Спасатель. Книга вторая. Великий княжич

Нет, собственно против женщин Ги ничего не имел. Наоборот, он привез с собой за реку и свою сестру, и ее придворных дам, чтобы в их присутствии рыцари не осмеливались лишиться мужества и были готовы на любые подвиги. Примеру герцога последовали и некоторые бароны. Еще бы, ведь жизнь во времена средневековья не баловала развлечениями. Лишь иногда случались турниры или большие праздники. А тут предстояла веселая прогулка и настоящая битва, которой многие дамы пожелали полюбоваться. Ведь нет на свете прекраснее зрелища, чем сборище благородных рыцарей — сверкающие кольчуги и шлемы, яркие знамена, красивые кони, пестрые попоны, покрытые серебром и украшенные цветными полотнищами поводья. А потом еще состоится сражение, превосходящее зрелищностью любой турнир!

Снова собравшись с мыслями, Ги продолжил свою речь:

— Против легкой конницы мы выставим заслон из четырехсот пехотинцев. Этого хватит, чтобы держать пастухов подальше от нас. Жан, поручаю это тебе. Сами мы к востоку не пойдем. Впрочем, на север тоже, ведь тогда придется пройти мимо Ламии. Да и в любом случае нам желательно как можно скорее разделаться с никейцами, так что мы примем бой в поле у их лагеря.

— Замысел греков на первый взгляд хорош, — задумчиво произнес водоницкий маркграф Убертино Паллавичини. — Если военное счастье отвернется от никейцев, они смогут отступить в свой лагерь и скрыться за его валами. Если их выбьют и оттуда, они обойдут гору с севера по проторенной тропе, и спасутся в цитадели Ламии. Но вот одного их военачальник не учел. Когда воинам некуда отступать, они сражаются яростнее, и не оглядываются на путь к бегству.

— Но зачем такие сложности? — не поняла баронесса. — Зачем строить лагерь, если рядом есть Ламия? Почему им просто не занять город и не воевать на его стенах или подле них?

— Греки дразнят нас, вызывая на бой в неудобном месте, — выдвинул предположение Марино далле Карчери.

— Не такое уж и неудобное, — улыбнулся герцог. — Смотрите на плане. Атаковать мы можем только с юга, от реки. Справа от нас будет высится горный склон, а слева поле ограничивает маленькая речушка, хотя и почти пересохшая, но весьма топкая. Верхом ее не пересечь, лошади завязнут в грязи. Однако ширина прохода между рекой и склоном составляет шагов пятьсот. Это, конечно, намного меньше, чем равнина у Ламии, но вполне достаточно для маневра. Правда поле не совсем ровное, тут имеется уклон в сторону Сперхиоса, но совсем небольшой, и он нам не помешает. Что вы думаете об этом, мессиры? Давать сражения в этом месте, или поискать другое?

Первым высказался Отон — престарелый рыцарь, один из немногих участников четвертого крестового похода:

— Мне нравится, что тут с востока гора. Атаковать следует пораньше, пока поле битвы будет закрыто от солнца. В тени сражаться как-то сподручнее.

Бароны согласно закивали. В Греции даже в сентябре солнце печет нещадно. Но герцог, заручившись согласием советников, лишь задумчиво поджал губы. С местом сражения определились, это хорошо, но осталась "сущая мелочь" — расположить войска.

Обсудив в советниками различные варианты построения, Ги, наконец, объявил свое решение:

— Строиться будем полумесяцем, тремя отрядами. Крайние баталии выстраиваются колоннами и начинают атаку раньше центра. Они первыми достигают противника, прорывают его фланги и бьют в тыл. Негропонтцы, вам я доверю правый фланг.

Островные сеньоры почтительно склонили головы, гордые оказанной честью. Правое крыло войска во все времена считалось наиболее почетным. А что до опасной близости к горным склонам, которые наверняка усеют вражеские лучники, намеревающиеся выпустить ливень стрел, то галопирующей рыцарской коннице стрелки не страшны.

