— Начинаем Церемонию Открытия!
В ответ на эту торжественную фразу весь зал разражается аплодисментами! В достаточно тесном для собравшегося количества народа помещении Гостиной они звучат поистине оглушительно! Впрочем, рукоплескания длятся совсем даже не долго, и после них, собственно, начинается главное действо, которое я наблюдаю с большим интересом.
Герольд, проявляя характерное для него изящество движений, направляется к той самой металлической дверце в стене, в которую накануне Судья поместил Черный Ящик. Эффектным движением руки он распахивает дверцу Внешнего Сейфа, и перед взором всех присутствующих предстает тот же самый Черный Ящик. Ничего удивительного в этом, конечно же, нет. Как вчера его туда поместили, так он там, по моим представлениям, и должен был находиться. Однако, как только Герольд извлекает из ниши этот Ящик и демонстрирует его всем собравшимся, публика разражается новым шквалом аплодисментов.
Сохраняя всю присущую ему размеренность движений, Герольд шествует вместе с Ящиком к столу, и торжественно водружает его на самую его середину. Потом эффектно щелкает замочком, откидывает крышку Ящика, и, немного наклонив его, демонстрирует всем собравшимся его содержимое. В Ящике, как я вижу, находится большой белый конверт, причем формат у этого конверта значительно больше тех, что вчера в него клали.
Вот это уже становится интересным! Вчера, прямо на моих глазах, в Черный Ящик поместили десять конвертов, а сегодня там обнаруживается всего один, да и тот — не тот! Я, честно признаюсь, изумлен и обескуражен. В отличие от всех остальных присутствующих.
Герольд тем временем не без внешнего эффекта извлекает из Ящика находящийся там конверт, и снова торжественно демонстрирует его всему собранию. На этот раз собрание опять отвечает ему восторженными рукоплесканиями.
— Видишь Печать? — сквозь общий шум шепчет мне на ухо Барон.
И я, действительно, вижу, что на конверте в руках Герольда, на самом видном месте, красуется какая-то внушительных размеров синяя отметина круглой формы.
Дождавшись окончания оваций, с конвертом на вытянутых вперед руках, Герольд направляется к Судье, который сидит в весьма доступном для этого месте. Судья торжественно встает ему навстречу, извлекает из складок своей судейской мантии очки в золоченой оправе, и не спеша, с достоинством, водружает их себе на переносицу. Герольд останавливается от Судьи в полутора шагах, и тот, чуть наклонившись, тщательно изучает ту самую Печать на конверте. После некоторой драматической паузы Судья отстраняется от конверта, снимает очки и торжественно объявляет:
— Подтверждаю подлинность Печати!
Ну, уж это объявление никак не может остаться вне общественного внимания, что и подтверждается тут же общими аплодисментами всех присутствующих.
Торжественная церемония продолжается. Герольд возвращается к столу, кладет на него конверт, и, вооружившись изящным ножом для разрезания бумаг, торжественно и эффектно вскрывает его. А потом извлекает из конверта все его содержимое. Содержимым оказывается кипа бумаги, которую Герольд кладет прямо перед собой на бархатную поверхность стола.
В помещении Гостиной в этот момент устанавливается полнейшая тишина. Собрание актеров замерло в ожидании, устремив все свое внимание на величественную фигуру Герольда в центре помещения. Герольд не спешит заговорить, выдерживая долгую, томящую паузу. А потом вдруг объявляет:
— Оглашаю список действующих лиц очередного Акта Пьесы!
После этого тишина, и до этого весьма полная, становится абсолютной. Герольд держит в этой тишине еще одну драматическую паузу, и только после этого начинает называть имена персонажей:
— Король! Королева! Принцесса! Герцог! Герцогиня! Барон! Баронесса! Граф! Рыцарь!...
