Еще два часа назад лагерь сотрясла весть о крупной победе воинов Хинаи — убит был У-Шен. Рухэй уже не отступали, они почти бежали, и, если бы не воля Мэнго, можно было бы праздновать победу.

Простые солдаты Окаэры по большей части радовались — значит, в живых останутся. Радовался и Йони, позабыв, что его удача — особа не просто капризная, а весьма призрачная.

Сейчас он лежал в канаве в темноте, на окраине военного лагеря. Далекое — ночью звуки разносятся хорошо — завывание волчьей стаи не прибавляло радости, хоть и ясно было: ни один волк не сунется к такой толпе людей. Память шевельнулась каким-то не до конца отмершим куском, как всегда бывало при волчьем вое — будто бы пас когда-то в детстве скотину, и серая клыкастая тварь унесла то ли теленка, то ли товарища...

В канаве Йони очутился вовсе не по своей воле. Он, доказав в очередной раз свою невезучесть, проспорил в игре, покрыть проигрыш было нечем, и теперь обязан был принести ветку красного кустарника со склона холма. А кустарник, вот незадача, рос за линией караулов. Если его поймают — а это будет наверняка — дешево он не отделается...

Как ни странно, из лагеря удалось выбраться довольно легко, дозорные смотрели на холмы, а не себе за спину. Луна рисовала повсюду черные тени, словно указывая на множество расщелин в земле. Далеко отползти Йони не успел, услышал тихие голоса и сразу нырнул в канаву на самое дно.

Люди — их было двое — пришли со стороны сторожевой вышки, снизу подсвеченной факелом. Шагах в пяти их разговор уже не был бы слышен, но увы, Йони прятался ближе.

Господина главнокомандующего Кая он узнал сразу — его лицо, пока шел, ненадолго осветили и факел, и луна, за личность второго поручиться не смог бы. Они говорили о провинции Мелен. Йони с трудом представлял себе, где находятся эти земли, знал только, что тамошнего правителя нередко ругали за трусость, и прибавляли: мол, и спасибо за это — вся слава достанется Окаэое.

— Глава Мелен не интриган, а самый обыкновенный трус. Он только из малодушия отказал в помощи, хотя кому как не ему быть заинтересованным в крепких границах севера! А когда все же решил-таки направить людей, ему запретили, иначе знамена Мелен уже вовсю развевались бы в этих долинах. Но ему, если верны сплетни, послушание уже не поможет. Новое имя уже прозвучало. Возможно, пока мы тут болтаем, прежнего семейства нет в живых, во всяком случае, мужчин.

— Но что же они совершили настолько серьезного? — прозвучал второй голос, слегка сиплый надтреснутый, колокол; Йони узнал командира третьей ступени, среди солдат прозванного Костью-в-горле, человека весьма сурового.

— Как что? Не оказали помощь, — говорящий коротко закашлялся, скрывая то ли неуместный смех, то ли еще более неуместное недовольство.

А Йони еще больше вжался в канаву — нет бы напороться на офицеров нижнего звена, нет, везет, как утопленнику! Уж эти двое его точно не пожалеют. Такие разговоры в шатрах не ведутся не потому, что кому-то захотелось подышать свежим воздухом. И не потому, что кто-то не боится возможной стрелы.

И, кстати, поди еще докажи, что ты просто нарушитель, а не лазутчик. Он беззвучно поскуливал, не решаясь даже думать о том, что будет, если его найдут.

Ему показалось, что голоса отдаляются — но нет, они вновь зазвучали рядом. От надтреснутого звука над ухом Йони едва не подпрыгнул.

— Генерал Таэна снова обрел свою звезду. Казалось бы, сами Небеса от него отвернулись, ан нет...

— Нам не простят, — заговорил Кая. — Вместо того, чтобы явиться на выручку неудачнику, допустившему войну в своем доме, мы приходим, считай, к его победе, одержанной против силы намного большей, и топчемся на задворках, тратя уйму средств на солдат.

— Но уж в его победах-то мы не виноваты, — возразил Кость.

