Заново, с новыми силами

Утро выдалось пасмурным, тёплым и очень тихим. Даже не было чувства, что Злой вышел на улицу — создавалось ощущение, что он находится в каком-нибудь огромном ангаре. Окружающий мир был тусклым, серым, желтым и черным. В воздухе пахло сыростью и мокрой травой, еще немного — прелой листвой.

В сопровождении бойцов Христа доехали до администрации. Охранник при входе отвернулся. На первом этаже, во владениях Виктора было тихо — хорошо бы не попасть к нему на приём, как обвиненному в… Да в чем-нибудь. В нелояльности, например. Любого человека можно определить во враги народа, стоит лишь покопаться как следует в его мыслях, пристрастиях и поступках.

Секретарша в приемной глядела настороженно. Прошла к двери, постучалась, спросила: «Впускать?», и, отодвинувшись, пригласила войти.

— Привет, — буркнул Христос. — Садись.

Злой устроился поудобнее, откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и расслабился.

— Что мне с тобой делать? — спросил Христос, и застыл в ожидании ответа, — Отвечай, это не риторический вопрос.

Злой ответил после небольшой паузы — неторопливо и размеренно:

— А с чего ты взял, что это со мной надо что-то делать?

Христос аж подскочил от неожиданности.

— Слушай, если ты тут собрался мне нотации читать…

— Да ничего я не собрался. Все нотации я прочитал в Уваровке. А сейчас я просто жду. Кстати, как там, на оккупированной территории? Наши ребята немного порезвились с местными девочками и кого-то от молодецкой удали случайно застрелили? А дома загорелись, наверное, от неисправной проводки…

— Хватит паясничать, — сказал Христос устало. — Ты прекрасно знаешь, что так и было. Да, дома подпалили случайно, да, с девочками развлеклись, так им с того ничего не было. Отряхнулись, подмылись и дальше пошли. Это наименьшее из наказаний.

— Как всё просто. А стреляли в кого?

— Да там… Рвались некоторые.

— Это те, чьих подруг насиловали чтоль?

— Сменим тему, — Христос сдержанно улыбнулся. — Ты говорил, что чего-то ждёшь.

— Ага, — кивнул Злой, уставившись в противоположную стену.

— Чего именно?

— Приговора.

— Я тебя сюда не судить позвал, — покачал головой Христос.

— А зачем? Говорить? Переубеждать? — Злому было совершенно все равно, что с ним происходит. Полнейшая апатия. — Так это бесполезно.

— Это почему еще?

— А потому что ты должен переубеждать в первую очередь самого себя. Это не я санкционировал военные преступления. Не я придумывал идеологию, оправдывающую убийства. И, в конце концов, уж точно не я расстреливал, грабил и обращал в рабство. Я честный вояка. И ты не можешь мне ничего предъявить. Впрочем, знаю, знаю. Ты сейчас будешь ставить мне в вину то, что я в твоих невинных шалостях в Гагарине и Уваровке отказался участвовать. Не кажется ли тебе это забавным — преступник ставит в вину невиновному человеку то, что он отказывается совершать преступление?..

— Ты не так чист, как думаешь. — усмехнулся Христос, всем видом говоря «я тебя поймал». — Вспомни того рабоче…

— Да-да, — раздраженно перебил Злой. — Я знаю. Того рабочего. Я про него и не забывал вообще-то. Знаешь, если тебе больше нечего мне предъявить, и если ты считаешь убийство невинного человека преступлением, то наш разговор уже можно считать оконченным. Потому что ты сам загнал себя в ловушку. А я победил.

Христос молчал. Злой тоже.

— Что ты собираешься делать? — спросил, наконец, опальный командир. — Убить меня, очевидно, не хватит духу. Не потому, что ты боишься, а потому, что чувствуешь себя неправым, иначе и не звал бы сюда на разговор. Изгнание подойдет.

— Да не хочу я тебя никуда изгонять! — вспыхнул Христос. — Я просто пытаюсь понять, почему такой человек предал меня в самый ответственный момент!

