я дырку проковыряю и на шею повешу. Какая работа! У нас так чеканить не могут, — довольный как слон, заботливо заворачивая монету в тряпицу, заявил собеседник.

Я, между тем, собрал упавшую мелочь:

— Аника, дорогой, а как деревенька твоя называлась пока её татары, так сказать, не спалили?

— Мошок, только нет её боле, — вздохнув, уже немного другим, несколько доброжелательным тоном, произнёс собеседник.

"Дремучие, грибные места... — небольшой посёлок вдоль дороги на Муром, ничем не примечательный, если не считать обилие белых и чёрных груздей в окрестных лесах, однако — неделю назад тот сожжённым не выглядел. Проезжая мимо, ничего подобного я не заметил. — Выстроенная логическая конструкция рухнула, однако разум тут же воздвиг на обломках другую, — парень явно психический и с головой не в ладах".

Придя к данному выводу, я попытался как можно доброжелательней улыбнуться. Вероятно, не получилось — мальчишка, увидев потуги, округлил глаза и в страхе отпрянул.

Я с усилием взял себя в руки и, в интонацию добавив слащавость, спросил:

— Дедушку твоего, как звать-величать?..

Пацан подзавис, вероятно, в свою очередь принял меня за больного. Неловкая пауза продолжалась с минуту, наконец, он кивнул своим мыслям и выдал:

— Мы тут недалече в охотничьей заимке живём, второй год уже как. Вижу, человек ты не плохой, только странный какой-то, — прищурился парень. — Пойдём, с дедом тебя познакомлю, он знахарь, болезни разные лечит, может статься, чем и поможет...

"Ну, вот, цена доверия всего пять рублей, хотя, что взять с блаженного?.." — Впрочем, на душевнобольного малец не походил — абсолютно, наоборот, взгляд был цепкий, осмысленный, я бы сказал, даже умный.

— А не боишься? — ляпнул я машинально.

— Чу!.. Ты же один!.. — пренебрежительно просверлив меня взглядом, высокомерно сказал собеседник. — Дед ежели что — уделает тебя по-любому. Таких малахольных ему надо с десяток, да и то... мало, думаю, будет.

Я выставил ладони в примеряющем жесте:

— Ой... ой... боюся — боюся...

На данный момент, разум переработал поступившую информацию и, отбросив многочисленные странности да нестыковки, всецело уверился в неадекватности собеседника. Было возникший вопрос: какой нынче год? — отпал, однако стал актуален другой: где ближайшая дурка, из которой сбежал, начитавшийся фэнтези псих? По понятным причинам задать его я не мог.

"Надо срочно выбираться отсюда! К людям! К людям!.." — мысленно выкрикнул я.

Вслух же, с наигранным безразличием произнёс:

— Что же, пошли к деду твоему — каратисту. Только, извини, лук я тебе не отдам, не ровен час: споткнёшься — порежешься, стрелы-то острые.

Придурковато скривившись, пацан пожал плечами. Непроизвольно возникло желание, погладив подростка по голове, успокоить болящего, однако я взял себя в руки — сдержался.

— Ты про деда, так мне не ответил, — через пять минут хода напомнил я спутнику.

— Не мой он дед, он просто старик, я же тебе говорил — знахарь. Прибился как-то к нам по весне, мор из деревни прогнал, мужики ему за такое и срубили избёнку. С тех пор он всех врачевал, ну а мы ему с благодарностью.

Зовут его Прохор. Дед при знакомстве представился чудно, не по-нашенски — Прохор Алексеевич, типа сын Алексеев, так его все и звали. Скажу — сильней мужика я не видел... — пристально глядя в тропу, малец чесал языком, прямо сказать, с удовольствием.

— Сильный мужик это как? Лошадь сможет поднять?! — воскликнул я удивлённо.

— Эх, чудак человек, не та это сила!.. Увидишь его, сам всё поймёшь... — внезапно осёкся парнишка.

— Чужие прошли... двое татар... к Ушне поскакали. Ох, не к добру — чай ищут кого.

— С чего ты решил, что татары? — прошептал я слегка ошарашенно.

Вновь захотелось погладить подростка, однако снова сдержался, реакция психа непредсказуема: "Ну, не знаю я, как с ними общаться. Пока к людям не выйдем, буду подыгрывать".

— Не видишь что ли подковы татарские, — удивился моей некомпетентности парень.

"Да уж!.. Веский ответ" — я решил промолчать.

— Ворогов двое, нас тоже, биться будем аль стороной обойдём? — после недолгих раздумий, с уже знакомым прищуром, озадачил меня собеседник.

"А псих-то, блин, агрессивный, не стоило такого развязывать, может вновь его тюкнуть по темени и пока не поздно скрутить?.. — встав перед выбором и чуть поразмыслив, я заключил, — нельзя! взаимопонимание только наладилось..."

Мозг, чуть подвиснув, с минуту искал, что ответить на провокацию, и наконец-таки выдал:

— Давай, осторожненько глянем на них, а уж после решим.

Глава 3. Беляш

Смеркалось. Заинтересовавшие Анику всадники расположились на уютной полянке недалеко от пологого берега Ушны. У костра находился только один — здоровенный такой детина, меня чуть пониже, но определённо, квадратней, причём, на татарина мужик был совсем не похож — типично рязанская морда. Бритый череп, нос картошкой, сильно оттопыренные уши, глазки в кучу, ни дать ни взять — бородатый чебуратор. В общем, он выглядел именно так, как мне представлялись средневековые русские воины: кольчуга, шлем, все дела.

Тут от реки с котелком в руках появился второй — типичный татарин. Возрастом ближе к полтиннику, хитрые глазки, жидкие усики, на пол лица старый шрам, кривые ноги, стёганый халат да нарядная тюбетейка. Одежда не броская, однако, добротная, а вот висящая на поясе сабля, мягко сказать, из общей картины слегка выбивалась: на рукояти алые камни, серебряная гарда, золоченые ножны. У каждого бойца помимо клинка при себе имелось по внушительных размеров ножу, остальное оружие: два щита, два копья, лук, колчан, какой-то тюк, вероятно с доспехами было свалено в кучу. Немного в сторонке стреноженные кони щипали траву, и горел костёр.

В голове опять всё смешалось: "Эти что?.. Тоже с приветом?.. Немного ли тронутых?.. Стоп! А может, с ума сошёл я?.."

Аника подполз ко мне ближе и зашептал прямо на ухо:

— Этот, который мелкий — знаю его, Касимом зовут, он деревеньку нашу спалил, отца моего он зарубил, дед меня тогда силком уволок, а то я бы ему!.. — с ненавистью выдав тираду, мальчишка до хруста сжал кулаки.

— Что ж... коли так, тогда будем драться, — машинально слетевшая фраза обнадёжила собеседника — он, скрипнув зубами, кивнул, я тут же о несдержанности своей пожалел, испугался бравады, данный момент осознал и мысленно попытался взять себя в руки: "Если и спятил, то всё это бред, значит, повоюем, почему бы и нет?.. Стоп! Слышал: душевнобольные, как правило, никогда в болезни не сознаются — я же, практически, с сим фактом смирился, плюс — окружающее очень реально — на бред мало похоже. Выходит — весь этот бред происходит в действительности?.."

Прогоняя тревожные думы, я встряхнул головой:

— Скажи-ка, дружок, что рядом с татарином делает русский дружинник?..

— Собака он бешеная, Гришка это Косой — холуй басурманский, — зло прохрипел собеседник.

— Отходим, — отползая, ввёл его в курс, — будем ждать темноты.

Конечно, ситуация сложилась попросту аховая, однако внутренний голос вещал — разрешимая. Имелась серьёзная уверенность в том, что мужик вооружённый ножом, то есть я, да сопливый пацан с не внушающим доверие луком, справятся с матёрыми головорезами — профи, и разубеждать себя в том абсолютно не имеет резона.

"Что же со мной происходит? Не далее как утром я бы в панике убегал бы подальше. Сейчас же, полное хладнокровие и сладкое предвкушение схватки. Может и впрямь сумасшествие?..

— Аника, ты из лука стрелять-то умеешь? — перешёл я к насущному.

— А то!.. — белке в глаз попадаю.

— Прикроешь?

— Угу.

"Что толку переживать — необходимо узнать кой-какие детали, развеять, так сказать, подозрения".

Решившись, я наконец-то озвучил давно назревший вопрос:

— А какой нынче год?

— Так это... известно какой... шесть тыщь девятьсот шестьдесят первый от сотворения мира — мне дед говорил.

С плеч свалился груз непоняток, я вздохнул с облегчением: перемещение в прошлое, если сравнить с помешательством, являлось меньшим из зол.

— А кто правит Русью? — взбодрившись ответом, продолжил расспросы.

— Василий Тёмный — справный князь, народ его любит. Однако Москва далеко, а татары, вон, близко, — констатировал парень.

"Что мы имеем? Иисус родился примерно в пять тыщь пятисотом году от сотворения мира, точнее не помню. Значит, сейчас получается — тысяча четыреста шестидесятый. Василий тёмный — мне, вообще, ни о чем, следовательно, есть вероятность, что это не прошлое, а некая параллельность. Хотя, может, и был такой князь? С династией Рюриковичей я знаком как-то не очень, впрочем, со средневековой Русской историей ситуация схожая".

— Какое странное прозвище — лютует, что ль самодержец? — заинтересовавшись вопросом, я стал дальше прояснять обстановку.

— Не, в битве щитом по глазам получил, вот и ослеп, поэтому тёмный. А так, говорят, справедливый: смердов не обижает, с татарами вона воюет, — парнишка огорчённо вздохнул, — ну, как может, так и воюет. Недавно он басурманам Городец Мещёрский отдал, теперь град русский Касымом зовётся — в честь ихнего хана. В итоге: татары под боком, дружина Муромская невелика, а до Москвы три дня рысью...

Указав подбородком на вражеский лагерь, я уточнил:

— Этот Касим случайно не тот?

— Что ты!.. Что ты! У них Касимов, словно собак, — отводя взгляд в сторонку, торопливо произнёс собеседник.

"Темнит, что-то парнишка... хотя, с другой стороны, вот, не верю я, что этот татарин может быть ханом! В сотне с лишним вёрст от личного ханства, на враждебной ему территории, в глухом лесу, без свиты, и сам задаёт овёс лошадям?.. — Нет, такого попросту не бывает!.."

Прочь отбросив сомнения, я решительно хлопнул по коленям ладонями, поднялся и выдал:

— Ладно, пошли — посмотрим как там они...

Ночь вступила в права: на Ушне заголосили лягушки, в траве застрекотала мелкая нечисть, даже не скажешь, что на дворе хоть и ранняя, но уже осень. Луна, выйдя из облаков, осветила нам путь — красота.

Размышляя, с чего бы начать, сквозь кусты я рассматривал место будущей битвы: лесную тьму разрывало весёлое пламя костра, Гришка бодрствовал, видимо, был в карауле, Касим дрых.

"Блин! Была надежда, что оба воина на данный момент уже будут спать..."

Перебежками подошли ещё чуть поближе. В двадцати шагах от противника, отдав мальцу лук, обратным хватом сжав нож, пригибаясь, направился в гости. Парнишка, пока мы сидели, поведал сколь люта татарва — прямо зверьё, не иначе.

В голове полная ясность, ноль сомнений в верности действий. Впрочем, и ненависти не наблюдалось, я был абсолютно спокоен, а ведь людей убивать мне до сих пор не доводилось. Затаив дыхание, крадусь и размышляю: "Нечто странное со мной происходит, нечто странное — определённо..."

Когда до Гришки осталось не больше двух метров он, нечто почувствовав, резко вскочил, выхватил саблю, прыжком развернулся. В отблесках пламени сверкнул хищный оскал...

Дальнейшие события развивались стремительно, я почти не запомнил нюансов:

Звонкий удар сталью о сталь, в запястье резкая боль, наше оружие — сабля и нож, блеснув на прощанье, улетело во тьму. Рыча, мы вцепились друг в друга, споткнулись, рухнули, покатились к костру. Я точно попал в жернова, сопротивлялся, как мог. Косой сжал моё горло — в глазах потемнело. Смрад от не знающих пасту зубов страшным амбре нокаутировал мозг. Лихорадочно силясь освободиться, случайно наткнулся на рукоять Гришкиного поясного ножа, вытащил да с размаха всадил врагу прямо в шею. В лицо брызнуло тёплым, оппонент жалобно булькнул, ослабил захват, захрипел. Я, наконец-то, его опрокинув, перевернулся. Борьба продолжалась не больше минуты, мне же почудилось — целую вечность.

Итог: я на лежащем противнике конвульсивно вдыхаю столь желанный мне воздух, вынимаю клинок из податливой плоти, затравленно озираюсь. Жалобный хрип, кровь толчками вытекает из Гришки, тело соперника бьётся в конвульсиях, спустя десяток тягучих секунд он, наконец, затихает.

Просканировав обстановку, замечаю татарина: у него из глазницы торчит оперение, видимо, Касим отошёл в мир иной моментально. Счёт: два — ноль в нашу пользу.

Кони тревожно всхрапнули, подул ветерок, спросонья чирикнула какая-то птичка и тишина. Через миг, замолчавшие было, лягушки возобновили концерт, лес вновь зашумел привычной своей, размеренной жизнью — природу ничуть не взволновало произошедшее двойное убийство.

Я не испытал никаких сожалений, никакой рефлексии — как пописать сходил, вот и всё. Малец, несколько раз сосредоточенно пнул безжизненное тело Касима, сплюнул, подошёл к костерку и, плюхнувшись возле него на траву, обнял колени да уставился в пламя.

Присев на седло, я погрузился в анализ:

"Да... дела, вот и стал я убийцей. Подозреваю — покойник этот в активе моём будет тут не последний, ох-ох-ох... дикий мир — дикие нравы. В наличии шизофрении больше не верю, ну, хоть какая-то радость..."

Поразмышляв, таким образом, где-то с минуту, я встал и скомандовал:

— Хорош прохлаждаться, проверь как там кони, а я тут посмотрю, что к чему.

Жадный костёр, получив порцию хвороста, чавкая, захрустел, из сумрака ночи проступили детали: Касим с товарищем мирно лежали, лошади, переминаясь, стояли, вещи валялись, вроде бы всё.

"Стоп, а это что за херня?.."

На краешке светлого круга, освещённого пламенем, лежал объёмный мешок и слегка шевелился.

Подойдя, осторожно развязал горловину, отпрыгнул — мало ли что?

— Ни фига себе! — невольно вскрикнув, привлёк внимание спутника. Спустя миг, Аника был рядом.

В мешке находились волчата, трое, подросткового возраста, два тут же бросились в чащу, третий, полностью белый, никуда не спешил. Он, потешно повернув голову на бок, с явным любопытством во взгляде рассматривал нас.

— Что же, приятель, беги! — притопнув, звонко хлопнул в ладоши.

Не тут-то было. Хищник встал, неторопливо ко мне подошёл и сел возле ног. Не зная как реагировать, я элементарно впал в ступор.

Аника волчонка попытался погладить. Зверь грозно рыкнул. Парень, одёрнув ладонь, обиженно буркнул:

— Хм... не очень хотелось.

Я, сев на корточки, глянул волку в глаза:

— Ладно, не хочешь идти — оставайся. Если к утру не сбежишь — будем дружить. Ты, верно, голодный... — он отрицательно качнул подбородком.

— Как звать-то тебя? — волк пожал плечами.

Я машинально сам себе дал ответ: — Наверно никак... — и вдруг осознал: "Зверь меня понимает... мало того — отвечает. Нет! Быть такого не может! Наверняка, показалось..." — тряхнув головой, отогнал наважденье.

— Пожалуй, назову я тебя... — задумался.

— О! Точно! Беляш. А что? Очень даже подходит — белый, пушистый, и беляши, те, которые с мясом, как попробуешь сразу полюбишь — без вариантов.

Решив вопрос с именем, панибратски волчонка потрепал за ушами, тот заурчал, ну, прямо как кот.

— Давай-ка, герой, делом займёмся! — натешившись с хищником, обратился к мальчишке. — Обшмонай Касима, что с бою взял — то по праву твоё, мой же, Косой: "Местные шмотки весьма пригодятся, да и размер у нас с Гришкой похожий".

Мерзкое, скажу вам, занятие, однако, что делать? Для адаптации к новым реалиям надобен старт, оружие, кони и рухлядь, чем не капитал в средневековье.

Вот краткий список трофеев, что мне достались: сабелька в незатейливых ножнах из дерева, старая, но бритвенно острая и довольно холёная; поясной нож, запачканный кровью хозяина; копьё; круглый щит. Дальше по списку: обувь, одежда, кольчуга, шлем и приблуда, вроде, как для доспехов, что и к чему — потом разберёмся. В кожаном поясном кошеле массивный кусок серебра, грамм так на триста; ворох монет, тонких почти как фольга; и с десяток золотых самородков, размером в ноготь мизинца и меньше. Конь мышиной расцветки, на мой непритязательный взгляд, вполне симпатичный, сбруя, припасы.

Аника заполучив составной лук просто светился. Рукоять Касимовской сабли при ближайшем анализе была усыпана как будто рубинами, также мальцу перепал бисером расшитый кошель (что там находилось — не знаю) и очень красивая гнедая лошадка. Вроде бы всё.

Завершив с мародёркой, отволокли трупы подальше. Спустя пару дней падальщики растащат их косточки по округе, дождь смоет следы, а листопад всё укроет.

Нахлынувшие события долгого дня выбили из привычной меня колеи, я очень устал как физически, так и морально, организму нужен был отдых. До рассвета спать оставалось пара — тройка часов, малец заявил:

— Люди здесь редкость, осень — дичи изрядно — хищник сыт, да и огонь горит как-никак — караулить не стоит.

Я кивком с ним согласился.

* * *

Только голову положил на седло да укрылся овчиной, как тут же провалился в сладкую негу, и приснился мне сон:

На поляне с трупами — моим и кабаньим появился какой-то дедок в почти такой же, как у Аники одежде, только в зимнем её варианте. Он огляделся, крякнул по-стариковски, задумчиво почесал подбородок и целенаправленно направился к дубу. Найдя моё многострадальное тело, дед сломал две берёзки, с плеч скинул тулуп, пропустил деревца сквозь его рукава, на выходе получив волокуши. На эту конструкцию он погрузил мою безвольную тушку, впрягся да потащил куда-то сквозь буераки, при этом непрерывно ворча по поводу того, что кто-то чересчур много ест: "Кролик, блин... из мультика о Вини Пухе".

Да нормальный, в общем-то, вес, может, с небольшим перебором, но без экстрима, при росте метр восемьдесят — девяносто два килограмма.

Я, пребывая в беспамятстве, был, вроде, как жив. Развороченная грудина едва-едва, но вздымалась. Пройдя с километр, старик вышел на лесную поляну, с краю которой примостилась избушка, очевидно — времянка охотников, с грехом пополам занёс меня внутрь, уложил на лежанку, расстегнул камуфляж и приступил к изучению раны...

На самом интересном моменте пошёл мелкий дождь.

* * *

Хмурое утро вкупе с сыростью принесли дискомфорт, было зябко и вылезать из-под трофейной овчины никак не хотелось. Мальчишка мирно посапывал, костёр еле тлел, кони, пофыркивая, переминались.

Накрыл голову шкурой, спустя пару минут вновь стало тепло и уютно. Беляш словно кот, свернувшись калачиком, спал рядом — под боком: "Когда он пришёл? Наверное, я уже спал".

Чуть полежав, я неохотно поднялся, сладко, до хруста в костях, потянулся и, пару раз ударив в ладоши, громко скомандовал:

— Подъём, сонные тетери! Нас ждут великие дела!

Спросонья чирикнула птичка, в ближайших кустах зашуршало, Аника вскочил, как ужаленный, непонимающе хлопая веками, выхватил нож, заозирался. Я, взмахнув руками, попрыгал: кровь побежала по телу — немного согрелся.

Волк, приоткрыв один глаз, посмотрел на меня как на блаженного и заполз обратно под шкуру, видать — досыпать.

Сходили к реке, умылись, измочалив еловую ветку, изготовил подобие щётки, на безрыбье не так раскорячишься — до "Колгейта" как до луны, однако сойдёт. Пацан пошёл кормить лошадей, я занялся завтраком.

Дождь, немного покрапав, закончился. Расшугав серую хмарь облаков, вымокший мир озарило весёлое солнце, лес потихоньку стал согреваться. Отварив в трофейном котелке трофейную кашу с сушёным мясом какого-то зверя, я крикнул Анику.

Беляш, проснувшись, направился в чащу. Пока завтракали, собирались, седлали коней, тот, облизываясь на ходу, возвратился.

— Ну, в путь! Далеко ли Аника до вашей с дедом избушки? — убедившись, что ничего не забыли, обратился я к спутнику.

— До полудня успеем.

— Хм... далеко на охоту ты ходишь, что так?

— Рядом с заимкой дичь изрядно повыбита, тут же звери не пуганы — легко добываются, — с явной охоткой приступил к объяснению парень. — Да и крюк надо сделать — следы замести, этих, — он кивнул в сторону трупов, — будут искать.

Загружая трофеи, я всё размышлял: с какой стороны сподручней залазить на лошадь? В конце концов, не придя ни к какому решению, озадаченно выдал:

— Аникей, ты верхом-то ездить умеешь?

— А как же, у нас лошадка была, Муркой звали, берёг её тятя — кормилицу, — грустно вздохнул собеседник.

Я растерянно буркнул:

— Да... а мне как-то не доводилось, всё больше за рулём — на машине.

— Кто это, машина? — расслышав реплику, полюбопытствовал парень.

Быстренько соображая как лучше соврать, (не буду же объяснять, что собой представляет машина), стал экспромтом выкручиваться:

— Ни кто это — что это... — на секунду задумался, — А! Точно! Корабль так назывался — ладья по-вашему, значит.

— Ма-ши-на... — смакуя слога, пропел Аникей, — какое красивое имя, можно, я гнедую так назову, она теперь ведь моя?.. — Словно кот из мультфильма о Шрэке пацан, выпучив глазки, сложил домиком брови.

Прыснув, я отмахнулся:

— Да называй хоть горшком. Твоя лошадка, твоя.

Удовлетворённый мальчишка, лихо, запрыгнув в седло, важно скомандовал:

— Машина вперёд!

"Умора!.."

Отсмеявшись, на лошадь вскарабкался я лишь с третьей попытки, но всё же забрался. Пока шли по руслу неглубокой Ушны, пока пробирались звериными тропами, путешествие казалось довольно приятным. А вот, когда по заросшему полю Аникей поднажал, до меня, наконец-то, дошла вся прелесть конного спорта. Чтоб не отстать, пришпорил я серого, тот стартанул — словно взбесился. Мотало меня в седле как сосиску, удержался лишь чудом, думал — голова оторвётся, и позвоночник рассыплется на хрен. Позже, конечно, приспособился к темпу — освоился, однако первые впечатления о джигитовке прочно врезались в память и на лошадей я ещё долго взбирался с опаской.

Глава 4. Дед

Поплутав какое-то время по тропам, мы наконец-то попали на поле — с километр в диаметре. На дальней от нас опушке примостилась избушка, я встал словно вкопанный: "Мать честная, избушка, блин, на куриных ножках! Да уж... чем дальше в лес — тем толще, так сказать, партизаны, — промелькнула удивлённая мысль. — Для полного счастья мне только бабы Яги не хватает".

"Уф!.." — подъехав поближе и приглядевшись внимательней, я чуть успокоился. Не было ног, хижина просто стояла на сваях, видимо, на случай разлива, вот мне на нервах и показалось. Рядом с домом струился ручей, у небольшой запруды расположилась с виду добротная банька за ней туалет — а-ля сортир и пара сараев.

Вырвавшись вперёд, малец громко крикнул:

— Прохор Алексеевич, гостей принимай!

Тут, вдруг, ниоткуда, как наважденье, на ступеньках появился крепкий дедок неопределённого возраста, физиономия его показалась знакомой, увы, на кого тот был похож я так и не вспомнил.

"Ведь не было его только что. А сейчас, вот... — стоит! Возможно, когда я моргнул старик пулей вышел из дома и замер на лестнице?.. Нет, это вряд ли..."

Зажмурившись, тряхнул головой, в ответ дед ехидно прищурился: "По ходу старик не простой, такой, глядишь, и поможет..."

Увидев обуявшие меня непонятки, мальчишка поторопился прояснить ситуацию:

— Не бойся, Прохор Алексеевич умеет взгляд отводить, ты его до поры и не видел, а так он давно тут стоит, за тобой наблюдает. Как выехали на поляну я его сразу приметил, поскольку знаю, как обходить такое вот наваждение.

— Это кого ты привёл, Аникей? — демонстративно меня игнорируя, буркнул хозяин.

Парень на едином выдохе выдал:

— Это купец, Романом зовут, он с неба упал, память у бедняги отшибло, ничего-то не помнит, может, поможешь, чем человеку?..

— С неба, говоришь? — дед скользнул по мне колючим, недоверчивым взглядом.

Хоть взор был и колкий, но, очевидно, наигранный: мимические морщинки круг глаз свидетельствовали о природном его добродушии, да и светлое, открытое лицо вызвало ничем не объяснимое чувство доверия. Абсолютно седая, белая голова, входя в диссонанс с совершенно молодыми глазами, не позволила мне хоть примерно, определить его возраст, старику могло быть как шестьдесят, так и сто.

После затянувшейся паузы дед, очевидно придя к какому-то выводу, заключил:

— Ладно, потом разберёмся.

Пару секунд поизучав лошадей и трофеи, хозяин подворья вновь обратился к мальчишке:

— Смотрю, нынче охота выдалась знатной.

— Это всё он, — пацан кивнул на меня, — возле гнилого болота на басурман напоролись, Касим и дружок его Гришка, ну, знаешь их...

Дед нахмурился. Пацан стушевался.

— Это... — стал мямлить Аника, — Роман Косого ножом порешил, я же Касима стрелой уложил. В глаз засадил бешеной твари, — мальчишка, скрипнув зубами, сверкнул стальным взглядом и чуть приосанился.

— Касима убил?.. Хек, отомстил-таки... — крякнув, старик на секунду задумался. — А что, они вдвоём только были? — парень кивнул.

— Странно...

Дед заглянул мне в глаза:

— С Косым, значит, управился?..

Я пожал плечами:

— Выходит, что так.

— Дорогого стоит, Гришка воин был знатный... — внезапно осёкся старик.

По лицу собеседника вдруг стало заметно как в голове у того, в попытке анализа, запустился нелёгкий процесс, я вроде бы даже услышал скрип шестерёнок. Через какое-то время, вероятно, придя к некому выводу, дед просветлел:

— Коли так, то добро пожаловать мил человек... — с окончанием фразы улыбка обнажила радушие.

Расплывшись в ответ я, было, расслабился, как нежданно-негаданно глаза деда расширившись, увеличились вдвое. Я обернулся, от резкого движения лошадь шарахнулась, однако опасности не обнаружив, флегматично утихла. Средь высокой травы к нам семенил белый хищник.

Надо заметить, кони восприняли волка вполне адекватно, он в свою очередь их игнорировал, на Анику порыкивал, а ко мне ластился, словно домашняя кошка.

Старик сошёл со ступенек и растерянно брякнул:

— Откуда ты взялся здесь, Белый царёк?

Беляш неторопливо к нему подошёл, обнюхал, благосклонно позволил себя почесать за ушами и, вернувшись, уселся возле ног моей лошади.

— Любопытно, весьма любопытно, — ошарашенно произнёс собеседник.

— Это Беляш, мы его у Касима отбили... — Аника, встряв в разговор, стал сумбурно рассказывать о наших с ним похождениях. Повествование его больше всего походило на рекламную акцию по раскрутке меня: о схватке с Косым я узнал много нового, стычка обросла такою героикой, что из глубин моей сущности вылезла старушенция гордость, на всю ширину развернув свои сутулые плечи.

Парнишка повёл в амбар лошадей, я же, под чутким руководством хозяина, потащил в дом трофеи.

Войдя в помещение, положил барахло возле двери и с нескрываемым любопытством приступил к изучению изысков дизайна:

Пред взглядом предстала просторная изба пятистенок, очевидно, двухкомнатная, в первой, проходной, вдоль стены стоял стол — довольно массивный, и две такие же лавки. У противоположной стены, тоже стол, но поменьше, на нём книги в старинных кожаных переплётах соседствовали с другой макулатурой, вероятно, так выглядели манускрипты да свитки. Над ним пара полок там, в хаотичном порядке, расположились берестяные коробки, керамические горшки и замысловатые формой бутыли. Под потолком по всему помещению сушились пучки трав, коренья, грибы. Очаг был передо мной, а вот лежанка за стенкой, о чём свидетельствовала конструкция печки. Рядом с дверью находился ещё один стол — для готовки, в углу пара деревянных вёдер и наваленные кучей дрова. Заканчивали живописную картину два окна с большими прозрачными стёклами.

Подойдя к ближнему я, подняв в недоумении брови, спросил:

— Неужель на Руси уже делают такое стекло?..

Рама состояла из шести довольно прозрачных квадратных кусков, стороной сантиметров в двадцать пять — тридцать.

— Подобного качества, пожалуй, ещё долго не смогут, — хитро прищурившись, ответил хозяин.

— Неужто заморское?

— Заморское, заморское... — буркнул в ответ собеседник. — Давай в баньку сначала, затем пообедаем да поболтаем, сдаётся мне, нам обоим будет сие интересно, — сказал он, как отрезал, и вместо неспешной беседы вручил мне два деревянных ведра.

Банька получилась зачётной: пар клубился туманом, ноздри, уши, кончики пальцев пощипывал жар, пот ручьями смывал налипшую грязь, я на какое-то время забыл обо всех неприятностях.

"Красота!.. За последние сутки устал больше чем за год... — разум внезапно вернулся к делам моим скорбным, — супруга наверняка уже в панике, а я чёрт знает где..."

К данному моменту стало абсолютно понятно: забросило меня весьма далеко, причём, не сколько в пространстве, сколько во времени. Обозначилась цель: найти путь домой, а из радостного только надежда — странный дедок мне поможет, не густо, однако, хоть что-то...

Пар стоял страшный, мы же с Аникой играли в игру: кто продержится дольше, прямо как дети, он-то понятно, а вот зачем я повёлся на провокацию — хрен его знает. Пацан не выдержал первым, сверкая пятками, вышел, я спрыгнул с полки и, было собрался наружу, как дверь распахнулась. На пороге, в густом тумане, появился добренький дедушка, в обеих руках держал он по венику, мне от картины такой как-то враз поплохело.

— Постой, мил человек, сейчас можжевельником тебя отхожу, авось память вернётся, — с ехидной улыбочкой, выдал вошедший.

"Опять попадалово: сначала кабан, затем черти, татары, теперь этот дед, будь он не ладен, и всех страшнее именно он", — посетил меня очевидный, так сказать, вывод. Обливаясь потом, под градом ударов едва не подох.

Чуть попозже, вынырнув из холодной запруды, млея на лавочке, я хлебнул странного кваса, ещё раз попарился (уже без экстрима) и минут через двадцать угодил прямо в рай. Всеобъемлющее чувство блаженства, внезапно накатив ураганом, захватило всю мою сущность, закружило водоворотом ярких сюрреалистических образов, повлекло в неизвестность.

Мозг осознал: "Психоделики не иначе..."

Однако мне было всё параллельно. Нежданное, всезаполняющее чувство восторга заполнило душу, с десяток минут творилось со мной что-то с чем-то, затем бешенная скачка сознания немного утихла, увы, ненадолго, короткая передышка и прошедшая жизнь, разгоняясь, понеслась перед взором, а я, испугавшись, нет, чего уж там — обосравшись, ощутил в своём разуме присутствие кого-то чужого... бой часов, тиканье, взрыв — меня словно размазало по закоулкам вселенной, я вдруг ощутил себя всем одновременно, миг стал вечностью, время исчезло...

Забытьё наступило внезапно, точно щёлкнул кто тумблером: расширенное до невероятных размеров сознание стремительно сузилось, попутно растворив в себе всю материю, тут мозг не выдержал — чик... — темнота.

Очнулся я на тёпленькой печке: два таких же окна, как в столовой, за ними темно, то ли ночь, то ли вечер — не знаю. Вдоль противоположной стены: то ли широкая лавка, то ли кровать. В углу стол, на нём, разрезая тьму рваными всполохами, в глиняной миске свеча, по стенам зловещий танец теней, на полу скалится огромная медвежья шкура с головой и клыками — полный сюр.

Остаточный эффект эйфории, мыслей — вообще никаких, из ощущений только бодрость и голод. Минут через пять сквозь закрытую дверь до слуха донёсся настойчивый голос:

— Вставай, лежебока, не спишь ведь, я знаю. Давай, иди к нам — будем ужинать.

В животе заурчало, я спрыгнул с лежанки и, чуть не упав, (в ногах была слабость) ввалился в соседнюю комнату. Аника, меня поддержав, усадил, придвинул лепёшку с парящим на ней большим куском мяса. Едва не захлебнувшись слюной, я принялся кушать, нет, всё-таки жрать — аж за ушами свистело. Смолотил всё в мгновение ока, захотелось попить, приметив кувшин, вопросительно покосился на деда.

— Это молоко, холодное, пей — смущённо выдавил тот.

Пока пил передо мной появился ещё один сочный кусок с тонкими жировыми прослойками, в два раза поменьше, его я смаковал уже наслаждаясь. Сытая нега наполнила веки, я сладко зевнул. Встал из-за стола, взглядом дал понять старику, что хочу спать — в ответ увидел кивок. Добравшись до печки, повалился на тёплый тюфяк и моментально уснул.

* * *

Приснился мне всё тот же сон, точнее — его продолжение, за действием наблюдал я со стороны, также как накануне:

К лесной избушке подъехала скорая помощь — уазик буханка. В дом зашли санитары, и минут через пять на носилках вынесли пострадавшего, провожал их старик из предыдущего сна.

— Ни хрена себе!.. — с губ слетело ругательство. Это был Прохор.

В прошлый раз спасителя своего я как-то не особо разглядывал, был целиком поглощён собственным телом. Тем не менее, когда познакомился с дедом, он мне кого-то напомнил. Вот, значит, откуда возникло данное чувство.

Надо заметить, до встречи с Прохором я ни у кого не встречал настолько пронзительных глаз, взгляд старика пробивал до глухих закоулков души: "Это, определённо, был Прохор".

"Как он тут оказался?.. Да и сон ли, в общем-то, это?.. — закрались сомнения, — А что?.. Если в реале возможны метаморфозы со временем, то почему в грёзах не может быть чего-то покруче, или это не грёзы?..

Я, наверное, больше ничему удивляться не буду. Хотя... зарекалась ворона... Надо дедушку расспросить поподробней и, возможно, с пристрастием: каким образом он тут очутился?.."

Пока так рассуждал, неотложка отъехала, старик махнул ей рукой, я же проснулся.

* * *

Позднее утро. Немного повалявшись, прислушался: снаружи замычала корова, чирикнула птичка, в стекло окна забилась поздняя муха, дома находился лишь я. Покопался в себе — во внутренних ощущениях: "Вроде, всё в норме".

Спрыгнув с печки, заметил стопку трофейной одежды, та была едва влажновата, видать, только постирана. Надел суконные шаровары, косоворотку, подпоясавшись, нацепил ножны, натянул носки и обулся в кроссовки — с портянками и сапогами решил повременить.

Выйдя на крыльцо, взглядом окинул пейзаж: ни жарко, ни холодно, над поляной, весело щебеча да задирая друг друга, летали какие-то пташки. Стреноженные кони щипали траву, рядом, привязанная длинной верёвкой, ходила корова — идиллическая картина: "утро в деревне". Блаженно потянулся, с верхней ступеньки спрыгнул на землю и пошёл к ручью — умываться.

Водная артерия на поверку была значительно меньше, чем мне вчера показалось: в поперечнике всего пару метров. По мелководью шныряли мальки, их задор, подкреплённый ласковым солнцем, передался и мне. Умывшись, только хотел пойти поискать гостеприимного деда, как тот сам нарисовался — хрен, блин, сотрёшь!

— Ну что, соколик, выспался ли?.. — внезапно прозвучавший со спины голос меня аж подбросил. Подпрыгнув, я выхватил нож, развернулся.

Дед, смотря на оружие, просто выпал в осадок: с широко раскрытым ртом, выпученными глазами, заворожённо застыл, не в силах пошевелиться, мне даже почудился глухой стук его челюсти в момент соприкосновения оной с землёй. Я, было, подумал — старик перетрусил — но нет, он просто был поражён и виной тому, очевидно, стал мой клинок.

Дед жестом потребовал нож — пришлось удовлетворить его просьбу. Он с неким подобием полупоклона, бережно приняв его, начал с ним разговаривать:

— Так вот ты какой, легендарный скрамасакс!.. Как сюда ты попал?.. Где твой хозяин?..

Я мысленно прокомментировал ситуацию: "Да уж... дурдом! Не иначе! Старик, похоже, больной — совсем с головой не в ладах... Блин!.. Кругом одни психи!.."

Прохор с минуту, пристально изучая, вертел нож в руках — едва на зуб не попробовал, затем вновь задал клинку несколько абстрактных вопросов и с явной неохотой, вернув, предложил:

— Пойдём, позавтракаешь — там поболтаем, чувствую, съедает тебя любопытство. Есть у меня пару мыслишек, озвучу.

Бросая хмурые взгляды на Прохора, под холодное молоко съел пару тёплых, воздушно-обалденных лепёшек — наелся.

— Ну, приступим, — решительно выдохнув, звонко хлопнул себя по коленям, — для начала, расскажи-ка мне дедушка — где я? Кто ты? И что вчера это было?

Собравшись с мыслями, Прохор поведал такое!.. Что я весьма долго не мог промолвить ни слова — открыв рот да хлопая веками, сидел, словно китайский болванчик:

Забросило меня в прошлое, точнее — в тысяча четыреста пятьдесят третий год, разумеется, от Рождества. Тут старый не удивил, поскольку, после общения с Аникой и инцидента с татарами всё само стало ясно — дело тёмное, точнее выражаясь — труба.

Предваряя беседу, дед извинился за то, что влез ко мне в разум, упомянув о необходимости оного ввиду отсутствия времени. Подозрения оправдались: старик какими-то грибами да травками отключил мне сознание и, проникнув в голову, знает практически всё.

Вслед за тем он представился: зовут его Прохор сын Алексеев, лет ему за шестьсот, точнее не помнит! Увидев, как меня перекосили сомнения, старик привёл аргумент, на поверку достаточно спорный: "Ной жил девятьсот тридцать лет, праотец Адам больше тысячи — чем я хуже?" — Не убедил, но как-то, вот, так... Прямо не дед, а Кощей...

По жизни он знахарь, то есть — кое-что знает, являясь хранителем какого-то Рода. Не язычник, не христианин, не мусульманин, не иудей, с его слов: русский — потомок гиперборейцев. Какая связь между религией и национальностью я так и не понял.

Извинившись, представившись, старик приступил к объяснению ситуации, точнее субъективного видения оной, предварительно зачем-то отмазавшись, типа он не причём.

Я тут же подумал: "Странно, деда в будущем, вроде, не наблюдалось. Хотя, с другой стороны, сон с его участием навёл на определённые мысли. Как бы то ни было, звонок поступил..."

Озадачившись, я рассказал сновидение. Прохор, ожидаемо, от участия в нём открестился.

Интуиция громко воскликнула: "Не верю!"

Я с ней согласился: "Что-то старый темнит. Впрочем, подумаю об этом попозже..."

Прохор был абсолютно уверен: виной моих злоключений стал нож он же — скрамасакс некогда принадлежащий Перуну. Это мудрёное слово переводилось на русский как маленький меч, в принципе, клинок больше походил на катану, хотя, какая к лешему разница, она тоже ведь меч.

Согласно древней легенде Перун громовержец, что-то не поделив с неким демоном, метал в него молнии, однако всё мазал. Демон по очерёдности прятался то в человеке, то в звере, затем в дереве, в камне, в конце концов, обернувшись змеем, вообще, ушёл в воду. Река от молний его защитила, громовержец метнул скрамасакс, демона ранил, однако нож потерял.

Много поздней скрамасакс объявился у поклонников Волоса — антагониста Перуна. Интересный момент: северные народы Европы этого Волоса знали как Вотана или Одина, а кое-какие общины всерьёз полагали, что тот изначально был василиском. Таким незатейливым образом дед подвёл меня к мысли, что змей из легенды, да скандинавский бог Один суть есть одно. В итоге: скрамасакс окончательно сгинул вместе со жрецом этого Волоса.

Мне сразу вспомнилось, что от Семёновского — села, где я нашёл скрамасакс, до деревни с говорящим названием Волосово напрямик через лес два часа ходу. Сейчас на Волосовской горке стоит монастырь, а до него там было капище. Подозреваю: жрец был оттуда. К примеру: пошёл он куда-то, а тут его либо разбойники, либо волки взяли да порешили. Скорей всего зверь, человек обобрал бы до нитки.

Не очень понятным мне образом, как сказал Прохор, он увидел сущность оружия вместе с историей его злоключений. Однако узнал дед не всё — значительный кусок информации был кем-то стёрт. Во как! Жёсткий диск почистили и форматнули...

По мнению Прохора, будучи при смерти, я умирал: прилетел некий Сирин — посланец загробного царства, меня вместе с ножом подобрал и перекинул в эту реальность. Силы, заварившие кашу, оказались настолько сильны, что каверза по переносу ножа между мирами им удалась. Однако до места назначения нас не доставили, по дороге я неким чудом сбежал. Меня ищут, я лишь выиграл время. При помощи простого ножа — ранить Сирина невозможно, вывод: улизнуть мне помог скрамасакс.

"Чрезвычайно сложная комбинация вышла, — размышлял я параллельно с рассказом, — на месте злодеев можно было поступить немного попроще, например — кирпичом по башке..."

Дождавшись паузы, я озвучил пару возникших вопросов:

— Прохор Алексеевич, похитителей было вроде как два, это — во-первых. Во-вторых: мне раньше казалось, что Сирин это райская птица, я же видел существ напоминающих чёрные, аморфные сгустки, от них исходил холод, и веяло жутью.

— Птицы? — удивился старик, — демоны эти к пернатым отношения, вообще, не имеют, второго зовут Алконост. Между мирами стоят те на страже и через барьер провожают умерших, — срифмовав, напустил туману рассказчик.

— Зачем им, собственно, я, просто отобрали бы нож?

— Предметы из мира в мир проникнуть не могут, возможно сие только с хозяином...

Своей мутной речью дед меня совершенно запутал, свежая информация, и смелая версия произошедших событий произвели неизгладимое впечатление, я потихоньку, осознавая глубину попадоса, стал подвисать.

Озадачив по полной, и дабы я сильнее проникся, старик попытался донести до меня свой взгляд на мироустройство. Увы, перегруженный мозг лишь выборочно воспринял, как тогда мне казалось, данный поток ахинеи. Лекция, в основном, касалась религии в весьма альтернативном её варианте. Я мало что понял, но говорить дед умел, поэтому рассказ его был интересен, вот краткая выдержка:

— Господь един. Все боги, существующие в разных веках у разных народов — суть есть один. Поклонение Ему различно по причине менталитета, уклада жизни, ландшафта и климата.

У творца имён великое множество, я зову Его Род, русское слово природа является от него производным.

Я машинально нахмурился, пытаясь припомнить, где подобное слышал. Старик меня понял превратно и стал объяснять:

— Мировые конфессии утверждают — Господь вездесущ. А, как известно — всюду присутствует только природа, вывод: Бог незримо находится одновременно везде и всегда, а окружающее неизменно при нём, значит — при Роде.

На этих словах я мысленно стукнул по лбу ладонью: "Точно Задорнов..." — между тем, старик упоённо вещал:

— Христиане, мусульмане, иудеи и дальше по списку — всё это здорово, если б не разногласия: каждый, видя в другом богоотступника, считает истинно верящим лишь себя.

Войны будут идти до тех пор, пока человек не поймёт: имена, догмы, обряды — ничтожно, важна лишь любовь. Мы — часть природы, значит часть Бога, а части целого не должны враждовать. Представь: правая рука люто возненавидела левую, во что это выльется?..

Я пожал плечами, старик, не настаивая на ответе, продолжил:

— Адам, пребывая в раю, был попросту счастлив: общался с животными, не знал ни жары и ни холода, мог силой мысли горы сдвигать, не ведая смерти, жил вечно. И всё было так, пока не отломал он от дерева ветку, тем самым вступив на путь порабощения мира.

Я изогнул в недоумении брови, дед пояснил:

— На тот момент поступок Адама выглядел так, как если бы он сам у себя вырвал, к примеру, мизинец. Начав с малого, человек, объявив всему живому войну, убил отломанной палкой первого зверя, тем самым ещё больше отторгшись от мира. Так, шаг за шагом он стал природопротивником. Знай, с еврейского ха-сатан (сатана) переводится именно, как противник.

Мало-помалу уничтожая природу, человек лишился гармонии, до этого прискорбного шага Адам с окружающим миром был одним организмом. Окончательно разорвав изначальную связь, он утратил блаженство, поскольку, оно в этой связи и заключалось. Рай это не место, это состояние духа.

Итак: люди прекратив ощущать в себе Бога, вознеслись над природой, как они думали — стали творцами, — увы! — это был суицид. Как итог: земное существование получилось конечным, силы природы стали нам неподвластны, в мир пришло зло.

Выслушав оригинальную трактовку известных библейских событий и представив, что вместо откушенного яблока эмблемой корпорации Эппл должна была стать какая-то палка, я вымученно улыбнулся.

Дед реакцию мою не заметил:

— Для Господа нет ничего невозможного, значит, и для человека, как его части. Изменившись до изначального своего состояния можно заново слиться с природой, вернувшись в потерянный рай, тут главное отыскать в себе веру. Ведь недаром написано: "Если вы будете иметь веру с горчичное зерно, и скажете, горе сей — перейди отсюда туда — она перейдёт..."

Дед вещал словно лектор, слова завораживали, лились полноводной рекой, уносили сознание. Старик долго ещё говорил, наверняка, нечто важное, мне же казалось: он просто льёт воду, и измученный мозг выхватил только обрывки — наиболее яркие.

Речь его была интересна, однако, больше прочего мне хотелось узнать о том, как вернуться домой? О чём, прервав поток мыслей, я и спросил — ответ не услышал.

На другой мой вопрос:

— С душой всё более-менее ясно, а вот откуда взялось тут моё тело? — Прохор, вновь отмолчавшись, лишь пожал плечами.

Такой вот, ни хрена не знающий дедушка, с большущими тараканами. Теософию его я воспринял скептически — свидетель Иегова, блин!..

Под конец многословия, Прохор, наконец, перешёл к его сути:

— Случайностей в природе не существует, порой ничтожные мелочи приводят к грандиозным последствиям мирового масштаба. Наша встреча не исключение. Я тебе помогу, однако ты сам должен в том поспособствовать, — замолчав, дед пристально глянул мне прямо в душу.

Я вскинул брови и пожал плечами:

— Ты о чём?

— Прохор беззлобно ругнулся:

— Бестолочь, предлагаю тебе пойти ко мне в ученичество.

Тут до меня наконец-то дошла вся суть его монолога: старик банально вербовал меня в свою секту, таким оригинальным, вот, образом поступило заманчивое предложение с интригующим прологом и неизвестной концовкой.

Итак, опёршись о стену, с открытым ртом, сижу на лавке и молча перевариваю поступившую информацию: "Боги, жрецы, ножичек этот — будь он не ладен... куда ни плюнь — всюду клин. Впрочем, терять мне особенно нечего, к тому же, обучение колдовству в моём случае — дело полезное, почему не попробовать?.."

Какое-то время поразмышляв, я наконец-то решился:

— Записывай меня в свой Хогвардс.

Дед сконфузился я, махнув рукой, пояснил:

— Забудь. Согласен я, значит. Отныне даже можешь звать меня Гарри...

— Вот и славненько, — подозрительно улыбнувшись, потёр руки дедушка, — что же, начнём. Видел, у баньки лежат чурбаки? — их надобно поколоть, зима, чую, дооолгая будет.

— Да... — озадачился я, — а когда колдовать?

— Толстый ты больно, вон — пузо какое, как в форму придёшь, так и приступим.

"Блин, юморист..." — однако тут старик прав — сам это знаю. Давно хотел каким-нибудь спортом заняться, всё как-то не получалось и физкультура из месяца в месяц упорно откладывалась на понедельник.

За разрубанием чурбаков я провёл весь оставшийся день. Только присяду, старик тут как тут и бурчит:

— Хватит филонить — зима, чую, близко, — лорд Старк, ёрш твою медь, из "Игр престолов".

На обед в этот день дед позвал только Анику, я, было, тоже пошёл, однако старый меня осадил:

— Тебе нельзя, ты очень толстый, — как-то, вот, так.

К вечеру, с непривычки, спина и руки нещадно болели, всё тело гудело, ножки, дрожа, подгибались. Из приоткрытого окна вновь потянуло умопомрачительно вкусно — жареным мясом. Я оглядел проделанную за день работу: куча чурбаков поредела на четверть. Старик крикнул к столу. На тот момент, отупение от монотонной работы достигло своего апогея, силы были почти на исходе.

Дед дал мне всего лишь один небольшой кусок мяса, половину лепёшки и стакан молока, я попробовал повозмущаться, он возразил:

— Сейчас будет первый урок, если объешься, потянет в сон, и ни о чём другом думать не сможешь.

В мгновение ока, смолотив свой скудный ужин я, сглатывая, наблюдал за мальчишкой, тот смаковал кусок за куском. Вскоре пища усвоилась, чувство голода растворилось в усталости, и наконец-то пришло расслабление.

Аника наелся, убрал со стола и, объявив: Бурёнку, пойду, подою, — удалился.

Глава 5. Урок первый

Как только он вышел дед положил мне на затылок ладонь — ломота тут же пропала, я даже чуть-чуть прихренел, однако усталость никуда не исчезла, и сил не добавилось. Посидев пару минут в тишине и затушив все свечи кроме одной, старик начал беседу:

— Люди за долгие тысячелетия, свыклись разговаривать сами с собой, изъясняясь понятием твоего времени — непрестанно ана-ли-зи-ро-вать, — смакуя последнее слово, произнёс собеседник.

Я округлил глаза, он пояснил:

— Человечество за пять с лишним веков нас разделяющих, продвинулось в изложении собственных мыслей весьма далеко — появилось множество ёмких определений, конечно, и словесного мусора накопилось с избытком, но всё же... Дабы было доходчивей, позволь, буду изъясняться на понятном тебе языке?

Ошарашенно кивнув, я не сдержался:

— Неужели ты... Прохор Алексеевич, усвоил всё вытянутое из моей головы?..

— Хек... — хитро прищурился дед. — Знаешь, человек мозг свой использует только на треть? Ну, в твоём случае задействована, вообще, незначительно малая часть.

В связи с усталостью и отупением на подколку я не ответил, просто пожал плечами, старик, хмыкнув, продолжил:

— Несмотря на существенную разницу в развитии наших разумов мне оказалось едва ли по силам проследить в каше твоего сознания динамику лингвистики русского языка, однако я справился.

— Хек... — пародируя старика, крякнул я. — Чё-то как-то мудрёно, я слов-то таких отродясь даже слыхом не слыхивал.

— Не ёрничай, — насупив брови, дед заткнул в зародыше мой словесный фонтан. — И не сбивай. На чём это я?..

Ах да! — вспомнил он. — Так вот, человек привык болтать сам с собой: строить планы, искать выходы из различных ситуаций, и прочее, прочее... причём, гомон в его голове льётся беспрерывным потоком, это либо слова, либо образы. Средь такого несмолкающего шума услышать глас истины, иначе — глас Бога, увы, нереально, как ты говоришь — от слова вообще. Молчать это сложно, попробуй выключить мысли — познать тишину...

Что, не получается?.. То-то!

Человек по природе своей существо любознательно-ищущее и люди с течением времени нашли массу путей чтоб добиться безмолвия: христианские исихасты непрестанно творят молитву Иисусову, мусульманские дервиши крутятся в неистовых танцах, буддийские монахи бубнят свои мантры, шаманы жуют грибы да стучат в барабаны — у разных народов дороги различны.

Лишь в тишине различим голос Бога. Адам, пребывая в эдеме, и будучи частью природы, слышал его непрестанно. Поверь, с откровением этим мало что может сравниться, оно поистине райское.

Начнём мы со зрения, сначала попробуешь узреть голос истины. Затем перейдём к познанию слова...

Я выгнул в недоумении брови:

— Голос?.. Узреть?

Старик отмахнулся:

— Увидишь — поймёшь. Знай, наш мир наполнен энергией. Она проникает практически всюду...

Лектор на секунду задумался, кивнул своим мыслям и привёл аргумент:

— Очевидным свидетельством этому являются молнии, ураганы, землетрясения... однако сила есть у всего, она есть везде, ей пропитан весь наш мир и не только. Мало по малу энергия собирается, копится — бах!.. — и силу-стихию не остановить.

Твои современники, как сами считают, покорили энергию, к примеру: научились преобразовывать её в электричество. Увы, вся ваша возня в итоге получила лишь жалкие крохи — ничтожный суррогат неимоверной и безграничной силы природы. Технократический путь, если не тупиковый, то сложный, весьма трудоёмкий и долгий. Впрочем, думаю, ты вскорости сам всё поймёшь.

Дабы узреть голос Бога на первом этапе потребна усталость вкупе с дыханием — дыханием правильным. Поясню — измождённое тело, будучи максимально расслабленным, не имеет ни сил, ни желания нести всякую чушь, мысль остаётся одна. Итак: какая сейчас она у тебя?

В ответ я пожал плечами.

— Отдых? — подсказал мне старик, я, соглашаясь, кивнул, — Что и требовалось доказать. Расслабленность тела, так же — очень значимый фактор.

Продолжим: когда человек чего-то боится или от кого-то таится, он замирает, задерживает даже дыхание. Вслед за "грехопадением" страх прочно вошёл в нашу жизнь, задержки в дыхании укоренились и будущим поколениям перешли по наследству, как говорят в твоём мире — стали присущи на генетическом уровне. В результате разрыва связи с природой и потери Эдема, дыхание человека стало ущербным, мы стали другими — кровь кислородом насыщается меньше, мозг, соответственно, тоже, лишь во сне дыхание становится изначальным, струясь непрерывно.

Посмотри, как ты дышишь? Вдох — выдох, пауза, вдох — пауза, выдох. Пусть на мгновение, но дыхание рвётся, надо же без остановки — по кругу, так было в раю изначально. По первому времени дышать будет так неудобно, однако впоследствии станет привычным. Дабы организм осознал, что от него нужно — подражать можно собаке, видел, как она дышит по жаркой погоде?..

Чем глубже и интенсивней будет дыхание, тем быстрей перейдёшь в изменённое состояние разума. Дыши либо ртом, либо носом, но только чем-то одним. Будет так же полезно им поварьировать: глубже — поверхностней, реже и чаще, попробуй поэкспериментировать. С опытом тело само выберет ритм потребный на разных этапах расширения горизонтов сознания.

Ты уставший, соответственно, максимально расслабленный, дышишь правильно, теперь необходимо подключить созерцание — сосредоточенно расфокусированное рассматривание какого-либо предмета. Смотри, но не на объект, а за него или внутрь. Разведи зрачки в стороны. Гляди каждым глазом отдельно, добейся двойного изображения. Существует полезное упражнение — ставишь две жерди одну за другой и смотришь на дальнюю. При этом облик передней обретает необходимый для созерцания вид, и зрение переходит в искомое состояние, если у тебя сейчас ничего не получится — к нему и прибегнем.

Кивнув, я уставился сквозь чашку на подоконник. Через пару минут, дед спросил:

— Получилось?

— Вроде бы да.

— Чашки две?

Я снова кивнул.

— Удерживай проекции неподвижно на одном расстоянии друг от друга, сконцентрируйся в точке пространства аккурат между ними. Дабы мозг уловил изменения в состоянии зрения, постарайся подольше не менять направление взгляда — даже малейшее. Молодец! Дальнейшее продвижение в созерцании, от тебя не зависит. Передохни...

"Хрень какая-то, — возникшую паузу, заняли мысли, — лучше бы обучил меня, старый, парочки заклинаний... или показал какой-нибудь фокус..."

Увы, вволю поразмышлять дед мне не дал, спустя недолгое время вновь зазвучал его голос:

— Это лишь первый этап — подготовительный. Двигаем дальше — к работе с энергией, с силой природы. Как дышать ты вроде бы понял, смысл созерцания почти уловил. Продолжаем.

Расфокусировано посмотри на свечу, — велел новоиспечённый наставник, подвинув ту ближе. — Не напрягайся — расслабься. Тут главное, не изменяя направления взгляда, как можно дольше рассматривать точку между раздвоенным в пространстве предметом, как бы заглядывать внутрь. Будешь усердным, получишь награду — увидишь предмет, но уже по-другому, мозг сам, независимо от твоего я, покажет его истинный облик.

Однако расслабленности, правильного дыхания и созерцания для этого мало. Дабы расширить сознание, перейти в изменённое его состояние необходима энергия — сила природы. Всё в совокупности и покажет тебе тишину, а она, в свою очередь, суть... суть предмета.

Чтобы почувствовать — уловить энергию мира потребно воображение. Сосредоточься на переносице, сдвинь в кучу глаза, поднеси к носу указательный палец, нет, не касаясь, нужно лишь ощутить его близкое присутствие кожей.

В этот момент я вдруг осознал: "Что же это со мной происходит? Сижу тут и как дурак выполняю приказы полоумного деда. Может он просто владеет гипнозом?.."

— Чувствуешь некое онемение кожи по типу покалывания? — влез в мои размышления голос.

Я кивнул: "Точно, загипнотизировал — падла!"

— Отлично, передвигай внимание выше, сосредоточься на лбу — посерёдке.

Исполняя инструкцию, попробовал мысленно сдвинуть слегка онемевшую точку по коже и сразу её потерял — все ощущения вдруг испарились. Старик неким образом это понял и тут же скомандовал:

— Языком пощёлкай по нёбу!.. Ну как, нашёл?

Я снова кивнул.

— Не теряй! Вдыхая носом, мысленно направляй воздух через неё — через точку. Ну как, получается?

Я словно китайский болванчик вновь кивнул.

— Не останавливайся, главное дышать непрерывно — без пауз, чем глубже и интенсивней будет дыхание, тем быстрей перейдёшь на ступеньку повыше. Уловишь суть действия, организм всё запомнит и переходить в изменённое состояние разума впредь станет полегче.

Неожиданно, картинка стала объёмней и как бы зашевелилась: "Интересные получаются метаморфозы... глюки какие-то".

— Отдохни... — услышал я деда, встряхнул головой, закрыл глаза и пару минут посидел в тишине.

— Продолжаем, — не дал скучать мне наставник. — Давай, найди лобную точку, представь, как воздух с дыханием входит в неё. Складируй этот воздух — энергию где-то внутри, накапливай её постепенно. Когда будет нужно, таким же макаром, только в обратном порядке — на выдохе сможешь ей управлять.

Как? Прочувствовал?.. — я пожал плечами.

— Не забывай о созерцании, ты всё должен делать одновременно: и представлять, и дышать, и смотреть. Вероятно, с первым успехом предмет изучения может показаться несложным, смею заверить — это не так. Запомни — достичь внутренней тишины минуя наставника практически невозможно, ты, если что спрашивай.

Минут через пять я поймал те же глюки. Полюбовавшись на танец проекций — обе свечи слегка извивались, с раздражением в голосе заявил:

— К чему это всё?.. Научил бы ты лучше меня каким-никаким заклинаниям — чтоб трах-тибедох и волшебство...

Дед завёлся в два счёта: налился праведным гневом, сжал губы, прищурился и, грозно зыркнув из-под кустистых бровей, произнёс:

— Пока не погасишь свечу энергией исходящей из твоей безмозглой башки через вот эту вот точку, — глядя в глаза и шипя словно змей, старик больно ткнул указательным пальцем мне в лоб, — спать не ложись, накажу... — вслед за отповедью он резко встал и, хлопнув дверью, ушёл.

"Обиделся?.. Странно — ничего такого, вроде, я не сказал..."

Обессиленный, отупевший, уставший от монотонной дневной работы я сидел и как дурак, гипнотизировал свечку. Аника придя домой, молча проследовал в соседнюю комнату. Я же, найдя лобную точку, почувствовал лёгкое онемение кожи и мысленно принялся прогонять через оную воздух.

