— Огненная Магия! — величественно заявила Аделаида Егоровна. — Мы изучаем верования, так или иначе связанные с огнем; волшебных существ, для которых огонь — привычное место обитания — саламандр, например, или побочный продукт жизнедеятельности, как у драконов. Огонь — самое прекрасное, что только мог создать мир. Огонь лечит, огонь очищает, огонь освящает...

А так же калечит, сжигает, уничтожает...

— Хотя, конечно, любой преподаватель так говорит о своем предмете, — самокритично заметила Аделаида Егоровна. — У студентов бывают ярко выраженные склонности к той или иной стихии, как и к обычным школьным предметам. Вот что, например, тебе нравится в школе?

— Ну, литература, история, иностранные языки...

— Гуманитарная направленность.

— ...алгебра.

Аделаида Егоровна на этот раз промолчала.

— Ты умеешь медитировать?

— Это когда надо говорить 'ом-мм'? Нет, не умею.

Учительница вздохнула с досадой.

— Медитация — расслабление, освобождение сознания от лишних мыслей и эмоций. Смотри на пламя свечи, рассматривай его в деталях, любуйся им — до тех пор, пока оно не заслонит собой всю комнату. Приступай.

— Зачем?

— Затем, что это твое практическое задание на сегодняшний урок! — гаркнула Аделаида Егоровна. — Так, парочка Иван-Амико, доигрались, я иду к вам!

Агата вздохнула и уставилась на свечку...

— Я просила расслабиться, а не засыпать!

Трубный голос Горыновны прозвучал одновременно со звонком с урока — очень громкий и неожиданный двойной будильник. Агата подскочила, едва не упав с неустойчивого стула.

— На сегодня все. Домашнее задание — пятнадцать минут медитации перед сном.

Зачем? Ведь сегодня ее уже заберут домой. Народ радостно валил в коридор из темного кабинета. Агата, выйдя, сощурилась на слишком яркий дневной свет. Одноклассники (недолго же они ими пробыли!) стояли группками, поглядывая на нее и шушукаясь. Агата только теперь увидела, что Огненной Магией занимаются интернатовцы самых разных возрастов — одному, наверно, было вообще лет семь. Видно, на таких уроках нет разделения по возрасту.

Нерешительно подошла Стефи.

— Идем? Следующее Волшебное Домоводство.

— Не пойду я никуда, — Агата независимо поддернула сумку. — Где здесь можно позвонить?

— Через коридор налево в вестибюле есть телефон-автомат. А...

— Пока! — сказала Агата громко — всем сразу. Стараясь держаться как можно прямее и независимей, промаршировала по коридору, свернула за угол и только тут замедлила шаг. Заявление Горыновны, что она, незаметно для самой себя, лишилась собственной магии, да еще и обманом проникла в элитный столичный интернат, так ее оглушило, что главное было не разрыдаться у всех на глазах. Да чихать она на этот интернат хотела! Она сюда не просилась! Сейчас позвонит бабушке, та ее заберет — и до свидания!

Точнее — прощайте.

После Котла Агата сначала не верила, что у нее появилась магические способности, потом возмущалась, что она не просила и ее не спросили, потом... привыкла и даже начала потихоньку пробовать — хотя, конечно, ничего у нее не получалось. Но Лем так увлекательно говорил о магии: как она меняет восприятие мира. Ничего такого... волшебного Агата не ощущала, просто временами видела все яснее и ярче: ну, как иногда моргнешь — и кажется, что нет у тебя никакой близорукости...

Так что сейчас с одной стороны она чувствовала огромное облегчение, с другой... с другой сердце щипал какой-то червяк. Ведь она могла стать... ну, не такой великой волшебницей, как мама... да вообще, не такой, конечно! Или как бабушка... Но что-то бы она умела — такое, что отличало ее от остальных, делало сильнее, независимей. Значительней.

Агата встряхнула головой и ускорила шаг. Вот еще! Не получилось — ну и ладно! Зря только из Светлогорска сорвались. Если оставаться здесь, в столице, надо теперь другую школу искать. Как-то там все сложится...