— Ну, если ты считаешь это предательством… Ты просто не хочешь меня слушать. В этом вся проблема. Тут всё просто. Сперва ты сам свернул куда-то не туда. Потом убедил остальных, что твой путь — единственно верный, и что та кровь, которую ты проливаешь, все те преступления, которые творятся твоим именем — это правильно. И теперь, когда ты сам усомнился в собственной правоте, одураченные тобой люди, не видящие иного пути, убеждают тебя в обратном. Всё верно, Христос! Кругом предатели! Уничтожать гадов! А баб и припасы — раздать нам. И поделить. Такой, вот, понимаешь, военный коммунизм.

— Я как-то задавал тебе вопрос — что нужно было делать в Гагарине? Ты так и не ответил.

— Я не знаю, — честно признался Злой. — Но не торопись радоваться. Видишь ли, даже если ты совершил преступление в отношении плохого человека, это всё равно делает тебя преступником. Не мстителем, а именно преступником. Можно было не расстреливать тех людей. Можно было не насиловать зверски их женщин. Я как вспомню их окровавленные бедра, разодранную одежду, крики… Нет, даже не крики — вопли. Ты слышал когда-нибудь, какие звуки издает девушка, когда ее затаскивают в кузов к десятку солдат? Она знает, что ее ждет, и хочет умереть. Понимаешь, Христос? Умереть хочет. Только представь, до какого состояния надо довести человека, чтобы он сам смерти своей захотел. Так вот, я слышал это. И никому не пожелаю услышать. Волосы дыбом встают. И дебилов твоих дрессированных я прекрасно помню. Как они расстреливали, а? Идеальные палачи. Ничего не чувствующие, ни о чем не думающие, не видящие кошмаров по ночам. Я раньше жалел их, думал, мол, вот бедняги, мало того, что ум свой растеряли, так еще и на пули идти должны, а сейчас — нет-нет. Ушла жалость. В Гагарине осталась. В этом одна из твоих ошибок, Христос. Ты впустил зверя себе в душу. И, мало того, ты еще и позволил остальным сделать то же самое. И теперь стал заложником. Твои архаровцы просто не поймут, если ты вдруг станешь милосерден. Скинут, решат, что ты размяк.

Вяземский князь внимательно слушал Злого. Он всё сильнее сжимал кулаки, до хруста, до побеления костяшек, до кровавых ран от ногтей. А Злой продолжал — всё тем же бесцветным голосом глубоко равнодушного человека.

— А знаешь, в чем еще одна твоя ошибка, главная? Ты слишком увлекся собирательством земель и забыл цель всего этого. Когда-то, в самом начале, ты хотел сохранить цивилизацию и сделать мир лучше. Именно поэтому я пошел за тобой. Поддержал. Но сейчас, оглядываясь, скажи честно, что ты создал? Только непредвзято! Да, безусловно есть и положительные моменты. Люди не голодают, у нас хорошая библиотека, даже дебилов умудряемся лечить. Это, разумеется, плюс и я даже не стану эти достижения оспаривать. Но с другой стороны? Рабство, военные преступления, рэкет и диктатура. Заметь, всего этого можно было бы избежать, если бы ты не вёл себя, как монстр, а я нашел бы в себе силы противостоять тебе, и в корне всё пресечь. Есть такой древний принцип — око за око. Ты за своё око отнимал у врагов оба. А потом еще и зубы выбивал, и дом поджигал. Справедливость — это когда наказание соответствует преступлению. Когда наказание превосходит по жестокости то, что сделал преступник —это зверство. Верно описывает получившуюся у нас картину мира, да? — Злой засмеялся. — Короче, у тебя получился не оплот цивилизации, а какая-то древняя деспотия. Безмозглая империя, воюющая ради грабежа и грабящая ради того, чтобы поставлять тебе пушечное мясо для построения Великой и Ужасной Новой России. А отношение к другим людям? Ты же хуже нациста! Тех, кто не живет в Вязьме, ты вообще людьми не считаешь. «Я решаю, кто тут русский, а кто — нет». По-моему, отличная фраза. Идеально описывает твоё мировоззрение. Те, кто с тобой — люди, а те, кто нет — мусор, с которым можно сделать всё, что заблагорассудится. Он ничего не чувствует — мусор же. Ему не больно… Что-нибудь еще? — спросил Злой у Христа, вставая с кресла.

