Кисонька посмотрел, как человечек активно сосет, и сказал:
— Надо же, как проголодался!
— Он всегда так ест, — улыбнулась я. — И всегда таким серьезным делается, будто невероятно сложную работу делает.
— Соски трескаются? — спросила вдруг Ираида Сергеевна.
— Немножко.
— Смотри, если будет сильно болеть...
— Потерплю.
— Дубинина у нас женщина терпеливая.
Я так и не поняла, похвалил меня Кисонька или совсем наоборот.
— Я помню, как она вела себя на родах, — улыбнулась врачиха. Теперь уже нормальной улыбкой. — Так вот, Оксана, если соски будут болеть, смазывай их остатками молочка и давай ему высохнуть. Средство простое, но эффективное. И саму грудь не спеши прятать после кормления. Пусть минут пять погуляет на свежем воздухе. Это ей только на пользу пойдет.
— Спасибо за совет.
С чего это врачиху на благотворительность пробило? Или вину свою заглаживает?
Малыш заснул. Быстро он на этот раз.
— Утомили мне ребеночка. Сил у маленького на нормальную кормежку нет.
— Ты его по времени кормишь или по требованию? — спросила Ираида. На "утомили" она никак не отреагировала.
— По просьбе желающих.
— А если сразу два "пожелают"?
— Значит, оба и получат. В чем проблема?
— Тяжело сразу двоих держать, — сообщила врачиха. Будто это она держать должна, а не я.
— Мне пока не тяжело!
Кисонька фыркнул.
— Ну, и чего смешного я сказала?! — вызверилась уже на него. А нечего лезть под горячу руку.
— Ничего смешного, просто песню вспомнил.
— Какую? — зачем-то спросила я. Словно жить без песен не могу.
— Женщины бывают разные. Сильные, злые и грязные... — запел Кисонька противным голосом.
— Ну, и какое она имеет ко мне отношение? — Я решила не подниматься с кровати, пока все не уберутся из палаты.
И плевать, если потом придется стирать не только пододеяльник, но и простыню. Хорошо, что сейчас батареи горячие и вся постирушка быстро сохнет.
— К тебе — никакого. Это же песня... я не хотел тебя обидеть...
Что там Кисонька собирался еще говорить, не знаю. Прибежала Зина со штативом для капельницы.
— Инкубатор готовят, кислород сейчас подвезут и... вот! — Штатив она поставила на мой тапочек. Я едва успела выдернуть из него ногу. А систему и лекарство я сейчас принесу! — и медсестра метнулась к двери.
— Не надо! — в один голос сказали Кисонька и детская врачиха.
— Почему? Вы же сами велели...
Зинка стояла на пороге, одна нога в коридоре, вторая еще в палате. Мамирьяна таких торопыг называет "электрометелка с дистанционным управлением".
— Обошлись, — Ираида махнула рукой.
— Ой, а я всем сказала, что негритенок умирает.
— Идиотка! Кретинка! Из какой дыры тебя вытащили? У тебя мозги есть или их при родах выдавили? — Кисонька опять начал орать.
Медсестра расплакалась.
— А что я должна была говорить? Все спрашивают: "зачем? кто велел?" Еще и этот пристает: "как ребенок?" Я и сказала...
— Кто спрашивает?! — застонала Ираида Сергеевна.
— Вот он!
Зинка убралась-таки от двери, и в палату вошел самый красивый мужчина, какого я когда-либо видела. Высокий, выше Темки, худой, но совсем не сутулится. И фигура спортивная и соразмерная. Даже кисти рук красивые. Мамирьяна говорит, что руки больше всего выдают "породу". Что можно научиться одеваться и правильно вести себя, но рабоче-крестьянскую лапу никакой маникюр не исправит. Вошедший был очень породистый! И похожий на богатого спортсмена. Или на актера. Скорее на актера. Лицо у него необычное. И глаза — погибель всех девчонок! Халат на мужчине был такой же, как у Зины — нежно салатного цвета, и застежка на женскую сторону. Но сидел на нем так, словно был дорогущим костюмом, сшитым по спец заказу. Только тапочки немного подкачали — ярко-фиолетовые шлепки на танкетке. Такой же модели, как у нашей медсестры. Но на нем они смотрелись очень стильно. Умение носить одежду — тоже талант. А этот красавчик в любой одежде будет шикарно выглядеть.
