Седьмой Принцип

— Да, хорошо. У меня все хорошо.

Почему-то он ей не поверил.

— Ты как здесь оказалась? — спросил Лис.

— А знаешь, я бываю здесь довольно часто. Мне хорошо тут, словно я дома. А ты?

— Я случайно. Оказался неподалеку, и не смог не зайти. Здесь ничего не изменилось, все как в школьные времена.

— Точно! — согласилась с ним Юлия. — Что меня и привлекает. Ты чем занимаешься? По жизни?

— Работаю руками. Я реставратор. Реставрирую мебель.

— Замечательно как! Всегда завидовала тем, кто может что-то делать своими руками. А где? В смысле, в какой мастерской? Я немного наслышана...

— Временно нигде, — Лис почувствовал стыд и горечь одновременно.

— Что так? — продолжала докапываться Юлька.

Лис пожал плечами.

— Я могу помочь?

— Нет, вряд ли. Я сам справлюсь.

Веня покачал головой и, уходя от дальнейших расспросов, отвернулся к окну.

Там, на улице, прижавшись носами к стеклу, стояла давешняя парочка, та, со сгоревшей дачи. Персонажи были столь замечательные, что не узнать их было невозможно. При этом парень смотрел куда-то мимо его плеча, видимо, на Юлию, девица же разглядывала в упор его самого. Насмотревшись, она сложила пальцы правой руки знакомым Лису образом и, собрав пухлые губки бантиком, что-то беззвучно произнесла. 'Пуф!' — озвучил за нее Лис. Вероятность того, что они нашли его здесь случайно, невелика. Значит, что? Его пасут? Он под колпаком? Похоже, так и есть.

— Ай би бэк, — припомнил он слова девицы.

— Что ты сказал? — не поняла его Юлия.

— Так, ерунда одна, — отмахнулся он. — Подожди меня, я быстро.

Он купил без очереди, извинившись, две пиццы с грибами, и вышел с ними на улицу. Парочка, явно поджидая его, находилась еще там, перед окном. Подойдя к ним, Лис протянул еду девице.

— На принципах взаимообразности, — сказал ей он.

— В каком смысле? — полюбопытствовала девица.

— Хотелось бы с вами больше не встречаться. Хоть какое-то время.

— Мы судьбой не управляем, — ответствовала девица, — она руководит нами. Но мы сделаем, что возможно.

При виде пищи, ее спутник оживился значительно больше.

— Премного! — обрадовался он, выдвинувшись вперед и перехватив пиццу из рук Лиса. Отделив половину, он отдал ее спутнице, второй отсалютовал Лису. — Береги себя, парень, ты нам еще понадобишься.

И, не мешкая, вгрызся в пиццу желтыми прокуренными зубами.

Лиса моментально осенило. Он примерил на физиономию пожирателя пиццы сивую бороденку, и получил искрометного глотателя хлеба из столовки возле Мишкиного дома, один в один. Все еще было странно и непонятно, но какие-то концы в этой истории уже начинали сходиться. Конечно, хотелось бы знать больше, но ни о чем спросить он не успел.

— Премного! — повторил мужичонка любимое словцо и, обхватив за талию подругу, увлек ее прочь, вглубь улицы.

Дождавшись, пока парочка жующих призраков не скрылась в сумерках, Лис вернулся в кафе.

— Знакомые? — полюбопытствовала Юлия, которая явно с интересом следила за происходящим через окно.

— Подопечные, — уточнил термин Лис и, в том же темпе спросил: — Не хочешь коньяку?

— Я за рулем, — ответила Юлия. И, через паузу: — Но твое предложение мне нравится. Предлагаю продолжить вечер у меня. Если ты не занят и не спешишь куда-нибудь еще.

— Нет, не спешу... Я куплю...

— Даже не думай. Этого добра дома хоть залейся.

— Послушай, — чуть притормозил он коней, — а ты уверена?

— Вполне, — сказала она отрывисто, отстраняясь от стойки. — Не раздумывай слишком долго. Окно возможностей будет приоткрыто недолго.

