Зря спящий проснулся

— Я пытался ее вернуть! Удержать.

— Все верно. Ты пытался ее удержать. Говорил ей на крыше высотного дома: "Держись, держись за меня, не отпускай, ты все, что у меня есть".

— Да.

— Но проблема в том, что это не она висела над пропастью, а ты. Смотрел на нее снизу вверх и просил держаться. Не отпускать тебя. Ты думал, что так нужно для вас двоих, но она уже решила для себя. И разжала руки. И ты полетел, думая, что виноват в этом, что не слишком крепко вцепился в нее, не слишком искренне умолял. И даже когда ты разбился, то все равно не переставал любить и оправдывать ее. Ведь так?

Тишина.

Молчание.

Андрей отодвинул ногой куртку и вышел за дверь, аккуратно прикрыв ее за собой. В остальных комнатах дачи было прохладнее. Он вытащил шапку из кармана и натянул ее как можно глубже, скрыв брови. Поднял воротник. Его мягкий край ощутимо царапнул необработанным швом ссадину на щеке. Наверное, она превратится в желтое недоразумение уже на третий день, а сейчас об этом стоило бы забыть.

Он вышел в сад. Деревья стояли печальные, укутанные снизу мешковиной и спутанные проволокой. Они походили на тела напрягшихся бодибилдеров — мышцы, куски мяса, разделенные невидимой леской. По бетонной дорожке, как по руслу высохшей реки, ветер гонял редкие опавшие листья. Выбраться из западни им мешал декоративный, низенький зеленый заборчик.

Он не пошел по дорожке, а побрел по вялой, как сгнившие мандарины, осенней траве. Она была еще зеленой, но вскоре ее покроет белый снег. Этот белый никогда не смешивается с зеленым и никогда не превращается салатовый. Желтая роза, смешанная с кровью, никогда не становится оранжевой. Синее небо, смешанное с разорванным сердцем, не становится фиолетовым. Природа не идет на уступки, в ней все так, как тому и положено быть. Но есть один человек, который смог ее себе подчинить...

И ему сейчас плохо.

Они ревели и плакали, как маленькие дети. Он сел на старые качели, скрипнули заржавелые пружины.

Они готовы были резать себе вены и лизать ноги своих любимых, лишь бы те вернулись. Он провел ладонью по шершавой металлической основе качелей — она была холодна и отстраненна.

Они думали, что лишь самопожертвование может вернуть их назад, на проторенную дорогу, туда, где они когда-то были любимыми. Он закрыл глаза и выдохнул — пар тут же растаял, схлопнулся в воздухе, как исчезнувшая колода карт в умелых руках фокусника.

Пять лет назад у него была практика в семейной психологии. Вернее, если конкретнее — в психологии разорванных отношений. Девяносто процентов его клиентов были мужчинами. Их бросали женщины. Остальные десять процентов — женщины, брошенные мужиками. Но это единичные случаи.

И каждый раз было одно и тоже. Каждый раз. По-началу Андрей удивлялся тому, насколько низко могут упасть отвергнутые, куда там Гюго. Казалось бы, что если тебя, здорового мужика, бросила и предала баба, то ты должен собрать волю в кулак, осознать свои ошибки и ее сучью сущность, и двинуться дальше. Глядя на их серьезные лица, хотелось в это верить.

Но не тогда, когда они плакали. Пускали слезу. Вытирали сопли, сморкались и хлюпали. И рассказывали о том, как им хотелось бы повернуть время вспять.

"Почему у вас возникло желание сделать это, вернуть?"

"Я люблю ее!"

"Это не ответ. Ведь она бросила вас? Переспала с лучшим другом? Сказала, что не любит и никогда не любила?"

"Она просто ошиблась!"

"Это не ошибка, это расчет"

"Ошибка!"

Так каждый день.

Так каждый божий день.

Всех их, жалких неудачников, бросали по одной единственной причине — никто их не любил. Конечно, под этим лежала вонючая зловонная куча психологической подоплеки. И Андрей вразумлял несчастных тридцатилетних мужиков, одурманенных любовью, что значимость их в глазах ложной богини ничтожная, нулевая. Что они для нее...