Сидел, привалившись к стене, да размышлял: "Накажет старый меня... ну и что? Заставит дорубить чурбаки?.. — так он и так это сделает. Побьёт?.. — ну, пусть попробует... даже если получится, переживу... — пожалуй, задую огонь и пойду спать".

Дыхание непроизвольно становилось всё глубже и глубже, интенсивность его возросла. Свечек опять стало две, я сконцентрировал взгляд между ними. Пытаясь вытеснить посторонние мысли, в меру сил представлял, как воздух входит в меня через лоб. Вдруг, ни с того ни с сего, сердце ударило в рёбра, словно птица забилось стремясь упорхнуть из грудины, руки — ноги стали тяжёлыми, во рту пересохло. От изменений, произошедших с моим организмом я очканул: "А если инфаркт, аритмия, инсульт, да мало ли что?.."

В секундной борьбе между страхом и любопытством победило последнее, я взял себя в руки — собрался и с ещё большим усердием, всматриваясь, продолжил пыхтеть. Тут, обе проекции подёрнулись дымкой, расплылись, в тот момент я наблюдал лишь два пятна неяркого света. Спустя некое, недолгое время пятна стали сближаться, концентрируя взгляд, попытался им в том воспрепятствовать — не получилось. Когда они встретились, я увидел свечу, со всех сторон сразу — одновременно, причём, очень чётко в формате три дэ. Как будто в избе, освещая только её, зажглось мини солнце, а вся остальная комната пребывала во тьме. Удивившись, нет, охренев, я моргнул, потерял картинку и очень расстроился.

В нетерпении уставился на огонь и, минут через пять, вновь увидел круги неяркого света. Затем они стали сближаться, мешать этому я не стал, соединились — подобие вспышки и перед взором засияла свеча. Снова зрел я её со всех сторон одновременно, в супер три дэ — даже снизу. Поизучав картинку, успокоился и продолжил прогонять через лоб воздух, вдох — выдох, вдох — выдох. На вдохе мысленно рисовал, как воображаемая энергия проникает в меня через лоб, на выдохе, с усилием, направлял её поток на пламень свечи.

"Ничего не выходит... стоп, дед говорил — энергию надо накапливать". — Вдох — представляю, выдох — не представляю. Долго так сидел — коротко ли — чёрт его знает, мозг отключился, видимо, старик состояние это и называл тишиной.

Очнувшись, решил вообразить как на выдохе, энергия, вырываясь из лба, бьёт в пламень свечи.

— Ни хрена себе!.. — огонёк дёрнулся да потух. Я, оказавшись в абсолютной тьме, махом вернулся в обычное своё состояние и снова расстроился.

"Наверно сквозняк", — сокрушённо вздохнул, взял свечку и направился в соседнюю комнату зажигать её от другой.

— Ну что, получилось? — со лежанки полюбопытствовал дед.

— Не уверен... — растерянно выдал я.

Вернулся, сел за стол, сконцентрировался, проделал всё то же самое — в том же порядке, огонь дёрнулся и погас. В этот раз потушил я свечу гораздо быстрей, вероятно, разум уяснил смысл технологии, запомнил нюансы и мне в том помог. А самое главное: появилась уверенность, что пламя погасло под воздействием на него некой силы мысленно направляемой мной.

— Да... дела... — поражённо крякнув, я почесал затылок да отправился спать.

* * *

Приснился мне вновь тот же сон, вернее, его продолжение: на сей раз лежал я в больничной палате подсоединённый к каким-то приборам, видок тот ещё — в гроб краше кладут. Дверь приоткрылась, появился мужчина, видимо, врач, вслед за ним моя ненаглядная. Глаза покрасневшие, платочек в руке, носом шмыгает, тем не менее, как всегда хороша. Жена чуть постояла у изголовья, сокрушённо качнув головой, смахнула слезу. Вскорости визитёры мои удалились: "Супруга женщина сильная — справится..."

Пришла медсестра, поменяла капельницу и тоже ушла.

Я как бы висел под потолком в углу помещения, наблюдая за действием со стороны. Глянул на руку — та полупрозрачна, дотронулся пальцем и охренел — словно туманом коснувшись тумана, его разогнал. Однако переживал я недолго, спустя пару мгновений, с облегчением выдохнул: туман вновь собрался и обе конечности заново обрели свои очертания. Тело моё для окружающих, похоже, было невидимо.

Смотрю на своё тело я, очевидно, что в коме — ничего интересного не наблюдаю, начинаю скучать, однако не ухожу, то есть не улетаю — жду, имеется стойкое ощущение: "Сейчас что-то случится". Как сглазил: дверь приоткрывается, в палату заглядывает бритый затылок, осматривает обстановку. На пороге появляется "сладкая парочка" — чёрные дорогие костюмы, лакированные туфли, приятный запах парфюма, их выдают только рожи — типичные урки.

"Странно, зачем я этим понадобился, с братвой никогда, вроде, дел как не имел?.."

— Почему в палате посторонние, кто вас сюда пропустил? Ну-ка, марш отседова!.. Быстро!.. — под гневную отповедь, вновь вошедшая медсестра, начинает выпихивать в коридор моих посетителей. Спровадив гостей, она подходит к медицинскому агрегату, деловито щёлкает тумблерами. Вернувшись к кровати, поправляет подушку, снимает капельницу и, толкая её перед собой, удаляется.

"Кто такие?.. Зачем приходили?.. Непонятно... Видимо, хотели со мной познакомиться, говоря их языком — портрет срисовать. Напряжно немного...".

На этом день посещений, увы, не закончился: в приоткрытую створку окна протискивается большой чёрный ворон, поглядев на меня лежащего, оборачивается на меня парящего и, глядя прямо в глаза, неожиданно громко каркает, я вздрагиваю и просыпаюсь...

Глава 6. Урок второй

На столе, прикрытый полотенцем, ждал меня завтрак. Запив холодным молоком ещё тёплую лепёшку, я вышел из дома: светило сентябрьское солнышко, щебетали пернатые, кони с коровой щипали траву, неся запах хвои, дул ветерок.

Стоя на ступеньках, сладко потянулся: "Всё-таки вкусные лепёшки у деда, эх... только, блин, какие-то маленькие... — тяжело вздохнув, пошёл в сарай за топором, — неохота конечно, но надо заканчивать начатое".

Совершая однообразные механические движения: взял чурбак, поставил чурбак, рубанул чурбак, и так до обеда, в моём случае, к сожалению, до ужина, приступил к анализу вчерашних событий.

В то, что огонёк погас под воздействием мысленного потока неведомой силы, мне как-то не верилось, ведь это мог быть и сквозняк, а вот чёткая, трёхмерная картинка парящей в воздухе свечки до сих пор поражала. Кроме неё в тот момент я совершенно ничего не видел, ни стола, ни стен — вообще ничего.

Тем временем работать стало совсем как бы скучно, и я решил поэкспериментировать — попытаться воспроизвести вчерашний свой опыт, расслабиться, конечно, в таких условиях не удастся, однако всё остальное по силам. Стал непрерывно и интенсивно дышать, нашёл лобную точку, подключил воображение, взгляд расфокусировал.

Когда топорище, раздвоившись, стало размытым, застыл — максимально сконцентрировавшись, уставился на инструмент. Прошло пару минут и усилия вознаградились — взгляд вновь уловил что-то с чем-то. Опять я наблюдал лишь топор, хотя нет, руку его сжимающую, тоже видел, а вот, вокруг пусто — совсем ничего.

Довольно красивый предмет, чуть подёрнутый жёлтой дымкой. Вертеть его, рассматривая со всех сторон, не было необходимости, я и так видел его отовсюду, и сверху и снизу, и справа и слева, причём, одновременно и крайне чётко.

Тут неожиданно, словно гром среди ясного неба, ко мне вдруг пришло откровение: внезапно, ни с того ни с сего, на уровне чувств я увидел историю инструмента от железного слитка и деревяшки, до встречи со мной. А через какое-то время, вообще, осознал, что надо рубить совсем по-другому: "Странные ощущения — очень странные..."

Окрик Аникея, вывел из ступора:

— Что застыл словно статуя, аль привиделось что?

— А?.. Нет, ничего... всё нормально... — машинально ответив, заметил промелькнувшую хитринку во взгляде подростка: "Вероятно шкет знает, что со мной происходит".

Мотнув головой, продолжил работу, только на этот раз, так как подсказал мне топор: замах сделался меньше, чуть подворачивалась кисть перед ударом, и резче совершался наклон.

"Интересно девки пляшут — по четыре сразу в ряд... — мне понравилось колоть чурбаки. Так намного эффективней, а самое главное — значительно легче. Этак до вечера, я всю кучу перехреначу. А если таким же вот образом законнектиться с саблей?.. А что если с лошадью?.. А ежили попробовать без топора, как со свечкой, поступить с чурбаками, получится ли разрубить их одной силой мысли?.." — осознание перспектив породило массу вопросов, ворох которых вновь ввёл меня в полный ступор.

Тут дед, тихо подкравшись, гаркнул мне прямо в ухо:

— Не спать!

От неожиданности я аж подпрыгнул, Прохор хитро прищурился, с лица скинул улыбку и заявил:

— Всё зависит от оружия, каково оно. Немаловажно и кто до тебя им владел — каков был уровень его мастерства. Вещи лишь делятся памятью, передают только то, что сами некогда получили от предыдущих хозяев.

"Это что же выходит — я вслух рассуждал, или старый опять мне в рассудок залез?.." — Внезапно возникший вопрос снова привёл к тупику: глаза мои округлились, брови взмыли к затылку, челюсть упала, Прохор же, ничуть не смущаясь произведённым эффектом, продолжил:

— А на дрова у тебя мощи не хватит, да и глупо применять энергию там, где отлично топор может справиться. Выкинь из головы всё наносное, вначале замени мысли картинкой, потом выбросишь и её, старайся непрерывно накапливать силу, даже тогда когда спишь... — на полуслове прервав наставления, будто что, вспомнив, дед с поспешностью удалился.

"Так... что он вчера говорил об этой энергии?.. Китайцы называют оную Ци, у индусов существует понятие Прана, европейцы зовут её Пневмой, в фэнтези и компьютерных играх прижилась полинезийская Мана.

Давай разберёмся пошагово, каким, так сказать, образом мне давеча удалось погасить огонёк?..

Насыщая кровь кислородом, я интенсивно дышал — это раз. Представляя, как некая сила с каждым вдохом проникает в меня через лоб, мысленно складывал её в районе груди (так само получилось) — это два. Таращась расфокусированным взглядом на свечку, пытался вытеснить из головы все сторонние мысли — это, получается, три, пребывал же я в настолько замудоханном состоянии, что ещё чуть-чуть и упал бы — четыре.

Спустя какое-то время, навскидку — минут через сорок, очнулся. Представив, как в пламя бьёт мощный поток, резко выбросил то, что копил, и свечка потухла, вроде бы так...

А если направить эту самую Ци, китайское название мне понравилось больше, непосредственно через руку в топор. Интересная мысль..."

— Ни хрена себе! — я абсолютно не ощутил никакого сопротивления, чурбак развалился надвое и всё.

Ударов через пятнадцать, накопив побольше энергии, я повторил упражнение — результат оказался такой же:

— Прикольно...

"Так, а что Прохор говорил о внутренней тишине?..

Она вроде бы как необходима для общения с миром — с природой — раз; она же позволяет постигнуть сущность предметов — два. А самое главное, по утверждению старика, это возможность услышать голос Создателя — три.

Нет, немного не так, дед утверждал: не услышать — увидеть, увижу его — обрету гармонию и найду утраченный рай, что в свою очередь, поможет вернуться домой.

Не факт. По-моему — эти вещи между собой не связаны — абсолютно. С другой стороны, кроме предложенного других вариантов не наблюдаю, вывод: надобно тренироваться, на безрыбье не так раскорячишься..."

Сосредоточившись на топоре и впитывая энергию, я попытался унять свой внутренний гомон. Хватило меня секунд на пятнадцать — не больше, при внешней элементарности действие это оказалось весьма трудоёмким — почти нереальным.

За такими вот рассуждениями я не заметил, как куча чурбаков внезапно закончилась: "До ужина час ещё точно, Прохор только печь затопил. Пожалуй, передохну. Хотя, вроде, и не устал".

Привалившись к стене сараюшки, прикрыл веки, слов в голове не осталось, лишь картинка — топор не прекращал работать и тут: "Стоп, дед говорил: надо кино это выключить...вопрос только как?"

Спустя пару минут, не отыскав ответа, открыл глаза, мотнул головой, глянул в глубокую синь вечернего неба, зацепился взглядом за напоминающее медвежью голову совсем маленькое, низко парящее облако:

"А что, если с ним — так же как давеча со свечой? Надо попробовать..."

Под непрерывным напором представляемой силы, исходящим из лба, облако стало светлеть и наконец растворилось.

"Совпадение? Давай-ка ещё".

Так в течение получаса я уничтожил пяток маленьких и пару побольше.

На ужин мне в этот вечер досталась тарелка ароматной гречневой каши с молоком и сметаной. Объеденье — мясо уже как-то поднадоело.

— Ты, смотрю, делаешь успехи, — лишь Аникей вышел из горницы заметил старик. — Этак и меня скоро догонишь.

Я обрадованный похвальбой улыбнулся. Прохор, насупившись, тут же тему сменил:

— Точка на лбу, что я показал, необходима лишь на первом этапе, дабы прочувствовать силу и уяснить, как с нею работать. Использовать её постоянно не надо, наоборот: энергию лучше впитывать всей поверхностью кожи, а отдавать через кончики пальцев...

Я кивком дал понять, что всё понял, он задал вопрос:

— Ответь-ка, дружок, где ты её копишь?

— В сердце. Пробовал в разных местах: в голове — тесновато, в животе — дискомфортно, в груди — оказалось самое то.

— Ты меня удивляешь. Лучше чем сердце места для силы не отыскать, да и с облаками у тебя здорово вышло.

— Просто попробовал — само получилось.

На этом прелюдии кончились и новоиспечённый наставник, чуть помолчав, приступил к обучению:

— Ну, коли так, то с первым уроком ты справился. Почти то же самое можно делать и с тварями: насекомыми, зверями да птицами, однако чем сложней организм, тем трудней его подчинить — вложить в него свою волю.

Тут принципы те же, только вначале представь без помощи слов, в форме картинок, некое действие и посредством силового потока передай всё это муравью.

Старик встал, достал с полки тарелку, в которой находилась капелька мёда и шебуршились несколько насекомых:

— Сначала увидь их, как ты видел свечу. Затем представь — один из них замирает, падает и лежит. Потом посредством потока энергии отправь полученный образ, как бы наложи оный на насекомого. Дерзай!

Я слегка озадачился, дед же, похлопав меня по плечу, удалился.

Около часа ничего не получалось, муравьи, постоянно отвлекая, на месте не сидели. И лишь когда я начал следить только за одним, его образ раздвоился, подёрнулся дымкой и, собравшись воедино, окутался тёмно-сиреневым туманом. Но как я ни старался, волшебную картинку поймать не удавалось: "Видимо, так и должно быть".

Ещё довольно продолжительное время я потратил на создание чёткого образа насекомого и его поведения, мысли активно мешали. Только после того, как я стал интенсивней качать энергию, красочней рисуя её поток, наконец-то мне удалось и это. Видимо ци, также помогает сосредоточиться. Муравей в моём сознании бегал туда-сюда, замирал, падал, вставал и снова бегал. Полчаса ушло на соединение этой проекции с моим "сиреневым" другом, мысленно её, захватив, на каждом выдохе я представлял, как изображение переносится воображаемой энергией из моей головы к муравью и на него накладывается.

Наконец-то свершилось: он замер, подумал — что за херня со мной происходит — и завалился на бок. Поражённый увиденным, я матюгнулся, наваждение пропало, сиреневый туман вокруг муравья исчез, но он продолжал лежать, а его сородичи шебуршились, как ни в чём небывало.

"Наверно издох. Я грозный убийца муравьёв!" — только пришла мне такая мысль, эта скотина встал и присоединился к своим товарищам, но лежал он — минут пять.

"А если сконцентрироваться на всех сразу? Интересно, получится ли? Дед, правда, говорил только об одном, но всё же — попробовать стоит. Ежели выйдет — то и с комарами такой фокус прокатит, а это уже будет круто..." — получилось только под утро.

* * *

— Вставай, людям пора завтракать, — услышал я далёкий голос и почувствовал тормошение. Очнулся. Спал прямо на столе, видимо, вырубило резко, поскольку, после того, как упал последний муравей — ничего не помню.

Снов на этот раз не было и я — расстроился. Сегодня так и не узнал, что происходит в моём мире: "Печалька".

Лицо и руки дико зудели: "Вот же паразиты — отомстили-таки..." — думал я, постепенно приходя в себя и расчёсывая укусы насекомых.

— Сконцентрируйся на пострадавших участках кожи — направь туда энергию, полегчает, — тем временем, ставя завтрак на стол, наставлял меня дед.

Странно, но это мне удалось — зуд исчез.

Сходив к ручью да умывшись, несколько взбодрился. Съев пару лепёшек, поинтересовался у активно занимающегося уборкой хозяина:

— Куда пропал Аникей?

— На охоту с волком отправился, — буркнул старик.

Мальчишка с Беляшиком всё же подружились — увлечение одним и тем же делом сближает. У них появился соревновательный момент — кто кого переохотит, пока побеждал волк.

— На сегодня какие задачи? — задаю вопрос, дабы определиться с распорядком дня. В ответ — тишина...

Пауза затягивается, на счёт своих планов дед, деловито переставляя посуду, молчит как партизан, и я решаю попытать его о вчерашнем:

— Расскажи-ка Прохор Алексеевич, почему мне не удалось увидеть муравья так, как накануне свечу? Наблюдал только окутывающую его сиреневую дымку.

— Тут, всё просто. Сиреневая дымка, как ты говоришь, и является истинным обликом данного насекомого. Существует понятие — аура. Слово это на разных языках — и на древнегреческом, и на латыни, и на хинди, звучит одинаково, однако под бременем веков наиболее точное его определение сохранилось лишь в индуизме. Аура присуща всему окружающему и является зримым проявлением души или духа, соответственно — живых и не живых созданий природы. Таким образом, она — есть видимая часть души. Но у земли, воды, воздуха и огня — её нет.

"Вона как?.. Не дед, а Елена Блаватская..." — про себя, хмыкаю я.

— Предметы, можно зреть абстрактно — со всех сторон одновременно, не спорю — это красиво, впрочем, аура у них тоже имеется, не такая сильная как у живых созданий природы, но всё же. Дымку у топора ты видел, огонь же не позволил заметить лёгкий туман вокруг воска, собственно, именно поэтому, свеча — первый объект изучения. Живые организмы слишком сложные их нельзя так узреть, однако у них — свечение аур значительно интенсивней... пока для тебя достаточно — переваривай, — просветив, дед вновь замолкает.

— Вот так всегда — на самом интересном... как же насчёт загрузки? Ведь солдат должен быть чем-нибудь занят, иначе он начинает размышлять, а это, в моём случае, неприемлемо — поскольку, вызывает тоску. Дрова все перерубил, может травы накосить? Пока есть чего...

— Скотины прибавилось — лишним сено не будет. Трава, правда, негодная, но лучше такая, чем вообще никакой, — так порассуждав, старик задаёт мне вопрос, — А косить-то умеешь?

— Конечно, каждое лето проводил в деревне, припахивали меня регулярно. Правда, давно это было, но думаю, справлюсь. Времена тогда были социалистические и на селе, без личного подворья людям становилось тоскливо — они начинали пить. У бабушки, имелась и корова, и хрюшка, и несколько баранов, так что косить приходилось систематически.

Тут, дед вновь блеснул эрудицией основанной на информации вытянутой из моей головы:

— Да, интересный на тот момент был уклад общества... — задумался он, подбирая слова, подобрав, продолжил, — Коллективный — люди жили не сами по себе, а социумом, ведомые идеей, почти как муравьи, однако природа взяла своё — человек остался собственником и СССР развалился, многих погребя под руинами.

Тяжело вздыхаю, этот период застал я ребёнком, подростком и юношей. В девяносто первом мне стукнуло всего восемнадцать и прожитые годы в стране советов были для меня, пожалуй, лучшими в жизни. Отметя воспоминания, продолжаю разговор:

— Ну, тогда давай косу и показывай — где косить.

— А нету косы... пока не изобрели её. Серп, вон, возьми — в сарае, тот, что побольше. Коси прямо у восточной опушки — там трава сочная, по весне тут всё заливает, земля добрая, плодородная.

— Как же без косы-то?.. — растерянно бормочу, ошарашенный известием об отсутствии инструмента.

— Придумаешь чего-нибудь, — отмахивается старик.

Вот, зачем я набивался в сено заготовители, сидел бы сейчас на лавочке да поплёвывал. Воистину говорят — инициатива наказуема. Серпом косить задолбаешься, даже если заглянуть в суть предмета и узнать, как это правильно делать, всё равно — понагибаешься вволю.

"Надо самому соорудить, хотя бы подобие..." — решил я, зашёл в сарай и попал в пещеру Али-бабы, ну, или в её аналог для мастеровитого жителя средневековья.

Тут стояла и мини кузница и верстак — на нём лежали всевозможные инструменты, назначение некоторых остались загадкой. В дальнем углу находилось какое-то сооружение, видимо, хитрая печь, для чего она была нужна — я так и не понял.

Поглазев по сторонам, обнаружил искомое, а именно — огромных размеров серп. Он для моей задумки оказался достаточно острым. Сбив деревянную рукоять, отложил её в сторону. Затем, вышел во двор, взял топор и направился к рощице — за черенком. Неплохо получилось, коса, правда, за счёт округлости вышла несуразная, но работать ей было возможно. Приноровился и дело пошло как по маслу. За пару часов выкосил почти всю округу, остался не большой участок, и тут, из леса, неся за уши подстреленного зайца, вышел Аника.

— Ни чего себе!? — крякнул охотник, — Неужто в одиночку всё перекосил? — мальчишка обвёл рукой проделанный фронт работ и взглядом потребовал ответа.

— А что? — не понимая изумления, бросил я.

— Когда ж ты успел? — воскликнул удивлённый пацан и тыкнул пальцем в косу, — Что это такое?

Совсем вылетело из головы, что кос, как таковых, ещё нет даже в помине, последний вопрос напомнил об этом, и сразу стала понятна реакция парня. Я вкратце объяснил, что это и показал, как с ней управляться.

Аника остался доволен и, приспособившись к инструменту, произнёс:

— Здорово, а то с серпом понагибаешься — через малое время спина на крик болит. Сам выдумал, али дед подсказал?

— Сам, но не придумал, просто доводилось ей работать, я и сделал аналог. — Мальчишка, размышляя над произнесённой фразой, завис, и мне пришлось исправиться, — Копию, то есть.

— Говоришь ты странно порой ... дед у нас тоже мастак всё выдумывать, видел какие окна, он по прошлой зиме изготовил? Печь специальную для этого сделал.

Тут до меня дошло, что за конструкция стояла в углу сарая — это была стеклоплавильня. Вот откуда в доме стёкла, а он заморские, заморские: "Кулибин, блин..."

Вечер прошёл за манипуляциями над насекомыми. Ну, я над ними и потешился, отомстил, так сказать, за давешние укусы ихних родственников. Дошло до того, что один на закорках возил другого по кругу. Комичная, скажу вам, картина. Муравьи должно быть охренели от такого своего поведения. Вероятно, так же ощущают себя доверчивые простачки попавшиеся на удочку цыганских гадалок — не понимают, что делают но, тем не менее, с радостью отдают им наличность. Возможно — технология идентична.

Снов в эту ночь я опять не увидел, а наутро следующего дня, после завтрака, дед заявил:

— Пойдём, познакомлю тебя с оружием, — и вышел из дома.

Сойдя на крыльцо, старик начал командовать:

— Возьми топор да скажи мне — какова его суть, что ты чувствуешь?..

Сконцентрировался, в этот раз, я намного быстрей и, увидев его истинный облик, ответил:

— Он как бы нейтрален, ни плохой, ни хороший, нормальный рабочий инструмент.

— Правильно, — утвердительно кивнув, дед протянул ножны с Гришкиной саблей, — Теперь посмотри на это.

Налаживание контакта продолжалось минут десять. Вначале, я увидел её абстрактно — со всех сторон одновременно, потом, открылась и суть оружия.

— Ни чего себе! — невольно с губ сорвался крик и вслед за выпавшей саблей, я, поражённый злобой накопившейся в этом предмете, с силой отбросил ножны.

Оказалось, что Гришка не первый хозяин мерзкого клинка, до него их было несколько, один краше другого. История, промелькнувшая перед мысленным взором, была ужасающей, сотни убийств и увечий слились для меня в один долгий, безумный бой. После каждого лишения жизни, сабля напитывалась тёмной дымкой и на данный момент выглядела, как чёрный туман, за которым скрывалось лезвие.

— Ну что, будешь становиться великим фехтовальщиком с помощью этого оружия? — ехидно поинтересовался старик, — Нет?.. что так?..

— Сам знаешь, небось, тоже всё видел. Меня чуть не вырвало и, вообще — я её боюсь.

— Ладно, не злись, кусок стали ни в чём не повинен, таким его сделали люди, но всё-таки он может многому научить.

— А оно мне надо? В гробу я видал такую науку.

— Ты забываешь, в каком мире сейчас пребываешь, здесь отношение к смерти не такое, как в вашем, тебе в первый же день пришлось убить хозяина данного клинка... ведь так?

— Нет, не пришлось. Я просто напал и убил, сожаления об этом тогда не испытывал, а сейчас и подавно.

— Всё так... всё так... — задумчиво пробормотал старик и вернулся к уроку, — А теперь, достань-ка из ножен свой скрамасакс да приглядись к нему повнимательней.

Сначала возникло желание его просто послать, однако удалось сдержаться. Потом мне стало вдруг интересно увидеть предмет, из-за которого всё началось, и через пару минут размышлений я сдался: "Любопытство не порок, а большое свинство. Делать нечего — надо смотреть, иначе любознательная хрюшка, засевшая в разуме, разнесёт голову к чёртовой матери".

Сконцентрировался — нож окутало марево и, постепенно сгущаясь, вскоре трансформировалось в белый, тягучий туман. На счету моего скрамасакса, по сравнению с саблей, убийств было больше, при всём при том — неприятия он не вызвал. Всё так же: в одно мгновение — множество жертв и масса хозяев, даже почувствовал самого себя. Однако в нём не было злобы, присутствовал лишь фатализм — некое ощущение неизбежности произошедшего.

"Обозначает ли это, что убийство может быть благом, как для убийцы, так и для жертв?.. — находясь в ступоре, размышлял я. — Вот оказывается, каким образом старик признал в моём ноже легендарный скрамасакс, очень полезную науку он мне преподал — очень полезную..."

— Постарайся слиться с оружием, прочувствуй его, позволь клинку управлять своим телом, расслабься, — возник в голове, глухой голос деда. Скрамасакс сам проделал всё и я, как бы находясь в трансе, перехватив нож обратным хватом, закружился по поляне захваченный волшебным танцем смерти.

С закрытыми глазами, полностью расслабившись и доверившись манипулирующему моими движениями скрамасаксу, я испытывал необыкновенные — радостные чувства. От нахлынувших эмоций счастье волной растеклось по телу. Минут через сорок, внезапно почувствовав тоску, остановился. Обливаясь потом, приводя в порядок дыхание, я осознал: "Это тоска моего скрамасакса по утерянному брату".

— Гром и Молния! Их было два. Нужно найти потерянный Гром, — прошептал сам себе, но дед услышал и пробормотал:

— Ты меня прямо пугаешь... Наверно, дело в том, что тебе дважды, перешагнув за порог, удалось сбежать из цепких лап смерти.

— Дважды?.. Ах да, совсем забыл. Дело было в далёком детстве — вскоре после того как откопал этот нож. Здорово меня тогда шандарахнуло. Неделю в себя приходил. Привиделись мне и ангелы и частокол с воротами, на залитом волшебным светом холме, только внутрь меня не пустили, а когда пальцы наконец-то разжали оголённые провода, я очень расстроился: "Как давно это было..."

— Э-хе-хе... Натаскай-ка милок ты воды. Похоже, намечается баня.

— Опять?.. — воскликнул я, моментально вспомнив эпизод из мультика Мадагаскар, где льву во второй раз достаётся транквилизатор и он погружается в нирвану. — Не буду пить твой квас, как ни уговаривай — не буду, — обозначив своё решение, отрицательно потряс головой.

— Ладно, ладно... не будет кваса, — ухмыльнулся дед, — Сегодня моя очередь "сказки рассказывать", да и задолжал я тебе, впрочем, сам всё увидишь. Марш за водой!

Глава 7. Татары

Пришедшие из леса охотники застали меня за этим занятием. Мальчишка стрелой рванул в дом. Беляш, держа в зубах здоровенного зайца, подбежал ко мне — хвастаться. Трофей действительно был огромным, размером чуть ли не с него самого. Я присел, потрепал зверю холку и рассеяно посмотрел на выходящего из дома чем-то озабоченного деда.

— Ну, что стряслось? — Обнимая волка за шею, прошептал ему на ухо.

— Заканчивай тут. Гости у нас объявились. Пойдём, взглянем на них. Вот, возьми себе в пару, — протягивая нож, отдалённо напоминающий мой скрамасакс, хмуро промолвил Прохор.

Пока дед собирался, Аникей бегал за боевым луком да стрелами, мне удалось накинуть глаз на новый клинок. В последнее время я старался дышать непрерывно, и зрение довольно быстро перешло в созерцательное состояние. Со слов старика — организм постепенно будет отключать моё эго от этого действия и вскорости полностью возьмёт на себя функцию перехода — я буду только давать побудительный сигнал.

"Увы — не Гром... до скрамасакса ему далеко, но тоже неплох, с интересной историей и обширным опытом. — А Молния его примет?.. — пришла неожиданная мысль, — Блин, что за бред. Это просто куски метала, а я тут рассуждаю об их взаимоотношениях, совсем крыша поехала..."

На вылазку отправились всей гурьбой. Пока пробирались по лесу, мальчишка кратко обрисовал ситуацию — возле гнилого болота, во время охоты, он увидел следы пяти конных и пройдя по ним обнаружил отряд. По всей видимости, татары — своих ищут. Вот, мы и пошли посмотреть на нежданных гостей.

А старикан — молодец, по буеракам идёт словно индеец, движения чёткие, выверенные, ни одного лишнего. Да и пацан не промах — от деда не отстаёт. Мне сразу стало как-то неловко — пру словно медведь, сучки хрустят, ветки всё в глаза норовят угодить — просто беда. Волк убежал вперёд. В пути старик всё сокрушался, что не успел познакомить меня с поршнями (местным видом обуви) одного великого охотника, доставшимися ему в качестве трофея.

"Ни чего себе! — это, какие могут быть перспективы, увидел суть любой вещи, прочувствовал её, осознал, как с ней нужно работать и в путь — красота". — Странно, но только сейчас до меня в полном объёме стал доходить смысл учения.

— Ну, теперь-то ты понял, чего лишилось человечество, пойдя по техническому пути развития, — словно читая мысли, неожиданно выдал старик. — Однако запомни, кто-то должен быть первым — оставившим опыт, и знания эти не обязательно будут верными. Так же надо учитывать — на бессознательном уровне мозг запоминает всё очень быстро, а исправляет ошибки учения медленно. Нужно быть весьма осторожным при выборе предмета с историей в учителя. Намного лучше самому создавать этот опыт, однако у тебя нет для этого времени. Без знающего наставника в постижении сути объектов не обойтись — скорее погибнешь, чем что-то постигнешь. Сильный предмет может тебя не принять, здесь кто кого, а это — пятьдесят на пятьдесят. Хотя, всё это лишь средства, не цель... — не перепутай.

— Почему у обоих клинков — моего скрамасакса и Гришиной сабли на счету множество жертв даже у ножа их будет побольше, а вызывают они противоположные ощущения? — пользуясь случаем, я задал вопрос.

— Сие достаточно просто. Всё дело в чувствах человека при совершении душегубства. К примеру, убийство ради развлечения и убийство ради спасения передают предмету противоположный посыл. Так, жертвоприношения младенцев, совершаемые в древности, отдавали светлую информацию ритуальному ножу, поскольку, жрецы были уверены, что поступают правильно и этим спасают людей от гнева богов. Но всё же, по сути убийства являлись бессмысленностью и самим убийцам несли лишь погибель. Смерть — неотделимая часть бытия.

Прибежал Беляш и, оглядываясь через плечо, потрусил вправо. Мы последовали за ним. Вдоль Ушны там, где недавно Аника запутывал следы, медленно двигался конный отряд, состоящий из пяти человек. Колоритные фигуры в полном боевом облачении были напряжены и чутко вслушивались в звуки окружающего леса. Тут, как назло, под моей кроссовкой громко хрустнула ветка, воины среагировали мгновенно — в наши кусты посыпались стрелы.

"Никого не задели. Вроде..."

Через мгновенье перед моим лицом резко появилась морда коня, я увидел блеск занесённой сабли, и вихрь неосознанных действий закружил сознание мощным водоворотом. Дальнейшее происходило без моего участия, на подсознательном уровне мозг сам выдавал команды конечностям и, что удивительно — справлялся при том на отлично:

Сближение с неприятелем. Тычок пальцами в глаза лошади. Вставая на дыбы, испуганное животное сбросило всадника. Отскок из-под удара падающего татарина. Рывок к ошеломлённому противнику. Всё — вынимаю нож из шеи врага. Знакомое ощущение — пронзённое горло, сердце толчками выдавливает кровь, а я нисколько не рефлексую по поводу очередного убийства, как-то так: "Если считать кабана, то это, получается, третий. Что же со мной происходит?.."

Осматриваясь, наблюдаю картину: на деда наседают двое, один уже пеший. Неподалёку — другой татарин, с торчащим из груди обломком стрелы, пытается отпихнуть от шеи нашего волка. Рядом остывает его товарищ — мальчишка попал тому прямо в глаз. Аника натягивает лук и всадник, атакующий старика, сваливается с лошади. Снова в глаз — снайпер, однако. Дед, своей дубовой, узловатой клюкой отбивает выпад последнего и, завершая движение, попадает ему прямо в висок. Слышится хруст проломленного черепа, воин падает плахой и тишина...

— Вот это удар! Научишь так же меня? — спрашиваю старика, увидев в лепёшку расплющенный шлем. Разбрызганные мозги вперемешку с кровью красочно дополняют сей натюрморт, зрелище, скажу вам — то ещё.

— Так, это... научил уже вроде как...

— Значит, ты его упокоил при помощи силы? Впечатляет... что же — будем стараться.

Лесное побоище заняло всего пару минут. Оставив меня с Аникой собирать трофеи, дед с Беляшом отправился в лес.

Пяток лошадей, личные вещи, оружие, несколько кожаных кошелей, всё, как и давеча, лишь один предмет, лежащий в мешке убитого мной противника, резко выделялся на общем фоне — это была катана (самурайский меч) в комплекте с заплечными ножнами.

"Странно, что она тут делает? Япония за тридевять земель. До страны восходящего солнца, в местных реалиях — как до луны. Или я чего-то не знаю, и такой тип оружия был распространён не только там, но, например, в Сибири?.. Что толку гадать, позже попытаю деда, авось объяснит..." — разглядывая меч, резюмировал я.

До чего же красивый клинок. Длинная рукоять, перекрученная кожаным шнурком, лезвие, на глаз, сантиметров семьдесят и никаких украшений. А вот, железо — дымчатое да с разводами, вроде, дамаск, хотя, могу ошибаться — данный вид стали с Японией как-то не вяжется. В отличие от вычурно вульгарной Касимовской сабли, катана — воплощала аскезу и благородство.

Кстати, дед, увидев у Аники трофейный клинок, попросил оружие закопать, предварительно выковыряв из рукояти рубины. Мальчишка хоть и нехотя, но согласился — это показалось мне странным, но с другой стороны — возможно суть Касимовской сабли была страшней чем у Гришкиной и старик, таким образом, решил её уничтожить...

Все дела сделаны, трупы утоплены, кони навьючены, трофейно-похоронная команда отдыхает. Прохор ещё не вернулся, а у меня в голове вовсю разбушевалась любопытная свинка — очень интересно узнать историю катаны, увидеть, как та попала на Русь.

"Ну, хорошо... одним лишь глазком, а если пойдёт что не так, сразу выброшу..." — не устояв под напором, соглашаюсь с внутренней хрюшкой глянуть на сущность оружия.

Если у скрамасакса была белая дымка, у сабли чёрный туман, то у меча проявилось голубое свечение: "Что обозначают все эти цвета и состояния? Туман и дымка практически идентичны, а вот свечение, хоть и слабое, это совсем другое. Надо поинтересоваться у старика — пусть объяснит, раз вызвался в учителя". — Катана оказалась старой — много с ней упражнялись, а вот убийств, я ни одного не почувствовал, была парочка самоубийств — сэппуку, в принципе, всё.

Как она появилась в этих краях, я так не увидел, поскольку, не понял каким образом из чувств, получаемых при открытии сути, выстроить чёткую картину истории: "Ещё один вопросик наставнику, — ставлю галочку, — Не забыть бы".

Повертев меч в руках, сделал пару известных оружию приёмов и, полюбовавшись на голубое свечение, с сожалением засунул клинок в ножны: "Что-то я побаиваюсь — вдруг какое проклятие, харакири это вам не хухры, надо дождаться деда..."

Ожидая разведчиков, я принялся анализировать обретённые знания: "Надо же, как просто всё оказалось. Проникновение в суть предметов довольно занятная штука, а перенятые от них навыки предыдущих владельцев это, вообще — бомба!"

Нет, я не видел историю вещей визуально — всё на уровне ощущений, так сказать, подсознательно. Мне одномоментно становились понятны чувства людей соприкасавшихся с этим предметом. Имена и лица, страны и веси оставались неизвестны. Я так же не был в курсе о времени, когда происходили те или иные события, но каким-то образом знал и мог повторить умения бывших владельцев.

За такими, вот, размышлениями меня и застал голос деда:

— Лежебоки, вставайте, пойдём. Вокруг всё чисто, у нас в запасе есть пара дней — пока этих не хватятся. Там уж, отряд поболе пошлют...

Чуть погодя мы тронулись в путь.

— Учитель, — впервые услышав такое обращение, Прохор удивлённо приподнял брови и пристально глянул, однако смолчал. Я продолжил, — Как увязать между собой гармонию с природой и убийство её творений?

— Очень просто. Творец любит свои создания, посылая им неизбежную смерть в час, когда они наиболее к тому готовы.

Не поняв смысл сказанного, лицо моё приняло вопросительное выражение, это заметив, старик шире раскрыл свою мысль:

— Кто-то в дальнейшем натворит таких дел, что безвозвратно убьёт бессмертную душу. Кто-то совратит невинного, тем самым уничтожит не только свой дух, но и дух ближнего, примеров множество. Уже всё написано, однако человек, имея свободную волю — сам выбирает свой путь, и за него держит ответ. Господь лишь знает, чем закончится жизнь, и в своей любви, смертью вручает возможность исправиться. Запомни, твои личные чувства испытанные тут, за гранью свидетельствовать будут за или против, оправдывая или осуждая, так что, согласовывай поступки и мысли с совестью — это глас Божий данный нам для вразумления.

Ответ заинтриговал, но у меня остались вопросы, и я перескочил на другую тему:

— Объясни, почему аура вещей столь различна, у одного дымка или туман у другого свечение?

— Свечение, говоришь... — задумался дед, — А где ты видел такое, не просветишь старика?

— Вот у неё, — остановив лошадь, я достал из баула катану.

— Необыкновенный предмет, светлый, благородный... — вынув из ножен клинок, растеряно пробормотал дед. — Обычно свечение можно зреть у людей, чем праведней человек, тем сияние интенсивней, расцветка зависит от характера, наклонностей, состояния организма, много от чего.

Свечение имеется у животных и птиц, у хищников оно слабее. У предметов — большая редкость, оно передаётся исключительно от хозяина — владелец вещи должен быть очень силён. Даже у твоего скрамасакса белая дымка, дымка — нейтральное состояние, туман — злоба, сияние указывает на добро. Это грубо, на практике же — всё перемешано — присутствует и то и другое и третье. Однако зло, добро, представления весьма относительные, выдуманные людьми для собственного в чём-либо ограничения, или соответственно, к чему-либо стремления, так сказать, установленные правила. В природе таких понятий попросту нет.

— То есть, увидев ауру человека, можно понять кто перед тобой?

— Конечно.

— Так почему, сколько я ни старался не смог её разглядеть?

— А с муравьями ведь вышло?.. — в ответ я кивнул.

— Запомни, чем сложней организм, тем труднее увидеть его ауру. Тренируйся в созерцании и у тебя всё получится.

— А какая она у меня?

— Белый туман. Подобная картина появляется за несколько часов до кончины, причём, у всех она одинакова, белый — цвет смерти, после гибели тела освобождённая от плоти душа имеет точно такой же оттенок. Я, в момент нашей встречи, вообще, принял тебя за нежить, но внимательней разглядев, понял — не всё тут так просто...

Я догадался, о чём тот говорит, поскольку, в последних снах выглядел именно так — густая, белая дымка в форме земного тела.

— Скажи мне ещё — как попал сюда этот меч?

— Сам-то не увидел?..

— Не-а...

— Эта катана, некогда принадлежала Сиддхартху Гаутаме, он больше известен под именем Будда. Неспроста она у тебя появилось, а как здесь оказалась — не важно. С опытом научишься из полученных от предметов чувств, формировать образы, образы трансформировать в слова, а из слов извлекать информацию. Силы, замешанные в этой истории, настолько могущественны, что просто невероятно.

Так, за разговорами мы и подъехали к нашей поляне.

— Аникей, топи баню, а мы пока разберёмся со всем этим, — распорядился дед, указав на загруженных лошадей.

Переделав неотложные дела, пообедав вчерашней гречневой кашей и запив её молоком, всей гурьбой направились мыться. Знатно попарились, несколько раз ныряли в запруду, веники сегодня были берёзовые, в общем — красота...

Позже, сидя на завалинке под звёздным небом при свете горящего костра, старик начал разговор:

— Знаешь, у меня за достаточно долгую жизнь, не было учеников — ты первый. Аникей?.. Не его это, он — воин. И я просто обязан задать тебе верное направление, но поскольку, времени нет — придётся воспользоваться ускоренным методом. Его называют цыганским. Произнося ключевые фразы, дотрагиваясь, я буду передавать тебе энергию с мысленным посылом к последующим действиям. По-вашему — запрограммирую на получение информации.

Сейчас я открою сознание, но не всё, а только ту его часть, что необходима и ты почерпнёшь нужные знания. Предупреждаю — будет не просто одномоментно переварить весь объём. Не переживай, у тебя должно получиться. Впоследствии сам, постепенно, во всём разберёшься. Я тоже при контакте с твоим разумом взял только то, что лежало сверху, так сказать, очевидные и общедоступные в будущем знания.

Теперь, соберись и одновременно расслабься, главное не повредиться умом. Ещё раз повторяю — ты справишься.

Сказав это, дед сильно сжал мои запястья, и пристально глянул в глаза:

— Смотри внутрь, прямо в голову.

Так... — хорошо... — увидь меня, как свечу, не моргай, отключи внутренний гомон, направив поток энергии, я тебе помогу. — На этих словах, его ладони стали горячими и мысли меня покинули.

— Уже лучше, — ободрил старик и отпустил мои руки.

— Увидь... — повелел он и снова дотронулся. Вновь ощутив жар, я моментально оказался в состоянии изменённого сознания — перед глазами вспыхнула аура деда, она переливалась всеми цветами и представляла собой удивительное зрелище: "Просто поразительно..."

— Молодец, теперь, не изменяя фокусировки, посмотри вокруг, — возник в голове голос учителя, и я снова почувствовал тепло прикосновения.

Я огляделся: дед, Аника, трава, деревья... — вдруг стали излучать слабое, разноцветное свечение. Оно, постепенно увеличиваясь, становилось всё более и более насыщенным. Разные градации синего, жёлтого, красного и зелёного, подсветили округу. Из тьмы окружающей пламя проявились неяркие очертания леса, дома, бани, сараев — всего...

— Продолжаем... — глухо донёсся до сознания голос, — Смотри на меня, я готов передать историю своей жизни вместе с накопленными знаниями.

В район солнечного сплетения следует сильный толчок, и меня, почти так же как в детстве, прошивает мощный разряд тока. От удара, не шелохнувшись, я застываю. Тут, сметая всё на пути, в мозг устремляется мощный поток информации, кружа разум в безумной пляске различных историй, знаний, умений...

Очнулся я на следующий день, ближе к обеду. Сколько всё продолжалось — судить очень сложно. Да... прожив долгую дедову жизнь, я стал совсем другим человеком...

Нет, всё же остался прежним. Житейский его опыт и мудрость не наслоились на мои, сознание под себя не подмяли, их будто бы положили кучкой, и в любой момент можно было там пошишиться, почерпнув бесценные сведения.

Однако наблюдались и минусы — появилось стойкое ощущение усталости. Пока продолжался контакт, где я только не побывал, начиная с Кольского полуострова, заканчивая Поднебесной.

Некоторые эпизоды, вообще, удивили — Прохор Алексеевич пару десятилетий провёл на Афоне в ученичестве у какого-то старца. Этот момент, вызвав когнитивный диссонанс, не на шутку заинтриговал.

"Надо же, я считал деда язычником — поклонником Рода. Впрочем, он это отрицал, однако — в доме икон не было, молитв от него я не слышал, не видел и чтоб он крестился, да и много всего..." — для средневековья, согласитесь, мягко говоря — нестандартно. — "Может, учитель первый в своём роде все религиозный экуменист. Хотя, кто-то задал ему этот вектор, значит не первый, а один из..."

"А может, к культу данное учение, вообще, не имеет отношения?.. Что же... — вполне вероятно. Уроки его больше похожи на некую своеобразную науку..."

Вот, из таких дум меня и вырывал в реальность голос:

— Ну, ты как?.. Очнулся? — с этими словами, вошедший садится на ложе. — Дай-ка я на тебя полюбуюсь, — старик положил ладонь мне на лоб и пристально глянул в глаза.

— Всё нормально... — на этой фразе внезапно накатила слабость, и я провалился в бездну.

* * *

Меня подхватил сверкающий смерч, завертели потоки света и с бешеной скоростью понесли на встречу с неизвестностью. Резкая остановка, яркая вспышка и я оказался в палате реанимации, на этот раз, находясь в своём собственном теле, окружённый медицинскими приборами. С болью вгрызаясь в измученный мозг — прозвучал монотонный писк, вызвав приступ тошноты — моргнула какая-то лампочка.

Из приоткрытого окна, на долю секунды опережая медицинский персонал, влетел огромный ворон, знакомый по предыдущему сну.

Мощный удар клювом в висок, струйка крови, крик санитарки. Вновь, сверкающий смерч, бешеная скорость и я — весь в холодном поту, на дедовой лежанке, тяжело дыша, пытаюсь взять себя в руки.

* * *

"Что это было? Как такое возможно?" — закружились вопросы, и сразу же, из глубины мозга, из дедовой кучки знаний — последовали ответы:

Перенос сущности возможен на расстояние — как во времени, так и в пространстве, но это опасная штука, так как можно либо навсегда зависнуть в сверкающем вихре астрала, служащего прослойкой между мирами, либо не найти дорогу обратно...

"А ведь птица — пыталась меня убить", — ворона я узнал, точнее, из подсознания появилась информация о встрече Прохора Алексеевича с одним из близнецов, как и скрамасаксов птиц тоже было две, Хугин и Мунин — "мысль" и "память" спутники одноглазого Одина. Кто из них прилетал — осталось загадкой.

Решив, что больше о данном происшествии мне пока не узнать, постепенно успокоившись, вновь переключаюсь на дедову историю. Афонский период его жизни, заинтриговав, отпускать не собирался:

Получается — монахи не просто тупые религиозные фанатики, как я раньше предполагал, и по всему выходит, что вся ихняя жизнь подчинена одной только цели — соединение с Богом, а если по дедовски — с природой. Пост и ночные бдения необходимы как для измождения тела, призванного помочь в мысленном молчании, так и для накопления энергии. Целомудрие — дабы напрасно её не расточать, ведь, в кульминации близости выбрасывается мощнейший поток силы, способный на создание новой жизни. Оказывается, многие люди бессознательно накапливают эту самую силу, даже не подозревая о её существовании, а поскольку, душевный резервуар не бездонен, то они находят единственный для себя способ её выхода — пускаются во все тяжкие. На этом свойстве организма и были построены древние колдовские ритуалы, имеющие в своей основе состояние экстаза.

Православный монах, бывший учителем Прохора, как я понял, называл накопление энергии — стяжанием Духа Святого, но возможно — это не так, поскольку информация на данную тему была несколько запутана, речь там шла не только о накоплении, но и о каком-то её изменении.

Последующее посещение дедом тибетского монастыря со странным названием "Дворец матери и сына" подтверждает идентичность различных духовных практик, ведь, обеты православных монахов почти полностью перекликаются с буддийскими обетами Махаяны. В обоих случаях итог пути, по сути, один и тот же — соединение с Богом.

Из таких, вот, философских рассуждений меня и вытащил вошедший:

— Пошли обедать болезный, полдень уже, а он тут разлёгся словно прынцесса...

"Ну, что же — пора вставать".

После обеда состоялся небольшой разговор.

— План следующий — завтра собираемся и послезавтра, рано утром, выдвигаемся в стольный град Владимир, затем, посетим Волосово — надо разузнать о скрамасаксе подробнее, а дальше... — дальше решим по обстоятельствам. Сейчас можешь отдыхать, вот, в принципе, всё, — огорошил меня старик и хотел было исчезнуть.

— Постой, — я не дал ему закончить беседу, — Дозволь кое-что рассказать, да узнать твоё мнение. Дед, вопросительно приподняв брови, замер, уставившись на меня.

"А что это вы на меня так смотрите, отец родной? На мне узоров нету и цветы не растут", — всплыла в сознании фраза известного фильма, я улыбнулся, но под напором хмурого взгляда стушевавшись, стал мямлить, соображая с чего бы начать:

— Значит так... это... Сны мне сняться странные, про первые ты уже знаешь, однако появилось их продолжение...

В незамысловатой форме я пересказал ему два последних, сделав акцент на участии в них ворона, да на моих ощущениях при попадании в сегодняшний, который являлся не совсем сном, а скорее — видением.

— Как тебе удалось пересечь астрал? — Ума не приложу — рано ещё. Дальше. То, что это одна из птиц Одина, как я понял, ты уже догадался, не принципиально кто из них, а вот сама фигура скандинавского бога подтверждает мои мысли и это очень тревожит... — нагнав жути, о чём-то размышляя, старик ненадолго примолк.

— Один, не совсем бог, — вынырнул дед из дум, — То есть — он совсем не бог, просто очень древний и сильный шаман, достигший тёмного уровня и пользующийся энергией разрушения. К примеру, Будда тоже человек превознесённый потомками как и Один в ранг бога, но играющий на другой — светлой стороне, — подбирая слова, медленно выговаривал он.

Повисла пауза и я, было открыл рот для очередного вопроса, но дед его предвосхитил:

— Как я уже говорил — в природе нет ни добра, ни зла. Однако существует энергия, выделяемая при созидании: вырабатывают её растущие деревья, воздух, тихий ветер, да и сама земля — ей пользуюсь я. Так же имеется — сила разрушения: это ураганы, землетрясения и так далее, она намного мощней — применяют её тёмные. Впрочем, заряд любой силы можно изменить как в одну, так и в другую сторону, но об этом позже, тебе ещё рано...

— Секундочку, почему про Одина нет в той информации, что ты мне передал?

— По поводу его — это лишь моё предположение, а дал я тебе исключительно неопровержимые факты, которые трудно оспорить, да и одномоментно не вместить всего объёма знаний накопленных за века, как ты говоришь — крыша поедет. Не перебивай. Повторюсь — это лишь мнение, основанное на личном опыте и на свидетельствах очевидцев дошедших до нас — не более.

Давай, вернёмся к нашим баранам: Один ради получения мудрости пожертвовал глазом, и боюсь, в достижении цели ни перед чем не остановится. Если это он заварил кашу, тогда дело дрянь. Не многие способны на доставку скрамасакса и тебя, как его обладателя, из реальности в реальность, Один — один из них. Пытаясь убить тебя там, он стремится обезопасить себя здесь, вы с скрамасаксом как-то связаны и нож последует за тобой туда, куда бы ты ни отправился.

На этих словах я непроизвольно дёрнулся.

— Не переживай, — заметил моё движение дед, — Думаю, тебе там помогут, так же как тут, видишь, появилось оружие Будды, да и я, старый, ещё кой на что сгожусь... всё будет хорошо. Сейчас отдыхай — мне надо подумать.

Послонявшись по окрестностям, и не найдя Беляша, я подошёл к ковырявшемуся с телегой мальчишке:

— Ну что, Аника — воин, помощь нужна?

— Не, не надо — сам справлюсь.

— Помню, ты говорил, что умеешь сопротивляться отводу глаз, не поделишься ли? — задав вопрос, сажусь на корточки рядом.

— Отчего нет, слушай, — медленно выговорил пацан, выбивая клин из ступицы. — Отвод глаз он, ведь, как действует? — пытаясь снять колесо, промолвил он.

— Давай, всё-таки помогу. В теории, как действует отвод глаз — мне известно. Посылаешь энергию на участок ауры, в районе головы с голубоватым цветом — отвечающим за зрение, тем самым визуально себя блокируешь, — выудив из подсознания дедову информацию, её озвучил.

— Ну, да — так оно и есть, только, если человек смотрит на мир созерцательным взглядом и видит истинный облик окружающего, как говорит дед — аурю, то на нём отвод глаз не сказывается.

— Не аурю, а ауру — грамотей. Значит, получается, что ты постоянно пребываешь в этом состоянии? — удивлённо, поинтересовался я.

— Что ты? Только когда чувствую какой-то подвох, тогда в него перехожу, и то, не всегда получается, да и долго это. Вот дед — он постоянно.

— Понятно... — протяжно произнеся слово, я закончил разговор, готово, колесо снято. — Пойду, пожалуй, не буду мешать.

Спросив разрешения у старика на покопаться в трофеях, зашёл в амбар и приступил к подбору снаряжения. Мой внутренний хомяк в полном восторге, упал на спину и задрыгал лапками. Приступим: "Сначала обувь", — нашлись хорошие, почти новые сапоги из рыжей кожи, не очень высокие — самое то.

"Примерим... — как раз. Дальше — портянки и пару запасных в седельную сумку".

Нужны штаны для конной езды, да и так ходить, мои в нескольких местах успели порваться: "Ага, вроде не плохие — должны подойти".

"Отлично. Необходима куртка... Вот, что-то подходящее. Нет, не куртка, скорее плащ, полностью обшитый металлическими пластинами, от пояса идёт как бы юбка, видимо, для защиты ног всадника. Длинновата — не беда, дабы не мешалась, обрежем". — Взял ножик, чик и готово — неплохо получилось.

Примеряю наплечники: "Нормально, движения, вроде, не скованны — привыкну".

Почти новая войлочная штука с медными пуговицами, напоминающая укороченную католическую сутану: "Зима не за горами, тоже берём — пока в сумку".

Есть кожаные перчатки, практически краги с железными пластинами почти как на куртке: "Туда же".

"Что-то на голову... — не то, не то, — продолжаю общаться с довольным хомяком, — А вот это — самое то — лисья шапка с хвостом — брутальный головной убор, у покорителей дикого запада были похожие, — Здорово!"

Облачившись и проверив как всё сидит — остался доволен. Из оружия, помимо ножей и катаны, возьму щит, копье, да шестопёр пригодиться. Лук надо выбрать постарше, чтоб с опытом — ему предстоит меня обучать, кольцо для стрельбы, наручи...

"Вроде, всё. — А это что? — ножи в ножнах с креплениями для предплечий, — Берём только ножны. Предварительно надо показать это добро деду — пусть одобрит, сам я — боюся. С одеждой и доспехами коннектится не собираюсь, а вот, с инструментами смерти — придётся".

"Необходим походный набор. Спальников, наверняка, здесь ещё нет, но подходящие шкуры найдутся, значит, сошьём".

Топорик, моток верёвки, аркан, котелок, ложка, кремний с кресалом, две фляги, мешок для личных вещей...

Хомячок, полностью удовлетворённый, притих, а проснувшаяся жаба стала требовать ещё да ещё. Послал её матом — не люблю земноводных. Сложив сокровища в сумку и заполнив мешок, экипировался, приладил наплечные ножны, через плечо нацепил катану: "Да... тяжеловато выходит, хотя, движениям ничего не мешает, значит — с весом придётся свыкнуться".

Взяв бараньи шкуры, пошёл искать нитки с иголкой. Увидев мой новый имидж, Аника, широко разинув рот, где стоял — там и сел. Немного придя в себя, он не проронив ни слова, пулей устремился к амбару, я же, поднялся по ступеням в дом.

"Интересно, что у него из этого выйдет... барахла осталось там — предостаточно".

Глава 8. Поглотитель душ

На следующий день — накануне отъезда, старик отослал меня в недалёкую рощицу, дабы я плотнее познакомился с оружием. А так как молодые берёзки росли там слишком плотно, мне попутно поставлена была задача — их проредить.

Полностью облачившись, взяв оба ножа и катану, обдумывая на ходу дальнейшие действия, я шёл по тропке меж могучих сосен. По утрам, день за днём, становилось всё свежей и свежей — осень неумолимо входила в права. Деревья как в сказке, обрядились в золотые убранства, холодное солнце играло с редкими облачками, чирикали птички, ветвями шумел древний лес.

Добравшись до места, я присел на пенёк — достал скрамасакс, катану и начал их гипнотизировать. Через пятнадцать минут, поняв причину неудачи, отложил нож, сконцентрировавшись исключительно на мече. Спустя недолгое время появилось свечение. Переключаясь на окружающее — чуть не потерял картинку, но справился и, взяв левой рукой скрамасакс, в правой была катана, увидел их одновременно. Впечатляющее зрелище явилось взору: на фоне неяркой ауры деревьев, свечение меча и клубящийся белым туманом нож, просто завораживали. При касании друг друга меж клинками, голубоватыми огоньками, проскакивали искры и выглядели те чрезвычайно ярко.

Мне, вдруг стало абсолютно ясно, я с ними и они между собой, определённо, подружимся и наверняка сработаемся. Тем временем, постепенно становясь пустой, голова освобождалась от мыслей и в какой-то момент, почти одновременно, мне удалось уловить суть их обоих. По природе своей меч и нож, словно инь и ян были противоположностями чего-то единого. Как невозможно описать словами боль, так и тут, ощущения не передать...

Возникло желание действовать, я вскочил и, полностью расслабившись, отдался в руки учителей. При соприкосновении клинков со стволами, из ладоней непроизвольно выходила энергия, передавалась оружию и оно, будто горячий нож через масло, проходило сквозь древесину — сопротивление не ощущалось.

Я то подпрыгивал, снося лишь макушки, то приседал, срубая берёзки под корень, то кувыркаясь по получившейся просеке, колол в разные стороны. Пляска стали захватила меня — без остатка. В себя я пришёл часа через два, огляделся — от рощицы остались ровные ряды уцелевших деревьев.

— Круто... — не находя других слов, заворожённо смотрю на результат и прислушиваюсь к внутренним ощущениям. Хоть пот и стекает ручьями, но усталости нет, дыхание ровное, а также присутствует чёткое ощущение — я смогу повторить это сам — совершенно без помощи:

— Проверим...

— Получилось! — через пятнадцать минут, глядя на дело своих рук, констатирую я. Только на этот раз — и усталость и отдышка, ни куда не подевались. Переваривая открывающиеся возможности, отправляюсь в обратный путь.

На следующий день, рано утром, цыганским табором, мы тронулись в сторону стольного града Владимира. Дед взгромоздился на загруженную под завязку телегу, мы с Аникеем, гоня небольшой табун, состоящий из четырёх лошадей да коровы, отыгрывали роль американских ковбоев. Старик говорил — в городе большую часть барахла продадим и дальше пойдём налегке. Волк сразу же убежал. Так и ехали, пока ближе к обеду не случилось одно занимательное событие, приоткрывшее тайну моего скрамасакса.