И, прямая и звонкая, как струна, не оглянувшись больше ни разу, направилась к выходу.

'Юлия, о-о-о-о!'

Лис задумчиво проводил Юлию взглядом, не торопясь допил кофе и вышел следом.

Ее джип был припаркован напротив магазина, на противоположной стороне улицы, где почтамт. Едва Лис погрузился в пахнущий кожей, южным парфюмом, шоколадом и дорогим табаком салон и захлопнул за собой дверку, как Юлия надавила на газ и резко вывернула через двойную сплошную в противоположном направлении. 'Лихо!' — подумал Лис и, борясь с центробежной силой, ухватился за верхнюю, расположенную над окном, ручку. Краем глаза он заметил, что она сбросила туфли и управляется с педалями босыми ногами. 'Нервничает', — подумал он почему-то.

Не сбавляя скорости, Юля повела машину вниз, к мосту. Когда, уже на другом берегу реки, она выкатила на площадь перед гастрономом, возле которого накануне днем он встречался с Нарадой, и остановилась на светофоре, Лис накрыл ее руку, лежавшую на руле и подрагивавшую то ли общей с автомобилем дрожью, то ли от внутренней какой причины, своей ладонью. Рука ее оказалась холодной, словно мороженый окорочок, она вцепилась ей в баранку до судороги, следовательно, причина дрожи была все-таки внутренней.

— Юля, успокойся, — сказал он ей. — Все в порядке.

И, ловя ее взгляд, постарался улыбнуться.

Она коротко взглянула на него и улыбнулась в ответ, но грустно как-то, скомкано, словно извиняясь, одной стороной лица. Тем не менее, он почувствовал, как расслабилась ее рука под его ладонью, и легко, поглаживающе, похлопал по ней пару раз, прежде чем отпустил.

— Представляю, что ты обо мне думаешь, — сказала она через минуту.

— Нет, — он покачал головой. — Не представляешь.

— Плевать. — Она не стала выспрашивать подробности его мыслей. — Жизнь — это сон, и сегодня он такой.

Оставшийся путь они проделали в более умеренном темпе, хотя и в молчании. Лис смотрел, как стелются под колеса серо-желтые ленты улиц, как летят навстречу, обтекая по бокам и смыкаясь где-то далеко позади, сцепленные фасады зданий, светящиеся полосы окон, витрины, фонари, и думал о том, что Юлька в сущности-то права. Жизнь, это действительно сон, в котором мы принимаем посильное участие, желаем того или нет. Или, что почти то же самое — кино, снятое кем-то по неизвестному сценарию, в котором нам отведена роль статистов. Иногда правда, опять же, неизвестно по чьей прихоти, нас выталкивает вперед, на авансцену, нас назначают и делают главным героем, и вот мы уже раздуваемся от гордости, вышагивая по красной дорожке. А кто-то неожиданно ломается, не выдержав света и жара софитов. Нам кажется, что это мы, мы сами всем руководим. Не стоит обольщаться и переоценивать свою роль. Фокус заключается в том, что через пару кадров картинка смениться полностью, кардинально, и нас в ней уже не будет.

Вот, разве он мог себе представить, что его собственная жизнь вдруг начнет дарить ему такие сюжеты? Да никогда! Наверняка, он жил бы, как и прежде, с Мариной, мучаясь, страдая и борясь с ней и за нее, и не помышлял бы о других женщинах... Или, думал о них, конечно, но так, не серьезно, не в качестве побуждения к действию. Наверное, все дело в том, что ему в жизни всегда вполне хватало одной единственной женщины, чтобы под завязку наполнять душу своим чувством к ней. Душа его, что ли, такая мелкая, не емкая? Любовь наполняла его томительно, а выплескивалась без остатка, отчего после близости он всякий раз испытывал опустошение, которое невозможно было заполнить никакими словами, только уловить ответную волну, отклик, отзвук, отсвет... А это так трудно, надо быть очень чутким, чтобы уловить... Без этого выплескивания чувства, физика казалась ему обманом, а обман он не выносил. И вот, что-то изменилось, и жизнь, словно торопясь наверстать то, что не додала раньше, то ли предугадывая, что срок ее истекает, неожиданно стала одаривать его встречами и отношениями с другими женщинами. Анна, теперь вот Юлия. Ему вдруг открылось, что принимать чужое тепло так же здорово, как и дарить свое. И так же не просто. Вот, вот что он понял и открыл про себя, наконец. Он просто слишком черств, и слишком был занят своими собственными чувствами, чтобы замечать и воспринимать чужие.

