Сначала генералу показалось, что Михаил пошел на поводу у военлета, но увидев, как часть боеприпасов скрытно перекочевала в рюкзак Самотаева, понял, что наблюдает этап воспитания излишне самоуверенного товарища. Это случилось к исходу первого дня, когда под проливным дождем пилот едва волочил ноги. Не лучше себя чувствовал и Корнилов, зато глядя на Михаила можно было подумать, что тот только что вышел на прогулку.
Вчера вечером генерал стал свидетелем любопытного разговора:
— Можно подумать, что вы предлагаете социализм, — голос Маяковского кипел сарказмом, а сам он был похож на бычка. Большого, разъяренного, но бычка.
— Ага, предлагаем, — Михаил возлежал у костра в позе обожравшегося патриция, — предлагаем социализмы каждому столько, сколько может упереть.
— Ты можешь говорить серьезно?
— Могу, но для этого маня не надо было перекармливать.
В лице Маяковского мелькнуло что-то такое, отчего 'патриций', решил за благо ответить:
— Если хочешь знать, господин военлет, — умиротворенно начал Самотаев, с интонациями думского говоруна, — социализм это такая хрень, которая присуща не только человеческому обществу, но и любому стадному животному. Если мы зададимся вопросом, отчего это больную лошадку ее товарки придерживают с обеих сторон, как сразу найдем верный ответ — в этом проявляется инстинктивная забота лошадиного социума о своих собратьях по поеданию травки. Точно так же обстоит дело с рабочими инспекциями, приютами для бедных, церковноприходскими школами, и даже с монастырями, куда общество сбагривает свои отбросы, и все это, да будет вам известно, есть элементы социализма, существующие в нашей многострадальной империи.
Видимо, устав от столь длинной речи, Михаил отхлебнул из своей кружки, почесал пятку, и только после этого смог продолжить:
— В этом смысле, наши новые социалисты люди, безусловно, скверные, и поэтому, вместо немедленного свержения монархии, и внедрения всеобъемлющего социализма, они предлагают ввести прогрессивное налогообложение и создать препятствия для вывоза из страны капиталов, что подхлестнет экономику, а высвободившиеся средства, пойдут на всеобуч, медицину и пенсионное обеспечение всем нашим трудягам. А еще они искренне заблуждаются, полагая, что без этого Россия развалится на удельные княжества.
В ответ Маяковский рыпнулся было запеть о самоопределении наций, что напрашивалась из последнего тезиса Михаила, но нарвался:
— Господин военлет, вам пора бы уже научиться вести беседу на обозначенную вами же тему, а не метаться мыслью, как вошью по белой простыне, и за это вы наказываетесь вечерней чаркой, после которой отправляетесь на горшок и спать.
Воспоминания генерала были прерваны очень своевременной фразой:
— Вот что братцы, вы как хотите, а я пошел отведать свежей параницы. Вас, господин зауряд-прапорщик, это касается в первую очередь, поэтому, вперед и с песнями.
Когда в полусотне шагов из травы поднялись три фигуры, больше напоминающие лесных чудовищ, солдатики впали в ступор, а капрал угодил задницей в ручей. При этом один из чертей заорал: 'Nicht schießen! Lass mich erst mal ein Stück Brot essen'. Эту тираду командир заставы перевел, как просьбу покормить — язык союзников он более-менее знал. То, что фраза переводилась: 'Не стрелять! Послушай, просто дай мне сначала поесть', значения не имело, тем более что пулемет в руках самого рослого, казался детской игрушкой. Больше всего унтер опасался, что кинувшиеся на пришельцев собаки спровоцируют стрельбу.
Положение спас третий, небольшого роста, что-то рявкнувший своим подельникам, и тут же обратившийся на венгерском, дескать, бояться им нечего.
Странные союзники оказались совсем не союзниками, а совсем наоборот русскими, при этом в последнем унтер опознал сбежавшего русского генерала. Который, посмотрев на свою фотографию, тот что-то сказал по-русски. Скорее всего, выругался. Это было уже в конце дня, когда Дорел Кристя понял, что им ничего не угрожает. Тем же вечером, человек с глазами убийцы попросил генерала перевести, что о 'посетителях' им лучше навсегда забыть, в противном случае их ждет отправка на фронт. А если кто-то захочет донести на своего доблестного капрала, то такому недоумку этот головорез лично отрежет яйца, а всех близких повесит.
Переводивший это генерал кривился, бугай смотрел на своего напарника глазами обиженного телка, но Дорел не сомневался, что так оно и будет, но в глубине души такому предложению был рад.
Рано утором русские ушли, а чтобы они не плутали, Дорел отправил с ними Яноша.
На вокзале румынского городка Турну-Северин 'путешественники' расстались. Лавр Георгиевич отправился в расположение русской части, расквартированной на окраине города. Михаил с Владимиром взяли билет до Одессы. Тогда же генерал ошарашил Маяковского:
— Владимир Владимирович, если вы согласитесь, стать моим пилотом, то я с удовольствием организую вам вызов.
