Монастырь:ведьма для ангела-5 (Часть вторая)

— Я весь твой... с головы до... — Алонсо едва не сказал "до члена", но, подумав, решил, что это слишком пошло, смутился и поправился: — до ног.

Сюзерен потянул прочь еще одну ленту, обнажая и любуясь тем даром, что преподнесло ему небо. Если бы Эдвин заглянул в сердце, которое год назад обуглилось, то понял, что в него вернулась весна. Что надежды вновь трепещут в душе Луиса и его тело полнится, как кубок крепким вином любви и страсти.

Без слов мужчина стал целовать живот и пах Алонсо, спускаясь на ноги, дошел до самых колен, выражая тому свою признательность за доверие, за чувство, вернулся к возбужденной плоти, замечая, как подрагивает любовник, ожидающий ласки, и накрыл его член ртом, втягивая и сразу задавая темп их близости.

Эдвин шумно втянул воздух в легкие и зарылся пальцами в льняные теплые пряди волос Луиса, не смея отвести взгляда от представшей взору картины. Голову вело от наслаждения, горячей влаги и касаний языка, что дарил король — больше этих ласк Алонсо хотел ответить тем же, подарить такое наслаждение любимому, на какое только способен. Завтра, это будет завтра, и когда Луис свяжет его — они оба получат то, что жаждут. Эдвин чаще задышал, осторожно толкнувшись навстречу.

Луис неспешно провел языком по стволу, наслаждаясь каждым движением навстречу — предопределение их встречи, связанное с надеждами Кристиана, теперь казалось чем-то божественным. Рядом. Не отпускать, требовать ответной страсти до изнеможения, чтобы ночь показалась короткой, а сон был крепким. Завтра с утра они отправятся в путь. До весны осталось несколько месяцев, и дел еще много.

Пока же губы вбирали член, толкали его в глотку. А пальцы удерживали за бедра, вдавливаясь в мягкую плоть и оставляя красные пятна.

Возбуждение Алонсо стремительно набирало обороты, а когда Луис вбирал его до упора — просто в глазах темнело, и все вокруг начинало вертеться, точно сошло с ума. Эдвин, поначалу сдерживающий стоны, через пару минут уже не стеснялся рвущихся из горла протяжных звуков. Он гладил плечи Луиса, цеплялся в ткань его одежд или в одеяло, запрокидывал голову, открывая белую шею взорам любимого, и в конце концов, чуть развел колени в стороны — провоцируя, приглашая, умоляя взять себя.

Несколько минут сюзерен еще мучил любовника, чтобы потом потянуть его к себе, заставляя зависнуть между кроватью и полом, и вошел до упора почти сразу, не щадя и добиваясь быстрой разрядки, двигаясь резко внутри горячей пульсирующей тесноты.

Темная ночь спускалась в сердце вновь — неудовлетворенность скоро разрушится. Алонсо готов принять боль. Он теперь его навсегда.

Несмотря на мучившее Алонсо любопытство, ночью он спал, как убитый, — измученный любовными ласками и жаркими часами соития, Эдвин засыпал мгновенно, стоило только голову приклонить к подушке. Утро же приносило ему новые надежды и сюрпризы — один другого интереснее. И все же, это утро должно было стать особенным. Собираясь в дорогу и помогая королю в мелких заботах, Эдвин почти позабыл о своем ожидании, но едва они с Луисом сели в карету и вся процессия двинулсь в долгий путь, Алонсо уже не мог думать ни о чем, кроме обещанного сюрприза. Внутри кареты действительно расстелили много шкур, и окна занавесили ими же, чтобы внутри было тепло. Полумрак, царивший здесь, волновал тем, что в нем хотелось целовать Луиса. Алонсо сидел напротив него и усиленно делал вид, что совсем позабыл об обещании короля связать его.

— Остановимся на отдых в той же деревеньке, что была по пути сюда? — спросил он как бы между прочим. — В прошлый раз мне там очень понравилось. — Эдвин многозначительно улыбнулся.

