115. Lloyd C. Gardner, Spheres of Influence: The Great Powers Partition Europe, from Munich to Yalta (Chicago: Ivan R. Dee, 1993), 229.
116. Hadley Cantril, “How Real is America’s ‘Internationalism’?” New York Times Magazine, April 29, 1945, 9.
117. “Memorandum of Conversation on Services to Feature Writers,” March 9, 1945,RG 59, Entry 1245, Box 1; Francis H. Russell to Mr. Morin and Mr. Dickey, “Immediate Objectives of PL (Public Liaison),” December 8, 1944, and H. Schuyler Foster to Frances Russell, “Domestic Information Activities of the State Department,” April 8, 1946, RG 59, Entry 5052, Box 1; “Dumbarton Oaks Proposals: Current Developments and Comment,” Report No. 14 for the week ending March 6, 1945, RG 59, Entry 568, Box 23, NARA.
118. Anne O’Hare McCormick, “His ‘Unfinished Business’—And Ours,” New York Times Magazine, April 22, 1945, 43.
119. E. B. White, “Beautiful Upon a Hill,” New Yorker, May 12, 1945, перепечатка в Library of America, Reporting World War II: Part II, 750—51.
120. Lester Markel, “The Newspapers,” 353.
121. Kai Bird, The Chairman: John J. McCloy and the Making of the American Establishment (New York: Simon & Schuster, 1992), 239; “Daily Summary of Opinion Developments,” U.S. Delegation, United Nations Conference, May 5 to June 7, 1945, RG 59, Entry 568, Box 23, NARA. Как отмечено в отчете от 7 мая 1945 года, этот опрос гражданского населения США не включал “южных негров”.
122. Knightley, First Casualty, 328—29.
123. Paul Boyer, By the Bomb’s Early Light: American Thought and Culture at the Dawn of the Atomic Age (Chapel Hill: University of North Carolina Press, 1994), 6; Murray and Millett, A War To Be Won, 526.
124. Brooks to Ludlam, “Spots for International Cooperation Campaign.”
125. OWI, “Looking Forward to a Global Peace”; Lydgate, What Our People Think, 42.
126. Gone With the Wind (Victor Fleming, 1939).
127. Moeller, Shooting War, 214.
128. Bernard DeVoto to Elmer Davis, March 28, 1944, Container 1, Davis Papers.
129. Edward R. Murrow to Elmer Davis, December 15, 1943, Container 1, Davis Papers.
130. Captain Horace R. Hansen, December 8, 1945, Papers of John Regnier. In private hands.
131. Elmer Davis, “Report to the President, 13 June 1942—15 September 1945,” Container 10, Davis Papers.
132. David M. Kennedy, Freedom from Fear: The American People in Depression and War,1919—1945 (New York: Oxford University Press, 1999), 855—57.
Глава 4. Война в Корее. «Линия фронта между свободой и тиранией»
«Будущее цивилизации зависит от того, что мы делаем».
Президент Гарри Трумен, 1950 год.
«Кто-то дал старине Гарри не ту информацию об этой войне. Он может найти кого-нибудь другого, чтобы приколоть свои медали»
Американские солдаты в Корее, 1950 год.
ВОЙНА В КОРЕЕ БЫЛА ОГРАНИЧЕННОЙ ВОЙНОЙ с далеко идущими последствиями. Правительство США рассматривало вторжение Северной Кореи в Южную Корею в 1950 году как часть коммунистического заговора с целью достижения мирового господства. Действуя исходя из убеждения, что Советский Союз отдал приказ о нападении, президент Гарри Трумэн направил американские войска в Корею, чтобы сдержать распространение коммунизма. Корея, заявил он, стала «линией фронта в борьбе между свободой и тиранией». Несмотря на четкое публичное заявление Трумэна о значении Кореи, президент и его советники опасались, что Корея не была настоящей линией фронта. Они беспокоились, что война там может быть отвлекающим маневром, призванным отвлечь Соединенные Штаты от реальной цели в Европе или на Ближнем Востоке. Поэтому, опасаясь возможной советской агрессии в других местах, оно объявило Корею ограниченной войной. Тем временем правительство США утроило военный бюджет; взяло на себя обязательство поддерживать антикоммунистические силы на Филиппинах, Вьетнаме и Тайване; и перевооружило своих недавних врагов, Западную Германию и Японию. Соединенные Штаты настроились на борьбу в глобальной Холодной войне.
Чтобы заручиться поддержкой американского народа в этой амбициозной политике, администрация Трумэна решила, по словам госсекретаря Дина Ачесона, «объединить всю историю в одном официальном повествовании».1 Следуя модели пропаганды Второй мировой войны, официальное повествование изображало два мира в конфликте. Так называемый свободный мир закона и порядка, процветания и безопасности противостоял «коммунистическому миру» коррупции, подрывной деятельности и террора. Назвав коммунизм «красным фашизмом», администрация указала на уроки, извлеченные из Второй мировой войны. Умиротворение не сработало; только сила могла остановить агрессоров от разрушения американского образа жизни. В 1950 году, после многих лет депрессии и войны, две трети американцев достигли статуса среднего класса и хотели наслаждаться этим. Вместо этого им сказали, что все, что у них есть, может быть отобрано. Трумэн предупредил, что если американцы не будут сражаться с коммунистами в Корее, они закончат тем, что будут сражаться с коммунистами в Уичито.