ГОВНО. ГОВНО. КУСОК ГОВНА.

...бесполезная вещь, собачонка, которая не уходит даже тогда, когда ее пинают. Когда говорят ей в глаза: "Вещь, ты мне не нужна, пошла прочь". А она не уходит. И это не мужской поступок, нет, отнюдь. Не уходить — поступок клинических дебилов.

Они готовы все отдать, буквально все, за то, что бы вновь очутиться в ее объятиях. Вновь почувствовать ее запах, ее тело, ее ласку, которую она им давала. Желание это очень трудно сбить, если нет самостоятельной настройки.

Если только не сказать одному из них:

"Позвони ей"

"Зачем"

"Позвони ей"

"Прямо сейчас?"

"Да. Если она ответит и не смешает тебя с дерьмом, то представь, как она берет трубку. Вынимает хуй своего нового мужика изо рта, держит его за небритые яйца, откашливается и говорит: Алло".

"Я не могу"

"Ты безнадежное ничтожество, гандон".

Конечно же, на самом деле таких разговоров никогда не было. Но порой, Андрею хотелось взять этих слюньтяев, встряхнуть их как следует, и скинуть в яму к десяти обнаженным нимфоманкам. Затем вытащить оттуда через месяц и спросить:

"Чего ты сейчас хочешь?"

"Продолжения"

"Любви или ебли?"

"Второе"

"Ты излечился, мудак, поздравляю".

Но и это, конечно, всего лишь иллюзии. Никто не хочет верить в то, что рушит самое дорогое. Никто не хочет верить в то, что тысяча алых роз, плюшевый мишка и бутылка шампанского не решат проблему возвращения. Никто не хочет верить в свою неуникальность. Никто не хочет верить, что женщина в отношениях, какой бы интересной и разносторонней личностью она не была, всего лишь примитивное, жестокое, расчетливое животное, движимое одними лишь инстинктами. И если знать эти инстинкты, знать механизм их появления и исчезновения, то можно рулить отношениями так, как тебе заблагорассудиться.

Только это все слова для влюбленных.

Идеальная формула отношений, которую вывел для себя психолог, была очень простой и короткой: хуй плюс пизда. Ты хуй, она пизда. Ты твердый, она мягкая. Ты вводишь, она поддается. Ты выходишь, она следует за тобой. Ни больше, ни меньше. Все, что свыше, это наносное. Это как кора на дереве. Ты можешь взять зубило и сорвать ее, впиться в мокрую скользкую древесину, рвать ее волокна, чтобы добраться до сердцевины, но там все равно будет хуй и пизда. Ни больше, ни меньше.

Разве только расскажешь об этом своим клиентам? Нет, у них другой смысл, другой вид на существование. Вот он, мелкий гном у подножья гигантского каменного истукана. И гном этот хочет посвятить всю свою жизнь обслуживанию данной статуи. Чистить ее, улучшать, устраивать, отмывать от голубиного дерьма.

Он думает, что чем больше усилий — тем лучше.

Она думает, что пусть пока у нее будет обслуга, но как только на горизонте появляется еще один каменный истукан, большой, гигантский, и мужского пола, через гнома переступают. Дробят ему ноги и лежит он, воя от боли и безысходности. Пытается ползти, а кровавые ошметки и щепки сломанных костей тащатся следом, причиняя новые страдания.

Назад пути нет.

В прошлое пути нет.

Все, что в прошлом — умерло.

А если не умерло, то его нужно убить.

Психолог поднялся с качелей и пошел к бане. Достал из-под каменной плиты ключ, открыл замок. Вошел внутрь — там было навалено несколько кубометров досок, утеплитель, инструмент. Пахло свежей стружкой. Он вернулся обратно, к сараю, который был закрыт всего лишь на щеколду и замотан проволокой для надежности. Вошел внутрь, поморгал, привыкая к полумраку. Разглядел деревообрабатывающий станок.