Телефон звонил бесплатно. Агата дождалась делового 'да?' и выдохнула:

— Бабушка, забери меня отсюда! Нет у меня никакой магии!

'Военный совет' собрался в кабинете директора: сам Божевич, Агата, бабушка, Шрюдер и еще двое мужчин — эксперты, представил их глава СКМ. Один долго и тщательно обследовал Агату — сначала с помощью маг-приборов, потом просто как врач. Смерил давление, прослушал сердце и легкие, залез в рот, постучал по коленкам, спросил, когда были последние месячные (это-то еще зачем?!). Объявил то, что Агата и без него знала:

— Легкая форма дистонии, пониженное давление, анемия. Никаких следов магии.

Второй эксперт — бритый налысо, в каком-то сером балахоне — вообще все время молчал и смотрел в пол, зажав между колен руки. Бабушка вполголоса переругивалась с Шрюдером:

— Я говорила вам? Говорила? Не надо было выдергивать ее из привычной среды. У девочки шок!

— Этот 'шок' никоим, ни-ко-им образом не объясняет исчезновение магии! И какого масштаба магии!

Агата сидела на широком подоконнике. Смотрела вниз, в парк, где гуляли интернатовцы. Ну пропала магия и пропала. Как там говорится: бог дал, бог взял? Где ее теперь найдешь?

— ...Келдыш... — услышала она краем уха и насторожилась.

— А что Келдыш? — переспросил Шрюдер.

— Помните, он говорил: 'захочет ли Агата всем этим заниматься?'

Он все-таки говорил о ней! Он единственный, наверное, понял ее реакцию на внезапный... дар. Даже бабушка считает, что она ведет себя, как капризный ребенок...

Второй эксперт поднял голову, впервые показывая, что внимательно слушает. Агата увидела его глаза и внутренне отшатнулась — они напомнили ей глаза Слухача. Бесконечные темные тоннели... Мужчина вновь уставился в пол.

Шрюдер отбросил всякую дипломатию и говорил теперь с нормальной громкостью:

— Лидия, вы что, считаете, ваша внучка решила игнорировать свой дар — и потому он у нее исчез? Магию такого уровня нельзя ни проигнорировать, ни уничтожить...

— Почему же? — ядовито заметила Лидия. — Последним вы занимались, и весьма успешно!

Шрюдер очень длинно и переливчато вздохнул-выдохнул. Директор, тихонько сидевший за своим столом, спросил жалобно:

— А можно поконкретней? Девочка все-таки остается в интернате или нет?

— Да! — одновременно рявкнули на него Лидия и Шрюдер. Агата сползла с подоконника. Такого она не ожидала.

— А зачем мне теперь здесь оставаться?

Никто не обратил на нее внимания.

— И что я должен сказать учителям?

— Воля ваша, — ворчал эксперт-врач, упаковывая инструменты в сумку, — но если бы кто-нибудь меня послушал, я бы посоветовал домашнюю обстановку...

— Скажете, что это не их — и даже не ваше — дело. Пусть обращаются с ней как с начинающей. Давать теорию — просто теорию!

— Да зачем мне здесь оставаться?!

— Будто вы не знаете моих преподавателей! У каждого свой характер, своя профессиональная спесь...

— Антон, Антон, вы тоже закончили Академию! С отличием, насколько я помню! Вы уже добрый десяток лет сохраняете интернат в целости-сохранности... относительной... невзирая на банду несовершеннолетних волшебников и шизоидных преподавателей...

— Да я их боюсь до смерти!

— Не собираюсь я здесь оставаться!

— ...режим дня, умеренные физические нагрузки, витаминотерапия — и лишь потом — щадящий режим обучения...

— В конце концов, если преподаватели не угомонятся, посылайте их ко мне в СКМ!

— Думаете, их это испугает?

— Генрих, но ведь мы собирались сохранить все в тайне, насколько долго возможно!

