Туман.Похититель душ(общий файл) 2 часть

4

Пустынная лесная дорога, птички, чирикающие в кустах, мокрая трава и паскудное настроение. Глухой топот. Я застыл, стараясь ничем не привлекать к себе внимание. Мимо проскакал разъезд серо-голубых и снова наступила тишина.

— Хорошо, что в этой части королевства такие леса, — мелькнула мысль. — Почти тайга, можно спрятаться и отсидеться.

Прошли вторые сутки после того разгрома, что мне устроил братец. Я в ярости стукнул кулаком о землю, шепча проклятия. Ведь у меня было явное преимущество. Как!?! Как ему это удалось?! Я не сдерживаясь выматерился. Проклятые эльфы! Вот и верь после этого всем их уверениям в нейтралитете. Всего пара сотен эльфийских стрелков изменили всю раскладку. Эх если бы я знал, то поступал бы совсем по другому. А тут уверовавший в собственную непогрешимость и превосходство интеллекта выходца из века информации к тёмным и забитым предкам, наступал до последнего. Вот и получил по самое нехочу.

Я вылез из кустов, и быстро перебежал дорогу. Несмотря на общую ободранность, выглядел я дворянином в стеснённых обстоятельствах. А знать это не только ценный мех, но и... короче выкуп с меня бы попытались содрать однозначно, а уж если бы узнали кто я, то благодарность моего брата не имела бы границ в разумных пределах. Поэтому я и скрывался не только от патрулей противника, но и от выживших своих солдат, которые явно не пылали добрыми чувствами к своему горе командующему. Закрыв лицо руками и продираясь сквозь колючий кустарник, я вывалился к небольшому ручейку, около которого меня встретил настороженный солдатик.

Я застыл, внимательно наблюдая за ним и стараясь не провоцировать. Всё таки у правой руки лежал обычный пехотный меч, а доспех без знаков различия валялся чуть позади.

— Как некстати, — мелькнула на краешке сознания одинокая мысль.

Я осклабился в радостной и милостивой улыбке, по крайней мере очень на это надеялся.

— Солдат! — стандартное обращение в наших войсках к быдлу, набираемому для общей массы.

Тот невольно вытянулся, стараясь ладонями огладить свои бока и поправить отсутствующий меч.

— Я рад, что даже в этой глуши остались воины преданные мне и трону! — пафосно сказал я, начиная неторопливое движение.

Тот судорожно подтянул руку к горлу, то ли собираясь заорать от испуга, то ли наоборот сдавливая крик.

— Я это. Я, — проговорил я, сменив тон на успокаивающий и медленно подбираясь к нему.

Страх в его глазах сменился изумлением:

— Ваше Высочество?! — и это единственные слова, услышанные мной.

— Ну да, — радостно согласился я, подбираясь поближе.

Этот чудак меня боялся больше чем я его.

— Понимаешь какое-дело... — понизив голос, я оглянулся.

Не важно, что говорить, важно чтобы он не испугался и не ломанулся от меня подальше в кусты. Если я его не догоню, то вероятность того, что его поймает ближайший вражеский патруль достаточно велика. А этот лишь для того, чтобы сохранить свою дрянную жизнь, сразу же начнёт орать про то, что видел меня. И я его не виню, это инстинкт — он ведь даже не подумает, что с ним ничего особенного не случиться. Ну стукнут по зубам пару раз, да отправят служить в то же самое ополчение.

Тот инстинктивно оглянулся и слегка придвинулся. Я же подошёл ещё ближе, слегка нагибаясь, играя лицом, с небольшим кинжалом, сжатым за спиной, основным достоинством которого было наличие драгоценных камней. Когда же это чудо приблизилось, я рванул его на себя, слегка доворачивая так, чтобы он пришёлся боком, и валя его на землю. Втыкая кинжал в бок, где у всех нормальных людей находится печень, я старался удержать его на земле. Это сволочь сучила ногами и пыталась вырваться, а глаза были такие обиженные обиженные. Казалось он до сих пор не мог поверить в такую подлянку, выкидываемую судьбой.