— Пошел. Вон. Отсюда. — вяземский князь аж побелел от ярости. — Ты был… Ай, к черту всё. Не имеет никакого значения то, что мы с тобой могли бы сделать. Уже не сделаем. Это новый мир. И он понимает лишь жестокость и кровь. Я искренне сожалею, что ты этого не понимаешь!

— Не надо скрывать свои преступления за софистикой. Я уверен, что у тебя есть внутреннее идеологическое обоснование всему, что ты натворил, но когда ты поймешь… нет, скажем так — если ты поймешь, что именно ты делаешь, тебе будет очень тяжело. И, просто на будущее: этот мир был значительно добрее до того, как в нём появились начальники вроде тебя, и не принялись строить свои маленькие империи.

Злой вышел из кабинета, хлопнув дверью, и оставив Христа размышлять над тем, что он только что услышал. На душе стало легче. Да, сейчас Злой был один в поле воин, но это не мешало ему чувствовать собственную правоту посреди обезумевшего города. Он наконец-то сделал свой выбор. Места в Вязьме для него больше не было — и это действительно удручало. Обжитый за полгода дом сейчас казался родным, привычным и уютным. Ужасно не хотелось его покидать.

На протяжении следующих нескольких дней Злой не выходил за пределы своего двора. Читал, отсыпался, ковырялся в машине. Готовился к дальней дороге. Его никто не тревожил, но это было временно — можно было сказать со стопроцентной уверенностью, что рано или поздно его придут выгонять. Те самые люди, ради которых он сделал очень много, но пойти на преступление так и не смог.

Дни шли за днями, и вот, в один прекрасный момент…

Во дворе послышался какой-то шум.

«Вот и пришли…»

Злой отложил книгу и бесшумно скользнул к автомату. Схватив его без единого стука или лязга, встал слева от окна и, немного отодвинув занавеску, выглянул наружу. От сердца отлегло, Злой шумно выдохнул. По телу прокатилась противная волна уходящего адреналина.

Он повесил автомат на плечо и вышел из дома, по пути громыхнув пустой консервной банкой, попавшей под ноги в темном коридоре. Злой открыл двери, вышел на высокое крыльцо кирпичного коттеджа и сверху вниз воззрился на человека, сидящего на давно убранной грядке под окнами…

23.

О «тигре» можно было забыть. Он, конечно, был на ходу, но такое количество пробоин, спущенные колёса и разбитые стекла делали его бесполезным, особенно зимой. В ближайшем будущем предстояло пересесть на что-нибудь менее бронированное и пафосное.

«Сперва дом отобрали, теперь еще и машину».

В этот момент Злой просто ненавидел Христа. Всеми фибрами души. Возможно, решение об убийстве и не принадлежало самому вяземскому князю — например, ему мог нашептать об этом Виктор, но это не умаляло его вины в случившемся.

«Да, это похоже на правду», — подумал Злой. «Они считают меня опасным, вот и решили устранить на всякий случай, видимо, боясь мести».

Тёмные дела полагается делать в тёмное время суток.

Злой дождался ночи, и отправился в обратный путь, прихватив с собой из машины нож, автомат с боекомплектом, и небольшую аптечку, содержащую лишь самое необходимое: жгут, перевязочный пакет и шприц с обезболивающим. Брать что-либо еще не было смысла — при серьезном ранении уже ничто не смогло бы его спасти, ведь квалифицированные хирурги либо вымерли, либо ничего не помнят. До блокпоста Злой добрался ближе к полуночи.

Возле вагончика, где жила охрана, тарахтел дизельный генератор и горел прожектор, время от времени шарящий лучом по окрестностям. Контраст был разительным — кромешная тьма мира, лишенного электричества, и яркий, бьющий в глаза белый свет, который, казалось, был способен выжечь сетчатку. Сильно пахло прелью, отсыревшей травой и мокрой дорожной пылью.

