"Метель или Барыня - попаданка". Общий отредактированный файл

Я тут же ее поддержала:

— На первых порах и мне было неудобно ходить, а как обвыклась, так и замечать их перестала! И ты привыкнешь! Только это между нами, никому, пусть будет нашим petit secret de dame (маленьким дамским секретом)!

Глаза Верочки разгорелись еще больше, и я поняла, что скоро этот "секрет" пойдет гулять по всему свету, то есть, пока уезду. А я продолжала:

— А то и остальные дамы захотят иметь у себя такую удобную вещь, а у моей Полетт и так работы полно! Правда, от пары — тройки заказов она не откажется, но только это должны быть dames particulièrement confiantes (особо доверенные дамы), а не просто кто захочет!

Верочка еще больше засияла — выбирать, кто доверенная дама, а кто просто так — это же так заманчиво! Ты чувствуешь себя вершителем судеб, человеком, стоящим у истоков истории! Я, конечно, понимала, что рано или поздно моя идея войдет в жизнь и помимо меня — повторить все это в силах любой портнихе, но я не гналась в данном случае за славой и деньгами — мне было как раз нужно, чтобы моя идея овладела "прогрессивными массами трудящихся", пардон, наших уездных дам и далее, в губернии или еще шире! Дамы-то всюду одинаковы, проблемы интимные имеются у всех, а к хорошему привыкаешь очень быстро! А зная общительный характер Верочки и ее связи в городе и уезде, я была почти стопроцентно уверена, что моя идея быстро разойдется!

Кто молодец? — Барыня молодец, да и я немного — опять чужими руками жар загребла, такую большую проблему решила!

Очень довольная собою, прикупила новых книг и журналов у Петра Степановича — на этот раз это были "Атала, или Любовь двух дикарей в пустыне" Франсуа Рене де Шатобриана и пьеса 'Орлеанская де́ва' Фридриха Шиллера. Первая книга привлекла меня интересным названием, а про вторую я слышала, но не читала.

Петр Степанович не знал, как мне угодить — и рецепты, и песни пользовались огромным спросом. Я сказала, чтобы он передал деньги за них моему новому управляющему— Михаилу Ивановичу, который и привозил ему эти издания. Петр Степанович с надеждой в глазах полюбопытствовал — будут ли новые, на что я ответила — непременно, но не сейчас, чуть позже — я занята, надо и себе немного цену набить.

А сама подумала, что надо посадить Машу и попросить записать тексты песен и ноты — она их уже выучила, да и рецепты мне легче продиктовать, чем писать самой — все-таки в этом у меня были проблемы. Я поступила, как истинный учитель — свои дела решила за счет других — но так и Маше будет заделье, и мне легче. Вообще надо почаще привлекать Машеньку к своим проблемам — чувствовала она сейчас уже хорошо, времени свободного имела много — пусть помогает по мере сил.

Заехала я и в бакалейную лавку, где заплатила часть кредита и приобрела приправы, соль, еще кофе — больно уж он мне понравился, хотя был необыкновенно крепким. Хозяин лавки похвастался выложенными на прилавок моими книжечками с рецептами и тоже спросил, будут ли новые? Я ответила, что как только, так сразу, и решила заняться рецептами прямо сегодня. Заехала я и к Мише на квартиру, но не застала — кухарка ответила, что молодой барин с Никитой куда-то уехали. Я оставила ему записку, написанную обычным нашим современным письмом — вряд ли кто её сможет так легко прочитать.

Сделав все покупки, мы вернулись домой, в Васино. Тут я, не откладывая в долгий ящик, посадила Машу записывать рецепты и тексты песен. Но наш спокойный урок письма был прерван появлением Миши, который ворвался в комнату, как вихрь. Он почти прокричал: "Деревенщики продают! И недорого! Надо ехать торговаться!"

Я тоже ахнула — Деревенщики были как раз моим приданным, которое пришлось продать из-за долгов мужа! И выкупить их надо было обязательно! Это и моя семейная память, дом родителей и деда, и восстановление моего престижа и репутации!

