Сильно раздражал Демиан — молодой франт, присоединившийся к театральной части в середине зимы. Будучи, по его словам, незаконнорождённым сыном важного дворянина, он кичился своим происхождением и смотрел на всех свысока. Презрительно корчась, он всем своим видом показывал, что делает одолжение, общаясь с комедиантами. Но его терпели. Актёром Демиан был великолепным и заполнил место ролей прекрасных принцев и героев-любовников. До него их играл Леонардо, насколько хороший акробат, настолько же плохой актёр. По типажу ещё подходил де Вен, но никому и в голову не пришло предложить ему выйти на сцену.
К Демиану Крис относился равнодушно-снисходительно, как старый, опытный пёс к той-пуделю. Лай, на здоровье, я-то знаю, что только тяфкать и можешь. Франт тоже чувствовал что-то подобное, и не нарывался. Я сравнивала их двоих и явственно видела огромную пропасть между ними. Крис даже в простой одежде ощущался аристократом. Это сквозило в каждом движении, даже в небрежно забрасываемой за спину косе. Демиану же требовался внешний лоск и постоянные напоминания окружающим, кто он такой. Для этого у него были конь и меч. Конь, хоть и породистый, мало чем, кроме размера, отличался от наших рабочих лошадок, послушно тянущих фургоны. Такая же полуголодная скотина с впалым животом и усталым взглядом. А меч являлся причиной гордости и тщеславия. Только высшим сословиям разрешалось носить оружие с клинком длиной более двух ладоней. Простой люд довольствовался кухонными ножами, небольшими кинжалами, разнообразными кастетами и дубинками. Насколько я знаю, этот запрет прожил и до времён моего правления, почти не изменившись, разве что благородным стало считаться неприлично появляться в обществе без меча.
Таверна, при которой зимовала наша труппа, открывалась посетителям после полудня. Утренние часы, пока никто из посторонних не мог помешать, мы использовали для репетиций и тренировок.
В тот день всё началось как обычно. Сначала рано утром, на рассвете, у меня уроки фехтования. Затем постепенно подтягивались остальные. Неожиданно на тренировку акробатов вышел Крис. Они обычно сидели в зрительской части зала, наблюдая и недовольно сверкая глазами, а сейчас оттеснил в сторону Лео, встав в пару ко мне. Пришлось подстраиваться под нового, менее опытного партнёра. Хоть выполняемые элементы были очень просты, и от него требовалась в основном поддержка, несколько раз чуть не навернулась. Мы закончили упражнение и вдруг раздались редкие хлопки. В зале стоял Демиан и аплодировал. По ночам он пропадал или в игорных домах, или у очередной любовницы, возвращался уже утром и отсыпался до начала выступлений. А сейчас он, явно в подвыпившем виде, нарывался на неприятности.
— Что, Крис, — противно растягивая слова, произнёс франт, — за ночь не наобнимался, решил сейчас пощупать?
В целях экономии многие остались жить в фургонах. Крис же снял две смежных комнаты — мне и себе. Небольшие, но намного лучше спать в них, чем в общем фургоне, отгораживаясь от остальных лишь тряпочной шторкой. То, что прощалось в походных условиях, даже ночёвка под одним одеялом, было неприлично в остальное время.
— Хотя, было бы что щупать, или ты больше по мальчикам?
Если вначале все просто притихли, то после этой фразы наступила тишина. Даже огонь в камине перестал потрескивать. Все понимали — сейчас будет смертоубийство, в эту эпоху мужеложцев не терпели. Только через почти тысячу лет во время правления двадцать-какого-то, официально имевшего в фаворитах мальчика, общественное мнение вынужденно изменилось.
— Завидуй молча! — мой голос разорвал тишину.
— Что?!
— Я говорю, завидуй молча! Понимаю, такой красивый мужчина, а на тебя и не смотрит. Мне бы тоже было бы обидно.
— Ты... ты... — Демиан потерял дар речи от возмущения.
— Да, я. И что? — я сама с трудом сдерживалась. Ненавижу конфронтации и уже чувствовала, что потихоньку закипаю.