Так просто...

'Ну, снова понеслось, — остановил он себя. — Самокопание до добра еще никогда и никого не доводило. Пора завязывать с этим делом'.

Мысли, получившие свободу и оставшиеся без контроля с его стороны, путем медленного самостоятельного брожения сложились в комбинацию, напоминающую философическую картинку. Эта философия не вполне ему нравилась, и не совсем отвечала его устремлениям, потому что он-то, как раз, сам собирался внести поправки в чужой сценарий. Но, с другой стороны, в том, что касалось женщин, да, он согласен. Вполне даже...

— Приехали, — словно откликнувшись на его мысли, возвестила Юля. Она зарулила в темный пустой двор и остановила машину возле подъезда старого кирпичного дома. Двигатель затих, дрожь его унялась, а после скрежета ручного тормоза их накрыла тишина, впрочем, не тотальная: откуда-то из темноты доносилось позвякивание трамвайчика на стрелках.

— Я помню этот двор, — сказал Лис, оглядевшись. — Ты живешь там же, где и прежде...

Юлия взглянула на него с удивлением.

— Что ты здесь делал?

— Это было очень давно. Ты праздновала свой день рождения, я подарил тебе розу...

— Правда? Совсем не отложилось...

— Не мудрено, тебе было не до меня. И вообще, я заявился без приглашения, меня привел с собой приятель. Ну, как приятель — знакомый один, он, кажется, был пловцом, ну и где-то на почве водных видов спорта с тобой познакомился. Высокий такой, широкоплечий... Забыл, как зовут...

— Я поняла, о ком ты. Это мой муж.

— Муж? — удивился Лис. — И он — там? Он пальцем указал в направлении дома.

— Бывший муж, можешь не волноваться, — успокоила его Юлия. — Мы расстались, давно уже. Ладно, пошли.

Они выбрались из машины, дверцы захлопнулись. Вечерний воздух принял и обнял их, словно вода в пруду, перемешанными и перепутанными разной плотности теплыми и холодными потоками. Возле самого подъезда Юлия нажала кнопку электронного ключа, машина клацнула замками, мигнула оранжевыми огнями и замерла в темноте, на посту, распластанное на земле чудовище.

Квартирка на втором этаже, как и помнил Лис, оказалась крошечной. Оставив его в прихожей, хозяйка быстро прошла вперед, собирая там и сям разбросанную одежду. Похоже, она немного стеснялась легкого беспорядка, но, насколько искренне — об этом судить было сложно. Лишь засунув собранное белье в верхний ящик комода, она включила в комнате свет и возвестила:

— Можно!

Стоявший в простенке рядом с прихожей комод Лис узнал сразу. Да и то, ни с каким другим спутать его было невозможно. Комод возвышался темной глыбой в современном в остальном интерьере, совсем не выпадая из него, а, напротив, облагораживая тяжеловесностью старой бронзы и шелковым блеском покрытых воском боков. Вряд ли кто еще смог бы это определить, но Лис точно знал, какие из резных накладок были выполнены им лично взамен утраченных.

На комоде два кованых подсвечника держали по толстой витой свече каждый, а между ними в литой металлической рамке в стиле модерн стояла фотография мужчины. Подсвечники, комод и рамка были родом из разных эпох, но Юлию, видимо, такая эклектика совсем не смущало.

— Комод принадлежал какой-то то ли герцогине, то ли баронессе, не помню точно, а теперь вот он у меня. А реставрировал его какой-то чудо-мастер, видишь, он совсем как новенький. А, говорят, была просто куча дров, да и то, только половина того, что нужно. Ты смог бы так?