— Тогда надо придумать другую мало-мальски правдоподобную легенду! Никто, ну никто не ожидал, что ваша внучка вот так запросто возьмет и... пошлет свою магию псу под хвост!

— Не смейте так говорить о моей внучке!

— Да не хочу я здесь оставаться!

— Господа... мадам... давайте успокоимся и обсудим все еще раз. Нам всем нелегко приходится, но надо же что-то, в конце концов, решать!

— Мерцающая магия.

Как ни странно, в общем гвалте его услышали все. Обернулись к поднявшемуся с кресла второму эксперту. Тот смотрел на свои сложенные на животе руки.

— Что-что, Андрэ? — переспросил Шрюдер нормальным голосом.

— Мерцающая магия, — повторил тот. — Очень редкий феномен, но прецедент уже был.

— И что... как с этим бороться?

— Не надо с этим бороться. Надо продолжать жить, заниматься, как предложил Генрих, теорией, пробовать практику, не отчаиваться, и ждать. Магия будет возвращаться — возможно, в самые неподходящие моменты, но все чаще и чаще... Пока не останется навсегда, — он повернулся к Агате, по-прежнему не поднимая глаз. — К твоему сожалению, как я понимаю. Теперь — прошу меня извинить. Надо еще поработать с источниками, отыскать рекомендации. Через два дня я предоставлю доклад, Генрих. Агата Мортимер, был счастлив познакомиться.

А они и не знакомились.

Его белая рука потянулась к ней. И опустилась, прикрывшись длинным рукавом балахона.

— До свидания всем.

После его ухода воцарилась тишина. Агата заметила, что маги стараются не смотреть друг на друга. Божевич осторожно кашлянул:

— Вот такой вот неожиданный финал... Генрих, кого вы приведете ко мне учиться в следующий раз? Живого дракона?

— Конечно, живого, зачем вам дохлый, — буркнула Агата.

— Агата!

— Бабушка?!

— Итак! Итак, разрабатываем удобоваримую версию для преподавателей, — Шрюдер деловито потер руки. — Девочка может идти?

— Да, конечно, — Божевич обратился к Агате — голосом таким сладким, что ей даже противно стало. — Иди в столовую, Агата. Сегодня очень вкусный ужин.

— Но я не хочу здесь оставаться... — пробормотала Агата безнадежно. Все дружно притворились, что не слышат. Она медленно побрела к двери. Постояла и повернулась.

— А что мне сказать ученикам?

— Ученикам? — удивился Шрюдер и посмотрел на Антона. Тот закряхтел, опять пригладил свой 'ежик'.

— А что вы так удивляетесь? — с вызовом спросила Агата. — Преподавателей я всегда могу отослать к вам. А с учениками буду общаться круглые сутки. Что я должна им сказать? Или мне глухонемой притвориться?

Трое взрослых переглянулись. Бабушка вздохнула:

— Пока иди поужинай. Часов в десять позвонишь мне домой, я тебя проинструктирую. И... не расстраивайся ты так, Агатка.

— До свидания, — буркнула та и очень осторожно, чтобы от души не хлопнуть, прикрыла за собой дверь.

Агата сидела на бетонном парапете высокой металлической ограды, окружавшей интернат. Солнце садилось, спина и попа начали мерзнуть, но идти в корпус не хотелось. На ужин она припоздала и ела в просторной столовой одна. А в спальне — уверена — на нее накинется с расспросами Стефани. Да еще и с подружками. Может, просидеть здесь до самой поздней ночи, а потом прокрасться в комнату и сразу лечь спать?

Где-то рядом за деревьями мальчишки играли в футбол. Смеялись девочки. Агата вздохнула и поглядела на закатное небо.

С неба летел мяч. Бац! Ударился о землю прямо перед ней, подпрыгнул невысоко и откатился в траву. За деревьями восторженно взревели. Кто-то из футболистов отличился...Через полминуты она увидела — какой именно футболист. Рыская взглядом по траве, к ней ленивой трусцой бежал Димитров. Агата легонько толкнула мяч ему навстречу. На Димитрове была пятнистая от пота красная майка, спортивные трусы — и все те же увесистые массивные ботинки. Если таким на ногу наступит — сразу выведет противников из игры!