— Да ты понимаешь, что говоришь?
— Я — да. А ты?
Прорычав что-то невразумительное, Демиан, пьяно пошатываясь, вышел из таверны, громко хлопнув дверью. В тишине раздался голос Криса.
— Зачем?
Все, присутствовавшие при стычке, смотрели на меня, ожидая ответа.
— Нам не нужны проблемы с законом, — я сцепила руки, чтобы не заметили, как они начали дрожать. — И тело куда-то надо было бы деть. А так я переключила его на себя. Надеюсь, с девушкой он воевать не станет. А если ошибаюсь, то мешать уже не буду.
На этом инцидент казался исчерпанным. Демиан проспался и старательно делал вид, что ничего не произошло, и он не помнит, что наговорил по пьяни. Но, через пару дней, вышел к обеду, хромая на обе ноги и, морщась, держась за рёбра.
— Это твой его так отделал, — после обеда поделилась информацией Стрекоза. — Придурок опять начал задираться, так Крис его на дуэль вызвал.
— Дуэль? Но у нас нет оружия, да и не выжил бы он...
— Так они на деревянных, — прыснула в кулак девушка. — Ему так и сказал: "недостоин ты благородного оружия". Демиан и минуты не продержался.
Эта дуэль зажгла зелёный свет воспитательной работе со стороны остальной труппы. Не успевал Демиан отлечиться от одного избиения, как ему снова устраивали или тёмную, или кулачные разборки один на один. Надо сказать, что виноват в этом был он сам, без повода его не трогали, да и били аккуратно, чтобы не покалечить. К лету франт хоть и стал вести себя прилично, лишний раз не нарываясь, но хорошего к себе отношения не получил. Кажется, он так и не понял, за что его все не любят и относил избиения к проявлению банальной зависти. Расстались без сожаления, тем более, что к тому времени нашли ещё несколько человек к театральным. В фургонах становилось тесно, и часто при переездах многие шли пешком, разгружая усталых лошадей, а Санни подумывал приобрести ещё один фургон к уже имеющимся трём.
Мы с Крисом всё-таки вышли на сцену. Случилось это в середине весны. Деньги совсем кончились, выступать из-за болезни многие ещё не могли. Первые представления прошли с каменным лицом, и собрали не так много денег. Но потом публика повалила. Незатейливый по сложности элементов номер выгодно отличался от подобных у конкурентов парным исполнением. Мы старались как можно синхроннее исполнять всё вместе с Леонардо и Стрекозой. Однако, часть зрителей приходили смотреть не на акробатику, а на исполнителей. Женщины всех возрастов пожирали Криса глазами и нередко пытались прорваться за кулисы для более близкого общения. Не знаю, как он от них отбивался, наверно, сказывался богатый опыт. Его, по некоторым сведениям, и дома регулярно атаковали как поклонницы утончённой красоты, так и охотницы за титулом, не обращая внимания на то, что он вроде как давно женат.
— Стою, значит, я на этом пятаке, толпа орёт, а этот мелкий кругами вокруг прыгает, ножками чего-то перебирает, — Кот рассказывал, почему он пошёл в циркачи. Мы со Стрекозой шли рядом и восторженно слушали. Мы втроём возвращались с рынка, и силач был увешан корзинками и мешками с покупками. Я с девушкой тоже несла большую корзину, одну на двоих. Без Кота точно бы пришлось делать ходки четыре.
— Ну, стою, примериваюсь, он мелкий какой-то, совсем, как ты, — Кот кивнул на Стрекозу. — Только его бить, он отскакивает. А сам чего-то пинается, слабенько так, кулачком даже влепил. Больно, но терпимо.
Это был его последний бой в качестве простого разнорабочего. На кулачный бой явился представитель какого-то заморского боевого искусства и вызвал лучшего бойца на спарринг, доказывать, что голая сила проиграет.
— Ну а я что? Отмахнулся слегка, его, болезного, и отнесло. Смотрю, глазки-то закатил и, кажись, и не дышит совсем. Я, не будь дурак, сразу и дёру. Доказывай барину потом, что в честном бою заморыша изувечил. Брат к вечеру пришёл, тоже решил не оставаться, а что, мы завсегда вместе.