— Зато виноваты в своем недавнем провале... ну и Столица и Золотой Трон не будут разбираться, кто за что отвечал. Пожелания были обозначены четко. Мне моя семья еще дорога...

— Жаль, что он так глуп... хотел бы его в союзниках, — сказал Кость. — Ну что делать.

Йони, хоть разговор и велся вполголоса, поразила смесь злобы и сожаления в этих словах. Но он не задумался о причинах, дрожа от страха за свою шкуру. Снова завыли волки, россыпью взлетели и покатились звуки по черным холмам.

Двое ушли, и Йони пополз обратно в лагерь, забыв про ветку и проигрыш. Лучше считаться трусом, чем расстаться с головой — и это в лучшем случае.

На сей раз удача была к нему благосклонна, лишь десятник отловил возле палаток, за отсутствие выругав последними словами и отвесив затрещину. Жизнь продолжалась.

Рииши куда-то пропал, в Осорэи не появлялся, и расспросить о нем было некого — родня Дома Нара и верные люди, словно журавли осенью, сорвались с мест и обосновались, видимо, в загородных поместьях. Полжизни потратишь, пока все обойдешь...

Пропуска на воротах в Осорэи — она вошла через западные, Лазуритовые — проверяли куда строже обычного. Ее пропуском снабдили люди Макори, но и без того Лайэнэ узнал командир стражников, даже соизволил улыбнуться и милостиво кивнуть.

Флагов со знаком Рыси Таэна не было на стенах и над воротами. Город выглядел притихшим и перепуганным, не то время, чтобы рьяно кого-то искать.

Слуги, видно, Лайэнэ уже похоронили, и теперь не помнили себя от радости. Устроили для нее целый пир. Да и она обрадовалась дому настолько, что, окажись все иначе, больше носа бы отсюда не высунула еще долго. Расспрашивала, позабыв об усталости: ей пересказали все сплетни, какие могли. От души пожалела господина Айю, хороший был человек. О нем и еще нескольких зажгла черные свечи перед статуэткой Заступницы.

Но Рииши, похоже, был жив, его смерть не сумели бы скрыть.

А она опять в тупике; рано или поздно отыщет, скорее всего, но очень уж пугает сейчас слово "поздно".

Полночи Лайэнэ сидела над картой окрестностей Осорэи в компании двух сведущих слуг, и они все вместе гадали, куда могли переместиться верные Нара семейства. Что-то удобное для обороны, просторное...

— Бесполезно это, госпожа, — сказал слуга, когда вдали на улице кличем отмерили самое глухое ночное время. — Тут люди поопытней вас решали. Если б так просто...

— А где сейчас госпожа Майэрин Аэмара? Бывшая, — поправилась Лайэнэ.

— Вместе с мужем, наверное, где же ей быть?

— А вот это вовсе не очевидно...

Домашние намекнули Лайэнэ, что деньги-то на исходе, и ею тут уже интересовались не раз и не два, встретиться бы с ними, поправить свое положение.

— Продайте что-нибудь, — откликнулась она, — У меня много всяческой ерунды.

— Да это уж край, вещи распродавать! — возмутилась самая старшая из служанок. — Будто вам уже под пятьдесят и поклонников днем с огнем не сыскать!

— Мне некогда, — кратко ответила молодая женщина.

— Опять сорветесь неизвестно куда? Берегитесь, не те времена...

— Сперва я сорвусь в гости к госпоже Майэрин, если она согласится принять. А там... посмотрим.

Долго думала, как одеться. Поскромнее — внушить подозрение, а то и презрение. Поизящней... может выйти неловко. Остановилась на темно-синем шелке с вышитыми белым стрекозами, и бледно-голубом нижнем платье. Вышла довольно солидная дама, с такой о делах беседовать. Только какие дела могут быть у семнадцатилетней юной женщины, привыкшей к четырем стенам и роскоши? А ведь снова придется гадать, кем представиться, чтобы приняли и после не было сплетен.