Администрация и ее сторонники определили Корею как поле битвы на границе, где американцы сражались, чтобы защитить цивилизацию от дикарей. Она опиралась на податливые расовые стереотипы, чтобы идентифицировать азиатов как представителей Свободного мира или коммунистического мира. Образ «хорошего азиата», который применялся к китайским союзникам во время Второй мировой войны, переместился на корейцев, то есть южнокорейцев. Народы Азии хотели того же, чего хотели американцы, объяснил президент, «лучшего здоровья, большего количества еды, лучшей одежды и домов, а также возможности жить своей собственной жизнью в мире».2 В образе «Хорошего азиата» подразумевалось предположение, что корейцы не только хотели того, чего хотели американцы, но и как послушные союзники сделали бы то, чего хотели американцы. Образ «плохого азиата» — хитрого и непостижимого, — который применялся к японцам во время Второй мировой войны, теперь перешел к северокорейцам и китайцам-коммунистам. Этот враг двигался ордами или роями, как в описании северокорейцев репортером «Юнайтед Пресс» Робертом Миллером: «Коммунисты шли тысячами, фанатичными, кричащими волнами».3 Более того, «плохие азиаты» считались опасными, потому что они, должно быть, были чьими-то марионетками. Действительно, в риторике США северокорейцы потеряли свою национальность корейцев и стали красными или коммунистами. И, в отличие от «хороших азиатов», они не рассматривались бы как потенциальные члены западной цивилизации. Северокорейцы, говорилось в армейском справочнике, «отличаются восточным пренебрежением к человеческой жизни».4 Чтобы подчеркнуть пропасть между Востоком и Западом, политики часто указывали, что сами русские были восточным или азиатским народом. Эти стереотипы разделили азиатов на людей, которые хотели или не хотели быть похожими на американцев, предполагая, что нет необходимости узнавать о них что-либо еще.5
Поскольку нация находилась в состоянии продолжающейся войны, правительственная пропаганда стала постоянной и профессиональной. Следуя рекомендации Элмера Дэвиса, сделанной в его окончательном отчете об Управлении военной информации (УВИ), Белый дом взял на себя ее координацию. Вместо того, чтобы призывать поэтов, историков и художников на службу во временное агентство военного времени, правительство расширило роль политиков, специалистов по связям с общественностью и журналистов в отделах общественной информации по всей исполнительной власти. Например, карьера Эдварда Барретта, помощника госсекретаря по связям с общественностью с 1950 по 1952 год, включала работу в УВИ, должность исполнительного редактора «»Ньюсвик», работу по связям с общественностью в влиятельной фирме «Хилл энд Ноултон» и должность декана Колумбийской школы журналистики. Его карьера иллюстрировала, почему было легко считать сотрудников государственной службы информации, специалистов по связям с общественностью частного сектора и представителей средств массовой информации членами одной команды.
Более того, пресс-служба президента расширилась, включив секретаря и двух помощников, которые не только проинформировали 300 или более репортеров, освещавших Белый дом, но и подготовили президента к пресс-конференциям с блокнотами справочных материалов и ответами на ожидаемые вопросы. Кроме того, три телеграфные службы, две радиотелевизионные сети и крупнейшие восточные ежедневные газеты поручили репортерам постоянно освещать президента, сформировав постоянный пресс—корпус из десяти-двадцати корреспондентов, которые сопровождали Трумэна даже на его ранних утренних прогулках. Трумэн искренне ненавидел прессу, говоря влиятельному издателю Генри Люсу, что у него, должно быть, проблемы со сном по ночам, потому что он скорее дезинформирует, чем информирует людей. Тем не менее, Трумэн лично ответил на вопросы на 347 пресс-конференциях за годы своего пребывания на этом посту, включая несколько, проведенных во время Корейской войны. Как указано в диаграмме «Юнайтед Стейтс Ньюс энд Уорлд Репорт», «Как правительство настраивает общественность на идеи, которые оно хочет распространить», исполнительная власть разработала официальную линию и распространила ее через прессу среди общественности. В процессе президент «попадает в заголовки газет».6
Цель состояла в том, чтобы сформировать двухпартийный консенсус в поддержку внешней политики времен Холодной войны. Опросы общественного мнения показали, что большинство американцев уделяют гораздо меньше внимания международным событиям, чем внутренним проблемам, таким как рабочие места, цены и жилье. Таким образом, общественное мнение, о котором администрация Трумэна заботилась больше всего, было представлено 25 процентами американцев — бизнесменов, журналистов, ученых, профсоюзных лидеров и членов групп по интересам, — которые, по их мнению, следили за международными событиями и внешней политикой. Они добивались их поддержки специальными брифингами и назначениями в президентские консультативные советы и комитеты. В свою очередь, эти комитеты, такие как Комитет по текущей опасности, созданный осенью 1950 года, выступали за внешнюю политику