Теперь, когда всё закончилось, он выглядел сущим салабоном, по ошибке напялившим военную форму старшего брата. Остановившиеся глаза, острый нос, полуоткрытый рот, с почти всеми зубами, муха ползущая по этим зубам. Меня передёрнуло и я отвернулся, борясь с тошнотой и угрызениями совести. Эта зараза, топорщилась, стараясь выбраться из того закутка, который я отвёл ей. Вот странная вещь, вроде бы не первый мною убитый, а всё равно как в первый раз. Меня аж передёрнуло, когда я вспомнил того нищего с которым подрался. Хотелось бы соврать, что подрался ради высоких идеалов, Стараясь не встречаться взглядом с трупом, я начал его раздевать. Не очень то и удобно! Я ещё раз ругнулся, вспомнив авторов фэнтези, у которых герой за две минуты переодевается в шмотки убитого им, естественно, негодяя. Причём пока он переодевается, одежда волшебным образом успевает отстираться, а иногда и погладиться, ну а кровь стряхивается рукой, словно сухая грязь. Тут же всё было по правде, хотя крови вытекло и не так уж много. Однако всё равно гардеробчик оказался основательно подпорчен. Морщась и сплёвывая, я раздел его, не побрезговав исподним штанами.

— Постирать бы, — мелькнула мысль и пропала не успев оформиться.

Слегка отдышавшись, я оглядел полянку. Парень где-то разжился небольшой крестьянской котомкой, в которую я и засунул вещички, не потроша добычу

— Вот гад, ограбить кого то успел, — с удивлением произнёс я и добавил: Мародёр!

Уже лихорадочно закидывая её на плечо, я проговорил с осуждением:

— Вот из-за таких как ты, и происходит всякое непотребство!

А теперь в кусты и бежать поглубже. Насколько я знаю карту, мне подходило две дороги, одна в сторону Лилу, а вторая в сторону Гномьего хребта. Оставалось только определиться какая дорога мне больше нравиться. Сказать, что мне было всё равно, нельзя. Наоборот, это был один из самых тяжёлых выборов в моих жизнях. По уму надо было бы валить в сторону Гномьего хребта. Теперь, когда я знал об амулетах, блокирующих ауру, прямой резон был просто затеряться где-нибудь в стороне. С другой стороны, жить в постоянном страхе, мне не хотелось, да и хлебанув пусть ограниченной, но власти, существование в теле крестьянина, трактирщика, служащего — представлялось мне прозябанием.

Не знаю почему я решил вернуться, верность долгу или жажда власти? А может всё проще? Я просто испугался переться один через всю территорию, пешком, до самой границы, а потом переходить его с местными полупроводниками. К тому же что там ждало меня в тёмной стороне? Если во второй своей жизни лишь там я мог обеспечить безопасность свою и непоседы, то сейчас я был один, а ради себя любимого суетиться не хотелось. Вернее сказать, хотелось рискнуть и получить всё или ничего. Однако скажу честно, если бы торговые суда бьонков приставали к причальным башням в этой стороне, то я точно бы рванул к тёмным. Кто-то скажет про Хорезм, но его я почему то боялся ещё больше, чем тёмных и своего брата вместе взятых.