Домочадцы отпускали ее, чуть не рыдая в голос. Почему-то вбили себе в головы, что третья отлучка госпожи станет последней, и не в лучшем смысле этого слова. Даже заверения, что, если ее признают пропавшей официально, дом и все его содержимое достанутся им как наследникам, не помогли.

— Хоть одного или одну из нас возьмите с собой! — умоляли слуги, но она была непреклонна. Чем меньше людей будут знать о ее делах, тем лучше. Ведь может снова попасть в недобрые руки. Да хоть к тому же Макори — ее он, может, и снова не тронет, а вот простую прислугу не пожалеет.

На сей раз дороги почти не заметила. Смешно и подумать, недавно одолеть расстояние до Храмовой Лощины казалось чуть ли не подвигом. Скоро верхом скакать научится. А что, бывали и такие среди ее товарок...

Разыскать девушку особого труда не составило, среди слуг Аэмара нужные люди были, а примерная дочь о себе доложила. Час за часом покачиваясь в тесноватом плетеном коробе, который влекла по булыжникам лошадка, Лайэнэ успела обдумать, что и как скажет. Назвалась приезжей из дальнего округа, знакомой матери Майэрин; если дорога путницы идет мимо, почему бы не заглянуть к старшей дочери, расспросить, как дела у семьи?

Над входом в покои, где Майэрин ее приняла, висели золотые колокольчики, пришитые к занавеске. Так любили украшать комнату молодые незамужние девушки; видно, хозяйка еще не свыклась со своим новым статусом.

Да... незамужние девушки из знатных семей не то чтобы сидят взаперти, но появляются на людях очень редко. Где могла бы увидеть Майэрин? Когда та проезжала в носилках по городу, или во время праздника в городском саду, среди подруг и сопровождающих женщин. Девушка посмелее могла появиться и на рынке, в дорогой лавке.

Но нет, нигде не встречала. Лицо незнакомое, и нет в нем ничего от полных жизни Тори и Кайто Аэмара.

А ведь любопытно было! Вот она, неяркая птичка, связавшая два сильных Дома. Про остальное рано еще говорить, сложится или не сложится у пары семейная жизнь. Глаза у девочки умные... и настороженные. Видно, не только Лайэнэ хочется рассмотреть Майэрин, но и наоборот. Держится более учтиво, чем можно было ожидать, и очень прохладно. Интересно, знает ли она? И на чьей она стороне в противостоянии Домов?

Перед Майэрин, конечно, пришлось открыться, но лишь намеком рассказать о цели визита. Голосом Лайэнэ пользовалась, как струнами своего ахи — и сейчас выбирала самое искреннее звучание, самое безобидное, чтобы и понравиться, и не вызвать ревности.

— Я не могу раскрыть чужую тайну, хотя, несомненно, вам доверяю. Это дело большой важности, а господин Нара мне известен как человек высокой честности и сторонник мирных решений. Очень важно его найти...

— Мне нечего вам сказать, я, как видите, живу в глуши у родни и плохо знаю о том, что творится за этими стенами, — голос, как талая вода. Держится прямо, слегка надменно... а ведь на лбу у нее написано, что обычно добрая, мягкая.

— Возможно, речь идет о жизни... причастных к Дому Таэна.

— В таком случае очень жаль.

— Благодарю, что уделили время, — Лайэнэ слегка поклонилась и направилась к выходу. Вероятно, Майэрин и в самом деле не знает ничего — кто о важных делах рассказывает домашней юной девочке? — но она и рада ничего не сказать. И не потому, что опасается -все куда проще.

Это настолько... наивно, Лайэнэ умилилась бы, только в другие дни. И шевелился под сердцем червячок — точно ли молодая жена Рииши совсем уж в полном неведении, или могла дать хотя бы намек? Но не захотела?

Что делать теперь, было и вовсе неясно.

Или сдаться, вернуться домой, играть, петь, развлекать богатых поклонников, поправляя свое материальное состояние и теша самолюбие, свое и чужое... или искать дальше.

