Непрощенные...

— Никакой ты не сержант, Василий Кузьмич Волков! Сержанты так не воюют. Слишком хорошо осведомлен о тактике действий немецких войск, особенно — танковых. Откуда? Даже я такого не знаю. Это, во-первых. Во-вторых, твоя... ваша речь, манеры выдают человека с высшим образованием, причем, скорее всего, военным. Я окончил Александровское военное училище до революции, впоследствии — Академию Генерального штаба, так что разбираюсь. И не надо историй о вашем разжаловании!

— Вы знаете?

— В полку есть особый отдел! — пожал плечами Кутепов. — Всех, выходящих из окружения, проверяют, ваша группа — не исключение. В силу обстоятельств вашего появления здесь допрашивать вас не стали, но с людьми поговорили...

"Коля! — понял я. — Больше некому. Его и за язык тянуть не нужно".

— Историю о том, как воевали в Испании, где командовали ротой, и были разжалованы за некрасивый проступок, можете рассказывать дамам — им такие нравятся. В армии такого быть не могло. Вас бы просто выгнали — и все! К тому же после Испании были Польша, Франция. Из ваших обмолвок я понял: вы знаете историю тех кампаний, причем, неплохо. Спрашивается, откуда? Учились в академии Генштаба? Так сержантов туда не берут... А ваше странное: "Служу России!" Так что, Василий Кузьмич, давайте. Раскрывайте карты, пока не позвал особиста!

— Разоблачиться перед партией?

— Сначала передо мной! — он не принял шутки. — Или считаете: недостоин?

— Все равно не поверите.

— Я постараюсь, — заверил он и уже открыто ладонь на рукоятку нагана положил.

— Желаете историй? Их есть у меня. Слушайте. Я, действительно, командовал танковой ротой и был разжалован. Только случилось это в другой стране, через шестьдесят с лишним лет от этого времени...

* * *

Ильяс.

Утром Олег был хмур, зол и неразговорчив. Видимо, переживал разлуку с радисткой. Вчера они при расставании друг друга глазами ели. Если бы не вызов к полковнику, вполне могли б и поисками укромного местечка заняться. Теперь только эсэмэсками и пообщаются. Хотя, какие тут эсэмэски? Письма бумажные, треугольником сложенные. "Пи-и-и-исьма, письма лично на почту ношу..."

Волков зыркнул исподлобья и все фривольное настроение сдуло.

— Что случилось?

— Раскусил меня полковник.

— Что именно?

— Все... Я ему рассказал.

— Что?

— Про будущее, откуда мы взялись.

Ильяс присел. Ситуация...

— Он... поверил?

— Выглядел озадаченным. Сказал, чтоб я свои замечания по тактике ему передал. И все, что вспомню полезного.

— А что помнишь?

Олег сверкнул глазами:

— Я не с колхозного трактора в армию попал. Учился.

— И, конечно, помнишь все: даты, имена военачальников немецких и наших, номера частей?

Рыжий потер переносицу.

— Я тебе что — Гугл? Конечно, нет.

— Тогда что рассказывал?

— Общее течение войны, примерные даты и места сражений, таких как Сталинград и Курская дуга, я знаю. Про них и говорил. Еще про танки новые немецкие, которые они выпускать станут, вспомнил.

— "Тигры"?

— И "Пантеры".

— До них еще дожить надо.

— Он не очень расспрашивал. Датой окончания войны поинтересовался сразу. Как узнал, что через четыре года, погрустнел.

— Хм... И что дальше?

— Не знаю. Пока я заметки про тактику танкового боя передам. Будет время, все, что вспомню, на бумаге изложу.

— Вижу, что "эффект бабочки" тебя не волнует?

— Это, когда, наступив на бабочку в прошлом, можно в будущем президента поменять?

— Угу.

— Да похрен мне все президенты! Если мы тут сотню-другую тысяч наших ребят сбережем, то похрен все бабочки! Мы с тобой не насекомое с крылышками — танковый батальон немцев на тот свет отправили. Или думаешь, без нас Паляница и Волков так бы воевали?

Ильяс пожал плечами. Олег поднял указательный палец:

— Вот.

— Тогда ты не с того начал. Надо не про танки, а про атомную бомбу говорить. И про то, как Сталин умрет в 1953 году.

— А как он умрет?

— Говорят, что кто-то из ближних отравил — Молотов или даже Берия.

— Ага, помню такое... Но про это пока умолчу.

— Думаешь, тебя не заставят вспомнить?

— Хм...

Олег склонился над пачкой исписанных листов, торопливо строча.

...Через два часа Ильяса вызвал Кутепов.

Полковник был хмурый. На столе перед ним лежала пачка рукописных листов. Ильяс узнал почерк Вигуры.

— Что вы можете сказать о товарище Волкове, лейтенант?

— Надежный товарищ, отличный танкист с нестандартным подходом. Верен делу партии. К сожалению, несколько контузий слегка помутили его рассудок.

— Что?!.

— Мы постоянно в боях, под нами два танка сгорело. Немцы много в нас стреляли, были прямые попадания. Когда болванка врезается в башню, это как молотом по голове... Товарища Волкова два раза ранило, он неоднократно ударялся головой. На исполнении обязанностей это не сказывается, но в обычных разговорах он немного чудит.