Я только спросила: " Когда ехать?"

— Сегодня уже поздно! Завтра с утра, об этом еще не объявлено, я случайно узнал, надо быть первыми! Даже с нотариусом знакомым из Дорогобужа договорился, он утром приедет, чтобы подтвердить официальность сделки.

Ну что же, придется барыне еще побыть в будущем! Пусть привыкает к самостоятельности! Я ее, конечно, поддержу, но и ей надо изживать понемногу свои страхи. На этом мы улеглись спать, чтобы с утра поехать в мой родной дом.

Глава 27. Деревенщики — наши!

В эту ночь я почти не спала — сначала собирала все средства, которые у меня были. Было их не так уж и мало — небольшие деньги, которые были в запасе до попадания, это и деньги за валенки, лото и домино — пусть еще не такие большие, но они были, и расчет за рецепты, сказки и песни от Петра Степановича, и даже деньги за мой святочный рассказ — вернее, заемное письмо на сумму в сто рублей, которое пришло мне на почту совсем недавно с припиской редактора -"пиши исчо!"— говоря современным языком.

А самое главное — деньги за серебро, камни и жемчуг из будущего, которые я как раз прихватила с собой. Я так была рада, что успела в Дорогобуже сдать их ювелиру! В этот раз он уже ничего не спросил и только молча выложил мне три тысячи пятьсот серебряных монет! Это была достойная плата! Конечно, и ювелир в накладе не останется, но и я получила примерно ожидаемую сумму. На них я надеялась в первую очередь — да и выглядело это убедительно — мол, последние свои драгоценности отдала, чтобы выкупить родовое гнездо — и слезы из глаз.

Вечером подошел Миша и молча протянул камни и золото своей мамы. Горло мое перехватило от благодарности, и я только смогла сказать, что воспользуюсь ими в самом крайнем случае.

Вспоминала я и все, что связано с Деревенщиками — вернее, вспоминала барыня, а я только следовала ее мыслям. Но я буду рассказывать все от своего лица, чтобы не запутаться. Как я говорила — эта деревня была моей родиной, там было имение, принадлежащее еще моему деду и отцу. Отец — Алексей Георгиевич, умер рано, еще молодым, мать отправилась следом за ним, когда мне было еще 8 лет, и моим воспитанием занялся дед — Георгий Иванович. Когда я вспоминаю его, на ум сразу приходит старик Болконский в исполнении великого актера Анатолия Кторова — такой же высокий, сухопарый, сдержанный, требовательный, но безумно меня любивший. Умер он спустя погода после моего замужества, свято уверенный в моем счастье. Он служил еще при Елизавете Петровне, дочери Петра I, о которых много рассказывал. Дед участвовал в Семилетней войне, был ранен, отошел от дел и поселился в своем имении в Деревенщиках.

Усадьба, насколько я помнила, была гораздо больше Васино, с многочисленными хозяйственными постройками и флигелями. Все дворовые служили там давно, еще со времен деда. Будет интересно посмотреть, кто из них еще жив.

На территории Деревенщиков был ректификационный (спиртовый) заводик и горшечное производство. Со спиртного дед и получал самый большой свой доход — производство вина всегда приносило неплохие средства. Сама деревня Деревенщики была небольшой, имела 8 дворов, в которых проживали 21 мужчина и 25 женщин.

Но постепенно дед старел, сил следить за хозяйством уже было недостаточно, и доход стал потихоньку уменьшаться. Когда муж проигрался и надо было срочно выручать деньги, усадьба была проданы гораздо ниже своей цены. Я в этом ничего не понимала тогда и в дела не вникала. Теперь мне предстояло во всем разбираться очень плотно.