Была бы здесь Мамирьяна, она бы уже стойку на него сделала. Хоть сестричка и говорит, что внешность у мужчины всего лишь дополнение к богатству и уму. Но всегда потом добавляет: "Только очень приятное дополнение".
То, что красавчик из богатых, заметно и без прожектора. А насчет ума — тут надо подождать и послушать. Ведь не молчать же он сюда пришел! И не смотреть, как я ребенка кормлю. Можно подумать, он кормящих женщин не видел. Кисоньке тоже было интересно, как малыш чамкал. А теперь, когда темненький заснул, Юрий Андреевич то на меня глянет, то на красавчика. Как кот, что не может выбрать между куском мяса и куском рыбы.
Или это Кисонькино начальство пришло, которое из-за Зинки его дрючило?
— Зина, это ты его сюда привела? — странным голосом зашипел Юрий Андреевич.
Будто горло у него вдруг заболело.
Медсестра быстро закивала.
— И какого хрена ты это сделала?
Кисонька улыбался и тихо рычал сквозь зубы. Мамирьяну он мне напомнил. Та тоже так часто разговаривает.
— Он сказал, что ему надо пройти, посмотреть. А я сказала, что без халата и тапочек нельзя. А он сказал, что у него есть халат и тапочки. И достал их из кулька. Как фокусник. Ап! Вот кулек, и вот халат! Тогда я сказала, что нужно еще разрешение. И он мне дал... — Зина полезла в карман халатика, но посмотрела на меня и вытащила пустую руку. — Я вам потом... покажу.
Пока медсестра общалась с Кисонькой, мужчина обошел детскую врачиху и остановился возле меня.
— Это ест быть тот жена? — спросил он, глядя почему-то на Юрия Андреевича.
Мамирьяна была бы счастлива! Богатенький красавчик оказался иностранцем.
А вот я от радости не запрыгала. Какая может быть радость, если на меня смотрят, как на товар не первой свежести. Еще и комментируют на ущербно русском.
Ты б еще пальцем потыкал, придурок! А не умеешь нормально разговаривать переводчика найми. Небось, не обеднеешь. Зинке вон какое "разрешение" отшуршал, что она тебя в закрытое отделение привела, где сплошная чистота и стерильность должны быть. А эта дура еще с Кисонькой обещала поделиться. И он молчит, только губы кусает. Так что, чем скорее я выберусь из этого дурдома, тем мне с Олежкой будет лучше. Вот только как же с темненьким быть?.. И так проблем выше бровей, а тут еще всякие проходящие красавчики добавляют.
— Во-первых, я вам не жена, а совсем даже незнакомая женщина, — зарычала я на наглого иностранца. Не очень громко, чтобы не напугать спящих малышей. — Во-вторых, я не ем, а кормлю... — Точнее, кормила. Значит, грудь можно спрятать и халат застегнуть. Свежим воздухом она подышит в следующий раз. А то демонстрирую свои прелести перед кем ни попадя. А на меня пялятся, как с голодного края. Я бы такому "голодающему" не дала, даже если бы мне можно было! — В-третьих, вам нечего делать возле моего ребенка! Так что идите вы...
— Дубинина, Дубинина, потише! — встрепенулся вдруг Кисонька. Это... отец ребенка.
— Какого ребенка?
— "Какого, какого" — передразнил меня врач-юморист. — Негритенка твоего.
— Во-первых, негритенок совсем даже не мой. И вам это лучше всех известно. Во-вторых, он вовсе не негритенок. Просто смуглый. А в-третьих...
— Ой, а ребеночек даже не похож на вас! — выпалила вдруг Зина. — Вы такой белый и красивый, а он совсем наоборот.