— До деревеньки еще долго ехать, — заметил Луис, чуть наклоняясь вперед и кладя ладони на колени любовника. Прошла ночь еще тлела жарко в воспоминаниях, тело не остыло от поцелуев и хотелось продолжения — как бы не сложилось, согласие давно получено, сам Эдвин предлагал попробовать что-то жесткое.

Мужчина провел по ногам, раздвигая края теплого меха, в который был укутан военачальник, оттягивая момент начала игры. Пальцы чувственно прошлись по бедрам.

— У нас достаточно времени, — добавил с полуулыбкой, скрывающей нетерпение. — Только не кричи громко. Это главное условие — нас не должны слышать.

Сюзерен протянул Эдвину открытую ладонь, сжал руку, а затем пригласил опуститься на колени к себе спиной. В полутьме что— то звякнуло. Сперва Луис буквально придавил весом военачальника, но лишь для того, чтобы дотянуться до цепей, которые были вбиты в стены кареты. — Ты еще не передумал? — шепнул в ухо, защелкивая на запястье холод оков.

— Нет, — тихо ответил Эдвин, дрожа от жаркого дыхания, опаляющего кожу в прохладном воздухе. Металл на запястьях напротив, обжигал холодом. Алонсо невольно сглотнул, безуспешно пытаясь догадаться, что будет дальше. Пока ему все очень даже нравилось: непривычное чувство беспомощности и полная власть Луиса. Сердце в груди забилось чаще. — Я постараюсь не кричать... громко. Обещаю.

— Попробуй, иначе мне придется тебя наказать, — Луис не шутил. Его настрой говорил сам за себя. Вторая рука была закована, как и первая, и Эдвин оказался вжатым в теплый мех лицом. Над ним же сидел на своем сидении сюзерен, дававший любовнику пока осознать, что отказаться от милости государя невозможно. Сильвурсонни достал из-за пояса длинный кинжал и разрезал пелиссон Алонсо, чуть задевая кожу и чувствуя, как вздрагивает его жертва, когда остаются порезы.

Алонсо стало немного не по себе, а через минуту он понял, что невольно задерживает дыхание. Он лежал, прижавшись щекой к теплому меху, с заведенными за спину руками, не смея шелохнуться, немного напрягаясь, когда лезвие касалось кожи. Боль как от шипа, царапающего кожу, сменялась чувством теплых капель — капель крови, скользящих по спине. Алонсо сжал зубы и шумно задышал.

— Тише, все хорошо, — сюзерен наклонился и слизнул капельку крови, проступавшую между лопаток, одновременно стягивая с плеч Эдвина одежду. Ткань трещала и поддавалась, обнажая горячее тело. — Сердце бьется слишком часто, а ведь я еще ничего не сделал, — заметил Луис мягко, вспоминая, какой рисунок оставил Кристиану Фернандо на груди, сколько шрамов украшало его спину. Тонкое лезвие прошлось холодом между лопаток, а следом нежные поцелуи.

От всего этого у Алонсо кровь леденела в жилах, но это было не страхом, нет. Он еще не знал названия этому чувству, когда боль воспринимается, словно первая ночь любви, словно первое проникновение — и в груди все заходится от чувств, восторга и сладкого ужаса. И да, сейчас все это выливалось в желание. Поцелуи Луиса после боли казались еще острее и чувственнее.

— Это... — Алонсо сглотнул, позволив себе подышать глубже. Ему было хорошо, но он не осмелился произнести это вслух и пока путался в своих ощущениях. — Я в порядке... правда. Просто ты так близко и... Не останавливайся...

Сильвурсонни и не собирался останавливаться. Он вел лезвием дальше, оставляя тонкую полоску, которая обязательно будет щипать. Пока еще тонкая боль, которая обострится, когда Алонсо станет жарко, когда таких полосок будет много, Язык добавлял соли, заставлял военачальника прогибаться под поцелуями. А кинжал все выводил неровные узоры, чтобы оставлять за собой капельки крови, горячившие сознание и смещавшие мир Луиса в сторону, где голос говорил о ценности этой красной жидкости, где боль жгла самого сюзерена, отнимая его у холодной расчетливости отца Ксанте.