* * *

Уже довольно долго я пылил по лесной дороге, направляясь в сторону цивилизации и союзников. Птички чирикали, листва шумела, настроение было благостное, чему немало способствовал кусок хлеба и зелёный лук найденный в сумке. Мягкие сапоги висели на палке, босые ноги шлёпали по наезженной тропе. Было тихо. Я старался как можно дальше уйти от места убийства. Вот ведь что интересно, может быть именно в этот момент из-за меня умирает какой-нибудь солдатик, не говоря уже о том, что я загубил цвет рыцарства, доверившегося мне. Но вот самоличное убийство, подействовало на меня не самым лучшим образом, хотя это и странно. Ведь в прошлой жизни я не заморачивался чужой жизнью вообще, а нынешняя обстановка меня изнежила. Уже ближе к вечеру, посчитав, что ушёл достаточно далеко, я сошёл с дороги и добрался до небольшого ручейка в стороне. Вода была холодная, напился до того, что зубы ломило. Ещё раз оглянувшись разложил имевшееся тряпьё по кучкам и нерешительно огляделся. Своё надо было скидывать, а чужое одевать, однако грязное вздевать на себя не хотелось. Может простирнуть? С другой стороны не мыла ничего нет, а впереди ночь, ничего не высохнет. Оставлять же на себе хотя бы исподнее — нельзя. Если проверят и спросят откуда шелковое бельё, спалишься однозначно. Постукивая зубами переоделся, ещё раз огляделся — местечко было приметным. Ночевать у него не останавливались, но яма была вырыта хорошая: неглубокая и широкая, а дно выложено большими плоскими голышами. Я решился, закатал штанины и зашёл в центр ручейка родничка по колено, ноги моментально свело, я аж не чувствовал их как после хорошей анестезии. С трудом отвалил к камень и постарался выкопать ямку в мелкой гальке. Потом сидел на берегу и разбирал прихваченное с собой имущество: все камни и большие непонятные куски золота были аккуратно сложены в импровизированном тайнике, а сверху присыпаны галечником и только потом булыжник был аккуратно положен на своё место. С собой осталась пара мужских золотых серёг, наручный браслет, несколько золотых бляшек, украшающих одежду и полусмятый золотой кубок. Вроде бы самая та добыча для одинокого мародёра, а вот что-то свербело внутри и всё. Есть у меня такое свойство, чую гадость всякую, правда мелкую и направленную на меня лично. Вот и сейчас, давило на душу что-то непонятное. Схватившись с места, я снова зашёл в чашу, приподнял камень и уложил туда кубок, на сердце стало поспокойнее.

Мои попытки как-то разобраться не остались незамеченными, хотя скорей всего я был слишком беспечным. Забрести, пусть на небольшую, но стоянку — было верхом идиотизма. И здесь уже не получится свалить всё на неправильно выполненные приказы, на самоуправство мелких дворянчиков и так далее. Поэтому надо скорей валить отсюда, пожалуй только маленький костёрчик, а то не тащить же оставшиеся вещички с собой. Так тряпки в костёр, а сапоги оставим, они пригодятся...

Когда сильный удар кинул меня в центр поляны, я охренел. Так обращаться со своим королём!? Впрочем тут же метнувшись в сторону солдатского палаша, оставленного чуть в стороне, но не успел.

Почти уперев мне под подбородок дворянскую церемониальную шпагу, стоял здоровенный амбал, внимательно глядя мне в глаза.

— Вот и смертушка моя пришла! — в былинном стиле возникли слова в башке.

— А ты ничего, шустрый, — раздался откуда-то справа одобрительный голос.

Я осторожно скосил глаза и увидел ещё двоих: один, постарше, наблюдал за нами, а низенький жиртрест старательно вытряхивал моё имущества из мешка. Неожиданно он издал одобрительный возглас и нагнулся за чем-то блеснувшим.

— И везучий, — почему то фальцетом, добавил он. — Мы сколько кочевряжимся, так ничего подобного и не сумели надыбать, а тут щегоне договорил какой-то...

Фразу он не договорил, а с ещё большим усердием начал шманать остатки, чуть ли не прощупывая швы. Наконец сие действо закончилось, и главарь скомандовал:

— Свяжи его.

Руки туго стянули за спиной и усадили на скрещенные ноги прямо около почти потухшего костра. Поза была очень неудобной, из такой не вскочишь, да и когда поднимут передвигаться затруднительно будет. Толстяк, ковыряющийся носком сапога в золе вытряхнул на белый свет не кусок непргоревшей кожаной перевязи. Главарь, заметив это, присел поближе и начал ковыряться в остатках костра палочкой, всё так же иногда поглядывая на меня. Наконец он выпрямился и сказал:

— Большой, сходи ка пошарься в ручье, посмотри камни чуть выступающие или свежеположенные.