Лис в ответ лишь пожал плечами. Странное его охватило чувство, словно он незнакомец самому себе. Вещь, на которую он потратил не один месяц жизни и множество сил, уже жила в отдельной от него истории и не торопилась признавать в нем своего спасителя. А что бы ты хотел? Неплохо бы, чтобы страна узнавала своих героев сразу, без подсказки, но это, конечно, невозможно. Пока жив — никогда. В награду тебе остается сознание того, что дело свое ты сделал хорошо. Вот и наслаждайся этим.

Заметив его некоторые колебания и по своему их истолковав, Юлия перевернула фотографию на комоде лицом вниз.

— Не смущайся, он нам не помешает, — сказала она.

Она могла бы этого не делать, Лис и так знал, чья это фотография...

После второй рюмки коньяка Юля раскраснелась, но веселей не стала, напротив, некая печаль, довлевшая над ней, словно сделалась гуще и опустилась ниже, на уровень глаз, точно облако, которое обязано пролиться дождем. И оно пролилось, чему поспособствовал Лис своим бестактным вопросом.

— Детей не завела еще? — полюбопытствовал он, и совершенно напрасно полюбопытствовал, и так ведь было ясно, что нет. Никаких следов детского присутствия в квартире не наблюдалось.

— Как видишь, — подтвердила его наблюдения Юля. Глаза ее наполнились слезами, заблестели. Она передернула плечами, словно вдруг ей стало зябко. — Мы и с мужем... на этой, в общем, почве разошлись.

— А этот? — Лис кивнул в сторону лежащей на комоде фотографии.

— С этим год уже живем, бизнесмен... Фабрика у него где-то, по пошиву лифчиков, представь? Завтра должен вернуться. Эх! — она вдруг вздохнула, с каким-то слезным надрывом, и махнула рукой. — Без толку все! Мне не бизнесмен нужен, а осеменитель хороший. Племенной! Чтобы пробил мощной струей все спайки и запруды. Я детей иметь хочу, но теперь, похоже, только чудо уже может помочь. Только чудо должно случиться, я надеюсь на него всякий раз, — прошептала она, совсем поникнув.

И тут, словно что-то щелкнуло в мозгу у Лиса, и если раньше он еще сомневался относительно своих дальнейших действий, то теперь все сомнения отлетели прочь. Обняв Юльку за плечи, он притянул ее к себе, прижал ее голову к своей груди и жарко, с какой-то внезапно возгоревшейся в нем верой и страстью зашептал ей на ухо:

— Все у тебя будет. Все будет. Родишь дочь, назови ее Алией. Слышишь? Алией! Иди ко мне...

Позже, поглаживая по плечу прильнувшую к нему спящую Юльку, он смотрел в потолок, освещенный падавшим наискосок светом оставленной в прихожей маломощной лампочки и, перебирая в уме все произошедшие с ним за последние дни события, не переставал удивляться.

Ему казалось, и совершенно реально, что со времени его стояния на крыше прошло не несколько дней, а много лет, и все настолько изменилось, что возврата к прошлой жизни уже просто не может быть. Ну, это словно сухопутному животному вновь вернуться жить в океан. Или наоборот. Невозможно! Еще больше изумляла его происшедшая с ним самим за эти дни перемена. Теперь он не был уже неуверенным в себе юношей, вечно сомневающимся и опасающимся сделать что-то не так. Нет, он чувствовал, ощущал себя мужчиной, матерым, много пережившим и многое испытавшим, уверенным в том, чего хочет, знающим ответы на свои вопросы... 'Вот-вот, человек из Кемерово', — приземлил он себя, по привычке. И, тем не менее, новым Лисом он нравился себе больше, чем прежним. Безмерно больше. И при этом он совсем не горел желанием кого бы то ни было за свое преображение благодарить. Его галтовала и обтесывала нечеловеческая сила ведь, а можно было бы обойтись с ним и поласковей. Хотя, с другой стороны, и претензий ни к кому у него не было. Что заслужил, то получил.

Он взглянул на часы. Стрелки перевалили за полночь, пора было отправляться за петасом. Он подумал, что большой проблемы с этим не будет.