Только дорога, с небольшой лесной полянки, попыталась нырнуть в густую тень леса, как пронзительно прозвучал залихватский свист и перед мордой моей лошади упало подрубленное дерево.

Конь от рухнувшего ствола, словно чёрт от ладана, шарахнулся и вихрь неосознанных действий во второй уже раз завладел моим телом:

В последний момент, на автомате, ладонью отбиваю летящую в лицо стрелу и одновременно, другой рукой мечу нож в косматого мужичка: "Минус один".

В седле я всё же не удержался и в полёте, успев достать скрамасакс, кувыркаюсь за ближайшую ель. По щеке стекает кровавая струйка: "Задели разбойники...— мазнув пальцами по ране, чуть успокаиваюсь, — Не страшно — царапина".

Выглянув из укрытия, замечаю здоровенного амбала, тот, с высоко занесённым топором несётся на опешившего Аникея. Парнишка лихорадочно возится с луком, у него это, получается, прямо сказать — не особо, и становится ясно — мальцу не успеть.

Бросок, скрамасакс, пронзая кольчугу, глубоко уходит в широкую бандитскую грудь. Жуткий визг — мужик у всех на глазах, заваливаясь, иссыхает как мумия, на землю падает уже обтянутый кожей скелет. Время останавливается, зрители в шоке, секундное замешательство и разбойники с безумным криком разбегаются в стороны.

Полянка пустеет, повисает гнетущая тишина, однако через мгновение, вместе с предсмертным храпом раненной лошади, слух ко мне возвращается — лес вновь привычно шумит. Животное, недолго помучившись, испускает дух и замирает.

Подхожу к трупу злодея:

— Ни хрена себе! — зрелище впечатляет. Иссушенная кожа плотно обтягивает череп, одежда бандиту стала вдруг велика, сведённые судорогой руки, на лице непередаваемая гримаса боли, а завершают сей натюрморт — пустые глазницы.

— Что это было? — сглатывая слюну, лопочет мальчишка.

— Вопрос не по адресу... Прохор Алексеевич, помогите разрешить замешательство? — разглядывая место засады, кричу старику. Картина живописная: с краю опушки — телега, рядом с ней, в страхе, сгрудились кони, чуть дальше — невозмутимо пощипывает травку корова, два разбойничьих трупа и одна мёртвая лошадь.

— Не спокойно опять на дорогах, тати вновь расшалились, вот же изверги — коняшку за что?.. — поглаживая убитое животное, изрекает дед. Немного посокрушавшись, он направляется к нам.

— Поглотитель душ... — рассматривая вынутый из мумии скрамасакс, задумчиво бормочет старик, — Мне казалось, что это сказка, однако... вон, как выходит.

Повертев нож, Прохор с усилием, открутил голову ворона с каменной ручки оружия, и на его ладонь вытекает ртуть. Хмыкнув, дед произносит:

— Как я и думал, — стряхнув содержимое обратно, он закручивает рукоять. — Теперь понятно, почему в сущности скрамасакса стёрт значительный кусок памяти... — бубнит в бороду Прохор, — Могу с большой вероятностью предположить, что в деле замешан Волос — Вотан — Один — змей....

В тишине проходят несколько тягучих секунд и я, наконец-то вынырнув из прострации, интересуюсь:

— Постой, почему с кабаном такого эффекта не наблюдалось?..

— Хм... странно, а косого ты им порешил? — уточняет растерянный дед.

— Нет, Гришка ножик мой выбил — пришлось воспользоваться его тесаком.

— Э-хе-хе... — крякнув, старый выдвигает очередную гипотезу, — Хоть это и спорно, но существует теория, что у животных нет душ, в отличие от человека, они двусоставные. В них, также как в растениях, присутствует лишь тело и дух. Люди же, являясь трёхсоставными, состоят из души, духа и плоти. Если данное утверждение верно, то выходит, что поглощать, собственно, нечего — как-то так.... Однако — этот момент достаточно скользкий, возможно — нож настроен исключительно на человека. Всё может быть...

Позже я узнал, широко известную в узких колдовских кругах, старинную легенду. Давным-давно, некий, то ли бог, то ли шаман, скорее — второе, выковал меч способный поглощать души убитых им людей и делиться силой в них заключённой с хозяином. Учитывая специфику профессии, маг, благодаря своему изобретению стал почти самым сильным. Однако позднее, этот тёмный колдун был повержен кем-то из светлых собратьев, после конфуза кладенец исчез и секрет "поглотителя душ" так и остался сообществу чудодеев — неведом.

В итоге, на поверку, оказалось всё значительно проще — чем предполагалось. И учитывая ранее полученную информацию, пазл практически сложился: будучи раненым Перуном, Один — Волос подобрал оружие и смастерил из него "поглотителя душ", приготовив тем самым, или для использования против бывшего хозяина, или для другой какой каверзы, какой?.. — нам и предстоит разгадать. Это вкратце, я может, что перепутал, поскольку, дед объяснял витиевато, но вроде — всё верно.

Ещё Прохор поведал — ртуть, по древним поверьям, в ничтожных количествах присутствуя в организме, является связующим звеном между духом и телом. При физической смерти ртуть распадается — душа освобождается, на этом этапе подключается скрамасакс и более значительная масса жидкого металла, с лёгкостью впитывает в себя дух умершего. Скорее всего, в рукояти ножа-близнеца, находится сера. Поскольку, ртуть содержит и символизирует воду да воздух, а сера, соответственно, землю с огнём, то при соединении всех четырёх стихий, напитанных множеством душ, возможно, нечто невероятное...

И самое скорбное, ну, лично для меня, это то, что вся суета, действительно происходит из-за ножа, а от него не избавишься — как-то вечером, в сердцах, зашвырнул я скрамасакс подальше, однако на утро тот преспокойно лежал в своих ножнах. Сейчас же стало предельно ясно — за этим поглотителем, соответственно, и его хозяином, то есть мной, могущественные враги рода человеческого устроили натуральную охоту.

Под конец повествования старик произнёс:

— Надо искать Гром — нож близнец твоей Молнии... — как-то так...

И вот, после зрелища показанного нам скрамасаксом мы приходим в себя.

Наконец, выбравшись из состояния задумчивости, старик протянул мне "поглотителя душ" и сказал:

— Планы меняются, в Волосово не поедем. От Владимира пойдём на Урал, там живёт мой старый знакомый он, думаю, сможет помочь во всём разобраться, да и Сирин тащил тебя, вроде, туда же. Попробуем сыграть на опережение — сделаем ход конём... — я улыбнулся, вспомнив эпизод из фильма "Джентльмены удачи" — лошадью ходи, лошадью.

Трофеев, в этот раз, практически не было. Нашли пару дрянных топоров да собрали с десяток стрел — к трупам не прикасались. Через час, увидев подходящую полянку, сделали привал. Мальчишка занимался животными, я, натаскав дров, развёл огонь и поставил кипятиться воду. Дед, всё это время, сидел с закрытыми глазами, тихонечко подвывал и монотонно раскачивался.

* * *

Отварив мясо и закинув перловку в котёл, легонько помешивая получившуюся кашу, я как-то незаметно выпал из реальности. Опять серебряный вихрь, огромная скорость и всё та же палата. Моё безвольное тело лежит на кровати, в углу — медсестра что-то читает, окна плотно закрыты, а на столе, у изголовья — букет.

"Странно, кто мне цветы притащил? Словно я барышня... стоп. А может уже труп?.. Нет, вроде не умер, вон сердце, как бьётся, — рассматривая медицинские приборы, прихожу к однозначному выводу.

"Странный букет", — размышляю, подлетая к столу.

— Мерзость, — вырывается возглас, и я умудряюсь столкнуть вазу на пол. Она падает, разбивается тысячью мелких осколков, цветы рассыпаются...

* * *

Облом — дальнейшего я не увидел... Вновь серебряный вихрь. Из мира грёз, или, что вероятней, реальности будущего меня вырвал Аника.

— Хватит, — хриплю, выныривая из очередного видения, — Довольно... ты из меня всю душу так вытряхнешь...

Малец, прекратив трясти мои плечи, резко отскакивает да истово крестится...

"Во, как бедного вставило — набожности за ним я до этого не замечал".

Через пару минут, понадобившихся нам обоим, для окончательного прихода в себя, мальчишка, рассказал, что он пережил:

— Управившись с конями, подхожу к вам, а дед, словно болванчик, подвывая, качается. Ты, закатив глаза, мешаешь кашу, ну, я и подумал, что скрамасакс забрал ваши души...

— Да, дела... — почёсываю череп. Между-прочем, Прохор, до сих пор, с закрытыми глазами сидит да мычит.

Каша всё же чуть подгорела, но, тем не менее, была очень вкусна. Когда мы уже доедали, дед вышел из транса, и как ни в чём не бывало, начал бурчать:

— Значит, сами жуёте, а старику?.. Ну, что нынче за молодёжь?.. — Пришлось отвлечься, наложить и ему.

Пока я этим занимался, Аникей поделился с дедом своими переживаниями. Прохор, взяв парящую кашу, промолвил:

— Рассказывай...

Кратко, обрисовав очередное видение, я, в свою очередь, тоже попросил объяснений.

— Э-хе-хе... — в ответ крякнул учитель, — В будущем — тебя хотели убить... цветы, с твоих слов, были темнее Гришиной сабли, и от них веяло смертью, а каковы они были, так сказать, визуально?..

— Небольшие нежно-розовые бутоны, больше всего напомнили сильно раскрывшийся почти вывернутый колокольчик, на стебле их находилась целая гроздь, листья широкие, мясистые, в принципе, растение достаточно милое, однако вызвало оно отвращение.

— Вроде, как — "Горный лавр", — выдвигает версию дед, — Цветки его ядовиты, и наслаждение их ароматом приводит к печальным последствиям — к внезапной остановке сердечка, а если, плюс ко всему, тот напитан проклятием!.. Ну, объяснять смысла не вижу. Ты поспел снова вовремя. Как у тебя такое выходит — не знаю. Обыкновенно на попадание в астрал уходят десятилетия, а пересекать его могут, вообще, единицы...

Я тут, в очередной раз пытался мысленно связаться с коллегой, — перескочил старый на другую тему, — Но, увы, вновь неудача — мне кто-то мешает.

Поняв, что мычание да раскачивание каким-то образом связано с упомянутой учителем телепатией я, было, хотел разузнать о его операторе сотовой связи — уточнить технологию, однако дед, осадив меня фразой:

— Потом научу, — продолжил, — в Волосово точно нельзя, хоть вместо капища сейчас и стоит Николо-Волосовский женский монастырь, но судя по всему, нас там ждут, и думаю, добром это не кончится.

Глава 9. Владимир

Наконец-то мы достигли Владимира, со стороны реки, взирая на мир с высокого холма, город смотрелся — величественно, будто мощь земли русской застыла в камне. Из-за бордовых, кирпичных стен, словно взлетая, устремились к небесам, контуры Успенского и Дмитриевского соборов, обрамлённые сверкающим на солнце золотом — куполами маковками. Дед заплатил пару медяков, и огромный плот перевёз нашу ватагу на другой берег Клязьмы.

— Как же татаро-монголам удалось взять такие неприступные стены? — задал я вопрос улыбающемуся старику.

— Каким таким монголам? Татары были, ногайцы, косопузые, да наёмники из норманнов. Монголам до этих мест добираться не приходилось.

— Косопузые это кто? — заинтересовавшись словом, продолжаю расспрашивать.

— Рязанцы, они под кушаком частенько топор носят, от того и кажутся косопузыми. Город же на меч не раз брали, и ежели про Дюденево нашествие твой интерес, то в тот раз свара была между князьями Дмитрием и Андреем — сынами Александра Невского, а татарам с викингами лишь бы пограбить, некрасивая история вышла — весьма кровавая разборка. Андрей привёл ногайцев Дюденя, наёмников из норманов кликнул, ну, и Рязанцы сами вызвались в помощь — по традиции. Позже, Владимирцы Рязань в ответку пожгли, да что там... забылось уж всё. Не простые взаимоотношения у Владимира с Рязанью, то эти тех спалят, то те отомстят.

Я вновь недоумённо посмотрел на учителя, он нахмурился, но всё же продолжил вводить меня в курс местных реалий:

— А если ты имеешь в виду Тохтамыша, то тут, опять без косопузых не обошлось. Олег — князь Рязанский, лично показал хану броды, говорят — попросил того после разорения Москвы заглянуть и во Владимир. Ваше представление о наших временах больше похоже на бред и такое ощущение, что историю специально извратили...

Плот ударился о берег, мы занялись животными, и разговор прервался: "Как мало я знаю о своём народе и крае, надо обязательно поговорить со стариком на эту тему подробнее".

Переночевали в посаде, на постоялом дворе. Решив первым делом, избавится от скотины, рано поутру, оставив стеречь наше богатство Анику, мы с дедом погнали животину на торг. Скотский рынок и харчевой, был рядом — на Студёной горе, ремесленный же находился за стенами — в городе Мономаха.

Торжище представляло собой яркое зрелище: ряды телег, с которых окрестные крестьяне продавали всё выращенное на своих землях, огромный загон со скотиной, где хозяева нахваливали животных, завершали эту живописную картину, снующие туда-сюда коробейники, со всякой снедью и разной мелочью. Гомон стоял страшный. Я даже не предполагал увидеть здесь такую уйму народа и самое оживление наблюдалось именно в скотском угле.

Прохор вновь обломил парнишку — забрал у него, ранее принадлежащую Касиму лошадь — Машину, попутно заметив, что она ценнее всех наших коней вместе взятых, а деньги в пути — пригодятся. Мальчишка, хоть нехотя, но согласился. У меня возникла параллель с рубиновой саблей и как в том случае показалась данная просьба странной, но я вновь промолчал, поскольку, животное и впрямь смотрелось достаточно дорого.

Корову дед продал сразу и как сказал — за хорошую цену, а вот к коням, мне показалось, народ боялся даже подходить. На торг, старик выставил только две лошади, однако самых симпатичных, Касимовскую и Гришкину. Побродив по рынку и поприцениваясь к скотине конкурентов, я пришёл к выводу — старик бесстыдно демпингует.

В общем, бурёнку было не жаль, купившие её крестьяне, оказались столь счастливы, что людская радость с лихвой перебила не полученную выгоду, видимо, за такие деньги они рассчитывали взять лишь козу. Сопливые детишки — погодки — мальчик девочка мальчик, с такой непосредственностью обнимали скотину, что у меня в горле стал ком. А вот, боевых коней отдавать за бесценок — уже перебор.

Коровы здесь продавались вдвое от нашей. Деревенские клячи, именующиеся у продавцов скакунами, в пять — шесть раз дороже. Дед же назначил цену трёх бурёнок за коня и шесть за Касимовскую лошадь. Не разбираюсь я, на данный момент, в местной валюте — поэтому буду пока измерять всё коровами, забавно, да ничего не попишешь...

Еле успел. Старик, почитай, совершил сделку, однако по рукам ещё не ударили.

— Постойте, кони мои — в бою взятые, — своевременно вмешиваюсь в разговор, двух здоровенных амбалов с учителем, — Дедушка с ценой перепутал, — подстёгнутая громко квакающей жабой, взыграла коммерческая жилка и, ценник повысился в несколько раз. Прохор, подняв руки, самоустраняется и кивком намекает, что дальнейшие переговоры нужно вести со мной. Бойцы, несомненно, не местные, судя по воинскому облачению да оружию — вроде бы викинги.

— Ты кто таков? — багровея, немецким акцентом рычит один из бугаев.

— Хозяин этих лошадок... проблемы?

— Да! Но они у тебя, — выплёвывает собеседник и демонстративно начинает вынимать из ножен, огромный двуручный меч.

Молниеносно я выхватил катану. Миг, и её остриё упирается в кадык незадачливого покупателя:

— Не нравится цена, ни кого не неволю, так что ребята — идите-ка вы по добру по здорову.

Гигантский меч так и застрял в своих ножнах, его хозяин стал похож на варёного рака, а спутник моего визави, навстречу сделав два шага, оскорблённо воскликнул:

— Post sЕ ting ikke er gjort.

Странно, но я понял данную фразу, тот сказал: "Так дела не делаются". Оказывается, дед владел норвежским и, представьте себе — мне передались его знания. Прикольно... — сам того не подозревая, я стал полиглотом.

— Din beste handelen er Е drepe selger? — абсолютно без понимания сказанного, с моих губ срывается ответ и только через секунду, значение изречённого, достигает мозга: "По-вашему — лучший торг это зарезать продавца?" — Во! Оказывается — как я умею!

Народ, заметив начинающийся скандал, заинтересованно встрепенулся и стал подтягиваться к месту предстоящего зрелища...

В принципе, ситуация патовая, викингам отступить не позволит гордость, ну, а мне... — чего отступать?.. Видимо, к такому выводу пришёл не один я, и пауза перетекла в немую сцену...

Разрядил обстановку, нежданно прозвучавший властный бас: "Стоять!" — и, столпившийся люд, дружно повернув головы, уставился на толстенького мужичка в красном кафтане. Два стражника — в кольчугах, луковичных шлемах, да с копьями наперевес, стоя по бокам говорившего, были столь убедительны, что наступила гробовая тишина. Мне показалось — даже курицы в соседнем загоне перестали кудахтать.

— Я жду объяснений, — спокойно произносит коротышка и строго смотрит сначала на меня, затем на норвежцев.

— Торгуемся мы, кони уж больно хорошие, — выдавливаю, понимая, что столкнулся с местным чиновничьим аппаратом, а это во все времена ничего хорошего не сулит.

Пристально меня поизучав, мужик интересуется ценой и секунду пободавшись взглядами приказывает заплатить указанную сумму.

"Здорово!" — назначая цену, я рассчитывал в процессе продажи на тридцати процентное её уменьшение и это — как минимум, а тут, без всякого торга, мне отваливают внушительную сумму.

Из-за спины толстячка, как чёрт из табакерки, выскакивает худенький мужичок в монашеском одеянии, отсчитывает серебро и, сунув мне в руку тугой кожаный кошель, командует стражникам забрать лошадей. Норманов как ветром сдуло. Вслед, сопровождаемый свитой, удалился и чиновник. Я же, стоя с обнажённой катаной и сжимая в ладони вырученную сумму, думал: "Снова попал — иметь во врагах двух норвежских наёмников, это не совсем то, что нам сейчас нужно..." В городе торг был лишь на следующий день.

В трактире — во время обеда, выслушав от деда, насколько я туп и жаден, решил отправиться в ближайший лесок — поупражняться. Аникей попросился со мной, но старик сказав: "Рано тебе, иди на муравьях, вон, тренируйся", — его не пустил.

— Я с ними полгода бьюсь, — со злостью выдавил паренёк и, кивнув на меня, добавил, — А у Романа с первого раза вышло — почему?..

— Сам в недоумении — спроси, может, делаешь, что не верно...

После трапезы я попробовал объяснить пацану своё видение данной технологии:

— Выбери себе одного, желательно пошустрее, мне показалось, вертлявые — более внушаемы, чётко вообрази последующие его действия и передай их посылом энергии — как бы наложи полученную картинку на муравья. Не просто представь, а добейся действительно яркого зрелища, абсолютно без примеси посторонних мыслей. Думаю, всё дело в воображении, тренируй его и у тебя всё получится, — потрепав Анику по белокурой голове, я ретировался.

Пляска стали затянулась до сумерек. Часа два, полностью отдавшись в руки оружия, я двигался на автомате. Затем, вынырнув из транса и параллельно копаясь в кучке дедовых знаний, продолжил уже сам и в переданном ворохе сведений обнаружил одну любопытную теорию, основным персонажем там были эгрегоры. Как я понял, это такие ментально-энергетические образования, вызываемые к жизни — людскими сообществами, вдохновлёнными различными идеями.

В связи с многочисленностью последователей, наиболее сильны — религиозные эгрегоры. Однако бывают достаточно мощные энергетические образования, созданные двумя-тремя индивидуумами, но в этом случае — вера в идею должна быть фанатичной.

"Где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди них", — всплыла в голове библейская фраза. Религиозный эгрегор, обладая необычайной энергией, позволяет людям идти за веру на мученичество, и те абсолютно не ощущают боли. Бывало, что данные образования чудесным образом избавляли своих адептов от неминуемой смерти. К примеру, таким образом, спаслись из печи Вавилонской ветхозаветные отроки — сила эгрегора затушила пламень и они вышли из огня невредимыми.

Растёт или ссыхается всякий эгрегор — исключительно благодаря градусу убеждённости в конкретную мысль — конкретного человека, а так же — многочисленностью его единомышленников. Эгрегор, в свою очередь, напитывает сторонников силой и даёт им знания, но это касается только своих, для не разделяющих его идею данный информационно-энергетический сгусток, как бы не существует. Если я правильно разгадал задачку, то в моём времени, эгрегор "золотого тельца" подмял под себя, практически, весь цивилизованный мир.

"Возможно, творящая чудеса личная вера, способная передвигать горы, имеет непосредственное отношение к этим, так называемым эгрегорам. Надо обязательно всё уточнить..."

— Чего-то шарики за ролики заходят... как бы мозги не вывихнуть, — трясу головой, отгоняя высокую философию, и прекращаю копаться в переданных мне дедом, знаниях.

* * *

У Золотых ворот наблюдалось столпотворение. Народ направлялся в город Мономаха — на торжище, для этого надо было пересечь Новый город, пройти через Торговые ворота, затем взять левее и попадёшь на ярмарку. А если идти не сворачивая, то упрёшься в Ивановские ворота, за ними уже Ветчаной город, где раньше, как мне поведал учитель пока мы толкались на въезде, собиралось вече.

Владимир раскинулся меж Лыбедью да Клязьмой, так что с севера, юга и востока он был под надёжной водной защитой. Это в моём времени Клязьма обмелела, а Лыбедь течёт по трубам, здесь же обе реки — полноводные и судоходные.

По вершине опоясавших город высоченных валов струилась пробитая узкими бойницами кирпичная стена, которую поддерживали аккуратные, будто игрушечные, башенки.

Родной город мне всегда был по душе, сейчас же, глядя на прямую, как стрела улицу, он вызвал ещё большее уважение. Замощённая большими дубовыми плашками дорога имела вид прямо сказать — монументальный.

"Может, слово брусчатка образовалось от слова брус?.." — промелькнула мысль, и внимание перепрыгнуло с лингвистики на дома горожан. Те были почти точь в точь старинные постройки из моего будущего, единственное отличие — сплошь деревянные, на контрасте с бревенчатыми стенами, многочисленные белокаменные красавцы — храмы смотрелись ещё великолепней — как не от мира сего.

Медленно двигаясь в веренице телег, сидя верхом на трофейном добре, наша троица въехала в город Мономаха. По правую руку находились стены детинца, из-за них величаво взмывали соборы. Мы, повинуясь людскому потоку, повернули налево и устремились в сторону Серебряных ворот.

Рынок располагался близ городской стены. На встречу, от Юрьев-Польского, так же струился ручеёк повозок, но он был гораздо меньше чем наш. Добравшись до площади, мы осознали что опоздали — наиболее жирные места оказались уже заняты конкурентами, и телегу нам удалось припарковать только на самом краю ярмарки. Народ торговал прямо с колёс, как в лихие девяностые — с капотов машин, определённо, мне всё это действие напомнило первые стихийные рынки, возникшие на развалинах СССР во времена правления Бориса. Чуть в стороне ютились стационарные постройки местных барыг, но основное действие намечалось, как я понял, именно в рядах телег.

Не успели мы толком расставиться, как к нам подошёл вчерашний дьячок. Тот в компании с двумя всё теми же стражниками собирал с торгашей мзду. Взяв плату за место в две медных монеты, он пристально глядя в глаза, жутко заинтриговав, проронил:

— Как закончится рынок — не уходи. Придут люди — пойдёшь с ними в детинец, у воеводы появились вопросы. Уж больно у тебя интересные кони, мил человек...

— Что за дела?.. не поделишься ли информацией?.. — глядя на удаляющуюся троицу, спрашиваю ухмыляющегося деда.

— А ты что же подумал, старик не умеет торговаться и не ведает цен?.. — ворчит Прохор, подразумевая вчерашний инцидент. — Один из коней принадлежал Касиму, лошадка элитная, таких в наших краях если и есть, то крайне мало. Поэтому я и хотел побыстрей её сбагрить — дабы не светиться и не отвечать на вопросы, а ты оказался настолько жаден, что всё испортил.

— Знаешь, какой скандал мне устроила жаба, да и при чём тут какой-то татарин? — не понимая претензий, вступаю в полемику.

— При том... — Касим этот, целым ханством владел, пока наш Аника его не пришил, а Гришка в воеводах у того значился.

— Малец же говорил, что убиенный татарин к Касимовскому хану не имеет ни малейшего отношения... — поражённо выдыхаю, глядя на потупившего взор Аникея.

— Хек... — красноречиво крякает старик и продолжает шишиться в телеге.

— Значит — не показалось, что со вчерашнего за мной следят какие-то мутные типы, выходит — пасут, чтоб не убёг.

— Я тоже заметил, — бурчит в бороду дед, — Надо подумать, что говорить воеводе...

— Да... дела, становится всё интересней и интересней: "То, что мальчишка солгал — это понятно, зная положение Касима, я, скорее всего, воздержался бы от нападения, и отец пацана, остался бы без отмщения. Только, как же теперь отбрехаться? По-любому придётся врать. Да и вопросов прибавилось, например — что хан делал в лесу?.. Его участие в мелких набегах, можно понять, это как охота — развлечение от скуки. А вот, без войска, в глухомани, мягко сказать — интригует..."

Тут, мои думы прервал голос учителя:

— Ну, что стоишь истуканом, иди, погуляй, а то опять всю торговлю испортишь.

Бесцельно побродив по рынку, потолкаясь в сутолоке, выныриваю из гомонящей толпы и направляюсь в детинец — возникло желание поближе рассмотреть знаменитые соборы. Успенский хоть и находился за стенами, однако, проход к нему был свободен, путь же к Дмитриевскому преграждали окованные медью ворота с недремлющими стражниками — простым смертным доступ к нему, как загодя поведал старик, открывают только по определённым дням да большим праздникам.

У Успенского, привычной для меня колокольни — ещё нет. Помогая управляться с большим колоколом своему товарищу Николаю, служившему звонарём при храме, на ней я бывал — и не раз.

Здесь же деревянная звонница возвышалась недалеко от входа, и колокола её раскачивали длинными верёвками — прямо с земли. Снаружи здание собора, неожиданно для меня, оказалось расписано яркими библейскими сюжетами, сверкали белизной лишь барабаны куполов. Не рассчитывая увидеть такой красоты, я долго таращился на дивную работу неизвестных художников.

Зайдя внутрь, был вновь поражён, на этот раз, величием древнего иконостаса кисти Андрея Рублёва, до нашего времени он не сохранился и в двадцать первом веке все видели лишь позднейшую замену его в стиле рококо.

Выйдя из невольного оцепенения, я приложился к мощам святых — Александра Невского ещё не перевезли в Петербург, да и города такого здесь, в общем-то, даже в проекте не было. Поставив свечки, застыл возле списка Пресвятой Богородицы — сама чудотворная уже пребывала в Москве, отдав икону на время, владимирцы её больше не видели. Задумавшись об этом, я незаметно впал в изменённое состояние.

Храм, наполнившись светом, заиграл неземными цветами — от каждого образа шёл мощный поток, видимый мной, как вырывающиеся из глубины написанных ликов протуберанцы сияния: "Вот, оказывается, каков истинный облик намоленных икон".

Шла служба, царские врата распахнулись и блеск, исходящий с престола, вмиг наполнил собор. Я пребывал на небесах — мне ещё никогда не было так хорошо. Душа жадно вбирала неземное сиянье, я точно парил, мне, правда, казалось, что ноги оторвались от поверхности пола. Врата закрылись — наваждение пропало. Внезапно, возникло желание не ждать от воеводы посыльных, а прямо сейчас идти к тому на разговор.

Так я и сделал — подойдя к стражникам, стоящим на воротах в детинец тем заявил, что со мной хотел говорить воевода. Воины недоверчиво покосились на татарские доспехи, мазнули взглядом по необычному оружию, рукоять которого торчала из-за плеча, и неохотно, но всё же решили удовлетворить мою просьбу — один из них скрылся в низкой калитке.

Через десять минут, отобрав катану и не обратив внимания на ножи, меня пропустили за стену. Во дворе княжеского терема десяток дружинников проводили спарринги учебным оружием. На общем фоне, выделялись лишь двое, первый — здоровый богатырь двуручным мечом гонявший сразу троих, второй — худой, юркий татарин, лихо управлявшийся с саблей. Здоровяк, положив наземь последнего противника, воткнул в землю учебное оружие и направился в мою сторону.

Небрежно поклонившись подошедшему, того приветствую:

— Здравствуй воевода — звал меня? — после непонимающего взгляда, поясняю, — По поводу лошадей просили зайти...

Подняв недоумённо брови, богатырь изрекает:

— Однако, нагловат ты — мил человек, чей будешь?.. откуда у нас появился?.. не поделишься ли с честным народом, где раздобыл таких чудесных коней?.. — задаёт он серию вопросов и, хмыкнув в бороду, обводит многозначительным взглядом подошедших дружинников. Люд заинтересованно загомонил, и придвинувшись ближе, окружил нас плотным кольцом.

— Отчего не сказать, охотно, не местный я, обычаев ваших не знаю, уж извини, коль, что не так, — оправдываясь, совершаю низкий поклон, — "От меня не убудет, а местному руководству должно быть приятно".

— Забыли — давай рассказывай, — чуть подобревший воевода, вновь поднимает вопросительно брови.

— Человек я сам свой, пришёл с Матрики, путь держу — на Урал, здесь проездом, коней добыл в честном бою. Напали на меня двое — пришлось защищаться, так и получилось... — заблаговременно покопавшись в дедовых знаниях, выдаю приготовленную версию.

— Тмутаракань? — удивлённо произнёс богатырь, старинное русское название обозначенного мной места, — Далече будет, а что тебе понадобилось на Урале? край там дремучий, да и народец дикий.

— Человека ищу — родственника, — ничуть не краснея, продолжаю врать.

— Знаешь чьи кони? — воевода возвращается к сути.

— Недавно узнал, но вины за собой не вижу — я защищался.

— Опиши ка мне их, может — не те то людишки, что полагаю.

— Похоже, что те — хитрая усатая морда да старый шрам с пол лица — это как я понял — Касим-хан, другой — здоровенный бугай с глазками в кучу, мне сказали, что воевода его — Григорием звали.

— Так, как же ты с ними управился? Извини, но хлипковат ты для этого...

— А, испытай! — рву с места в карьер.

"Мужики суровые, с ними нужно по-ихнему — где наша не пропадала? Справиться должен — лишь бы в соперники не определили шустрого татарина..." — промелькнула мысль, и как сглазил.

В разговор вмешался именно он:

— Воевода, дозволь. Касим приходился всё же мне родственником, — сверкнув глазами, цедит воин сквозь зубы. — И пусть, оружие будет ратным, оно и скажет, что не мог чужак в честном поединке справиться с лучшими бойцами Касимовского ханства.

Вояке на вид — лет тридцать, его поджарое, тренированное тело выгодно контрастирует с моим. Впрочем, за неделю пребывания тут я начал приходить в былую форму — живот спал, мышцы налились силой, однако — до совершенства ещё далеко.

— Добро, — кивнув татарину, воевода задаёт мне вопрос, — Щит будешь брать?

Отрицательно мотнув и повесив за спину ножны, беру скрамасакс и обнажаю катану. Оружие соперника сантиметров на тридцать длиннее, да и видел я, как он двигался во время учебного боя. В связи с этим — решаю не рисковать и быстро ныряю в изменённое состояние, благо, правильное дыхание, стало для меня почти что естественным.

Я несколько мандражирую, наверное, это ощущение, хоть и с натяжкой, но можно охарактеризовать как страх. Впрочем, к животным эмоциям оно не имеет ни малейшего отношения, присутствуют переживания не за шкуру, а как на экзамене, справлюсь — не справлюсь. Кстати, недавно заметил странность — в этом мире о безопасности жизни я как-то не парюсь. Видимо, стресс заблокировал инстинкт самосохранения, или ещё что, но себе я объяснил это, именно так.

Бойцы, проворно организовав круг, устроили тотализатор. На меня поставил лишь воевода, вероятно, шпионы донесли о лесных моих упражнениях: "Как бы не осрамить столь высокое доверие..."

Ранее, учитель вскользь упоминал о воздействии эмоций на организм человека. И позже, копаясь в куче его знаний, я натолкнулся на следующую вещь: сильные чувства в изменённом состоянии сознания, творят чудеса. А страх, как известно, очень мощная эмоция и вот, сейчас эта дедова аксиома вдруг стала предельно ясна. Порция адреналина, попав в кровь, сделала дело — отрешившись от окружающего, я видел только соперника. Всё остальное подёрнулось дымкой, а движения воина казались чрезвычайно замедленными.

Удар — шаг в сторону и лёгкий толчок саблей по катане — противник прощупывает оборону.

"Надо наказать этого черепашонка", — приходит озорная мысль, на данный момент для моих органов чувств татарин двигается, словно стоя по шею в воде и смотрится абсолютно комично. Я улыбаюсь, он грозно рычит.

— Ой!.. Ой!.. боюся, боюся...

Выпад, полшага вперёд, посыл энергии скрамасаксу — боец обезоружен. Давая понять, что надо продолжить киваю на саблю. Тот молниеносно её поднимает и заново выпад. Всё как в замедленной съёмке, я уже совершенно спокоен.

Несколько атак идут одна за другой, тупо рассматриваю вялые потуги воина и в последний момент, на каждой из них, обезоруживаю противника.

Татарин, видимо, нагибаться за клинком — заколебался, поскольку, отбросив бесполезные финты, пару раз глубоко вдохнул, и с бешенством в глазах, попёр на меня прямолинейно — как трактор, постепенно разгоняясь и изо всех сил вращая оружие. Мельница, накручиваемая соперником, выглядит вялой.

Резко ныряю сквозь мелькающую сталь и бью рукоятью меча тому между глаз. Бой закончен — дымка рассеивается, окружающая картина принимает привычный облик. Татарин лежит в глубоком нокауте, дружинники стоят поражённые, а воевода ухмыляется.

Убрав оружие, обращаюсь к главе ошарашенного войска:

— Надеюсь, все вопросы разрешены?..

— Определённо, — изрекает он и начинает собирать выигрыш с незадачливых спорщиков.

— Тогда я пойду?..

— Иди, но ни шагу из города, Касим всё же был ханом, да и князю не раз помогал — будем думать. Я тебя позже найду.

"Опять засада — не жизнь, а сплошное попадалово. Череда событий, накативших на меня в этом мире, имеет поистине пугающую плотность, дома за всю сознательную жизнь, столько не произошло, а тут за какую-то неделю — навалило выше крыши..."

Пока я отсутствовал, дед почти всё продал. Оружие и воинскую амуницию, не много поторговавшись, забрал знакомец наш дьяк. Домашний скарб да татарскую одежду по халявным ценам расхватали горожане, осталась телега и так — по мелочи.

— Ну, где ты шляешься? Я вкалываю в поте лица, а он, видите ли, прохлаждается. Сейчас от воеводы люди придут, а мы ещё не решили, что будешь тому говорить, — сразу же стал бурчать старик.

— Не придут, я с ним уже виделся, теперь и нам не мешало бы перемолвиться.

— Об этом позднее, ныне иди с Аникеем к травникам, скоро рынок закроется, нужно купить кое-что — он знает. Поможешь — чтоб не обдурили.

Вечером, поужинав на постоялом дворе и отправив мальчишку приглядеть за лошадьми, мы начали беседу. Кратко обрисовав свой поединок, я поведал учителю о вердикте воеводы, он же воспринял это хладнокровно:

— Выкрутимся, как-нибудь.

— Выкрутимся, значит, выкрутимся, — успокоился и я.

В красках, рассказав увиденное в Успенском соборе, задаю засевший в мозгу вопрос:

— Прохор Алексеевич, что это было — что за сияние?

— В незапамятные времена, — начал дед повествование, — Знающие люди обратили внимание на места земной поверхности, где концентрировалась энергия мира, они их назвали — точками силы. Позже, там появились капища, а с приходом христианства их заменили на церкви. Вот, ты и прочувствовал силу данного места, к тому же, лежащая на престоле частичка мощей тоже обладает огромной энергией, ну, и мировой эгрегор православия завершает увиденное. Это зримый аспект веры. Вера очень сильная штука — имеющий её, способен на многое. Ты, если поверишь, то сможешь вернуться домой, — попытавшись вселить надежду, старик закончил рассказ.

Мне же никак не унять своё любопытство, и я задаю очередной вопрос:

— Ещё хотел я разузнать по поводу этих самых эгрегоров — к личной вере, какое они имеют касательство?

— Почти никакого, то есть, вера людей для них значима — благодаря ей они становятся больше, а вот, наоборот — спорный вопрос... Эгрегоры только делятся с людьми информацией да силой, до всего остального доходишь сам. Они именно информационно-энергетические образования — помощники, не более...

Непонимающе смотрю на рассказчика. Тот, чуть помолчав, продолжает:

— Поясню, эгрегоры от одного человека получают энергию, взамен делясь информацией, с другим же, обмен происходит обратный, если кратко, то суть в этом.

— Как это делается?! — восторженно восклицаю, вообразив картину разговора с умной тучкой, именно так, представились мне эти эгрегоры.

Однако старик, прочитав обуявшие меня эмоции, спешит обломить:

— Ничего такого, что ты напридумывал — нет, всё прозаично — просто нужная информация становится доступной, причём, незаметным для тебя образом — думаешь, случайность, ан нет.

Например — встречаешь знающего человека, и тот всё объясняет, или в нужное время на глаза попадается потребная книга, или движимый внутренним чувством избегаешь неприятностей — это по поводу знаний. Тоже с энергией — нежданно-негаданно приходят силы, и отчаявшийся получает импульс к дальнейшим свершениям. Люди, как правило, называют помощь эгрегора счастливым стечением обстоятельств. Содействие его незаметно, но действенно.

— А как они выглядят, эти помощники?

— Задам тебе встречный вопрос, — чуть поразмыслив, задаёт дед задачу, — На что похоже произнесённое слово?

Да... в тупик старый загоняет, на раз. Но мне нужна информация, и я опять переспрашиваю:

— Вообще, не имеют облика?.. А как же протуберанцы света, виденные мною в соборе?

— Это потоки энергии, к интенсивности которой приложил руку эгрегор... как бы тебе объяснить, чтоб отстал?.. В христианстве эгрегоров называют ангелами-хранителями, хоть и вкладывают в это понятие несколько иной смысл, но мне думается, что они — суть одно. При таинстве крещения к новообращённому прикрепляется помощник, связанный именно с идеей православия, он, если человек идёт путём веры, его поддерживает, посылая, в зависимости от обстоятельств, либо знания, либо душевную силу.

Я подзавис, сравнение было уже более-менее вразумительным. Однако дед, ставшую собираться картинку, моментально разрушил:

— Не путай ангела-хранителя с ангелом, ибо последний — является личностью, эгрегоры же напротив, не имеют собственного эго — они просто помощники, незримо пребывающие с верующим всю его жизнь.

Понятие личности заключается, прежде всего, в наличии свободной воли, а заставлять кого-либо кому-либо непрестанно помогать, согласись — не гуманно. Знаешь, что у ангелов-хранителей нет собственных имён и отдельных дней памяти? Чествование небесных сил бесплотных происходит в один день, догадываешься почему?.. — дед задал вопрос и сам же ответил, — Потому что помощник один, у разных конфессий он свой, и я его называю эгрегор, но можно и ангел-хранитель.

И вообще, не беги впереди паровоза. Эгрегоры относятся к слову, то есть, связаны с внутренним слухом и речью, а на сегодняшний день мы с тобой изучаем образы, они соответствуют зрению. Скажем, есть ещё обоняние, тактильные ощущения и так далее. Все органы чувств падшего человека нуждаются в исправлении и это не так просто, как может казаться. В своё время — всё узнаешь, — хлопнув рукой по столу, дед замолчал.

— Постой, с подлинным зрением я чуть разобрался, а вот, про истинную речь слышу впервые, хотя бы намекни, что это такое?

Прохор нахмурился, но всё же ответил:

— Слово.

Моё лицо, судя по всему, приняло придурковатое выражение и старик ухмыльнувшись, пояснил, — Совесть, внутренний голос, интуиция, но только истинные их проявления.

От мыслительного процесса крыша чуть сдвинулась, опять я ничего не уяснил, но от темы эгрегоров решил отойти, однако не успокоился:

— Так, что же такое — эта личная вера?

— Не объяснить, на то она вера. Как познаешь её — сам всё поймёшь, станешь навеки другим, и возврата не будет...

— А что скажешь про мой поединок, — перехожу в своём списке к следующему вопросу, — Как такое стало возможным?

— Как стало возможным это для тебя — большая загадка. Видимо, всё дело в двух неудачных смертях. Технология происшедшего очевидна — впитанная в храме и сконцентрированная страхом энергия, сама всё сделала, а ты, лишь умудрился ей не мешать...

Глава 10. Халиль

Постепенно народ прибывал, свободных столов не осталось, но к нам — так никто не подсел, то ли дед их смущал, то ли мои татарские доспехи — не знаю. Люд гомонил, обсуждая прожитый день или просто болтая, поднялся гул, и пришлось говорить громче.

— Опиши-ка мне лучше, дружок, своего соперника, что-то на татар тебе уж больно везёт, — сменил тему учитель.

— Навскидку — лет тридцати, худощав, жилист, бородка на испанский манер, чертовски быстр, а вот он сам... — осёкся я, указав на появившегося в дверях воина. Видок тот имел колоритный: кровавый синяк, начинаясь со лба, перетекал на оба глаза постепенно становясь, иссини жёлтым.

— Эка ты его приголубил... — крякнул Прохор и помахал рукой вошедшему, приглашая того к столу.

— Здрав будь, Прохор Алексеевич, — низко поклонившись, промолвил воин.

— И тебе не хворать, — бросил дед, — Расскажи, Халиль, что не поделил с моим учеником? — старик задал вопрос и, подвинувшись, освободил татарину место.

— Ученик, значит... Ну, это многое объясняет, родича моего он убил. Конечно, дерьмом был Касим, однако — воин сильный, вот я и решил проверить — не лжёт ли чужак, рассказывая как всё случилось, — заканчивая фразу, собеседник кивнул на меня.

— Вижу — проверил... — констатировал Прохор и положил свою длань на синяк воина... секунд через десять, прямо на глазах, гематома стала светлеть, постепенно делаясь незаметной.

Учитель закончил манипуляции, пациент удивлённо ощупал щёку, покорчил рожу — проверяя на наличие болевых ощущений и удовлетворённо кивнув, поблагодарил доктора. Спустя пару неловких секунд он, протягивая мне ладонь, произнёс:

— Будем знакомы, меня Халиль зовут.

— Роман, — отвечая рукопожатием, представился я.

— Ну, вот и познакомились, скажи-ка Халиль как дома дела, как батюшка достопочтенный хан Махмудек поживает — не болеет ли? — приступил к расспросам старик.

Халиль скривился лицом, тема, явно ему была не приятна, но он всё же ответил:

— Давно не слышал из дома вестей, отец, наверняка, хорошо поживает — что ему станется?

"Отношения папаши с сыном довольно-таки напряжённые, — поставил я галочку, — Надо узнать — в чём собственно дело?" Поболтав ещё какое-то время, дед заявил: "Старикам пора спать", — и, оставив нас, удалился.

— По пивку? — как только вышел учитель, загорелся новый товарищ, — Надо отметить знакомство.

— Давай, — соглашаясь, обращаюсь к харчевнику, — Эй, хозяин, пива принеси и рыбки сушёной, для доброго разговора — самое то.

Через пару минут мы пили весьма недурственный пенный напиток.

— Можно, друг, я буду Халом тебя величать? — для моего языка это как-то привычней, — задаю вопрос, решив прервать затянувшуюся паузу.

— Можно, — отвечает тот задумчиво, — Меня так матушка называла...

Славно побеседовали. Первым делом я выяснил, откуда он знает учителя. Оказывается — во время одной из стычек Хал тяжелораненым был взят в плен и едва не помер. Но на его счастье в деревню, где он лежал, случайно забрёл дед и, вмешавшись в лекарские дела местной знахарки, выходил пострадавшего. Татарин приходился средним сыном Казанского хана и, после выкупа его из неволи, был отправлен отцом обратно, только уже в качестве союзника — дабы набраться опыта... Хал за это на папашу сильно обиделся.

— Во как!.. — Вообще, мне местные нравы всё больше и больше напоминают наши девяностые. Два пахана повздорили — друг друга немного порезали, попутно уничтожив несколько сотен ни в чём не повинных людей, затем помирились, перетёрли вопросы и до поры до времени стали друзьями — не разлей вода, да вместе попёрли войной на третьего...

Хал, в свою очередь, поинтересовался — как обстоят дела в Матрике и каким образом я добирался. Пришлось лгать, что бывшая Тмутаракань ещё под Генуэзцами, но турки не дремлют и, думаю, вскорости хозяева там поменяются.

Нагородил с три короба — под пивко, байки из меня сыпались как из рога изобилия. Так что впечатление, своим мнимым переходом через половину известного мира, на собеседника я произвёл. Поговорили и об оружии, в частности о катане. А поскольку, знания в данной области у меня практически отсутствовали, то пришлось ограничиться общими фразами о Японском её происхождении, самураях и далёкой стране восходящего солнца. Короче, враньём и многозначительным молчанием, мне всё-таки удалось соскочить с неудобной темы.

Так за болтовнёй, я не сразу заметил явления двух знакомых норманнов. Они же, увидев своего обидчика, то есть меня, оттолкнули замешкавшегося служку и решительно направились к нам. Хал сидел к входу спиной, и энергично жестикулируя руками что-то вещал. Я же, собрался, тихонько отодвинул лавку, тем самым добавив оперативного простора и перешёл в изменённое состояние — в последнее время мне это удавалось достаточно быстро.

Один из викингов подойдя к нам и смахнув со стола недопитое пиво, активно брызгая слюной, проорал, что я, якобы должен коня, денег и извинений, но если, прямо сейчас начну вылизывать его сапоги, то он, может быть, смилостивится — меня простит, и сильно наказывать не будет. Такой, вот, типично натовский подход.

Ещё с детства, мне запомнилась очевидная истина — если драки не избежать бей первым, и я, мысленно послав кулаку энергетический импульс, ударил. Видимо, перестарался, ибо противник, пролетев метров пять в направлении двери, распахнул её своим телом, хоть и открывалась она внутрь помещения: "Ну, вспылил чуток, с кем не бывает, впрочем, горячий норвежский парень сам напросился".

В харчевне вмиг стало тихо, как в Гоголевском "Ревизоре" воцарилась немая сцена.

Нерастерявшийся Хал, локтем — из положения сидя, заехал его другу в пах. Только после этого появился первый звук — тоненькое и протяжное: "Ааа..."

На этой высокой ноте нарисовались стражники, которые вместо охраны правопорядка пьянствовали в дальнем углу. Хала, если бы тот не бузил и пару раз не врезал по морде ихнему главному, наверное, как своего — отпустили бы. Я, дабы не усугублять, решил не связываться, а викинги были не в состоянии.

Профессионально всех, связав, обиженный Халом полицейский, указав на купцов, гулявших за соседним столом, рявкнул:

— Видоками пойдёте... и чтоб после утрени были в детинце — ясно?

— Принепременно будем, — торопливо произнёс длиннобородый и вся компания, синхронным кивком, подтвердила его уверение.

Приведя нас в каземат да рассадив противоборствующие стороны по камерам, блюстители правопорядка продолжили свой банкет — ещё долго, время от времени, из-за стены был слышен их пьяный хохот.

Тюрьма представляла собой рубленую избу о трёх небольших горницах, средняя — караулка и по бокам, собственно, две камеры. Нам повезло — обе пустовали. В углу деревянные нары, стол, лавка, ведро — вот и всё. Со слов татарина — это были условия царские, легко могли в яму швырнуть, видимо, побоялись сотворить такое с Халом, всё же дружинник да ханских кровей, ну, а мы с ним пошли, так сказать, паровозом. На столе в берестяном стакане находилась лучина и поскольку, окна не предусматривались, была наиболее актуальна.

Татарину опять досталось, правда, сейчас синяк занимал только правую часть лица, а не как ранее — обе.

— Давай исцелю, — предложил я сокамернику, а вспомнив как пару часов назад, Прохор вылечил от этой же болезни — этого же больного, невольно засмеялся.

— Что ты ржёшь?

— Да вот, подумал, как-то у тебя, дружище, уж больно часто фингалы вскакивают.

— До нашей встречи такого не было, — задумался собеседник, — Ты тоже можешь лечить — как Прохор Алексеевич?.. — уважительно выделив интонацией имя отчество деда, задал он вопрос.

— Не знаю, но попробовать стоит.

— А ну тебя, ещё уродом сделаешь — на всю жизнь таким останусь.

— Тебе сейчас, что ни делай всё краше получится, иди сюда — не ерепенься, — со смехом в голосе, заметил я на что он, чуть поразмышляв, согласился.

Аккуратно положив ладонь на синяк, и войдя в изменённое состояние, я представил как сила, проходя сквозь мой организм, вливается в затемнённый участок его ауры, находящийся на месте фингала. Постепенно напитываясь энергией, пятно становилось всё светлей и вскорости — совершенно исчезло. Поднеся горящую лучину ближе, я констатировал:

— Почти как новый.

— Так, ты тоже колдун? — ощупывая щёку, ошарашенно выдал пациент, — Ворожбой давеча меня одолел?

— Какой колдун? Врачеванию дед обучил немного, вот и всё, а победил я тебя рукоятью меча — свидетелей много, двигаться надо быстрее. Хотя... сноп искр ты может и видел вот, и попутал... — на последней фразе, представляется описываемая картина, и я опять захохотал.

— Искры точно были, — заразившись весельем, сквозь вырывающийся смех, выдавил собеседник.

Отсмеявшись и успокоившись, мы завалились на голые доски нар. Продолжая болтать, поделились друг с другом информацией. Я ему рассказал про инцидент, связанный с продажей коней, а он поведал, откуда эти викинги здесь появились. Уже как седмицу драккар их возле причала стоит, норманнов человек сорок будет, приплыли они наниматься в дружину, однако — казна городская пуста, да и бойцы без надобности — тихо пока.

Оказывается, именно их корабль мы видели мельком, когда переправлялись на плоту через Клязьму. Занятная посудина резко выделялась своими хищными обводами, и на фоне толстопузых ладей смотрелась как волк средь отары овец.

Из нашего разговора я также немного вошёл в политическое русло, установившееся на большей территории московского государства. Меж князьями, всё ещё продолжаются распри, но не как раньше — без кровавого фанатизма, скорее, по старой памяти, так сказать, установилось некое статус-кво.

С Казанью — более-менее тихо, а вот, на юге — крымчаки, ногайцы и те же касимовцы, порой безобразничают. Да и с запада — Литва нет-нет, да попробует куснуть побольнее. Так что всё ещё присутствует феодальная раздробленность и лишь перед лицом неприятеля, выступая общим фронтом, князья объединяются. В походах свары за старшинство — не редкость, тем не менее былых кровавых разборок меж ветвями Рюриковичей больше нет. В принципе, всё, как и у нас — политика есть политика.

Поболтав немного, мы завалились спать, как накануне — снов я не увидел.

* * *

"Весёленькая у меня здесь выдалась жизнь: убийства, драки, теперь — до суда докатился", — стоя во дворе детинца, думал я, блаженно жмурясь под яркими лучами и разглядывая, спешащую на суд, постоянно увеличивающуюся, толпу зевак. Телевизоров ещё долго не будет, тут же, хоть какое — никакое, а развлечение.

Наша четвёрка, окружённая оружными воинами, греясь на солнышке, стоит и ждёт воеводу. Набившийся в детинец народ, посмеиваясь, обсуждает вчерашние события и внешний вид одного из норманнов. Стычка в харчевне обросла такими подробностями, что — мама не горюй. Видок у бойца и впрямь потешный: лицо как у негра — сплошной синяк, распухшие губы и заплывшие глаза — я явно перестарался, даже немного жаль парня.

Повращав головой, в толпе обнаруживаю строгий взгляд деда и весёлый Аники — мальчишка, видимо, по достоинству оценил мои художества. С боку, обособленной кучкой, стоят хмурые викинги, как говорил татарин — человек тридцать пять — сорок. Разглядывая их свирепые, злые лица, думаю: "Хорошо, что при входе в детинец всех разоружают, — и осознаю, — Блин, опять попал — эти обиду не простят".

Народец затих — на крыльцо, сопровождаемый толстячком, купившем давеча у меня коней, вышел воевода.

— Кто рядом с воеводой? — тихонько спрашиваю Хала.

— Посадник княжеский и казначей.

"Два в одном?.. — видимо, дела у государя и впрямь из рук вон, хотя, может человек для князя надёжный — вот, он им все дырки и затыкает".

Сев в приготовленные кресла, стоящие прямо на высоком крыльце, местная номенклатура открыла заседание. Суд был скор и праведен. У викингов, ни каких шансов, вообще, не имелось. Выслушав свидетелей и получив подтверждение моих слов по сделке с конями, от самого посадника, воевода постановил:

— Пришлого человека Романа — отпустить, дружинника Халиля, за сопротивление властям — оштрафовать на три деньги, а норманнов Фолки и Кнора, за поклёп на честных людей да за сломанную в харчевне дверь — наказать тремя Новгородскими рублями и пока не заплатят, пусть сидят в каземате — точка.

Татарин улыбался — надо думать, всего три деньги, за место на базаре брали две, а вот, викинги — поприпухли, как я уже знал, Новгородский рубль состоял из двухсот шестнадцати монет, и штраф выходил более шестисот деньги — ровно за столько я и продал татарских коней — посадник-казначей вернул своё.

Глянув в сторону ватаги норманнов, я увидел лишь удаляющиеся спины. Народ стал расходиться, викингов увели. Хал, тут же отдал штраф и, махнув на прощанье рукой, побежал в казарму, а на меня налетел счастливый Аника, запрыгнув — обнял.

Подошедший дед, как всегда ворчал:

— Ни на минуту одного оставить нельзя, вечно во что-то вляпаешься, айда отсель. — Однако уйти не удалось.

Воевода, заметив старика и подойдя к нашей троице, громко пробасил:

— Здравствуй, Прохор Алексеевич, вы, вероятно, знакомы, — высказал он очевидное, кивнув в мою сторону.

— Родственник мой — беспутный.

— Я, как коня Касимовского увидел, сразу понял, что без тебя здесь не обошлось, вечно ты в истории попадаешь... — богатырь принялся отчитывать деда.

Зря он это сделал. Как говорится, тут Остапа понесло, и дед закипел:

— Ты меня не учи — сосунок ещё, отца твоего увижу, расскажу — как ты со старшими разговариваешь, и вообще...

— Да пошутил я, рад видеть тебя, — прервал воевода, гневную тираду и крепко обнял рассерженного Прохора.

— Ну, коли так, то пошли мы, итак задержались у вас. Хотели днём управиться, а получилось три, — заворчал по-стариковски учитель, смущённо освобождаясь из богатырских объятий.

— После обеда тронетесь, — безапелляционно заключил воевода, взял деда за локоть и они направились в терем. Мы с Аникой поспешили следом.

Оставив нас с мальчишкой в трапезной, старые друзья прошли далее и скрылись за окованной медью дубовой дверью. Обеденный зал представлял собой довольно интересное помещение: площадью не менее ста пятидесяти квадратных метров, с резными столбами подпорок высокого потолка. Огромный стол, массивные лавки, всё покрыто алой парчой, а стены, сплошь расписаны диковинными животными и батальными сценами.

Возбуждённый пацан, дивясь убранству, вертя головой и непрестанно охая, поведал о недавних событиях:

— Как вас повязали, харчевник тут же рассказал обо всём этом деду, ну, он тебя и костерил, аж уши в трубочку заворачивались, оно-то понятно, всё готово к отъезду, а тут — такое недоразумение. Так что поутру, отстояв в Успенском литургию, вместе с народом мы прошли в детинец — на суд, дальнейшее тебе известно.

Тем временем, слуги начали сервировать столы.

"Пирушка обещает быть знатной", — подумал я, рассматривая угощения, и прикидывая, на скольких человек рассчитано сие мероприятие и выходило, что персон на пятьдесят — не меньше. Подошедшие музыканты сели в углу на длинную лавку и не спеша принялись настраивать инструменты. Мне сразу вспомнился любимый фильм "Иван Васильевич меняет профессию" и улыбка, непроизвольно коснулась губ: "За чей счёт сей банкет?.. кто оплачивать будет?.."

Народ потихоньку подтягивался, последними пришли татары, как я понял — посольство, состоящее из трёх человек. Мы с Аникой примостились с краю, а вот остальные, норовя сесть ближе к центру, за места чуть не передрались. Два степенных мужика так вцепились друг другу в бороды, выясняя, чей род древнее, что волосяной покров их лиц значительно поредел, и если бы у тех имелось оружие, то думаю, дошло бы до кровопролития. Гвалт поднялся не шуточный, только мы с одной стороны стола, да татары с другой, молча сидели, дожидаясь прихода хозяев.

Вдруг резко всё смолкло — вошёл посадник, дед и воевода, последний сразу рассадил гостей по местам. Видя, как кривятся лица пересаженных ниже, я был безмерно счастлив, что меня не тронули: "Не хватало ещё здесь, на ровном месте, заиметь врагов".

Видимо, посадник — фигура номинальная, поскольку, сразу было видно кто рулит. Но возможно — "серый кардинал", есть такой вид людей, которые, не выпячиваясь, делают всё чужими руками.

Впервые я обожрался чёрной икрой, нет, попробовал практически всё, а вот, икорку — особенно, как говорится — на всю оставшуюся жизнь. Глянув на бояр, что до банкета с энтузиазмом таскали друг друга за бороды, увидел обнимающихся подвыпивших мужиков о чём-то оживлённо беседующих.

В середине застолья, на кульминации очередного музыкального шлягера, отпихивая вставшего на пути служку, в трапезную ввалился хмурый предводитель викингов — все затихли. Норманн направился к воеводе, подойдя, бросил на стол тяжёлый кошель и лающим акцентом рявкнул:

— Здесь всё, я забираю людей, и мы уходим.

Опешивший военачальник, махнул рукой, его отпуская, тот в мою сторону злобно сверкнул взглядом, оскалился и удалился. Сразу после этого пирушка постепенно затихла — народ стал расходиться.

— Да не переживай ты так, Роман, сам того не ведая, большую услугу вам оказал, — до моих ушей донёсся голос деда, — Поверь, лучше встретиться с таким противником лицом к лицу во время боя, чем получить удар в спину от союзника — я знаю о чём говорю. Пускай хан берёт сей гадюшник себе, тебе же от этого лишь легче будет.

— Воевода, дозволь обратиться? — подойдя к разговаривающим, задал вопрос Хал.

— Давай, что у тебя? — поторопил его не такой уже хмурый богатырь, видимо старик, пусть и частично, но развеял его сомнения.

— Разреши отправиться с ними, — указав на деда, татарин продолжил, — Нынче тихо, до ледостава набегов не будет, без надобности я тебе, а добрым людям могу пригодиться, всё же через родные мне земли им путь предстоит, да и к батюшке заглянуть не помешает.

Озадаченный воевода, раздумывал пару минут. Затем выдал:

— Коли возьмут — то иди, но с довольствия я тебя снимаю.

"Неважно в датском королевстве... — вновь пробежала мыслишка, — Дыра в бюджете, кризис и всё такое".

— Ну, что же не взять... лишняя сабля будет лишь в помощь, — крякнул учитель и довольный татарин пополнил наш дружный коллектив.

Мы тронулись в путь только на утро. План был следующий: скачем на Муром, там нанимаем ладью и дальше идём уже плавом, по дороге заходим в район будущего Головино, поищем злополучную полянку, с которой начались мои злоключения. При обсуждении маршрута, Прохор обронил фразу: "Похоже, знаю я это место, по-моему, оно обитаемо и есть вероятность что-нибудь выяснить..." Данное высказывание вселило в меня некую надежду, и путешествие я начал в приподнятом настроении.