— Водоницский маркграф, ты поведешь своих с левого фланга, и тоже колонной.

Убертино лишь коротко кивнул в ответ, не высказывая никаких эмоций.

-Моя же баталия, — продолжал Гильом де ла Рош, — выстроится шеренгами и чуть промедлит. Когда мы достигнем противника, он уже будет пребывать в панике от фланговых ударов, и не выдержит лобовой атаки.

Рыцари довольно загудели, полностью согласные с таким планом, но Бела решил уточнить важный момент:

— Сколько у нас будет шеренг?

Вопрос был сложным. Чтобы пробить бреши в рядах противника, требовалось уплотнить боевые порядки. Но, в то же время, строй не должен быть слишком плотным, иначе начнется давка, а падение всего одной лошади расстроит все построение. Требовалось найти оптимальные для данной ситуации интервалы между всадниками, и герцог помедлили с ответом. Наконец, подсчитав в уме, он вынес вердикт:

— Строимся тремя шеренгами. Рыцарей для первого ряда не хватает, и потому поставим вперед еще наиболее искусных оруженосцев и самых опытных сержантов. Отон, ты возглавишь резерв — двадцать всадников. Распорядишься ими как знаешь.

Старый вояка, за свою жизнь неоднократно падавший и с коня, и со стены, довольно хмыкнул. Идти в бой в первом ряду он особо и не рвался. Если все пойдет удачно, резерв просто поможет преследовать бегущих.

— Антонио, — повернулся Ги к командиру пехотинцев, — у тебя остается восемь сотен пешцев. Как их построить, мы решим утром, после того, как греки выстроятся для обороны.

Такой маловероятный вариант, как переход никейцев в наступление, естественно, даже не обсуждался, и на этом герцог решил свой совет распустить. Но баронессу кое-что в планах сражения не устраивало:

— Зачем отправлять в поле пехоту, — возмущенно вскрикнула Каринтана, — если нам противостоит только сотня полурыцарей, и лишь двенадцать или пятнадцать сотен пешцев? Разве не умалит рыцарского достоинства, если наши четыре сотни всадники не справятся с этим сбродом самостоятельно?

— Надеюсь, — сухо заметил Ги, — кабальерусы не станут возражать, если греческую чернь — всяких там лавочников и беглых сервов порубят наши слуги, и благородным не придется марать о них свое оружие.

Вечером перед битвой франкские воины весело отдыхали, впрочем, сильно не налегая на вино. Рыцари слушали музыку и беседовали с дамами, а оруженосцы выслушивали поучения убеленных сединами крестоносцев, рассказывающих молодежи о великих битвах прошлого, когда треск копий и лязг мечей был слышен за мили.

Долго после заката франки не засиживались. Утро воины должны встретить бодрыми и с ясной головой, и потому в полночь все, кроме сторожей, уже крепко спали.

В предрассветный час перед битвой рыцари еще дремали в своих кожаных палатках или шелковых шатрах, у кого что было, в зависимости от благосостояния, а слуги уже занимались боевыми конями. Они еще с вечера отскребли скакунов, очистили копыта, проверили металлические части сбруи — удила, стремена и пряжки, отмыли от пыли и пота кожаные ремни упряжи и смазали их жиром.

Теперь же конюхи, ласково поглаживая лошадей, хорошо отдохнувших за ночь, отстегивали повод и тщательно взнуздывали своих подопечных, внимательно при этом проверяя, чтобы все ремни были правильно застегнуты, а их концы аккуратно заправлены. Также прилежно стремянные раскладывали потник, затем вынимали из чехла роскошно украшенное седло и крепили его, но подпруги пока полностью не затягивали.

Для коней сержантов процедура на этом обычно и заканчивалась, но лошадям оруженосцев обязательно набрасывали на шею и на круп стеганные попоны. Породистые итальянские кони рыцарей сверх того нередко защищались коваными нагрудниками и налобниками, а бароны и вовсе считали делом чести приобрести для своих благородных животных кольчужные попоны.

