— Карл! — широко и обрадовано улыбнулся Хормель, стягивая перчатки. — А я всё гадал, куда ты подевался!
— Здравствуй, Юрген.
Они стиснули друг другу плечи, как старые друзья. Хормель покивал головой, словно всё ещё не веря в приезд друга и компаньона Карла Заммера.
— Карл, дружище! Я смертельно обижусь, если ты немедленно не разопьёшь со мною пинту-другую пива.
— С утра? — улыбнулся Суров. — Но если ты приберёг чесночные колбаски твоей Марты...
— Ты помнишь их, да?
— Помню, Юрген. Вкусней колбасок твоей жены не готовят во всей Швабии. Кстати, передавай ей привет. И дочерям.
— Передам, обязательно передам. Пошли, Карл, ко мне в контору. Поговорим.
Хормель обернулся к маячившему у ворот работнику.
— Рольф, скажи там, чтоб без меня продолжали.
— Яволь, герр Хормель.
Контора Юргена размещалась в пристройке. Переступив порог, Суров ощутил, что всё здесь осталось как и прежде. Тот же рабочий кабинет с единственным окном и причитающейся конторской мебелью, всё та же кухонька с примусом, эмалированной мойкой и белым кафелем по стенам, всё та же комната отдыха со столиком и турецкой кушеткой, на которой хозяин автомастерской иногда ночевал, если были срочные заказы к утру и приходилось допоздна возиться с машиной.
— У тебя всё по-прежнему, — заметил Суров.
— Как привык, так и есть, — ответил Хормель, выставляя на столик пузатые стеклянные пивные кружки и дубовый бочонок с пивом. За бочонком последовали тарелки, куда Хормель положил толстенькие остропахнущие колбаски.
Всеволод невольно сглотнул набежавшую слюну от одного только вида закуски.
— Сперва о деле, Карл? — спросил Хормель, разливая пиво.
Суров кивнул, не сводя глаз с янтарного напитка, пенившегося в кружке при налитии из краника бочонка. Они сделали по большому пробному глотку.
— Нужна машина, Юрген. Всё равно какая, но только чтоб французская или британская.
— Это не трудно, Карл. Вот если бы тебе фольксваген понадобился...
— Проще на лбу написать "разыскивается полицией", — Суров улыбнулся.
Юрген тоже улыбнулся, глотая пиво.
— Когда нужна?
— Желательно к вечеру.
— Извини, Карл, но к вечеру никак не успею. Только к утру...
— Хорошо, пусть к утру.
— А с испано-сюизой твоей что делать?
— Разбери на запчасти.
Хормель кивнул, откусывая колбаску. Он задумался, не спеша при этом работая челюстями и потягивая пиво.
— Ты надолго в городе?
— Нет, Юрген, — ответил Суров, откусывая от очередного колечка. Потом глотнул пиво и добавил: — Машина нужна "чистая", мне её придётся бросить.
— Это понятно, Карл. Потом новая понадобится?
— Нет. Потом я покину Аугсбург и даже не попрощаюсь.
— Жаль. Я думал, ты ко мне в гости зайдёшь...
— Чтобы Марта познакомилась с таинственным компаньоном? А стоит ли?
Хормель вздохнул и покачал головой.
— Ох, Карл... Что за жизнь такая? Что даже друга к себе домой не пригласить?
Суров не ответил. На глаза ему попалась убранная в шкаф фотокарточка в картонной рамке, видневшаяся среди стопки приходных книг. Года два назад эта фотокарточка висела на стене. Марлен Дитрих крупным планом в анфас, лицо прикрыто ниспадающей со шляпки вуалью. А вот патефон и стопка пластинок остались на месте.
— Поставь Марлен Дитрих, Юрген. Будем говорить о приятном.
— Знаешь, у меня нет больше её пластинок. Теперь она поёт для янки.
Суров пожал плечам, несравненную Марлен теперь многие не любили, не любили за то, что она в прошлом году приняла гражданство Североамериканских Соединённых Штатов.
— Тогда поставь что хочешь, только не этот идиотский джаз.
Хормель усмехнулся, джаз он не любил и до оккупации.