Алонсо в конце концов застонал. Он перестал считать, сколько раз вздрагивал под острым краем кинжала, дрожал под губами Луиса, тихо дергая запястья в цепях. Эдвин постепенно дурел, впадая в состояние какой-то ненормальной эйфории. Разве он не должен испытывать ужас и страх? Разве Сильвурсонни не жаждет именно этого? Алонсо не понимал, как должен вести себя, — и это его пугало больше, чем возможность серьезного ранения в случае, если карету хорошо тряхнет. Эдвин прикрыл глаза. Нож коснулся кожи снова и Алонсо уже инстинктивно снова напряг мышцы. Теперь его боль была постоянной и накапливалась, не собираясь проходить.

Луис улавливал все новую дрожь, прожигавшую в груди жажду обладать. Карета покачивалась, рука крепко держала рукоять, а губы слизывали кровь, которая наполняла рот соленой сладостью. Сюзерен не сдержался и укусил Эдвина между лопаток, желая, чтобы тот издал звук погромче.

Эдвин вскрикнул, вцепился зубами в шкуры, запоздало вспомнив о том, что Луис просил его не орать. Алонсо прогнулся в спине — и тут же вся слабая боль от порезов вспыхнула как огонь, вырывая еще один долгий глухой стон из груди. И только то, что эту боль дарил любимый, помогало Алонсо справляться с охватывающей тело паникой. На этот раз маркиз дернулся в цепях сильнее.

Луис за болью подарил ласку. Он словно извинялся за причиненное страдание, целуя жарко и страстно, одаривая маркиза всей возможно лаской, но только отдаляя ненадолго новую боль, которую собирался дарить более щедро сегодня. Клинок оказался в стороне, зато в ставшей горячей от жаркого дыхания карете стало еще темнее.

— Ты обещал не кричать, значит тебя следует немного наказать, — зашептал Луис, проникая рукой под живот Алонсо и освобождая его плоть, чтобы крепко обхватить. Что-то холодное коснулось головки, вторгаясь внутрь, пронзая словно молнии. — Тише, Эдвин, терпи.

Алонсо сжал руки в кулаки и, закусив губу, вжался лицом в шкуры. Его трясло, даже непонятно от чего больше — от возбуждения или от шока. Он кусал губы, чувствуя во рту привкус крови, зажмурив глаза и несмотря ни на что, доверяя Луису всего себя безоговорочно. Эдвин уже слабо понимал, что происходит и где именно они находятся. Мир, в который он входил, был совсем другим, не похожим ни на что, что Алонсо знал прежде. Назад дороги не было. Он снова застонал, но как-то уже совсем тихо, осторожно и жалобно.

Луис мягко поцеловал любовника в плечо, продолжая внедрять в его член золотой штырь, стараясь не навредить, пока карету не трясло. И ему это удалось.

— Все будет замечательно, — губы собрали капельки пота, который, наверняка, теперь жжет невероятно и пропускает через кожу змей боли. Пальцы обвили плоть, скользя почти невесомо.

Жар охватил все тело Эдвина словно болезнь. Он поднял голову, чтобы отдышаться немного, но воздух теперь казался раскаленным и душным. Алонсо даже помыслить не мог, что можно такое делать с человеком, и если порезы на коже он как-то предвидел, то все остальное нет. Растерянность и непонимание вкупе с желанием принадлежать Луису, лишали Эдвина последних остатков разума. Скрип колес, храп лошадей, людские голоса — все казалось нереальным, но слишком громким, а он словно спрятался здесь, в темноте, наедине со своим странным ангелом. Алонсо инстинктивно прижался ягодицами к бедрам Луиса.

А тот, поддавшись порыву, вновь прикусил кожу маркиза у основания шею, горячо дыша и лаская того почти на грани с болью, заставляя привыкнуть к новым ощущениям и тяжести в члене, наливающемся желанием и острым наслаждением.

Луис знал, насколько долго можно теперь не давать Алонсо выплеснуть свою страсть, а потом наслаждался не только хриплыми вздохами, но и беспомощностью военачальника, уткнувшегося лицом в мех.

— Хочешь еще боли? — спросил искушающе, чуть сжимая пальцами мошонку.