Глава 11. Круг омелы

Волчара меланхолично загорал на берегу, немногочисленные крестьяне, ожидавшие переправы, боязливо косились на зверя, а тому, видимо, было всё пофиг. Как только мы сошли с парома-плота, он кивнул деду, подмигнул мальчишке и, подбежав ко мне, дал благосклонно почесать себя за ушами. Потом, сделав вид, что лишь сейчас заметил татарина, решительно направился к Халу. Сев напротив того он повернул голову набок и не мигая стал разглядывать воина. Немая сцена продолжалась довольно долго: человек схватившийся рукой за саблю и белый волк сошлись в противостоянии, кто кого переглядит. Беляш не выдержал первым приблизился к Халу и улёгся у его ног. Ошарашенный татарин не мог вымолвить ни слова, только, как и я до того, трепал довольного зверя за ушами.

— Аксеяк... — наконец-то выдавил, удивлённый такой встречей Хал. Фраза эта переводилось на русский, как белая кость, в значении аристократ. "Чудеса!.. Оказывается, я и татарский знаю!"

Волк обрёл нового друга, ревности в этот раз за собой я не заметил, мало того, внезапно возникла уверенность — что именно так и должна была закончиться наша стычка с Касимом. Судьба, с моей непосредственной помощью, свела зверя и человека, для чего-то — пока не известного.

Позже дед рассказал, что согласно старинной легенде, род Тохтамыша — чьим потомком является Хал, происходит от такого же белого зверя, и эта информация многое объяснила: Касим зная, что старший его брат Махмуд плох — решил заранее подсуетиться, достать живой знак царской власти — белого волка. Народец тут, как я посмотрел, достаточно суеверный и для толпы такие символы многое значат. Выходит, что мы с Аникой предотвратили дворцовый переворот, ну... или поменяли претендента на власть, ведь завязавшаяся с Беляшом дружба сулила Халу огромные преференции в неизбежной борьбе за ханский престол.

Касим приходился ему дядькой, когда-то предавшим старшего брата, переметнувшись в стан неприятеля. Кстати, о Касиме — старик мне поведал, что лишь благодаря его старой дружбе с воеводой я сейчас нахожусь здесь, а не вишу на дыбе за убийство княжьего союзника. Также дед строго наказал — сначала посоветоваться с ним, а уж потом делать дело. Я, в свою очередь, грозно глянул на Аникея, переадресовав тому наставление. Мальчишка, покраснев, вжался в седло, а мы с учителем дружно заржали, лишь Хал с недоумением смотрел на беспричинное веселье, поскольку, был не в курсе, что дядьку его убил сопливый пацан.

После обеденного привала, ни разу не заплутав, мы вышли к злополучной поляне — я сразу её опознал, практически ничего за столетия не изменилось. Дуб, правда, немного помолодел — дупла ещё не было, а вот, окружающие его клёны, усыпанные омелой, на вид были всё те же, наверное, в будущем я встречался с ихними правнуками.

Спешившись, вышли на поляну. Узкая тропинка упиралась в основание могучего дерева. Едва отряд пересёк кленовую стену, в корнях дуба что-то зашевелилось и на свет появился худенький, седой старичок с длинной бородой — ни дать не взять — Мерлин без колпака.

— Приветствую тебя, волхв, — поклонившись, выкрикнул учитель, мы последовали его примеру.

— И вам здравствовать, добрые путники, чем могу служить?.. — в ответ гаркнул насторожившийся старец. Дед, показав жестом оставаться на месте, подошёл к тому и завёл разговор. Слов было не разобрать, однако по мере общения жестикуляция всё усиливалась и беседа закончилась не особенно мирно. Оба старика пребывали в бешенстве. Учитель на последок плюнул в лицо огорошенному таким поведением Мерлину, развернулся и попытался уйти. Не тут-то было — волхв, вынув из складок одежды блеснувшее оружие, вероломно бросился в атаку...

Татарин с мальчишкой молниеносно вынули луки, я схватился за скрамасакс, но было уже поздно. Оглушённый дедовой клюкой Мерлин — погрузился в нирвану, а оружие агрессора — золотой серп оказалось в руках у учителя.

— Порождение ехидны, как ты посмел осквернить человеческой кровью священный круг омелы?! — в сердцах кричал Прохор, находящемуся в прострации старцу. Пнув того пару раз и чуть успокоившись, дед, обращаясь к нам, раздражённо буркнул:

— Пойдём отсель, нечего здесь больше делать.

Прошмыгнувший мимо волк, скрылся в корнях дуба. Подойдя ближе, я увидел открытую дверь и теряющиеся в темноте крутые ступени. Дёрнувшегося за Беляшом татарина, остановил учитель:

— Ты оттуда не выйдешь, навсегда там останешься, дерево выпустит только своих, волк как лесной житель имеет на это право.

Клёны стояли лысыми, омела на голых ветках резко выделялась своей зеленью, дуб же ещё не утратил бурую крону и отдельные листики, медленно кружась, падали нам под ноги. Погода была солнечной, на поляне наблюдался полный штиль, а вот, за кленовой стеной макушки елей раскачивались под мощными порывами ветра.

Волк всё не возвращался, волхв лежал без сознания, мы уселись на землю и заинтригованно ждали четвероногого друга. Воспользовавшись паузой, я попытался увидеть ауру поляны и мне это удалось. Омела ярко сияла нежно розовым цветом, поражая контрастом с окутанными серой дымкой деревьями, от дуба распространялось жёлтое свечение, значительно уступающее омеле в своей интенсивности.

Заметив с обратной стороны дерева пятно белого тумана, я подошёл к этому месту и, увидев прозрачное привидение молодой женщины, лежащее прямо на земле, встал как вкопанный. Деревянный кол торчал у неё из груди.

Ни о чём не думая, вынимаю палку и с безотчётной злобой её отбрасываю. Со вздохом облегчения эфемерная фигура растворяется в воздухе, оставив после себя лишь белый туман, который вскоре также рассеялся.

— Ты правильно поступил, ученик, — услышал я голос и от прикосновения вздрогнул — волшебная картинка пропала, передо мной чернел лишь холмик недавно вскопанной земли.

— Это могила той, при непосредственном участии которой, тебя забросило в наш мир. Она, прельстившись ложью своего учителя, пошла на смерть сознательно, — продолжил старик, красноречиво глядя на лежащего без чувств волхва, — А он, воткнув в могилу осиновый кол, навсегда привязал её душу к этому месту, тем самым заполучив в услужение стража. Позже всё расскажу, — прервал он уже срывающийся с моих губ вопрос, — Сейчас же, пойдём — нам надо спешить.

Пока я, находясь в шоке, пытался прийти в себя, из-под земли вынырнул Беляш. Волк подбежал к Халу и из его пасти сверкнув что-то вывалилось. По лицу татарина пронеслась целая гамма эмоций, показавшая мне, что тот просто охренел — увидев принесённое зверем.

В стремлении как можно дальше уйти — на ночлег мы встали затемно.

При мерцающем свете костра попивая травный взвар и превратившись в слух, компания наша внимала рассказу:

Учитель, оказывается, надавил на волхва какими-то колдовскими штучками и тем вызвал на откровение. Как поведал, при краткой беседе Мерлин — к нему прилетел ворон и предупредил, что священной поляне угрожает опасность.

"Не мой ли это знакомый", — подумал я.

Ворон сказал — омеле нужен ночной страж. И этот старый дурак, оказавшись под сильным впечатлением от разговора, решился на проведение ритуала инициации духа места, а конкретнее — навки.

Природа его видения, заключил дед — по всей видимости, была галлюциногенной — волхвы омелы, а в Европе их называют друидами, для общения с богами широко используют настойку этого самого растения, добавляя в неё мухомор обыкновенный, но возможно, имело место присутствие говорящего ворона — я уже ничему не удивлюсь.

Итак, за неимением другой кандидатуры, Мерлин запудрил мозги своей ученице — помощнице, вынудив ту добровольно пойти на заклание, что вскорости и произошло. После обряда прямо на поляне волхв похоронил её тело. В могилу он воткнул осиновый кол, который являясь якорем для души, отпускал её лишь по ночам и в пасмурную погоду — когда небесное светило не показывает свой лик на небосводе. Нам повезло, что ярко светило солнце, так, как не известно, чем, в противном случае, могло это кончиться...

Костерок потрескивал, ввысь взмывали мерцающие искры, располагая к неспешной беседе нас окутывала непроглядная тьма.

— Вынув из земли осиновый кол, — после непродолжительной паузы, обращаясь ко мне, продолжил дед, — Ты освободил её мятежную душу.

Думаю, что без навки в этой мутной истории не обошлось. При жизни знаешь, как её звали?.. Валя, а если полным именем — Валентина, Валькирия. Ведаешь ли, кто, согласно легендам, прислуживает Одину в Вальхалле... — правильно, Валькирии. А какой день недели был — когда ты повстречал кабана?..

Я, чуть подумав, ответил:

— Среда.

— Видишь, — заметил старик, — И тут, всё сходится — среда у викингов называется Odinnsdagr — день Одина, не находишь ли, что как-то много совпадений?.. Хоть, они косвенные и кажутся притянутыми за уши, но их полно. Да и с технологией данного ритуала я поверхностно знаком, что также подтверждает мои подозрения. Судя по всему — ворон волхва обманул, душа навки в этом времени, послужила обменом на твою в будущем... — закончил мысль дед и задумчиво уставился на весёлую игру пламени.

"Сложная, блин, комбинация, но поскольку, я ещё здесь, то, по всей видимости, либо опоздал, либо к моему перемещению навка непричастна. Освободив её душу от привязки к конкретному месту, я никак не повлиял на последствия ритуала и мятежный дух Вальки — Валькирии, наверное, где то бродит, затерянный в веках".

Недоумённые лица товарищей, не вызвали у старика желания поведать им мою историю, я также счёл благоразумным — промолчать. Ложиться спать было ещё рановато, и, воспользовавшись затянувшейся паузой, я задал вопрос:

— Что такое омела? понятно — она растение паразит, но на чём основано её почитание? Почему ввели её в культ?

— Не знаешь? А с виду кажешься довольно просвещённым человеком, — поддел меня дед, но, тем не менее, повествование начал:

— Обыкновенно омела растёт южнее, но как видим и у нас она тоже присутствует — вероятно, какой-то морозоустойчивый вид. Ты правильно заметил — она паразит и медленно убивает своих носителей — деревья. Обратил внимание, какие на поляне чахлые клёны?

— А то, оценил по полной — когда от разъярённого кабана спасался, — буркнул с ноткой иронии я.

— Так вот, цветёт омела жёлтыми цветами и даёт белые ягоды, вызревают они посередине зимы. В разных традициях, у разных народов она выступает как символ жизни, бессмертия и возрождения. Существует обычай срезать омелу во время летнего и зимнего солнцестояний, соотносимых с жизнью и смертью.

Считается, что она — золотая ветвь древа жизни, которая скрепляет союз божественного и земного. По преданию, именно её ветку сломал Адам и отсюда все наши беды. Омела должна быть срезана без помощи железа — золотым серпом, таким, как этот, — дед вынул из мешка отобранное у волхва оружие, немного повертев, передал по кругу — для ознакомления.

Когда серп попал ко мне, я его взвесив: "Тяжёленький, однако", — вопросительно посмотрел на рассказчика, тот кивнув, произнёс:

— Золото, можешь не сомневаться.

Положив грамм триста драгоценного металла обратно в мешок, дед продолжил:

— Срезанная таким образом омела, оберегает человека от всякого колдовства и с её помощью можно разгадать любую загадку мироздания, конечно, ежели знаешь как.

Повисла тишина, нарушаемая лишь весёлым потрескиванием костра, старик, явно, что-то вспоминал:

— Ах да, — поймал он мысль, — Часто растёт та на дубе, а тут, видишь как — дубок чист, но, тем не менее, окружён ей полностью. Согласно легенде омела родилась от удара молнии. Будучи ни деревом, ни кустом, она олицетворяет всё, что является "ни тем, ни другим". Человек, находясь под омелой, получает свободу от всех запретов, но вместе с тем — теряет защиту и вступает в зыбкий мир сверхъестественного.

Дед вновь замолчал, но поняв по лицам слушателей, что мы ждём продолжения, возобновил повествование:

— Вот ещё... это, как мне кажется, вполне, может быть связано с твоей историей. Загадочно посмотрев на меня, Прохор выдал легенду:

— Фригг супруга Одина, мать Бальдра — почитаемого скандинавами в качестве бога весны и света, пытаясь обезопасить своего сына, взяла обещание с огня и воды, железа и разных металлов, камней, земли, деревьев, болезней, зверей, птиц, яда и змей, что те не тронут его. Только молодые веточки омелы, показались ей столь нежными да беззащитными, что она не стала брать с них клятву. Локи — отвечающий в пантеоне северных богов, за хитрость и обман, прознав об этом, изготовил стрелу из прутика омелы. Когда асы — мелкие божества, забавляясь, рубили мечами неуязвимого Бальдра да стреляли в него из луков, Локи вложил прутик омелы в руку слепого аса Хеда и её побег пронзил сердце бога...

На этом всё, — резко закончив, обломил меня с очередным вопросом старик и, завалившись на лапник, укрылся овчиной.

Мы ещё немного посидели, я осмысливал услышанное, Аника с Халом думали о своём, хоть и было заметно по лицам товарищей, что любопытство тех прямо съедает, однако с вопросами не набросились — сдержались.

Со слов деда — опасность этой ночью нам не угрожала и в дежурстве необходимость отсутствовала. Хал заинтересовавшись самодельным спальником да, посмотрев, как я в нём устроился, констатировал:

— Обязательно себе такой же сделаю.

Надо заметить, размерчик спального мешка соответствовал икс-икс-элю и доверху был зашит лишь один его край, другой же — только на половину — дабы при внезапной побудке иметь место для манёвра.

Утром из грёз меня вырвал моросящий дождик. Вылезая, я потревожил волка, аккуратно через него перелез и, прикрыв овчиной белого засоню, пошёл к ручью — умываться. Там уже находилась вся честная компания. Свинцовые облака, постепенно унося с собой промозглую сырость, медленно проплывали по небосводу, робкие лучи просыпающегося светила гнали их словно стадо баранов на запад — день обещал быть погожим.

— Ну как? Сны не беспокоят? — будто читая мысли, задал вопрос сердобольный старик.

— Нет, всё нормально, — солгал я ему — не хотелось обсуждать при друзьях мои грёзы, они вчера и так изрядно наслушались, от любопытства едва ли не лопнули.

* * *

А рассказать имелось что. Сверкающего смерча, в этот раз не было, видимо, он появляется только тогда, когда я переношусь в свой мир во время бодрствования.

Снилась мне — всё та же палата, ночь, дежурный свет и моргание лампочек медицинских приборов. Сильно напоминающий Прохора Алексеевича дед — примостившись на кресле — дремал, я, всё так же лежал без сознания.

Неожиданно пискнувший прибор — привлёк внимание. Веки больного — то есть меня, дёрнулись да распахнулись. Старик вскочил и оказался у койки:

— Ты меня слышишь? — задал он вопрос, вышедшему из комы человеку. Именно человеку, поскольку, я уже больше не отождествлял себя с телом, как будто это вовсе и не моё, а кого-то другого.

Моргнувший мужчина дал понять, что слышит. Дед отключил пищащий агрегат и повисла тягучая тишина. Взгляд пришедшего в себя остановился на том месте, где я сейчас находился, похоже, что он меня видел.

— Если ты можешь встать, то нам лучше отсюда побыстрее убраться, здесь не безопасно, — продолжил вещать ему дед.

— Да, я смогу, — проговорил тот моим голосом и вынул из вены катетер капельницы.

— Спасибо тебе, добрый человек, — обращаясь в мою сторону хрипло промолвил он, — Не переживай — я сохраню твоё тело. А придёт время, заново его займёшь, не печалься — делай, что должен...

На этих словах я проснулся.

* * *

— Такой вот сон, — закончив повествование, пристально посмотрел в глаза едущему рядом Прохору, Аника с Халом о чём-то болтая несколько подотстали ... — Так что там... — продолжил я мысль, мотнув головой, — В моё тело вселился некто посторонний и, думаю, ты сможешь объяснить, как такое возможно?..

— Понял, кто занял пустую оболочку твоего организма? — задал вопрос размышляющий дед.

— Догадываюсь, но всё-таки просвети — хотелось бы сравнить наши мнения.

— Думаю, это тобой освобождённая навка — Валькирия... не переживай — ничего плохого из-за того не случится, скорей наоборот — данное обстоятельство поможет избежать фатальных неприятностей.

— А что скажешь по поводу дедушки, из моих снов? — в очередной раз я озвучил условие всё ещё не решённой задачки.

— Могу только предположить, — после минутной паузы, наконец проборматал собеседник, — Вероятно, я-таки дожил до вашего времени и взял тебя, так сказать, на поруки. Определить освободившуюся душу в пустующее тело — дело не хитрое, тут главное выйти на контакт и указать дорогу.

— Что же ты, старый, не предотвратил всё это? — тяжело вздохнув, имея в виду перемещение во времени, поинтересовался я, — Ведь мог же...

На мою кручинушку дед хмыкнув, ответил:

— Сложно судить, наверное, просто не решился столь грубо вмешаться в канву истории, поскольку, последствия, вполне могли стать намного трагичнее...

— Да... куда уж трагичнее... — посетовав, я сменил тему, — Как устроен потусторонний мир, где, до недавнего времени, пребывала эта самая навка?

— Она пребывала не в потустороннем, а в нашем мире, и от осознания неправильности да никчёмности прожитой жизни испытывала невыразимые муки. Душа после гибели организма, постигает всё свершённое ей при земном существовании, причём, в истинном свете. Сам посуди — узнать, что большую часть нахождения в теле ты поклонялся растению-паразиту и сознательно пошёл на смерть лишь ради его спасения — это, согласись, перебор.

— Так, ты говорил, что я освободил её душу, и мне казалось, что та где-то бродит, как же тебе удалось её разыскать?

— Не так... — Валентина перестала блуждать, однако обряд не позволил душе покинуть мёртвое тело — там она и покоилась — в небытие. В больнице тебе, по всей видимости, угрожала серьёзная опасность. Я, зная про навку, разбудил её и указал на свободную оболочку — дал тебе шанс на сохранение жизни, а ей — на более благоприятное посмертие. Впрочем, не знаю — это лишь моё предположение...

— Постой, а если когда придёт время — она не захочет покинуть тело? — с долей тревоги, прервал я собеседника.

— Исключено. Во-первых: как её туда пригласили, так же легко и выгонят. Во-вторых: твой организм для неё всегда будет чужим — это дискомфортно, сам поймёшь, когда научишься пользоваться другими. В-третьих: побывав там, — старик ткнул пальцем в небо, — Человек познаёт своё предназначение и уже не может отказаться от личной судьбы. Жизнь — это не только земное существование, но и послесмертие — душа вечна...

Объяснение его было сумбурным, кому другому ни за что бы — не поверил, но дед, в данных вопросах, был дока и я несколько успокоился.

— Чувствую, тебе интересно узнать и о других незримых сущностях пребывающих в мире... — в ответ я утвердительно кивнул.

— Слушай, все кого люди называют навками, лешими, домовыми и так далее, суть не упокоившиеся — умершие люди. Духов достаточно много и простому человеку, с обычным зрением, увидеть их не реально.

Смею заметить, что средь "привидений", большинство язычников. Верующих при жизни в монотеистические религии меж них — единицы. Это косвенно подтверждает теорию о том, что после смерти с людьми происходят метаморфозы согласно с их прижизненной верой. Если в выстроенной человеком картине мира, присутствуют домовые, русалки и прочее, то существует вероятность, что душа, закончив земной путь, возьмёт на себя функции данной нечисти.

После смерти жизнь продолжается это факт, а конкретно, в какой будет форме, лично для меня, остаётся загадкой. Всё сугубо индивидуально. Привидения — суть мёртвые люди. Оставшаяся на земле душа несколько растеряна и по этой причине более подвержена влиянию лукавого. Поэтому средь незримых существ — злых на порядок больше чем нейтральных да добрых и при контактах с ними ухо надо держать востро. Наш мир — мир человека и только...

— В связи с чем люди становятся этими самыми привидениями, почему не покидают землю? — промолвил растерянно я.

— В момент кончины на преодоление барьера у них элементарно не хватает энергии, они тратят её практически всю — без остатка. Как правило, это либо самоубийцы, доведшие себя до нервного истощения, либо жертвы жестоких истязаний, истратившие все силы на предсмертную борьбу с болью.

— Понятно, — протянул я задумчиво, — А как же демоны, да и ангелы, раз ты говоришь, что земля всецело принадлежит исключительно людям, их получается — нет.

— Отчего же... иногда они нас посещают, но это принципиально иные сущности. В жизнь нашего мира те вмешиваются обычно при исключительных обстоятельствах. Ангелы и демоны понятие относительное, выдуманное людьми для лучшего восприятия. Данные существа, по природе своей — некие думающие энергетические сгустки, населяющие свой собственный мир, но имеющие интерес и в нашем. Ну, ты видел одного из них, — я недоумённо поднял брови, — Сирин, что тебя притащил...

Человек, умирая, временно становится таким же сгустком, однако силы его существенно ниже. До тех пор пока душа окончательно не выбрала сторону, она будет падать ниже, переживая всё заново — это ад, или возноситься на ступеньку выше — это рай. Реальный посмертный рай или ад представляют собой всего лишь разницу последующего существования по сравнению с прожитой жизнью. За время земного пути зарабатываешь очки, а по приходу смерти в зависимости от результата сможешь подняться на ступень или взмыть под облака, тоже относится и к падению.

У христиан, как у восточных, так и западных, существуют понятие воздушных мытарств и, соответственно, чистилища. Что, в принципе, за исключением деталей, суть одно — суд и распределение душ по загробному миру. На самом деле — никакого суда нет, душа сама себя обрекает на дальнейшее существование и зависит это, как не парадоксально, от её физического веса. Чем человек был праведней, тем душа его легче, а отягощённый грехами имеет — более тяжёлую. Так вот, — лёгкие души взмывают ввысь, тяжёлые же, стремятся в бездну — люди себя осуждают сами.

После смерти переход душ от состояния к состоянию как правило постепенный, а итог всех жизненных циклов, очевиден — это либо полная тьма и небытие, либо абсолютный свет и соединение с Богом, однако, до этого ещё нужно дожить. У меня, к примеру, другая судьба — мне не дано смертью обнулить жизненный счёт и начать путь заново, по крайней мере — пока... это, конечно же, очень сжато, но для тебя достаточно — переваривай...

— Так выходит, что теория реинкарнации верна? — не смог удержаться я от вопроса.

— Не совсем так — человек движется либо вверх, либо вниз, а в какой это будет форме — сугубо индивидуально. Реинкарнация, безусловно, имеет место, однако повторюсь, у меня есть серьёзное подозрение о влиянии на всё это эгрегоров — идей и концепций к процессу существования которых приложил руку конкретный человек. Другими словами — во что ты веришь при жизни — то с тобой произойдёт и по приходу смерти, но согласно с делами — это неизбежно при любой религии...

— Понятно... что ничего не понятно... ну, ты меня и загрузил. Того и гляди — мозг взорвётся... — с этими словами, пришпорив коня, отправил его галопом. Несясь на застоявшейся лошади старательно пытаясь прогнать хаотичные мысли, я разглядывал окружающий дорогу пейзаж.

Лес выглядел сказочно: зелёные красавицы ели, как бы застыли в бесконечном хороводе времени в обнимку с почти лысыми уже берёзками, одинокие пирамидки можжевельника меж них притаились, словно крестьянские дети, задумавшие какую-то каверзу на деревенском гулянии, а запах... так пахнет лишь осень и это — непередаваемо. Бьющий в лицо прохладный ветер, несколько отвлёк и успокоил.

Глава 12. Разбойники

Оторвался от друзей я далеко. Лес резко закончился, и перед взглядом предстало перечёркнутое змеящейся дорогой поле. Первое, что бросилось в глаза это остовы закопчённых печей. Те словно гнилые зубы древнего старца уродливыми ранами разрывали весьма идиллический пейзаж. Ввиду достаточно большого расстояния кроме них никаких признаков деревни я не видел, вероятно, руины скрывала трава — лишь поле, дорога, далёкий лес и трубы — полный сюрреализм. Представилась виденная в детстве панорама сожжённой нацистами Хатыни и мурашки толпой пронеслись по коже. Несколько дней назад мы проезжали мимо — всё было нормально, обычная крестьянская суета, на нас внимания никто не обратил, в принципе, мы на них тоже.

В небе громко каркали, ругаясь меж собой, вороны. Я их спугнул, и всеобщая свара не состоялась. Подскакав к пепелищу, притормозил коня, задумался, сделал незначительное усилие и увидел ауру этого места.

"Как, при должной тренировке, всё упрощается. Совсем недавно, мне требовалось минут десять — пятнадцать, ещё и пыхтел как паровоз, сейчас же данное действие заняло секунд тридцать — не больше" — размышлял я, разглядывая пепелище. В общем-то, ничего примечательного не было, за исключением нескольких точек совсем не имеющих ауры.

Приглядевшись внимательней, понял — данные образования обладают контуром человеческого тела, а подъехав ближе, рассмотрел и поподробнее. Это оказались не упокоенные души, их было трое. Два ребёнка годиков по пять и старая женщина. Привидения уразумев, что я их вижу, замерли, взгляд бывших людей был полон мольбы, глаза переполняли слёзы. Выглядели они, так же как давешняя навка — почти прозрачное белёсое тело с чёткими чертами лиц да еле угадывающимся силуэтом одежды. Из наваждения меня вырвал стук приближающихся копыт. Я вздрогнул — картинка пропала.

Ватага выехала на поляну и чуть замешкавшись, припустила ко мне. К тому моменту, как друзья подскакали, я снова нырнул в изменённое состояние и вновь увидел детей да старуху. Повинуясь тревожному чувству, направил коня за плывущими над землёй силуэтами в сторону леса.

С краю опушки, с восточной стороны от сгоревшей деревни, глазам представилась страшное зрелище: к дереву были привязаны распотрошённые маленькие трупики, а рядом валялись обезглавленные тела двух мужчин и женщины. Останкам навскидку — не больше двух дней, вонь стояла страшная — сладковато-тошнотворный запах, казалось, пропитал всё вокруг. Я, сдержав тошноту, в шоке застыл. Тем временем — подъехали друзья, пацана с татарином от увиденного дружно вывернуло наизнанку, старик сходу стал давать указания:

— Вы, двое, быстро утрите нюни, — сердито рявкнул он, обращаясь к блюющей братии, — И копайте могилы, а ты, Роман, давай-ка подсоби — этих бедолаг снять надобно.

Работал я, словно робот — помог деду снять тела с дерева, затем отобрав у мальчишки лопату, с остервенением продолжил копать начатую могилу. Слёзы застилали глаза, а в груди разгоралась лютая ненависть к тем тварям, что смогли сотворить такое с детьми.

Краешком зрения всё это время я видел как неподалёку, особняком, стояли три призрачных силуэта и наблюдали за нашими действиями.

— Стоп! — сказал сам себе и прекратил копать. "Я давно уже вышел из изменённого состояния, ауры окружающего больше нет, но продолжаю их видеть, как такое возможно?" — Мысли неслись словно кони, перескакивая с душегубов на истерзанные трупы и снова возвращались к видимым мной привидениям.

— Что застыл? Глубже надобно... Халиль, возьми у Романа лопату — углуби яму ещё на аршин. А ты, голубчик — подойди-ка, с тобой всё в порядке? — задал мне вопрос встревоженный дед.

— Не совсем, я вижу их...

— Ну и что?..

— Как, что? Я смотрю обычным зрением, а они никуда не деваются...

— Хек... час от часу не легче, ты меня прямо пугаешь. Люди годами пытаются такого достичь, а он сразу же взял и увидел... да... дела, — сняв меховую шапку, старик почесал затылок и, глядя на моё недоумевающее лицо, пояснил, — Ты разбудил дремлющий участок мозга, отвечающий за зрительное восприятие. Увидев ауру окружающего мира, тебе удалось вынуть первый кирпич из стены, блокирующей истинное зрение, сейчас же она посыпалась. Как я уже говорил — мозг обычного человека работает всего лишь на четверть, так вот, остальные три части — предстоит пробудить. Почему так быстро у тебя всё выходит — не знаю, но идёшь ты в правильном направлении...

Когда закапывали трупы я как-то незаметно для самого себя перешёл в изменённое состояние, и увидел, как из моей ауры и аур друзей выходят ручейки силы, а призраки, их поглощая, постепенно светлеют. На детских личиках появилась счастливая улыбка и наконец, те окончательно растаяли. Позже, дед объяснил, чему я стал свидетелем — проникшись сочувствием, мы подсознательно поделились с бедолагами силой. Привидения, получив энергию — покинули наш мир и перешли на следующий виток жизненной спирали.

За скорбными делами прошло часа два. Пока суть да дело: Аника лошадей — напоил, накормил, и те хорошо передохнули. Так что, решив на обеденный привал не останавливаться — сразу двинулись в путь.

— Кто же непотребство сотворил такое? — задал я вопрос подъехавшим компаньонам, — Хал, случайно, не твои соплеменники?..

— Нет. Они, конечно, тоже могли. Но — нет. Душегубы были пешими. Следов лошадей, кроме наших и пары тележных — я не заметил. Да и сломанные стрелы, что нашёл на пепелище Аника — русского кузнеца работа.

— Свои это, людишки лихие, — высказал мнение хмурый дед, — Думаю, детей пытали на глазах у родителей, дабы схрон выведать — в деревнях на случай внезапного нападения всегда неподалёку место есть тайное — с добром разным.

— Постой, а не те ли это разбойники, что отведали силушку скрамасакса? — подключился к разговору пацан.

— Может и те, засада как раз неподалёку была, а возможно — другие — кто знает, бардак сейчас, князья грызутся, а народ страдает — многие в тати пошли. Во времена Золотой Орды таких безобразий не наблюдалось.

Данной репликой дед меня ошарашил, а нотка сожаления о днях минувших заинтриговала, и я не преминул поинтересоваться:

— Какой Золотой Орды? Это когда татаро-монгольское иго было?

— Твоё представление об истории в корне ошибочно, на территории Руси о том иге, что я выведал у тебя из памяти, никогда слыхом не слыхивали. Знай — последним ханом ещё не разделённой Золотой Орды, в Европе её знали как Великую Тартарию, был Александр Невский, а столица в то время находилась во Владимире, куда он перенёс её из Сарай — Бату.

Я ошеломлено захлопал глазами, и деду пришлось разъяснить:

— Издревле большое войско у нас именуется ордой, после нескольких удачных походов добавилось слово — золотая, впоследствии, название Золотая Орда из войсковой категории перешло в государственную. Ещё при отце великого хана Александра, многочисленные его родственники — отпрыски новгородских солеваров — они же варяги Рюриковичи, покушались разделить огромное государство на удельные княжества. Ярослав почти предотвратил это всё, но шатания продолжались. Сына его, то изгоняли — когда была тишь да гладь, то опять звали на княжение — когда жареный петух клевал в одно пикантное место. Во время очередного изгнания Александр долгое время пребывал в Сарай — Бату, некоей воинской вольницы, где сыскал почёт с уважением, при этом став ханом.

Хан это военный правитель, князь — мирный, — пояснил рассказчик. — После смерти Ярослава, Александр огнём и мечом вновь собрал воедино почти развалившееся государство, и только после него, всё покатилось в тартарары и Великая Тартария — она же Золотая Орда, завершив существование, распалась. То, было ни какое не иго — то была гражданская война. При Батыевом нашествии на Русь, разорили лишь те города, чьи князья отказались признать старшинство за Владимирским, в основном пострадала Рязанская и Черниговская ветвь Рюриковичей... сам делай дальнейшие выводы...

— Всё чудесатей и чудесатей, а ты что скажешь? — обратился я к Халу.

— Так, в принципе, всё и было, старики рассказывали — славные походы случались во времена Александра Ярославовича — нукеры любили его и называли Батькой. Так вот, под командованием Бату — Хана до Дуная дошли дюже много трофеев добыли... — мечтательно закончил татарин.

— Да... дела!.. "Стало быть — грозный хан Батый и прославленный в лике святых — Александр Ярославович Невский — одно лицо?!" — заскрипели мозги, не доверять собеседникам причин я не видел.

"И, следовательно, по аналогии выходит, что скоро придёт новый хан — Иоан Васильевич Грозный, который вновь соберёт распавшуюся Золотую Орду, подчинив себе Казанское, Астраханское, Сибирское ханства, образумит Новгородское княжество и станет новым русским царём. Не завоюет другие государства, а воссоединит некогда распавшуюся державу..."

Решили стать на ночлег пораньше — пережитое днём, дало о себе знать — вымотались все преизрядно. Место привала выбрали замечательное: на высоком берегу реки, где Судогда делала практически полную петлю, стояла небольшая дубовая рощица, деревьев на двадцать — там и разбили лагерь.

Пока не стемнело, натаскали сухих дров, над костром натянули сырую мешковину и стали готовить ужин. На вопрос: "Зачем все эти приготовления? — старик ответил, — Сухие дрова меньше дают дыма, а сырая тряпка не позволяет высоко ему подниматься, ночью, вообще, без костра будем, так как разбойники, по всей видимости, недалече. Как говорится, бережёного — Бог бережёт".

На ужин татарин приготовил зайчатину — немного жёсткую, но сочную и настолько вкусную, что с голодухи, после всех злоключений я её сравнил с лучшими из кулинарных шедевров, которые когда-либо пробовал. Караулить лагерь дед назначил меня после Аники — вторым: "Надо ложиться".

Как назло — сон всё не шёл, повалявшись с часик я встал, подошёл к бодрствующему мальчишке и отправил того отдыхать. Ночь выдалась безветренной и тёмной — звёзды радостно перемигивались, тонкий лунный серп, словно сошедший с вершины минарета практически не давал света.

Без весёлого пламени костра сидеть было зябко да уныло, мысли о доме, наполнив сознание, навеяли грусть: "Как там мои?.. суждено ли, хоть когда-то вернуться?.." — одним словом — тоска. Пребывая в таком настроении, я таращился в кромешную тьму и прислушивался к каждому шороху, а их имелось предостаточно — то птица вскрикнет, то ветка хрустнет, то в траве зашуршит какой-то зверёк — природа жила обычной своей жизнью и все неприятности маленького человека её ни сколько не волновали.

Тут, краешком глаза я уловил крохотную красную точку — сначала решил, что показалось — но нет, ниже по течению, и впрямь, где-то очень далеко, горел огонь.

— Прохор Алексеевич, — позвал я тихонечко деда.

— Что случилось? — настороженно спросил он, зашуршал лапником, служившим ему постелью, и подошёл.

— Смотри, — пальцем я указал направление.

Долго вглядываясь, дед наконец-то крякнул:

— Ух, глазастый и что тут — прикажете делать?

Вопрос он задал себе, но с моих губ невольно сорвался ответ:

— Как что!? Пойти — проверить, кто там расположился, может душегубы давешние, и если так, то наказать...

— Добро... — недолго подумав, решился старик, — Иди, буди ребят, только чтоб тихо.

Оставив меня охранять лагерь, волк и три человека растворились в ночи. Видите ли, по лесу хожу я громче медведя. В общем-то, дед прав, только всё равно — как-то обидно. Оказавшись в одиночестве — вглядываясь в зловещую тьму, задумался и бабах... перешёл в изменённое состояние — лес раскрасился красками, нет, не засиял словно днём, но видно стало значительно лучше. В этот раз всё произошло непроизвольно — абсолютно без каих-либо усилий.

"Какого хрена я здесь остался, чего тут охранять, а главное — от кого? Лошади привязаны — не убегут — вокруг ни души".

Обретя ночное зрение, и сокрушаясь по поводу своего тугодумия: "Как мог забыть о данном свойстве изменённого сознания, ведь уже сталкивался с этим? — решаю, — Иду к своим, ещё один меч, лишним уж точно не будет".

Догнал я их минут через двадцать.

"Да, громко хожу, а что делать? Дед вон, обещал с поршнями познакомить, только что-то зажал старый, аль запамятовал — надо напомнить". — Друзья, создаваемый мной шум, услышали да притаились, я же их отчётливо видел: на фоне чуть подсвеченного леса человеческие фигуры резко выделялись своей более яркой аурой. Люди были заметны издали — у меня сложилась некая аналогия с тепловизором, даже стволы деревьев практически не препятствовали их обнаружению.

Подобравшись как можно ближе, но в то же время, дабы не попасть под шальную стрелу, я прошипел:

— Не стреляйте, свои...

Мальчишка и Хал одобрительно улыбались, а вот, дед — как всегда, ворчал:

— Нарушил приказ — будешь наказан, сейчас же пошли, посмотрим, что к чему — только тихо, — шикнул он и погрозил кулаком.

Лагерь оказался бандитским. Было тех человек двадцать, а нас всего четверо: пацан — снайпер, два мужика с мечами и дед с клюкой — сокрушающей черепа, короче — смертельный спецназ. Разбойники гуляли — горело три костра, сноп искр, поднимаясь ввысь, растворялся в ночи. Караул отсутствовал — расслабились душегубы.

Две телеги с впряжёнными лошадьми находились на самом краю бандитского лагеря — даже поленились распрячь коней, во как хотелось побыстрей начать праздник. К верхнему краю крестьянских повозок за вывернутые руки были привязаны их бывшие хозяева, я насчитал восьмерых. Тати уже сильно поддали, некоторые выпав из реальности, похрапывали, но у основной массы — наблюдался самый разгар веселья, и когда парочка здоровенных детин, громко ржа, направилась в сторону пленников, мы начали атаку.

Засвистели стрелы, поднялся гвалт, образовалась паника. Люди не понимая, что происходит, бесцельно метались в ярком свете кострищ. Более трезвые или бывалые, выхватив оружие, приготовились к бою. Парочка стрел полетела и в нас, однако разбойничьи лучники почти сразу упали — бить по освещённой цели гораздо удобней, чем спьяну стрелять на звук. Ночной лес заполнили панические крики, отчаявшиеся бандиты, пытаясь спастись, припустили в разные стороны.

На меня выбежало трое. На пути первого из беглецов, выглянув из-за толстого ствола, отблеском костра сверкнула катана. Душегуб в темноте ничего не увидев утробным чавканьем насадился мягким пузом на меч. Оружие как легко в плоть вошло, так легко же и вышло — вот, в чём преимущество короткого клинка. Разбойник, пытаясь удержать скользкий ливер, хрипя, завалился. Его друзья, услышав предсмертный сип товарища, тыча во тьму оружием ошарашенно застыли. Шаг вперёд, уход от широкого замаха топором, нырок под удар копья — первый так же собирает кишки, а второй становится мумией — ему в горло вошёл скрамасакс.

Бой закончен. Враги уничтожены, удовлетворения нет — вхожу во вкус, и дозу адреналина надобно повышать.

"Что мы имеем — троих уложил я, штук семь посекло стрелами, ещё дед — трёх-четырёх оприходовал. Выходит, ушло как минимум — шесть — непорядок".

Ныряю в лесную тьму, и устремляюсь на поиски сбежавших. Вот они — двое, сломя голову несутся, периодически сталкиваясь с невидимыми в темноте деревьями. Минут через десять их догоняю, всё-таки "встроенный тепловизор" — классная вещь.

"Ой, блин — один чуть не расшиб башку о берёзу — надо ему помочь". — Если бы не изменённое состояние, наверняка бы не догнал душегубов. Однако всё разрешилось, как и до этого — вспоротыми животами да выпущенными кишками. Жалость к этим ублюдкам отсутствовала — злость и ненависть полностью поглотили меня, перед глазами стояли замученные тела маленьких приведений и я, с остервенением, словно тот дровосек рубил и рубил. Внезапно ноги подкосились и наступила тьма.

"Что, чёрт возьми, происходит?" — промелькнула последняя мысль, и тишина.

Очнулся я утром в бывшем бандитском лагере. Холодные солнечные лучи робко пробивались сквозь хмурую пасмурность осеннего неба, облака лениво плыли по своим мокрым делам. Над поляной, исчезнув за сосновыми кронами, низко пронеслась стайка встревоженных птиц.

"Быть дождю", — подумалось мне и тут, я услышал встревоженный голос Аникея:

— Прохор Алексеевич иди сюда, кажись, Роман очнулся!

— Чего ты орёшь, итак башка раскалывается, — вырвалось из пересохшего горла. Приподнялся с нарубленного лапника, острая боль пронзила затылок. Состояние напомнило жуткое похмелье. Трещала, кружась голова, нещадно мутило. Собравшись с силами, опрокинулся набок и вызвал "Ватсона".

Подошедший дед, заботливо подняв мою голову, дал выпить какого-то взвара — потихонечку стало отпускать. Полежав минут пять, почти полностью вернувшись в норму, наконец сел да огляделся: "М-да жизнь кипит".

Бывшие узники занимались делами, вблизи телег суетились мужики, возле костра колдовали бабы. Друзья стояли рядом и озабоченно смотрели на деда, тот же, оттопырив мне веко, пристально разглядывал глазное яблоко.

— Ну, и напугал ты нас, — начал старик, — Бой закончился, ты ломанул в лес да пропал. — В ответ, виновато пожав плечами, я горько вздохнул.

— Мы с Халилем пошли по следам, а там два куска фарша и твоя тушка без признаков жизни, думаю, копец котёнку — больше гадить не будет, ан нет — живой вроде, только уж больно тяжёлый, но это дело поправимое. Значит, дотащили тебя кое-как, осмотрели, а ран-то и нету. Давай рассказывай, что произошло?

— А хрен его знает, перед глазами встала картина их зверств, накатило остервенение, ну, я и сорвался — искрошил душегубов в капусту, дальше — не помню...

— Да уж... — крякнул старик и обратился к оттопыренным ушкам Хала с Аникой, — Ступайте, помогите мужикам, позавтракаем да двинем, неча время терять. Друзья удалились, а дед продолжил расспросы, — В каком состоянии ты был?

— В изменённом.

— Как долго ты в нём находился?

— Ну, это... вы пошли к разбойникам, тут вскорости, оно само как-то пришло, — начал я путанно излагать, — А ушло — тоже само — ноги подкосились и темнота.

— Понятно, — растянул слово дед, — Исчерпал ты силы свои — без остатка, хорошо ещё так всё закончилось, запросто мог дуба дать. Что ж ты бестолочь, не качал энергию?.. Она знаешь, как в изменённом состоянии тратится? — Больше так не делай. А дабы об этом не забывал и как я давеча говорил, в наказание за оставление лагеря, будешь... — старик задумался и выдал, — Бегать, сейчас — быстро умываться да завтракать.

Всё же, два разбойника в суматохе боя ушли — главарь и дружок его: "Почему самым отъявленным мерзавцам всегда удаётся избежать наказания?.." — Освобождённые крестьяне, оказались именно из той деревни, что была обнаружена нами сожжённой. Их бандиты планировали продать на невольничьем рынке в Касимове — оказывается, есть и такой. Пока я валялся в отключке, мужики трупы оттащили подальше, собрали трофеи, загрузили телегу и были уже готовы к отъезду, ждали только меня — пока очнусь.

Вот я в полном боевом облачении и бегу — красота. Хотя, если непрестанно мысленно прогонять через себя поток энергии и складывать её в районе сердца, то в принципе, не так уж и тяжко. Взмок, конечно, с ног до головы, однако пробежал пару часов, а дыхание так и не сбилось. Вскоре, освобождённые крестьяне свернули к дедовой заимке, Прохор им разрешил до нашего возвращения там временно перекантоваться, мы же продолжили свой путь дальше — на Муром.

Ветер, разогнав витающую в воздухе осеннюю хмарь, унёс обрывки свинцовых облаков и обнажил солнышко. По краям дороги стоял дремучий, сказочный лес, столетние сосны, взмывая ввысь, макушками подпирали прозрачное небо. Вокруг каравана носились беспокойные воробьи, ожидая от лошадей новой порции лакомства в виде парящих кругляшей, пахло прелой листвой да хвоей, если бы не наказание, то вообще, абсолютная идиллия.

Часа через три, возле ручья, сбегающего с кургана и терявшегося где-то в лесной чаще, Прохор решил устроить привал — видите ли, коням надо передохнуть.

— Ты, болезный, — обратился ко мне дед, — Беги вон, на горку? Посиди там — подумай, так сказать, над своим поведением, надумаешь, возвращайся — перекусишь да в путь, к вечеру должны поспеть в Муром.

Я взял протянутую учителем шкуру и последовал дальше, друзья стали разбивать лагерь.

Холм, выглядевший снизу не очень большим, на деле оказался внушительным. К середине склона жидкие кустики, усеивающие его основание, закончились, осталась лишь пожухлая трава.

Ближе к вершине я заметил родник, с которого и начинался ручей: "Странно, — подумалось мне, — ключи обычно бьют в низине, а тут, чуть ли не на самой вершине... загадочное место..."

Напившись студёной воды, я испытал блаженство загнанной лошади, добравшейся до вожделенного источника и дальше побрёл не торопясь.

Курган, практически, круглой формы поднимался над бескрайним простором леса, так что с его макушки были видны лишь кроны деревьев, раскачивающиеся под порывами ветра. Венчалась гора каменной проплешиной диаметром около трёх метров. Там я бросил овчину и сам упал, разбросав руки, раскинув ноги, закрыл глаза — отдался в руки изнеможения.

* * *

Постепенно приходя в себя, я уставился в прозрачную синь полуденного неба. Редкие облака медленно куда-то катили, ветер ласково трепал по щекам, думы потихоньку исчезали, меня, словно на надувном матрасе медленно качало в волнах. Мотнув головой и сев — я устремил взгляд за горизонт.

Величественная картина поразила необъятной мощью, звуки пропали, мыслей вообще не осталось, природа поглотила меня, точно растворила в себе. Уставшее, измученное долгим бегом тело, казалось совсем невесомым, я будто парил над бескрайней планетой — осознавал всю мощь мирозданья и разнообразие созданий, населявших его.

"Сколько же их — не счесть и у каждого личная жизнь, свои заботы, стремления. Вот, маленькая птичка, неся букашек, поспешает к птенцам. Вот, волк перегрызает горло зайцу, стремясь накормить волчат. Вот, уже человек — царь природы, считая себя оскорблённым, не задумываясь, лишает жизни обидчика. Позже о сделанном он пожалеет, дети поверженного будут голодать и вскоре умрут, а убийца узнает о том лишь после собственной смерти.

Чужие жизни и мысли проникли в мозг, не оставив там свободного места. Моя сущность вскользь касалась чувств тварей населявших землю, задерживаясь лишь на немногих, и это, ничуть не смешиваясь, происходило мгновенно — другие эго полностью заполнили разум...

— Как же всё грандиозно, насколько всё связано, нет ничего случайного и бессмысленного! Просто поразительно!

Опять само собой — без усилий, сознание моё изменилось. Я увидел сверкающий смерч, из недр кургана исходил мощный поток силы, проходя через меня, тот волнами разливался по бескрайнему миру. Также как в Успенском соборе, протуберанцы света в ряби сияния несли вселенское спокойствие и тысячелетнюю мудрость — поражали, завораживали, манили...

— Ох-ре-неть, — с пересохших губ сорвалось ругательство, и я больно — копчиком упал на овчину, а поражённый мозг, выдал анализ: "Похоже, я и впрямь парил над землёй".

Пребывая в шоке, тру отбитую задницу:

— Ох-ре-неть, другого определения подобрать не возможно, ни каких слов — одни эмоции.

Напитавшись энергией по самую маковку, я, как говорится, спустился с небес и направился к спутникам, не терпелось поведать обо всём этом деду.

* * *

— Помнишь, я рассказывал о голосе Бога? Так вот, тебе удалось его увидеть, теперь осталось услышать и понять — о чём Он говорит. Сознание всё запомнило и впредь — поймать однажды испытанное — будет значительно легче. Дерзай и обрящешь... — позже наставлял меня дед, ритмично покачиваясь рядом в седле.

— Я хочу опять на ту гору и желаю остаться там навсегда... это ведь точка силы, да? — сорвался с губ возглас. Я всё ещё пребывал под впечатлением и, мягко говоря, находился в восторженном состоянии.

— Конечно — Лысая гора. Подобных мест достаточно много, раньше там было капище. Позже одинокий путник, прочувствовав, что и ты, решит поселиться на данном кургане. Приходя в силу и постепенно набирая мудрость, он станет праведником, к нему потянутся люди... Наверняка, там воздвигнут часовенку, затем церковь, а через малое время над лесом взмоют купола нового монастыря.

Такое было — не раз, гора Афон, на которой мне повезло побывать, представляет собой сверкающее неземным светом огромное море энергии. Однако дело не в этом, дело в этом, — пояснил старик, тыча меня пальцем в грудь.

— Место лишь помогает насытиться силой, необходимой для связи с природой, не забывай о накоплении энергии и точка пространства будет не столь значима, хотя...

— А как обратиться к Творцу?..

— В твоём случае — никак, впрочем, как и в моём. Лишь только Святые сподобляются этакой чести, только им дозволено познать ответ. К такому праведнику мы и направляемся, — на этих словах дед замолк, дальше мы ехали уже в тишине.

Глава 13. Муром

Наконец-то Муром. В вечерних сумерках города почти не было видно, лишь на серых стенах то-тут, то-там мигали огни факелов. Шёл мелкий, противный дождик, порывы ветра стремились сбить нас с коней, и мы заспешили в тепло постоялого двора. Беляш, как и прежде — у Владимира, посмотрев мне в глаза, увидел ободряющий кивок, успокоился — за ним непременно вернутся, махнул хвостом и побежал в лесную глушь по своим волчьим делам.

Уютная харчевня при постоялом дворе располагала к беседе. В закрытые ставни рвался холодный ветер, по кровле барабанили тяжёлые капли, мы вовремя успели под надёжную крышу временного пристанища. Сезон бойкой торговли подошёл к концу, народу в корчме находилось не много: хозяин, служка, временами выглядывающая из кухни дородная повариха, наша компания и ещё одна, также состоящая из четырёх человек, вероятно, заезжие купцы. От печки доносилось весёлое потрескивание дров, в воздухе витал запах жареной свинины, все уже наелись, а если говорить обо мне — то я обожрался, даже пиво не лезло и сильно клонило в сон.

— Решено, дальше пойдём по Оке, — констатировал дед итог общего обсуждения, последовали одобрительные кивки.

— Значится так, — продолжил учитель, — Рынок будет только в субботу — сейчас среда. Товар надобно куда-нибудь сбагрить. Так вот, поутру мы с Халилем постараемся пристроить трофеи, лошадей тоже придётся отдать, ну, ничего — потом новых купим. Роман с Аникой пойдут, разузнают по поводу транспорта, конечно, лучше нанять, но боюсь, время не то поэтому если подвернётся что-нибудь стоящее — купим.

Забыл сказать — с разбойников мы взяли много трофеев, имелось оружие, но в основной своей массе паршивенькое, пара тюфяков с мехами и всяческий крестьянский скарб, разумеется, что признали своим наши освобождённые пленники — с ними осталось, однако и чужого добра хватало. Так что две, опять-же, трофейные лошади, были загружены под завязку. А самое главное: сбежавшему в ночной суматохе главарю, не удалось унести бандитскую казну и мы стали счастливыми обладателями, по местным меркам, огромного капитала. Дед уверял — купить пару больших ладей денег хватит.

Сказав, что всё понял и, пожелав друзьям спокойной ночи, я отправился спать. Подгулявшая купеческая компания проводила меня каким-то нехорошим взглядом: "Наверное, показалось..." — подумал я и выскочил за дверь.

Небо плевалось дождём. Пробежав по двору, попал в тепло снятой на пару дней комнаты. Быстро скинув влажную одежду и разложив её возле тёплой печи, залез на лежанку и укутался в спальник: "Здорово-то как..." — промелькнула последняя мысль, и пришёл сон.

* * *

Попал я опять в свой такой далёкий, но такой желанный мир. Головинский лес пожух, листва облетела, лишь красавицы ёлки, да величавые корабельные сосны радовали глаз изумрудной зеленью. Знакомая по предыдущему сну полянка с охотничьим домиком разительно изменилась, берёзки да кусты её окружающие уже не полыхали жёлто-красной листвой, трава из зелёной превратилась в серую массу, лишь то-тут, то-там торчали кустики пижмы, тыча в небо всё ещё жёлтыми соцветиями.

Рядом с крыльцом стоял мой паджеро: "Как же я по нему соскучился".

— Постой, — сказал сам себе, — Значит, ненаглядная рядом, а может с сынишкой или сразу с обеими... — подстёгнутый нетерпением поспешил к хижине.

Сердце защемило: "Увидеть бы их, хоть глазком..." — подлетев к дому, чуть замешкался — рука беспрепятственно прошла через ручку. Попробовал проникнуть внутрь прямо сквозь стену — получилось.

За столом, возле окна, сидела компания. Говорил только дед, супруга с младшеньким, заворожённо — раскрыв рты его слушали. Повествование подошло к концу и повисла гнетущая тишина...

— Нет, я не верю, такого просто не может быть! — наконец-то вышла из ступора жена.

"Как же всё-таки она хороша, и это не смотря на то, что ей пришлось пережить", — любуясь супругой, размышлял я.

— Сейчас вернётся с пробежки тело Романа с временно, подчёркиваю — временно, поселившейся в нём чужой душой, можешь сама обо всём расспросить. Прошу, поверь старому, умудрённому опытом человеку — это было необходимо, останься твой муж в больнице ещё бы на день — он бы не выжил. В следующий раз бандиты доделают своё мокрое дело, а полиция, сама знаешь, ни чем не поможет, — твёрдым голосом, но со смущённым видом побитой собаки пытался успокоить жену дед.

"Так... что-то важное я пропустил, видимо после ядовитых цветов, было ещё одно покушение".

— Арсений, Арсений... — потрепав сына по русой голове, пробормотал под нос сам себе. Ожидав, что рука пройдёт сквозь, резко её одёрнул — я действительно его погладил. Недоумённо посмотрел на ладонь, для меня она, как и всё тело выглядела полупрозрачной, и для окружающих оставалась невидимой. Сын испуганно вскрикнул, прижался к матери и со страхом завращал головой.

— Что с тобой? Не бойся. Сейчас мы заберём папку и поедем домой, — скороговоркой стала успокаивать его супруга.

— Всё хорошо, это я, — автоматически сорвалось с губ и о чудо, меня услышали.

— Кто здесь? — прижимая к груди сына, после минутной паузы, выдавила жена.

— Твой муж, я очень далеко и сейчас сплю, а вы мне снитесь, произошла очень странная история, прошу тебя, верь тому, что говорит тебе Прохор Алексеевич, всё это чистая правда. Он мне и тут, где я нахожусь, очень помогает...

Супруга, лихорадочно соображая, как на такое реагировать, зависла:

— Где мы познакомились? — наконец она задала вопрос, видимо, решила проверить тот ли я — за кого себя выдаю.

— В КЦ Политеха, на дискотеке, тебя на медленный танец пытался пригласить какой-то африканец, я, увидев замешательство, сказал ему, что барышня со мной, и мы закружились. Позже проводил до дома, а на следующий день, зайдя в гости, столкнулся в дверях с папой — боксёром, но всё обошлось и через год, день в день, мы сыграли свадьбу.

— Вернись... нам без тебя очень плохо... — со слезами в голосе прошептала жена.

Тут открылась дверь, на пороге появилось моё тело, по всей видимости, вернувшиеся с пробежки, и я проснулся.

* * *

Лёжа на печи, не мигая, смотря в потолок, пытаюсь осмыслить увиденное. Если раньше оставались сомнения, то теперь они испарились. Дед, каким-то ведомым ему способом, вселил в моё коматозное тело чужую душу. Некромант — блин...

Пару раз, тяжело вздохнув да отогнав тревожные думы, переключился на семью. Как же по ним я соскучился — по дому, машине... по выхлопным газам и городскому шуму — в конце концов. Как мне этого всего не хватает. Родные у меня сильные — справятся и дождутся, главное мне не подкачать.

А дед-то, молодец — помогает, чем может. Подозрения окончательно перешли в уверенность, теперь я точно знал — это именно Прохор Алексеевич. Судя по реакции жены, сон оказался своевременным, учитель рассказывал ей мою историю и не вмешайся я, она ни за что бы ему не поверила. Оберегает, как может, вот, и от бандитов избавил, и спрятал в глухой чаще, и семью пытается успокоить. Ох, старик, старик, значит и там — всерьёз за меня взялся. Занять тело спортом, это, в принципе, хорошо...

Сна полное отсутствие, ночь же в самом разгаре. Потихонечку, дабы не разбудить друзей, взял одёжу и направился в сени, дождь прекратился, посижу на крылечке подумаю о житие-бытие. Шмотки просохли, с удовольствием надел тёплые вещи и вышел.

На улице было тихо, темно, даже хозяйские псы на моё явление не среагировали — видимо, спят дармоеды. Ветер, разогнав свинцовые тучи, полностью стих, луна сказочным серебром сверкала на пробитом очередью звёзд небосводе.

Присев возле избы на завалинку, мечтательно уставился ввысь, нашёл большую медведицу и задумался. Мысли хаотично скакали с одного на другое. Думал я — то о далёком доме и семье, то о бескрайнем космосе и мириадах мерцающих звёзд, то о нашей компании и неизвестности предстоящего путешествия, но все думы, пройдя по кругу, всё одно заканчивались паникой — вдруг это билет в один конец и из прошлого нет выхода?

Из таких вот, размышлений, меня вырвал какой-то непонятный шорох и неспокойный всхрап лошадей. Хозяин уверял, что с лошадьми ничего не случится, Прошка — его сын, ночует в конюшне и за ними присмотрит, трофеи мы перетащили в горницу — превратили ту в подобие склада, как говорится — от греха подальше.

Кони ещё раз всхрапнули, я решил их проведать. Подойдя к амбару, вновь услышал возню, и насторожился: "Это ж-ж-ж неспроста". Оружие осталось в горнице, глянув по сторонам, поднимаю метровую жердь валявшуюся у стены амбара.

Ворота слегка приоткрыты, за ними, очевидно, творятся дела тёмные. Не успевая перейти в изменённое состояние, приседаю и через щель, таращусь внутрь: "Не видно — ни зги".

Стоя в такой позе, я и получил по затылку чем-то тяжёлым. Хорошо что, уходя из комнаты, прихватил лисью шапку, она-то, смягчив удар, меня выручила. Ноги подкосились. Темнота, разбавленная светлыми кругами, поплыла перед взором. Заваливаясь набок, почувствовал боль, страх, злость — и вместе с этим неопределённым чувством, выход адреналина — мир незамедлительно раскрасился блёклой аурой, а я увидел то, что в данный момент было наиболее актуально — падающее на голову полено.

Как во время поединка с Халом, всё вдруг замедлилось, стремительное приближение бревна тоже, данное обстоятельство и помогло подставить под удар палку — дубина с глухим звуком отскочила. Упав набок, лёжа, пару раз переворачиваюсь и оказываюсь у ног отпрыгнувшего обидчика. Сильно — с двух рук, импровизированным оружием толкаю врага под колени, и ночную тишину разрывает звук ломающихся костей да пронзительный визг невыносимой боли.

"Опять перестарался, надо как-то уже научиться контролировать эту энергию", — промелькнула мысль, и я перекатом встал. В очередной раз повезло — в то место где только что находился, на половину уйдя в утрамбованную землю, воткнулась стрела. На автомате, кидаю жердь в сторону лучника — следует звонкий удар, видимо, попал я удачно — опять подфартило.

На этом моменте — одновременно, на крыльце нашего и хозяйского дома, появились два факела, харчевник с дубиной, дед, мальчишка да Хал. Двери конюшни, сбивая меня с ног, резко распахиваются и небольшой табун, набирая скорость, подгоняемый двумя всадниками, устремляется к открытым настежь воротам. В воздухе что-то свистит, следует вскрик, и кони, переходя на шаг, останавливаются. Бой закончен — опять победили наши.

Вставая и отряхиваясь от налипшей грязи, не забыв, чем завершилось предыдущее погружение в изменённое состояние, привожу зрение в норму, вновь попадая во тьму. Две лошади со двора всё же сбежали, однако рванувший за ними Аника, быстро привёл их обратно. Тем временем, Хал вязал руки оглушённому дедовой клюкой разбойнику. При свете факела глянув на трупы, убедился в истинности своего подозрения — это оказались наши соседи: "Да, всё же недаром мне не понравились их недобрые взгляды". — Двое отправились к праотцам, один с переломанными коленями находился в забытьи, а последний — ловко связанный, с сотрясением мозга, но уже пришедший в сознание, мычит нечто несвязное.

