— Я прослежу, — пообещал Бермонт. — Когда она снова обернется, Тайкахе?
— Может и сегодня, — сощурился старик. Демьян поднялся на ноги, покачнулся. — Эээ, какой нетерпеливый, — шаман мягко махнул рукой, и в грудь его величества словно ласковой ладонью ткнуло — и он сел обратно. — Не спеши, медвежий сын. До полудня еще далеко. Послушай пока, что я увидел.
А я пока тебя поправлю.
Свенсен замер у двери, но никто его не гнал, а Тайкахе, достав еще скляночки, подошел к королю.
— Сними-ка, — велел, указывая на сорочку, и когда Бермонт снял, сунул склянки ему в ладонь и начал проминать его величество острыми и на диво сильными пальцами, словно выправляя покореженные жилы и недавно сросшиеся ткани. От него пахло жиром, дымом и травами.
— Трижды воскуривал я траву осью, позволяющую будущее увидеть, с духами у столба ледяного танцевал, бубном границы времен пробивал... видел я белого змея обезглавленного с тремя язвами огромными на спине. И тигра золотого — зреет на лапе его нарыв, вот-вот лопнет. И сокола красного — взлететь он пытается, но перебиты у сокола оба крыла и раны на них кровоточащие. Тьма с трех сторон, и если поглотит кого-то из великих, снова в землю Бера придет...
Демьян кивал, не перебивая и стараясь даже не дышать, потому что глаза Тайкахе остекленели, стали неподвижными, и вещал он голосом напевным, гортанным, не прекращая зачерпывать пахнущую жухой листвой мазь из скляночек и больно вдавливать ее в какие-то точки на теле.
— Трижды кидал я кости тюленьи и вопрос задавал: откроется ли на земле Хозяина лесов еще проход в иной мир? Трижды кости сложились в знак "нет", медвежий сын.
— Точно ли это, Тайкахе? — забывшись, спросил Демьян.
— Эээх, — сердито заморгал и закрякал шаман, выходя из транса. Замер, что-то соображаяя, и продолжил промазывать едва заметный шрам на груди Бермонта, — мое дело тебе рассказать, а уж тебе решать, что делать дальше. Точно я только то сказать могу, что детей тебе поскорее надо, и побольше, медвежий сын. Может, тогда остепенишься и навстречу смерти с такой ретивостью прыгать не будешь. Хозяин Лесов степенный, обстоятельный, а Бермонты все рискуют, будто вместо твердого камня в крови то ли огонь, то ли ветер... Да и удачлив ты так, словно Инлий у тебя первопредком, сколько раз от смерти уходил...
— Разве ты не слышал истории о молодых годах Михаила Бермонта? — с улыбкой спросил Демьян. — Не скажешь сразу, кто был неистовей, он или Иоанн Рудлог.
Его величество слушал старческое ворчание шамана без гнева, почтительно, как слушал бы отца или деда. Тайкахе был вне титулов, а уж в Бермонте и вовсе оставался единственным, кто мог бы пожурить короля без оглядок на статус. И Демьян ценил это. И помнил, как после смерти отца растерянным девятнадцатилетним мальчишкой пришел за советом к Тайкахе. И вышел из яранги, не успев сказать ни слова.
"Придешь после боев", — пробурчал шаман, не вставая с места.
И Демьян пришел второй раз, победив всех линдморов, подтвердив свое право на трон и доказав, что клан Бермонт по-прежнему сильнее остальных. Пришел уже почувствовавшим вкус власти и крови побежденных. Тайкахе встретил его на входе и поклонился как сыну Хозяина Лесов и своему королю.
С тех пор Демьян пусть редко, раз в пару лет, но навещал старого шамана. Тайкахе к силам своим взывал редко, прямых советов не давал, часто разговаривал на отвлеченные темы, а то и вовсе сидел напротив и попыхивал трубкой, но всегда король выходил от него с созревшим решением.
— О Михаиле слышал, да и видел кое-что, — все так же ворчливо отозвался Тайкахе, затыкая свои баночки пробками. Его величество покрутил плечами — после шамановых притираний тело казалось наполненным силой и резвостью, как у малого медвежонка.