Перечисление действующих лиц акта Пьесы продолжается довольно долго, благодаря Герольду, который произносит имена персонажей с неестественной расстановкой. В общем, оказалось, что в грядущем Акте Пьесы задействованы практически все сколько-нибудь значительные персонажи, не исключая Маркизы, Менестреля, и Магистра. А так же кое-кто из персонажей, так сказать, второго плана. В частности, Актриса, Шут, и давешние Разбойники. Общий список участников будущего представления превышает двадцать человек.
— Прошу всех участников Спектакля получить свой экземпляр утвержденного Сценария очередного Акта Пьесы! — объявляет Герольд.
Тут же гостиная оглашается шумом собравшихся, наконец-то имеющих возможность выразить все обуревающие их чувства. Кто-то из персонажей, попавших в Сценарий очередного Акта Пьесы, начинает радостно поздравлять других таких же счастливцев. Актеры, не удостоенные такой чести, сдержанно выказывают свое недовольство. Но и те, и другие уже поднимаются со своих мест. Одни — чтобы подойти к Герольду и получить от него свой экземпляр Сценария. Другие — чтобы покинуть помещение Гостиной, избегнув этой процедуры.
В числе других, не скрывающих своего радостного возбуждения актеров, я тоже получаю свой экземпляр утвержденного Сценария Акта Пьесы — шесть страниц печатного текста.
— Ну, вот! — спешит со своими поздравлениями Барон. — Поздравляю тебя с первым успехом!
Глава 13.
Покидаю я Центральный Зал в обществе Маркизы. Она восторженно смотрит на меня, и щебечет мне на ухо, какой это большой для меня успех — практически тут же попасть в Сценарий Акта Пьесы. И радуется за меня, пожалуй, еще больше, чем Барон.
Дойдя до дверей своей комнаты, я хочу, было, распрощаться с Маркизой, но, взглянув в ее глаза, вынужден переменить решение. Она явно не хочет уходить в свою комнату. Помедлив несколько мгновений, я приглашаю ее в гости, и она с радостью принимает мое приглашение.
Едва закрыв за собой дверь, она вдруг подходит ко мне, обвивает своими руками мою шею, и целует прямо в губы. Поцелуй выходит долгим, сладким, пьянящим... А Маркиза прижимается ко мне все сильнее и сильнее, я чувствую нежную упругость ее гибкого тела, и мысли мои улетучиваются, вытесняемые ощущениями. Я чувствую, как пусто становится в моей голове, и как область напряжения перемещается куда-то вниз по телу...
А потом я просто лежу в своей постели, и мне просто приятно от того, что сейчас рядом со мной лежит нежная, милая девушка, которая обнимает меня своими руками, которая никуда не хочет ни отпускать меня, ни исчезать сама. Она тесно прижимается ко мне, и она полна восхищения мной. А я — я полон восхищения ей...
А еще потом я лежу просто с пустой головой, и мне совершенно не хочется думать о каких-то там сложных вещах. Где они? Они остались где-то там, на просторах мира, но меня сейчас там нет. Сейчас я здесь, под одеялом, надежно им укрытый от волнений и тревог. И рядом со мною — женщина, которая избавляет меня от тягостных дум и сомнений. Не это ли главное в жизни — суметь укрыться от нее, от этой самой жизни? Уютно укутаться в свой собственный маленький мир, полный сладостного удовольствия и самых чудесных переживаний!
Может быть, совсем не главное, что мой вариант Сценария понравился Тому, Кто Утверждает Сценарий. И уж совсем не имеет никакого значения, что он, мой Сценарий, понравился Барону и мне самому. Может быть, главное — чтобы он понравился этой женщине, что лежит сейчас со мною рядом. Ведь именно теперь я могу с чистой совестью рассказать ей, наконец, о своих "подвигах".
И я рассказываю ей о них, и просто чувствую, как она тихонько млеет от удовольствия, когда я рассказываю ей очередной эпизод из своей "героической эпопеи". Она смотрит на меня восхищенно, и, буквально на полуслове, опять прерывает мой рассказ своим горячим, страстным поцелуем...
