Пламя юных сердец

продвигаться десантникам. И в завязавшемся бою с гитлеровцами был убит автоматной очередью.

Посмертно награждѐн орденом Красного Знамени…

Рассказывает Василий Никитич Коновалов

Казалось бы, чем дальше уходят от нас годы войны, тем больше угасает память о тех

людях, с кем делил трудности фронтовые. Но это не так, в моей памяти сохранились все друзья-

однополчане. Хочется рассказать о каждом, однако это невозможно, назову лишь некоторых. Борису

Нахапетову исполнилось 13 лет, когда его отец Александр Иванович был в то время врачом поликлиники в

Москве. В августе 1941 года его призвали в Красную Армию и назначили начальником приѐмно-

эвакуационного отделения эвакогоспиталя, расположенного в Калинине. Незадолго до этого умерла мать

Бориса. Отец решил не оставлять сына одного и взял паренька с собой.

В сентябре Борис пошѐл в школу, но долго учиться не пришлось — фашисты уже бомбили

город. Тогда Борис начал помогать отцу в приѐмном отделении госпиталя. Работа была напряжѐнная и

ответственная. С фронта поступали тяжелораненные обожжѐнные танкисты. Их требовалось

принять по установленным правилам. Прибывали люди днѐм и ночью, а положение на фронте все

ухудшалось. Наши войска продолжали отступать. Раненых начали эвакуировать в тыл.

В первых числах ноября 1941 года под Москву из Пермской области прибыла 48-я отдельная

курсантская стрелковая бригада. Отец Бориса был назначен-начальником медицинской службы бригады.

Сын остался с ним. В декабре они участвовали в сражении в районе Волоколамска, а через месяц были в

Торопецкой операции. Зима 1941—1942 годов выдалась суровой, кругом бездорожье, глубокий снег. В этих

условиях медперсонал бригады вѐл борьбу за спасение каждого раненого бойца. Участвовал в этом и

Борис. В мае 1942 года бригада была переформирована в 215-ю стрелковую дивизию. Начальником

медицинской службы назначили военврача 1-го ранга Александра Ивановича Нахапетова. В августе 1942

года дивизия вела бои за город Ржев. У его стен почти 17 месяцев шло кровопролитное сражение. Тогда

Борису довелось повидать ужасы воины, кровь, увечья, слышать стоны раненых. Не считаясь с

опасностью, Борис смело выполнял обязанности медбрата. Раненых было много, медсанбат располагался

в палатках в лесу, а медики жили в землянках.

Именно тогда под Ржевом, я, молодой военный фельдшер, познакомился с черноглазым

пареньком в военной форме. Это был Борис Нахапетов. Мы подружились. Он рассказал о своей семье и о

том, что повидал на фронте.

В День Победы нынешнего года я с внуком Алексеем поехал в Москву на встречу ветеранов

215-й Смоленской Краснознаменной орденов Суворова и Кутузова дивизии. Она проходила в средней школе

N160, где открыт музей нашей дивизии. Вдруг вижу, ко мне направляется полковник медицинской

службы. Это был Борис Александрович Нахапетов. Мы обнялись и долго не могли наговориться. Друг

подписал мне свою книгу «О войне в прозе и стихах». Он сейчас живѐт в столице. Принимает активное

участие в жизни ветеранской организации дивизии.

Тогда же я встретил сына полка Леонида Богданова, который служил в нашей части.

Вспомнили, как в 1944 году мы проходили через деревню Шубки Витебской области и встретили мальчика

лет 13. Его звали Лѐня. Отец его ушѐл на фронт, мать расстреляли фашисты. Дом сожгли, потому что

старшая сестра была связной у партизан. Лѐня рвался на фронт бить фашистов. Его зачислили сыном

полка... С нами Лѐня дошѐл до Кенигсберга. Служил в штабной батарее, там его научили заряжать

аккумуляторы для автомашин и радиостанций.

После взятия Кенигсберга дивизию отправили на Дальний Восток. Лѐня участвовал в войне с

Японией. За образцовое выполнение заданий командования награждѐн медалями «За отвагу» и «За бое-

вые заслуги». После окончания войны Лѐню во Владивостоке приняли в ремесленное училище, которое он

успешно окончил и стал токарем на судоремонтном заводе. В 1950 году его призвали на действительную

военную службу в армию. Отслужив, Леонид Богданов приехал в Минск и устроился токарем на

моторный завод. Поступил на заочное отделение института. Вскоре его назначили мастером. К боевым

наградам молодого воина прибавился орден Ленина за доблестный труд. На заводе Леонид встретил

девушку Таню, которая трудилась контролѐром ОТК. Вскоре они поженились. Леонид и Татьяна

воспитали двоих детей, у них растут пять внуков.