Деревенщики находились в стороне от Старой Смоленской дороги, в пролеске. Никакой речки рядом с деревней не было, жители пользовались колодезной водой. Крестьянское население там было белорусским, и они называли свою деревню на белорусский манер — Деревеньчики. Я так любила в детстве слушать их мягкий говор, отличающийся от великорусского. Перед каждым словом они произносят 'ти', а букву 'л' в конце слова заменяют на 'в', отчего вместо 'видел' или 'ходил' у них получается 'ти видив' или 'ти ходив'. Такой же говор имела и моя старая няня Настасья, которая когда-то жила здесь. А вот Дашутка и Катюша, воспитанные уже в Васино, в большей мере имели великорусский говор, и только иногда в их речи проскальзывали мягкие согласные "женьчины", "мучины" вместо твердых "женщины" и " мужчины".

Насколько я помнила, крестьяне этих деревень отличались от великорусских. Первое, что сразу бросалось в глаза — это одежда. Великорусские васинские мужики носили кафтаны из цветного сукна, крашенные рубашки, чёрные шляпы, женщины носили синие сарафаны, пёстрые передники, на головах кокошники, девушки же повязывали на голову цветные повязки.

Одежда белорусских крестьян была почти вся белого цвета! Недаром их иногда называли "белыми людьми"! Мужчины носили кафтаны из белого некрашеного сукна, белые рубашки, белые валяные колпаки в виде усечённого конуса вместо шляпы. Женщины одевали белые зипуны, белые рубашки подпоясывали белыми суконными юбками 'андараками', на головы надевали белые полотенчатые головные уборы — намётки, или как их называли белорусские крестьянки — намитки. Девушки носили белые повязки, а в праздничные дни надевали длинные, доходящие сзади до половины спины белые повязки с красными узорчатыми концами, а голову украшали цветами или перьями.

Избы у белорусских крестьян были тоже курными, без труб, но домашняя утварь отличалась. Позже выяснилось, что белорусские крестьяне пользуются сохой с узким лемехом, и у них вовсе отсутствует борона с железными зубьями, её заменяет простая борона из срубленных деревьев, с сучьями вместо зубьев.

Что касается внешнего вида, то мужчины из Деревенщиков были ниже ростом васинцев, были они менее плотными, тонкокостными, чем наши крестьяне. Белорусские крестьянки тоже были невысокими и миниатюрными, лица их имели тонкие и красивые черты. Почти все белорусские крестьяне были светло-русыми, с голубыми или серыми глазами. Взгляд их был кротким и добрым. Были они хозяйственными, спокойными, девушки и парни ценились как хорошие варианты для женитьбы и замужества. Надеюсь, они с радостью примут меня как новую — старую хозяйку.

Вечером Миша рассказал, что после меня Деревенщики перешли в руки какого-то отставного гусара, который хозяйством не занимался, а поручил все дела своему управляющему, а сам основное время проводил в столице. Управляющий так хорошо "науправлял", что доход стал еще меньше. Еле теплился только винокуренный завод, да и то он значительно захирел. И вдруг Миша случайно из общения с управляющим, который пристрастился к дегустации производства своего завода и узнал, когда тот обмолвился под "шофе", что хозяин собирается продавать имение, так как ему срочно нужны деньги — видимо, и тот проигрался в карты. Настоящую цену управляющий почти не знал, помнил только ту цену, за которую его купили, управлял им спустя рукава. Так что мы могли купить имение и не так дорого.

Утром на том же возке с тем же Степаном мы отправились в путь вместе с Мишей. Нотариус, или как их тогда называли — подьячий крепостных дел, скромный молодой человек, смирно сидел в возке и вопросов пока не задавал. Я только сжимала руки и просила Бога, чтобы нам повезло. И нам повезло!

Настоящего хозяина не было, он только написал доверенность на своего управляющего с правом продажи имения. Это нам было только на руку!