Полковник подался вперед, кулаки его сжались.

— Чудит? И только? А его идеи про... О развитии танковой мысли вы знаете?

— Его идеи танковых засад мы опробовали на практике — отлично получилось.

— А про... перспективы немецких танков, слышали?

— Да. Думаю, что опыт развития танкостроения подтверждает его предположения.

Кутепов задумался.

— Хм... Он еще много чего изложил. И...

Ильяс молчал, полковник тоже умолк на какое-то время.

— Разрешите обратиться?

— Разрешаю.

— Товарищ полковник, вы не смотрите, что лейтенант Волков иногда фантазирует, в бою это никак не проявляется.

— Фантазирует, говоришь?

— Да.

— Контузии, ранения, фантазии... Хм...

Он начал перебирать стопку на столе, снова перечитывая некоторые места.

— Хм... Возможно, это объясняет... Но...

Полковник снова вернулся к стопке. Отложил несколько листиков, провел ладонью по подбородку.

— Да, это объясняет многое...

Ильяс ждал.

Через минуту пять Кутепов поднял глаза на лейтенанта:

— Вы можете идти, товарищ!

— Слушаюсь!

* * *

Около замаскированного танка экипаж и ребята Горовцова рыли землянку и капонир.

— Ну, как сходил? — Олег был хмур.

— Нормально. Тебя почти отмазал.

— Отмазал? От чего?

— От перспективы провести ближайшие годы запертым в камере. От жизни под присмотром десятка психологов и дюжины агентов.

— Что?

— Я сказал Кутепову, что все твои откровения — результат многочисленных контузий, от которых у тебя повредился разум.

Лицо Волкова вспыхнуло кумачом.

— Что-то не так?

— Зачем ты это сделал? — Олег цедил сквозь зубы. — Мне же теперь не поверят!

— Тебе так и так не поверят. Ты — не мессия. Все твои идеи будут проверять, ждать подтверждения фактам.

— Но, ведь, так и будет!

— Ты уверен, что именно так? А если после того, как мы поменяем тактику танкового боя, немцы сосредоточат усилия не на "Тиграх" и "Пантерах", а на дешевизне и поточности производства? А потом напрягутся и выдадут свой "Т-34"? У них он получится лучше нашего. Ты уже меняешь мир. Все, что ты предсказываешь, может не сбыться.

К ним начали подтягиваться бойцы, и оба умолкли. Только Ильяс ловил на себе возмущенные взгляды Олега.

Позже они выбрались на опушку и продолжили разговор.

— Без меня эти идеи внедрятся позже, — гнул свое Олег. — Людей зря потеряем!

— А ты подавай рацпредложения! Не как носитель единственно верного знания, а рационализатор из масс.

— Так меня не послушают.

— Будешь дело предлагать, послушают.

Олег покачал головой:

— Зачем ты так? Перед хорошим человеком позоришь, дело тормозишь?

Ильяс присел к на траву.

— Ты мне должен. Должен, должен — сам говорил. Так вот, поверь мне хотя бы ради этого долга — не надо пока играть в супер-мозг. Выдавай идеи постепенно, по одной. Начни с тактики танковых боев, а, как внедрят, изложи видение немецких разработок. Про то, что мы не готовы к утрате качественного превосходства. Пусть новую пушку к Т-34 уже сейчас лепят.

Олег скрипел зубами и мотал головой.

— Поверь. Тебе же лучше делаю.

— Это не мне надо! Стране!

— И стране тоже лучше! Нет ничего хуже абсолютного знания. Толпа, бредущая за поводырем, которым ты собираешься стать, становится толпой слепцов! Ты попадешь в тему, и люди перестанут искать. Они станут ждать твоих слов, но мир будет меняться, и ты начнешь отставать. Кроме того, ты убьешь кучу разработок только потому, что не помнишь о них.

— Чего?

— Все на изготовление атомной бомбы? Так?

Олег кивнул.

— Значит, снимут ученых с проектов новых истребителей, самоходок, автоматов. А там, смотришь, и атомная бомба, почти сделанная, очень пригодится своим новым арийским хозяевам — ты этого хочешь?

— Не передергивай!

— Я просто описываю перспективы.

— Хреновые перспективы.

— Хреновые. Потому что свои идеи внедряет тот, кто в производственной структуре страны не петрит!

— Я?!

— А кто?

Волков выругался и отошел, зашарил по карманам, вытащил смятую пачку папирос, закурил и тут же закашлялся:

— Черт! Бросил же почти!

Ильяс молчал.

Олег выплюнул папиросу на землю, придавил ее каблуком:

— Хрен с тобой. Может, ты и прав.

Он повернулся к собеседнику, помолчал и подвел черту:

— Но свои идеи я двигать буду.

— Двигай! Только не надо дудеть на углах, что ты из будущего и тебе известно все.

Олег помолчал и нехотя пообещал:

— Не буду!

— Вот и ладно!

Ты назвал меня, я назову тебя, я нареку тебя — непрощенный (англ.)