— Я как-то даже не думал, — поэт растерянно посмотрел на своего шефа.
— Соглашайся, Володя, — мгновенно отреагировал Самотаев, — стрелять в противника интересно только первые десять лет, потом это занятие надоедает, Это я тебе говорю, к тому же с Лавром Георгиевичем пострелять тебе придется изрядно.
Генерал не был бы генералом, если бы не умел распознавать скрытые эмоции. Сейчас он был уверен, что этот прохиндей уже придумал, как воспользоваться его предложением.
Глава 7. Броня крепка и танки наши быстры.
Конец 1916 года.
Пятнадцатый год прошел под знаком 'Великого отступления русской армии'. Так об этом напишут историки. Вляпавшись на западном фронте в позиционный тупик, германское командование обратило свои взоры на Россию, с целью вывода ее из войны. Оснований для того было более чем достаточно. Войну на истощение Германия гарантированно проигрывала. Русские, всю зиму прогрызающие путь на Венгерскую равнину, рано или поздно своего добьются, и выход Австро-Венгрии из войны приведет Германию к катастрофе.
Оставался пустячок — несколькими сильными ударами склонить Россию к сепаратному миру. В пользу такого решения говорили потери, понесенные русскими при штурме карпатских перевалов, к тому же, восполняемые плохо обученными крестьянами. На эту же мельницу лил воду наметившийся в русской армии недостаток оружия и военных припасов.
Удары начались с января, а лето 1915-го года стало трагическим временем для русской армии. За период с мая по сентябрь были потеряны Галиция, Польша, часть Украины и Белоруссии. Фронт стабилизировался по линии Рига — Двинск — Барановичи — Пинск — Дубно — Тарнополь.
Нельзя сказать, что командование русскими армиями велось из рук вон плохо. Купируя удары противника, генералы, как правило, принимали правильные решения, но при майском наступлении Германии под Горлицей, ее артиллерия за четыре часа выпустила 700 000 снарядов. Им противостояло всего шесть (!) больших русских орудий.
Аналогично обстояло дело в июне под Праснышем, где немцы выпустили более трех миллионов снарядов из 800 орудий. В ответ русские артиллеристы отправивших противнику 60 тысяч снарядов из 40 стволов.
Соотношения по боеприпасам 50 кратное, по артиллерии — 20 кратное, ставили крест на возможности удержания позиций.
В начальный период войны во встречных боях с германскими войсками потери с обеих сторон были практически один к одному, но с наступлением снарядного голода положение резко изменилось — и при наступлении, и в обороне наши войска стали нести тяжелые потери.
А как же авиация и минометы? Превосходство в авиации эффект давало, но аэропланы довольно долго рассматривались, как средство разведки, реже для корректировки артиллеристского огня. Ее использование для бомбардировки, тормозилось естественной косностью, а переселенцы этот вопрос не форсировали. Не сидел сложа руки и германский авиастроитель. В результате к началу шестнадцатого года в воздухе сложился своеобразный паритет — германских аэропланов оказалось немного больше, но русские летали чуть-чуть быстрее. Дрались они между собой безо всяких тактических схем, но можно было предположить, что потери германской авиации были несколько выше.
Минометы стали поступать в войска с апреля 1915-го года и их освоение требовало определенного времени, зато когда в августе под Вильно германские артиллеристы нагло выкати полевые орудия для стрельбы прямой наводкой, то русские мины калибра 60 мм доказали ошибочность таких действий. Жаль, правда, что максимальная дальность огня таких минометов не превышала километра. Как следствие — с сентября в войска стали поступать минометы калибра 82 мм, с дальностью стрельбы до трех верст.
Сказалась ли деятельность переселенцев на ходе войны? Безусловно, сказалась, но в какой степени и в чем конкретно, никто из них не знал. Оставалось только предполагать, что в целом линия фронта та же, что и в мире переселенцев.
И все же, основной причиной отступления русских армий являлось экономическое и военное превосходство Германии.
Вот и приходилось русскому командованию обменивать людей и территории на время, необходимое для перестройки экономики. Это, кстати, к вопросу — во что России обошлась ее нерасторопность.
В целом же все делалось правильно, и в июне пятнадцатого года ставкой было принято решение беречь людей, но вот беда — к этому времени кадровый офицерский корпус был в значительной мере выбит. На 3 тысячи солдат приходились 10-15 офицеров, а их квалификация оставляла желать лучшего. В офицерство массово пошло городское разночинное сословие, в котором цвели и пахли оппозиционные настроения.
Аналогично обстояло дело и с солдатами, с той лишь разницей, что крестьянин с винтовкой в принципе не хотел понимать, зачем его оторвали от дома, а его превращение в обученного солдата требовало солидного времени.
Ход компании и психологическое состояние армии были на постоянном контроле у переселенцев. Анализировалось все, от солдатских шуток и зуботычин офицеров, до психологического состояния в ставке. Информация шла непосредственно из окопов и из штабов, и даже из ставки — везде были свои люди.
Момент, когда в русской армии произошел слом, вычислить удалось довольно точно.