Продолговатые листья оказались приятно-кислыми на вкус; значит, Нээле не ошиблась, именно их как-то принесли на монастырскую кухню. Листья, горячие, нагретые солнцем, покрывали весь пригорок, пристраивайся и пасись, как лошадка или коза. Делать больше нечего было, только ждать — Энори сказал, что выяснит дорогу, по которой пойдет отряд, чтобы вывести девушку прямо к ним. Но ушел и исчез, часа два, наверное, прошло, а он все не возвращался.

Нээле и не радовалась, и не беспокоилась, пастись навроде домашней скотинки было самое то. Напряжение последних нескольких дней перелилось через край и опрокинуло саму лодку. Мертвая женщина больше не могла угрожать, а Энори придет рано или поздно. Можно и поспать на пригорке, под солнышком, вдыхая запах горячих травы и земли. Попробовала было ощутить какое-нибудь предвидение, но внутри было пусто и глухо. Она не стала ни все слышащими корнями травы, ни все видящим ветром — как и была, осталась бесполезным человеческим телом. После нескольких попыток сдалась.

Может, она и впрямь задремала, и чей-то плач невдалеке просто почудился. Не то детский голос, не то звериный. Совсем рядом, только пробраться через кустарник, гущу папоротника и небольшие залежи бурелома. Суконная юбка порвана в нескольких местах, да и на рукаве кофты дыра — разодрала, убегая от тори-ай, — и все равно осторожней пыталась идти, не зацепиться снова за что-нибудь.

Потом птица перед глазами порхнула, на миг туманная полоса встала перед глазами. И вот все как раньше, но шаг за шагом яснее — тропка не та, и даже вовсе не тропка, а лишь небольшая узкая прогалинка, случайно возникшая.

Сердце подсказывало идти туда, но сердце у нее было глупое, она давно поняла. Голова тоже глупая, и не решать бы Нээле ничего, а сидеть на пригорке и ждать. Но потеряно направление, остается идти, куда вроде бы тянет, а то больно уж неуютно стоять в этих зарослях. Страха так и не испытала; солнце, хоть загороженное ветвями, все же угадывалось, да и высоко еще было. Пошла примерно туда, куда раньше указал Энори — как раз прогалинка удобная туда смотрит.

Если верно поняла, воины Сосновой в той стороне... а неверно — бояться нечего, полдень, а Энори ее следа уж точно не потеряет.

Никого не осталось, но А-Юй смог ускользнуть. Он умел становиться тенью среди теней, лягушкой на болотной кочке, булыжником в каменной кладке. Он мог бы пойти к шаману в ученики, большая честь — но не захотел. Вэй-Ши ценил его, но именно поэтому не с собой взял, а позволил вести часть своего отряда. И они хорошо шли, запутали следы, и знали — если остальные и сгинут, люди рядом с А-Юем доберутся до севера. А там — почему бы и нет? — и до своего войска.

Но потом карта пропала, и А-Юй был уверен, что видел в ночи знакомый силуэт. Мельком, но хватило ему. Сперва исчез проводник, а потом и карта пропала, и некому было ее похитить, кроме него, тоже тени. Просто враг убил бы хоть одного из рухэй. А этот забрал обратно свой дар — и после этого отряд заблудился. Хоть и помнил А-Юй карту, не стало толку от той памяти, будто рисунок другим подменили. И пришлось уже оставлять следы — пару раз набредали то на стоянку охотников, то на деревню.

Теперь А-Юй лежал среди папоротников, вдыхая острый запах стеблей и сырой земли, и ждал, пока искавшие его пройдут мимо. Пока спасло то, что его хотели не просто убить, а непременно взять живым — он был единственным уцелевшим, и мог многое рассказать. Его уже поймали недавно. Только веревки оказались непрочными, а может, помогли амулеты, которыми он под кожаной курткой был увешан, как елка шишками. Он сбежал, и теперь его искали. Он видел железные бляхи на их доспехах, слышал звяканье металла и чужую речь. Давно рассвело, но деревья здесь клонилось одно к другому, не давая лучам проникать вниз свободно. Солдаты были везде, но не замечали моховую кочку, лягушку, обломок опавшего ствола, которыми стал А-Юй.