Так, за разговорами, вернулись в таверну. Ещё с порога почувствовали неладное, слишком тихо, не слышно обычных разговоров и незлобного переругивания. Сгрузив покупки у фургона, все втроём поспешили внутрь таверны, где сейчас должна быть основная часть труппы. Они там были, но не репетировали, а как-то потерянно сгрудились в кучку.
— Что случилось? — я оглядела людей. У Санни подбит глаз, Лиса, брат Кота, держится за бок и морщится, ещё у одного театрального свежие ссадины.
— Криса... стража забрала, — глядя куда-то в сторону, сообщил Юстас.
— За что? — новость, можно сказать, сногсшибающая, даже несмотря на то, что обычно реагирую спокойно.
— Нам не сказали, — также не глядя на меня, ответил старый клоун. — Явился десяток стражи, нам по шеям надавал, его увели.
— Где он сейчас?
— Должен быть в городской тюрьме, но даже если мы все скинемся, денег на выкуп не хватит!
— Плевать!
Я уже бежала в комнаты. Да, денег немного, но надо узнать, в чём обвиняют, и хоть как-то облегчить условия содержания. Знаю я, каково это, оказаться в общей камере без гроша за душой, а ведь у Криса если и было при себе что-нибудь, то стража наверняка обыскала.
Городская тюрьма располагалась в одном здании с ратушей и судом. На площади перед ней на добротном, явно не временном, помосте, красовалась большая деревянная колода, покрытая бурыми потёками. За помостом на одной из трёх виселиц болталось босоногое тело в драных мокрых штанах. На плече сидела ворона и деловито тыкала клювом куда-то в глазницу. К виду повешенных немного привыкла за время путешествия, по обочинам дорог они регулярно появлялись. На расправу здесь были скорые, поймали разбойника — на ветку, в город судить везли только главарей или особо отличившихся, которым простая верёвка была милостью. Один такой сидел в железной клетке наподобие птичьей, висела рядом с виселицами. Руки-ноги отрублены, обрубки прижгли, чтобы не помер раньше времени от потери крови. Что осталось от человека сунули в клетку помирать без еды и воды. Тут же в колодках страдала от наседающих мух обнажённая по пояс женщина. Не имея возможности отогнать насекомых от исполосованной спины, она только тихо постанывала.
Люди проходили мимо, не обращая внимания, привычные к подобным зрелищам. Толпа собиралась непосредственно на казнь, посчитать хором число ударов, повозмущаться несправедливым судом или позлорадствовать над очередным неудачником, что попался страже. Я тоже опустила глаза и поспешила пересечь площадь побыстрее. Зрелище и неприятных запах тухлой крови и нечистот всё же не для слабонервных.
Деньги с момента изобретения всегда служили для покупки различных благ и услуг у тех, кто их мог предоставить. Вот и я за несколько монет узнала и в чём обвиняют де Вена, и что ему грозит. Ничего утешительного это знание не дало. Обвинение — совращение дочки градоправителя. Наказание — сотня плетей на площади с последующим повешением. Казнь должна состояться через день, так как завтра у палача выходной.
Никакого забора вокруг тюрьмы не построили, а под содержание всякой голытьбы в здании выделили полуподвал, чьи окна, забранные решётками, выходили прямо на улицу. За одну круглую монету (прощай, полный обед в таверне, на эту сумму можно наесться от пуза) стражник старательно уставился вдаль, изучая архитектуру дома напротив. Судя по тому, что у тюремных окон уже был посетитель, каждую трещинку на штукатурке охрана может описать с закрытыми глазами.
Отсчитав нужное окно (сервис здесь на высоте, мне не пришлось даже спрашивать, где искать нужное, стражник сразу сообщил), я приникла к решётке, всматриваясь в темноту подвала.
— Крис! Вы тут?
— Тено? — через десяток секунд отозвался советник. Мне окно было до пояса, а ему начиналось чуть ниже уровня глаз, так что я присела на корточки. Если театральных стукнули для острастки, то де Вену досталось намного серьёзней.