Боря Нахапетов летом 1943 года.

Рассказывает Николай Иванович Мелешко

Гена Голенев учился в средней школе №7 Ставрополя, когда началась война. Во время

оккупации он занимался похищением у врага боеприпасов и оружия, которые передавал подпольщикам,

однажды — выкрал радиоприѐмник, которым пользовался для составления сводок о положении на

фронтах, после чего распространял их по окрестностям. Выводил из строя при случае вражеский

автотранспорт.

При попытке выкрасть ручной пулемѐт был схвачен гитлеровцами. На допросах ничего не

сказал и был расстрелял в недостроенном кинотеатре «Родина».

Его фамилию и сейчас носит одна из центральных улиц Ставрополя.

Рассказывает Л.Г.Беспалова

Володя Ободовский

...Заканчивалось лето 1943 года, пошли дожди, начался грибной сезон. На рассвете кто-то

осторожно постучал в окно. Я проснулся и услышал разговор шѐпотом, в хате. Мать говорила: «Ваня, он

ещѐ очень маленький, немцы сейчас стали очень свирепые, поймают Вовочку, убьют». Ей отвечал

мужской голос. Это был отец, пришедший из леса.

Меня разбудили. Отец сказал: «Одевайся сынок, в лес пойдѐм. Покажу тебе, где мы живѐм».

Я быстро оделся, и мы ушли. До леса шли по знакомой мне тропе. По ней все село ходит, дрова для печки

возят. Потом шли лесом. Дошли до громадного дуба, тут дорога расходилась в разные стороны.

Отец сделал привал, сказал: «Нужно нам тихо поговорить». Мы сели на пенѐчки, со всех

сторон нас закрывали кусты, но дорогу, идущую из деревни, было хорошо видно. Сидели мы долго. Отец

со мной вѐл поучительную беседу: «Сынок, нам, партизанам, нужна твоя помощь. Дело очень

ответственное, потому что мы ведѐм борьбу с нашими врагами, фашистами. Я понимаю, что ты ещѐ

очень маленький, и тебе где-то может быть очень страшно, но ты же сын коммуниста, ты должен

устоять и нас, партизан, не выдать!»

Затем отец рассказал, какую работу должен я выполнять в 12 лет.

«Ты должен приносить сведения о немцах — сколько их примерно, где они размещены, где

танки и орудия и так далее... Сынок, сведения приноси в своей памяти, записывать нельзя... Действовать

ты должен очень осторожно: потом будешь пробираться к нам с лукошком, с которым ходят в лес за

грибами, зимой будешь ездить за хворостом. Лошадь с санями возьмѐшь у Ивана Степановича. Сведения

о фашистах, для передачи на словах, тебе будет говорить соседка — учительница Татьяна Витальевна.

Сынок, наших сельских людей и подростков, таких как ты, хватают и допрашивают в «Сельуправе» о

партизанах, угрожают убить, повесить, а иногда держат у себя в коморке сутки-двое. Ты не бойся, нам

дадут знать об этом, и мы обязательно выручим тебя. Главное, запомни то, что тебе сказала Татьяна

Витальевна, немцам категорически выдавать это нельзя, о нашем расположении в лесу никому не

рассказывай! Иначе они всех нас уничтожат и тебя убьют»...

Дальше мы с отцом пошли без всякой тропы, по приметам, и продвигались очень осторожно.

Через два часа мы миновали два патруля партизан и попали в расположение отряда. В отряде отец меня

всем показал, кто должен знать меня в лицо, и примерно через час я ушѐл домой. Отец немного меня

проводил, и мы простились.

Один-два раза в неделю я приносил партизанам сведения о фашистах, которые мне

передавала Татьяна Витальевна. Моя работа очень помогала партизанам, я даже получил благодарность

от командира партизанского отряда. До зимы проработал без приключений, не считая того, что три

раза за все время у меня проверяли корзинку с ягодами и грибами. Видимо, мои сведения помогали

партизанам, потому что после моих посещений ночью или на следующий день наши самолѐты бомбили

железнодорожную станцию или наш сахарный завод. Так было и когда прибыл состав с немецкими

танками, новенькими «тиграми».

Но немцы заметили, что кто-то сообщает нашим. Они усилили контроль за всеми, кто

ходит в лес за ягодами и грибами. Осенью при выходе из леса меня схватили немцы, которые сидели в

засаде на опушке леса. Тщательно меня обыскали до самых трусов. Грибы раскидали, ничего не нашли.