Между тем сами всадники, позевывая, уже выходили из шатров прямо в той же одежде, в которой спали — в одних подштанниках и ночных рубахах, и шли к реке, ополоснуть лицо и согнать остатки сна.

Когда кабальярусы облачились в свое боевое снаряжение, их кони уже были полностью готовы к битве, а оруженосцы расчехлили щиты и копья своих сеньоров. Вскоре афинская конница уже выстроилась ровным рядами, как и было задумано на вечернем совете. Франки держали лошадей под уздцы, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и готовясь по сигналу вскочить в седло. Все рыцари были вооружены, как подобает — у всех имелись длинные копья, изготовленные из ели, яблони или ясеня, толстые щиты, большие мечи или булавы, а самые прогрессивные сеньоры обзавелись еще и кинжалами.

Пехота пока стояла позади кавалерии, так как ее роль в битве еще не определилась.

Командиры франкских отрядов собрались вместе на небольшом холмике, пристально наблюдая за перестроениями противника. И чем больше они смотрели, тем больше у баронов поднималось настроение. Греки легкомысленно построили свои полки не у самых стен лагеря, а туазах в трехстах от него, так что в случае бегство мало кому из врагов удастся уйти живым. Построение никейцев также было нетривиальным — в центре широким фронтом стояла пехота, а по бокам небольшие, человек по сорок-пятьдесят, отряды всадников.

— Видите, синьоры, — торжествующе воскликнул Гуглиельмо да Верона, — у схизматиков нет настоящих рыцарей. Они даже не ставят кавалерию вперед.

— Кажется, на их правом фланге огромный стяг русичей, как его описывали — заметил Убертино. Молодые глаза водоницкого маркграфа, тренированные частой стрельбой из лука, позволяли рассмотреть знамя даже с пятисот шагов. — А слева у них, наверно, фессалийские аристократы.

— Так кому из нас повезло больше? — не понял Гуглиельмо. — С кем из врагов больше славы сражаться?

— Славы на всех хватит, — туманно ответил маркграф. — Померимся ею после битвы.

— Полагаю, сейчас стоит послать вперед стрелков, чтобы расстроить ряды греков, — на правах первого барона герцогства предложил своему сюзерену Бела.

— Не стоит, — отверг слишком простой план Ги. — Они уже выставили на склоне горы своих вифинских лучников, а те стреляют отменно. Латным всадникам они ничего не сделают, если те быстро промчаться мимо них, а вот нашу пехоту расстреляют, словно мишени на стрельбище.

Почесав подбородок, затянутый кольчугой, герцог указал рукой на склон:

— Антонио, пусть вся наша пехота поднимется в гору, сбросит оттуда эллинских лучников, и сама начнет сверху обстреливать фессалийцев. Только поскорее, пока солнце не поднялось высоко.

Однако, не успели отряды пехотинцев двинуться с места, как в рядах никейцев произошло движение. Левофланговые всадники греков вдруг развернули лошадей и потрусили в сторону лагеря. Вслед за ними отделились от общего строя и побежали еще несколько десятков пехотинцев.

— Смотрите, смотрите! — разнеслись со всех сторон ликующие крики.

— Это фессалийцы, — флегматично резюмировал Убертино. — Они испугались!

Старый Отто уже не видел так хорошо вдаль, чтобы разобрать что к чему, но по крикам понял, что произошло, и пустился в воспоминания о своей боевой юности:

— Вот также, когда мы захватили Константинополь, греческая знать не захотела сражаться за своего императора. Они не послали на помощь городу ни одного человека, и даже достославный...

— Так не будем же терять времени, — оборвал Ги все разговоры, — чтобы не дать гречишкам опомниться.

И верно, никейский полководец торопился восстановить порядок, и уже закрыл оголенный левый фланг резервным отрядом пехоты.

— Мессиры, — возбужденно вскликнул Гильом, — атакуем, как договаривались. В трехстах шагах от противника переходим в галоп.