Наутро, ворвавшийся безо всякого предупреждения в мою комнату Барон, обнаруживает там двух мирно спящих в обнимку актеров. Бормоча какие-то невнятные извинения, он вновь исчезает в коридоре.
Маркиза испуганно смотрит на меня своими большими голубыми глазами, и я читаю в ее глазах тревогу — не за себя, а за меня. И вновь я чувствую к этой девушке неизъяснимый прилив душевной нежности.
Но, как бы то ни было, с постели нужно срочно вставать. По одному только виду Барона совершенно понятно, что у него ко мне весьма неотложное дело.
Одеяло отброшено, и теплый, уютный, наполненный любовью и нежностью мирок рассыпается под натиском вторжения Большого Мира. В спешном порядке мы одеваемся. Чуть только приведя себя в порядок, Маркиза дарит мне быстрый, легкий поцелуй, и, одарив на прощание нежным взглядом, исчезает за дверью.
А я, совершив символическую процедуру умывания, мчусь в комнату к Барону. Где он уже давно ждет меня, нервно вышагивая по комнате.
Я опасаюсь, что темой нашего разговора станет именно недавнее деликатное утреннее происшествие, но Барон, кажется, совсем пропускает его мимо своего внимания.
— Ты уже читал утвержденный Сценарий? — без всяких предисловий спрашивает меня Барон. Выглядит он весьма возбужденным.
— Нет, — честно признаюсь я.
Барон констатирующе кивает головой. И в этом жесте можно прочесть все — и осуждение моей лености и безалаберности, и сожаление о том, что я так несерьезно отношусь к своей жизни.
— А зря! — говорит мне Барон с явственным упреком в голосе. — Следовало бы прочесть! Еще вчера вечером!
Его озабоченный вид совершенно мне не нравится, и в душу мою тут же начинают проникать предощущения каких-то новых неприятностей. Похоже, это чувство становится для меня привычным!
— Прочти прямо сейчас! — требует Барон, и сует мне под нос листы бумаги, испещренные мелкими буквами печатного текста. — Хотя бы вот это, начиная с третьей страницы!
Я недоуменно, с непонятно откуда взявшейся дрожью в руках, беру предложенные мне бумажные листы и пытаюсь проникнуть в содержание текста, отпечатанного не них.
— Садись, садись! — запоздало предлагает мне Барон, и я, не глядя, опускаюсь на какое-то сидение.
Некоторое время мне попросту не удается вникнуть в печатный текст. Наверное, из-за утреннего сумбура мыслей. Да еще и читать приходится почему-то не с самого начала, а с третьей страницы. Ага, теперь начинаю понимать — здесь впервые упоминается имя моего сценического персонажа! А сам персонаж появляется в Пьесе уже на следующей странице!
Вот тут-то я, наконец, начинаю вникать в суть текста, и мне становится понятной причина беспокойства Барона. В утвержденном варианте Сценария очередного Акта Пьесы, оказывается, все не совсем так, как я это себе представлял. Если не сказать — совсем не так!
В целом утвержденный вариант Сценария предписывает следующий ход сценического действия:
Король устраивает дворцовый прием, приуроченный к успешному завершению Графом своей миссии, нашедшей отражение в прошлом Акте Пьесы. На званый обед является множество народа, весь цвет "артистократического" общества.
На этом празднике центральной фигурой является, конечно же, Граф. Все присутствующие воздают ему заслуженные почести. Менестрель, в частности, разражается по этому поводу чуть ли не балладой. Король произносит в честь Графа некий хвалебный тост, изысканный и витиеватый. Даже плененные разбойники, выступающие как живое доказательство графской удали, воздают должное его отваге, находчивости и смекалке.
В самый разгар праздника Королю сообщают, что во дворец явился Рыцарь Макмагон, только что прибывший из дальних странствий. Король распоряжается немедленно препроводить его в общую залу.