— Да, — Эдвин и сам не понял, как такое сорвалось с губ — оно так было похоже на выдох, на простой измученный выдох, но Луис отчетливо уловил согласие на все. Он, Сильвурсонни, был болью Алонсо, любовью, мечтой, жизнью и смертью. На свою беду Эдвин оказался молод и отзывчив, теперь даже легкие прикосновения доставляли ему сладость, а боль просто подводила к грани наслаждения. — Хочу, Луис...

Сильвурсонни и сам был готов отдавать всю свою страсть. Он тщательно подготовился к этой поездке, а потом ловко достал платок и завязал глаза мужчины, погружая его уже в полнеюшую тьму, а не сумрак. Пусть останутся только ощущения и страсть.

— Ты так быстро на все соглашаешься, мой доверчивый, — капелька афродизиака из флакона капнула на шею маркиза и потекла вниз. Пусть будет невыносимо, пусть чувствует острее.

Луис перекатил между пальцами ледяные шарики, которые потребовал заморозить еще вчера.

Эдвину казалось — еще немного и он точно свихнется от всего этого, он был так близок к безумию любви, уже знакомому, но теперь еще более острому и желанному. Оказывается, Луис отлично знал, что говорил, когда просил не кричать слишком громко. Эдвину хотелось как раз именно этого. Он повернул голову вбок, будто мог увидеть короля сквозь платок, но на самом деле оставаясь совершенно слепым. Луис же тем временем видел правильный профиль Алонсо, темные пряди волос, струящиеся по виску, приоткрытые губы, чуть пересеченные темной полосой укуса.

— Бери все, — с губ слетела измученная мольба, из которой было понятно одно — Эдвин готов зайти так далеко, как только захочет Сильвурсонни, и он не боится.

Луис любовался любовником, которого желал мучить и отдавать всего себя, он продолжил ласкать Эдвина, а потом внезапно толкнул в его анус один ледяной шарик, который уже сочился водой и чуть сильнее сжал в пальцах плоть.

Алонсо дернулся, уронив голову в шкуры и не сдержав крика. Он снова вцепился зубами в мех, решив, что лучше вообще не отпускать его. Держать во рту шерсть было неприятно, но в свете происходящего Эдвина уже нисколько не волновало. То, что творил Луис просто не укладывалось в голове. Ощущения — такие разные, противоположные, они смешивались, путая Алонсо, повергая его в состояние опьянения. Ему и прекратить хотелось, и продолжить, терпеть, стиснув зубы, и стонать в голос. Он уже не мог оставаться неподвижным в цепях — дергался, извивался, цепляясь в шкуры сжатыми до боли зубами.

— Терпи, будет сладко, будет, — шептал Луис, проталкивая внутрь ледяной шарик куда больше и продолжая двигаться по плоти. — Тебе нравится? — пальцы проникли следом, раздвигаясь, словно ножницы, и добавляя новых ощущений. Луиса вело от дрожи Алонсо и его чувствительности. Соленый пот мешался с капельками крови, которые бисером застыли на коже, но были так же сладко-солены.

Эдвин что-то простонал — что-то очень похожее на согласие, вжался лицом в шкуры еще сильнее, поддался ягодицами на пальцы короля и всхлипнул. Тело требовало и желало только одного — чтобы Луис сейчас взял его — страстно, резко, даже жестоко, подстраиваясь под покачивание кареты и проявляя свою власть над тем, кто любит его давно и всерьез.

Но Сильвурсонни словно нарочно продолжал толкаться рукой и добиваться новых стонов, вызывая практически судороги у любимого, оставляя на его плечах красные цветы укусов и поцелуев, сжимая возбужденный член и отпуская, пока не понял, что Эдвин окончательно сдался желанию, тогда Луис приставил возбужденную плоть и резко и на всю длину вошел, обжигаясь льдом, тающим внутри. Он застонал от восторга, совершил первую фрикцию, перехватывая горло Алонсо шелковым шнурком и понуждая двигать бедрами навстречу.

Темнота в карете стала почти прозрачной, розовые лучи солнца проникали внутрь, принося легкую прохладу, но сюзерену и его фавориту становилось все жарче.