Максима нужно было как-то отвлекать, иначе он никогда не выскочит из трамвая депрессии и самобичевания, уже развившего максимальную скорость. Работа была наилучшим средством, так как в этом месте иных способов отвлечься просто не существовало.

Пока они здесь останутся, то отделают деревом баню, душ и туалет. Решено.

Он вышел и улыбнулся. Первый раз за короткое время.

— Запомните раз и навсегда, — сказал он немым деревьям. — Прошлое населяют мертвецы. Если вы хотите дышать мертвячиной, то возвращайтесь туда и сдохните. Этот мир не для вас.

Тишина.

Молчание.

Где-то в доме тикает счетчик и судорожно плачет жалкий человек, который и есть мир.

ДЕНЬ 115

Опилки летели из-под сверкающего диска пилы, как накаченные адреналином скаковые лошади, перед мускулистыми грудями которых открываются сдерживающие барьеры и они тут же, с места в карьер, пускаются галопом, на встречу к победе или поражению.

Дверь в сарай была плотно закрыта, чтобы не упускать тепло и лишние звуки. На ближайших улицах никто не жил, но все равно, Андрею не хотелось привлекать внимания, даже если эта мера предосторожности была излишней. Вся жизнь состоит из случайностей. И кто-то ими пользуется, а кто-то пренебрегает.

Желтые доски с сочным хрустом распадались на нужные бруски. Обрешетку они сделали за четыре предыдущих дня, сегодня остались последние штрихи для того, чтобы приступить к обшивке. Дела двигались относительно быстро. Относительно потому, что работали они часов по восемь, на большее не хватало сил и сухари с чаем их никак не компенсировали. Каждое утро, просыпаясь, Андрей поднимал одеяло, задирал свитер и смотрел на свой ввалившийся живот. По его прикидкам, за сутки он терял не меньше килограмма веса. Максим худел еще быстрее, но он и так был на пределе, еще со времен своей сытой жизни в ФСКО.

Пара недель и они превратятся в ходячих скелетов. Диета это хорошо, но только не тогда, когда люди, из-за их излишней худобы, приковывают внимание всех, кому не лень. И кто-то из этих всех может оказаться тем, кто наберет заветный номер. Расскажет, что видел двух лиц, чрезвычайно похожих, по приметам, на кровавых преступников, объявленных во всероссийский розыск.

Психолог не сомневался, что ФСКО обустроили все так и никак иначе. Их силы, конечно, были весьма и весьма обширными. Множество связей, поддержка самых верхов. Но когда дело касается поимки преступников, то самое лучшее, что можно придумать, это навесить на беглецов побольше ярлыков. Маньяк, педофил, зоофил, бессердечный, жестокий, опасный, неадекватный. Чем больше оранжевых листочков со страшными словами прилепят тебе на лоб, тем большая вероятность, что тебя заметят.

Обычные люди не будут высматривать в толпе прохожих бывшего мужа, задолжавшего алименты. Или карманника. Или человека, который просто помогал богу восстановить память.

Нет.

Им нужны веские доводы, чтобы загнать в угол и убить.

Иногда Андрей жалел, что на даче нет ничего, кроме радио с одной-единственной станицей, передающей государственные новости о том, как все хорошо, и песни времен СССР о том, как в СССР было прекрасно. Все же было бы любопытно и полезно узнать, что было придумано силами генерала Яковлева и его окружения.

В конце концов, Спящий оставил после себя большой след, его нельзя оставить незамеченным. Странные вещи видел целый двор, соответственно, это около пятисот человек, если брать по минимум. Полтысячи людей, видевших взрыв, солдат, молнии и прочие чудеса.

Полтысячи людей, наблюдавших за побегом двоих теней...

Доска застряла. Максим недоуменно посмотрел на психолога, но тот стоял, упершись в доску, и не толкал ее дальше.

наблюдавших за побегом двоих теней

Что, если хотя бы один из этих наблюдателей перебежал на другую сторону своей квартиры и проследил, куда уходит странная парочка? Андрей судорожно начал вспоминать, видно ли из дома остановку, возле которой они взяли такси.

Видно, да. Начиная этажа с пятого можно прекрасно ее разглядеть.