— Расскажешь? — полюбопытствовал Демьян, бросая взгляд на старающегося выглядеть невозмутимым и незаметным Хиля.
— Ох, медвежий сын, и зачем тебе пересказы слушать, когда ты у самого спросить можешь, — запричитал Тайкахе, хитро блеснув черными узкими глазами. — Приходи к его яблоне с детьми, если война кончится и жену вытащишь. Им тоже полезно прадеда послушать будет, и ему уважение приятно. Ну, пора мне, — он притопнул, заплясали пестрые тряпочки и кусочки меха на одеждах, мелькнул красный тряпочный браслет на запястье.
— Куда ты? — Демьян встал, прислушался к себе — больше не шатало, тело было послушным. — Не поел, не отдохнул. Будь моим гостем, Тайкахе. Сейчас меня выпишут, вместе в замок поедем.
— Нет, медвежий сын, — покачал головой Тайкахе. — Благодарю, но некогда мне прохлаждаться. У тебя своя забота, у меня своя. В тайге и людям, и зверям, и духам помощь нужна, не люблю надолго их оставлять. Скажи жене своей, пусть приезжает ко мне летом, как спать перестанет. Я люблю ее, рад буду. А теперь пора, пора...
Демьян вернулся в замок, когда до полудня оставалось еще более двух часов, и, приказав собрать военное совещание, направился во внутренний двор. Полина, растянувшись на боку и вытянув вперед лапы, мирно спала у своей любимой ели на берегу пруда, и не отреагировала ни на его появление, ни на поглаживание по холке, ни на низкое рычание с просьбой проснуться.
Демьян еще погладил ее, — на душе было тяжело, — пощекотал ее толстенькую шею и встал. Нужно было успокоить матушку и засвидетельствовать ей свое почтение. Да и дела не могли ждать.
Но леди Редьяла уже ждала его на выходе из внутреннего двора, деликатно давая возможность побыть рядом с женой. Невозмутимая и величественная, как всегда, матушка окинула его внимательным взглядом и почти незаметно с облегчением вздохнула.
— Я горжусь тем, какой у меня сын и какой король у Бермонта, — сказала она торжественно, протягивая к нему руки. Он склонился, поцеловал их. — И отец бы гордился тобой, Демьян. Мне рассказали, как ты сражался, и отец наверняка с гордостью наблюдал за тобой из небесных чертогов Великого Бера.
Демьян склонил голову, принимая похвалу, и обнял матушку.
— Спасибо, что приглядывала за Полиной, — проговорил он. Леди Редьяла стиснула его с такой силой, что стало ясно, какие переживания скрываются за ее спокойствием и невозмутимостью.
— Она не требует присмотра, — немного укоризненно сказала она. — У тебя хорошая жена, Демьян. Ответственная. Люди за это время еще больше полюбили ее. Она посещала больницы, военные части...
— Полина мне писала, — улыбнулся он. — Для нее это забава.
Леди Редьяла с сомнением покачала головой.
— Нрав у нее легкий, но к таким вещам она подходит серьезно. Но что случилось, что она перестала просыпаться?
Его величество потер лоб, поморщившись от чувства вины и злости на себя.
— Не успел вовремя вколоть иглу, матушка. Тайкахе обещал, что это поправимо и Полина снова проснется. Может, я неплохой король и боец, — проговорил он глухо, — но пока что муж из меня получается никакой. Плохой я ей муж, вот что случилось.
— Только она считает иначе, — мягко сказала леди Редьяла. — Любит тебя, Демьян. Боги, как она тебя обожает! Нам, берманам, странна и чужда такая яркость чувств, но я бы приняла ее только за то, как сильно она любит тебя. Видел бы ты, как горят ее глаза, когда она слушает о твоем детстве и юности или смотрит на твои портреты. А уж после того, что случилось на свадьбе и после, я на нее молиться готова. У тебя достойная и хорошая жена, сын. И она понимает, что ты прежде всего правитель, несешь ответственость перед страной и не можешь все время быть рядом.