Райнёльштрассе, протянувшаяся ближе к центру Аугсбурга, выглядела не в пример чисто, ей даже подошёл бы эпитет "дисциплинированно". Побелённые бордюры, топтать которые пешеходы избегали в силу тевтонского характера, вымытые окна домов и словно языком вылизанные тротуары, свежие, легко различимые на глаз камни мощённой дороги. Дальше к окраинам такого благолепия не встретишь, в бедных районах хвалённый немецкий порядок отсутствовал со времён фон-Зекта. И солдат британской комендатуры там в увольнении не встретишь, разве что их туда занесёт по пьяни во второсортный бордель. Здесь же селилась "порядочная публика".
Золотой корпус часов открылся с мелодией. Время перевалило за четверть седьмого вечера. Суров спрятал часы в жилетный карман, следом запихнув цепочку, и продолжил неторопливо гулять по Райнёльштрассе.
"А ведь пора уже", подумал он, подходя к пивной "У Кюхла". И как по заказу в разреженной толпе обывателей появился штабс-капитан Карпов или просто Клаус, ещё до полудня сменивший привычный наряд работяги на типичную одежду "труженика пера и бумаги". Образ журналиста или канцеляриста ему вполне удался, этакая неприметная штафирка, каких полно в послерабочее время на улицах. На Райнёльштрассе Клаус околачивался почти два часа, подполковник Бергоф и штабс-капитан Ильин находились тоже где-то здесь поблизости, но на улице едва появлялись, они загодя заняли наблюдательные посты, время от времени меняя их — то зайдя в парикмахерскую, то в какой-нибудь магазинчик, где ничего не мешало наблюдать за улицей, делая мелкие покупки и беседуя с хозяином или хозяйкой.
— Яровиц уже в пивной, — буркнул Клаус, проходя мимо Сурова.
Всеволод продолжил путь, будто и не услышал его, да и никто не услышал из прохожих, Клаус специально подгадал момент их схождения.
Суров остановился у входа, разыгрывая процесс мысли "войти ли?" Толстая дубовая дверь с такими же толстыми стёклами, массивная стальная ручка, отполированная мириадами рук, бронзовый лист вывески с отчеканенными названием и рисунком двух пивных кружек. Суров вошёл.
Посетителей в этот час оказалось не особо много. Яровица Всеволод срисовал моментально — ошибиться было невозможно, тот был единственным здесь шутцполицаем, по крайней мере в мундире. Майор сидел обособленно и медленно накачивался пивом.
— Герр Яровиц? Если не ошибаюсь, — поинтересовался Всеволод.
— Не ошибаетесь, — устало ответил майор, изучая застывшего у стола незнакомца.
— Йохан Бассе, — представился Суров. — Вы позволите?
Он сел на лавку не дожидаясь согласия и тут же, предупреждая вопросы Яровица, сказал:
— Я от господина Хельбиша, — Всеволод протянул обычный почтовый конверт, — он передал вам привет.
Майор хмыкнул и небрежно взял конверт. После глотка пива вытащил из него открытку. На его лице радости не отразилось, только в интонации просквозили довольные нотки.
— Герр Хельбиш держит слово... Итак, герр... как вас там?
— Блёзе.
— Вы же сказали — Бассе.
— А вы не играйте в забывчивость.
Яровиц улыбнулся, пряча конверт с открыткой в карман.
— Хорошо, не буду. Герр Хельбиш предупреждал меня о вашем визите.
"Когда это он успел?" ‒ подумал Суров, а вслух сказал:
— Тем лучше. Я нуждаюсь в вашем... назовём это "содействием", — он оглянулся, ища глазами кёльнера. — Скажите, Курт, здесь кёльнеров нет?
— Вы угадали, Йохан, — Яровиц подпёр ладонью подбородок, — пиво здесь берут сами. "Дядюшке" Кюхлу уже пару лет не по карману работники.
— Неужели он сам тут управляется? А родня?
— Он бездетен. Поговаривают, Кюхл подышал русскими газами под Ригой, с тех пор бессилен с женщинами. Семья его сестры на севере. Вот он и вертится тут сам.