Язык за такие слова отрывать надо! Вместе с головой. Все равно в ней ничего нет, кроме веревочки для ушей. А эта дурища еще и радуется чему-то. На свидание напрашивается? Или ждет сцену в духе "Отелло и Дездемона"? Так со мной такой номер не пройдет. Я сама любого придушу, кто вздумает мне кислород перекрыть. А если не получится — сбегу. Раньше я бегала хорошо. И не от кого-то, а просто для настроения.
— Это ест быть мой дети, — важно сообщил новоявленный папаша.
Ну, слава Богу, хоть признал! А то ведь отцы всякие бывают. Красивые, глупые и ревнивые тоже попадаются.
— Не дети, а только один ребенок, — спешу внести ясность. А то не только Зинка, но и детская врачиха начала улыбаться очень уж двусмысленно. — Да и тот не очень похож на вас.
Сначала сказала, а потом поняла, что Зинкины слова повторила. И кто из нас дура?
— Дубинина, ты же видела мать мальчика, — влез в наш разговор Кисонька. Тоже мне, защитник сирых и бедных выискался. — Или мне тебе лекцию по генетике прочитать?
Малыш получился похожим на маму. Если он и взял что-то от своего белого папочки, то сейчас это "что-то" было совсем незаметным. Может потом, когда темненький подрастет, отцовская красота в нем и проявится. Вряд ли он станет таким же светлокожим — к его папаше загар, похоже, вообще не липнет. Да и разрез глаз у малыша другой. А жаль. У отца он удлиненный, как у индианок. Еще и удивительно белая кожа — впечатление получается потрясающее. А форма носа, рта, цвет бровей и волос — все это может еще поменяться, и стать, как у отца. Тогда мальчишка вырастет таким красавчиком, что папашка рядом с ним бледной тенью покажется. Волосики у малыша и сейчас уже темные. Не "вороново крыло", как у отца, но и не мамин "спелый каштан".
Потом до меня дошло, что Кисонька разговаривал со мной, как с законченной идиоткой, и я опять вызверилась на него:
— По генетике — не надо! Вы мне лучше по гигиене прочитайте. А то ходят возле младенцев всякие... не стерильные!
И на шлепки красавчика посмотрела. Чтобы Кисонька не подумал, что это я его нестерильным обозвала.
— По гигиене, говоришь? — криво усмехнулся он. — Хорошо, Дубинина, будет тебе по гигиене. Слушай! — И каким-то скучным, лекторским голосом завел: — Младенцу противопоказан контакт предметами бытовой химии, а так же посещение мест, которые нуждаются в регулярной обработке бытовой химией. Младенцу так же противопоказана частая и необоснованная смена режима и кормления. Младенцу противопоказано общение с большим количеством посторонних лиц, кроме ведущих его медицинских работников. Несоблюдение режима и правил гигиены может серьезно отразиться на здоровье младенца. — Кисонька перестал смотреть поверх моей головы и заговорил уже своим голосом: — Все поняла, Дубинина? Или мне прямым текстом сказать, чего ты тут нарушила?
Это он на посещение туалета и столовой намекает, когда я еще таскала темненького с собой. И про то, что привела Ольгу в палату, и показала ей малышей.
Права была Мамирьяна: стоит зазеваться и на меня всех собак повесят. И Кисонька ничем не лучше других — готов что угодно сделать, только бы самому крайним не остаться!
Ладно, пускай. Это ему зачтется. А я за свои дела отвечать буду.
И все-таки я довольна, что Ольга посмотрела моих мальчиков. Теперь мне спокойнее стало. Про Олега она сказала, что малыш вполне здоров. А бровки у него краснеют, когда он плачет, оттого, что сыника зажало во время родов, и зажим как раз по бровям пришелся. Но это не страшно. Длился зажим совсем недолго, и через два-три месяца все остаточные явления исчезнут. У других мамочек намного хуже бывает: или ребеночка синего, полузадушенного достанут, или у роженицы тазовые кости разойдутся. Лежит потом бедная три недели в специальной кровати, ни подняться не может, ни повернуться. Про темненького Ольга сказала, что он слабенький, но при должном уходе, выправится. Главное для него, грудное кормление и беречь от простуд. Зимой дети часто от этого страдают. А припадки малыш вполне может перерасти. Если не оставлять его одного, а к самостоятельности приучать осторожно и постепенно. Сказала, что любовь и терпение творят чудеса с детьми. А пушок на теле посоветовала смазывать молоком. Чтобы быстрее выкатался. Материнское молоко тоже чудеса творит. Тут она права: и меня мама молочком смазывала. Я ведь с волосками на спинке родилась. Весь позвоночник от шеи и до копчика был заросший. А к году от "меха" и следа не осталось.
