Следопыт

Я увидела, как машина проехала мимо Пинки Джейсона и заметно замедлила ход. Когда маши­на инженерной разведки приблизилась, водитель на мгновение включил фары на полный свет, полностью осветив машину. К тому времени, как мы приблизились к седану, он едва полз вперед, и его лицо было прижато вплотную к ветровому стеклу и водитель пристально смотрел на нас.

Трикки, Стив и я выключили наши ПНВ, чтобы фары автомобиля не засветили наше ночное зре­ние и не ослепляли нас. Когда машина подъехала ближе, водитель переключил фары с ближнего света на полный и обратно. Его фары полностью освещали наш Пинки, так что он мог нас по-настоящему хорошо рассмотреть. Мы пронеслись мимо, и я увидел, что водитель пристально смотрит мне в лицо. Это был толстый усатый старикашка, одетый в дишдаш. Он был похож на какую-то иракскую версию Рона Джереми, толстой американской порнозвезды с обвислыми уса­ми. Я предположил, что он был типичным иракским таксистом, который воспользовался своим такси, чтобы доехать до местного магазина на углу, настолько он был дряблым.

Но, несмотря на то, что у него был избыточный вес и брюшко, его мозг казался довольно острым. Он окинул нас долгим взглядом, и я увидел, как на его лице появилось выражение пол­ного ужаса. В этих пухлых глазах были тревога и беспокойство, как будто он внезапно осознал тот факт, что мы были далеки от того, чтобы быть его иракскими братьями по оружию.

У меня в голове мелькнула мысль: третий не прикуривает. Это старая армейская поговорка вре­мен Первой мировой войны. В окопах парень, который зажжет спичку, чтобы прикурить, преду­предит врага о вашей позиции. Второй прикуривший дал бы врагу возможность прицелиться. И с третьим прикурившим он нажмет на спусковой крючок. Следовательно, вы никогда не прику­ривали третьим.

Мы были третьей машиной в нашей далеко разнесенной колонне. Я предположил, что с маши­ной Джейсона иракский таксист подумал, «Что это, черт возьми, было?». У машины инженерной разведки он притормозил и спросил себя: «Это иракские машины?». А у нашей его глаза начали выпучиваться от недоверия: «Кто, черт возьми, эти парни?».

Глава 16

Пока мы продвигались вперед, в ночь, я не был уверен, что именно означало выражение лица толстого таксиста. Он видел этих странных инопланетных воинов, появляющихся из ночи, но означало ли это, что мы были скомпрометированы? И послушал бы его кто-нибудь, если бы он попытался поднять тревогу? Если бы таксист знал, что для него лучше, он бы промолчал, пото­му что кто когда-нибудь поверит его истории?

Мы продолжали ехать, и именно Стив нарушил молчание.

— Ты видел, как гребаный Рон Джереми разглядывал нас?

— Да, и что ты думаешь?

— Мне жаль бедную иракскую пташку, которая замужем за этим человеком.

Это был способ Стива сказать, что у нас не было другого выбора, кроме как продолжать в том же духе. Конечно, мы всегда могли развернуться и расстрелять войска противника, которые видели позади себя, но это не входило в нашу задачу. Нам пришлось предположить, что мы с Роном Джереми еще раз счастливо разминулись, и продолжить миссию.

После Насирии у нас за плечами было 15 километров, так что осталось пройти 105. Судя по спутниковым фотографиям Калат-Сикара, мы предположили, что примерно в 30 километрах по эту сторону аэродрома была практически открытая пустыня. Как только мы преодолели отметку в 30 километров до цели, мы могли съехать с дороги и направиться по земле, а это означало, что все, что нам нужно было сделать, это подобраться достаточно близко к этой открытой местно­сти. Я почувствовал внезапный резкий удар Трикки по плечу.

— Дэйв! Дэйв! Сзади быстро приближаются огни!

На мгновение я потянулся посмотреть в зеркало заднего вида, прежде чем вспомнил, что в ма­шине его нет. Ночью боковые зеркала и зеркала водителя могут отражать уличные фонари и ав­томобильные фары, тем самым выдавая ваше местоположение. В дневное время, если бы солнце попало в зеркало, оно могло бы дать ослепляющее отражение на огромных расстояниях и прямо в глаза врагу. На самом деле, небольшие зеркала часто используются подразделениями спецназа в качестве последнего средства, чтобы сообщить о местоположении спасательной группе. Одно из них был припрятано у меня в аварийной сумке.

Я повернул голову и посмотрел назад, вдоль Пинки. Я мог видеть этот ослепительный свет, ис­ходящий из темноты и затуманивающий мое ночное зрение. Это была пара одиноких фар, бы­стро приближавшихся сзади. Чем ближе становились фары, тем больше я убеждался, что это была та же машина, что и раньше, такси Рона Джереми.

Поскольку мы были последними в очереди, толстый иракский таксист первым поравнялся с на­шей машиной. Он держал одну руку на руле, в то время как другая шарила в бардачке его при­борной панели, и смотрел на нас в полном изумлении. Он вытащил что-то похожее на мобиль­ный телефон и начал говорить в него. Я заметил характерное поблескивание антенны, торчащей из его верхней части, и понял, что это какое-то радио.