Нет кёльнеров, ну и не надо, решил Всеволод. Он оставил шляпу на столе и направился к стойке. Владелец пивной оказался человеком до жути худым и неожиданно доброжелательным, Суров перекинулся с ним несколькими фразами да расплатился за две кружки. А на обратном пути через зал задумался о майоре. Фамилия Jarowitz на швабскую не походила, видимо предок Курта происходил из чехов, а может из боруссов, давным-давно ассимилированных в Германии, а может и из пруссаков. А то что Курт в Швабии живёт, так мало ли кого куда жизнь заносит, чистых пруссаков тоже по всему бывшему Рейху встретить можно. Потомков истинных пруссов не перепутаешь, фамилии выдадут: Бредов, Белов, Гадов, Бокин, Деникен (Деникин), Тресков, Штрелов (Стрелов), Лоссов (Лосев).
— Вы сказали, что предупреждены обо мне, — продолжил разговор Суров, вернувшись за стол.
Яровиц кивнул, всё так же подпирая рукой подбородок.
— До какого предела вы готовы оказать мне помощь? — спросил Всеволод.
— В пределах моих возможностей. Надеюсь, Йохан, вы не станете просить невозможного.
— Не стану. Для начала мне понадобится от вас помощь в обустройстве в городе. Сами понимаете, с гостиницами связываться я не могу и вслепую тыкаться в объявления о сдаче квартир меня тоже не устраивает.
Яровиц допил до дна первую кружку, со стуком отставил её в сторону и взялся за вторую. Прихлёбывая, он слегка пожал плечами, словно взвешивая что-то, и предложил:
— Йохан, я дам вам адрес моей матери. Она сдаёт полдома. Как раз сейчас он свободен, пустует третью неделю.
Суров щёлкнул зажигалкой, затягиваясь крепкой турецкой сигаретой.
— Курт, у вас не дрогнет сердце, если ваша мама попадёт под удар?
— В этом будьте спокойны, Йохан. Все информаторы в том районе стучат мне. К тому же мама сдаёт комнаты не первый год. И не она одна в округе зарабатывает этим. Поверьте, отработать двенадцать тысяч адресов по всему Аугсбургу практически невозможно. Хоть даже и тысячу адресов...
— Герр Хельбиш сказал, вы с матерью в ссоре.
— Да, — Яровиц сцепил губы, — но я не свинья, чтобы забыть о ней.
Суров затянулся, выпустил дым, сделал большой глоток.
— Курт, мне нужно оружие.
Яровиц секунд десять молчал, прежде чем ответить:
— Посерьёзней пистолета...
— Да, Курт.
— Я помогу. После завтра... скорее всего.
— Хорошо, потом уточним когда. И ещё, мне может вскоре понадобиться доступная вам служебная информация.
Яровиц вздохнул и кисло улыбнулся.
— Йохан, я шутцполицай. Если вы в Аугсбурге из-за томми, то моя информированность может равняться нулю. В лучшем случае нас ставят в известность в последний момент.
— Понимаю, Курт. И всё-таки даже косвенная информация может оказаться очень полезной. Договорились, Курт?
— Договорились. Хотя я сомневаюсь, что смогу быть полезен.
— А вы, Курт, не сомневайтесь. Будущее укрыто пеленой тумана.
Губы Яровица растянулись в полуулыбке.
— Хотел бы я заглянуть за эту пелену.
До Ферберштрассе группа добралась трамваями, благо ходили они часто и строго по расписанию. Добирались по одиночке, общий сбор Суров предварительно назначил на отшибе кварталов доходных домов, где судя по карте, заученной ещё до появления в Аугсбурге, располагался длинный многоквартирный дом, стоявший в самом центре пустыря. В свои прошлые посещения города Сурову в этом районе бывать не доводилось.