И тут на Сцене должен появиться я. Явиться пред взорами всех присутствующих значительных персонажей Пьесы, чтобы немедленно попасть в центр всеобщего внимания. Оказывается, всякий из присутствующих что-то да слышал о моих удивительных зарубежных приключениях, и вот теперь всех живо интересуют рассказы о моих подвигах, да еще из уст непосредственного их участника.
Далее, конечно, следует мой рассказ о своих беспримерных "деяниях", правда, в весьма и весьма усеченном виде. Прямо скажем, от героичности в этих подвигах мало что осталось. Тем не менее, рассказ мой вызывает повышенный интерес собравшихся, и служит предметом всеобщего обсуждения. Отдельные персонажи сопровождают мой рассказ различного рода комментариями, но особенно ядовитые реплики принадлежат, по Сценарию, Графу, так неожиданно лишившемуся внимания присутствующих из-за моего внезапного появления. К финалу действия Граф во всеуслышание заявляет, что не признает подлинности моих подвигов, и ставит под сомнение мою доблесть, смелость, отвагу и честность.
По ходу действия мой персонаж, как и персонаж Графа, проявляют чрезмерную вспыльчивость, обидчивость и нежелание идти на компромисс. А действия других персонажей, при всех их декларациях о заинтересованности в мирном исходе конфликта, достигают прямо противоположного эффекта. Драка на мечах чуть не возникает прямо в присутствии Короля, но именно этот влиятельный персонаж в последний момент гасит разыгравшиеся страсти, безапелляционно заявляя, что Тронный Зал — совсем не то место, где уместно упражняться в боевых искусствах.
Вот на этой-то драматической ноте и надлежит закончиться очередному Акт Пьесы.
Даже мне понятно, что, хотя кровопролитный поединок меня и Графа не состоялся в этом Акте Пьесы, ничто не мешает ему произойти уже в следующем. Более того, развитие событий прямо указывает на неминуемость этого события.
Я поднимаю глаза на Барона. Глядя на мое недоуменное лицо, Барон в своих чертах приобретает еще большую суровость.
— Вот! — говорит он мне таким тоном, как будто во всем виноват именно я.
— Не понимаю! — срывается с моих уст какой-то неубедительный лепет. — Но я же сам писал свою роль! Как же можно было так ее исказить?
Барон всем своим видом демонстрирует мне наивность моих представлений.
— Я тебя об этом предупреждал! — сурово замечает он. — Не все наши пожелания находят себе место в Сценарии Пьесы!
Не все! Но почему? Неужели все-таки кто-то из актеров покусился на судьбу моего персонажа? Неужели мою роль кто-то написал за меня? Выходит, я не смог определить сценическую судьбу своего персонажа. Выходит, я не оправдал надежд Барона. Да и своих собственных надежд — тоже. Подвел самого себя!
— И что теперь делать? — вопрошаю я безнадежно. Мне кажется, что я и сам знаю ответ на этот вопрос.
— Ничего! Теперь уже ничего не сделаешь! Будешь играть то, что написано в Сценарии!
Да, так я и думал! Сценарий Акта Пьесы уже утвержден (Кем? Сейчас это совершенно неважно!). И мне, вне зависимости от моего на то желания, придется играть ту самую роль, что отведена мне в нем. Роль, которая мне совершенно не нравится. Роль, которую кто-то придумал за меня!
— Первая репетиция — сегодня, после завтрака! — продолжает вещать Барон, усиливая мое угнетенное душевное состояние.
На завтрак я отправляюсь в крайне нервозном и подавленном настроении. Вместе с Бароном, который выглядит тоже весьма озабоченно.
Вопросы, сплошные вопросы роятся у меня в голове. Что за тайные механизмы позволили соорудить этот странный, на мой взгляд, Сценарий? И чего мне теперь следует ждать от Графа? Чего мне теперь следует ждать от будущих Актов Пьесы?