Внезапно Рон Джереми перестал быть просто заурядным иракским таксистом. У них не было с собой таких раций. Но если он был иракским военным, то был сильно не в форме и слишком стар, чтобы быть солдатом младшего звена. Так что, возможно, всего лишь возможно, он был кем-то вроде иракского командира, возвращавшегося на свои передовые позиции. Если это было так, и если он передавал по рации через наше присутствие в штаб-квартиру, то это были серьез­но плохие новости.

Тем не менее, ему нужно было точно знать, где он находится на дороге, чтобы точно определить наше местоположение. Была ночь, и на протяжении последних 10 километров или около того не было никаких заметных ориентиров. Ему было бы нелегко определить, где наш конвой, даже если он засек нас. На мгновение я подумал, не пристрелить ли этого парня, но он был за рулем гражданской машины и одет как гражданский, и я не мог разглядеть никакого оружия.

Если бы я его нашпиговал свинцом, мне пришлось бы жить с этим всю оставшуюся жизнь, и Следопыт я или не Следопыт, я не был готов убивать мирных жителей. В любом случае, нам были даны очень конкретные правила ведения боевых действий в Ираке. Мы знали, что должны быть в состоянии точно идентифицировать иракца с оружием, того, кто представлял для нас яв­ную угрозу, прежде чем нам разрешалось открыть огонь.

Машина отстала от нас, снова обогнала, затем притормозила за машиной Джейсона. Я был уве­рен, что он «пасет» нас, термин, который мы использовали в Северной Ирландии, когда враг, переодетый гражданским, шпионил за нашими патрулями. Я был также убежден, что он докла­дывал обо всем, что мог видеть, какой-то форме высшего контроля. Но у меня не было доказа­тельств, что это так.

Я не видел никакого оружия, он не открывал по нам огонь и не причинял нам никакого физиче­ского вреда. Несмотря на то, что мы видели, как он пас нас, если только мы не находились под сильным и точным огнем, лучше всего было оставаться под легендой как можно дольше на зада­нии, подобном этому. Короче говоря, я не мог найти ни малейшего предлога, чтобы вышибить ему мозги, что одна часть меня очень хотела сделать. Еще одна вещь была абсолютно ясна. Кем бы, черт возьми, ни был этот парень, у него были стальные яйца, чтобы делать то, что он делал. Он не сводил глаз с нашей машины, затем со следующей и со следующей, и все это время он был неподвижной мишенью. Стальные яйца, черт возьми!

Я задавался вопросом, что же именно указало на нас как на не-иракское подразделение. На на­ших машинах были военные номерные знаки, но они не отражали света, и я сомневался, что он мог их увидеть. Учитывая количество снаряжения, свисающего с Пинки, они легко могли бы быть джипами «ГАЗ», поскольку их форма была почти полностью скрыта. Вероятно, физически мы были крупнее большинства иракских солдат, но уж точно не выглядели бы так, как любой морской пехотинец США в видеоиграх, в которые играл Рон Джереми.

Наконец, его машина снова отстала от нас, и его фары исчезли. Все, о чем я мог думать, было — «Слава богу, что он ушел». Теперь мы были на расстоянии 25 километров, но я чувствовал, что сеть начинает затягиваться. Тем не менее, у нас на хвосте по-прежнему не было никаких призна­ков каких-либо иракских войск, и нам оставалось надеяться, что мы пережили самое худшее.

Мы проехали добрую четверть пути до Калат-Сикара, и худшее, что с нами случилось, — это ка­кой-то дерзкий иракский таксист-толстяк-наводчик, который портил наше дерьмо. Это была большая территория, которую нужно было преодолеть без единого выстрела, и я решил, что мы доберемся туда. Я мог видеть далеко-далеко впереди, и в поле зрения не было ни машины, ни здания.

Даже если сеть затягивалась, они все равно должны были найти и поймать нас, к тому же у нас не было возможности вернуться тем же путем, которым мы пришли. Я мог догадаться о числен­ности иракских сил, которые располагались позади нас, это должно было быть, по меньшей мере, пара рот. Я также почувствовал их уровень. Они шли лицом к лицу с Корпусом морской пехоты США, и вряд ли они бежали или бросали свое оружие.

Мы должны были предположить, что Рон Джереми предупредил командование иракских сил о нашем присутствии, так что они будут ждать нас, а это означало, что элемент неожиданности полностью исчез. Не было другого выбора, кроме как продолжать продвигаться на север. Тем не менее, я не мог избавиться от жуткого ощущения, что мы направляемся в ловушку, и это, в свою очередь, заставило меня задуматься о том, как выжить, если враг все-таки захватит кого-нибудь из нас.

Недавно мы присутствовали на выступлении британского генерала сэра Энтони Фаррар-Хокли, который в то время был живой легендой в кругах элитных войск. У некоторых генералов была одна медаль, заработанная в операциях мирного времени, но Фаррар-Хокли был настоящим бой­цом. Во время Корейской войны он попал в плен к врагу, несколько раз сбегал и снова попадал в плен.