Подумав об одном и том же, я вместе с владельцем постоялого двора, дородным бородатым мужиком неопределённого возраста, устремляюсь к конюшне.

— Прошка, Прошка, ты где, сынок? — как только мы оказались внутри, с тревогой в голосе крикнул отец. Тишина... Поднятый факел осветил дальний угол, где по обыкновению дежурил его сын.

— Слава Богу, вроде бы жив... — с облегчением воскликнул мужик, развязывая руки испуганному пацану.

Обняв Прошку и потрепав его по русой голове, папаша сразу начал командовать:

— Беги в кремль, крикни на воротах — конокрадов поймали, пусть как рассветёт, к нам едут — следствие чинить надобно. — Всё ещё перепуганный малец, боясь отправляться в ночь, несколько мешкает, подошедший Хал его выручает:

— Я провожу, подожди немного — оденусь...

Постоялый двор гудит точно растревоженный улей, на улицу выбежали все домочадцы, подоспели разбуженные соседи, от факелов стало светло словно днём. Аника, лошадиная душа, повёл коней в амбар, а мы с дедом присели на завалинке.

— Ты, что не спал-то? — начиная разговор, задал вопрос учитель.

— Спал, но проснулся, во сне дома был — тебя видел, с женой разговаривал, сына напугал... — ответил я, затем — в общих чертах пересказал сновидение.

— Добре... значит, я ещё пятьсот лет проживу, за что мне такое? — покряхтел дед и задумался. — Впрочем, догадываюсь, — после минутной паузы, продолжил он, — Отверг я веру предков — не властны надо мной их эгрегоры.

— А как же Род и всё такое?..

— То не вера — то истина, природа вечна и я, похоже, что вместе с ней...ох-хо-хо, — поохав, старик вновь замолк.

Я, дав ему чуть время подумать, обратился:

— Дозволь спросить, — в ответ он кивнул, — Скажи, почему мне не удалось быстро перейти в изменённое состояние, а как по башке схлопотал, так моментально в нём оказался.

— Всё просто, сильные эмоции, в данном случае страх, отключают мозг, и тело, уже зная, что делать берёт на себя всю нагрузку. А вот, когда сознание уже изменилось, тогда, под действием сильных чувств, начинаются настоящие чудеса. Данное свойство изменённого сознания — очень мощная штука, однако, эмоции должны быть действительно яркими, будь то ненависть или любовь — без разницы, впрочем, результат будет неодинаков. Что ожидать от страха, ты уже представляешь, ненависть тоже знакома — два куска фарша вместо разбойников, красноречиво о том засвидетельствовали, ну, а с любовью и другими чувствами — сам разберёшься, так сказать, опытным путём.

— Почему этого нет, да и многого другого, в данных тобою знаниях?.. — имея ввиду экспресс обучение, я задал очередной вопрос.

— Ежели бы я передал всё, то твой мозг наверняка бы не выдержал и как ты говоришь — взорвался на хрен, оно тебе надо?..

— С лошадьми всё нормально, испуганы только, — отчитался Аника и, подвинув меня, сел на лавку.

— Ещё хотел сказать — продолжил дед. — Учись сдерживаться, контролируй энергию, а то натворишь делов, мало не покажется.

— Знаю — буду стараться, — виновато ответил я.

Пришедший Хал, привёл пяток дружинников да тщедушного дьячка. Увидев правоохранителей, мы направились в харчевню, куда хозяева отволокли оставшихся в живых купцов — разбойников. Мертвяки — мой стрелок с проломленным черепом и жмурик татарина так неудачно поймавший саблю продолжали мирно лежать возле амбара. Восток зарозовел, день обещал быть погожим.

Сыск начался незамедлительно. Дьякон, разложив на обеденном столе письменные принадлежности, сначала выслушал меня, потом, по очереди, всех остальных, как исписал три листа, угомонился. Конокрадов, так ни о чем, не спросив, приказал тащить в кремль. Повелев нам после обеда быть у посадника, следователь, замыкая процессию, удалился.

Позавтракав да условившись в полдень встретиться у городских ворот, мы разделились. Дед с Халом остались переговорить с Иваном — хозяином постоялого двора, по поводу продажи лошадей да трофеев, а я с Аникеем направился к Оке — искать лодку.

Рассвело, посад шумел привычной своей жизнью. Громко перекрикивались петухи, мычали коровы, с окраины доносился стук кузнечного молота, по широким улицам посада народ деловито гомоня куда-то спешил.

Кремль также как накануне — в сумраке вечера, освещённый утренним солнцем — не произвёл впечатления. Он был полностью деревянным, кое-где срубы башен отсвечивали новизной, а в некоторых местах брёвна были с подпалинами, видимо, отремонтировали стены только частично. В сторону крепости мы и направились. Там, вдоль берега Оки раскинулись купеческие амбары, где я рассчитывал договориться о наёме корабля. Также, близ причалов имелась парочка небольших верфей, в случае отсутствия попутных судов обратимся туда, хоть те, как поведал харчевник, работали на заказ, но всё же — попытка не пытка.

Ворота кремля были распахнуты, по перекидному мосту перейдя через глубокий овраг, мы заглянули внутрь и, не увидев ничего выдающегося, взяли левее. Обогнув высокие стены вышли на набережную — там жизнь кипела. У дубового причала стояло пять ладей, широкие суда щерились на берег резными мордами диковинных созданий, вырезанных умелым мастером на их носах. Амбалы гуськом носили тюки, бочонки, корзины, разгружая одну лодку и нагружая две других.

Коренастый мужичок в красном кафтане, временами покрикивая на нерадивых работяг, что-то помечал заострённым угольком в оструганной дощечке. Подойдя к нему и дождавшись небольшого перерыва, я обратился:

— Здоровья вам, уважаемый, не подскажете, плывёт ли кто нынче в Казань?

Повернувшийся, глянул с пренебрежением, но заметив воинский доспех, особенно рукоять меча, торчащую из-за плеча, переменившись в лице, слащаво ответил:

— К сожалению, до ледостава туда никто не поедет, — однако увидев мою вмиг посмурневшую физиономию он скороговоркой пояснил, — Не успеть расторговаться да вернуться, а татар нынче тут нет.

— Тогда подскажи, у кого можно приобрести ладью? — мужик, заинтересовавшись денежным клиентом, как-то сразу подобрался, — Ну, чтобы вчетвером управится, — продолжил я, и он разочарованно сник.

— Это не ладья, это ялик али струг получается. Попробуй обратиться к Николе — корабельщик местный, дальняя верфь его, — закончил он и, махнув в сторону сваленных по берегу брёвен, раскланялся.

— Премного благодарен, уважаемый, — в свою очередь распрощался с ним я, и мы пошли искать мастера.

Со стороны реки кремль выглядел несколько внушительней, чем от посада. В сотне метров за береговой линией начинался высокий утёс, на нём тот и находился. Справа и слева раскинулись глубокие овраги с перекинутыми через них временными мостами, в случае осады они перетаскивались за стены, а при внезапном нападении просто уничтожались. Из-за частокола виднелись маковки парочки церквей, вот, в принципе, и вся картина. Идя вдоль да скользя взглядом по бревенчатым стенам, я заприметил с дюжину пушек, те, внушая уважение, смотрели на широкое русло реки огромными чёрными дырами своих стволов.

— Аникей, а давно ли на Руси известен огненный бой? — спросил я спутника и показал на ближайшую башню.

— Давно, спроси лучше у деда, — ответил парнишка и с гордостью добавил, — У княжьей дружины даже ручницы есть, знаешь, как бабахают! — раз, и половины вражеского войска нету.

"Это хорошо, — осмысливая информацию, принялся я размышлять. — Надо пороха раздобыть — взрывпакетов наделать, дорога предстоит дальняя, авось пригодятся".

Николая корабела на месте не оказалось, однако мальчишка подмастерье сказал, что он с минуты на минуту появится.

Пребывая в ожидании, я принялся разглядывать начатые остовы двух ладей. Те были просто огромными, к тому же — не законченными, и, к сожалению, больше ничего более или менее подходящего в пределах видимости не наблюдалось. Расстроившись, решил было пойти на поиски дальше, но тут подоспел владелец верфи.

— Здрав буди, — сразу с места в карьер, рванул он, — Ты что ль, струг дальноходный ищешь?

— Я, а откуда информация?

— Так это... приказчик Тихон поведал, повезло тебе, братец, есть у меня такой, только дороговато будет, так как для самого воеводы делался, — сказал корабел и с важностью поднял вверх указательный палец.

— Ну, раз так, то давай сперва глянем, а там и о цене рядиться будем, — с ухмылкой ответил я, уж больно комично тот выглядел в своей важной значительности.

Мы направились к здоровенному амбару, по дороге мастер поведал историю корабля:

— Значится так, воевода по весне пришёл и говорит — ты Николай в наших краях, из корабельщиков самый справный, я ему — есть такое, он мне — вот и сделай-ка дружок струг, не большой, но быстрый, для речной разведки. Задатка, я дурак не попросил, а как пришло время, так в казне денег не оказалось. Воевода, конечно, говорит — потом мол отдаст, только я, не единожды будучи учёным — сильно в том сомневаюсь.

С учётом пожеланий заказчика в итоге получилось непонятно что — то ли струг, то ли малая ладья, но однозначно доброе судно, да что там говорить — смотри, — на этих словах мастер распахнул приоткрытые ворота, и перед взором предстала красавица яхта.

Глянув на Анику, я заметил, как загорелись его глаза, ещё бы: восьмиметровый корпус в поперечине был метра два с половиной — три, просмолённые бока поблёскивали чернотой, мощный киль внушал уважение и дополняли картину свидетельствующие о быстроходных качествах стремительные обводы бортов. Я сразу влюбился, однако вида не показал и, оттеснив мальчишку, дабы он своим видом и глупой улыбкой не выдал хозяину наш настрой, принялся разглядывать судно. У корабля имелось три пары вёсел да небольшая кормовая надстройка, мастер почему-то обозвал её чердаком, а вот мачта отсутствовала, о чём я сходу у продавца и спросил.

— Мачта есть, как не быть, внутри лежит, да и парус не обычный — квадратный, а заморского крою — треугольный.

— Так её же не спускали ещё, вдруг потонет, — потихоньку начал я торговаться.

— Спускали, спускали, летит как стрела, весь город собрался на такую диковинку посмотреть. Воевода велел месяц её придержать, пока он средства, так сказать, не сыщет. Уж два прошло — теперь я вправе делать с ней что хочу, — завершив мысль, Николай вновь торжественно поднял свой перст.

Подойдя к корме, он пару раз стукнул о борт и громко крикнул:

— Атанас, чтоб тебя, хватит дрыхнуть, покажи служивому лодку!

Сбавив тон, мастер пояснил:

— Подмастерье мой — грек, золотые руки, только пьёт, собака, нещадно. Купцы ганзейские были у нас года два как, пьяного его тут, то ли забыли, то ли бросили, с тех пор он перебивался случайными заработками, пока я его не приютил. Куда сбагрить — не знаю, руки конечно у поросёнка золотые, однако мороки с ним много, а вон выставить как-то не по-христиански. О!.. — вновь взмыл указательный палец, и корабельщик выдал, — Может, тебе он сгодится? У вас кормчий-то есть? Атанас в этом деле шарит.

Ответить я не успел, поскольку над бортом показалась помятая, заплывшая морда сплошь покрытая густым чёрным волосом, без растительности оставались лишь щёлочки опухших глаз, верх скул и огромный, кавказского вида, шнобель.

— Чего надобно? Почто честным людям спать мешаешь? — пьяным ещё голосом, с лёгким акцентом возмутился грек.

— Ну, где ты опять давеча нажрался? Ууу... Ирод! — с замахом рыкнул мастер, — Глаза бы мои тебя не видели. Бегом приводи себя в порядок да покажи боярину лодку, — рявкнул грозный работодатель и пьяницу как ветром сдуло.

— Какова цена, уважаемый? — перешёл к конкретике я.

Мужик призадумался и, загибая пальцы, начал что-то бубнить, слух разобрал лишь отдельные слова: "Материал, пенька, парусина..."

— С воеводой рядились на двадцать Новгородских рублей, — наконец-то выдал он, однако увидев мои округлённые глаза, быстро продолжил, — Тебе за восемнадцать отдам, — а на секунду зависнув, добавил, — Московских.

— Побойся Бога, три килограмма серебра за маленькую лодку?.. — быстренько прикинутый вес, вызвал праведное возмущение.

— Килуграма — енто чего? — озадачился собеседник.

— Да ничего — до хрена это, вот чего.

— Так это... лодка-то какая! — стрела, испытаешь и все двадцать пять дашь.

— Давай так, без испытания, я тебе десять, а ты мне струг, но полностью укомплектованный, с якорем, запасным парусом, парой лишних вёсел — всё как положено. Да и от пьяницы твоего избавлю, ежели конечно он сам захочет. Идёт? — мастер призадумался. Я добавил, — Деньги прямо сейчас... и серебром.

— Пятнадцать, но только для тебя, понравился ты мне, — после минутной паузы, подхалимски резюмирует тот, — До завтрева всё подготовлю, там и рассчитаемся.

Поторговавшись с полчаса, сошлись на тринадцати Московских рублях и полностью укомплектованном судне. Всё равно, две тысячи шестьсот деньги, это два с лишним килограмма серебра — за не большую, хоть и симпатичную лодку, как-то многовато, однако положение наше безвыходное — надо плыть, и других вариантов я не придумал.

— Тогда встречаемся утром, с меня деньги с тебя струг, — закончив торг, мы хлопнули по рукам.

Тут, нарисовался грек — коренастый мужик, лет пятидесяти и, обращаясь ко мне заявил:

— Что показывать-то, сам, небось, видишь всё.

Помолчав немного, я перешёл в изменённое состояние, попытался разобраться по ауре, что он за человек. Ничего не понял — цвета неяркого свечения были какие-то грязно размазанные, однако, никакого тумана или дымки не наблюдалось. Раньше, копаясь в переданных мне дедом знаниях, я нашёл довольно чёткую, но краткую инструкцию по определению сущности человека. Там упоминалось только свечение или туман, соответственно, светлое и тёмное, однако, они не обозначали ни хорошего, ни плохого, только говорили о наклонностях данного индивидуума, более конкретной информации не имелось. Видимо, до тонкостей человеческих характеристик и зависимости их от внешнего вида ауры, придётся доходить самому.

— Вижу, вижу, — рассматривая корабль, задумчиво пробормотав, перескочил на другую тему, — Ты, Атанас, к нам в ватагу пойдёшь — кормчим, аль на берегу не всё ещё выпил? — Наличие свечения, хоть и грязного, указывало на то, что человек он, наверное, не плохой, и я решился сделать ему предложение.

— Куда пойдём да какие условия? — заинтересовался собеседник.

— На Каму, условия узнаешь у старшего — идёт?

— Идёт.

— Тогда пошли, с дедом тебя познакомлю, только сначала в кремль — к посаднику заглянем.

— Не... к посаднику мне нельзя, — протянул тот, слегка покраснев.

"Накуролесил, видимо, и наверняка, по пьяни", — про себя сделав вывод, вслух же предложил:

— Тогда, давай, как стемнеет, к Ивану на постоялый двор приходи, знаешь такой? — Атанас кивнул.

— Прохора Алексеевича спросишь, ну, или меня — Романом зовут, — представившись, протянул ладонь.

Рукопожатие оказалось крепким, но ручонки потряхивались, и пришлось уточнить:

— Только трезвым, иначе разговаривать не будем — в морду дадим да выгоним. Уж не обессудь, — грек часто закивал и мы со всеми распрощавшись, поспешили в кремль.

Прохор с Халом ждали нас у ворот. По дороге к терему посадника, из сбивчивого рассказа татарина я узнал, что они всё продали местным перекупщикам и нас больше ничего не задерживает. Я, в свою очередь, поведал друзьям о струге, услышав цену, дед приподнял бровь и буркнул:

— Надеюсь он того стоит? — А Хал, присвистнув, предложил, сразу после суда, ежели конечно, всё обойдётся, двинуть к верфи — глянуть на золотой кораблик.

Городок оказался так себе. Немощёные, грязные улицы располагались в хаотичном порядке. Казалось бы — после того как крымчаки спалили кремль, возьми да и спланируй город заново, так нет же — всё вкривь да вкось. А вот, дома были хороши — добротные срубы, кое-где и о двух этажах, смотрели на нас нарядными, резными наличниками и вид имели просто праздничный. Ближе к центру на дороге появились друг к другу плотно подогнанные дубовые плашки.

"Значит, вскорости всё замостят", — подумал я и увидел находящийся за добротными воротами терем посадника.

Постучав в калитку и проинформировав стражу о цели визита, мы вошли внутрь. Нормальный такой домик, как почти всё вокруг рубленный из толстенных брёвен выделялся на общем фоне некоторой вычурностью. Построен терем был буквой п. Средняя его часть, как говорят в этом времени, о трёх жильях, две боковые значительно длинней и о двух, просторный двор располагался между ними словно в колодце. Резное крыльцо вело сразу на второй этаж центральной части здания, возле которого, велев подождать посадника снаружи, нас и задержали охранники. Вскоре подоспел харчевник Иван.

Суда как такового — не было, градоначальника мы так и не увидели, на ступени вышел давешний дьяк да объявил:

— Конокрады допросу не выдюжили, имущество их переходит в казну, к вам претензий нет — все свободны. — Недоумённо переглянувшись, от греха подальше, мы поспешили вон.

— Старший их, — по дороге поведал нам слухи Иван, — Вдрызг проигрался, профукал всё — и ладью и кассу. Купцы Ростовские, до дому добираться надо, да дела поправить, а боевые кони в цене, вот они, по всей видимости, и решили таким образом раздобыть средства передвижения — однако не удалось. Если бы ты, Роман, их не остановил — поминай как звали, купцы нелюдимые в наших краях новые, никто их толком не знает.

— У вас, что и казино имеется? — несколько удивлённо выпалил я, однако заметив промелькнувшее недоумение исправился, — Игорный дом — то есть.

— Ага, ногайцы на выселках поселились да повадились устраивать петушиные бои, в кости там играют и ещё во что-то.

"Ничего не меняется в мире", — подумалось мне и мы подошли к воротам.

Выйдя из кремля, Иван поспешил к себе, а мы на причал — знакомиться с дорогущей покупкой. Я несколько волновался — вдруг бригаде не приглянется, по рукам же, предварительно стукнули — тут это свято, лучше не нарушать.

Всё обошлось — яхта уже покачивалась возле причала и понравилась всем. Как раз сейчас, трое мужиков закончив установку мачты, шишились в парусах, тех было два, один крепился к носу, а другой — на длинной горизонтальной палке смотрел в корму, оба — грязно голубого цвета.

— Это, чтобы на фоне неба меньше заметен был, — предвосхитив вопрос, раздался голос подошедшего мастера, — Кораблик-то для разведки задумывался.

— Ну как, одобряешь? — спросил я деда, по лицу татарина было ясно и так, тот — сразу влюбился.

— Что говорить — хорош струг, только каков он будет в деле, уж больно необычная конструкция, кабы не перевернулся, — разглядывая лодку, ответил учитель. При небольших размерах, борта высоко поднимались над чёрной водой.

— Не беспокойся, уважаемый, киль из морёного дуба, а в трюме для устойчивости каменюка здоровенный закреплён — всё, так сказать, по греческой науке, — заверил старика корабел и по обыкновению поднял указательный палец.

— Где же кормчий, что ты нам пытаешься сбагрить? — поинтересовался дед, — Не он ли тебе науку греческую растолковал?

— Он, кто ж ещё-то. Кстати, вот и этот пропойца, — посмотрев в сторону протянутой руки мастера, мы увидели грека, пыхтящего под тяжестью круглого плоского камня с дыркой.

Подойдя, Атанас с облегчением сбросил на землю свой груз, вероятно, это был якорь, отёр рукавом вспотевший лоб и поклонился:

— Здрав будь, атаман, — обратился он к Прохору, сразу признав в нём главу нашей ватаги.

— Хек... — с улыбкой, крякнул старик. — Здравствуй, Атанас, люди говорят — желаешь с нами отправиться, дозволь узнать почему?

Взяв грека под локоть, дед подальше от лишних ушей отвёл его в сторону они присели на бревно и приступили к беседе.

Мы же, все вместе, впервые поднялись на палубу. На борту маленького фрегата было почти всё готово, там грудой лежали запасные паруса, несколько мотков разной толщины верёвок, вёсла и ещё какие-то, по всей видимости, нужные для мореманов предметы. Проолифленные свежие доски палубы, без стыков простирались от кормы до носа. Ближе к задней части, имелась небольшая надстройка — чердак, высотой около метра, шириной полтора и длиной около двух, деревянная лестница ведущая в помещение, находилась сзади и, начинаясь от места рулевого заканчивалась оббитой медью дверью. По палубе, вдоль наружных стен помещения шли проходы, в двух местах наполовину перегороженные лавками гребцов, а на самом борту находились железные уключины и как я понял, хитрые крепления для воинских щитов. Рабочее место кормчего, размахом около метра, венчалось резной рукоятью рулевого весла.

Заглянув в капитанскую каюту, так для себя я окрестил надстройку, мы обнаружили довольно уютное, хоть и тесное помещение — о двух комнатах. В первой, с высокой крышей, стоял узкий стол да лавка, окошко из бычьего пузыря смотрело по движению судна. Вдоль стены имелся проход во вторую часть, уже с полутораметровым потолком, там, на небольшом возвышении лежало четыре травяных тюфяка и оббитый всё той же медью сундук.

Осмотрев мою покупку, довольный татарин воскликнул:

— Тут можно жить! — возбуждённый предвкушением похода Аника, энергичными кивками с ним согласился. Посидев на лавке и даже повалявшись на тюфяках, довольно улыбающиеся, мы высыпали на палубу.

В передней части судна наличествовал небольшой люк, ведущий в трюм, заглянули и туда: "Нормальный такой склад может выйти". Потрогав стилизованную голову волка, украшающую нос корабля, вспомнил о Беляше: "Где он сейчас? Поплывёт ли чертяка с нами?" — отгоняя тревожные мысли, тряхнул головой, да спросил у стоящего на берегу мастера:

— Почему волк?

— Так, это... воеводу нашего Михаила Петровича, татары, знаешь, как прозвали? — помолчав немного и вновь вскинув вверх указательный палец, корабел выдал, — Буре, волк по-ихнему, во!

— А название у струга есть? — поинтересовавшись и в ответ получив отрицательный жест, копируя корабела, подняв перст, я торжественно изрёк, — Буре будет, — народ хихикнул, но тем не менее одобрил.

Глянув на деда и Атанаса, я увидел занятную картину: лицом друг к другу, пропустив ствол между ногами, они сидели на бревне. Прохор, закончив что-то говорить, пристально глядя в глаза нажал большими пальцами греку на шею — в район ключиц, затем, сдавил ему переносицу и в конце, несколько раз уши. Закончив манипуляции, старик подозвал мельтешащего неподалёку местного пацана и куда-то его отправил. Через пару минут мальчишка принёс бутыль, видимо, с самогоном, получил монетку и, светясь улыбкой, исчез. Учитель, вынув пробку, дал греку понюхать мутноватую жидкость — Атанаса вывернуло, и до меня дошло, что стал я свидетелем средневековой кодировки от пьянства. Похоже, грек принял моё предложение да дедовы условия — у нас появился грамотный моряк, и это радует, поскольку, всем не терпится отправиться в путь, ну, или хотя бы испытать яхту в деле.

Дотемна времени оставалось немного и, единогласно решив — ещё сегодня заняться припасами, мы, разделившись, направились кто куда. Я, в стремлении разжиться порохом, пошёл к знакомому приказчику Тихону. Огненное зелье, как его тут называли, обыкновенно отпускали исключительно государевым людям, и была вероятность, что мне его не продадут.

Всё оказалось значительно проще, чем предполагал, просто взял и купил, причём, не особенно дорого. Казна Муромская оказалась пуста, у купца представляемого Тихоном забрали лишь половину и приказчик планировал отвезти остатки обратно, но я его выручил. Однако пришлось брать всё — пять больших бочек, но по цене, как тот сказал, ниже отпускной: "Наверняка соврал, хитрый лис". Ох и поторговался я с ним, два часа на это угробил.

Его амбалы загрузили бочки на корабль и я, хотел было, распрощавшись уйти, но мнущийся Тихон, сделать мне это не дал:

— Конечно, дело не моё, однако пушечки на вашем судне, вроде как нет. Не желаешь ли, приобрести небольшой дробосечный тюфяк, — оглядываясь вокруг, прошептал он мне прямо в ухо, — Ты не думай новый он — с Московского приказу.

Поняв, что история мутная, но и преимущество в далёком путешествии от обладания пушкой — огромное, уточнил, так сказать, её характеристики, они вполне подошли, и мы поспешили к амбару — смотреть оружие.

Орудие оказалось действительно новым, медным, полутора метра длиной и калибром шесть сантиметров, плюс — минус. Весила пушка килограмм семьдесят-восемьдесят, почти посередине ствола имелись два торчащих в разные стороны цельнолитых цилиндра, при помощи которых, по типу качелей, регулировался угол выстрела. Практически без торговли, поскольку, была названа разумная цена, мы ударили порукам. Тихон уверил, что его люди притащат тюфяк, уже готовые кожаные пыжи, шомпол, бочку с дробью и холщовые мешочки для пороха, но я его перебил:

— Дорогой, не знаешь ли толкового кузнеца, чтоб орудие доработал?

— Как не знаю, знаю, конечно, а чем тебе пушка не нравится?

— Нормально всё, надо лишь изготовить хитрое корабельное крепление, — ответ приказчика удовлетворил и мы с двумя грузчиками, несущими завёрнутое в холстину орудие, направились к кузнецу.

Мастер оказался смышлёным, мой рисунок понял сразу и даже внёс парочку изменений, я с ним согласился, а он, за дополнительную плату пообещал к утру заказ выполнить. Расплатившись с приказчиком и дав задаток мастеру, я ушёл.

По дороге зашёл к горшечнику и условился с тем на изготовление пятидесяти небольших, толстостенных, керамических бутылей, половину с маленьким отверстием в нижней части, а половину без. Вызнав у того о местных травниках, заглянул, как сказал горшечник, к лучшему из них.

Лавка, обилием всякой всячины, меня поразила. Я, словно попал к бабе яге, чего тут только не было, на прилавке, по стенам, лежали и висели всевозможные травы, грибы да коренья. Стояло множество различных ёмкостей и, как мне показалось, было всё — от сушёных лягушек, до бивней мамонта. Полюбопытствовав у продавца, дряхлого, беззубого деда, по поводу предназначения различных диковинок, на остаток средств я купил: кулёк селитры, мешочек серы, моток тонкой пеньки, крепкий самогон — градусов восьмидесяти-девяноста и деревянное масло — оно же скипидар. Выданная мне сумма растаяла, осталась пара медяков.

На постоялый двор я попал затемно, однако товарищи ещё не вернулись. Зверски голодный, набрав разных вкусняшек, сразу принялся, нет, не есть — жрать. Верно говорят, вовремя не пообедав, позже обязательно переешь, так со мной и произошло.

Итог: я с надутым животом, прислонясь к стене, жду друзей, а в голове одна только мысль: "Спать... спать... спать..." — впрочем, помимо физиологической потребности, жутко хотелось хоть и во сне, но вернуться домой — увидеть семью...

— Неужели ты один всё это спорол? — хлопнул меня по плечу смеющийся Хал и обвёл рукой остатки трапезы. Видимо, я задремал, вот и не заметил явления ватаги.

— Угу, — спросонья ответив, прогоняя навалившийся сон, тряхнул головой.

Спутники сделали харчевнику заказ и практически моментально его получили.

— Мы всё купили, даже отнесли на корабль, — с набитым ртом, приступил к сумбурному повествованию Аника, — Так, что завтрева — можем отплывать. Знаешь, какую мне шубейку урвали? — Как у князя!

— Зачем тебе столько пороха? — ворчливо перебил его Прохор, — Ты, на войну собрался? Из чего стрелять-то думаешь?

— Война не война, а дорога дальняя, авось пригодится, была только оптовая партия — пришлось брать всю.

Про пушку я решил промолчать — сюрприз будет.

— Спать, пожалуй, отправлюсь, устал очень, — вставая из-за стола, закончил я.

— Завтра на обедню пойдёшь? — задал очередной вопрос дед.

— Нет, не могу, с утра дел много и это... мне деньги будут нужны, так что не обессудь, выдай, — озадачив старика ответом, направился к выходу. По пути взял у хозяина миску с тёплой водой и под недоумённые взгляды товарищей, вышел. Достигнув горницы, развёл в воде селитру, добавив в плошку щепотку серы, тщательно перемешал. Напитав полученной смесью пеньковую верёвку, да разложив её сушиться, разделся и забрался на печку.

"Чего это дед в храм собрался? Раньше за ним такого религиозного рвения не замечалось, ох, чую неспроста..." — промелькнула последняя мысль... и пришёл долгожданный сон.

Глава 14. Река

— Поберегись... — крикнул я и над речной гладью раздался басовитый раскат пушечного выстрела, нос корабля окутал дым. Близко подступающие к берегу ёлки вздрогнули, и значительная часть изумрудной хвои осыпалась. Накатившая тишина, была всеобъемлющей, но после минутного ступора команда ожила и загомонила.

— Эх ты! Можно я, можно я, ну пожалуйстааа... — тараторил, прыгающий вокруг орудия, Аника.

Глянул на учителя, увидел довольную физиономию, заметил одобряющий кивок, и уже готовлю пушку к очередному залпу.

В итоге: каждый сделал по выстрелу, даже дед, а я дважды. Кованая станина выдержала испытание, работало всё на твёрдую четвёрку. Пушка стреляла, хоть и не далеко, зато мощно, на тридцати метрах рассеивание картечи составляло пять метров в диаметре, на пятидесяти восемь, однако убойная сила несколько падала.

* * *

Накануне отплытия, никаких снов я не увидел, а так надеялся. Отшвартовались мы ближе к обеду, и до темноты наш косматый капитан нещадно гонял всю команду: "Ох, и тяжела ты — работа моряка..." — повезло только деду, его Атанас не тронул. Тот сидел на носу корабля рядом с Беляшом и, смотря на наши неумелые потуги, посмеивался. В конце концов, ватага распределилась следующим образом — мы с Халом на вёслах, мальчишка на парусах, ну, а капитан, как положено — на руле. К вечеру болела спина, ныли руки, а мозоли образовавшись уже слезли. После очередного манёвра Атанас, удовлетворённо кивнув, констатировал:

— Более-менее, через недельку будет приличная команда.

Струг на парусах шёл довольно-таки резво, нам ещё бы четыре гребца, и вообще — не угонишься. Хотя по течению, да при боковом, но попутном ветре, вёсла были ни к чему разве, что при поворотах-разворотах хорошо помогали, однако злобный капитан вымотал всех преизрядно. Заночевали прямо на реке, нас с татарином пожалели как наиболее пострадавших и на ночную вахту не выставили. Перекусив захваченным из Ивановой харчевни сухим пайком, я еле добрался до каюты, положил голову на душистый травяной тюфяк да моментально вырубился. Снов опять не было, а вот на утро имело место неожиданное пробуждение — Беляш, поросёнок такой, обмуслякал все щёки.

Опасения мои по поводу того, что волк не захочет отправляться в плавание, оказались напрасными. Встретив его на опушке, я присел и, взяв ладонями голову зверя, глядя в глаза поинтересовался:

— Ну, что бродяга, поплывёшь с нами? — Словно зная человеческую речь, он освободился да кивнул. Я порой, на него поражаюсь, прямо не волк, а человек — всё понимает, но вот же зараза — молчит подлец.

Когда шли через посад, городской люд, показывая на белого хищника пальцами, удивлённо качал головами, а мальчишки, гомонящей гурьбой, на почтительном расстоянии провожали нас до самого пирса. Увидев корабль, волк, напугав судостроителей, сразу взбежал по сходням и, словно кошка, потёрся о ноги татарина, проигнорировав грека, благосклонно кивнул деду и подмигнул мальчишке.

Ожидая момент отплытия, вся команда, пребывая в приподнятом настроении, радовалась возвращению Беляша, ну, за исключением Атанаса, тот недоверчиво косился на хищника, стараясь быть от того подальше. Ничего, пообвыкнут друг к дружке — подружатся.

До обеда нас задержал дробосечный тюфяк. Поскольку, сделка по его покупке была полулегальной, то он пребывал в кожаном чехле, любезно предоставленном Тихоном. Пушка произвела поистине всеобщий фурор, даже грозно смотрящий по поводу жуткой растраты дед, одобрительно кивнув, растаял и заулыбался.

Апгрейд состоял в следующем: во-первых — примитивный прицел по типу самолётных, времён второй мировой войны, с одной стороны тонкий штырёк, с другой, несколько кругов один в одном. Во-вторых — метровая поворотная станина в форме треноги, на которую за боковые отростки ствола была установлена сама пушка, а через просверленные отверстия в креплениях оригинальной конструкции лафета и цилиндрических выступах орудия, железными костылями регулировался вертикальный угол наклона. Насчёт этого элемента, я больше всего беспокоился — выдержит ли он отдачу?

Провозились мы до полудня: посередине корабля, между люком в трюм и мачтой, укрепили палубу, прибили огромными гвоздями квадратную пластину, основания этой самой треноги и закрепили на ней, собственно, пушку. Сектор обстрела оказался приемлемым, в мёртвой зоне находился лишь угол градусов в тридцать-сорок по корме, а дабы в запале боя, ненароком не изрешетить картечью чердак да рулевого, пришлось поставить ограничители горизонтального поворота.

Перекусили прямо на корабле и вскорости отправились в путь.

* * *

— Атанас, давай пристань вон к тому берегу, — попросил я капитана. Все уже настрелялись, пушку зачехлили и мы, не торопясь, на одном парусе, дрейфовали вниз — по течению, — Камушков набрать надо.

— Бери маленькие с острыми краями, вот такие, — обратившись к Анике, я показал эталон.

Поскольку, с непривычки водное путешествие всех утомило, решили побыть на твёрдой земле подольше. Беляш убежал в лес, дед с татарином занимались лагерем да обедом, а мы с мальчишкой добывали поражающие элементы ручных гранат. Набрав порядочно, начали делать бомбы. Заинтересовавшийся капитан, молча за сим наблюдал.

Тут, как мне казалось, не было ничего хитрого, главное найти оптимальную пропорцию пороха да камней, выбрать длину запальной верёвки и плотно заткнуть горлышко. Изготовили три штуки. Вставив в специальные отверстия, импровизированный бикфордов шнур, отправились их испытывать. Атанас и бросившие готовку кашевары, потянулись вслед. Рванули все, осечек не случилось, зрители были в восторге, начавшего канючить пацана, пришлось осадить — всё же бомба детям не игрушка.

Подойдя к месту взрыва, я оказался несколько обескуражен, поражающие элементы самодельных бомб не сработали, лишь керамика бутылей и то — так себе. Камушки разлетелись всего метра на два, а основная их часть, вообще, валялась рядом с точкой детонации пороха.

— Что-то не так, — почесав озадаченно репу, я осознал, в чём собственно дело. Спутники же, находились в непонятках, им была неясна причина расстройства — вроде бабахнуло знатно, с огненной вспышкой, в принципе, в качестве фейерверка — не плохо, но мне нужен другой — более кровопролитный эффект.

— Ничего страшного, — сказал сам себе, — Переделать не трудно, надо камушки закрепить снаружи, тогда их разлёт, да и скорость, должна возрасти.

Во второй раз прогресс уже имелся, эффективность поражения значительно усилилась. Окрестные деревья сильно посекло каменной картечью.

"Вот если заменить, гранитный щебень на свинец или хотя-бы железо, то бомба сможет сравниться с современными мне прототипами. Но на нет и суда нет, так тоже не плохо..." — рассматривая последствия взрывов, размышлял я.

"Как нет, вот же бестолочь! А свинцовая картечь?! — неожиданно вспомнив, ударил себя по лбу, — Тихон отсыпал её предостаточно. Ну, почему всегда так — сколько напрасных телодвижений!"

Пришлось в третий раз проводить испытание. В итоге всех экспериментов, я пришёл к следующей технологии: насыпаешь в бутыль пороха — под завязку и деревянным чёпиком затыкаешь горловину. Щели заливаешь воском, благо — в корабельных запасах его целый бочонок, дальше обмазываешь тару смолой, наклеиваешь картечь, а чтобы граната не пачкала руки и для надёжности фиксации деревянной затычки, плотно перематываешь конструкцию полоской парусины. И завершающий штрих — в отверстие, специально сделанное по моему рисунку горшечником, вставляешь пеньку пропитанную селитрой — адская машина готова. В итоге — имеем рабочее оружие массового поражения, рецепт же, смело можно размещать в "Поваренной книге анархиста".

Кашевары, всё ещё готовят и мы с Аникой, дабы скоротать время, принимаемся доделывать боеприпасы. Изготовили пятнадцать штук и, истекая слюной, поспешили на исходящий от костра дурманящий запах.

"Надо как-нибудь шашлычок замостырить, — уплетая сочное, в меру прожаренное мясо, мечтательно подумал я, — Да... красота". День выдался замечательный: светит осеннее солнышко, ласково дует лёгкий ветерок, лес словно живой — шевелит кронами сосен, щебечут не улетевшие в тёплые края птахи и Ока — ладошками прибоя шлёпает берег.

Прожевав очередной кусок, я поинтересовался у сидящего близ капитана:

— Атанас, не знаком ли тебе греческий огонь, надобно коктейль Молотова сделать, однако без бензина не знаю — получится ли.

— Немного подумав, наш космач уточнил:

— Греческий огонь знаком, но только несколько с другой стороны, а про коктейль Молотова и бензин в первый раз слышу.

— Не обращай внимания, коктейль Молотова это другое название смеси греческого огня, а бензин... — я задумался, вспоминая, как называли нефть в старину, — А точно! Бензин — горючая производная из земляного масла.

Удовлетворившись ответом, грек не торопясь поведал нам эпизод своей жизни:

— В шестнадцать, оставшись сиротой, прибился я к одному доброму человеку, тот служил капитаном на торговой галере. Дело было в генуэзской Сарсоне, по-вашему, Херсонес Таврический. Так вот, приглянулся я ему чем-то и взял он меня юнгой. Проплавать на галере суждено было почти пять лет. Однажды мы напоролись на турок, они-то этим самым греческим огнём наш корабль и спалили, зрелище скажу тебе, ужасное — горела даже вода. Хорошо, что бойня была недалече от берега, мне и троим матросам, удалось выплыть. Вот, в принципе, и всё — что я знаю... — закончив повествование, грек подкинул в огонь хвороста.

— Понятно... — кивнув греку, обратился я к деду, — А ты, учитель, что скажешь?

При этих словах, Атанас посмотрел на меня по-другому — с любопытным уважением, что ли, видимо, старик произвёл на того впечатление и, имея статус ученика, я приподнялся в его глазах.

— Хек... — крякнул по обыкновению дед, — Давай, тащи, что есть у тебя — попробуем.

Получилась поистине адская смесь, даже в воде, ложась на неё тонкой плёнкой, она продолжала гореть. К купленным в лавке травника ингредиентам, старик добавил только корабельную смолу.

Намешав порядочно, данного зелья, стали разливать его по бутылкам. Капитана, хотевшего принять участие в мероприятии, от запаха самогонки, одного из составляющих дедова коктейля — стошнило и он, утёршись рукавом, отказался от этой затеи.

— Да! Компашка у нас собралась... — со смехом в голосе заметил я, — Поклонник Бахуса — в завязке, да мусульманин — алкоголик. Все дружно заржали...

До Нижнего Новгорода добрались мы без проблем. А поскольку, долго упражнялись в мореплавании, выписывая кренделя на речной глади, и занимались корабельным вооружением, то к городу струг подошёл лишь на закате второго дня плавания.

Со стороны Оки Нижний подсвеченный лучами заходящего солнца, предстал пред взором во всём великолепии. Белокаменный кремль, находящийся на возвышении, сверкал новизной, устремлялись ввысь златоглавые храмы. Крыши домов некоторых горожан, вскарабкавшись над стенами, были видны с реки, что свидетельствовало о значительной высоте зданий. На пристани, купеческие амбары соседствовали с постоялыми дворами и деревянными, сложно рублеными, красавицами церквами.

Несмотря на ранний вечер, жизнь по причалу кипела, пытаясь закончить дела до заката, люди сновали туда и сюда. Издали заметив корабль, народ, несколько прекратил шевеление, а рассмотрев чудную по местным меркам корабельную оснастку, стал тыкать в нас пальцами. Крепчающий попутный ветер разогнал струг достаточно сильно, мы, словно на ракете с местным аналогом скорости звука, приближались к пристани. Нижегородцы оценили сие по достоинству и, увидев несущееся прямо на них судно, сбивая друг друга, прыснули в стороны. Свалка получилась знатная.

Атанас подговорив мальчишку, специально устроил такое вот шоу. Когда до берега оставались считанные метры, оба паруса прижались к мачте, а корабль, гася скорость, сделал петлю и точнёхонько меж бревенчатых причалов носом вылез на сушу, но не увяз — достаточно было его слегка раскачать, и он бы вновь оказался свободен.

Толпа ахнула, робко подошла поближе, и какой-то грамотей громко прочитал выведенное алой краской название судна: "Буре". Люд, услышав татарское слово и увидев меня с Халом в золотоордынских доспехах, встревоженно зашумел. Я, привыкая к тяжести, практически броню не снимал, а татарин, нося долгие годы куяк, считал его неотъемлемой частью своего гардероба. Кое-кто схватился за топоры. Замеченные в толпе, по луковичным шлемам, дружинники поспешили к нам в гости. Недолго думая, качнув пару раз струг мы оторвались от берега и нервно заколошматили вёслами по взбаламученной килем воде.

— Уф... успели, — выдохнул я. От причала отгребли около пятидесяти метров, в палубу, никого не задев, ударилась пара стрел, корабль быстро набирал скорость и вскоре город остался далеко за кормой.

— Ты больше так не делай, хорошо?.. — когда адреналин несостоявшейся схватки потихоньку стал отпускать, заявил я капитану.

— Хотел же, как лучше — чтоб с ветерком. Кто мог бы подумать, что в итоге так выйдет, — поникнув головой, попытался оправдаться грек.

— Ладно, проехали, а вы заметили как, видя мчащееся на берег судно, народ рванул во все стороны — многие даже обделались, — констатировал я и, припоминая недавнюю картину, начал хихикать. Ватага заразилась и через минуту — все ржали как кони. Слёзы лились из глаз, болел живот, а мальчишка, в приступе безудержного смеха, схватившись за бока, катался по палубе, даже дед, вытирая рукавом влажные глаза, тихо посмеивался. Адреналин окончательно вышел, и команда постепенно успокоилась.

На данный момент шли мы по Волге, течение её было немного мощнее, берега отступили, пейзаж изменился, густые дремучие леса плавно перешли в степь, разрываемую редкими островками деревьев, почти стемнело. Здесь главную водную артерию Руси, называли на татарский манер Итиль, по-моему, очень красивое слово, переводилось оно как хозяин река.

Поужинали расстегаями с копчёной свининой, закусили их луком да солёными огурцами и дабы уйти от возможной погони, решили — продолжить путь ночью. Кстати, наш мусульманин ничуть не морщился — пирожки с мясом нечистой скотины уплетал с энтузиазмом — аж за ушами свистело.

Река была широкая, увеличившийся в размерах месяц волшебно серебрил, перед режущим водную гладь кораблём, дорожку. Чуть прохладный ветер, потешно играя с шерстью примостившегося у моих ног волка, ласково обвевал лицо, зверь, превращаясь из нескладного подростка в настоящего хозяина леса, постепенно матерел.

Спать совсем не хотелось и я, почёсывая Беляша за ушами, незаметно перешёл в изменённое состояние, в последнее время всё чаще и чаще это происходило само собой — без усилий. Нет, к такому зрелищу невозможно привыкнуть, красота ауры окружающего мира играла неяркими цветами радуги, лишь чёрные воды реки и тёмное небо, оставались нераскрашенными. Периодически появляющиеся по берегам светящиеся контуры степных животных и временами пролетающие пернатые охотники вносили разнообразие в непрерывно меняющуюся, но всё же остающуюся статичной, картину. Так, наблюдая за ночной жизнью природы, и неотвратимо несомый ветром судьбы, я продвигался вперёд: "Что ждёт там, за очередным поворотом?.."

Тем временем, мысли непроизвольно остановились на неправильности развития цивилизации:

Изучая видимый мир, причём, фрагментарно — отдельно физика, отдельно биология и так далее, человечество до недавнего времени, практически полностью игнорировало невидимую его часть. Лишь лбом наткнувшись на незримые, но очевидные вещи, люди, попытавшись их использовать, получили поразительные результаты, с этого момента прогресс пошёл семимильными шагами.

Вот, если бы свести все разрозненные науки воедино, то наверняка бы обнаружились и другие белые пятна. Впрочем, были открыты невидимые и неощущаемые радиоволны, различные магнитные поля и электричество, но это лишь незначительная часть, недоступной нашим органам чувств, мощи мироздания.

А самое главное — человек не познал самого себя. Ведь всё, что необходимо присутствует в людях с рождения, возьмём для примера коммуникацию индивидуумов между друг другом. В нашем мире чтобы созвониться с товарищем по сотовому, сколько всего надо сделать. Построить электростанции и вышки связи, для выработки электричества — сжечь уйму угля или газа. Наконец, создать огромное, вредное производство мобильных трубок — от пластика до микросхем, а вот, деду всего этого не нужно — ему достаточно немного раскачавшись войти в транс и он уже общается с другим знающим. Вместо того чтобы слившись с естеством, пользоваться неисчерпаемой силой природы, человек изобрёл машины да механизмы, которые употребляют всё ту же энергию, но извлекают лишь ничтожную её часть, причём, извращённым способом, губящим её создательницу — нашу планету. Сколько лишних телодвижений?..

Впрочем, истинный смысл земного бытия, как мне думается, не в возможностях организма, а в понимании собственной сути и сути окружающего мира. Человек, постигнув законы природы, умело тем пользуется, в равной степени это касается и наших учёных и таких людей как дед, разница лишь в знаниях о физиологии мира, а если они в корне неверны и извращены до безобразия, то мы имеем — то, что имеем.

Занятно — процесс оперирования энергией запускает присутствующее в каждом воображение. Фантазии в большей степени присущи незамутнённому сознанию ребёнка и это толкает на определённые выводы...

Неожиданно, из кучки дедовых знаний всплыла новозаветная фраза Спасителя: "Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное".

Что делал я, в самом начале — со свечкой? — просто представлял, как какая-то воображаемая сила проникает внутрь, а затем, выходя, тушит огонь. Только значительно позже, мне удалось прочувствовать энергию и убедиться в существовании оной.

С такими вот, философскими мыслями я и плыл, пока не проснулся волк, зверь резко вскочил, оскалился да утробно рыкнул.

Из-за поворота показался корабль. В небольшом заливчике стоял тот на якоре и почти сливался с окружающей местностью, если бы не Беляш я, даже находясь в изменённом состоянии, вполне мог его не заметить. Кроме меня да капитана все спали. Перед тем как удалиться дед наказал поглядывать по сторонам, особенно за корягами время от времени плывущими по фарватеру. Заметив судно, тихонько подойдя к Атанасу, я обрисовал обстановку и посоветовал взять левее — авось не заметят.

Шли мы без ходовых огней, представляющих в нашем случае две масляных лампы на носу да корме судна — может и пронесёт. Команду решили пока не будить, струг толкал лишь передний парус, скорость — не большая и звук, от соприкосновения корабля с водой, практически отсутствовал.

Река в этом месте чуть изгибалась, и мы нырнули в тень, высокого левого берега. Поравнявшись с неизвестной посудиной я, узнав его, офигел. Нет, конечно же, что с норманнами встретимся — подозрения были. Отсюда, видимо, и бессознательное стремление вооружиться, но одно дело подозревать, другое — столкнуться пусть даже и в темноте, но практически, нос к носу, с более сильным да обиженным на тебя противником.

"Уф, вроде не заметили..." — и только я так подумал, гулко разнося бас по водной глади, затрубил рог, — вражеский караул не дремал. Викинги, конечно же, пока не ведают, какой подарок судьбы в моём лице плывёт к ним в руки, просто по обыкновению решили немного пограбить, тем более в темноте и без свидетелей, да на чужой земле — сам бог велел...

"Стоп, а какой у них бог, не Один случаем — забавно, не отсюда ли ноги растут?.. Что же за бог такой, везде засветился и в моём мире с вороном и тут уже дважды, на поляне с омелой, теперь вот, с викингами, то ли играет со мной, то ли неувязок полный?"

— Надо будить ребят, — прочитал мои мысли кормчий, однако команда, услышав рёв рога, сама высыпала на палубу. Раздав указания: мальчишке распустить привязанный к мачте, кормовой парус, нам с татарином — на вёсла, деду — вперёдсмотрящим, шкипер направил корабль к центру русла, где течение было гораздо мощнее. Если бы дул такой же ветер как в Нижнем, то викингам вообще бы ничего не светило, но он был в два раза тише, и неуклюжий, но как минимум, двадцати вёсельный драккар, имел явное преимущество перед нашей, на данный момент, двух вёсельной лодкой.

Пока норманны собирались и снимались с якоря, мы значительно оторвались. Их было не видно, только хеканье гребцов и шлёпанье вёсел выдавали присутствие погони, звуки, пугая прибрежных животных, а заодно и нас, в предрассветных сумерках разносились далече. Стало светать, восток робко окрасился красным, потихоньку из гнёзд вылетали речные пичуги — природа просыпалась.

— Если ветер не сменится, надо готовиться к бою, — сказав это, вопросительно посмотрел на капитана.

— Не сменится... — хмуро ответил шкипер, я ему почему-то поверил, бросил весло и полез в трюм. Хал также перестал грести и принялся готовить к бою лук — натягивать тетиву да осматривать стрелы. Аника повторил всё за татарином. Достав пяток импровизированных ручных гранат, холщовые мешочки с отмеренными зарядами пороха, кожаные пыжи и свинцовую картечь на три — четыре выстрела, сложил их возле пушки.

Решив пустить драккар по правому борту, со стороны врага укрепили в специальных креплениях, пять круглых воинских щитов, а три квадратных, из толстых дубовых досок, вставили в пазы окружающие место рулевого. Я зарядил орудие, зажёг масляный светильник и переложил поудобнее ручные гранаты. Ещё одним щитом прикрыл ствол — нечего раньше времени светить вундерфафлю. Смирившись с неизбежным боем, мы стали ждать столкновения. Вся команда на взводе, максимально собрана и готова к сражению.

Из-за поворота показались викинги и над рекой разнёсся мощный рёв, увидевшего лёгкую добычу, хищника, предвкушая потеху — норманны ликовали. Прошло ещё полчаса, и в палубу ударили первые стрелы. Напряжение достигло апогея, в воздухе зримо витал призрак последнего боя, а на лицах застыла решимость — либо победить, либо умереть. Мы заныкались по щелям и ждали, когда вражеский корабль подойдёт под прямой залп из пушечки, самое большее их будет два, в третий раз выстрелить я наверняка — не успею.

Наконец-то настал момент истины, страха в этот раз не наблюдалось, однако, из сильных чувств наличествовал азарт, точнее сказать, некое соперничество, почти как в спорте. Опять меня выхлестнуло, мозг отключился, и тело, само по себе, перешло в знакомое состояние. Ощущения были очень похожи на имевшие место при поединке с Халом во Владимирском детинце, также всё несколько замедлилось, но чуть побыстрей, однако появилось чувство того, что я знаю пошаговые действия противника...

"Сейчас — викинги попробуют подойти с незащищённого борта потеряют скорость и немного отстанут. Сейчас — плюнут да пойдут на абордаж как мы и рассчитывали — с правой стороны". — Произошло всё как по нотам.

— Блин... круто... — осознавая, новые возможности, попадаю в некую эйфорию.

На почве этой эйфории мозг стал юморить: "Теперь, уже нервно курят в сторонке, и зеленеют от зависти, двое — бэтмен и вновь присоединившийся к нему Нострадамус..." — отогнав не ко времени пришедшую веселуху — сосредотачиваюсь на противнике.

"Сейчас — интенсивность пускаемых стрел поутихнет, лучники вновь возьмутся за вёсла и в этот момент по ним надо шарахнуть, расстояние будет метров сорок-пятьдесят — самое то".

Опрокидываю, утыканный стрелами и похожий больше на ежа, щит, поднимаюсь в полный рост, чуть подправляю прицел, замечаю недоумённые лица привстающих гребцов, разглядывающих диковинное с виду, но явно грозное оружие, зажигаю запальник.

В "предвидении" так мой разум окрестил данное состояние, я уже видел последствия произведённого выстрела, однако не поленился ещё разок рассмотреть эту бойню. Пороховой дым унёс ветер — большей части викингов просто не стало, ранены были практически все и драккар, движимый исключительно парусом, сразу же подотстал.

Заработали наши луки, неся милосердие — тяжело покалеченным и боль — не сильно пострадавшим. Вопли раненых, разорвали гнетущую тишину, что после оглушительного залпа повисла тягучим туманом. Норманны, оставшиеся более — менее целыми, сопротивление наглому, маленькому кораблику, оказать не могли, поскольку, были деморализованы и пребывали в шоке.

Шкипер, вновь поймав ветер с другого борта, резко развернул струг, и мы стали медленно, но неуклонно, сближаться. Тем временем, выжившие агрессоры, потихоньку приходили в себя. По палубе робко застучали редкие стрелы. Установленные перед боем щиты, при развороте судна оказались на противоположной стороне от драккара, все кроме Аники, прячась за бортами, присели.

Мальчишка же, похоже, вошёл в раж — стоя в полный рост, он с пулемётной скоростью натягивал и отпускал тугую тетиву, снайперски прореживая уцелевших. Я вдруг почувствовал — сейчас мальчишка от недобитого первым залпом воина получит в шею стрелу, и зажёг запальник чуть раньше. Натянутый лук дрогнул, сталь предназначавшаяся пацану ушла в воду и викинг, догоняя выпущенную им же смерть, свалился за борт.

Взлетели две кошки — кованные, железные крюки на толстых верёвках. Мы с Халом притянули струг к драккару и, обнажив оружие, прыгнули на его палубу. При всей несоразмерности кораблей, борта их находились практически вровень, наш даже чуть выше.

Представшая взору картина была удручающая, если в вкратце, то море крови. Озираясь, я видел лишь мертвецов да не способных оказать сопротивление тяжелораненых — впрочем, тех было один — максимум два.

Вдруг из мешанины тел резко вскочил весь заляпанный кровью с выпущенными наружу кишками — по пояс обнажённый воин. Одной рукой он придерживал ливер, а в другой сжимал огромный топор. Перекошенное злобой лицо, венчали вытаращенные безумные глаза. Как с такими ранениями он стоял на ногах — осталось загадкой.

Заглушая редкие стоны ещё не отошедших в мир иной викингов, раздался звериный рык. Берсерк, судя по всему, был настроен решительно. От неожиданности, татарин как-то присел и попятился. Я же, в предвидении видел эту картинку и был готов, но от внезапного крика непроизвольно дёрнулся. Вновь открывшиеся способности представляли собой немое кино — звуки отсутствовали полностью. Рука с занесённым ножом дрогнула, и скрамасакс по самую рукоять вошёл в мачту. Заметив неудачу, норманн оставил Хала и как раненный бык, низко опустив голову, попёр на меня.

Предвидение опережало следующие за ним события секунд на пять-десять, но этого было достаточно. В последний момент уклоняюсь чуть в сторону. Зная, что споткнувшись о чей-то труп должен упасть, корректирую шаг и, оставшись на ногах, с оттягом бью по шее проносящегося мимо берсерка. Толкаемая импульсом энергии катана, деля викинга надвое, проходит сквозь плоть, как горячий нож через масло. Голова, шея, часть грудной клетки с правой рукой, скользнули на палубу. В моментально наступившей тишине топор, сжимаемый уже мёртвой кистью, с громким звоном ударяет по потерянному кем-то стальному шлему. Этот гонг и возвещает окончание битвы.

"А ведь берсерки на поле боя посвящают себя одноглазому Одину и верят, что через поглощённые мухоморы божество даёт им силу, — выстроил я логическую цепочку, — Этот успел подготовиться и обожрался поганками. Видимо, неспроста их драккар так удачно оказался у нас на пути, ситуация напоминает ловушку. Викинги знали, что мы пойдём мимо, вероятно одноглазый, их как-то предупредил..."

Опять победили наши, вот такие мы блин, супермены! Так гранатами и не воспользовались, не испытали их в настоящем деле — обидно, но чувствую, будет ещё случай. Все живы, здоровы — это главное. Адреналин отпускает, и мозг начинает вновь юморить: "Курильщиков-то прибавляется, бэтмен, Нострадамус, супермен — кто следующий?"

Драккар был больше струга в несколько раз, и наш кораблик выглядел на его фоне совсем игрушечным. Из двадцати восьми человек в живых осталось лишь два. Началась мародёрка. Пока мы дружно выковыривали трупы из доспехов и сталкивали тела за борт, пленных стерёг Аника. Мерзкая, скажу вам, работёнка — картечь сделала дело, от некоторых воинов осталось лишь кровавое месиво, много доспехов безвозвратно попорчено, да и кораблю не хило досталось. Но что делать? Кольчуги, бригантины, да доброе оружие нынче в цене, а мы весьма поиздержались, сидели почти на мели. Закончив с трупами, приступили к пленникам. Первый был уже не жилец, а вот, второй — легко ранен в руку, и шанс разузнать о похождениях викингов, у нас оставался.

— Дай-ка мне скрамасакс. Хочу поближе рассмотреть, как он действует, — дед протянул ладонь, по-видимому, старый решил совершить удар милосердия. Хоть милосердия я в этом не видел, скорее наоборот, но, не посмев перечить, отдал оружие. Старик, недолго думая, вогнал нож норманну в сердце и мы стали свидетелями как умирающий мгновенно скукожившись, превратился в иссохшую мумию. Зрелище было настолько шокирующим, что широко открыв рты, на несколько секунд все просто зависли. Легкораненый пленник этим тут же воспользовался. Заметив, что стало с товарищем, тот оттолкнул впавшего в ступор Хала и с безумным криком прыгнул за борт, однако силы не рассчитал — проплыв пару метров пошёл ко дну.

— Что это было? — увидев картину произошедшей с телом метаморфозы, хриплым голосом пробормотал остолбеневший капитан, — Ты забрал его душу себе? — дрожащим голосом обратился он к деду, попятился и истово стал креститься. Татарин с греком выглядели, мягко сказать, поражёнными: вмиг позеленевшие лица да отвисшие челюсти, впрочем, у нас с Аникой, когда мы впервые увидели способности скрамасакса, были точно такие же.

— Ну, только этого нам не хватало, отставить истерику! — грозно рыкнул Прохор. Атанас вытянулся, прекратил дрожать, рука с занесённым двуперстием застыла у лба. Крик, определённо подействовал, и уже более мягким тоном, старик добавил, — Это не я, это нож, позже всё объясню, обещаю...

Между тем, корабли со спущенными парусами плотно стянутые верёвками, медленно дрейфовали. Избавившись от последнего тела, мы услышали доносившийся из недр драккара настойчивый стук. Откинули щеколду, и на божий свет показалось чуть раскосое, широкое лицо старого башкира. Виновато улыбающийся пленник, не понимал — то ли его освободили, то ли у рабов поменялись хозяева.

Хал призывно махнув, велел тому вылезать. Не переставая улыбаться и высоко подняв руки, башкир вскарабкался на палубу, за ним ещё трое, таких же чуть ускоглазых, но гораздо моложе. Выстроившись в шеренгу, пленники продолжили молча ждать своей участи. Было похоже, что это либо отец с сыновьями, либо близкие родственники, хотя, могу ошибаться — азиаты для европейца все как один.

— Кто такие? — задал вопрос, озадаченно нахмуренный дед, — Да опустите, наконец, уже руки, басурмане закончились. — Старший, поняв русскую речь, кивнул, и виноватые улыбки трансформировались в счастливые.