Забрали мой любимый складной ножик, и от сильного удара сапогом в ягодицу я полетел носом вперѐд. Я

лежал. Было больно. От боли и обиды плакал, не вставая. Но когда немец крикнул: «Хальт, пух!», я

схватил пустую корзинку и побежал. А выстрела все не было. Я плакал и дрожал от страха и в таком

состоянии я прибежал домой. Мама меня долго успокаивала.

Однажды, когда я находился в расположении отряда, начался артиллерийский обстрел. Я не

успел забежать в землянку, когда раздался страшный взрыв. Я почувствовал сильный удар по голове и...

дальше ничего не помню. Очнулся в землянке. Около меня сидел доктор, голова была перевязана, и я

чувствовал под бинтом — мокро. Это была кровь.

Мне рассказали: разорвало снарядом громадную сосну, и большой кусок дерева ударил меня по

голове. От удара меня отбросило на несколько метров в сторону, и я потерял сознание. Очень кружилась

голова. Мне сделали укол, и через час я потихоньку пошѐл домой. Когда у меня спрашивали в селе, что

случилось, я отвечал: «Лазил на дерево за черешнями. Упал с дерева, разбил голову». Впоследствии

оказалось, что я почти полностью потерял зрение правого глаза. Врачи, уже после войны, мне сказали:

«От сильного удара лопнули капилляры, и кровь залила глазное дно. Кровь свернулась и засохла — на всю

оставшуюся жизнь. Она закрыла зрительные нервные волокна». Я остался с одним глазом...

Мы с Татьяной Витальевной продолжали передавать сведения для партизан. Бомбѐжки

участились. Налѐты больше были ночью. Фашисты заметили, что налѐты повторяются, когда на

станцию прибывает железнодорожный состав с боеприпасами, техникой, горючими цистернами...

Догадались — значит, кто-то передаѐт сведения партизанам. Однажды, как я вышел из леса, меня

схватили и повели в управу. Допрашивали, били в основном по голове, разбили нос, я был весь в крови.

Переводчик достал бумагу и назвал все дни, когда я ходил в лес. Значит, за мной следили. Я повторял одно

и то же: «Кушать нечего, собираю грибы, ягоды и жѐлуди, мать печѐт лепѐшки из муки, полученной из

желудей». До утра меня посадили в каморку, а утром отпустили домой. Работать стало страшно. Но

отец мне только сказал: «Работай, сынок, осторожнее, Родина тебя не забудет!..»

Пришла зима. Походы в лес осложнились: следы остаются на снегу. На каждую поездку я

брал у Ивана Степановича сани и лошадь. Сани были с коробом, и лошадь была спокойная. В короб саней я

нагружал короткие дрова, а дальше ставил боковые колья, и получалась высокая фура с хворостом. Как-

то раз на выезде из леса я был остановлен. Патрульных было двое — немец с автоматом и полицай с

ружьѐм. Допрашивал меня полицай: «Ты что, возил партизанам продукты? Что сейчас в санях под

хворостом? Не обманывай, проверим!» Они почему-то подумали, что в санях лежит партизан, и вели

себя очень осторожно. Велели разгрузить сани. Я плакал и не разгружал — было очень морозно. Они тоже

не хотели ждать на холоде, пока я разгружу хворост и дрова. Переговорили между собой, и немец

выстрелил по ко-робу саней. Лошадь от испуга рванула с места и помчалась. Сани перевернулись, но они

не пошли смотреть. Меня ударили сапогом, полицай крикнул: «Убирайся домой, пока цел!»

В дальнейшем я сани старался загружать меньше. Пока загружался, ко мне осторожно

подходил партизан, я передавал ему сведения и сразу договаривался: когда приеду в следующий раз.

Немцы прочѐсывали лес по нескольку раз в месяц. И партизаны ушли в дальний лес, где и

организовали лагерь. Теперь сведения в партизанский отряд передавал только один человек — наш

деревенский пастух Алексей. Он выпасал коров вдоль леса, с таким расчѐтом, чтобы партизан-связной

мог взять у него сведения. Но немцы выследили его связь с партизанами.

Алексей был хороший малый. Одну руку ему ампутировали ещѐ до войны. Он работал на

молотилке, руку ему затянуло в молотилку. Ему было 15 лет. Немцы согнали все село на площадь возле

управы. Вся площадь была оцеплена немцами и полицаями. Посередине площади был очень глубокий

колодец. На машине привезли Лѐшу. Его единственная рука была привязана к телу. Открыли борта

грузовой машины, где стоял пастух и по бокам два полицая с винтовками. В кузов залез немецкий офицер.

Этот немецкий офицер говорил, а переводчик громко переводил: «Вот такие ваши детки

помогают партизанам. Фюрер прислал нам новые танки, а партизаны с помощью ваших деток взорвали