Но говорить об этом Ольге я не стала. Чтобы она не подумала ничего плохого обо мне. Мама тоже не любила о таком говорить. Я и узнала-то совершенно случайно, когда отец с матерью ругались и не заметили, что я уже из школы вернулась. Потом у бабы Ули спросила. Она и подтвердила, что "да", что "было", что это она посоветовала молоком мою спинку смазывать. И молчать матери посоветовала. Раньше девочек с "меховой" спинкой старались маленькими уничтожить: боялись, что из них вырастет ведьма. Про мальчиков я ничего такого не слышала. Или "меховые" мальчики тогда не рождались, или я забыла об этом спросить.
Ну, ничего, доживем до лета съездим, спрошу. Баба Уля безотцовщиной Олежку называть не станет, не то, что кое-кто другой.
— Ты чего молчишь, Дубинина? Или чего-то не поняла? — напомнил о себе Кисонька.
— Да все я поняла, Юрий Андреевич. Все мне про вас ясно и понятно. А молчу потому, что думаю: как мне с отцом ребенка разговаривать? Вы же нас еще не познакомили. Или мне самой знакомиться?
Иностранец смотрел на своего малыша, как на диковинную зверушку. И на мой, совсем не тонкий намек, никак не отреагировал. Мамирьяна про таких говорит: "тормознутые". Пригласила она одного тормознутого к себе: кофе попить, картиной над кроватью полюбоваться, а он: "Я кофе не люблю и живописью не интересуюсь". Тормоз он и в Англии тормоз.
— Ладно, познакомлю я вас, — пришел на помощь Кисонька. Кому только он помогать решил? — Если ты жить не можешь без хороших манер. Хотя, зачем тебе эти "английские церемонии", не понимаю. Проще надо быть, Дубинина, проще. — Они что, сговорились с Мамирьяной?! — Знакомьтесь, мистер... это Оксана Дубинина кормилица вашего сына. Знакомься, Дубинина это отец ребенка, что спит у тебя на руках. Вот. Ты довольна теперь?
Посмотрела я на ухмыляющегося "помощника" и поняла, что он забыл нормальное имя красавчика. А похабщину, что придумал вместо имени, говорить не стал. Из уважения к тому "разрешению", что шуршало в кармане медсестры.
Вот ведь жук! И дело, вроде бы, сделал, и переделывать все после него придется.
Ладно, сама познакомлюсь. Хоть и не люблю я это делать. Будто чужому человеку навязываешься. А он может снизойти, а может и мимо пройти.
— Ну, здравствуйте, мистер, — кивнула я иностранцу. Подниматься или протягивать руку не стала. Из-за понятных причин. — Меня можно называть Оксана. Или по фамилии.
Хотя сомневаюсь, что красавчик запомнил ее и сможет правильно выговорить.
— Сана, — сказал он и шеей эдак повертел, будто ему воротничок рубашки жал.
— Ладно, пускай будет Сана. — Имя получилось с небольшим иностранным привкусом, но звучит неплохо. Не хуже, чем Ксюха. — А мне как к вам обращаться? "Добрый дяденька" или "злая тетенька"?
Это я специально для Кисоньки сказала. Чтобы показать свою гордую неподкупность.
Кстати, сколько же денег у иностранца запросить?
Надо было сразу у Мамирьяны поинтересоваться. А теперь самой думать-гадать придется.
Столько, сколько совесть позволяет? Так, вроде бы, мало. Столько, сколько наглость требует? Тогда много получается, но Мамирьяна опять скажет, что я продешевила. Что любую сумму, какую собираешься просить, надо умножать на два, а еще лучше на три. И переводить все в "у.е.". Даже если и захотят поторговаться, то все равно уменьшать в три раза не будут.