Как оказалось, карта и реалии жизни могут иметь существенные отличия. На месте выяснилось, что назначенный на роль ориентира дом — развалины оного. Крыша во многих местах обрушилась, окна и двери отсутствовали напрочь, стены хранили множество следов от пуль — как память об отгремевшей несколько лет назад войне. Пустырь вокруг выглядел и вовсе зловеще: проросшая по пояс после недавних дождей трава, среди которой с трудом угадывались фундаменты давно сожжённых дотла строений. И ни звука, если не считать колыхающихся на ветру ветвей редких деревьев да стрёкота сверчков. Суров закурил, чувствуя как глупо он выглядит здесь в одежде преуспевающего дельца. А ведь запросто и ограбить могут, люмпенов в округе как майской мошкары у пруда. Впрочем, чтобы ограбить его — это надо ещё очень постараться.
Он курил и ждал. Ребята должны появиться с минуты на минуту. Появиться по одиночке. Нынешний Аугсбург — город своеобразный, шутцполицаи не преминут заинтересоваться любой компанией горожан или приезжих, если в ней больше двух дойчманов. Да и к двум парням, особенно молодым и спортивного вида, подойти могут, а ещё могут и произвол проявить ‒ например, задержать в участке для профилактики. А уж если в компанию работяг втесался человек солидного вида, то интерес патрульных шутцполицаев гарантирован. Такие вот порядки в Аугсбурге, да и не только в нём, в Штуттгарте и Мюнхене то же самое, как и в оккупированном французами Штрасбурге, как и во всех крупных городах Южной Германии.
Вероятные и вполне ожидаемые в данных обстоятельствах грабители так и не появились. Видать, сегодня им светила счастливая звезда, с люмпенами Суров церемониться не привык — пулю в буйну головушку и все дела. Теперешняя Южная Германия ему напоминала Россию начала двадцатых, тогда тоже не раз приходилось блатарей в подворотнях отстреливать, а потом выслушивать похвалы примчавшихся на стрельбу полицейских. Нынче же внимание шутцполиции было, мягко говоря, излишним.
Первым показался Клаус Лей, то бишь штабс-капитан Карпов, держа под мышкой саквояж. Клаус щеголял в твидовом пиджаке, брюках с чётко отутюженными стрелками и чёрных ботинках, вместо давешней кепки его голова была покрыта надвинутой на глаза шляпой. Смена образа отразилась и на походке, подходил он к Сурову вальяжно и чопорно. Всеволод даже улыбнулся, Карпов смотрелся нелепо и комично здесь на пустыре, как, впрочем, и сам Всеволод.
Подполковник Бергоф, он же Гюнтер Вейцлер, явился в клетчатом костюме, в такой же клетчатой кепке с модным бумбоном и в ботинках с крагами, этакий британец-путешественник, только вот плаща для эталонно-киношного образа не хватало, но однако здесь ведь и не остров и частых дождей нет. Штабс-капитан Ильин, то бишь Ганс Штосс, заявился через минут пять после Бергофа. Он пришёл в поношенном костюме канцеляриста, такой себе то ли бухгалтер, то ли счетовод, а то ли мелкий чиновник. Для полноты образа Штосс нацепил простенькие круглые очёчки и вполне натурально симулировал близорукость.
Постояли, покурили кто курящий, перекинулись несколькими фразами (на немецком естественно), похвастались совершенно случайно оказавшимися одинаковыми саквояжами, купленными само собой в разных лавках, и побрели к видневшимся вдали кварталам частных домов.
На искомый адрес они набрели спустя полчаса блуждания по проулкам и кривым узким улочкам, в которых, кстати, совершенно не чувствовалось духа запустения и нищеты, не смотря на отдалённость от городского центра. Липовые аллейки, немало каштанов, а во дворах вдоволь яблонь и вишень, дорожки хоть и не мощённые, но аккуратные, всюду высокие крепкие деревянные, а иногда и каменные заборы, одно— реже двухэтажные дома сплошь ухожены, на воротах рядом с почтовыми ящиками таблички с именами хозяев. Мимо изредка проезжали машины, на которые лениво побрехивали псы.
Дом фрау Яровиц оказался одноэтажным и как потом выяснилось, имел два входа — один для хозяйки, второй для половины сдаваемой постояльцам.
Суров нажал на кнопку электрозвонка, совсем не ожидая увидеть его здесь. Обычно на воротах присутствовали медные или латунные звонки со шнурками, привязанными к билам. Собаки во дворе не оказалось, никто не залаял на звонок.