-Ты утешаешь меня как мать, — снова улыбнулся Демьян.
— Конечно, — величественно кивнула леди Редьяла. — Как мать короля и как жена короля.
Военные при появлении его величества встали, поклонились — и Демьян, поглядывая на тяжелые деревянные часы на каменной стене, велел занимать свои места и начинать совещание. Отчеты зачывались один за другим, докладывали о потерях среди своих и количестве пленных, а Демьян внимательно слушал, задавал вопросы, отдавал распоряжения и при этом следил за стрелкой часов.
Пока король находился в лечебном виталистическом сне, пленных рассортировали и разместили в разных линдах. В замке шли допросы командиров иномирян — Демьяну кратко доложили о результатах и положили перед ним толстенькую папочку с подробной информацией. Вокруг закрытого королем прохода в другой мир собирали павших бермонтцев, людей и берманов, и отправляли в родные места, чтобы уже там предать огню. Трупы врагов сжигали прямо на склоне, оперативно, чтобы предупредить появление нежити: и так в стране каждый день отмечались случаи поднятия кладбищ и нападений на людей, и только самоотверженная работа служителей Триединого позволяла сдерживать нашествие восставших тварей. По окрестностям долины отлавливали и уничтожали инсектоидов, и это стало огромной проблемой, потому что разбежалось их очень много и уже приходили сообщения о том, что они появлялись у хуторов и окрестных городков, резали стада и нападали на граждан.
От внутренних проблем перешли к делам у соседей. В Йеллоувине, вопреки видениям Тайкахе, проход еще не открылся, и откроется ли, можно было только гадать. В Блакории военные продолжали удерживать северо-восток страны, но все равно отступали перед полчищами врага, пусть медленно. В Рудлоге отсутствовала королева, и куда она делась, пока было непонятно, на Севере и на Юге шли кровопролитные бои.
— Можно ожидать, — говорил докладчик, — что первой из наших соседей падет Блакория. Это при нынешней расстановке сил будет в течение месяца-двух. И как только это произойдет, отряды иномирян из Блакории скорее всего пойдут на помощь к своим на Севере Рудлога...
— А захватив Север, либо попробуют снова ударить по нам, чтобы не оставлять нас в тылу, либо двинутся на Иоаннесбург и потом, после того, как захватят его силами двух армий, все равно нападут на нас, — подытожил Демьян. — Благодарю за подробный доклад, Ульсен. Послушайте теперь меня. Видящий Тайкахе узрел, что на земле Бермонта не будет больше переходов в другой мир.
Военные возбужденно загудели.
— Но всегда остается вероятность ошибки, — продолжил Бермонт, — поэтому нельзя расслабляться. Нужно решать, что делать дальше. Окапываться ли и укреплять оборону Бермонта, помня, что если задавят соседей, нам не выстоять при всей нашей силе и доблести. Или идти на помощь соседям, чтобы уничтожить тех, кто хочет прийти к нам, на чужой территории — и при этом рисковать тем, что здесь может открыться проход, а часть армии будет за границей... — он взглянул на стену. Часы показывали без пятнадцати двенадцать, и Демьян встал.
— Продолжим после обеда, господа, — сказал он, направляясь на выход. Но у самой двери остановился, повернулся. — Ульсен, приготовь к тому времени обзор положения дел в Дармоншире.
— Дармоншире, мой король? — удивленно прорычал генерал.
— Да, — нетерпеливо рыкнул Демьян и закрыл за собой дверь.
Он спешил во внутренний двор, и каменные варронты, слившиеся со стенами, обычно сонные и медлительные, удивленно ворочали тяжелыми головами вслед сыну Хозяина Лесов, ощущая несвойственные ему волнение и страх. Демьян перед дверями перехватил женское платье из рук дожидающегося его слуги, приказал накрывать в их с Полиной покоях обед, и вышел под погодный купол.
Он очень надеялся, что обед ему не придется есть одному.
Медведица спала так же сладко, как и час назад. Но уши подрагивали, и по телу пробегала дрожь, и дыхание было поверхностным. Она вот-вот должна была проснуться. Но обернется ли?