Парень остановился перед ней, подпинывая мяч то одной, то другой ногой попеременке. Сказал, не поднимая головы:

— А ты у нас, оказывается, Огненная Ведьма?

Исподлобья глянул очень темными глазами из-под темных взлохмаченных кудрявых волос. Агата ответила ему безразличным (как она надеялась) взглядом. Димитров помолчал и решил почему-то пояснить:

— Я тут самый сильный по Огню.

Опять помолчал. Подкинул мяч и начал отбивать его о землю. Стрельнул взглядом в Агату.

— Был. До тебя.

Нет, зря она здесь сидела. Надо было найти самый укромный уголок школы... и там повеситься.

— Ну, все сказал? — Агата поднялась. Димитров почему-то растерялся.

— Все...

Он был ниже ее ростом. Широкий и крепкий, как медведь. Симпатичный даже такой медвежонок...

— Тогда до свидания! — и Агата пошла перепрятываться.

— На 'огнёвке' же все огнеупорным средством обработано! — говорил ей в спину Димитров. — И мантии рабочие тоже! Как ты смогла поджечь Горыновну?

Ногам Агаты словно кто-то скомандовал: 'На месте, ать-два! Кругом!'

— Что-о?!

Димитров смотрел исподлобья, сжав кулачищи. Забытый мяч валялся на траве.

— Ну скажи, жалко тебе, что ли?

— Я ее подожгла?

— Ну не я же!

Агата действительно онемела. Просто смотрела, моргала и молчала. Димитров опять засмущался, взъерошил и без того лохматые волосы.

— Ну ладно, там мяч ждут... (За деревьями скандировали: 'Ди-ми-тров! Ди-ми-тров!'). Потом, да?

Агата машинально кивнула, не понимая, на что соглашается. Димитров подхватил мяч и потрусил на поле.

— Эй! — окликнула его Агата. Как, кстати, его зовут? Все Димитров да Димитров... Тот оглянулся, приостанавливаясь. — А почему ты не сказал ей... Горыновне? Или директору?

Тот махнул рукой.

— А кто бы поверил? Раз она заявила, что у тебя магии нет... Все думают на меня по привычке. А я-то знаю, что ничего не делал!

Агата тупо пялилась на деревья, за которыми скрылся Димитров. Но она ведь тоже ничего не делала! Попыталась вспомнить, как и что происходило. Вот Горыновна говорит про Слухача, Агата взвивается, разворачивается и...

И мантия на учительнице вспыхивает.

Агата схватилась за живот и села. На корточки. 'Магия будет возвращаться в самые неподходящие моменты'.

Она же запросто могла сжечь человека!

И даже не понять этого.

— Пирокинез, — учительским голосом вещала Стефи, шастая по комнате в хорошеньком ночном комплекте — коротенькой полупрозрачной черной маечке с розочками и штанишках с кружевами, — это способность, которой обладают в основном дети и подростки.

А я еще подросток? Агата поплотнее куталась в одеяло, чтобы Стефи не видела ее простенького хэбэшного белья.

— ...они сами не понимают, что делают. И даже не знают, что это делают они...

Ну точь-в-точь про меня...

— Знаешь, какой Димитров был, когда приехал сюда? Злой, как черт! Жег, что ни попадя. Правда, людей до сих пор еще не поджигал. — Стефи хихикнула. — Видала лицо Горыновны?

Агата плотнее сжала губы. Сказать? Промолчать?

— А почему ты будешь изучать одну теорию?

— Ну... уже конец учебного года. Решили, не стоит начинать. Я огляжусь пока. А с первого сентября уже буду нагонять.

— И ты совсем-совсем ничего не умеешь?

Агата помотала головой.

— Ой, странно как...

Не привыкать к странностям: странные родители, странная магия... Стефи как будто подслушала ее мысли.

— А твои папа с мамой тоже волшебники?

— Да. Только они давно умерли.