Блокпост был как на ладони. Злой знал, что сейчас на нем дежурят всего четыре человека, и знал, что с ними нужно делать. В конце концов, план был уже давно опробован в Гагарине, и на практике доказал свою жизнеспособность.

Проползти в высокой мокрой траве и непролазных кустах с автоматом на спине и ножом в зубах. Обойти блокпост с тыла, туда, откуда никто не ждет нападения. Незаметно прокрасться за спину первому из охранников, сидящему на броне танка и курящему. Заколоть его, воткнув нож в горло и зажав рот рукой — так, чтобы не издал ни единого звука. Ладони обдало горячей липкой кровью, и они тут же стали скользкими. Злой медленно опустил труп на асфальт и вытер руку о штаны. Второй и третий охранники, судя по голосам, сидели в вагончике, а последний, четвертый, стоял за прожектором и время от времени скользил белым лучом по дороге. Он и стал второй жертвой Злого: был зарезан точно также, как и первый — тихо, без единого звука и лишнего шороха. Охранник был здоровым и неуклюжим, от него несло мочой и застарелым потом так, что Злого едва не стошнило.

«Дебил, наверное», — подумал Злой, укладывая его на асфальт рядом с прожектором.

Ребят в вагончике нейтрализовать также бесшумно вряд ли бы удалось, поэтому Злой и не стал стараться. Он подкрался к дверям и прислушался.

— Ему наши сегодня так всыпали, что он, наверное, сейчас уже в Белоруссии. А даже если и вернется — у нас тут танк, две секунды, и от его тачки ничего не останется. А без машины что ему тут делать? В городе сотня солдат, он же не самоубийца…

«Ошибаетесь, ребятки», — подумал Злой. «Ой, как ошибаетесь…»

Он досчитал про себя до трех, чувствуя, как стекает по спине холодный пот, и могучим пинком отправил хлипкую деревянную дверь в полет вглубь вагончика.

Внутри было темно и тесно. На столе горела керосиновая лампа, и в ее неровном свете Злой увидел, как с табуретов испуганно вскочили два человека. Они отпрыгнули назад, в темноту, инстинктивно увеличивая расстояние между собой и противником, но Злой не дал им этого сделать. Он взревел и рванулся вперед, занося нож для удара, по пути опрокинув стол, и, дорвавшись, наконец, до дезориентированного и запаниковавшего врага резал, колол, бил до тех пор, пока дергающиеся и вопящие под его ударами люди окончательно не перестали шевелиться. Стол опрокинулся, лампа разбилась, керосин растекся и загорелся, и Злой пулей выскочил обратно, пока не изжарился заживо.

На несколько мгновений вагончик вспыхнул ярко и радостно, хотя гореть там было нечему — голый металл. Пламя гудело и трещало, освещая окрестности — с одной стороны обшарпанные бетонные блоки, мешки с песком, пулеметную точку, шлагбаум, а с другой — могучий силуэт танка, черневший даже на фоне непроглядной ночной тьмы. Злой смотрел на него, пытаясь отдышаться. От рук, измазанных в горячей крови, шел пар. Злой знал, что именно надо делать, но почему-то не мог сдвинуться с места, как будто боясь чего-то.

«Надо. Просто надо», — приказал он самому себе, и, подойдя к танку, вскарабкался на броню. С усилием откинул люк, ведущий на место механика-водителя. Внутри включил освещение, облазил танк сверху донизу, запустил автомат заряжания, который заскрипел и залягзгал, как робот из старого научно-фантастического фильма. Дальше он задраил изнутри все люки, и усевшись в кресло мехвода, взялся за рычаги. Управлять танком оказалось достаточно просто — Злой запомнил основы еще когда торчал на блокпосту, наблюдая за тренировками экипажа. Но в подобной простоте была заслуга не Злого, который не особенно вникал в то, что там изучают бойцы, а советских конструкторов, прекрасно понимавших, что их машинами будут управлять вчерашние трактористы-колхозники.