Часы показали полдень.
— Полина, — позвал Демьян. — Полюш, просыпайся!
Медведица зашевелилась, заворчала, поворачиваясь на живот и потягиваясь. Открыла сонные звериные глаза.
— Обернись, — попросил его величество, поглаживая короткую шерстку у ее носа. Она зевнула, и Демьян рычаще повторил: — Обернись, Полина. Пожалуйста.
Медведица лениво тявкнула, игриво перехватив-прикусив его ладонь, перекатилась через голову — и превратилась в обнаженную его жену, которая потерла голубые глаза, подняла взгляд — и с визгом, от которого с елей вспорхнула стайка птиц, а к дальней стене всполошно понеслись зайцы и кабанята, прыгнула к Бермонту на шею, обхватив его руками и ногами и, конечно, уронив его в траву:
— Демьян, Демьян!
Он смеялся, сжимая ее и щурясь от полуденного солнца, бьющего в глаза — а Полина то целовала его, то в шутку кусалась и сама же хихикала от своего баловства. Прижалась губами к его губам — и он охотно ответил на ее поцелуй, а затем, увлекшись, и перевернулся вместе с ней, прижал к траве, не переставая целовать — пока не почувствовал, как она напряглась и не отпустил ее. Глаза ее были испуганными — но паника в них вспыхнула и погасла, и Полина, вздохнув, тут же снова обняла его, притянула к себе, заставив прижаться лбом ко лбу.
— Ты всех победил? — спросила она счастливым шепотом. — И вернулся ко мне?
— Да, Полюш, — сказал он, блаженно улыбаясь и чувствуя, как теплеет от ее радости у него на душе. Сел, прижимая ее к себе. Забытое платье лежало на траве, и Демьян, покосившись на него, уткнулся носом Полине в шею и расслабленно задышал.
— А почему больницей пахнет? — подозрительно принюхалась притихшая было Поля. — Демьян!
— Поцарапался во время боя, — усмехнулся Бермонт, ласково водя губами ей по шее, потом по волосам. — Не волнуйся. Подлечили меня уже, Полина. Ты знаешь, что ты три дня спала?
— Да? — она удивленно посмотрела по сторонам, словно могла найти подтверждение количеству прошедшего времени.— Почему?
— Моя вина, — тихо сказал он, и зависло в воздухе непроизнесенное виноватое "опять". — Я не успел вколоть иглу до полудня. Тайкахе помог, слава богам.
— Не успел, потому что был ранен? — уточнила Полина. Глаза ее стали серьезными, взрослыми — и сама она превратилась вдруг из смешливой девчонки в сильную дочь Красного.
— Какая разница, Поля. Не успел. Очень виноват перед тобой.
— Большая, — твердо сказала она. — Если для того, чтобы вколоть иглу, тебе нужно было во время боя отвлечься, то правильно, что ты этого не сделал. Лучше бы я осталась медведицей, чем ты бы погиб, Демьян.
— Ты все время меня оправдываешь, Поля, — проговорил он серьезно. — А должна бы сердиться.
— Я и сержусь тому, что ты позволил себя ранить — ответила она, задрав подбородок. И тут же улыбнулась широко, счастливо, залезла пальцами в его волосы и наставительно потеребила их: — Но я так рада, что ты здесь и цел, что не буду ворчать, как положено жене. Ты ведь расскажешь мне, что там было?
— Конечно, — сказал он, блаженствуя от движений ее пальцев и чувствуя себя совсем разнежившимся медведем.
— Правда, не знаю, как я восприму информацию на слух. Я уже привыкла к твоим письмам, — рассмеялась она. Смеялась Полина заразительно — и он залюбовался ею, искренней, брызжущей энергией, обнаженной.
— Ты не успеешь отвыкнуть, Поля, — не удержался, воровато ткнулся носом ей в грудь и все же потянулся за платьем, пока жена снова не закаменела от паники.
— Ты опять пойдешь воевать? — посерьезнела Пол, натягивая на себя одежду.