— Охотники мы, с мехами шли от Камы — на Нижний, хотели обернуться по-быстрому, однако не вышло, на норманнов напоролись, — огорчённо вздохнул бывший пленник, — Меня Аяз зовут, а это сыны — Таймас, Ульмас и Тукай, с Берсута мы — от устья Камы день плавом, — на довольно чистом, русском языке, хоть и с лёгким акцентом, закончил объясняться башкир.

— Так, где говоришь, вас повязали? — продолжил пытать его дед.

— Возле Ветлуги, давеча — на вечерней зорьке.

— Большой ли корабль, у тебя был? Сколько гребцов?

— У нас-то — долблёнка, вдвойне меньше вашей, — башкир указал подбородком в сторону струга, — Токмо мы к торговцам Нижегородским прибились, чтоб сподручнее — времена нынче тревожные, лихой народ озорничает. У купцов ладья поболе этой была. Как всё добро вынесли, так и сожгли её — басурмане. Мы стрелами пытались помочь — да какое там... Нижегородцев кого порешили, кто убёг, а нас догнали, помутузили немного и под замок, вот вроде бы всё...

— Меха наши в трюме, — нервно тиская шапку, явно стесняясь, продолжил башкир, — Оно, конечно понятно, что боем взято — то свято, но шкурки общественные — охотники поселковые полгода их добывали. — Подведя итог повествования, Аяз вопросительно посмотрел на Прохора и замолчал.

— А что в Казани меха не отдали?

— Цена там вполовину, а добро-то общинное — для общества и старались...

Дед, пристально изучая, уставился на собеседника, башкир отвёл глаза и пару секунд помявшись, добавил:

— Так... как с нашим мехом поступите? А то нам обратной дороги не будет — поселковый сход осерчает.

— Вижу — не врёшь, что твоё — всё заберёшь, нам чужого горя не надо, поди, у вас дома семьи большие — пропадут без мужиков то.

— Благодарствую, благодетель, — башкир грохнулся на колени и попытался поцеловать учителя в руку.

— Охолонись! Ты, что тут устроил? Ну-ка встать — быстро! — грозно, как он умеет, рыкнул Прохор. Аяз резко вскочил и смущённо глядя под ноги, принялся вновь теребить видавший виды треух.

После знакомства с башкирами, хоть и с трудом, но мы всё же пристали к высокому берегу. Справившись со швартовкой, перегрузили трофеи, в трюме драккара оставили лишь два большущих тюка, принадлежащих Аязу. Помимо амуниции да оружия досталось нам пять огромных мешков с мехами, десять больших свёртков кож, да чуть серебра. Пообедали и, ведя на длинной буксирной верёвке свой приз, двинулись дальше.

По поводу викингов, бывшие пленники больше ничего рассказать не могли, и Хал сделал немудрённый вывод — в Казани их на службу тоже не взяли вот норманны и решили заняться излюбленным делом — немного пограбить.

Я же остался мнения другого — это была засада, однако команду пугать не стал — промолчал. Друзья, после зрелища показанного нам скрамасаксом, и так пребывали в шоке.

Ну, что сказать? В очередной раз норманнам не повезло, кстати, наших знакомцев Фолки и Кнора средь трупов не обнаружилось — может, ранее при абордажах погибли, а может — за скверный характер их свои же и выгнали. Однако присутствовало стойкое ощущение — встреча с теми, не за горами.

Позже, оставшись с дедом один на один, я всё же высказал озабоченность по поводу засады и моего подозрения о участии в ней Одина, на что учитель ответил, что сам такого же мнения...

По реке движения практически не было, исключение составили лишь две лодки, да и те, завидев наши плав средства, наученные горьким опытом, быстренько шарахнулись в сторону мелкой протоки. Никаких татарских дозоров на Волге не наблюдалось, впрочем, как и разъездов по берегу.

Чебоксар — небольшое поселение рыбаков и скотоводов мы миновали за час до заката. Интересно, как разительно отличались дома его жителей: рыбаки обитали в срубах, плотно уставленных по всему берегу, а вот пастухи в нарядных юртах, широко разбросанных рядом — на возвышенности.

Увидев нас, местное люд поступил также как жил — не одинаково. Труженики реки, побросав сети крича во всё горло, стремглав бросились прочь, скотоводы же, наоборот, схватив луки для отражения атаки, молниеносно вскочив на коней, устремились к берегу, видимо, корабль норманнов был хорошо им знаком.

Хал помахал собравшемуся народу и прокричал на татарском довольно витиеватое и продолжительное повествование, смысл которого сводился к одной единственной фразе — викингов больше нет. Вслушивающиеся в ор нашего друга кочевники, разразились восторженными криками и, торжествуя победу над врагом, побросали вверх шапки, так что имя великого победителя грозных норманнов, в данном случае принца Халиля, потонуло в гомоне и осталось общественности неизвестным. На ночёвку мы встали несколько ниже — в уютной бухте затона.

После ужина, когда башкиры отправились спать на драккар, дед решил поведать друзьям мою историю. Ну, как поведать, просто сказал внимающим слушателям:

— Это Роман — он ваш потомок, из будущего, — таким вот, незамысловатым образом, Прохор и переложил дальнейшее повествование на мои хрупкие плечи. Аникей был в курсе, однако поверхностно, а Хал с Атанасом, даже не подозревали что я, так сказать, не от мира сего.

Татарин открыл рот, у того причин сомневаться в словах учителя не имелось, скорей наоборот, грек скептически скользнул по мне взглядом, а мальчишка отреагировал спокойно, поскольку уже сделал какие-то выводы, и они сошлись с вновь полученной информацией.

— Сказывай, — велел дед, и я вывалил историю своих злоключений. Поскольку, спутники, находясь рядом сильно рисковали, было бы не честно что-либо утаивать, рассказал почти всё, озвучил предположения старика, не забыв упомянуть о скрамасаксе — источнике всех бед, и описал дальнейший маршрут путешествия.

Закончил я за полночь — воцарилась тишина. В сполохах костра, под звук потрескивающих дров, лица собеседников выглядели шокировано-поражёнными, люди никак не могли поверить в реальность истории — им были нужны доказательства. Достав из вещевого мешка сотовый, я попытался его включить, но, как и предполагал — обломился. Хотел уже засунуть телефон обратно, однако, глянув на деда, увидел хитрую улыбку и, поняв намёк, направил энергетический поток на аппарат.

Затая дыхание, сконцентрировался: "Вдруг не получится, а так хочется взглянуть на фотки родных, хоть на экране телефона увидеть их лица". — Сотовый оставался единственным физически существующим звеном между прошлым и будущим. Изо всех сил я напрягся, на лбу выступили капли холодного пота...

Экран загорелся, пошла двигающаяся картинка и запиликала музыка — фирменная заставка сони. Вскочившие друзья, заворожённо смотрели на переливающиеся линии. Загрузка завершилась, появился рабочий стол и прозвучал удивлённый возглас.

Потыкав по экрану, показал товарищам семейные фото. Затая дыхание, с комком в горле я вглядывался в такие родные, но такие далёкие глаза жены и сыновей. Чуть позже, взяв себя в руки, поставил друзьям видео с "кэмел-трофи" на моём внедорожнике. Народ в ужасе отпрянул. Увы, на самом интересном запахло палёной пластмассой — телефон, не выдержав напряжения, сдох.

"Блин... как же контролировать эту энергию? Амперметр что ли изобрести да на лоб приладить..." — в сердцах подумал я, и хотел было запулить сотовый в воду, но успокоившись, бережно положил полностью испорченный аппарат обратно — в мешок. Долго сокрушаться над безвременной кончиной телефона мне не дали — со всех сторон, посыпались вопросы. Слушатели осознали реальность истории и всех как прорвало. Короче — что? Где? Когда? затянулось почти до утра.

Аника расспрашивал в основном, о так называемых, благах цивилизации, уж больно его заинтересовало видео и запечатлённый на нём автомобиль, а после того как он узнал, что данный агрегат это и есть машина, то вопросы по данной тематике, посыпались как из рога изобилия. Публика внимала.

Мальчишка, осмысливая полученную информацию, чуть успокоился, ненадолго примолк, и к разговору подключился Атанас. Грека интересовала история, а конкретнее, судьба Византийской империи. Он очень расстроился, узнав, что Константинополь под натиском турок вот-вот должен пасть, а услышав, что Греция в моём времени представляет собой бедные задворки Евросоюза, почернел ещё больше. Лишь после того как я рассказал про верность его народа православию, пронесённую им через века, чуть взбодрился и так же как Аника завис в раздумьях.

В разговор как-то нехотя наконец-то влез Хал, мне показалось, что тот просто боялся узнать будущее, однако интерес к судьбе татарского народа и лично себя, перевесил в нём страх и он по обоим сим пунктам меня озадачил. По второму вопросу пришлось обломить, ну не историк я и такие тонкости о династиях Казанских правителей мне не известны, а вот, новость о том, что Татарстан станет составной частью Российской империи и, в принципе, с окружающими его народами будет жить дружно, Хала обрадовала. На краткую историю Руси от времён Иоанна Грозного до наших дней, он лишь хмуро кивал, наверно тяжело узнавать через какие невзгоды пришлось пройти людям... одни мировые войны — чего стоят, а ведь были и смутные времена, и революции. Поспать удалось лишь пару часов.

Ох и намучились мы с неповоротливым драккаром. Хоть корабль картечью был изрядно попорчен, однако не критично, поэтому мы и не стали бросать неудобный, но явно дорогущий трофей. К вечеру следующего дня, без происшествий, достигли Казани. На пирсе распрощались с благодарными башкирами и направились в кремль. В городе хотели уложиться в парочку дней, однако, как всегда загостились...

Глава 15. Казань

Проснулся я от чувства непонятной тревоги. Во флигеле ханского дворца, где наша ватага обитала последние четыре дня, было тихо. Закинув руки за голову, пытаясь разобраться в тех чувствах, что меня разбудили, я таращился в потолок. Рядом — за шёлковой ширмой посапывал мальчишка, дед с Халом обитали на втором этаже — каждый в своей комнате. Тревога не отпускала, и я решил пройтись до двери — глянуть через мутное стекло во двор. Окна нашей с Аникой светёлки выходили на небольшой парк, и с этой стороны пока всё было тихо. Спавший в ногах Беляш, проснулся — во мраке вспыхнули два огонька. Встав с полатей, стараясь не шуметь, быстренько надел штаны, сунул ноги в сапоги и, прихватив, на всякий случай катану, прошептал волку на ухо:

— Ну что, бродяга, пойдём — глянем, тревожно мне как-то.

Дверь предательски скрипнула я, вслушиваясь в темноту, застыл, и через несколько секунд услышал отчётливый звук возни — похоже, что кто-то пытался открыть запертую дверь. На цыпочках пересёк сени и, подойдя к маленькому стекольцу, разглядел в ночи отряд ханских стражников.

Встретившись взглядом с перекошенным злобой лицом своего старого знакомого то ли Фолки, то ли Кнора, хрен их разберёшь кто есть кто, резко отпрянул в спасительную тьму: "Уф... вроде не заметил".

Ночных визитёров навскидку оказалось человек двадцать и по ходу, те пришли нас убивать. Сердце, гулко разнеся звуки ударов по телу, непроизвольно ушло в пятки. Волк, выведя меня из небольшого ступора, влажным носом ткнулся в руку, сердечная дробь затихла, и я услышал шорох, доносящийся уже со стороны нашей спальни.

Молнией возвратился — за окном тени. "Окружили — ежели по-тихому с замком не получиться, то, вероятно, будет штурм", — пока мозг выстраивал логическую цепочку дальнейших действий нападающих, я зажав рукой рот мальцу, потряс того за плечи.

Полная луна, заглядывая в горницу, причудливо серебрила её убранство. Аника открыл глаза, пытаясь освободиться — дёрнулся, крепко прижав к подушке его голову, я поднёс к губам указательный палец, парнишка — понимающе кивнул. Пока он лихорадочно пытался одеться, я взял свои ножи, и прихватил оружие Аники — лук, колчан да саблю.

Со стороны сеней звуки усилились — волк утробно рыкнул. Как всегда в аналогичных ситуациях, я угодил в изменённое состояние и одновременно с этим — тишину спящего дома разорвал звон разбитого стекла, сопровождаемый треском ломаемого дерева. Мы не таясь, громко стуча каблуками, припустили по лесенке, и уже через секунду сталкивали вниз тяжеленный дубовый стол. Из горницы выскочил полуголый прынц — дед в последнее время так обращался к Халу. Тот спросонья не очень соображал — что к чему, однако хладнокровно, не выясняя детали, быстренько присоединился к увлекательному нашему занятию и здорово в том помог.

Стол, перекосившись в пролёте — упал удачно, плотно застряв меж перилами и брёвнами стены — перегородил агрессорам путь. Появившийся за спиной огонёк масляной лампы, возвестил о появлении деда — все жители флигеля были в сборе.

— Кажись хан помер... — заметил учитель и, соболезнуя, глянул на Хала.

— Не иначе... что делать будем? — прервал я затянувшуюся паузу, снизу донеслись звуки копошения, и сквозь крышку стола появились отблески факелов, — Их там человек тридцать, не меньше.

— Тащите сюда всё что возможно — необходимо полностью перекрыть лестницу, — наконец-то выкрикнул окончательно пришедший в себя татарин. Аника отпустил натянутую тетиву — раздался громкий стон раненого.

— Сдавайся предатель, — донёсся голос брата Хала — Абу. Мерзкий, честно говоря, человечишка: толстый, маленького роста, с сальной физиономией, высоким женским голосом и склочным бабьим характером. Братья отличались разительно, старший — нисколько не походил на двух других.

"Интересно, а Ибрагима убили?" — вспомнив младшего принца, мысленно озадачился я.

Ибрагим — третий наследник, был славным малым, по возрасту — на год моложе Хала, внешне же — почти точная его копия. А вот, старший Абу разительно от них отличался, он приходился хану первенцем от другого брака, родительница его умерла при родах, может, поэтому он и вырос настолько заносчивым.

Почерневший взгляд прынца, подсказал, что он подумал о том же, и я поспешил ободрить товарища:

— Не переживай, Ибрагим давеча говорил, что собирается на охоту — за Кабанье озеро, пойди, сыщи его там.

Близ озера Средний Кабан — к югу от Казани, находилась летняя резиденция ханов, мы же, пребывали на территории кремля подле зимнего дворца татарских правителей. Гостевой наш флигель стоял практически возле самой северной стены, за ней сразу обрыв и река Казанка.

Мальчишка вновь стрельнул в сторону шевелящейся баррикады, по всей видимости, бойцы пытались разобрать её снизу, однако на этот раз — снайпер попал только в ножку стола, как говорится, и на старуху бывает проруха...

— Принимайте гостей... — выглянув в окно, преспокойно заявил Прохор. Мы с Халом, выбив раму, лавкой столкнули приставную лестницу. Карабкавшийся воин, громко вскрикнув, грузно брякнулся. В проём влетела дюжина стрел, дружно приседаем — мимо.

— Все за мной, быстро! — взбираясь на чердак, приказал учитель. Я взвалил волка на плечи: "Да уж — тяжеловат наш телёночек". Вскарабкались, затащили стремянку да плотно закрыли люк. Отдышались. Низкий свод потолка вызвал гнетущее ощущение — точно мы сами себя загнали в ловушку.

По инерции устремляюсь дальше — на крышу, однако дед, схватив за руку, скомандовал:

— Возьми лесенку — поставь её, по-тихому, на кровлю пристройки, Халиль помоги, только чтоб вас не заметили.

Зачем это надо — догадаться было не трудно, выполнив приказ да спустившись обратно, по шуму, доносящемуся снизу, стало понятно, что наша временная крепость пала. Нападавшие, похоже, что растерялись — топот множества ног доносился, то из одной части дома, то из другой.

Учитель грозно прошептал:

— Всем заткнуться да забиться в угол, — сам же, во главе сгрудившейся ватаги, расслабившись, сел по-турецки.

Из открывающегося люка показалась злобная физиономия знакомого по Владимиру викинга. Поднятый им факел ярко осветил весь чердак — явственно стали видны даже самые тёмные его уголки. Мальчишка с татарином, не дыша, но до хруста в костях сжали оружие, от чего сами же вздрогнули. Я, будучи полностью уверенным в учителе, оставшись совершенно спокойным с интересом наблюдал, как на голубоватый участок ауры бойца — отвечающий за зрение, лился посылаемый дедом слабый поток энергии. Старик отвёл норманну взгляд, и мы остались незамеченными.

"Хорошо, что Атанаса нет рядом, он вот уже три дня бичует на струге, — подумалось мне, — Иначе очередной припадок колдунофобии был бы обеспечен".

Поднявшийся на чердак норманн ещё раз всё озарил. Потыкав факелом по углам и дважды пройдя в полуметре от нас, полез дальше — на крышу. Через какое-то время, очевидно, заметив лестницу, тот громко крикнул:

— Они сбежали! — По звукам возни стало понятно — викинг повёлся на замануху и продолжил преследование.

Абу, похоже, был в бешенстве, внезапно донеслось, как тот на грани истерики заверещал бабским голосом:

— Найти! Они не могли далеко уйти... казнью всех — собаки!.. — и уже перейдя на фальцет, без пяти минут хан, закончил, — Быстро!..

Топот испуганной стражи возвестил о незамедлительном исполнении приказа, лишь шарканье пары ног говорило о присутствии на втором этаже будущего правителя. Я ничего не успел сообразить, как Хал прямо-таки нырнул в открытую пасть люка. За ним всей гурьбой скатились и мы, даже Беляш по приставной лестнице изловчился слезть сам.

Окинув взглядом мрачное помещение, я обнаружил следующую картину: в неровном отблеске факела, Хал — теперь вероятно уже Казанский хан, забрызганный кровью, сжимает в одной руке саблю, а второй — за волосы держит отрезанную голову старшего брата. Зрелище ещё то: глаза прынца сверкают, толстое тело Абу валяется бесформенной кучей, золотой ярлык, утраченный когда-то дедом претендента на трон — Улу Мухаммедом и позже найденный Беляшом в кругу омелы, выбившись из-под нательной сорочки, ярко блестит — полный сюрреализм.

Хал молча разворачивается и следует к выходу, волк идёт рядом, мы, сгрудившись возле окна, остаёмся на месте. Ночь разрывают перекрикивания воинов, мелькают огни, ханский дворец гудит как трансформатор, а в звёздном небе, глядя на это низко висит лунный диск.

И тут, перекрывая абсолютно все звуки, раздаётся громкий, протяжный, я бы даже сказал какой-то торжественный вой. Мурашки, словно стадо бизонов промчались по мне дважды — когда я услышал Беляша и когда увидел, как подбегающие воины падают ниц перед новым правителем. Зрелище — абсолютный гротеск: Хал в окроплённой кровью исподней рубашке, на высоких ступенях крыльца бок о бок стоит с белоснежным волком, в одной руке сабля, в другой отрезанная голова, ветер шевелит растрёпанные волосы и всё это мистическим образом серебрит огромная луна.

Позже в саду, с перерезанными глотками нашлись тела наших викингов, похоже — являясь личными телохранителями Абу и имея высокомерно склочный характер, за непродолжительное время те сумели нажить себе врагов, кои не преминули воспользоваться сменой власти, сведя с ними счёты...

* * *

По приезду в Казань мы сразу направились в ханский дворец. Учитель хотел отказаться от заманчивого предложения Хала, но любопытная внутренняя свинка, скооперировавшись с чувством солидарности, не позволила остаткам моей совести пойти на поводу у деда — пришлось надавить идеалами дружбы да взаимовыручки в итоге вышло заточение, однако сожаления нет — поступил я правильно. Волк в этот раз пошёл с нами.

В сумерках, бегло осмотренный город, несмотря на толстенные деревянные стены кремля, выглядел каким-то игрушечным. Проходя сквозь ворота, я насчитал семнадцать шагов, а это ни много не мало — около пятнадцати метров. Срубы, из которых состояла крепость, как поведал Прохор — наполнены были глиной, фундаментом же, им служил невзрачный вал высотой не больше трёх метров, может именно несоответствие здоровенных, массивных стен с худенькой насыпью и вызвало данное чувство...

Соседство Православных церквей с мечетями, особенно со стройными минаретами, также вносило свою лепту в ощущение игрушечности города, впрочем, дома жителей средневекового мегаполиса практически не отличались от построек виденных мной во Владимире, Муроме, думаю, аналогичные наличествовали и в Нижнем. Увы, быстро темнеющее, затянутое свинцовыми тучами небо, не позволило разглядеть город внимательней.

Радостно улыбающиеся узнавшие Хала дворцовые стражники, вначале, проводили прынца к отцу, затем к старшему брату, оттуда все вышли чернее тучи и татарин, и воины его сопровождавшие. Позже, всех нас поселили недалеко от дворца — в гостевом флигеле. Беляша хотели забрать, но будучи изрядно покусанными и видя, что мы всерьёз намерены защищать члена команды, бойцы капитулировали. Наверняка, им за это попало...

Всё это время, под благовидным предлогом — безопасности, из терема никого не выпускали. Только младший из братьев, Ибрагим, пару раз нас навестил, так мы и познакомились, через него принцу удалось передать весточку Атанасу — чтоб тот сидел на корабле да не дёргался.

По рассказу Хала — Махмудек хан был действительно плох, изредка выныривая из сладких объятий опиума, которым его пичкали придворные врачи, в основном пребывал в полу беспамятном состоянии, — даже не узнал собственного сына.

С Абу вышел скандал — тот наотрез отказался от предложенных лекарских услуг Прохора Алексеевича. Мы сделали немудрённый вывод — что тот намеренно сводит отца в могилу, но ничего поделать с тем не могли.

На приёме у брата, принц и увидел наших знакомых викингов, приходились они Абу личными телохранителями, похоже, что на службу их взяли исключительно из-за внушительных размеров да русых косичек — больше для выпендрёжу, нежели для охраны.

Хал весь срок нашего заточения был чернее тучи и почти не покидал свою горницу. Судя по звукам, доносящимся из апартаментов прынца, тот упражнялся с саблей — дед стал называть его так после долгого разговора наедине, и погоняло, к нему как-то прилипло.

* * *

Я же, провёл время с пользой — научился общаться на расстоянии. Долго не давалась мне эта наука, вроде ничего сложного, ан нет, не выходит и всё тут. На этапе созвона — требовался мощный поток энергии, а при общении — воображение, в нём и оказалась загвоздка.

Смысл сего действия заключался в следующем — очень чётко представляешь, чуть ли не прорисовываешь нужного тебе человека. В проекцию собеседника направляешь максимальный поток энергии он, чувствуя данный посыл, как бы открывается и непонятным образом, видит эту картинку, всё — вы начинаете разговаривать.

Предшествует этому некое подобие транса, вхождение в который достигается непрерывным дыханием — как и в случае с изменённым сознанием, но более глубоким: дышишь в такт с равномерным раскачиванием корпусом и на выдохе повторяешь какой-либо звук — типа ОМ, я же, тупо мычал. Дед назвал данный способ — тибетским.

На так называемый созвон ушло полдня — никак не выходило послать действительно сильный поток энергии способный достигнуть чувств собеседника. Тем не менее, когда я уразумел технологию, то стал вызывать старика, причём, достаточно быстро — две-три минуты раскачки и в голове проступали образы его мыслей. Однако в те моменты ощущал себя я собакой — всё понимал, а ответить не мог.

Когда учитель вызывал меня — в районе правого виска почувствовав зуд, я начинал мычать да раскачиваться и погрузившись в транс, видел передаваемое.

Завис я на этапе непосредственного общения — держа в голове образ собеседника, надо было ещё как-то передавать ему мысли. Башка чуть не взорвалась. Старик стал нервничать, но надо отдать ему должное — продолжая настойчиво втолковывать технологию, не срывался — я же, был просто дуб — дубом...

— Нет, ничего не выйдет, вообще, не понимаю как такое возможно... — угодив в тупик и абсолютно растерявшись, в сердцах огрызнулся я и засадил кулаком по стене.

Учитель отреагировал на такой мой фортель относительно спокойно — прикрыв глаза, сделал пару глубоких вдохов и, взяв себя в руки, приступил к более углублённому объяснению:

— Неужели ты думаешь, что маленькая коробочка с начинкой из различных металлов да пластика, именующаяся у вас — радио, в вопросах коммуникации совершенней человеческого организма?.. Если это так, то у тебя и впрямь мозг младенца. Наша голова представляет собой — мощнейшую вычислительную машину, с практически неограниченными возможностями.

Временами деду нравилось блистать эрудицией основанной на вытянутых из моей головы сведениях, хотя... в данном случае — сравнение получилось удачное.

— Способности организма надо только раскрыть, — продолжил он мысль, — Сломать появившуюся после грехопадения крепость да разбудить дремлющий разум. Ты уже встал на сей путь — с обычным зрением у тебя получилось...

Я непонимающе поднял брови и он пояснил:

— Там, у сожжённой бандитами деревни ты видел тех бедолаг — привидений без перехода в изменённое состояние, так?.. — в ответ я кивнул. — Это момент явно свидетельствует о том, что преграда блокирующая участок сознания, отвечающий за зрение — пошатнулась, надо чуть поднатужиться да разрушить её окончательно...

— Но как? не понимаю!

— Сложно словами объяснить те вещи, которые в твоей картине мира отсутствуют, их надо прочувствовать. Внутренние ощущения порой не передать, но я всё же попробую.

Ответь мне, дружок, как ты в самом начале справился с муравьями?

— Даже не знаю...— озадачился я, — Всё получилось само. Долго ничего не выходило, потом вдруг — появилась очень чёткая картинка дальнейших их действий, я представил как энергия, захватив воображённое изображение, перенесло его и наложило непосредственно на муравья.

— А опиши-ка эту твою картинку.

— Сложно... — задумался я, — Очень похоже на сон — яркий сон...

— Совершенно верно, ты сначала перевёл мысли из слов в образы, затем образы довёл до истинного их состояния, а поскольку, в часы ночного отдыха человек не только правильно дышит, но и верно мыслит, то всё это, — старик сотворил неопределённый жест, — Очень похоже на грёзы.

Во время сновидений люди видят и слышат, однако обмен информацией там — не совсем речь в земном её понимании. Ты просто знаешь сказанное да отвечаешь. Сон завязан только на образах. Ментальное общение это тоже некий вид грёз, в нём принимает участие исключительно внутреннее зрение, оно весьма схоже с обычным, и к слуху да речи отношения не имеет. Ты обратил внимание, каким органом чувств воспринимаешь мои послания?..

Я открыл было рот, но учитель, ответить не дал:

— Слова слышишь глазами. Тебе удалось вытащить пару камней из стены блокирующей настоящее зрение. Поднатужься, попробуй передать исключительно образ и возможно, мозг сам выдаст понятную собеседнику информацию.

После данного объяснения я пошёл в правильном направлении и наконец — обрёл результат, и лишь только прошла первая фраза — сообщения понятные собеседнику потекли бурным потоком. Как этого добился — для меня стало ясно, но вот объяснить кому-то другому сию технологию, я бы, пожалуй, не смог.

Прохор был этажом выше, после нескольких так называемых созвонов мы довольно долго общались, в основном — ни о чём...

Позже, поднявшись в горницу к деду, я увидел сияющее лицо и услышал так редко звучащие слова похвалы:

— Не припомню никого, кто бы так быстро освоил эту науку... у меня — ушло на неё около года.

— Да?.. А я уже почти смирился с нелицеприятными выводами по поводу своих умственных способностей, — саркастично заметив, озвучил напрашивающийся вывод, — Выходит, если у меня мозг младенца, то у тебя, что же, голова курицы?.. — напряжение, вызванное учебным процессом спало и мы, не удержавшись, дружно прыснули.

Отсмеявшись, я приступил к допросу. Ментальная связь на изменённое сознание была совсем не похожа, на сон же — вполне, вот и возникло желание в этом во всём разобраться. Выслушав путаную формулировку вопроса да по обыкновению, выдержав театральную паузу, дед продолжил урок:

— Действительно, как я уже говорил — ментальная связь это некий вид грёз, если точнее — то транса. В обычном сне также возможно общение, однако при том существует несколько больших недостатков. Дабы контролировать сон, надо обучаться значительно дольше, а без контроля — не достучаться до нужного тебе собеседника, тем более не передать информацию. Также присутствует вероятность — проснувшись всё позабыть.

В трансе доступно не только общение, в состоянии этом возможны и пространственные перемещения разума. Воображаешь известное место, самого себя, соединяешь проекции и попадаешь в нужную точку.

"Надо на досуге попробовать..." — подумалось мне, и возник очередной вопрос:

— А можно, таким образом заглянуть в будущее?

— Нет, между мирами расположен астрал, он не даёт мысли пройти сквозь себя, по силам сие лишь душе.

Мгновенно вспомнив сны и видения о доме, я возразил:

— А как же у меня это вышло? Да и не раз?..

— Не путай — то не мысль, то был дух, а как? Я даже не знаю. Однако, к примеру — Один и Будда свободно могут шастать меж историческими слоями. Мирозданье грандиозно в таинственной своей многогранности и предела совершенству в его познании нет.

— Давно хотел спросить по поводу этих, так называемых богов — кто они и что им, в общем-то, надо? — наконец представился случай, и я задал давно не дающий покоя вопрос.

— Хек... — озадаченно крякнул старик, — Не скрою — ждал, что ты спросишь об этом. Однако поверь, сам достоверно не знаю, могу лишь предположить...

Древние боги, такие как Зевс, Перун, Один, Тор, ну, и так далее — по моему субъективному мнению являлись титанами. Библия их назвала нефелимами да гибаримами, но по сути — то были люди, пожалуй, единственное, чем от нас они отличались — огромный рост и не дюжая сила.

Цивилизация титанов развивалась несколько иначе человеческой и с моей точки зрения, вектор её указывал правильное направление. Предания о старых богах появились вслед за потопом, вызванного — то ли глобальной войной, то ли природным катаклизмом — не знаю. Судя по всему — единицам удалось как-то спастись. Через них крупицы древних знаний дошли и до нас, а поскольку, людям свойственно всё преувеличивать да приукрашивать, то истории о богах обросли фантазиями, легендами, мифами.

Душа вечна, и думаю — выжившие нефелимы достигнув окончательного её состояния, не смогли или, что вероятней, не захотели слиться с природой, остались... — подбирая слова, дед задумался.

Пауза затянулась, и я помог:

— Автономными?..

— Ну, примерно так, — с облегченьем, продолжил старик, — Что им надо — не мудрено догадаться. Достигнув конечной точки пути и изъявив желание, как ты выразился, быть автономными, по сути своей они остались людьми, а что падший человек больше прочего алчет?..

— Власти?.. — высказал я предположение, учитель кивнул.

— Многих богов уже нет, даже память о большинстве из них стёрлась, однако кое-кто, пытаясь поработить истину, до сих пор ни как не уймётся, вот козни и строит. Политика в ней, как говорится, все средства хороши...

— Саваоф, Иисус, Аллах, да и Кришна — они из этой же серии?

— Про Кришну — не знаю, все же остальные — тобой перечисленные, суть различные имена истинного Бога незримо пребывающего в своём творении — природе, всюду — одновременно.

— Постой, но Иисус, как мне казалось, был историческим персонажем!..

— И, что это меняет? Повторюсь, Создатель находится всегда, всюду, сразу. Полностью воплотиться в человеческом обличье, с моей точки зрения, не является ни проблемой, ни подвигом. А вот, данное Им нам учение, страдание, смерть, это уже сильно!

— Почему же, церковники утверждают, что Бог есть троица — Отец, Сын и Святой дух?

— Сам недоумеваю — к чему делить целое на части, вероятно, служители культа хотели упростить понимание, однако всё ещё больше запутали. Бог не человек, Его с нашей колокольни увидеть и то — не реально, а они дерзнули познать при том, расчленив... Творца не понять, к нему надо стремиться, искренне — всей душой.

— Достаточно, — решив закончить дискуссию, капитулировал я, — Иначе мой мозг взорвётся...

* * *

В перерывах между занятиями я откровенно скучал. Погода стояла ясная, однако за порог никого не пускали. Даже ночью, находились мы под присмотром. Нет, захоти убежать, то наверняка, убежали бы, но подозреваю, что ненадолго.

На второй день заточения — после обеда, я вышел на высокое крыльцо флигеля. Бойцы, дежурившие неподалёку, напряглись, подобрались, демонстративно сев на ступеньки, показал всем видом, что никуда не собираюсь — те немного расслабились. Блаженно жмурясь на холодном, осеннем солнышке я приступил к изучению находящегося неподалёку сада. Суетливые воробьи, играя в интересную игру — защити рябину, носились туда и сюда. Одна команда атаковала дерево с алыми гроздьями, другая же, им в этом мешала. Всё происходило как-то в шутку — не серьёзно, в общем. Временами возня их прекращалась, птицы дружно клевали ягоды, а насытившись, вновь продолжали прерванное развлечение. Им, как и мне было скучно.

Неожиданно я вспомнил урок с муравьями и, от нечего делать решил поупражняться на воробьях. Нырнув в изменённое состояние, объектом эксперимента выбрал суетливого малыша, бесстрашно кидающегося на своих более крупных сородичей.

Фантазию, благодаря дедовым урокам и ежедневным упражнениям, я развил достаточно сильно, так что, на создание образа поведения птицы, ушло не много — пару десятков секунд. Соединение посредством потока энергии полученной картинки с живым прототипом, вообще, прошло чуть не мгновенно, и спустя полминуты, недоумённый воробышек, держа в клюве большую кисть ягод, сидел на ладони. Я почесал его пальцем по зобу, он блаженно закатил глаза, приоткрыл клюв — рябина упала. Наблюдавшие за мной стражники, также разинули свои клювы.

На пороге появился Беляш — воробей занервничал.

Передав птице картинку, как обнимаю Беляша — послал ей сигнал — волк друг, и одновременно свободной рукой потрепал по холке подошедшего хищника. Зверь как всегда был хладнокровен — воробей абсолютно не вызвал у него интереса, волк лишь меланхолично обнюхал нахохлившийся комок, а вот нахальная птица, успокоившись моим внушением, через пару мгновений прыгнула ему на голову и стала шебуршиться в густой шерсти. Беляш как тот удав — был совершенно спокоен, однако невозмутимость его продолжалось недолго, и через пару секунд зверь, от удовольствия прикрыв глаза чуть ли не замурлыкал, видимо, манипуляции воробья, ему дюже понравились.

Тем временем я переключился на продолжающих резаться в воробьиные игры сородичей птахи. Объектов ментальной атаки вышло штук двадцать, однако всё прошло как по нотам: птицы резко прекратили возню, пристально посмотрели на недоумевающих стражников и сердито чирикая, ринулись в бой. Воины, не ожидая такой наглости, с громким, безумным криком бросились наутёк.

Наблюдая за этим, я заржал словно конь, сверху — из открытого окна, донёсся тихий смех деда. Прекратив копаться у волка в шерсти, прирученный мной воробей, поспешил к стае, у них началась новая игра...

Беляш разочарованно вздохнул, я встал, и было направился в дом, но не успел — остановил меня весёлый возглас:

— Что это с птицами? — обернувшись, увидел практически точную копию Хала.

Гость, задорно лыбясь, сходу поведал увиденное:

— Там, возле конюшни, стая воробьёв атаковала наших бесстрашных нукеров и весьма их обгадила.

Улыбнувшись сказанному и поняв, кто передо мной, собственно, стоит, я высказал предположение:

— Ты, по всей видимости, Ибрагим — брат Халиля... — в ответ последовал кивок.

— А меня Романом зовут, — представившись, протянул ладонь. Рукопожатие оказалось крепким.

Подмигнув, гость поинтересовался:

— Ну, где мой братишка?

— У себя в горнице, иль кручинится, иль мебель ломает — не знаю.

Так я и познакомился с третьим претендентом на царский престол. Впрочем, как потом выяснилось, ханских амбиций он нисколечко не испытывал. Жизнь свободным от бремени власти его полностью устраивала. Ибрагим оказался весёлым, жизнерадостным балагуром и отношения у нас наладились почти моментально.

* * *

Знаете, что поразило меня больше всего в Казани, нет не архитектура и красота древнего города, а люди, конкретнее — социум. В круговороте жизни местного аналога мегаполиса мирно уживались различные народности и религии. Само собой — мусульманская община преобладала, но помимо последователей Магомеда тут жили православные и даже иудеи. Мечети находились недалеко от синагог поблизости с церквами. Христианами были преимущественно русские, хотя зайдя в храм — поставить свечку и отдать записочки за здравие родных, я заметил там и татар, и башкир, может, присутствовал ещё кто, не знаю, поскольку с антропологией у меня не очень. Иудейская община Казани представляла собой — осколки хазарского каганата, увы, в синагогу нас не пустили, по всей видимости, охота за сионскими мудрецами, тут ещё не началась...

Мечеть Нур-Али величественно возвышавшаяся на территории дворцового комплекса была очень красива, как снаружи, так и внутри, но по сравнению с тем же Владимирским Успенским собором показалась мне какой-то пустой, как в видимом плане, так и в незримом. Задав учителю по данному поводу вопрос, получил достаточно очевидный ответ:

— Намоленных икон, аккумулирующих энергию верующих — нет, а эгрегор Ислама для тебя — адепта другой религии, как бы не существует, — я в принципе, сам мог догадаться.

Народ в мечети тоже был разношёрстным и вообще, как показалось, город жил, невзирая на национальность и религию — большой дружной семьёй. Рабство место имело, но оказалось не столь распространено, как я думал. Казанцы в отличие от тех же Касимовцев, справедливо опасаясь ответки, крестьян по беспределу не обижали. Воевали исключительно с землевладельцем и в случае успеха, вассалы поверженного противника налоги начинали платить победителю, в принципе, для деревенских ничего не менялось. Захваченных на поле боя неприятелей обычно выкупали свои, пленники, ожидая вызволения, скорее были ограниченными в свободе передвижения гостями, чем арестантами. В рабство же, обычно попадали за долги и то, продолжительность пребывания в неволе ограничивалась временем — "вот тебе бабушка и Юрьев день". Рабами числились люди различных этносов, как славянских, так и тюркских, отношение к ним со стороны хозяев, при поверхностном взгляде казалось лояльным — всё же бывшие соседи, может даже друзья, как говорится — дружба — дружбой, а денежки врозь.

После описанных выше событий, приведших нашего прынца на ханский престол, в дальнейший путь мы отправились лишь три дня спустя, хотели тронуться следующим, однако Халиль — хан с нами, по понятным причинам, продолжить путешествие не мог, вот и уговорил погостить.

Всё это время из-за стола почти не вылезали, один за другим шли пиры. Я стал наречённым братом Казанского хана, Хал заявил о том во всеуслышание и отношение придворных к моей скромной персоне моментально улучшилось. Были и казни — куда при смене власти без оного, наша ватага на них не присутствовала — в это время мы знакомились с городом.

Хан Халиль, вообще, уговаривал перезимовать во дворце, однако в связи со спешкой — получил твёрдый отказ, потом тот стал настаивать на сопровождении экспедиции отрядом его нукеров, ввиду специфики предприятия это предложение дед также отверг.

Атанас на следующий день после переворота, увидев команду в добром здравии, был просто счастлив. По поводу нашей судьбы в городе ходили слухи — один страшнее другого. Он как тот шахид, заминировав судно, живым сдаваться не собирался, вот ведь мужик — а с виду не скажешь.

Аяз, глава башкирского семейства, не теряя надежду, также дожидался нашего возвращения. В качестве благодарности за избавление из плена и возврат общественного добра, тот настоял на включении в состав команды своих сыновей Таймаса, Ульмаса и Тукая. Гребцы, да и местные проводники были необходимы, а поскольку, старший из братьев, по словам отца, не единожды ходил на Урал и знал его, как свои пять пальцев, то нас стало семеро.

Глава 16. Феофан

Встречное течение Камы могло крайне испортить всё плавание, однако выручил ветер — тот дул куда надо, и под его мощным напором, паруса, напоминающие барабан, стремительно влекли струг к вожделенной цели. Если бы не он — гребли бы и гребли, но слава богам, вёслами мы только подруливали.

Как я понял дедовы объяснения, путь наш лежал в район приуралья — в современный мне Пермский край, миновав Ягошиху — село, которое впоследствии даст начало миллионному городу, свернём на Чусовую, дальше Усьва, денёк и на месте. Старец обитал, где-то там.

— Постой, а как ты собираешься его искать?.. — узнав ориентировочный маршрут, справедливо заметил я, — Тайга — не Головинский лес...

— Примерное место землянки я знаю, думаю — сыщем. Вот, ежели дома его не застанем — придётся лезть волку в пасть — посетим каменный город, так называемое, чёртово городище. Язычники в тех краях обитают, и чтят они бога с именем Йын, по-ихнему — змей, а изображается он здоровенным одноглазым пресмыкающимся. Согласно легенде, я тебе её когда-то рассказывал — именно там, Перун схватился с демоном-змеем и город этот образовали удары молний. В камне появились широкие и узкие проходы, весьма напоминающие улицы. Сеть подземелий как естественных так и рукотворных, растянулась на десятки вёрст, как в стороны, так и вглубь. Прежде полноводная река, в водах которой скрылся демон, позже была полностью осушена Перуном, таким образом, он пытался найти скрамасакс, с тех пор носит она имя Косьва, что с коми-пермского наречия переводится как сухая река.

— Ах вот, где собака порылась, — осмысливая вновь полученную информацию, озадаченно крякнул я, — Выходит у друга Одина, есть ещё одно имя — Йын...

Дальнейшее путешествие проходило достаточно буднично, к ночи мы подходили ближе к берегу да бросали якорь — на сушу почти не сходили. Практически всю дорогу, никому не доверяя управление кораблём в неизвестных водах, работал лишь капитан. Навстречу изредка проплывали ладьи, со спешащими домой запоздалыми купцами. Необратимо надвигалась зима, навигация подходила к концу. Команда, либо ловила рыбу — рыбалка здесь была просто шикарной, либо бездельничала, но, увы, я вкалывал словно проклятый.

* * *

Всё путешествие дед терроризировал меня по полной — натаскивая, то в ментальном общении, то в телекинезе, лишь изредка выдавались минуты покоя, когда сам он был чем-либо занят. Телекинез, вписываясь в рамки уже полученных знаний, ничего сверхъестественного собой не представлял. В состоянии изменённого сознания, энергия, выходящая из кончиков пальцев, была отчётливо видна, точку на лбу я давно не использовал, и толкнуть не очень тяжёлый предмет мог запросто.

Трудность сего действия заключалась в непрерывности потока природной силы от сердца, места её скопления, к перемещаемому объекту и обратно, как бы по кругу. Выпускать энергию я умел, а вот, притянуть её же обратно — вызвало некое затруднение. Однако, в конце концов, я справился и с этим. Вначале добился устойчивого круговорота между широко расставленными руками, затем достиг этого и одной.

Следующий этап состоял так же в посыле природной силы, но уже двумя, так сказать, окружностями — навстречу друг другу. Отправлять и принимать энергию приходилось одновременно. В итоге получились два вращающихся разнонаправленных кольца. Силовые потоки, не сталкиваясь, проходили сквозь друг друга, но ежели между ними находился какой либо предмет, энергия пихала его и, чувствуя встречное сопротивление, будто опутывала. Дальше, объектом можно было манипулировать.

Теория незамысловатая, а вот на практике — порядочно пришлось попотеть. Тем не менее, под конец четвёртого дня плавания, я уже легко, хоть и как-то дёргано, перемещал по своему усмотрению небольшие предметы. Дед же, поднимал килограмм сто, причём, используя одну только руку, однако, видя мои успехи, старый светился как самовар.

Обронённая учителем во время очередного разговора фраза, приоткрыла одну из любопытнейших исторических загадок. Оказывается на месте силы, египтяне таким оригинальным образом — с помощью совместного телекинеза, и состряпали свои пирамиды. С тех пор они, концентрируя на вершинах энергию, там и стоят...

* * *

Однажды, из-за поворота реки показалась выжженная деревня, вся команда, рассматривая пепелище, заворожённо уставилась на берег. Поселение когда-то было рыбацким — остатки сетей развешанных по берегу близ дюжины остовов сгоревших лодок явно о том свидетельствовали. Пожар, по всей видимости, случился недавно. Огонь, поглотив практически все сооружения, порезвился вволю, лишь на околице устояла пара построек, да и те закоптились по самую крышу.

Пришвартовавшись, живых не обнаружили, впрочем, относилось это и к мёртвым — словно на момент нападения деревня пустовала. То, что мы увидели последствия агрессии сомнений не вызвало, поселение было христианским, обгоревший крест, некогда венчавший часовню, порубленный валялся в грязи, скорее всего, разборки случились на религиозной почве и язычники вдоволь над ним поглумились. Тревожный звонок поступил, однако должного значения ему мы не придали, и как позже выяснилось — зря.

В таком ритме прошло восемь дней, наступил ранний вечер девятого, в скорости планировали вставать на ночёвку. Кама осталась далеко за кормой, приближаясь к Усьве, струг уже шёл по Чусовой.

Дед, в очередной раз, пытаясь связаться со своим загадочным другом, находился в каюте. Мальчишка возился с Беляшом. Атанас, как и положено капитану, зорко вглядываясь в чёрные воды да выискивая коварные топляки, правил судном. Башкиры были поглощены какой-то игрой, отдалённо напоминающей нарды, я, дивясь красотам нетронутого цивилизацией мира, тупо таращился по сторонам.

Струг, разрезая водную рябь, скользил мимо огромных, почти отвесных скал и восхищаться чем — имелось. Заходящее солнышко весело подсвечивало угрюмые горы. Принося прелые запахи осеннего леса дул попутный ветер и жизнь казалась безмятежно прекрасной. По ночам наступали заморозки, корпус судна покрывался ледяной коркой, а вчера, ненадолго укутав палубу тонким слоем, впервые налетели "белые мухи". Скоро Покров — под мощным пластом льда встанут реки, и зимовать мы будем на месте — ежели конечно доберёмся.

Прервал мои размышления огромный чёрный ворон, тот внезапно приземлился на резной нос струга, и пристально глянув в глаза, громко скрежещуще каркнул. От неожиданности да каких-то зловещих ноток присутствовавших в звуке — по телу волной прокатились мурашки.

— Берегись! — узнав птицу и моментально почувствовав опасность, выкрикнул я.

Попытавшись избежать удара, бросился ничком на палубу, однако чуть-чуть опоздал. Огромная, тёмная тень, хоть и не схватила меня, как хотела, но всё же мощным хлёстким шлепком столкнула в студёную реку — на мгновение я потерял сознание. Моментально намокшее снаряжение потянуло ко дну. Ледяная вода взбодрила, я несколько пришёл в себя, вынырнул, проплыл пару метров и снова вниз...

Ставшие тяжёлыми доспехи, не давая надолго подняться, тянули в чёрную, стылую глубину. В момент нападения, огибая прибрежные плавни, шли мы по самой стремнине. Весьма мощное течение, прижимая ко дну, несло меня будто тряпичную куклу, вертя да переворачивая — турбуленция была знатная. Время от времени, нечеловеческими усилиями удавалось, вынырнув глотнуть вожделенный воздух. Отнесло далеко, сил не осталось: — "Ну, вот и конец..." — заставить себя всплыть я уже не мог.

Лёгкие сдавил жуткий спазм, полной грудью вдыхаю чёрную, ледяную воду — и темнота... лишь по пустой голове разносится гулкий звук барабанов, вскоре, унося с собой остатки эго, утих и он.

* * *

Долго ли я пребывал в кромешной тьме и полной тишине — осталось загадкой, однако, возвращение сознания было намного стремительней, чем его исчезновение — чик и проекция моего разума, именно так можно было охарактеризовать данное состояние, оказалась в огромном, сером, каком-то многомерном, сюрреалистическом лабиринте.

Узкие и широкие проходы тянулись в стороны, некоторые терялись из вида, другие же, сворачивая, исчезали. Огляделся по сторонам — всюду та же картина, а посмотрев вверх, элементарно остолбенел — там было то же самое.

В очередной раз, осознавая собственную смерть, я медленно опустил взгляд и от ужаса, поскольку боязнь высоты присуща мне с детства, вскрикнул, прямо под ногами расположились всё те же стремящиеся в никуда туннели. Я стоял пятками на самом краю пугающей бездны, носки же, опоры вообще не имели. Покачнувшись, удерживая равновесие, взмахнул руками...

"Да и хрен с ним, в конце концов, я умер — хуже не будет..." — с этой мыслью сделал шаг в колодец, и... ничего не произошло. Тело моё развернулось на девяносто градусов, и встал я на вертикальную поверхность, по инерции пройдя пару метров, замер. Теперь, для моих органов чувств верхом и низом стали первоначальные перед и зад.

"С ориентацией — засада, — промелькнула очевидная мысль. — Чудеса — да и только, гравитация исчезла — хотя, не совсем так", — попытался перепрыгнуть на потолок — не вышло. Сделал шаг в зияющий провал и заново оказался в плоскости первоначального пребывания.

"Странное место, а если мне надобно прямо, как быть?.. Перепрыгнуть, вряд ли получится, хотя..." — Разбег, прыжок и уже в полёте осознаю — не обязательно так напрягаться, достаточно просто идти туда, куда хочется... Развернувшись, шагнул в пропасть, но уже с мыслью, не как в прошлый раз упасть на дно, по всей видимости, не имеющего конца туннеля, а продолжить движение по другую сторону от серого чрева провала. Одно движение и пятиметровой ширины бездна — сзади. Чуть подпрыгнул, с желанием продолжить путь по вертикальной штольне, и уже на месте.

"Точно компьютерная игра... интересно, где я был изначально? В какой, так сказать, плоскости? Вроде бы там, вернёмся на исходную позицию, есть, что дальше?"

Стены лабиринта давят на уже крайне неустойчивую психику серой многотонной массой, по ощущениям — вроде бы камень, тишина прямо звенящая. Отсутствие звуков весьма угнетает — чувствую себя не в своей тарелке и это нервирует. Отважившись на рассуждения вслух, разрушаю безмолвие:

— Надо что-то делать. А что?.. Непонятно... наверняка, сие есть преисподня, на рай определённо, не тянет. Вывод — пойдём вверх — может быть, куда-нибудь выберемся. — Пообщавшись, таким образом, сам с собой, завсегда ведь приятно поговорить с умным человеком, подпрыгиваю и несколько ободрённый решением целенаправленно устремляюсь по штольне от первоначального пребывания ввысь.

Порой боковые ответвления лабиринта заканчивались странными дверями, миновал несколько, а когда в поединке между осторожностью и любопытством верх одержало последнее — робко подошёл к одной из таковых. Прислонился ухом к ледяной стали её полотна, прислушался и через пару секунд различил не громкий звук, тот точно приближаясь, нарастая от тихого шёпота к пронзительному визгу, перерос в жуткий наполненный болью и скорбью не человеческий крик. От неожиданности, подскочив на пару метров, сломя голову, не разбирая дороги, рву что есть мочи — подальше.

Лишь после километрового кросса, приводя в порядок сбившиеся дыхание, оглядываюсь... — никого.

"Странно — весь забег казалось — жуткие преследователи, настигнут вот-вот. Ну, уж... на хрен эти двери, как-нибудь без них обойдёмся..." — порядочно очканув, прекратил бубнить и в абсолютной тишине никуда не сворачивая продолжил путь прямо.

Спустя полчаса, наконец-то в конце туннеля забрезжил неяркий свет, я, окрылённый надеждой и движимый неведомой силой, припустил к вожделенному, как мне казалось, выходу. Штольня упиралась в дверь, однако от предыдущих та разительно отличалась. Нет, внешне была абсолютно идентична, но вот, внутренние чувства прямо-таки ликовали — это и есть предмет моих поисков — точно! В узкую щель между сталью и полом, разрывая унылую серость, выбивалось необычайно яркое и одновременно с тем ласковое сияние. Робко подойдя к двери и не обнаружив ручки, легонько толкнул ту плечом — заперто? Ещё разок — посильней... и ещё разок — чуть ли не с разбега... — увы, результат удручил. Съехал спиной по стене, сел на корточки, зажмурился, обхватил голову руками.

"Назад?.. Точно не пойду... уж лучше тут сдохну. Хотя, вряд ли получиться — ведь я вроде как умер... постучать?.. Нет, вдруг услышат те — за другими дверями. А... будь что будет..." — решившись, встаю и лихорадочно начинаю барабанить по стали. Звуки ударов отзвуками эха гулко разносятся по бесчисленным тоннелям, неторопливо в них исчезая.

"Видимо, никого нет дома, а свет?.. Свет... элементарно забыли выключить..." — с этой мыслью, прижимаясь спиной к двери, сажусь на корточки и вслушиваюсь в сгустившийся мрак.

Постепенно пожирая серые стены, как-то неспешно лениво, по туннелю катилась тьма. Поначалу тишина была гробовая, однако по мере приближения мглы, на грани восприятия появился едва различимый шум, тот понемногу креп и наконец, я отчётливо разобрал шелест незнакомого, зловещего языка. Поднимая волосы дыбом, меня сковал ужас.

Вжимаюсь в дверь, замираю, прекращаю даже дышать. Свет, пробиваясь сквозь щель, распространяется в сторону неумолимо наползающей тени шага на два, чётко на этой границе серая мгла, словно наткнувшись на незримую стену, застыла.

Секундное замешательство... тварь пришла в бешенство — клубясь густым туманом, не в силах поглотить находящуюся под защитой сияния душу, клочья мрака, бессильно колотя по невидимой преграде, заметались в чудовищном темпе, тихий шелест, перейдя в громкий скрежет, разразился оглушительным визгом...

С силой зажмуриваю глаза, затыкаю уши, заваливаюсь набок, застываю в позе эмбриона.

* * *

Рвотный спазм, скручивая тело в бараний рог, пронзает сущность насквозь... жадно глотаю драгоценный воздух — от резкой боли прихожу в себя. Голова раскалывается, от ужасного напряжения при каждом вздохе лёгкие попросту разрывает. Сквозь слёзы — рябью застилающие глаза, проступает смутный чёрного цвета человеческий силуэт. Кто-то переворачивает меня на бок и очередной приступ тошноты. Дикая стужа пронизывает до мозга костей, челюсти выдают частую дробь, словно тузик тряпку — меня трясёт жуткий озноб: "Хреново-то как..."

Организм после очередного спазма, блокируя боль, отключает сознание: "Опять пронесло, я выжил, везёт будто утопленнику..." — мелькает последняя мысль и снова мрак.

* * *

В гипермаркете Глобус, как всегда — столпотворение, вроде середина рабочего дня, а людей миллион — машину не припаркуешь.

"Постой... опять реальность две тысячи пятнадцатого, блин... потерялся я окончательно — то средневековье, то преисподня, то двадцать первый век, так и умом повредиться недолго..."

"А что если я уже того... ну, в смысле шизофрения да всё такое, и не было никакого кабана, никакого Прохора Алексеевича, никаких путешествий и переносов сознания... — тупо расстройство психики — душевная болезнь. Хотя, всё очень реалистично, впрочем, откуда мне знать как там у них — у шизофреников, но с другой стороны если я заболел, то уже знаю — бредишь всё равно, что живёшь полноценной жизнью".

"Блиииин!.. Если заболел, значит — заболел. На этом жизнь не кончается, впрочем, существование в состоянии шизофрении, как оказалось — намного динамичней и весьма интересней. Стоп, слышал — душевнобольные никогда не сознаются в диагнозе, а я почти с этим фактом смирился, следовательно, шанс, что здоровье моё в норме ещё не потерян. А ведь в самом начале, при встрече с Аникой, имели место схожие подозрения, и открестился я от них аналогичным образом..."

— Брр... — выгоняя провокационные рассуждения, трясу головой.

Я на заднем сиденье автомобиля, за рулём сидит моё тело с поселившейся в нём навкой, справа дед, водитель ищет место парковки.

"Это что же получается — навыки вождения присущи телу, не разуму! Впрочем, хрен с этим всем. Сейчас что-то будет, иначе я здесь бы не находился — вот этого вполне достаточно, а по поводу всяческих теорий и предположений о состоянии душевного здоровья — в следующий раз, в более спокойной обстановке".

Примерно таким вот образом прошли переговоры на высоком уровне то ли мнимой, то ли уже настоящей шизофрении с сознанием, и как только закончился внутренний монолог, салон автомобиля наполнил тёмный густой туман крайне схожий с духом знакомым мне по преисподне. Похоже, видел его исключительно я.

"Что предпринять?.. Как предупредить водителя и пассажира?.."

Кричу — не слышат, толкаю — рука проходит сквозь тело.

"Если это существо из чистилища, то наверняка, какой-нибудь демон. Как бороться с чертями — я ещё не проходил. Что делать?.. Что делать?.. — мозг, хаотично перебрав доступные на данный момент варианты, вычленил по искомой тематике, пожалуй, единственный, — Сей род изгоняется постом да молитвой..."

"Поздно пить боржоми, когда почки отказали... — пост отметаем, остаётся только молитва".

Тем временем наш автомобиль, медленно катясь по ряду меж припаркованных машин, начал резко разгоняться, у водителя мышцы шеи расслабились, голова упала на грудь.

"Сейчас врежемся в стену, и всем будет трындец..."

Схватившись рукой за нательный крестик, принимаюсь громко читать:

— Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя Твое... — тварь заполнившая салон автомобиля стала нервничать — заклубилась чернотой, подёрнулась рябью.

— Да приидет царствие Твое... — громкий визг резанул по ушам.

— Да будет воля Твоя... — дымка исчезла, салон резко очистился, водитель очнувшись ударил по тормозам.

— Яко на небеси и на земли...

Скорость километров под шестьдесят. До бетонной колонны стеклянной стены, считанные метры...

— Хлеб наш насущный, даждь нам днесь...

Машина, на скользкой от дождя дороге, идёт юзом, её разворачивает на девяносто градусов...

— И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим...

Меня выбрасывает из салона...

— И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого, аминь...

Так и не узнав удалось ли кому-нибудь выжить в холодном поту прихожу в себя.

* * *

Темно, укутанный в звериные шкуры лежу на чём-то мягком, да терзаюсь вопросом: "Где я? На наш струг — мало похоже, качка отсутствует. Не видно, ни зги".

Перейдя в изменённое состояние, осмотрелся: убогая землянка — ярко подсвеченная энергией исходящей от дальнего её угла. Ничего особого, аскетизм и нищета, но это если не считать двух икон, вот они-то представляют собой истинное сокровище. Даже в Успенском соборе града Владимира такой мощной силы ни у одного из образов не наблюдалось, её лишь можно было сравнить с потоком энергии исходящим от престола в момент открытия Царских врат. Заинтригованный необычным предметом, встал и, подойдя поближе, дотронулся до краешка Иверского образа Богоматери.

— Опять двадцать пять, когда это кончится? От всех закидонов я просто устал ... — непроизвольно вырвался возглас. Рука, прикоснувшаяся к иконе, оказалась полупрозрачной, — Я вновь был чёрт знает где.

Однако вышло, что нет... обернувшись к лежанке, увидел застывшее под ворохом звериных шкур своё скукоженное тело: "Стало быть я каким-то образом его покинул... Может, вновь умер?.."

"Нет, вроде дышу... точно — вдох выдох. Давай-ка дружок, вернёмся обратно. — Лёг сам на себя да очутился внутри. — Странные ощущения, ничего не могу — ни пошевелиться, ни крикнуть, единственно хлопаю веками, в общем-то, всё, и это при том, что совершенно уверен — коннект состоялся, и синхронизация прошла успешно. — Да... по ходу кислородное голодание натворило делов..."

С полчаса порефлексировав по поводу паралича, решил заново встать — стало скучно, да и лежать надоело. Долго ничего не получалось, и когда почти отчаялся, в дальнем углу землянки что-то громко хрустнуло, а я, испугавшись, выскочил из тела и подумал: "Наверное, совпадение".

В горах была уже зима. Редкие ели припорошены пушистым снегом, вокруг белым бело, лишь выступы скальных пород серыми клыками разрывали суровую северную действительность. На небе ни облачка, ни ветерка, тишина полнейшая, огромные камни да островки корявеньких сосен. И всё это в совокупности с моим, мягко говоря, не обычным состоянием, вызвало ощущение мощной, сюрреалистической, какой-то торжественной тайны: "Да, чувства порой словами описать невозможно..."

Тепло ли, холодно ли — не знаю, без тела о том судить весьма сложно. Попытался взмыть — осмотреться — не вышло. Метра два, два с половиной — выше я не поднялся. Скользя на доступной мне высоте, вдоль теряющейся за ближайшим хребтом натоптанной в сугробах тропинки, случайно задел еловую ветку, и проходя сквозь неё жутко испугался. Там средь иголок притаился упитанный красавец снегирь, и как-то так вышло, что я проник в его тело.