Управляющий, мужчина средних лет и очень потертого вида, был явно с похмелья. Он старался держаться строго официально, но это ему не очень удавалось. Миша представил меня ему, но тот не знал, что я была когда-то владелицей этих земель. Пригласив нас в дом, он прежде всего усадил за стол и предложил закусить и выпить. Я, конечно, отказалась, но подмигнула Мише, чтобы он составил компанию. Тот только делал вид, что пьет то, что наливал ему управляющий, а он хмелел все больше. Когда он дошел до кондиции, я начала разговор:

— Уважаемый Порфирий Петрович (да, как у Достоевского!) Я случайно узнала, что Илья Владимирович (тот самый гусар, нынешний владелец усадьбы), нуждаясь в средствах, продает Деревенщики. По-дружески и по-соседски я готова выручить его и приобрести усадьбу и деревню. Я даже пожертвовала своими драгоценностями, чтобы сделать это! Так я уважаю Вашего хозяина, про которого слышала много хорошего!— и я сделала вид, что вытираю слезы.

Порфирий Петрович уже не очень соображал, о чем мы говорим, но вид делал важный:

— Да, Илья Владимирович сейчас немного нуждается в средствах, но и продавать просто так мы не можем! Вы прекрасно знаете, что имение приносит хороший доход!

— Приносило когда-то,— мягко поправила я. — Теперь, насколько мне известно, имение уже мало ценно.

— Но заводик! Только с него мы имеем триста рублей годового дохода! Да и Илье Владимировичу надо еще три тысячи!

Сумма, запрошенная управляющим, у меня имелась, но я стала усиленно торговаться:

— Побойтесь Бога, Порфирий Петрович! Мне известно, что больше ста рублей в год заводик и не дает! Да и откупщики стали прижимистыми, так просто не уступают! Давайте я Вам отдам три тысячи и заемное письмо на сто рублей, вы поедете в Дорогобуж и под это все напишите купчую на три тысячи рублей. Я думаю, это всех устроит!— Я была рада, что все так хорошо устроилось! Да и камней с жемчугом мне не было жалко — еще принесу!

Порфирий Петрович икнул, извинился и согласился! Он прикинул, наверное, что сможет отослать необходимые три тысячи, а остальные сто рублей оставит себе. Мы, не долго думая, написали намерение о продаже имения и деревни, и нотариус заверил его своими официальными печатями и подписями. Тут же я отправила Мишу, нотариуса и Порфирия Петровича в Дорогобуж, чтобы все оформить официально. Миша мог это сделать как мой представитель, я была там не особо нужна. А мне предстояло еще вновь познакомиться со своим старым — новым поместьем и его жителями.

А барыня тоже время зря не теряла — она осваивалась в будущем. Страх постепенно уменьшался и выступало извечное женское любопытство. Она впервые, пожалуй, оценила ту заботу, которую оказывали ей дворовые люди. Не было рядом Степаниды, готовившую такие вкусные блюда, не было и Лукерьи, которую можно было в любой момент послать в погреб за припасами. Она не осмелилась сама зажигать газ и поэтому попила только остывший чай с сыром и колбасой. Они ей понравились своей мягкостью, но несколько смутили вкусом — было в них что-то ненатуральное, не такое, как она привыкла.

Поэтому когда по телефону позвонил Сергей Михайлович и пригласил ее в кафе, она с радостью согласилась. Барыня даже воспользовалась телефоном, чтобы вызвать такси. Хотя она и очень боялась этого рычащего чудовища, она просто не знала, как добраться до кафе самой, но адрес она запомнила.

В машине она забилась в уголок и сидела, сжавшись от страха. Водитель только усмехнулся:

— Из деревни что-ли?

— Да, — коротко ответила барыня, не желавшая опускаться до разговора с каким-то извозчиком.

— Надолго в Москву приехала?

Барыню шокировало обращение на "ты" к незнакомой женщине, и поэтому она ответила кратко:

— Еще не знаю!

— Понятно, из "понаехавших"! И что вас так в столицу тянет?— водитель и сам совсем недавно приехал в Москву из небольшого городка Курской области, но уже считал себя настоящим москвичом и с презрением относился к остальным приезжим.