администрации. Чиновники полагали, что если эти известные люди одобрят их продукт, то остальная публика его купит. В этих усилиях им помогал Совет по рекламе, созданный во время Второй мировой войны как Совет по военной рекламе, который продвигал свободное предпринимательство и американское международное лидерство. При содействии и финансировании Белого дома Совет по рекламе запустил такие кампании, как Неделя Организации Объединенных Наций, Панамериканская неделя, Неделя всемирной торговли, Неделя патриотического возрождения и Неделя Объединенной Америки. «Коммунизм процветает на разногласиях!» — гласила реклама Недели братства в 1948 году. Габриэль Алмонд, политолог и бывший аналитик УВИ, писал в 1950 году, что американский народ «последует примеру политических элит, если они продемонстрируют единство и решимость».7
«Стратегия правды» эпохи Второй мировой войны была заменена «стратегией доверия». Президент Трумэн завоевал репутацию честного собеседника, которую, как бы ни соответствовала его происхождению в маленьком городке Миссури, он иногда использовал, чтобы ввести общественность в заблуждение. Его администрация интерпретировала разворачивающиеся события и международные вспышки, какими бы сложными они ни были, в упрощенных терминах концепции «Свободный мир против коммунистического мира». Как и во время Второй мировой войны, правительство заявило средствам массовой информации, что их поддержка во время кризиса холодной войны была необходима. По словам историка Нэнси Бернхард, «вещательные компании использовали свободу прессы, чтобы добровольно выступать в качестве пропагандистов».8 С такой помощью администрация передавала свои послания через речи, пресс-конференции, фильмы, радиопередачи и телевизионные программы. Несмотря на то, что свобода прессы прославлялась в риторике времен холодной войны, секретность и цензура, как формальная, так и неформальная, сыграли определенную роль в ограничении освещения новостей, особенно в репрессивной атмосфере «Красной угрозы» на внутреннем фронте.
Все эти усилия не смогли превратить Корею в народную войну. На первом этапе, с июня по сентябрь 1950 года, целью войны было освобождение Южной Кореи от коммунистического вторжения. Хотя первые американские войска прибыли вовремя, чтобы присоединиться к отступающим южнокорейцам, они переломили ход сражения и отбросили врага на север. На втором этапе, с сентября по ноябрь, цель войны сместилась в сторону отката, более амбициозной цели полного изгнания коммунистов из Кореи. После того, как китайцы вступили в войну в ноябре 1950 года и нанесли американским войскам одно из худших поражений в военной истории США, цель войны вернулась к тому, чтобы не допустить коммунизма в Южную Корею. Боевые действия, прерываемые временным прекращением огня, отличали третью и самую продолжительную фазу войны, поскольку мирные переговоры тянулись месяцами. Когда в апреле 1951 года Трумэн уволил командующего генерала Дугласа Макартура, который открыто не согласился с последним изменением целей войны, американцы дома вступили в дискуссию о том, «почему мы воюем». Администрация защищала свой поворот в Корее, преуменьшая значение войны, заявляя, что Соединенные Штаты должны сосредоточиться на глобальной угрозе и не переусердствовать на одном из многих фронтов в борьбе с коммунизмом. Неудивительно, что американцы чувствовали себя сбитыми с толку, и многие пришли к выводу, что война в Корее была ошибкой. Повсюду администрация Трумэна сталкивалась с проблемой, с которой ее преемники столкнутся в будущих войнах: как убедить американцев в том, что они сражаются за самые высокие ставки в ограниченной войне в маленькой далекой стране, о которой они ничего не знали.
Американизм против коммунизма
В 1945 ГОДУ ДВА КРУПНЕЙШИХ ПОБЕДИТЕЛЯ во Второй мировой войне с подозрением относились к мирным планам друг друга. Трумэн, как и Вильсон и Рузвельт, верил, что весь мир выиграет, если он будет принадлежать к стабильному международному порядку, основанному на американских ценностях и интересах. Политики считали, что промышленность США должна иметь возможность продавать свою продукцию за рубежом, иначе страна снова погрузится в депрессию. Национальная безопасность больше не означала просто защиту границ. Это требовало поощрения и защиты международной рыночной экономики. Обладая монополией на атомную бомбу и половиной мирового богатства, Трумэн подсчитал, что Соединенные Штаты должны быть в состоянии получить 85 процентов того, что они хотели. Советы, убежденные в том, что американцы стремятся распространить капитализм, чтобы подорвать их государственную экономическую систему, и, прежде всего, опасаясь нового нападения с Запада, поддерживали мощную Красную Армию и навязывали коммунистические правительства своим восточноевропейским соседям. Русские превозносили величие коммунистического будущего и поощряли левые движения в Европе, на Ближнем Востоке и в Азии, в то же время безжалостно подавляя любую оппозицию у себя дома. Опасаясь, что хрупкая послевоенная обстановка подпитает амбиции другой, каждая сверхдержава предприняла действия, которые подтвердили эти опасения.