— Резерв? — напомнил Сент-Омер, имея ввиду, естественно, не пехотинцев.

— Никакого резерва, — твердо ответил герцог, уже направляя коня к своему месту в центре шеренги. — В эти минуты решается исход сражения, и нужно без промедления бросить вперед все силы. Сегодня мы прославим себя! Трубите!

Уверенный тон сеньора действовал воодушевляющее, да и без того никто уже не сомневался в скорой победе.

Обернувшись, Ги увидел, как его будущий зять, сидя на коне, прощается с невестой. Бонна, провожавшая жениха к полю битвы, что-то торопливо говорила, а Бела в ответ согласно кивал, покачивал большим шлемом.

Через минуту все бароны заняли свои места в строю, а рыцари уже изнемогали от нетерпения. Привстав в стременах, Гильом поднял руку и громовым голосом прокричал своим соратникам:

— Sans merci! (* никакой пощады).

Его крик тут же подхватили десятки голосов и, после гулкого сигнала рога, фланговые баталии и первая шеренга рыцарей тронулась с места.

Глава VIII

Первые двести шагов рыцари преодолели рысью и еще удерживали строй, но затем перешли в легкий галоп, и ровная поначалу шеренга начала изгибаться. Никейские лучники, обозревавший поле боя сверху, могли видеть, как линия всадников надломилась и ее центр выдвинулся вперед рваным клином.

Ничего удивительного в том не было. Для стройного движения целой сотни всадников нужны и регулярные занятия в боевом строю, и ранжирование лошадей. Но в феодальном ополчении времен средневековья упор делался на индивидуальную подготовку, а строевому обучению особого внимания не уделялось. Ну, а подбором одинаковых лошадей тем более никто не озабочивался. Рядовые рыцари покупали себе скакунов самое больше за пятьдесят золотых, а лошади баронов стоили раз в десять дороже.

Впрочем, перед рыцарями и не стояло задачи совершенствовать свои строевые навыки. Это важно лишь для милиционных формирований горожан, вынужденных теснить ряды, чтобы не допустить прорыва. Только так они могут надеяться выжить в бою, а уж об одиночной схватке им и мечтать не приходилось. Если один рыцарь, не только на коне, но и на земле, — это сила, то одинокий пехотинец, лишенный поддержки строя, просто обречен. Впрочем, если длинные шеренги кавалерии не могли, да и не пытались удержать строй, то колонны рыцарей, скачущие на флангах, порядок более-менее соблюдали.

Негропонтские рыцари торопили коней, спеша не столько проскочить через обстреливаемую зону, сколько первыми добраться до врага. Греки уже дрогнули! Сейчас, вот сейчас, никейцы побегут.

Боялись ли рыцари, скачущие во весь опор на врага? Будь перед ними равный соперник, такие же благородные воины, как они сами, то, конечно же франки чувствовали бы страх. Но сегодня их пугала лишь перспектива потерять коня и оказаться последними в битве. Всем хотелось показать свою удаль в бою, прославить свой род и заработать в будущем королевстве немаленький феод. Да и межнациональное соперничество давало о себе знать, ведь именуемые общим словом "франки" латинские рыцари даже во втором поколении продолжали делиться на ломбардцев, бургундцев и германцев. И потому эвбейские дворяне были несказанно рады возможности первыми урвать свою долю славы.

Гуглиельмо да Верона, возглавивший сводный отряд острова, пребывал на вершине блаженства, а топот множества копыт и ржание лошадей звучало для него сладостной музыкой. Считанные минуты отделяли ломбардцев от блестящей победы, все лавры от которой достанутся веронскому барону. Однако, Гуглиельмо не терял голову и действовал расчетливо, внимательно следя за полем боя. Когда отряд разогнался и перешел в карьер, да Верона придерживал своего породистого коня, который даже с грузом брони, своей и всадника, легко мог оторваться от прочих. Ноздри лошади широко раздувались в такт частому дыханию, и скакун буквально рвался вперед, так что его приходилось сдерживать.