Видно ли оттуда все в подробностях? К кому сели, куда сели, куда поехали? Возможно. А если посмотреть в бинокль, то...

— Не пори чепухи!

— Что? — Максим сдвинул шапку на затылок, освобождая уши. — Что ты сказал?

— Ничего. — Андрей отмахнулся и двинул доску дальше. Горячая пила с остервенением вгрызлась в древесину.

* * *

— Почему ты стал психологом?

Андрей не удивился вопросу. Все те дни, после беседы о жене Спящего, они перекидывались только отдельными, как сосиски в ленте, фразами. Про погоду разговаривать было бы глупо, поэтому вторая по популярности тема — о работе — пришла в голову Максима абсолютно естественно.

— Я сначала хотел быть учителем истории. Но потом я влюбился.

— В кого?

— В девушку, кого еще.

— Она была красивой? — Максим отошел от станка и сел на доски. Взял кружку, с остывшим давно чаем и двумя хвостиками чайных пакетиков, и отхлебнул, поморщившись.

— Самой красивой для меня. Самой.

Андрей присел рядом. Чая у него не было, была большая зазубренная щепка. Он поднял ее с пола и принялся ковыряться в черных полумесяцах ногтей.

— Девяносто процентов психологов идут в психологи из-за своих нерешенных личных проблем, — продолжил он. — Раньше я этого не знал, но всегда подозревал что-то неладное, когда смотрел на наш ученический курс с профессиональной точки зрения. Я тоже не стал исключением. Я пошел туда учиться из-за неразделенной любви. Глупо, конечно, все равно, что идти учиться на хирурга только потому, что боишься разбиться в автокатастрофе и получить открытый перелом. Но я сделал так, как сделал.

Она была прекрасной. Я влюбился с первого взгляда. Знаешь, когда слушаешь истории шестнадцатилетних подростков о том, как они страдают, что их бросили и что это любовь всей их жизни, то хочется непроизвольно улыбнуться. Потому что тогда, в свои шестнадцать, они и понятия не имеют, что у них впереди огромное количество потенциальных влагалищ, коим можно посвятить любой период оставшейся жизни и клясться в вечной любви.

Но я тогда не знал. И даже если бы мне сказали, то я бы не поверил.

Мы были вместе с ней всего лишь месяц. Один короткий месяц, тридцать дней. С начала октября по начало ноября. Осенняя любовь. Листья и прозрачный, как отшлифованная слюда, воздух. Я влюбился с первого взгляда. Она устраивала меня во всем. Я мог смотреть на нее часами. Просто смотреть и все. Единственное, что мне было от нее нужно, так это чтобы она была со мною рядом.

Ей было восемнадцать, старше меня. Два года разницы. Я не знал о ней ничего, кроме того, что люблю ее.

За тот короткий месяц я привязался к ней настолько, что выкинул сердце и мозги из своего тела, поселив там ее. Мы гуляли, обнимались, целовались. Я хотел большего, хотел секса. Наверное, я бы мог доставить ей наслаждение, понимаешь, до этого у меня уже были две девушки, с которыми я...

— Трахался? — спросился Максим.

— Да. — Андрей смутно кивнул. — Трахался. У меня был опыт в сексе, но не было опыта в любви. Уже потом я узнал, чем отличается мужская психология от женской. Когда мы влюбляемся, то становимся романтиками. Все плотское, все инстинктивные вещи, задвигаются на задний план. Мы готовы дарить цветы, подарки, устраивать интересные вечера, говорить часами. Короче, мы распускаем крылья и ловим от этого кайф. Но женщин нужно трахать, вот в чем проблема. И они, бабы, об этом не забывают даже тогда, когда влюбляются. Самцам нужно метить свои территории хуями. Я же, с той своей любовью, души в ней не чаял. Я не видел от нее особого стремления к чему-то плотскому и думал, что "она не такая". Что она устраивает мне проверку на приличность. Что с ней нужно подождать. И я готов был доказывать свою состоятельность в этом плане. Я готов был ждать год, два, десять лет, лишь бы быть рядом с ней. Но...