Было удивительно, что он все еще был жив после всего, через что ему пришлось пройти, не го­воря уже о том, что его выступление было таким острым. Ему было далеко за восемьдесят, и для каждого парня в Следопытах было настоящей привилегией услышать его истории о Корейской войне, ко­торая все еще оставалась самым ожесточенным конфликтом, в котором участвовали британские войска со времен Второй мировой войны. То, через что он прошел, повторяющийся ад пленения, пыток и допросов, было очень похоже на то, чего мы боялись, случись оно с нами на такого рода миссиях.

Генерал выглядел совершенно здоровым, и он не был похож ни на одного мужчину, которого я когда-либо видел в этом возрасте. Он сказал нам, что секрет сохранения молодости заключается в том, чтобы держать ум занятым. Он рассказал о том, как он сохранял душевную силу под давлением, будучи заключенным, и о том, что сила духа была ключом к выживанию в таких ужасах. Во вре­мя одной попытки побега он проделал весь обратный путь до своего подразделения только для того, чтобы на него снова напали и его снова поймали.

Он рассказал нам, как их очень мало кормили в неволе, получая по миске риса на нескольких за­ключенных. В те времена существовало два типа людей: те, кто делился с вами миской риса, и те, кто этого не делал. Он подчеркнул, что более эгоистичные заключенные, которые не дели­лись, как правило, не выживали, в то время как у тех, кто был щедр со своими товарищами, ка­ким-то образом хватало сил и воли выжить. Несмотря ни на что, именно хорошие парни справи­лись с этим, что свидетельствует о том, что сила духа была абсолютным ключом к выживанию.

Пока Фаррар-Хокли рассказывал нам обо всем этом, я задавался вопросом, был ли Джейсон из тех, кто готов поделиться с вами своей миской риса. Тогда, всего несколько месяцев назад, я по­лагал, что, скорее всего, это не так. Но прямо сейчас, выполняя это задание и направляясь в самое сердце территории противника, я быстро менял свое мнение по этому поводу.

В Сандхерсте меня учили руководить самовластно, опираясь на закон и звание. Когда я присо­единился к Следопытам, я очень быстро понял, что это был совершенно неправильный подход. Я должен был оказывать парням из моего патруля гораздо больше уважения. Я сделал это в выс­шей степени с Джейсоном на этой миссии, и он принял вызов. Он лидировал с самого начала, принимая множество командных решений «на лету», и я пока не придрался ни к одному его дви­жению. Я предположил, что если бы я был склонен к неуверенности, то увидел бы в этом угрозу своей роли и попытался бы обуздать его. К счастью, это было не так. Насколько это было воз­можно, мы были командой равных.

Еще одна вещь, которую Джейсон демонстрировал в полной мере, — это чистая храбрость и необузданное мужество. У размещения вашей командирской машины в тылу было простое обос­нование: это означало, что командир патруля и наши командные средства связи были более за­щищены. Заняв ведущую позицию, машина Джейсона должен был первым попасть в любую за­саду. Он знал это и ни разу не в этом не усомнился.

Меня оторвал от своих мыслей отдаленный треск выстрелов. Я повернул голову и далеко позади увидел трассирующие пули, описывающие дугу высоко в широком, залитом звездным светом небе. Огонь велся откуда-то сзади, недалеко от линии фронта Корпуса морской пехоты США, и я понятия не имел, кто в кого стрелял и почему. Но это звучало так, как будто снова вспыхнула своего рода перестрелка.

У меня было мало времени, чтобы размышлять об этом. Впереди дорога больше не была пуста. Вместо этого на нас надвигались две пары фар — крошечные точки света в море черноты. Они были больше и ярче, чем фары такси Рона Джереми, и в моем ПНВ выглядели как огромные раз­мытые зеленые лягушачьи глаза.

Я почти сразу смог опознать головную машину, потому что фары задней машины просвечивали насквозь и освещали переднюю. Это был белый микроавтобус, и по силуэтам внутри я понял, что он был битком набит женщинами в головных уборах типа паранджи. Транспортное средство позади выглядело как такая же машина, с такими же пассажирами.

Казалось, что это какой-то вид гражданского транспорта, возможно, местное автобусное сообще­ние в Насирии, надвигался на нас. Мы должны были развивать общую скорость 130 км/ч, и рас­стояние между нами быстро сокращалось. Мы промчались мимо первого микроавтобуса, и ни­кто, казалось, не обратил на нас никакого внимания. Через несколько секунд мы проехали мимо обеих машин, и дорога снова была свободна.

Когда мы проезжали мимо, мне пришла в голову одна вещь, которую я раньше по-настоящему не замечал. Эти микроавтобусы пронеслись мимо нас слева, со стороны пассажира, потому что здесь, в Ираке, нам приходилось выезжать на встречную полосу для британских автомобилей. Иракцы едут справа, и мне вдруг пришло в голову, что, возможно, это и было поводом для Рона Джереми. Как мы могли бы быть иракским спецназом, если бы использовали автомобили с пра­вым рулем, такие, которыми управляют иностранцы?