Не долгая жизнь птицы промелькнула перед сознанием, последовала скоротечная борьба между нашими эго. Я оказался сильней и, полностью подмяв под себя разум пернатого, удивлённо — его глазами посмотрел на мир.

Наблюдать за окружающим практически вкруговую было прикольно, я словно попал в огромный аквариум, угол обзора составлял почти триста шестьдесят градусов, как в горизонтальной, так и в вертикальной плоскости, впрочем, небольшие мёртвые зоны присутствовали, и дабы видеть всё одновременно приходилось головой несколько дёргать.

Обретаться в чужом теле, как когда-то говорил дед, оказалось весьма дискомфортно — хотелось быстрей его покинуть. Осмотревшись и чуть привыкнув к новым ощущениям, взмахнув крыльями, неуверенно, рвано, то набирая, то теряя высоту, но всё же взлетел, поняв физику полёта, поднялся повыше. Находился я не далеко от реки, под толстым слоем льда воды её в стремлении слиться с другой да совместно продолжить путь к морю, уносились на запад.

Примерно в километре от меня брели три фигуры, расстояние до тех было не малое, а детали различимы неплохо. "Вероятно, всё дело в особенностях птичьего зрения", — сделав такой вывод, полетел людям навстречу. Из-под овчинных тулупов путников выбивалось длинное монашеское одеяние, двое тащили хворост, третий, опираясь на деревянный посох, шёл налегке.

Преодолев метров двадцать, краем глаза заметил стремительно застилающую небо массивную тень, развернувшись, панически заработал крыльями. В последний момент, нырнув в пушистую ель и сбросив с её ветвей целый сугроб, под бешеный стук маленького сердца, разглядел взмывающего ввысь красавца сокола.

"Уф... я, было подумал, что это вновь ласково называемый дедом — птицей Сирин демон. Однако — ухо надо держать востро, ведь неизвестно — при гибели ведомой птицы, со мною — что будет?"

Пожелав покинуть снегиря, из него просто вышел. Недолго посидев в ветвях спасительницы ёлочки, озадаченная птица повертела головой и, не высмотрев опасности, упорхнула, я же, в надежде хоть что-нибудь прояснить поспешил навстречу монахам.

— Владыко, — обратился к опиравшемуся на массивный посох пожилому человеку двухметровый инок, — Долго ли будем ждать старца? Быть может он навсегда покинул наши края?..

— Да, возможно... — хрипловатым голосом промолвил старик, — Надобно воина поставить на ноги, неспроста Господь вручил его нам, как оклемается служивый, так и тронемся...

— Уж месяц улучшений нет, может до весны бедняга промается да окочуриться, что же будем тут зимовать?

— На всё Божья воля... — ответил пожилой и дальше они пошли молча.

"Дела... целый месяц, получается сейчас — ноябрь, а где всё это время находилось моё, так сказать, сознание? По ощущениям — в лабиринте я провёл лишь пару часов... Дед-то с ватагой — где?.. Почему не ищут?.. Стоп, а если и с ними что-то случилось, хоть нападение было исключительно на меня, но могло ведь достаться и всем. Необходимо срочно поднимать тело да "звонить" учителю".

Терзаемый тревожными думами, не прекращая анализировать подслушанное, что есть сил, припустил к своему телу: "Владыко, это получается — митрополит — что ли?.. Возможно — епископ, ну, уж ни как не меньше... Интересные времена — хан вдвоём с воеводой по лесу шляется, а цельный епископ обитает в землянке..."

Оказавшись внутри организма, вновь убедился в бессилии — пошевелиться, я был не в состоянии: "Надо качать природную силу..." — промелькнула здравая мысль. Ожидая своих спасителей, этим и занялся.

Впитывая, исходящую от чудотворного образа Богородицы энергию, да всё ещё пребывая под впечатлением от путешествия в преисподню, потихоньку стал осознавать силу слов, помогшую выгнать демона из салона автомобиля и непроизвольно начал творить молитву Иисусову, в самом кратком её варианте:

— Господи, Иисусе Христе, помилуй мя... Господи, Иисусе Христе, помилуй мя...

Монахи ещё не появились — я намного их обогнал. Качаю энергию, твержу слова и минут через десять, попадаю в неведомое до сих пор состояние. Я бы охарактеризовал его как религиозный экстаз, впрочем, к наслаждению оно не имело ни малейшего отношения.

Чувственным образом осмыслилась прожитая жизнь и неожиданно пришло понимание: "Вот — подлинная внутренняя тишина, вот — спокойствие и умиротворение, мне не надо никуда возвращаться — именно это мой дом, пристанище для уставшей души", — и как на достопамятном кургане я проникся истинностью новых ощущений — прочувствовал заключённую в них правду. До этого были, хоть и впечатляющие, но суррогаты, я полностью в этом уверился. От осознания своей мелкоты и никчёмности, а также великой милости показавшей истинное состояние души, скупые слёзы покатились из глаз. Неловко признаться, но я плакал...

И тут, в землянку спустился, как его назвал один из монахов — владыка. Подойдя к моему парализованному телу, он кротко сел на краешек ложа и пристально посмотрев в глаза, тихо произнёс:

— Ну что, болезный, пришёл в себя? Сильно ты нас напугал.

У Прохора Алексеевича в момент нашего знакомства, взгляд был почти точно такой же. На вид старику дашь не больше шестидесяти, но я понял — передо мной не пожилой человек, обличённый властью и знаниями — передо мной древний старец, познавший суть бытия и видящий душу насквозь.

— Ну, расскажи-ка, раб Божий Роман, как ты докатился до жизни такой?

— Откуда тебе, известно имя моё? — машинально ответив, от произнесённых слов я остолбенел — до этого, сколько ни пытался, не удавалось промолвить ни звука.

— Это не важно, — мягким шелестом прозвучал его голос, — Главное чтобы Господь направил тебя на путь истинный... — я снова вытаращил глаза, и недоумённый мой взгляд, получил интригующий ответ, — Ты хочешь попасть обратно?..

Удар был ниже пояса и я, словно тот паралитик часто закивал: "Вот это да, сознание, вновь обрело власть над измученным телом..."

— Тогда, отринув собственную волю, ты должен всецело довериться Богу — взять крест и идти, — перекрестясь троеперстием, задумчиво промолвил старик.

В голове прозвенел звоночек — что-то меня насторожило, но, не поняв причины, я отмёл его в сторону.

По щекам непроизвольно вновь побежала слезинка. Я пребывал всё в том же состоянии, которое резко контрастировало даже с изменённым. Внезапно девятым валом накатило всеобъемлющее умиление, и под воздействием душевных переживаний, с губ сорвалось:

— Грешен я, Владыко... — комок встал в горле. И после недолгой паузы, взяв себя в руки, я выплеснул на священника, в форме исповеди, всю свою жизнь.

Всё рассказал — без утайки да стыдливого украшательства, даже то, что давно позабыл, как сие вспомнилось — не знаю. А когда батюшка вынул, спрятанную под тулупом, епитрахиль, возложил её мне на голову и разрешительной молитвой отпустил грехи, я почувствовал себя заново рождённым и мало что соображая, медленно поднявшись, как сомнамбула направился к выходу.

Часть вторая:

Глава 1. Монахи

— Вставай владыка... давай... осталось совсем чуть-чуть — наклоняюсь к Феофану и из последних сил поднимаю измученного старца. Закидываю его руку на плечи, обхватываю за пояс, и мы продолжаем движение к спасительным скальным нагромождениям. Ноги, оставляя предательскую борозду, по колено вязнут в снегу. Преследователям не составит труда, после того как они раскусят обманный манёвр Василия, найти беглецов, то есть нас, по вспаханному валенками, девственно чистому снежному ковру.

"Ба-бах..." — гулкий звук далёкого выстрела, перекрывая бешеный стук сердца, доносится до слуха. Феофан, свободной рукой перекрестившись, шепчет:

— Упокой Господи душу убиенного инока Василия...

— Да нет... — хриплю в ответ, осипшим горлом, — Пугают, наверное...

— Василий это... точно знаю, — с придыханием, перечит владыка.

Правая рука занята не очень-то тяжёлой, но вызывающей доверие ношей, за время нашего короткого знакомства, Феофан показал себя как истинный прозорливец, и я крещусь левой: "Уж лучше так, чем вообще никак".

Василий был славный малый. Впрочем, не такой уж и малый, даже совсем наоборот. Типичный русский богатырь — воин Христов, под два метра ростом, косая сажень в плечах, а вот лицо — добродушное, открытое, с вечно смеющимися глазами. Даже когда он стоял сосредоточенным на молитве, взгляд его оставался задорно — озорным, что поначалу меня несколько смущало. Как известно, глаза — зеркало души, так вот — монах Василий, этому постулату соответствовал полностью.

"Сколько ему было?.. лет двадцать пять, скорей всего — меньше".

Владыка оступается, я, неимоверным усилием, не позволяю нам упасть. Скалы приближаются, но очень неспешно. Мы словно пингвины, настырно пробираемся сквозь снежную пелену к вожделенной цели. Даже у меня, силы и то на исходе, а что говорить о старике. Погоня длится давно, как только зимнее солнышко мазнуло по верхушкам заснеженных сосен, так и началось, сейчас же далеко за полдень, практически ранний вечер.

"Быстрей бы закончился этот чёртов день, — промелькнула мысль, — В темноте есть шанс уйти".

— Не поминай рогатого, не к добру это, — сквозь отдышку, слышу голос старика и уже не удивляюсь, что ему известны мои тревожные думы. Удивлялки закончились ещё в Серафимовой землянке, где, как я вышел из комы, мы напрасно прождали старца неделю.

Порыв ветра, швырнув в лицо добрую порцию снега, играя, поспешил дальше. Валимся в изнеможении. Преследователей пока не видно, но это только пока: "Вот же, прилипчивые душегубы, хотя, чего бы им унывать они же верхом".

В голову лезет всякий вздор, вспоминается мультик про масленицу: "Пока они на своих конях: раз-два-три-четыре, мы: раз-два, раз-два, да и в дамки". — Вымученная улыбка, касается лица, но свежий удар пронизывающего ветра, её тут же уносит.

"Надо двигаться, иначе замёрзнем — температура нынче градусов двадцать пять, причём, со знаком минус", — переворачиваюсь на четвереньки и с трудом поднимаю измученного старика.

На горизонте показываются точки преследователей: "В скалах конным не пройти и это наш шанс". — Владыка, заметив погоню, подключает последний резерв организма, и мы, в тщетной надежде поспеть, чуть побыстрей ковыляем к призрачному спасению.

"Кто же, это такие... что им, в общем-то, надо?" — переставляя непослушные ноги, размышляю я. Похоже — только мне сие не известно. Всё как-то времени не было поинтересоваться, всё бегом да бегом. То, что у душегубов есть ручницы — дульнозарядные пугачи, я понял, когда нас разбудил, доносящийся от замёрзшей реки, истошный крик Матвея: "Бе-ги-те... кра...", а прозвучавший, словно гром среди ясного неба, выстрел, не дал монаху закончить начатую фразу. Ну, мы и побежали. Хорошо, что завал в лесу был обширный — конные не прошли. Как показалось, сквозь мешающие их рассмотреть стволы деревьев, преследователей было человек пятнадцать — двадцать.

Щерящиеся в небо скалы, приближаются, но очень-очень неторопливо. Ветер доносит улюлюканье бандитов, и я осознаю: "Не успеть..."

Опускаю старика на снежную перину, тот, хрипя, заваливается на бок, тяжело дышит: "Не буду ему мешать, пусть отдохнёт". — Скидываю тулуп, достаю из ножен оружие и делаю пару шагов к исчезнувшим в недалёкой низинке всадникам.

Над снегом появляются папахи, затем морды коней. Растерянно смотрю на дула мосинских винтовок, замечаю красные околыши головных уборов. Челюсть падает и я, не веря глазам, через плечо спрашиваю у владыки:

— А который нынче год, отче?..

— Одна тысяча девятьсот восемнадцатый, — вместе с мощным толчком в грудь, до слуха доносится голос. И тут же раскатом близкого выстрела, я получаю мощный удар по барабанным перепонкам. Меня бросает назад, не удержавшись на моментально ставших ватными ногах, падаю как подрубленное дерево. Архиерей ловит мою голову на безвольно расслабленной шее и прижимает к груди. Всадники нас окружают, это красноармейцы — точно — никаких сомнений.

"Совсем не больно, только тело не слушается..." — кровавая пелена застилает глаза, в ушах хрип загнанных коней и довольный галдёж пролетариев.

Последним усилием задаю вопрос:

— Что же ты, мне раньше-то не сказал, старый?

Сквозь нарастающий гул, до затухающего сознания доносится:

— Зачем?..

Негодование, мобилизует остатки сил, я очень зол: "Как это зачем?.. Восемнадцатый год — гражданская война... ведь он знал. Я же всё рассказал... мог бы и просветить, так сказать, о местном времени... впрочем, я и не спрашивал..." — мысли путаются.

Вдруг перед внутренним взором встаёт страшная картина: епископ Феофан, в одном подряснике, полностью покрытый толстым слоем льда, уходит в прорубь. Мучители его достают, кидают навзничь и подкованными сапогами, с остервенением пинают сухое, старческое тело. Сковавшая владыку корка, красиво брызгая сверкающими льдинками, крошится, мучители вновь кидают старика в прорубь и снова его достают, экзекуция продолжается до тех пор, пока истязатели сами не выбиваются из сил. И вот, под зловещий гогот стаи, Феофан навсегда уходит ко дну. Вижу сквозь толщу воды его спокойный, задумчивый взгляд, он ободряюще кивает и наваждение пропадает.

— Отче, а тебя ведь утопят, — вынырнув из небытия, шепчу в ухо склонившемуся надо мной старику.

— На всё Божья Воля... передай поклон отцу Серафиму, скажи, что не застали его и попроси... — шум, нарастая, заглушает окончание фразы, я вновь покидаю этот бренный мир.

За несколько дней до этого:

После излечения от паралича и исповеди, я ломанул из тесной землянки на волю — резко захотелось глотнуть свежего воздуха.

— Куда ты пошёл, болезный, оденься хоть, на дворе чай не май, — сквозь охвативший меня восторг, донёсся голос архиерея.

— А... да... — задумчиво прошептав, облачился в доспехи, надел плечевые ноженки с скрамасаксом, перекинул через плечо футляр катаны — утонув в Чусовой, я потерял лишь шапку.

Солнечный свет, отражаясь от искрящегося снега, больно резанул по глазам. Состояние экстаза моментально исчезло. Зажмурившись, услышал удивлённый возглас спутников владыки, рубящих принесённый хворост:

— Очнулся воин, слава Тебе Господи.

Проморгавшись да привыкнув к яркому свету, рассмотрел монахов, контраст впечатлил. Один молодой, высокий, крепкий богатырь с весёлым добродушным лицом. Другой — сухонький, поджарый мужичок моего возраста, с цепкими, пытливыми глазами.

— Здравствуйте, люди добрые, спасибо вам от всего сердца, — обращаясь к спасителям, я совершил глубокий поклон: правая моя рука, идя от левого плеча, коснулась снега, всё, так сказать, согласно средневековым традициям.

Те растерялись, как-то неловко попытались ответить тем же. Спустя миг, совладав с оторопью, попытались было наброситься с расспросами, но вышедший вслед из землянки владыка, их осадил:

— Всё позже, дайте человеку очухаться.

— Это Василий, это Матвей, — старец указал на иноков, я пожал протянутые ладони и в свою очередь представился, — Роман... э... купцом был когда-то.... Помощь нужна?

— Нет, нет, отдыхай, ты только с того света вернулся. Мы сами.

— Ну, сами, так сами, — отойдя в сторонку, я уселся на огромный валун: "Надо срочно связаться с учителем", — решившись, приступил к сей процедуре.

— Тебе плохо? — сквозь начавшийся транс, донёсся участливый голос.

Открыв глаза, увидел озабоченное лицо старика и ответил:

— Есть немного, — а что говорить?.. Шаманю типа и всё такое.

Представив, как выглядел со стороны: поджав ноги, сижу на камне, раскачиваюсь да мычу — вымученно улыбнулся: "Нет, возможно, расскажу, но позже, сначала надо разобраться в человеке, иначе можно и на костёр угодить".

Полагая, что в Европе времена инквизиции в самом разгаре — как же я тогда ошибался... в старом свете, всё было тихо. А вот в России, восемнадцатый год породил красную инквизицию и мои спутники лишь первые её жертвы. Сколько их ещё будет? До тридцать седьмого за веру погибнут тысячи — тысяч.

— Иди, приляг... — кивнув, я побрёл к землянке.

На связь со мной так никто и не вышел, в эфире жила пустота. Ледяной волной нахлынули переживания за судьбу друзей. Однако рефлексировал я недолго, поскольку, вскоре был прерван вошедшим владыкой:

— Ну что, болезный, пришёл в себя? — утвердительно качнув головой, я вышел из тревожных дум.

— Тогда рассказывай, как ты тут появился... — такой нарядный?

Я недоумённо посмотрел на старика и в голове вновь прозвучал тревожный звоночек. В тот момент, что в интонации собеседника не так — определить я не смог и вновь отбросил сигнал в сторону. А ведь, сколько их было, этих звоночков-то. Как мог упустить, что троеперстие появилось на Руси лишь после Никоновских реформ? Да и много всего... уверенность имелась полная — я, как и прежде, нахожусь в пятнадцатом веке.

"Что-то старик про меня знает, — дабы собраться с мыслями, затягивая время, неспешно встал с лежанки, и параллельно размышляя, поправил одежду, — Ну, исповедь, — исповедью, там вроде, ничего такого не говорил. Конечно, рассказал всё, однако без упоминания о времени, переносах между мирами, экспериментами над сознанием и манипуляциях силами природы — счёл это априори не относящимся к грехам. — Но он знает, как меня зовут — откуда? Намекнул, что я хочу попасть обратно — опять странно. Да, и от паралича как-то избавил..."

Пауза затянулась, не зная с чего бы начать, я ответил в еврейской манере — откуда он знает моё имя? Где мы? Кто, собственно, он, и каким образом поставил меня на ноги? "После, в зависимости от полученных ответов выстрою дальнейший вектор беседы".

Всё оказалось значительно тривиальней, чем выдал мне разум. Итак: я бредил и несколько раз кому-то представлялся, отсюда он знает имя. Одежда моя, для этих мест, странная — поэтому он сделал вывод, что я издалека и, соответственно, хочу попасть обратно, ну, на родину.

Сам старик, как оказалось, служил епископом Пермской епархии, в качестве викария Соликамского, с братией тот разыскивал известного прозорливостью старца Серафима, в чьей землянке мы, в общем-то, и находились. Месяц назад монахи случайно заметили прибитое к берегу бесчувственное тело в итоге — выходили, и наконец, по его утверждению, он меня не излечивал — то сделал Господь, это Он явил свою милость.

Пока старик рассказывал, я перешёл в изменённое состояние. Аура его поразила, та была яркая — яркая, чистая — чистая, да и сам он вызывал ничем необъяснимое расположение. В связи со всем вышеперечисленным, я отважился немного раскрыться.

Поведал ему о путешествии, умолчав о мистической составляющей оного, навках, Сиринах и, разумеется, о скрамасаксе. Феофан, был явно заинтригован, однако подробности не уточнял — порой кивая, сидел молча.

Зашедшие иноки, принеся горячий травяной чай, удалились. Мы попили отвара, и некоторое время наслаждались тишиной — я размышлял, как быть дальше, а он, видимо, переваривал услышанное.

"А, была, не была, доверюсь старцу", — подхлёстнутый каким-то внутренним чувством, пришёл к решению и излил ему свою историю. Всё поведал, от момента встречи с кабаном, до нападения Сирина. По ходу повествования Феофанова челюсть постепенно опускалась всё ниже и ниже пока совсем не упала. Рассказ длился часа два. Временами в глазах собеседника читался откровенный скепсис и мне, дабы его развеять, приходилось показывать фокусы, то взгляд отведу, то силой мысли потушу лучину, то телекинезом подниму полено. Владыка часто крестился, а под конец, преклонив колена перед образом Пресвятой Богородицы, выдал: "Чудны дела Твои Господи".

Дав ему немного времени осмыслить повествование, я вновь приступил к допросу. Очень хотелось узнать мнение священнослужителя по поводу дедовой магии.

Я вкратце объяснил суть этой нехитрой технологии — Феофан на пару минут завис, видимо, формулировал свою точку зрения и сверялся с мнением церкви.

Старик безмолвствовал довольно долго и наконец, почесав бороду, озвучил выводы по предмету:

— Колдовство, конечно же, тяжкий грех. Христианство предаёт анафеме всех чародеев, но, по-моему — в твоём случае присутствует не ворожба, а нечто иное. Духов ты не вызывал? — я отрицательно качнул головой.

— Различные заклинания не произносил?

— Нет.

Вновь пауза, и утвердительно кивнув своим мыслям, Феофан продолжил:

— Сие, так сказать — действие, больше смахивает на действие веры — сильной веры. Похоже, учитель намеренно ввёл тебя в заблуждение — дабы её разбудить. Сам посуди, если бы он сказал, что возможно взглядом, по своему желанию потушить огонь или силой мысли поднять бревно, ты бы смог это сделать?.. Наверное, нет, а убедив в наличии некой энергии и заверив, будто человеку доступно ей пользоваться, пробудил веру, пока только в себя, но... тебе многое стало под силу.

Я, не сдержавшись, его перебил:

— Отнюдь, дед постоянно твердил, что мне нужна вера, а её у меня-то и нет.

— Совершенно верно, истинной веры нет, но крупицы её уже собираются. Конечно, данная методика весьма оригинальная, однако она, безусловно, имеет право на существование. К религии и колдовству учение это, как мне думается, не имеет ни малейшего отношения. Оно больше похоже на некую науку.

Опять в голове прозвучал звоночек, я вновь его отмёл и продолжил внимать.

— Стези, ведущие к Господу, разнообразны и любая дорога к Нему, хороша. Обретение веры — правильный путь. Бог незримо везде: и в тебе и во мне, в каждой букашке, травинке. Господь не имеет ограничений ни в пространстве, ни во времени, пребывая всюду — одновременно. Однако природа не есть Бог, Он в своём творении просто присутствует. Тут, думаю, главная ошибка сего учения, хотя, возможно ты не правильно понял наставника.

— Нет, дед не обожествлял природу, отнюдь, говорил практически также как вы, только называя Бога именем Род.

— А он как-либо служил ему? — чуть встревожился старец, — Молился тому?.. Приносил ли жертвы?

— Ни разу такого не видел. На моей памяти дед в храме на утрени бывал пару раз, в принципе, религиозная жизнь его этим и ограничивалась.

Прокручивая в голове жизненный уклад учителя, я вспомнил, но нечто другое:

— Забыл сказать, Прохор Алексеевич долгое время жил на Афоне в послушании у безымянного старца, может к делу сие не относится, но всё же...

— Это он тебе рассказал?

— Нет, сам разгрёб переданные им знания и увидел.

Феофан вновь недоумённо на меня уставился и я пояснил:

— Времени на обучение катастрофически не хватало и дед, загипнотизировав, передал непосредственно из головы в голову, достаточно большой объём информации, там и были его воспоминания. Я даже вмиг выучил несколько языков — доселе неизвестных.

Повисла пауза...

Наконец, выйдя из оцепенения, собеседник, в свою очередь, загнал в тупик и меня:

— А ты уверен, что наставник твой — человек? Судя по всему — тот больше на ангела похож... — вот тут, уже моя челюсть с громким стуком упала на пол.

Старик, видя растерянность, привёл спорные доводы:

— Во-первых: средь людей мне не встречались такие древние — что ли. Прохор Алексеевич утверждал, что ему лет около шестисот? — Я кивнул.

— Исходя из рассказа, на лжеца, он, ну, никак не похож. Во-вторых: с учением таким, лично я — сталкиваюсь впервые, причём, преподанная наука, судя по тому, что ты мне тут изобразил, очень сильная штука, и при этом вроде православию не противна.

В выводах старца логика не просматривалась, я состроил недоумённую гримасу, и собеседник пояснил:

— Даже если то, что ты делаешь — не следствие веры, в чём я сильно сомневаюсь, а на самом деле имеет место некая сила, которой Прохор Алексеевич научил тебя повелевать, то...

Феофан, подыскивая нужный пример, наморщил лоб:

— Согласись, глупо предавать анафеме водяную мельницу и её изобретателя. Так вот, твой, так называемый телекинез, да и прочее, суть та же мельница, но гораздо масштабнее. Кто из живущих может владеть данными знаниями? — Задал он риторический вопрос и тут же на него ответил, — Либо святые, коим Создатель приоткрыл сию тайну, но, по-моему, твой учитель не относится к ним, либо ангелы — лишь им известны многие секреты мирозданья. Разумеется, могу заблуждаться, однако если опять встретишься с наставником, присмотрись повнимательней.

— Вот, ты загнул... — сорвалось с губ, но я тут же исправился, — Конечно же, извиняюсь, наверное, вы ошибаетесь. На моей памяти дед своей клюкой несколько душегубов упокоил, зрелище скажу — не для слабонервных, разве ангелам позволено убивать?

— Сам говоришь, душегубов. С чего ты решил, что ангелы не вправе карать нечестивцев, это их прямая обязанность.

Короче, во время нашего первого разговора владыка меня утешил и озадачил одновременно — пару дней я пребывал в задумчивости. Позже он не раз поражал прозорливостью, то при ясном небе предскажет метель, то пошлёт кого-то из братии к силкам, при этом сказав: "Заяц попался, поспеши — не дай долго мучиться бедолаге". Сам мясо не вкушал, а иноков на то благословлял, хоть и не по уставу, но те не смели перечить и ели.

Однажды, где-то на третий день нашего совместного обитания, имел место поразительный случай. Поутру мы наконец-то решили двинуться в путь, монахи давно теребили патрона, я к ним присоединился и в результате тот сдался. Бросать спасителей, мягко говоря, не очень вежливо, я и решил — провожу их, а дальше уже займусь поисками потерявшейся ватаги. Пойду от впадения Усьвы в Чусовую, рядом с этим местом на нас и напал демон, дальше направлюсь вдоль реки — в сторону чёртова городища, ежели кто уцелел, то найти должен.

Землянка, четверым была тесновата и в ясную погоду мы старались, есть на улице. Хоть свежо, зато светло да просторно. Как правило, начало, и окончание трапез владыка освящал кратким молитвословием, да и в процессе дня молились монахи много. Я к ним регулярно присоединялся, поначалу от нечего делать, потом как-то втянулся и мне это даже понравилось. То ли суть данного действия заключалась в самих словах, то ли в чтеце — архиепископ сам проговаривал все правила, причём наизусть, то ли так на меня влияла окружающая девственно — угрюмая, уральская природа. Впрочем, не важно, главное то, что переносило меня в какой-то другой нереальный мир и это завораживало.

Так вот — случай тот произошёл сразу после обеда, к моменту окончания владыкой благодарственной молитвы из-за ближайшего хребта выскочил подраненный оленёнок. Постоял мгновение в нерешительности, и на подгибающихся ногах направился к нам. Бедняга выглядел весьма вымотанным, а на правом окороке зияла большая кровавая рана. Не зная как реагировать, мы застыли. Тем временем, оленёнок подошёл к Феофану, ткнулся влажным носом тому в руку, печально вздохнул и, задрожав всем телом, лёг.

Через секунду из-за той же скалы, вынырнула стая серых хищников. Опешившие звери, встали как вкопанные. Я выдернул из ножен меч, монахи схватились за приготовленные в качестве топлива поленья, ну думаю: "Драки не избежать и неизвестно чем всё закончится: звери матёрые, оскаленные клыки, по холке в предвкушении схватки вздыбленные ирокезы шерсти — бой выйдет кровавым".

Люди и волки напряглись, вот-вот вспыхнет схватка, и тут владыка, подняв руку, тихо сказал:

— Не бойтесь, бросьте оружие. — Иноки тут же исполнили просьбу, я же катану убирать не стал, напротив — перешёл в изменённое состояние и, приготовившись к битве, весь подобрался.

Феофан решительно направился к застывшей стае, аура его засияла ещё интенсивнее, от неё в разные стороны стали расходиться не яркие круги ласкового света. Дойдя до меня, это свечение принесло спокойствие, я, осознав — опасность миновала, расслабился.

Вожак выдвинулся вперёд, владыка, что-то прошептав, широко перекрестил волка. Сблизившись, зверь ткнулся, так же как оленёнок, носом Феофану в опущенную руку, развернулся и посеменил к стае. Спустя мгновенье свора исчезла.

Из ступора вывел меня торжественный голос владыки:

— Поблагодарим Господа!..

Я невольно дёрнулся — изменённое состояние исчезло, величественное сияние ауры Феофана пропало, передо мной вновь стоял — сухонький, седой старичок.

Из-за пораненного оленёнка мы задержались ещё на три дня. Жизненное свечение животного белело прямо на глазах. В том месте, где находились рваные борозды от волчьих когтей, в ауре его зияла чёрная брешь. Я попытался, как когда-то поступил с гематомой Хала, направить на неё поток силы, однако энергия, словно резиновый мячик от увечья отскакивала.

Тут я снова проникся мощью Слова и поразился могуществом молитвы. Феофан, видя моё расстроенное лицо, произнёс:

— Делай, что делаешь, не останавливайся, а мы с братией — попросим помощи Господа.

Когда они начали, дрожащий всё это время оленёнок, прижав к голове уши, застыл. Под мерный речитатив старца, рана вдруг перестала отторгать посылаемую энергию, и чёрный её участок потихоньку начал светлеть.

В итоге — мы выходили бедолагу, через пару суток он окончательно встал на ноги, а ещё через день, мотнув на прощанье безрогой головой — неспешно, временами оглядываясь, ушёл.

В ожидании Серафима мы провели семь дней — не дождались. Утром восьмого отправились в Пермь. Я честно сказать, при разговоре о путешествии думал, что речь идёт о народности Пермь — о месте, где живёт этот этнос, поскольку знал — город с таким названием возникнет гораздо позже пятнадцатого века, но вон, как всё вышло. На третий день пути на нас вышел передовой отряд красноармейцев. Дальнейшие события вам известны, итог тоже.

Глава 2. Серафим

Получив красноармейскую пулю в грудь, я быстро отошёл, видимо та задела нечто жизненно важное. Однако небытие продолжалось мгновение — чик, и я в давно знакомом, ещё по смерти, произошедшей в далёком детстве, месте.

"Как же я мечтал сюда вернуться..." — Этот луг прочно врезался в память: красотой, спокойствием, величием, умиротворением. Но самое сильное чувство, всегда было одно и то же — глубокое сожаление и обидное разочарование — за частокол меня — не пустили, а чуть позже, вообще выкинули из волшебного мира.

И вот сейчас я, закинув руки за голову, вновь лежу на том пригорке да смотрю в высокую, безоблачную синь загадочного неба. Изумрудная трава, колышимая тихим ветерком, ласково щекочет щёки. Густая, сочная, однородная растительность, без каких-либо примесей, покрывает весь видимый мир. Переросший газон, сливаясь с прозрачными небесами, уходит за горизонт.

Оборачиваюсь — выше по склону частокол с массивными дубовыми воротами.

Сердце бешено застучало и сладко защемило: "Неужели посчастливится попасть за ограду?" — Вход открыт. В детстве мой робкий стук действие не возымел. Вскакиваю, мчусь к манящему проходу в рай.

— Спасибо, владыка, — шепчу на бегу, — Если бы не ты — опять, спасаясь от клубящейся тьмы, носиться мне по серому лабиринту.

До вожделенной цели не больше пяти сотен метров, бегу минут двадцать, а она ничуть не приблизилась. Тяжело дыша, останавливаюсь, падаю в объятия странной травы: "Облом, опять не пускают... видать, не заработал".

Дыхание выравнивается, освобождая место умиротворению — разочарование отступает:

"Почему так тихо? Где ангелы? В прошлый раз именно они дали от ворот поворот". — На просьбы пустить внутрь, правый из них молча махнул крылом, и в реальности моя рука, сжимающая оголённые провода, разжалась.

Выныриваю из воспоминаний, сажусь и оглядываюсь. Изумрудный ковёр, залитый ярким светом, расстилается всюду, лишь с одной стороны пресекается высоким, бесконечным частоколом. Солнца нет, кажется, само небо источает ласковое, волшебное сияние.

— Давай-ка пройдусь, раз к воротам не пускают — схожу вдоль забора, вдруг ещё какой вход обнаружу. Ангелов тоже надо найти — расспросить об учителе. — Хоть я и со скепсисом отнёсся к предположению Феофана, но может бестелесные духи признают в деде своего, чем чёрт не шутит?.. — присказка сия в данной реалии была не уместна, но прозвучала именно она — как и в сером лабиринте, я говорил вслух.

На ходу, вновь задумываюсь: "Из преисподни, а серый лабиринт ассоциировался именно с ней, меня вытащил владыка". — Пребывая в компании монахов, я каждый день с ними молился и видел, как во время служения Феофан преображался. Мне и самому, чувственным образом, передавалась частичка его благоговения.

"Он точно мог, больше некому, — заключаю я. — Только бы теперь, никто б не помешал, не хочу покидать это место. Пусть за забор мне не попасть — да и не надо. Даже по эту сторону частокола, по сравнению с бренным миром, намного, намного лучше, — мысль сия пришла непроизвольно, осознав это, напрягаюсь... — Сейчас что-то будет, всегда так — закон подлости".

Однако ничего не происходит...

"Уф, пронесло..." — промелькнуло в голове и бабац... я вновь в Серафимовой землянке.

* * *

— Ну, что же это такое?.. — разочарованно воскликнув, я тут же — со спины получил чем-то твёрдым по многострадальному затылку — резкая боль, яркая вспышка, потеря сознания.

Спустя некое, вероятно не очень долгое время, я вновь очнулся на той же лежанке.

Башка раскалывается, подташнивает. Руки-ноги связаны. Темно. Немного подёргавшись и уяснив, что путы надёжны, решаю перейти в изменённое состояние: "Надо срочно подлечить голову — пока та не разорвалась на тысячу мелких осколков".

Боль адская. Почерпнув энергию из иконы и направив её на затылок, облегчённо вздыхаю: "Вроде отпускает".

"Куда я попал?" — Землянка всё та же, единственно — протуберанцы силы, исходящие от образов не столь сильны, как раньше.

Немного повалявшись, пару раз крикнул:

— Есть кто живой?.. — В ответ — гробовая тишина. Звуки под землю не проникали в обратную сторону, видимо, тоже.

Лёжа обездвиженный, задумался: "Уж больно часто меня стало переносить из реальности в реальность. Почему?.. С чем связано?.. Предшествующие всему этому сны о моём времени с последними пертурбациями сознания уже не идут ни в какое сравнение. А началась такая чехарда, определённо, с попадания в преисподню... или раньше?.. После схватки с кабаном?.. — Нет, наверное, ещё с детства, после удара током.

Определённо — да, просто в последнее время, я стал чаще умирать... как-то так. А который это уже раз? Если считать детскую смерть, то получается — четвёртый... Феноменально, током меня били, на клыки надевали, топили и, наконец — тупо пуля в сердце и алесс... Дункан Маклауд отдыхает... Ну, вот и появился новый курильщик..." — нервный смешок срывается с губ.

"Может и впрямь, имеет место расстройство психики и сейчас обострение, а может козни одноглазого Одина швыряют меня между мирами. Видимо ответа пока не получить..." — я вздыхаю и пытаюсь как давеча, покинуть тело — вылететь — осмотреться. Ничего не выходит.

"Силёнок маловато..." — придя к данному выводу, приступаю к накачиванию энергии. За этим занятием меня и застал старичок боровичок.

— Что же мне как на разных... пожилых людей-то везёт? — увидев вошедшего я громко воскликнул и моментально осознал: "Это должно быть отец Серафим. Недаром владыка перед смертью, просил передать тому поклон".

Тем временем, игнорируя моё замечание, хозяин землянки с интересом рассматривал своего пленника — то есть меня, а я его. Импозантный дедушка, наверное, в молодости был богатырём, впрочем, и сейчас таким является. Чуть сгорбленная спина и опущенные плечи, по поводу физической мощи вводят в некое заблуждение — это сразу становится ясно по взгляду, он пронзительно сильный, совсем молодой. Аура старика, как и у Феофана, была яркая — яркая, чистая — чистая.

— Что же ты дедушка, гостей как встречаешь?.. Поленом по башке — не очень радушно, — наконец я дерзнул нарушить затянувшуюся паузу.

— Какой ты гость?.. На татя больше похож, — хмуро заметил старик.

— Я вот поклон принёс от отца Феофана, не застали мы тебя, владыка ещё что-то хотел передать, только я уже не услышал, умер поскольку.

На этих словах Серафим растерялся. Из вредности, решаюсь его добить:

— Феофан был владыкой Пермским, тьфу ты, то есть будет, хотя постой, который нынче год?

— Шесть тысяч девятьсот шестьдесят второй от сотворения мира — конец января.

"Опаньки, опять больше месяца пребывал за чертой, а по ощущениям — пару часов, не больше".

— Ну, тогда всё правильно, владыка Феофан будущий епископ Соликамский, викарий Пермской епархии — поклон тебе передал, аж из самого одна тысяча девятьсот восемнадцатого года... от рождества Христова, разумеется.

Старик, где стоял там и сел, хорошо, что на пенёк: "Странно, думал — не поверит, а он, вон как проникся..."

Серафим, пребывая в шоке, беззвучно шевелил губами.

"Наверное, молится", — подумалось мне, но нет, оказалось — подсчёты вёл. Как вычислил, так и выдал:

— Это получается семь тысяч четыреста какой-то там, неужто возможно сие?..

— Выходит что так, Прохор Алексеевич говорил, всё это неким образом связано с астралом, — пояснил я, и старик ещё шире открыл рот. Однако, чуть придя в норму и тряхнув головой, он с подозрением поинтересовался:

— Опиши-ка, дружок, мне твоего Прохора.

— Постой, не тебя ли мы искали, не с тобой ли дед всё это время пытался связаться? А ему всё абонент — не абонент.

Серафим непонимающе вытаращился, и мне пришлось описывать внешность учителя. Когда дошёл до глаз, собеседник, удовлетворённо кивнув, констатировал:

— Знаю такого, зачем я ему понадобился?

— Ты лучше бы меня развязал, что ли, тогда и поговорим.

— Ах, ну да... — задумчиво согласившись, он приступил к узлам. Закончив с путами, старик присел подле очага, сделанного из наваленных друг на дружку камней, развёл огонь и поставил кипятиться воду. Я тем временем, разминал затёкшие руки, да параллельно собирался с мыслями: "Феофан утверждал, что Серафим является святым — человеком не от мира сего, не буду юлить, расскажу всё как есть..."

Прекратив возиться, хозяин землянки сел на чурбак и вопросительно глянул. Молча протянул ему скрамасакс, он его взял, повертел, непонимающе пожал плечами.

— Посмотри на его суть, — пояснил я, — Сам всё поймёшь.

— Нет, не буду, объясни, что с ним не так.

— Это скрамасакс Перуна и он же поглотитель душ. — Услышав это, Серафим быстренько передал оружие обратно и брезгливо вытер руки о видавший виды подрясник.

Я убрал нож в наплечные ножны. Злость на вероломное пленение уже выветрилась, желание из вредности потомить исчезло, и я немедля, почти без утайки, рассказал ему свою историю. Выслушал старик меня достаточно адекватно, не перебивал, лишь временами задумчиво кивал. Между тем вскипела вода, Серафим заварил какие-то травки. Душистый получился чаёк, аромат летнего луга вязко окутал землянку.

— Понимаешь в чём дело, — после недолгих раздумий, произнёс собеседник, — В последнее время странное что-то творится. Вотяки и Пермь озверели в конец, несколько христианских селений предали огню. Говорят, появился у них какой-то сильный шаман, он-то воду и мутит... Интересно, зачем я брату понадобился?..

Непонимающе глянул собеседнику в глаза, он пояснил:

— Прохор, приходится мне наречённым братом, давно дело было... да, в общем, это неважно, важно другое — ты вот сбежал, а с ним неведомо, что приключилось. Может быть, обошлось, а может, и нет. Демон Сирин противник опасный даже для Прохора.

— Тоже скажешь, сбежал, — иронично хмыкнув, попытался описать серый лабиринт и скрежещущего демона. Тот проникся, я же продолжил:

— Ладно, это не важно, важнее, другое — после встречи с Феофаном, перенесло меня в рай, ну, или в преддверие оного — не знаю, вот там ощущения были непередаваемые и они с лихвой окупили чистилище.

Серафим потребовал подробного рассказа, а после него прошептал:

— Великая милость — увидеть сие...

— Пробовал с дедом связаться — не получилось, — вынырнув из воспоминаний, вернулся я к сути. — Правда происходило это, как оказалось, в двадцатом веке, но поскольку дедушка долгожитель, то должен был услышать меня и там. Так что, может с ним и случилась беда.

— Ты говоришь — Прохор хотел меня вызвать? — растерянно пробормотал Серафим. Я кивнул — старик ещё больше озадачился и, отрицательно качнув головой, произнёс:

— Странно, не слышал я, определённо, что-то не ладное у нас происходит...

— Может воду мутит Один?.. — в надежде услышать подтверждение собственных выводов, я задал вопрос.

— Не ведаю, — пожав плечами, собеседник погрузился в задумчивость.

Спустя пару минут размышлений, Серафим, встряхнув головой, неожиданно поинтересовался:

— Молитвы знаешь?

— Знаю некоторые, владыка Феофан научил.

— Тогда давай вместе помолимся, может Господь и приоткроет судьбу твоих спутников — нам грешным.

Старец начал. Я стоял за его спиной и пытался сосредоточиться на словах. Ничего не выходило, мысли — словно те тараканы разбегались в разные стороны. Серафим, почувствовав моё состояние, прервавшись, сказал:

— Опусти сознание в сердце — со всех сторон его рассмотри. Только не складируй там ничего, наоборот, очисти, и ни в коем случае — не фантазируй. Стой умом в груди и внимай молитве.

Я попытался следовать наставлению и постепенно, под монотонный речитатив бешеная скачка дум перешла на шаг — внимание сконцентрировалось. Нет, я не представлял своё сердце, ничего, так сказать, не выдумывал, просто мысленно в нём находился, в общем-то, всё.

Мягко обволакивая тело, проходили минуты, неспешно текли по землянке, внутренняя болтовня прекратилась...

Закрыв глаза, повторяя известные места, я временами крестился. Не знаю, сколько прошло времени, наверное, много. Серафим читал псалтырь и находился уже на девяностой его песни — "Живый в помощи Вышняго", причём, как и Феофан, произносил он всё по памяти. На середине этого псалма, в мозгу появилась завораживающая картина — я увидел сердце. Оно было кроваво. Отходящие от него сосуды толчками напитывали жизненной силой мой организм. Зрелище впечатлило и поразило.

Поначалу, сердце выглядело натурально. Красная, натруженная мышца, выполняя возложенную на неё функцию, сжималась и разжималась. Наблюдать за сим было довольно-таки любопытно, однако продолжалось это недолго, внезапно, извне пришедшее пламя окутало сердце, и теперь не кровь, а струи огня, пожирая всю мою сущность, разливались по телу. Стало вдруг жарко. Холодный пот покрыл лоб, по ложбинке спины заструился ручей.

Попытка расстегнуть воротник потерпела фиаско — одеревенелые пальцы не слушались. Я поплыл. Ноги сделались ватными. В глазах потемнело. Серафим, почувствовав неладное, развернулся и в последний момент умудрился поймать моё уже полностью расслабленное тело. Всё — темнота...

* * *

Потеряв сознание, я моментально оказался на залитом волшебным светом луге.

"Что-то я зачастил, удивления нет, видимо — шастать между мирами потихоньку входит в привычку", — промелькнула первая мысль и только после неё счастье от возвращения бурным потоком, смывая всё наносное, временное, земное, заполнило разум.

Упав на грудь, я зарылся во влажную зелень. Душистый запах разнотравья, пройдя через нос, нокаутировал мозг. Эйфория — всеобъемлющая. Из волшебного состояния меня вырвал голос, нет, не голос, тихий шёпот. Он доносился от всюду, слов не понять, но сам ритм — музыка этих звуков, была просто божественна. Сев, непонимающим взглядом окинул окрестности — в то, что настоящее место из детской моей смерти и из гибели, произошедшей в восемнадцатом году — уверенность полная.

Но как же оно изменилось. Первое, что бросилось в глаза — это трава. Если раньше передо мной расстилался переросший, однородный газон, то теперь луг поражал разнообразием. Дивные цветы, благоухали неземными ароматами. Я сидел на пригорке, а перед взором ласковый ветерок, показывая переливающиеся узоры, причудливо шевелил зелёный ковёр. Как в детском калейдоскопе, картинки, вытекая одна из другой, представлялись живыми.

Вот гигантская красавица бабочка, распахнула свои удивительные крылья. Теперь табун лошадей, проскакав по утреннему лугу, скрылся за горизонт, и на смену ему пришли, весело играющие в прозрачных водах, дельфины. Всё в формате эйч-ди: "Просто поразительно..."

Музыка шёпота исходила — от неба, земли, от растений. Внезапно накатила паника, хороводом закружились вопросы: "Я же сижу на траве, а она живая... Я поломал её, как быть — встану, поломаю ещё..."

И ответ пришёл. Я разобрал в симфонии шёпота, одно лишь слово: "Лети..." — и тут же взмыл, словно птица. Не так, как когда-то находясь в теле снегиря, а свободно, почти без усилий, точно пребывая в невесомости. Паника уступила место счастью. Смех, звоном колокольчиков, разнёсся над планетой и, пройдя по кругу, ничуть в громкости не потеряв, возвратился.

Я не был ни удивлён, ни поражён, всё воспринималось, как само собой разумеющееся, как естественное состояние свойственное человеку. Незаметно я оказался весьма высоко. Вся планета, как-бы лежала у меня на ладони. Дух захватило, дыхание спёрло, чувство неземного восторга, переливаясь через край, дождиком счастья оросило землю. Я находился уже на орбите: "Так странно?.." — Бескрайний космос наполнялся ярким, ласковым светом, холодная пугающая тьма, хорошо известная по фоткам вселенной, отсутствовала.

Спустившись ниже, и не обнаружив достопамятного частокола, я крайне обрадовался. Его не было. Скользя по пейзажу взглядом, у огромного, золотистого дуба заметил фигуру — человек призывно махнул.

Подлетев ближе и узнав Прохора, в душевном порыве помчался к нему. Учитель, обняв да радостно похлопав по плечам, отстранился. Пристально глянул через глаза прямо в душу — накатило оцепенение, я не мог промолвить ни слова, а старик, словно боясь опоздать, затараторил:

— Слушай, времени мало, я наконец-таки умер, впрочем, ты тоже. Бандиты, выяснив местоположение лесной нашей заимки, ночью закинули пару гранат...

Похоже, тебе не вернуться. Но не печалься, всё Богу под силу — уповай на Него. Нас достал Один — именно он заварил эту кашу. С помощью скрамасакса демон хочет проникнуть сюда, дабы всё тут разрушить. Заруби на носу, нож не должен попасть к нему в руки.

В прошлом меня тоже нет. После того как Сирин столкнул тебя в воду подручный его Алконост меня перенёс в тот момент когда вы с вепрем друг друга убили. Не было ещё пяти сотен лет — миг и я там. То ли произошло это случайно, то ли Сирин специально помог — не знаю. Друзья живы, здоровы, зимуют они на Усьве. Найди их. Брат должен помочь. Уничтожь скрамасакс — не дай погибнуть всему тут.

Воспользовавшись коротенькой паузой, я выпалил:

— Что это за место и как нож уничтожить?

— Уничтожить?.. — последовало секундное замешательство, — Надо освободить заключённые в оружии души. Праведные сущности — узники скрамасакса, откроют вход в рай, а пребывающая в грешниках грязь — разрушит его. Тьма эдем поглотит, и он будет мало чем отличаться от нашего мира. На вопрос о месте, вроде, ответил, — учитель, своим мыслям кивнул, — Передаю тебя в руки отца Серафима, доверься ему, сейчас же прощай.

На последнем слове Прохор, подёрнувшись дымкой, растаял.

Я, прижавшись к дубу спиной, сполз на землю, закрыл глаза, и шёпот травы заполнил сознанье: "Всё хорошо, ты справишься, тебе ещё рано, ступай..." — и голос этот был, голосом деда, похоже, тот достиг своей цели — слился с природой.

— До встречи, — отвечаю ему и... снова землянка.

* * *

Как рассказал Серафим — я валялся в отключке почти трое суток. Позже ко мне пришло понимание, это был его первый урок — наступил очередной этап обучения. Нет, старец о том не говорил, наоборот, всё сваливал на Бога и Его великую милость. Но после науки Прохора Алексеевича, я сам соображал — что к чему.

Вообще, Серафим избегал тем: энергии, мироустройства и так далее, о чём я любил поболтать. Мне казалось, он просто боялся таких вот разговоров, но возможно, сказывалась отшельническая его жизнь, может, нечто другое — не знаю.

Старец был молчалив. Поначалу информацию приходилось вырывать у того чуть не клещами. В первые дни общения я лишь узнал, что он Прохора знает давно, но после неких печальных событий их пути разошлись в противоположные стороны. Учитель остался приверженным Роду, Серафим же — постригся в монахи.

Предположение Феофана, по поводу ангельской природы деда, он, иронично хмыкнув в бороду, категорично отверг. Искать команду струга старец вызвался сам, я был этому рад и через пару дней, понадобившихся мне, дабы очухаться от путешествия в рай, мы двинулись в путь.

На одной из стоянок, после ужина, я рассказал, как с помощью молитвы изгнал из салона автомобиля демона, и как она же помогла оленёнку. Выслушав истории, батюшка сдался:

— Видимо мне от наставничества не отвертеться, лучше конечно, без понимания познать силу Слова, на одной лишь вере, но это, верно, для тебя недоступно. Однако запомни: в разум могут проникнуть лишь знания, которые по сравнению с истинным Словом, кое идёт прямо в душу, ничтожны. Но, да... тут нужно время.

Повисла тишина, старик о чём-то размышляя, наморщился, и спустя минуту сказал:

— Возможно, Прохор был прав, его в твоём случае нет.

Слушай: произнесённое слово, это сотрясение воздуха, его колебания. Сила как созидания, так разрушения, суть есть одно. Вызванные речью колыхания воздуха способны энергию усилить или вообще изменить — светлую очернить, тёмную обелить. Вибрация мысли имеет ту же природу и слова, сказанные про себя, действуют также.

Про тьму говорить не буду, думаю, тебе это не надо, по крайней мере, пока...

В отблесках пламени, взгляд Серафима пронзал. Стало не по себе, и я поспешил его успокоить:

— О зле — не помышляю.

— Не зарекайся, — собеседник, буркнув, продолжил, — Существует три вида слов.

Первый — житейские. Наиболее яркое влияние их на силу можно зреть в заговорах, приворотах, проклятиях, благословлениях. Речь при перечисленном, ничего извне не принося, воздействует лишь на внутреннюю энергию человека, будь то влияние на силу, с целью направить её поток к больному органу, будь то действие на неё же с помыслом наслать проклятье — без разницы. Важны при этом не столько слова, сколько — тембр, выговор и посыл говорящего. Желание и настрой тут основное.

Второй вид — тьма, повторюсь, не буду о нём говорить.

Третий — молитва. Она воздействует как на внутреннюю энергию человека, так и приносит её извне. Влияние этих слов возможно только с согласия. Если в заговорах и приворотах, при определённых условиях, присутствия объекта манипуляций не требуется, достаточно иметь вещь ему принадлежащую, то молитва, не принимаемая душой, остаётся мёртвой — не действует. Славословия сии, прошли испытания временем и тысячи поколений познали их силу.

Запомни: дабы достичь успеха в любой из перечисленных мной категорий — необходимо перевести желание в жажду...

Однако всё это в сравнении с истинным Словом лишь тлен, даже молитва. Логос имя Ему. Творец Им создал весь видимый и невидимый мир. Оно, тому полторы тысячи лет, воплотясь в человеке, показало нам путь. Это Слово перенесло твоё сознание в рай, именно Им, Прохор раскрыл планы Одина. Оно везде и влияет на всё — на душу, на тело, на внешний и внутренний мир. Оно и есть всё...

Серафим замолчал, а я, подняв руки, обречённо вздохнул:

— Довольно, для меня пока предостаточно, давай продолжим попозже, пищи для размышлений — порядочно, буду осмысливать.

Глава 3. Нападение

Наше путешествие продолжалось пять дней, шли мы на лыжах. Хорошо, что нашлись запасные, а то даже не знаю, как бы справился со снежным покровом — палки временами проваливались в рыхлую целину весьма глубоко. А вот по замёрзшему руслу реки присутствовал наст, причём, достаточно твёрдый, я попробовал идти коньком и, невзирая на допотопные лыжи, получилось неплохо, как говориться — мастерство не пропьёшь, хоть попытки бывали. На такой мой фортель Серафим восхищённо прицокнув, покачал головой да безнадёжно отстал. Я моментально вспотел, а когда его ждал — подзамёрз и решил — выпендриваться больше не стоит.

Спустя двое суток мы достигли места нападения Сирина, поскольку, тогда я любовался природой и хорошо запомнил прибрежные скалы, то в этом уверен был абсолютно. Далековато меня отнесло — правда, в данных условиях скорость лыжного хода составляла не больше трёх километров в час, но всё же. Затем мы довольно долго шли по Чусовой и, наконец-то добравшись до устья Усьвы, повернули на север.

Так в полдень пятого дня на противоположном берегу застывшей реки я увидел человеческий силуэт и сразу узнал в нём Анику. Пацан вероятно охотился.

Заметив его, я громко крикнул:

— Аника, ты ли это?

Тот встал как вкопанный, а признав, припустил сломя голову. Уже почти добежав он, запутавшись в лыжах, их потерял, махнул на это рукой, преодолел пяток оставшихся метров и чуть меня не повалив, радостно прыгнул на шею, крепко обнял, да захлюпал:

— Пппрррохора Алллексеевича демон унёс...

Сурово насупившись, как бывало дед, я рявкнул:

— Что за сопли, ты воин или деревенская баба?..

Подросток опешил, слёзы течь перестали. Он отёр рукавом нос и, глянув исподлобья, мрачно констатировал:

— Мы думали и ты утонул. — Строгий тон сделал дело — растерянный ребёнок вновь преобразился в молодого, готового ко многому, воина.

— Так держать! — взбодрил я его, и тут же, закрепляя поменявшийся настрой, представил спутника, — Это отец Серафим, Прохора Алексеевича брат, царство ему небесное. Перекрестился.

Мальчишка, последовав моему примеру, с недоумением глянул в глаза — пришлось пояснить:

— Я ведь тоже вроде как умер... там... за чертой, мы и встретились. Радоваться надо — не плакать, учитель достиг своей цели — соединился с природой, у него всё хорошо.

Приободрённый Аника пожал руку старцу. Серафим на мгновение застыл, а после выдал:

— Ты станешь великим воином и одолеешь этого демона...

Дальше шагали втроём, однако продолжалось это недолго, спустя пару часов к нам присоединился Беляш. Я заметил его, когда до зверя оставались считанные метры, по всей вероятности, тот давно нас обнаружил и, узнав, почти так же, как недавно пацан, рванул что есть мочи, а настигнув, радостно повалил в сугроб, ну и всего, конечно же, облизал.

Серафим чуть раньше увидел бегущего волка, сперва остолбенел, затем, приготовившись принять бой, подобрался, мне показалось такое поведение странным, я повернулся и заметил несущегося Беляша. Когда мы радостно барахтались в снегу, вовремя вмешался Аника и старцу всё объяснил. После того как зверь обвалял меня в мягком сугробе, он подошёл к Серафиму, обнюхал того, дал почесать себя за ушами, и благосклонно махнув хвостом, признал за своего.

Весь оставшийся путь до зимовки друзей, Беляш, временами заглядывая в глаза, будто боясь потерять, следовал в полуметре от мелькающих лыж. Волчара за время нашей разлуки, превратившись в грозного хозяина леса, заматерел.

Наконец мы дошли, перед взглядом расстилался длинный затон, куда Атанас до льда ввёл наш струг. Две яранги, занесённые снегом, находились шагах в тридцати от заснувшего в замёрзших водах судна. Над одной из них, уносимый вдаль порывами ветра, струился дымок. С палубы раздался гонг, мы от неожиданности встрепенулись. Кто колотил чем-то железным, по чему-то железному за надстройкой было не видно.

Тут из яранги с копьями наперевес выскочили братья башкиры. Те с воинственной решимостью направились к нам, однако с узнаванием гостя, то есть меня, боевой пыл их улетучился махом. Они развернулись и, что-то отчаянно крича на своём языке, резво рванули в подлесок.

— Да уж... тёмные люди, — выдохнул Серафим, — Сразу видно язычники — приняли тебя за духа, хотя, после нападения демона сие не мудрено.

Тем временем мы подошли ближе и на палубе корабля приметили занятное зрелище — визуально другое, однако весьма схожее по содержанию с предыдущим. Атанас, нахлобучив на голову малый котелок, в который до этого, вероятно, стучал, стоя на коленях истово крестился. Грек, очевидно, готовился быть разорванным жутким духом, вернувшимся из преисподни за его грешной душой.

— О... как тут всё запущенно... надо проводить миссионерскую работу, — вновь прошептал батюшка и твёрдой походкой направился к богомольцу.

Аника быстро заскользил на лыжах к, барахтавшимся по пояс в снегу, беглецам. Догнал, пару минут они покричали — слов я не разобрал, и вскоре привёл их обратно. Таймас поклонившись, осторожно до меня дотронулся, заулыбался, кивнул своим и вот я уже в объятиях братьев: "Славные ребята — немного тёмные правда, но отец Серафим, думаю, их быстренько просветит".

С нашим появлением в лагере образовалась радостная суета. Башкиры, друг над другом подтрунивая, разделывали кабанчика. Атанас взбодрённый краткой беседой с батюшкой, занимался костром. Мы со старцем внимали рассказу. Из Аникиного сбивчивого повествования, сложилась картинка, которая после нескольких уточняющих вопросов, трансформировалась в более — менее последовательную историю произошедшую с друзьями во время моего невольного отсутствия.

Итак: при нападении — демонов опять было два. Один сбил меня в воду, другой завис возле мачты, как живописно описал мальчишка — клубясь жуткой тьмой и ужасающе рыкая. Все моментально остолбенели, даже волк.

Первый из этих чертей, понёсся за моей, временами выныривающей из водоворотов, тушкой. Дед, услышав крик, выскочил из каюты и сразу был схвачен другим. Яркая вспышка, оцепенение спало, демоны исчезли, Прохор Алексеевич пропал вместе с ними.

Друзья безуспешно поискали меня, затем, последовал небольшой переход и подготовка к зимовке, по весне решили возвращаться обратно. Пару раз к лагерю наведывались местные, башкиры сказали — из Вотяков. Не вступая в контакт, они неизменно удирали.

Жители, находящегося в пятнадцати вёрстах севернее поселения Перми, встретило друзей настороженно — обитатели его дали понять, что чужакам здесь не рады, хотя братья башкиры там раньше неоднократно бывали, и прежде было иначе.

* * *

За шкурами яранги натужно завывал лютый ветер, комья снега, сорванные с соседних деревьев, бились о стены. Природа неистовствовала. Мы же сытые и довольные сидели в тепле. Только Ульмас — средний из братьев, нёс вахту на палубе, превратившегося в сугроб, струга.

— Брр... — представив каково ему там, я передёрнулся.

Пребывали мы в неге тепла и насыщения. Разговор постепенно затух, Таймас с Тукаем направились спать в свою ярангу — им сегодня дежурить. Как только те вышли неугомонный пацан в очередной раз потребовал:

— Роман, ну, расскажи уже — как там?

— Где? — хоть я знал, о чём тот спросил, но сделал вид, что не понял — собираясь с мыслями, тянул время. Мальчишка, как только узнал о последней моей встречи с учителем, так, съедаемый любопытством, не находил себе места. Хотелось рассказать всё в спокойной обстановке и я, на его просьбы непреклонно отмахивался — давай позже, а?..