— Тено, послезавтра меня... — с разбитыми губами он говорил немного невнятно. — Неважно, заберите Первого и уходите.
Кулон с шариком души он всегда носил с собой, а теперь протягивал через решётку.
— Не говорите так, я вас не брошу. И обязательно вытащу отсюда.
— Вы не сможете выкупить, прошу вас, уходите.
— Девка, он правду говорит, — подал голос кто-то из темноты подвала. — Нет, выбрал бы кого попроще, так он о куда замахнулся. Наш градоправитель за неё откуп брать не станет.
— Да ему не откуп брать, а самому платить надо! Вы эту "жертву" хоть видели? — я огрызнулась. — Там вчетвером держать нужно, и отнюдь не её.
Несколько голосов рассмеялись. Значит, знают, в чём обвиняют, и тоже не особо верят в виновность. Дочка градоправителя ещё та "красавица" — толстуха с густо покрытым прыщами лицом и конскими зубами. Упорно пыталась прорваться за кулисы после выступлений, но каждый раз неудачно. Видимо, решила отомстить за отказ.
— Эй, кончайте там, время! — поторопил охранник. Я передала через решётку узелок с едой — жареная курица, краюха хлеба, немного сыра и бутыль вина. Знаю, какая в тюрьмах баланда, а тут уже осуждённый, могут совсем не кормить. Шарик Первого всё же забрала, без этого Крис отказывался принимать передачу.
В таверну к труппе вернулась далеко не сразу, а, когда, всё же показалась там, то была атакована взволнованными людьми, ожидающими новостей.
— Ну что, как там? — нетерпеливо спросил Санни. — Что так долго? Мы уж побоялись, что и ты там сейчас.
— Всё плохо, — я рассказала, что узнала, отмахнулась от жалельщиков и ушла в свою комнату. Переживаниями Крису не помочь, а обдумать варианты спасения лучше не отвлекаясь.
Примерно через час подошёл Санни.
— Мы это, потолковали немного, решили, что надо его вытаскивать. Не дело это, бросать своего на казнь, ещё и по наговору какой-то бабы. Вы как, с нами?
Я внимательно посмотрела на мужчину, постаравшись придать то выражение лица, которое часто видела у де Графа. Когда вроде и дело предлагают, но звучит редкостной глупостью.
— Его же должны на площадь вывести, вот тогда и попробуем отбить.
— И как вы это представляете?
— Ну, не знаю, — Санни смутился, тоже поняв нереальность подобного.
— Брать тюрьму штурмом или, как ты предлагаешь, идти на стражу, это только рядом повиснуть, на соседней перекладине. Есть идея получше...
На город опустились сумерки. Законопослушные граждане спешили по домам, чтобы не остаться на тёмных неосвещённых улицах. Фонари здесь висели только над дверьми круглосуточных заведений — у ратуши, у кабаков с борделями и у гостиниц в центре города. Всё остальное ночью погружалось во тьму, и, желающий прогуляться, сам носил фонарь или факел, демонстрируя готовность быть ограбленным. Но ночь ещё не вступила в свои права, и на улицах тут и там встречались как дорогие кареты, так и простые телеги.
Одна из них, мерзко и неприятно скрипя колёсами, медленно двигалась по площади. Деревенский увалень, что правил телегой, засмотрелся на эшафот и не заметил, что колесо наехало на какое-то препятствие. Чувствуя, что скорость упала, он подстегнул лошадь. Та резко дёрнула, колесо соскочило с оси, телега накренилась и её груз вывалился на площадь. Что может везти крестьянин с рынка? Да всё, что угодно! По мостовой рассыпались глиняные горшки, прочая утварь и рухлядь, что заказали привезти из города соседи и нераспроданные овощи и яблоки. Из плохо завязанного мешка выскочили поросята и с визгом стали носиться по площади. Возница, основательно заросший густой чёрной бородой до самых глаз, не знал, за что хвататься в первую очередь — ловить поросей, собирать товар или сначала угомонить бабу, что голосила о разорении и поносила дурня, что не уследил за поломкой.