Июнь пятнадцатого года называли месяцем больших потерь — армии стояли насмерть под убийственным огнем противника.
Август назвали месяцем большого драпа — назад откатывалась целая армия, едва по одной из ее дивизий наносился удар.
Между ними прятался июль — месяц большого перелома.
Показателен пример с двумя русскими твердынями. На маленькую крепость Осовец германцы обрушили 200 тысяч снарядов, в том числе калибром 305 и 420 мм. Обстрел длился десять дней, но крепость выстояла, и когда пришел приказ, гарнизон подорвал крепостную артиллерию и вышел к своим.
Мощнейшая Новогергиевская крепость сдалась после четырех дней артиллерийского обстрела. Сначала к фрицам перебежал ее комендант, написавший с той стороны приказ о сдаче. За ним пошли все 83 тысячи рыл гарнизона, в том числе 2100 офицеров! Противнику достались 1200 орудий, более миллиона снарядов и прорва продовольствия. Всего пять офицеров ослушались преступного приказа, и вышли к своим. К слову сказать, двое из них носили немецкие фамилии, это к вопросу о якобы поголовном предательстве русских немцев.
Гарнизон Осовца состоял из кадровой армии, гарнизон Новогергиевска в основном из новобранцев, что наводило на тревожные мысли о стойкости 'новой' армии.
Из четырех русских крепостей, две сдались бесславно, что вызвало в обществе растерянность, негодование и всплеск шпиономании. Самые ретивые выдали 'гениальную' мыслишку — командующий армиями Юго-Западного фронта генерал Алексеев ЗАБЫЛ отдать приказ коменданту Новогергиевска на отход, поэтому генерал и сдался. Ага, от безысходности всего после четырех дней бомбардировки.
М-да, круто! А слабо было подумать, что у командующего есть целый штаб, прорабатывающий шаги всех подразделений, и ворох панических телеграмм от коменданта крепости? Вот именно, что слабо, или, как будут говорить потомки, думать таким долбоклюям было 'в лом', вот и несли обыватели ахинею о забывчивости генерала.
В августе пятнадцатого Николай II решил лично возглавить ставку. Был ли в этом смысл? В ближайшей перспективе был — армия и тыл всколыхнулись в надежде. Но жила эта надежда до ближайшего отступления, а все дальнейшие поражения теперь накрепко связывались с именем Николая Александровича Романова. В этом смысле 'Акелла' промахнулся.
Тогда же Николай II снял с поста главжандарма Джунковского, за то, что Николай Федорович рискнул объективно показать художества 'великого старца'. Показал и поплатился. То есть, сначала Николаша Гришаню Распутина отодвинул, но поднявшийся бабий визг со стороны гражданки Романовой все вернул на круги своя, а Джунковского отправили командовать 8-й Сибирской стрелковой дивизий. Эта отставка не спасла бывшего московского градоначальника от расстрела в конце тридцатых годов. Узнав от Мишенина о участи Николая Федоровича, Федотов в который уже раз расстроился, по его мнению Джунковский такой участи не заслужил.
Несмотря на все усилия Германии по выводу России из войны, ее план успехом не увенчался, но надломленными оказались и армия и тыл. Везде заметно усилились антивоенные настроения.
А как же помощь союзников? Помощь, в принципе, была. В мае, одновременно с наступлением немцев на восточном фронте, началась военная операция Антанты под Артуа. За шесть дней артподготовки по германцам было выпущено более 2-х миллионов снарядов из 1700 орудий. За полтора месяца непрерывных боев было потеряно 130 тысяч человек, но эффект оказался в пределах десятка квадратных километров.
На этом помощь союзников кончилась. Со средины июня, пока избиваемая германской артиллерией Русская армия отступала, Антанта готовилась к следующему штурму и только 25 сентября, когда наступление фрицев на Россию выдохлось, началась операция Антанты в Шампани и Артуа.
На это раз на германские позиции обрушилось свыше пяти миллионов снарядов, выпущенных из 2600 орудий. Увы, результат вновь оказался плачевным — потеряв убитыми и ранеными более 200 тыс. человек, удалось отбить еще несколько квадратных километров территории. При этом немцы потеряли 140 тысяч человек.
Был еще один эпизод помощи, заслуживающий самого пристального внимания.
На сентябрьский запрос 1914-го года генерала Жофра:
— Достаточны ли у вас военные запасы?
Наши придурки бодро оттарабанили: Все пучком', а спустя два месяца французских и английских посланников известили — у России не хватает ружей, и артиллерийских припасов.
Генерал Беляев прибавил, что сделаны заказы за границей. Это он поведал о Российском заказе на заводы 'Армстронг и Виккерс' пяти миллионов снарядов, винтовок, патронов и до черта прочего вооружения. Отгрузка намечалась на март пятнадцатого, и получи Россия заказанное оружие, летняя компания 1915 года сложилось бы для России не столь трагически. Увы, о запрете британского правительства на исполнение заказа, Россию известили слишком поздно. 'Самим не хватает', — таков был вердикт союзников, а уплаченные денежки так и сгинули.