— Ну, это... — Аника, замялся, — В раю, конечно же, ты говорил — дед попал прямо туда.

— Да, мне кажется, что это именно так... а там... там — хорошо... — сожаление о покинутом месте, чуть испортило настрой, но как только я начал описывать попадание за грань, воспоминания ввели меня в некое подобие эйфории и рассказ получился достаточно красочным. Я как бы снова пережил всё тогда произошедшее.

— ...трава, голосом деда прошептала: "Всё будет хорошо..."

Повествование подошло к концу, наступила тишина, впечатлённые слушатели уставились на вырывающееся из потрескивающего очага пламя. На улице ветер, стаей голодных волков, завывал. Беляш, во сне подёргивая ушами, лежал возле моих ног.

Первым из задумчивости вынырнул я:

— Отец Серафим, а почему в последнее посещение эдема, он разительно отличался от виденного прежде?

— В раю обителей много... — задумчиво ответил старец, — Всё зависит от твоего внутреннего человека — насколько он может воспринять действительность. Чем выше духовно поднимешься в жизни, тем больше увидишь и почувствуешь там. По грехам тоже самое. Всё индивидуально, впрочем — мысль сия, является сугубо моей и может быть ложной. Я сам, много о том размышлял и пришёл к такому вот выводу.

— Так ты говоришь, если ещё хоть немного приблизиться к истине, то мир за чертой преобразится вновь?..

— Не так... что есть истина? — прах. К Богу приближаться надобно, лишь к Нему. Только Он знает истину, только Он может её открыть.

— Что для этого нужно?

— Заповеди знаешь?.. Соблюдай их в сердце своём.

Я вопросительно на него глянул, хотелось услышать более расширенный ответ. Старик меня понял, и немного помолчав, пояснил:

— Живи по совести, не позволяй мыслям и поступкам её очернять. К примеру, ежели кого-то надобно защитить — положи за то свой живот. Ежели придётся, — Серафим выделил интонацией последнее слово и я понял, что лучше это не делать, — Убить — убей, но опять же, в согласии с совестью, тогда чёрного следа не останется, наоборот — душа станет легче.

Мы лишь орудие... — я, было открыл уже рот, однако старик предвосхитил мой вопрос, — Нет, не слепое — имеем в поступках мы выбор, свободная воля роднит нас с Творцом. Всё, безусловно, написано, и в то же время не предопределено. Бог, пребывая всегда и везде, ведает, как закончатся те или иные события, но человек, не зная о своих дальнейших шагах, непрестанно делает выбор. Запомни — самое главное для бессмертной души, не действия тела, впрочем, это тоже достаточно важно, но мысли и чувства, по ним мы получаем награду.

Яркий пример: двоих казнят в плену вороги, один умирает с мыслью о том, что он защитил селение, и сродники его остались в живых, другой малодушничает и сожалеет, что вообще попал в войско, думает — лучше б сбежал да отсиделся в лесу. Погибли оба. Действия одинаковы, помыслы разные — награда противоположна. Свобода выбора, прежде всего, заключается в согласии или в несогласии с совестью.

Поскольку, несколько ключевых моментов остались непонятны, то я перебил собеседника:

— Чего-то заумно. Может, растолкуешь как-то попроще?

— Хорошо, попробую на пальцах. Вот ты вступился за слабого, не задумываясь о собственной жизни, поверг врага, в десятки раз сильнейшего чем сам — будь уверен — тебе помог Бог. Не благодари счастливый случай, не превозноси собственные умения и смекалку. Воздай хвалу за помощь Создателю и душа станет легче, в противном случае — гордыня её очернит.

Что касается внутренней жизни, всё нарастает как снежный ком, причём, с горки катиться ему значительно проще, чем карабкаться ввысь, подъём труднее всегда.

Будь начеку, не расслабляйся. Вот одолел ты противника, взял много трофеев. Не радуйся, не позволяй сребролюбию вновь очернить чуть обелённую душу, алчность пошатнёт твой внутренний ком и сорвёт его в пропасть. Поблагодари Творца и за это, пусти полученное богатство во благо. Не пытайся договориться с совестью — это будет обман, нет, не себя — Бога.

— Трезвись непрестанно... — я вновь непонимающе глянул, — Бодрствуй над собой, храни душу от всякого грешного помысла, чувства, желания, держи мысли в узде...

— Сложно это...

— Лишь поначалу. Обучение у Прохора тоже казалось тебе не простым, теперь же, фокус со свечкой — представляется детской забавой — ведь так?..

— Безусловно. Выглядящее невозможным, становится трудным, перетекает в обыденное и делается элементарным, — задумчиво подвёл итог я.

— С скрамасаксом, что будем делать? — отогнав высокую философию, я возвратился к насущному.

— Надо искать нож близнец — он ключ ко всему. Наши горы связаны с этим со всем, но торопить события мы не будем, поплывём по течению — Господь всё устроит.

Я попытался ещё задать пару вопросов, но Серафим отмахнувшись от меня как от назойливой мухи, демонстративно зевнул да улёгся, нам с парнями не осталось ничего другого как последовать примеру вредного старика.

* * *

Средь ночи — вскочил я в холодном поту. Страшный сон: Улыбышевское кладбище. Свежая могила, заплаканные лица родных. Временный крест, на нём дата смерти 4.01.2016. Моя довольная физиономия, со старой фотографии, улыбаясь, ободряюще подмигнула и я проснулся. Просто жуть...

* * *

До рассвета ещё долго, а спать не хотелось, от слова совсем. Поворочавшись с полчаса, понял — уснуть не удастся. Спутники сладко посапывали. Покинуть ярангу, их не разбудив, было проблематично, и я решил выйти из тела — полетать по окрестностям. Опять не понял, как сие произошло, но получилось.

Оказавшись снаружи, практически ничего не увидел: метель бушевала вовсю. Прикольные ощущения — ветер пронзал, тяжёлые комья лежалого снега, поднятые мощными порывами проходя сквозь полупрозрачное тело, уносились прочь. Видимость упала до считанных метров.

Когда уже собрался вернуться и вновь попытаться заснуть, смешав все мои планы, накатила тревога.

Попытавшись разобраться в предчувствии, вспомнил о дозоре — наших башкирских братьях: "Каково им? Не занесло ли их снегом? Гляну, заодно и проверю, как поставлена караульная служба, не расслабились ли? Не дрыхнут ли, подставляя под удар спящий лагерь?"

Подлетел к стругу, борта корабля достаточно высоки и место дозорного находилось именно там. На палубе никого: "Точно — спят, ротозеи". Заглянул в каюту, в трюм — пусто. Здорово меня выручило изменённое состояние, вне телесной оболочки, встроенный тепловизор продолжал работать без нареканий.

"Ну, где же их носит?" — я озадачился и, поднявшись повыше, всмотрелся в сильно разбавленную летящими комьями белого снега окрестную мглу.

"Наверняка, спят паршивцы в яранге", — всё-таки хорошо, что отец их Аяз, практически силком, вручил нам две штуки, этих с виду громоздких и хлипких жилища. Мы, как дураки, их брать не собирались, отказывались — не хотелось возиться с дополнительным грузом. На деле оказалось, что это крайне надёжное, да и вполне себе тёплое изобретение местных народностей, не раз выручавшее товарищей во время моего невольного отсутствия.

Яранга башкиров — оказалась пуста. Следов, при такой метели, не разглядеть: "Делать нечего, надо будить команду. Определённо, что-то случилось — нутром чую. Не успел я здесь появиться, как началось..." — так размышляя, направился к соседнему жилищу и тут, краем глаза, периферией зрения, приметил слабый, на грани восприятия, огонёк чьей-то ауры.

— Оба-на, да у нас гости, — озадаченно крякнув, устремился к товарищам.

"Надо коннектится с телом — встречать ночных визитёров, их прибыло множество, а угощения нет". — Облепленные снегом фигуры, пока далеко, при такой погоде, да при осторожности нападающих в стремлении застать спящий лагерь врасплох, у нас есть минут десять — должно хватить, хоть и не как следует, но подготовиться к встрече.

Волк с Серафимом, что-то почувствовав, уже не спали. А вот Атанас с мальчишкой сладко похрапывали и подсвеченные еле горящим очагом, вызвали чувство зависти. Резко захотелось, отрешившись от реальности, завалиться на боковую, ан нет — опять придётся воевать.

Коннект — слияние вышедшей души с телом, прошёл успешно, правда снова, как и при покидании материальной оболочки, я не совсем понял технологию, но главное, что получилось.

Поднявшись, я наткнулся на вопросительный взгляд старика и вкратце рассказал ему о нападении:

— Дозор, не обнаружен — их нет нигде, исчезли. Зато на подходе к зимовке с пару десятков аборигенов, на корабль надо двигать — подарки готовить, гостей угощать.

Проснувшийся мальчишка, сонно пролепетал:

— Я с тобой, — косматый капитан молчком к нам присоединился. Все спали одетые и через пару минут остатки ватаги, в полном облачении, с оружием, уже находились на заваленном снегом струге. Нырнув в трюм, я вытащил на палубу ящик самопальных гранат: "Ну, вот и пришло время в боевых условиях опробовать мои адские машины..."

Пока суть да дело, метель чуть улеглась — видимость слегка возросла. Забежав в каюту, зашторив смотровое окно, я зажёг масляную лампу. Вытащил её на ступени, подвинул ближе ящик с гранатами. Мальчишка и старец, натянув луки, укрылись за невысокой корабельной надстройкой. Мы с Атанасом, оставшись на лестнице, приготовились к бомбометанию.

Ворогов, как я насчитал, оказалось тринадцать, в теории со всеми управимся, однако как будет на практике — сие неизвестно. К жилищу башкир, никто из нападавших не подошёл: "Предательство?.. Не... — я потряс головой, — Возможно братьев уже порешили и супостаты знают, что яранга пуста".

Меховые комбинезоны окружили место нашего недавнего ночлега, ощетинились не очень длинными копьями и, почти синхронно ударили. Каркас затрещал, яранга сложилась. Воины, со всех сторон, остервенело стали тыкать оружием по спрятанным за обрушившимися стенами неровностям.

"Кучно стоят, — подумалось мне, — До места побоища метров тридцать — доброшу легко".

Зажигаю фитиль, лампу передаю Атанасу, выскакиваю на палубу да зашвыриваю трещащий огонёк запального шнура в ночную мглу — летит зачётно. Забрав у капитана адскую машину, отправляю её вслед. Краем глаза замечаю мелькающие стрелы — Серафим с Аникеем приступили к работе. Злодеи, почуяв неладное, двинули к нам, стоящие спиной при развороте замешкали, им явно мешали охотничьи лыжи, и тут грянул взрыв, стробоскопная вспышка, за ним сразу второй, вновь стробоскоп — полный сюр.

"Вот и всё, конец дискотеке..." — двое более-менее уцелевших, попытались сбежать.

Промелькнула быстрая белая тень, один из везунчиков рухнул, немного помутузя того, волк метнулся к другому, от Беляша не уйти, это факт — и последнего выжившего также постигла участь товарища.

Как всегда — мы победили, даже не интересно, результат наших стычек становится весьма предсказуем. Я так вообще, знал всё наперёд — предвидение вновь меня посетило, и даже был в курсе, что улизнуть попытались двое из братьев Таймас и Тукай. Средний — Ульмас при взрыве не выжил.

Младшего при попытке к побегу Беляш загрыз намертво, а вот старший ещё шевелится и даже пытается встать. Зря старается, я уже рядом и бью хуком в челюсть: "Ну, теперь точно всё: двенадцать трупов да один в глубоком нокауте..."

"Как странно... — подумалось мне, — Пурга и бой закончились одновременно". В случайность в данном эпизоде особо не верилось, да и вообще, в последнее время такое понятие как случай для меня утратило свою актуальность. Всё чаще и чаще я стал замечать, как с виду незначительные события неизменно приводят к судьбоносным поступкам и, оглядываясь назад, в голове выстраивается чёткая цепочка действий, вытекающих одно из другого — убери звено и вся конструкция рухнет: "По всему выходит, что жизнь из них и состоит. Да уж... случаев множество, а случайности нет". Наступивший штиль и моментально ставшее ясным звёздное небо подтвердили мои внезапно пришедшие выводы.

Прохаживаясь меж трупами, да разглядывая место побоища, я размышлял:

"Если в самом начале изучения дедовой науки, у меня вышло с рассеиванием облаков, то почему у Одина не хватило бы сил устроить столь жуткую метель? Тем более существо это некоторыми народностями причислено к рангу богов, соответственно при наличии последователей, у него имеется свой личный эгрегор, а это, как я уже понял, очень сильная штука. Да и ранее, свои возможности одноглазый продемонстрировал в полной красе. Стоп, — остановив поток мыслей, задумываюсь на отвлечённую тему, — Не на помощи ли таких вот эгрегоров, основаны успехи тоталитарных сект? Вполне может быть..."

Гранаты — это круто, не гуманно, но действенно. Эффект превзошёл, самые смелые мои ожидания, наверное всё дело в том, что вторая из бомб бабахнула где-то над землёй в полутора метрах да и попала удачно — в самую гущу.

Серафим следовал рядом и также рассматривал последствия взрывов. Налюбовавшись картиной, старик пристально посмотрел на меня, тяжело вздохнул и, отрицательно качнув подбородком, выдал:

— Нельзя так...

Я возразил:

— Льзя, война есть война, либо ты, либо тебя.

— Это понятно, но... — сокрушённо мотнув головой, оппонент мой осёкся. Однако через пару минут, видимо, сделав какие-то выводы, уже бодреньким, командирским голосом, он стал раздавать указания.

"Ну и славненько. Старец всё же решился взять на себя руководство отрядом. Здорово..." — утешился я, не то что бы сам боялся стать лидером, и хотел переложить ответственность на кого-то другого. Нет, так будет правильней, да и приказывать Серафиму я вряд ли смогу, демократия же — тут неуместна.

— Руби лёд, этих, — новоиспечённый вожак указал на истерзанные трупы, — Утопим, земля промёрзла насквозь — не прогреть. Ну, ничего — рыбку покормим.

Атанас, Аника разгребите ярангу, гляньте, возможно ли её починить, как приберётесь помогите Роману. А я пойду, пообщаюсь с "Иудой", — поставил он точку, и с лёгкостью подняв за шкирку, находящегося в прострации Таймаса, поволок его в непострадавшее от набега жилище.

При ставшем уже обыденном, сборе трофеев, я натолкнулся на очень — очень интересный предмет: нож — точную копию моего скрамасакса. Бывший обладатель его, вместо шлема носил умело выделанную голову медведя с глазами, сделанными вроде как из изумруда, хотя могу заблуждаться — камень был огранён крайне грубо, к тому же размер великоват — чуть не с перепелиное яйцо, да и мишкины клыки впечатлили.

"Наверно, местный шаман, — придя к такому выводу, я выковырял оба звериных ока, — Чем чёрт не шутит, может и впрямь изумруды".

Только тогда, когда закончил с шаманом, ко мне пришло понимание сути находки: "Это Гром!.." — но поскольку уж как-то всё просто да неожиданно — то сомнения меня не оставили.

Дабы подтвердить предположение, я сосредоточился на клинке — попробовал заглянуть ему в сущность. Это оказался именно он. В промелькнувшей истории, в самом её начале, я почувствовал Молнию, а после, также как и при знакомстве с скрамасаксом, испытал неземную тоску нового ножа по пропавшей сестре.

Руки задрожали, дыхание спёрло. Я не мог промолвить ни звука, лишь открывал и закрывал рот да таращась на оружие потихоньку осознавал: "Конец путешествия близко. А ведь Серафим, сказав накануне, что скоро всё само собой разрешится, вновь оказался прав".

Глава 4. Отчитка

Тут-то меня из ступора и вырвал жуткий, душераздирающий крик. Доносился он из яранги, куда батюшка отволок нашего башкира. Вся команда припустила на выручку, голос, конечно, принадлежал не Серафиму, но и не Таймасу — хрен знает, может ли такой тембр, вообще, быть у человека. У Сирина, во время нашей первой встречи, когда тот тащил меня над лесом, и я полоснул его ножом, вопль был схожим.

Поскольку я находился всех дальше, то, соответственно, прибежал самым последним. Вломившись под крышу, обнаружил следующую картину: в неровном свете очага, мальчишка и грек изо всех сил пытались удержать извивающегося башкира, а старец старался прижать к его лбу нательный свой крест. Из-под распятия вырывались протуберанцы тёмной энергии, такой вид силы я увидел впервые. Товарищи с трудом удерживали Таймаса, я поспешил им помочь да навалился на кучу малу всей своей массой. Сквозь нагромождение конечностей, дотянулся до шеи предателя, придавил его кадык и наконец, тот ослаб, закатил глаза, изо рта потекла густая, белая пена.

— Всё, отпустите его, он сейчас не опасен, — разрезая громкое дыхание друзей да бешеный стук сердца, до сознания донёсся властный, чеканный голос Серафима. Мы с Атанасом дружно ослабили хватку, увидели что рецидив это не вызвало, отпустили болящего да поднялись, а вот пацан, похоже, что приказ даже не слышал, поскольку, так и продолжал сжимать в объятиях замершее, окостеневшее тело. Вроде бы, человек потерявший сознание должен быть полностью расслабленным, тут же наблюдалось невероятное напряжение всех мышц.

Спустя секундное замешательство, силком еле-еле оторвали Анику от затихшего Таймаса. Я развернул пацана лицом к себе и, встряхнув за плечи, вгляделся в глаза — те оказались абсолютно стеклянными. Пару раз хлестнул его по щекам — реакции ноль.... Только после того, как старец приложил мальчишке ко лбу крест, Аника резко пришёл в себя, взгляд его стал осмысленным и он попытался меня ударить.

Перехват летящего кулака, поворот зажатой кисти и горе боксёр стоит в неудобной позе: на носочках, с неестественно вывернутой рукой.

Повисшую тишину, нарушаемую лишь потрескиванием дров, прервал сдавленный хрип:

— Ааа... больно же, отпусти, я в норме...

— Точно?.. — переспросив, я покосился на экзорциста.

Старик кивнул, мальчишка в такт просипел:

— Точно, точно...

Пожав плечами, я ослабил захват. Потеряв равновесие, пацан хотел нырнуть лицом в пол, однако совершить сей подвиг ему не удалось. В последний момент я поймал мальца за шкирку, да встряхнув, поставил на ноги.

Аника непонимающе затравленно покрутил головой и, встретившись взглядом с Серафимом, выдохнул:

— Что это было?..

Вопрос заинтересовал всех присутствующих, мы с Атанасом, демонстративно изогнув брови, уставились на старика. Тот же посыл проигнорировал, указал пальцем в затихшего башкира да скомандовал:

— Тащите этого на свежий воздух, пока не очухался надобно привязать его к дереву. Не расслабляйтесь — самое интересное ещё впереди...

Пока пришедший в себя Аника, под чутким руководством капитана, прибирался в лагере, батюшка помог мне с трупами. Когда тело последнего из ворогов скрылось в чёрной толще воды, старик, тяжело вздохнув, заметил:

— Даже и сделать для них больше нечего — язычники, ни отпеть, ни предать земле.

При ясно-морозном небе, восток несмело окрасился. Яранга разобрана, трупы утоплены. Всё ещё находящееся без сознания окостеневшее тело предателя, надёжно привязанное к кривой сосне, вытаращилось стеклянными, выпученными глазами на робкий, северный восход. Выражение его лица, я сначала, вообще, принял за маску смерти, но приглядевшись, понял: "Нет — не умер, грудь, хоть и еле-еле, а вздымается".

— Ну, что же... — вздохнул Серафим, — Утро уже, надо дело доделать, пойдём — помолимся. — Сказав это, старец направился в ярангу и спустя минуту вышел оттуда уже в священническом одеянии.

Встав возле батюшки и искоса поглядывая на пленника, мы стали внимать.

Серафим начал:

— Облецитеся во вся оружия Божия... — я, поняв, что стал участником ритуала по изгнанию беса, внутренне подобрался.

— Станите, убо препоясани чресла ваша истиною и оболкшеся в броня правды... — казалось, что сама природа, затихла, вслушиваясь в речитатив старика.

— Над всеми же восприимше щит веры, в нем же возможете вся стрелы лукавого разженныя угасити... и меч духовный, иже есть глагол Божий... — монотонно лились его слова.

Тут мне вспомнилась молитва Серафима, посредством которой меня перенесло в райские чертоги, и я попытался достичь познанного тогда состояния, но через какое-то время, сокрушённо осознал: "Ничего не выйдет — наверное, случай не тот..."

Вынырнув из дум, я вновь обратился в слух.

— Заклинаю тя, злоначальника хульнаго, — суровость голоса возросла, Таймас в бессильной злобе зарычал.

Я, невольно вздрогнув, посмотрел на друзей: мальчишка, видимо, под влиянием произошедшего с ним не так давно, стоял весь скукожившись и с силой жмурил глаза, Атанас истово крестился. Вначале, молитвословия струились маленьким ручейком, но постепенно он креп и вот, это уже мощный горный поток, смывающий всё на своём пути.

— Изыди и разлучися от сего раба Божия...

Рык, постепенно переходя в жуткий вой, усилился. Остекленевшие, выпученные глаза башкира налились кровью, завращались с бешеной скоростью. На висках, шее и обнажённых участках рук, вены, запульсировав, вспучились. Густая пена, чуть приглушив громкость звука, вновь потекла из открытого в безумном крике рта.

Зрелище было весьма жуткое, но в отличии от зажмурившихся товарищей я не мог оторвать от бесноватого взгляд.

И тут, словно кто-то липкий мазнул меня по щеке. Волосы встали дыбом, я выхватил из ножен катану и, приняв боевую стойку да нырнув в изменённое состояние, просто охренел. В воздухе, вокруг нас, витало нечто бесформенное, будто плотное марево знойного дня. Оно — это нечто, стремительно темнея прямо на глазах, вытягивало чёрный туман из тела Таймаса, а из меня и моих спутников струились тоненькие ручейки энергии в сторону рычащего башкира и, по всей видимости, занимали освободившееся там место.

Бесформенное и бесцветное нечто, постепенно сгущалось, и в какой-то момент, тьма, вновь коснулась меня. В этот раз мрак был насыщенней: комок тошноты, мурашки по телу, интуитивный уход от соприкосновения, удар мечом. Искры энергии, выходя из катаны весёлыми огоньками, пробежали по черноте. Нечто, моментально очистившись, обрело первоначальную бесцветность. Марево вновь коснулось кожи, на сей раз ощущения оказались приятные — просто волна тепла...

— Изыди... — грозно прозвучал голос.

Старец извивающемуся в конвульсиях башкиру припечатал крестом лоб.

— Изыди... Изыди... Изыди... — Таймас как-то жалобно взвизгнул, и его полностью расслабленное тело повисло на тугих верёвках.

— Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Отчитка — чинопоследование православного экзорцизма, подошла к концу, я, облегчённо вздохнув, тут же плюхнулся прямо в сугроб, друзья последовали моему примеру. Сил не осталось, выжит словно лимон, товарищи видимо тоже: "И не делал ведь ничего, просто стоял да слушал, а ощущение — словно сутки разгружал вагоны".

Серафим окинул нашу уставшую троицу задумчивым взглядом, тяжело вздохнул и, медленно подойдя к пленнику, разрезал путы. Тело, потеряв опору, скользнуло на снег, скукожившись в позе эмбриона — застыло, пару раз нервно дёрнулось и вновь затихло — уже окончательно.

Старик прислонился спиной к дереву, отёр выступившие на лбу капли пота и сполз по стволу на землю.

Утро уже полностью вошло в права: весело играло розовыми лучами холодное, низкое, зимнее солнце, и мне показалось, что после отчитки суровая северная природа, как-бы обмерла да утихла в своей извечной монументальности. Ни ветерка, ни звука, лишь наши тела чернели в снегу, весь же остальной пейзаж пребывал под белым покровом. Позёмка прикрыла собой всё и лучики света, отражаясь от граней снежных крупиц, свозь сощуренные веки больно резали глаз.

— Ну и что это было?.. — первым нарушил молчание Аника.

— Всё позже, — устало отрезал Серафим, указал на затихшего Таймаса и добавил, — Тащите этого в ярангу, а то замёрзнет. Да и нам туда же, подкрепиться не помешает, силы потрачены преизрядные.

Позавтракали, если это можно так назвать, вчерашним кабанчиком, умяли всё, а оставалось его почти две трети. Лишь батюшка хрустел холодной кашей — я ни разу не видел, чтобы тот ел убоину. Кое-как насытились, если говорить обо мне, то я бы ещё схомякал столько же.

Вода в котелке вскипела, Серафим высыпал туда, из своих запасов порядочную порцию душистой смеси и внутренности жилища окутал непередаваемый аромат летнего луга. В тот момент, когда меня выхлестнуло, я попал за черту, и повстречал там учителя, в землянке старца пахло именно так.

Воспоминания накрыли бурным потоком, стало — нестерпимо жарко. Серафим это заметив, резко ударил ладонью мне меж лопаток, я от неожиданности вздрогнул — огонь отступил, и вздох разочарования сорвался с губ:

— Зачем?..

На это старик непреклонно заметил:

— Не время сейчас, опять несколько суток будешь валяться без памяти.

Осознав, что старик вновь прав — время не то, сокрушённо покачал головой. Но через миг, имея в виду странный жар, предшествующий переносу за грани реальности я растерянно пробормотал:

— Почему он пришёл?..

— Тогда пахло также, разум запомнил все нюансы того путешествия и впредь, при определённой атмосфере, будет стремиться обратно. Обоняние одно из сильнейших человеческих чувств, память о запахах сохраняется на всю жизнь и пробуждает полную гамму эмоций, испытанную в момент их ощущения. — Пояснил старик и тут же предупредил очередной мой вопрос, — Но просто аромата, для этого не достаточно, он вообще не нужен. Необходима жажда и слово, оно, делая возможным путешествие, меняет да направляет энергию сущности. Сегодня слово звучало, ты его слышал и слово это чрезвычайно сильное. Произносится оно лишь в крайних случаях, таких как сегодняшний, в более простых, отчитку производить не стоит — опасно...

— Почему огонь?.. — имея в виду языки нестерпимо-жаркого пламени, объявшие тогда моё сердце и растёкшиеся по всему телу, не в силах уняться я задал вопрос.

Серафим чуть подумав, ответил:

— Огонь сделал возможным твой визит в рай, душа, проникшись словом, незаметно для сознания, сильно возжелала очиститься. По милости Божьей, пришёл жар и ненадолго её обелил — выжег всю твою скверну. Ничто не чистое в эдем войти просто не может...

Я, было, попытался ему возразить, но он снова предугадав мой порыв, раскрыл тему шире:

— Раньше, ты был только в преддверии оного, а после очистительного пламени попал уже внутрь. То великая милость, но она временна. Человек сам, без посторонней помощи должен сжечь всю душевную скверну, уничтожить её без остатка, тогда мрак исчезнет и уже навсегда. Оставишь маленькую крупицу, и чернота вновь разрастётся до гигантских размеров.

— Отче, — воспользовавшись паузой, обратился к задумавшемуся Серафиму, пришедший в себя Аника, — А что это было с Таймасом, да и со мной, я ведь совсем ничего не помню: схватили бесноватого и сразу — Роман ломает мне руку. Чувствую, происходило нечто страшное, но вспомнить, увы, не могу.

Отпив внушительный глоток душистого отвара, и тяжело вздохнув, старик ответил:

— Жизненную энергию нашего Иуды сильно очернили, по сути своей он, можно сказать и не предатель вовсе, впрочем, как и его братья, они все были тёмными. С помощью грязных слов, душевную силу их изменили до неузнаваемости, я думаю, придя в себя, он вряд ли что вспомнит. Тьма оказалась густа и, воспользовавшись открытой наивностью присущей твоему возрасту попыталась проникнуть внутрь, но обошлось....

Серафим красноречиво глянул на Анику, парень смущённо потупил взор, возникла неловкая пауза, и я снова вклинился в разговор:

— А как же чёрт, которого ты изгнал из Таймаса, куда он девался?..

Старец в седую бороду усмехнулся и в еврейской манере ответил:

— С чего ты взял, что в нём был демон?

Невольно пожав плечами, я растерялся:

— Ну... как же? Отчитка, это ведь ритуал по изгнанию беса, ещё в своём времени, мне доводилось о том слышать, разве не так?

— Конечно не так, душа создана быть свободной, это самая великая милость Творца. Только человек вправе, сам выбирать свой собственный путь. Никому не подвластно — неволить душу людскую даже Господу, не то, что каким-то чертям. Они в силах лишь обмануть, подкинув умело подобранную информацию, тем самым вынудить тебя согласиться. Ну, или сыграв на малодушии просто припереть к стенке. Наличие двух существ в одном теле, одна из которых подавлена, поверь — это немыслимо...

— Твой опыт со снегирём? — предугадав мой следующий вопрос, Серафим ответил и на него, — Ты подмял под себя сознание птицы — не душу. Наверняка, Прохор высказывал теорию об отсутствии её у животных, я полагаю, что она у зверей всё же есть, но это нечто другое, отличное от нашей. "Душа всякия плоти кровь его есть..." — написано в библии, вывод: имеющий кровь, имеет и душу. Однако в человека, как бы ты не старался, не вселишься, да и с более сложными созданиями, это будет проделать не просто.

Внутренняя энергия принадлежит душе, и на неё повлиять уже можно. Жизненная сила способна изменить душевную суть человека, как в одну, так и в другую сторону. Через это действуют духи, а так же другие люди.

Энергия Таймаса была сильно очернена, ты сам это видел и не важно, что привело к сим печальным последствиям, обман или его уверенность в правильности происходящего. По большому счёту не стоило вмешиваться, но тут встал перед выбором — либо обеление душевной его силы и продолжение земного пути, либо смерть носителя чёрной энергии и призрачная надежда на посмертное исправление. Предпочитай всегда первое, и твёрдо запомни — жизнь в приоритете должна быть всегда.

Изгнание беса это образное выражение сути обряда, ведь очернённый человек по природе своей становится схожим с духами злобы поднебесной. Так что чёрта в нём не находилось, да и вообще, путь им к нам заказан, человек сам себе дьявол.

— То есть, получается, никаких демонов нет? А как же Сирин, он ведь существует, все его видели? — задав первый вопрос старцу, второй я адресовал друзьям.

Народ, со мной соглашаясь, дружно закивал, а Атанас выдал:

— Был демон, видели его, даже сейчас как вспомню сие, так жутко становится.... Спаси меня Господи! — широко перекрестившись, закончил отповедь грек.

— Ты Роман, опять всё не правильно понял, духи злобы и света существуют, но пребывают они в своём собственном мире. Сирин, как некий посредник между частями вселенной, имеет доступ на землю, также как и контролёр средь светлых созданий, христианство нарекло его Гавриилом. Но даже они не имеют сил подавлять свободную волю людей, так уж устроен наш мир...

Ангел хранитель, да и бес искуситель могут лишь ненавязчиво подталкивать обстоятельствами, так называемыми случайностями, тем самым побуждая к определённым мыслям и действиям, в любом случае — конечный выбор за человеком. Тем более вселятся в телесную оболочку, даже частично, по типу проделанного тобой со снегирём, они просто не в силах.

Старик замолк. Повисла, чуть разбавленная слабым потрескиванием дров и тихим посапыванием Таймаса, вязкая тишина. Вопросительные взгляды товарищей побудили меня вкратце поведать о случае, произошедшем в одна тысяча девятьсот восемнадцатом. Чтоб не путать команду я, не вдаваясь в подробности и не загружая их имевшими место временными пертурбациями, попытался словами передать свои чувства, имевшими место во время попадания в тело птицы. Слушатели, моментально перейдя в шоковое состояние, дружно перекрестились.

Видя это, Серафим, спеша успокоить впечатлённых собеседников, обращаясь ко мне пояснил:

— Роман, Господь сотворил тебе великую милость — дал капельку веры, которая позволила проделать такое со снегирём. Полученный тогда опыт и спас нас сей ночью.

Я, осознав сказанное, тоже сотворил крестное знамение, друзья, глядя на это облегчённо вздохнув, немного расслабились.

— Отче, — спустя пару секунд размышлений вновь обратился я к старцу, — Говоря об ангеле хранителе и демоне искусителе, ты имеешь в виду дедовых эгрегоров — помощников, да?

— В общих чертах его теория схожа с моей. Но это лишь личные выводы, не более, и к истине имеют ли они хоть какое-то отношение, не знаю.

— Об ангеле хранителе мне дед объяснял, а вот, о демоне искусителе слышу впервые.

— У каждого, как обозначает их Прохор, эгрегора, есть свой уравновешивающий противник, а нужно сие — для свободы человека, для независимости его выбора.

Мысли, превращая мозг в жидкую кашу, снова смешались. Встряхнув головой, я заставил себя сменить тему:

— А случайно не знаешь, как мне удалось выйти из тела?

— Опиши, первый свой опыт.

— Да рассказывать особенно нечего... я был парализован, но об этом ещё не знал, поэтому, просто встав, подошёл к заинтересовавшей меня иконе. Дотронувшись до неё, увидел полупрозрачную руку и понял, что каким-то образом покинул свой организм.

— Это действие веры, Прохор успел, взрастить её ростки. Ведь тогда сомнений в том, что ты не встанешь, не было?..

Чуть подумав, я отрицательно мотнул подбородком.

— Всё правильно — вера, это в том числе и отсутствие сомнений...

Тем временем мальчишка с Атанасом, успокоившись, принялись клевать носами, пережитое и обильный завтрак сделали своё дело, спать всем хотелось ужасно. Серафим, видя состояние ватаги, властным голосом приказал:

— Ну-ка спать, судя по всему, ворогов рядом нет и пока — опасность нам не угрожает. От чёртова городища путь долгий, а это ближайшее из сосредоточий тьмы.

Вняв приказу, спутники повалились на шкуры и практически моментально сладко засопели. Я же сделал над собой нечеловеческое усилие и обратился к допивающему отвар старику, вопросов оставалось множество, к тому же, надо было воспользоваться внезапной его словоохотливостью, когда ещё представится такой случай?

— Как стало возможным подобное с Таймасом, ты так не ответил...

— Разве? Что тебя интересует, скажи поконкретнее.

— Слово... ведь именно оно сотворило с человеком такое. Что для этого нужно? Поведай...

Серафим как то странно на меня посмотрел, и я поспешил исправиться:

— Нет, не о тьме, поведай о том, как сие происходит — о технологии...

— Ты не понял? — округлил он глаза, — Интересно каким образом с такими мозгами удавалось работать Прохору они, похоже, что пребывают у тебя в зачаточном состоянии...

— Рассудок младенца... — так поначалу ругался учитель, однако после того как я за пару дней освоил ментальное общение он изменил своё мнение...

— Два дня? — собеседник многозначительно качнул головой, — Да ты, смотрю, возгордился. Поверь, твоей заслуги в том нет... ну, да ладно, видимо придётся всё пережёвывать, попробую кратко, а-то вижу, спишь ведь уже.

Дабы слово из мёртвого состояния несущего в себе лишь информацию, перешло в живое способное на изменение энергии, необходима сильная жажда к тому — что ты хочешь передать непосредственно силе, ну и, конечно же — внутреннее молчание. Причём, достаточно только желания, безусловно, изменения будут проистекать значительно тише, чем при отсутствии мыслей, но, тем не менее, будут, у большинства людей происходит именно так.

Молитва без сосредоточения на каждом слове, без чуткости к сути произносимого, полезна лишь побуждением — вычитывать правила. А вот, участие в ней душой, рано или поздно приводит к внутреннему молчанию и в этом сочетании она творит чудеса. Сильно тому помогают краткие молитвословия, особенно молитва Иисусова, но не механическое повторение оной, а вдумчивое, неспешное творение её прямо из сердца.

В различных народных заговорах, важны не слова, как я тебе уже говорил, а ритм, тембр голоса, колебания воздуха, при помощи которых, желание говорящего передаётся внутренней энергии человека. Речь при этом нужна не больному, а так называемому целителю, она настраивает его на нужный лад, усиливая информационный посыл. Для успеха данного мероприятия пациент, доверившись знахарю, должен открыться, и хорошо если тот не обманет, это изменит энергию и она исцелит, а если нет?..

Желание, граничащее с жаждой, вот в чём ключ. Давай разберёмся, в какой части тела ты ощущаешь сознание?

— В голове, конечно, — ответил я, не раздумывая.

— А от сердца, бывает ли, что тоже исходят какие-нибудь мысли да побуждения?

— Безусловно... — после продолжительной паузы, проанализировав вопрос и найдя на него ответ, я им несколько озадачился.

— Полученная информация и принятые на её основе решения, чаще оказываются правильными, если исходят от сердца, или от головы?

— Наверное, от сердца, но это редко бывает, в житейских ситуациях обыкновенно оно молчит, как партизан...

На последнем слове Серафим не поняв сказанного, нахмурился, я отмахнулся мол — ничего существенного и он продолжил:

— Правильно, а не задумывался, почему так выходит?

— Какое там, я только сейчас понял, что, оказывается, мыслю разными частями своего организма.

— Ожидаемо... сознание это неотделимая часть души, а душа, повторюсь, в крови. В мозгу, как и во всём организме, присутствует кровь, но сосредоточие оной именно в сердце, оттуда должно рождаться мыслям. До грехопадения человек пребывал целостным, и было именно так. Мысли пробуждались сердцем и только после передавались мозгу, который транслировал их дальше — другим членам тела.

Адам, нарушив завет, моментально осознал случившееся и тут же почувствовал страх, под воздействием этого нового чувства его душа расщепилась. Мыслительный процесс перешёл в голову и мы, потеряв связь с Богом, покинули рай. Ты наверняка, замечал, что порой ум говорит одно, а сердце другое. Так вот, утратив значительную часть связи с основой души — сердцем, мозг, заботясь лишь о комфорте бренного тела, практически перестал задумываться о последствиях поступков. Голос сердца, то есть истинный глас души, народ прозвал двойственно, интуицией или совестью, в зависимости от того помогает глас или обличает, у кого-то он громогласен, у других же почти не слышен.

Старик, дав чуть времени осмыслить сказанное примолк, я задумался: "Ничего себе поворотик..." однако, размышления длились не долго — ярангу снова наполнил его вкрадчивый голос:

— Что предшествовало твоему последнему переносу за грань? — задал он вопрос и сам на него же ответил, — Ты стоял умом прямо в сердце, опустив внимание в грудную клетку, всем естеством проникся молитвой, и тем самым как-бы соединил разделённую душу. А у цельного человека желания, перерастая в жажду, становятся истинными.

Наша родина — рай, с первородным грехом, будь то Прохорова ветка, — Серафим усмехнулся, — Или каноническое яблоко, не суть, человек познал страх, который и раздробил его надвое. Сознание от души отделилось, связь осталась, но она незначительна, и растерянный разум, оставив привычное место, познал зло.

Тебе удалось ненадолго проделать обратное — соединить разделённую душу. При этом желание возвратиться в эдем, перейдя в сильную жажду, увеличилось многократно. К тому же, оно ещё и было усилено предыдущим визитом в преддверие оного. Человек всегда подсознательно хочет вернуться на родину. Вот таким образом ты и соединил расщеплённую душу, на эту благодатную почву и упали слова, они, проникнув непосредственно в сердце, принесли очистительный пламень, тем самым открыв дверь. Девяностый псалом, в момент чтения которого всё и случилось — очень сильное слово.

Стояние умом в груди весьма действенная внутренняя работа, которая рано или поздно соединит расколотого человека, и сила желаний многократно усилится. На долгом пути это лишь шаг, но он ключевой.

Пойдя по данной дороге, ты вскоре будешь мыслить уже не мозгом, но сердцем, а сознание ассоциировать с грудью — не с головой, с этого момента совесть да интуиция и поведут тебя дальше.

Упрочь разум на изначальном его месте. Укрепи там внимание, но ни в коем случае не фантазируй — не представляй: ни сердце, ни душу, ни кровь — вообще ничего, просто спусти сознание ниже. Постепенно дух обретёт контроль над умом и будет им управлять. Упражняйся, попробуй, как с правильным дыханием делал у Прохора, творить так постоянно, тогда, повторюсь, желания будут сильнее в разы и при помощи слова их станет возможно передавать непосредственно силе. Вот... — крякнул старик, — Это и есть веры очередная крупица.

— Ты упомянул интуицию, она тоже как-то связана... — подбирая слова и угодив в тупик, я сделал неопределённый жест и закончил, — С этим, со всем?

— Ни как-то, а непосредственно, что есть интуиция?.. С латыни — мгновенно постичь. В русском языке есть похожее слово — чутьё, однако оно не передаёт полного значения данного свойства сознания.

Как я понимаю — интуиция это способность прямого, непосредственного постижения истины, без так необходимых мозгу рассуждений да подтверждений, сердцу вполне достаточно выводов. При перемещении ума из головы в грудную клетку, доказательства утрачивают мнимую значимость, и душа напрямую, без посредников, постигает истину.

— Сложно для меня всё это, но я тебя услышал, буду осмысливать и попробую в очередной раз поэкспериментировать. Сейчас извини, рубит меня — даже половины не понимаю, — констатировав очевидное, ставлю точку.

Сон уже навалился со страшной силой, весь разговор я пытался не провалиться в сладкую негу, но теперь желание стало непреодолимым, и я просто был вынужден капитулировать.

Глаза окончательно сомкнулись. Я, так, не успев сказать старику об обнаруженном Громе — близнеце скрамасакса, завалился на бок и моментально вырубился.

Глава 5. Битва

Проспал я почти целые сутки. Проснувшись, огляделся, Атанас, Таймас и Аника продолжали сладко посапывать, а вот старика в яранге не наблюдалось и я тихонечко, дабы не тревожить друзей, вышел наружу, озабоченно покосившись на башкира.

Вновь утро — позднее утро, в этом мире без часов судить о времени сложно, оно тут течёт размеренно, не торопливо, порой как-то вязко, что ли. Погода кардинально не изменилась, всё также, практически не давая тепла, висело низкое холодное солнце, а вот свет наличествовал с перебором. Вынырнув из сумрака, я моментально ослеп, лишь проморгавшись и чуть привыкнув к сиянию исходящему от сверкающих снежных кристаллов, окинул взором пейзаж и в очередной раз поразился суровой красоте северной природы. Ёлки и сосны пригнулись, сгорбились под тяжестью снега, редкие берёзки и верхушки кустов, торчащие из наметённых последней бурей сугробов, искрились причудливым инеем.

— А вот и батюшка, — заметив идущего на лыжах старца и рядом с ним Беляша, я пробормотал себе в бороду.

Волк, подбежав первым, просительно ткнулся в опущенную ладонь. Мне ничего не оставалось, как присесть и чесать его за ушами.

— Ну, что же делать с тобой, шелудивый? — заметил я иронично. Зверь, одёрнув голову, встряхнулся и обиженно глянул в глаза.

— Да прикалываюсь я, юморю в общем, — поспешил того успокоить, — Не шелудивый, совсем не шелудивый, даже наоборот. Лучше расскажи-ка, где вы с батюшкой шлялись?

Беляш вновь пододвинулся ближе и довольно заурчал.

— Ты не волк, ты поросёнок, всё понимаешь, а отвечать не хочешь... да шучу, шучу, — смех сорвался с губ, и я попытался удержать голову оскорблённого зверя — какое там... Итог нашей скоротечной возни: я валяюсь в сугробе, а вмиг подобревший Беляш, лижет мне щёки.

Тут подоспел Серафим:

— Проснулся, играетесь, ну и славненько, друзья ещё спят? — я кивнул, — Пусть спят, пару дней у нас ещё есть. Если Таймас к послезавтра не оклемается, придётся тащить его в поселение Перми — просить местных чтоб приютили болящего.

— Он также как я... тогда... где то по лабиринту бегает?

— Не знаю, может и на сковородке греется, это смотря, какие у него представления об аде.

— То есть всё произошедшее со мной в сером лабиринте к реальности отношения не имеет, просто сон, иллюзия...

— Отнюдь, мысль материальна, но аксиома сия становится очевидной лишь после смерти.

— Хрен с ним... — прекращая начавшийся мыслительный процесс, тряхнул головой, — Давай, лучше поговорим о насущном...

— И?.. — вопросительно подняв брови, старик пристально посмотрел мне в глаза.

— Вот... — ничего не поясняя, я достал из наплечных ножен оба скрамасакса и передал их ему.

— Хек... — крякнул Серафим, впрочем, удивления на его лице не наблюдалось. Повертев ножи в руках, он отдал их обратно и правую, в которой держал поглотителя душ, брезгливо отёр о подрясник.

Ах да, забыл сказать — аура Грома, была сильно похожа, на голубое свечение катаны.

Вспомнив о мече, я вновь перешёл на мистическо-философскую тему, хоть мгновением раньше, и отгонял её. Чуть посопротивлявшись сам себе и, не удержавшись под мощной атакой любопытной хрюшки, я задал вопрос:

— Ты видел, что проделала катана, в самом конце отчитки?

— Нет, однако, почувствовал...

— Ну и как это понять?

Старик развёл руками, и мне пришлось описывать виденные мной искры, исходящие от клинка в момент соприкосновения его с тёмной энергией. В ответ он непонимающе пожал плечами.

"Где-то я уже это видел?.. А... точно!.." — Данная ужимка сильно напомнила недоуменно-растерянные жесты Прохора Алексеевича, при всём несоответствии в комплекциях и внешности, оба старика при внимательном рассмотрении оказались весьма схожи, словно не наречённые, а кровные братья.

— Не знаю, что ты так уставился?.. То, что проделал меч, должно было сделать слово, ты просто его опередил.

Видимо, зависнув, выражение моего лица кардинально изменилось. Я, прогоняя остатки воспоминаний, мотнул головой и ответил:

— Тогда понятно. Интересно, каково Прохору Алексеевичу там, похожи вы с ним?..

— Похожи?.. — Серафим в искреннем недоумении приподнял брови, но всё же ответил, — А что ему?.. Небось, хорошо в раю старому лису, это нам тут... нужно землю отогревать — могилу копать надобно.

— Кого будем хоронить?.. — ничуть не удивившись ответу, ляпнул я машинально.

— Скрамасакс твой, вернее души заключённые в нём, причём, надо проделать всё побыстрей, времени почти не осталось. Что ж ты мне раньше-то... не показал близнеца? Теперь бы успеть... — сокрушённо пробормотал озабоченный старец, и я направился будить друзей.

Аника проснулся сразу, как только почувствовал прикосновение, так, словно ошпаренный, и вскочил, выставил перед собой нож и непонимающе завращал головой.

— Спокойствие, только спокойствие, всё хорошо, по крайней мере, пока, — утихомирив мальчишку, я приступил к Атанасу. Этого борова ничего не пронимало: ни тряска за плечи, ни крик прямо в ухо, всё ему было пофиг, сладко причмокивая губами он спал как сурок. Пришлось пойти на крайние меры — облить его холодной водой. Только это и подействовало, но наш космач, ожидаемо остался недоволен: "Ничего страшного, побурчит немного и отойдёт". — Вот с Таймасом, даже такой фокус не прокатил — парень завис в небытие, вообще-то, Серафим говорил, что тот очнётся не скоро, но всё же — попробовать стоило.

— Всем умываться, приводить себя в порядок, пойдём... — усмехнувшись, застыл на полуслове вошедший батюшка, — Впрочем, тебе, — тыкнул он пальцем в нахохлившегося Атанаса, — Можно обойтись без водных процедур.

Что, болящий не будится? — разглядывая мокрое лицо башкира, Серафим задал риторический вопрос, — Аника, дорогой, вытри его, а вы оба, марш копать яму!

Ох и намучились мы: пока разгребли снег, пока развели огромный костёр, пока верхний слой почвы прогрелся, пока выкопали полноценную, глубокую могилу, перевалило далеко за полдень.

На мой вопрос:

— Зачем столько возиться, ведь ртуть с заключёнными в ней душами занимает лишь четверть стакана?

Старик возразил:

— Уважение к мёртвым надобно выказать, чтоб всё по-людски. — В принципе, он прав, впрочем, как и всегда...

Пока канителились с ямой, Серафим приготовил вкуснейшую кашу. Пообедав, мы приступили непосредственно к погребению. Набежавшие свинцовые тучи приблизили и без того скорый вечер. Я, было, подумал опять козни Одина, и как позже выяснилось, оказался прав.

Батюшка, по такому случаю, достал из своих закромов парадное, священническое облачение и под какие-то молитвы, переоделся. Сразу приосанился, расправил сгорбленные плечи, на лице его появилась решительность, я глядя на это, тоже проникся моментом и осознал: "Сейчас, что-то будет — прямо из ряда вон выходящее".

"Неужели, всё скоро закончится?.. — с приходом данной мысли накатило сожаление. — Домой, как я понял, уже не попасть, нет меня в той реальности, вероломно убит — взорван под покровом ночи какими-то отморозками. Закончится всё, и что прикажете делать, цели нет, а без цели — то не жизнь — то существование".

* * *

Вечерело, белоснежное покрывало, отражая лучи розового заката, играя полутонами да причудливо переливаясь — завораживало. Отец Серафим, достал из мешка бронзовый кубок и тщательно его, протерев, пробормотал:

— Ну, вот и пригодился, Прохор, твой подарок.

Взглядом, попросив передать предмет, я его скрупулёзно рассмотрел: у основания — по окружности чаши шёл обод из переплетающихся цветов, выше находились изображения двух воронов, двух волков и двух ножей, а по самому краю были начертаны непонятные руны.

— А чей это кубок, не Одина случаем? — озвучил я внезапно пришедшее предположение.

С воронами сталкиваться уже приходилось: Хугин и Мунин — думающий и помнящий — мерзкие, скажу вам, птички. Про волков Гери и Фреки знал, но немного, лишь то, что было передано мне дедом во время экспресс обучения, однако если судить исключительно по именам — жадный да прожорливый, они те ещё твари. Ну и скрамасаксы с ними и так всё понятно.

— Получается, что его, — констатировав очевидное, старик удивлённо продолжил, — Неужели брат знал обо всём?..

Спустя пару секунд Серафим вышел из задумчивости:

— Когда это было?.. Дай Бог памяти... лет двести назад, нет — чуть больше. Всё произошло в Константинополе, сразу же после его падения. Франки тогда вошли в город и резали всех без разбора. Когда я с двумя престарелыми монахами, пытаясь выбраться из этого ада, метался по охваченным пламенем улицам, и уже почти отчаялся, нас спас Прохор. Весь в саже, руки в крови, ничего не объяснив, всучил мне вот этот кубок, проводил к тайному подземному ходу, а сам остался. С ним мы встретились позже. С тех пор чаша у меня и валяется, пытался её вернуть, на это он лишь сказал: "Дарю, тебе она пригодится".

— Так может Феофан правильно предположил, что дед ангел?

— Возможно, и правильно, я сейчас даже не знаю...

Тряхнув головой, видимо, выгоняя не к месту пришедшие воспоминания, Серафим забрал у меня оба скрамасакса. Открутив навершие рукояти Грома, он высыпал содержимое в кубок. Заглянув через плечо, я увидел светло жёлтый порошок, дед и тут оказался прав — именно так выглядит сера. Свернув голову ворона у Молнии, старик вылил ртуть в чашу. Поскольку, Прохор Алексеевич говорил, что при соединении всех четырёх стихий случится нечто невероятное я, задержав дыхание, с силой сожмурил глаза.

Тишина... вновь бросил взгляд на кубок и охренел на этот раз уже дважды, когда увидел на его дне бешено вращающуюся воронку, и когда, при моментально почерневшем небе, повернул голову кверху. Над импровизированным столом, творилось нечто немыслимое. Густые грозовые облака, выстроившись кольцом, посверкивая всполохами небольших молний, вращались так же, как содержимое чаши, но в противоположную сторону. Представшее взору зрелище было весьма грандиозным: девственно чистая северная природа, белизна, чуть попорченная чёрной кучей вырытой нами земли, закат, всполохи молний, и в последних лучах отливающий розовым плотный бублик туч.

В себя мне удалось прийти лишь спустя некое время, похоже, что глядя на все эти пертурбации я выпал из реальности и пропустил достаточно много. Думаю, не менее получаса пронеслось за секунду. Остатки нашей ватаги, боясь пошевелиться, стояли точно вкопанные. Очередная молитва звучала на греческом и декламировалась с листа — так, ничего особенного, вроде всё по стандарту. По её окончании старец бережно положил прочтённый клочок прямо в чашу.

Бумага без видимого воздействия загорелась, через мгновение вспыхнула сера, и это пламя больше всего походило на огонь, выходящий из сопла паяльной лампы. Мощный столб поднялся где-то на метр, около минуты басовито погудел и резко исчез. Оставшийся от потухшего огня дымок неспешно заструился ввысь, поток его потихоньку нарастал, пока не стал настолько мощным, что быстро достиг туч. Коснувшись их, дым подхваченный круговоротом закрутился.

С усилием, оторвав внимание от небесной вакханалии, я медленно опустил задранную голову и, скользя взглядом по дымному столбу осознал: "Это не дым, это умершие люди, узники скрамасакса".

Их была тьма — тысячи тысяч. Приглядевшись внимательней, я заметил и отдельные белёсые фигуры, из которых, в общем-то, и состоял данный уже натуральный торнадо. Аника с Атанасом, вжав голову в плечи, закрыв глаза, стояли не дыша, похоже, что давно так застыли и пропустили всё шоу.

Серафим наклонился к земляной куче, взял немного грунта. Я, глядя на его манипуляции, вдруг почувствовал сильный толчок под лопатку. Боль, прокатившись волной по телу, достигнув мозга, вспыхнула фейерверком и его отключила.

Секундная тьма. Подняв веки, я удивлённо уставился на торчащий из груди наконечник стрелы. Тягучая кровь большими каплями орошала снег, от этой картины я пришёл в себя, сознание прояснилось. Обернувшись в сторону близкого перелеска, заметил меховые комбинезоны, их бежало штук сто. Лидеры толпы, прямо на ходу натягивали да отпускали тетивы тугих охотничьих луков.

Гляжу на фигуры товарищ, они ещё не в курсе, что на нас уже напали, мальчишка с греком стоят, зажмурившись, а батюшка, сосредоточенно что-то читает. Серафим, крестообразно посыпает кубок землёй. Дым моментально исчезает, остатки его поглощают тучи и до меня доходит, что наконец-то всё завершилось — мы успели.

— Шухер... — истошно кричу, выхватываю катану и отбиваю очередную стрелу на излёте стремящуюся в грудь.

Спутники, услышали крик, очнулись, Аника, схватив лук, начал работать, Атанас бросается к стругу, видимо за бомбами, оружие это ему очень понравилось, а вот батюшка действие своё не прекращает, лишь смещается чуть вбок, под защиту кривой сосны и всё также хладнокровно, что-то читает.

Очередная вспышка боли: в левый мой бок, вцепился огромный волк. Перекидываю в руке катану и, сжимая её уже обратным хватом, медленно, из-за вспышек боли и дабы не промахнуться, так как меня энергично рвут, засовываю сталь клинка в серое тело. Меч входит с неохотой, тягуче тяжело, я напрягаюсь сильней, лоб покрывается испариной, тряска затихает, захват челюстей ослабевает и наконец, кончик катаны достигает звериного сердца. На забрызганный кровью снег, попутно ещё сильней разрывая мне плоть, соскальзывает огромная туша.

Враги ещё далеко, практически не сдвинулись с места.

"Похоже — опять всё вдруг застыло. Да... видимо снова с выходом адреналина открылись какие-то скрытые возможности организма". — Я нахожусь в изменённом состоянии, под воздействием сильных чувств, присутствует и страх, и азарт, и боль, да и много всего, но анализировать времени нет — его вообще нет.

Оглядываюсь: Беляш с красными пятнами на белоснежной шерсти отрывает челюсти от затихшего близнеца поверженного мной врага, серые волчьи туши просто огромны, раза в полтора больше чем он.

Очередная стрела попадает в сжимающую меч руку, клинок вылетает из вмиг ослабевшей кисти, боль я уже не чувствую... Оружие падает у ног Аники, бросив лук, мальчишка поднимает катану.

Доносится рык, кошусь на Беляша, он пристально смотрит мне прямо в глаза. Обнажает дёсны в страшном, кровавом оскале... мощным прыжком преодолевает пяток метров, нас разделяющих... и... бьёт передними лапами точно мне в грудь.

Падаю. Слышу хруст ломаемой стрелы, из растерзанной наконечником лопатки — новый взрыв боли, а по тому месту, где я мгновение назад находился, проносится чёрное марево демона.

Беляш, отталкиваясь от меня, высоко подпрыгивает. Переворачиваюсь на живот, задеваю стрелой торчащей из запястья о серую тушу поверженного зверя, она ломается.

Очередной фейерверк боли — сознание вновь меня оставляет. Но перед тем как отключиться я успеваю услышать лязг сомкнувшихся на шее упитанного ворона волчьих челюстей, и краем глаза отметить — произошло это прямо в полёте, метрах в трёх от земли.

Очнулся мгновенно. Боли вновь нет, вскакиваю, озираюсь: нашпигованный стрелами батюшка, стоя на коленях, последними силами сталкивает землю в могилу, Аника бьёт мечом по тьмой клубящемуся демону, весёлые искорки пробегают по его туманной сущности — яркая вспышка. Интенсивный свет пожирает вечерний сумрак, а жуткий вой поглощает все звуки. Я слепну и глохну. Серафим вновь, оказался прав — только великий воин способен победить этого демона, Аника сумел!

Пару мгновений — уже что-то вижу, слух медленно возвращается и вновь пропадает с басовитым раскатом пушечного выстрела. Атанас, видимо, решив не трогать гранаты, воспользовался орудием. Передние ряды атакующих падают, задние нерешительно мешкают.

Бросаюсь к раненному старцу, он уже не шевелится, лишь грудь на последних, жадных вздохах поднимается да опускается. Бережно ложу его голову себе на колени, он открывает глаза, пытается что-то сказать, увы, с уст вытекает густая кровавая пена и слышится хрип. Серафим отходит...

— Передай поклон Прохору Алексеевичу и владыке Феофану, — пытаясь успеть до разлучения души от тела, торопливо шепчу ему в ухо.

Опять на меня прыгает Беляш, заваливая на снег, бьёт лапами в грудь, но на этот раз с опозданием, Алконост, близнец поверженного Аникой Сирина, проносясь над самой поверхностью снега, накрывает всю нашу троицу, и я погружаюсь в тёмную бездну...

* * *

Спустя довольно продолжительное время вновь прихожу в себя. Сознание, покачиваясь на волнах, плавно вплывает в солнечный мир. Открываю глаза и тут же с силой зажмуриваюсь, яркий свет взрывается болью во всём многострадальном теле. Вновь темнота.

Что-то влажное щекочет мне щёку, я улыбаюсь и заново выныриваю из небытия. Сквозь закрытые веки ощущаю возникшую тень...

Осторожно открываю глаза. Это Беляш. Волк, увидев во мне признаки жизни, радостно облизывает лицо. Обнимаю его и носом зарываюсь в густой мягкой шерсти.

Внезапно вернулась память о последнем бое, резко вскакиваю:

— Ни хрена себе!.. — на дворе снова лето, жара, безмятежный лес, лёгкий ветерок шевелит кленовые листья.

— Неужели я дома?.. — не верящим взглядом, окидываю местность, — Круг омелы, однозначно он, те же клёны, тот же дуб... — вспоминаю о полученных ранах, оглядываю правое запястье — обломка стрелы нет, раны нет, шрама нет, даже рубца не осталось.

Волк отходит на пару шагов, я смотрю ему вслед и тут замечаю лежащее тело, подхожу, переворачиваю человека на спину, и возглас радости срывается с губ:

— Батюшка очнись, мы в безопасности!..

Я трясу Серафима за плечи, Беляш ему лижет лицо, он открывает веки, нас узнаёт и улыбка озаряет округу. Старец потихоньку приходит в себя, ободряюще мне кивает: мол, всё в порядке, ласково треплет голову волка.

До слуха доносится глухой низкий рокот, Серафим глядя в небо, округляет глаза и, указывая пальцем вверх, задаёт вопрос:

— Это что?..

Медленно поворачиваю голову, и в который уже раз просто охреневаю. Судя по всему, над нашей поляной низко летит эскадрилья бомбардировщиков, гулкий шум моторов разносится по окрестностям, а на крыльях чёрные пятна свастики. Поражённый увиденным выдавливаю:

— Фашисты летят, Горький бомбить.

Конец первой книги.