— Да ты чё, — вскинулся было Большой, но глянув в глаза командира сник, и полез в воду.

Толстяк, остававшийся на берегу, подзуживал над сопевшим в холодной воде напарником. Я оставался спокоен, в конце концов специально же сделал такую обманку, как вдруг поймал внимательный взгляд старшего. Тут же острое чувство неправильности охватило меня, и я почувствовал себя советским разведчиком в будёновке с парашютом, небрежно козыряющим патрулям вермахта в гитлеровском Берлине. Я вёл себя неправильно. Я же бедный, крестьянский паренёк, который сумел немного обогатиться, и пусть я не знаю сколько стоит там корова или баран какой-нибудь, но наверняка и этот не знал, знал лишь то, что в его руки попали огромные деньжищи. И главарь ихний решил в воде пошариться неспроста, поскольку я вёл себя ненатурально.

Как раз в это время большой откинул в сторону голыш и с довольным возгласом поднял наполовину сплющенный кубок с парой каменюк по ободу. Главарь на секунду отвлёкся и именно в этот момент я как мог кинулся на большого, что-то нечленораздельно вопя.

* * *

Мне, конечно, навтыкали знатно, но не убили. Даже дали еды, какой-то сухарь, а главарь достаточно добродушно сказал:

— Пойми парень, от своих крысятничать нельзя.

Вытащенное даже частично вернулось ко мне, правда в гораздо меньшем количестве, похоже, что меня приняли в банду. Выбора у меня не было, либо вливаться в дружный коллектив разбойников, либо остаться около родника в немного несвежем виде. С чего такое доверие — непонятно.

Так и потекли суровые будни работников с большой дороги. Видно было, что ребята не профессионалы, а такие же как и я бежавшие дезертиры, которые пуще огня боятся быть пойманными. Сам главарь, велевший называть его Старшой, явно бы из командиров низового звена; большой, по его примеру назвался Большим, ещё один — Толстяком, меня же окрестили Малыш. Единогласно было принято решение направляться к столице — город большой, затеряться легко. Понемногу брали лишнее, но убивали только по большой необходимости. На первой же стычке повязали меня кровью. Похоже я опять поступил неправильно, поскольку от Большого с Толстяком получил одобрительный хлопок по спине, а главарь опять лишь внимательно посмотрел. Что интересно кто я и что я никто не спрашивал, видимо непринято это было, но и про себя не рассказывал. Лишь из полубмолвок, когда Большой сцепился с Толстяком, я понял что главрь с ним из профессионально армии, а Толстяк из боевой дружины какого-то дворянчика. Я же больше молчал, старательно наматывая на ус, да и пренебрежительное отношение ко мне, как к ополченцу не позволяло выступать в спорах. Так и выяснилось, что из всех мне наиболее безопасно попадать в руки карающего правосудия, поскольку единственное что мне могли сделать, это отослать обратно в ополчение. Штрафные роты мне не светили, поскольку составлялись из таких как Старшой и Большой, являющихся воинами пехотного полка. Причём главаря скорей всего повесят, поскольку у него осталось пятно на месте споротого шеврон — овал, а такой формы знак с номером был только у пехоты. Овал — значит командир, страшинство зависит от материала значка, а большой его раз оловянным обозвал. Раз олово — значит капрал, значит повесят. Толстяк же при таком раскладе не знал, что с ним будет, это зависело от того, как повёл себя его хозяин. Если бежал, — то четвертуют, а если смело сражался, то значит накажет сам, своей властью. Там правда ещё куча нюансов была, но я уже не стал во всё это вникать, хотя споры между Толстяком и Большим о том, что с ними сделают, если поймают велись постоянно и частенько заканчивались дракой. Ко мне не докапывались, поскольку я с самой встречи умудрился не сказать ни слова. Сначала меня пытались разговорить, а потом решили, что крышей малость поехал и больше не докапывались. Так что с моей стороны хватало мычания. И всё шло ничего, пока мы не напоролись на тот хутор...