Озаренные солнцем

Да, так и есть. Он, как и обещал граф, оказался очень тяжелым: его тянуло вниз толстое металлическое кружево, которым была оцеплена вся его нижняя часть. Это было сделано специально: за гобеленом в стене скрывалась неглубокая ниша, в которой могло бы уместиться два или три человека.

Иллиандра переступила невысокий порог и вернула гобелен на место. Теперь она была надежно скрыта от любого, кто зайдет в эту комнату.

И от Плоидиса.

Ниша была абсолютно темной, и свет проникал в нее лишь через два крохотных отверстия, проделанных в гобелене на уровне глаз. Сквозь них можно было отлично видеть всю комнату.

Иллиандра улыбнулась.

Делтон рассказал ей историю этого гобелена. Нишу соорудили очень давно — наверное, еще когда строили замок. Гобелен тогда тоже повесили, но тот со временем постарел и выцвел, да и картина, на нем изображенная, вышла из моды. Никто не знает точно, сколько раз меняли гобелены — но суть всегда оставалась той же: металлическое кружево по подолу и два отверстия на уровне глаз. Место было превосходным — никто ни разу не оказывался раскрытым, стоя в этой нише. А стоял здесь в свое время каждый будущий король... потому что именно в этой комнате короли чаще всего проводили самые важные и секретные разговоры — правда, проверив перед этим, что в комнате никого нет — или хотя бы никого, кроме их сына, который, скрываясь за гобеленом, должен был внимать искусству королевской дипломатии.

Был здесь и молодой Стер, слушая разговоры отца с послами, и юный Плоидис, приникая к гобелену, с удивлением внимал тонким речам отца и ответам его собеседников, порой умных и хитрых, порой просто злобных, а порой верных и преданных. Не раз здесь бывал Делтон, когда король считал нужным посвятить его в какие-то беседы. И вот теперь она, Илли, стояла здесь...

Внезапный шелест отворившейся двери заставил ее вздрогнуть и затаить дыхание.

Это был Плоидис.

Иллиандра вдруг поняла, что снова дрожит, и дрожит так сильно, что не может прильнуть к гобелену, боясь, что он начнет колыхаться. Что-то дрогнуло у нее в груди, когда она вдруг увидела его, — и она едва могла сдерживать внезапно участившееся горячее дыхание, боясь, что Плоидис ее услышит.

Но он, конечно, не мог услышать.

Он вошел и сразу направился к столику, и Иллиандра поразилась тому, каким озабоченным выглядело его лицо: она никогда не видела его таким, когда была рядом. Она не знала, что изменилось в нем, только чувствовала, что теперь перед ней другой Плоидис.

Теперь перед ней был король.

Но все же это был он — и она жадно вглядывалась в него, и не могла насмотреться, и трепетала от счастья вновь видеть его — и в то же время смутное чувство горечи оттого, что она видела его таким — каким, каким?.. она не могла бы подобрать слов, чтобы описать то, что она вдруг увидела во всем его облике теперь, когда он не играл и не скрывался, когда он не знал, что она была здесь. Сила, и усталость, и одиночество; нахмуренные брови и слегка взволнованные движения — словно он ждал этого письма, но сомневался теперь, что может найти там... Он отпер ящик и, вынув письмо, быстро сломал печать и достал сложенный вчетверо лист. Губы его сжались; он, не отрывая взгляда от первых строчек письма, кинул вскрытый конверт на столик и, сделав несколько шагов, опустился в кресло и принялся быстро читать.

Лицо его менялось, становясь все более озабоченным, и Иллиандра не понимала, почему. Разве она писала не для того, чтобы помочь ему?..

Он закончил читать, и поднял глаза, задумчиво глядя в пространство. Потом взял лист из стопки чистой бумаги на столе и принялся писать что-то.

"Отвечает", — подумала Иллиандра и улыбнулась.

Плоидис писал долго. Он часто задумывался, потом вновь окунал перо в чернила и продолжал писать.

А Иллиандра все не могла на него налюбоваться.

Это было странное ощущение — быть рядом с ним и не дать ему себя увидеть. Иллиандра вдруг поняла, что видит его сейчас, когда он думает, что находится в одиночестве, видит его таким, каким он бывает только наедине с собой, без игры, без притворства. И она понимала, что в этот момент он другой, не такой, каким он был для всех, — и не такой даже, каким он бывал, когда никого, кроме нее, не было рядом. Он доверял ей больше, чем другим, — она знала это; но даже с ней он никогда не был похож на того Плоидиса, каким она видела его, стоя за гобеленом. И ей было интересно, как переменился бы он сейчас, если бы вдруг узнал, что она здесь, стоит совсем близко.

... Он закончил письмо и, сложив его, поднялся и вышел из комнаты. Иллиандра не решилась выйти из своего убежища и через минуту поняла, что не ошиблась. Плоидис вернулся с запечатанным конвертом и положил его в тот самый ящик, из которого достал письмо Архитогора. Потом он запер ящик, и Иллиандра уже была уверена, что он уйдет, но он почему-то все стоял неподвижно у столика.

"Что с ним?.. — взволнованно подумала она. — Что с ним происходит?.."

Плоидис вдруг отпер еще один ящик, небольшой, в самом углу стола, и достал оттуда маленький конвертик. Он сжал его в руке и подержал так мгновение, потом, словно придя в себя, резко бросил обратно и с грохотом запер ящик на два оборота.

Он обернулся, и лицо его выражало столь многое, что Иллиандра испугалась. Он провел рукой по волосам и опустился в кресло. Печаль, отчаяние, отрешенность...

Иллиандра вдруг с каким-то ужасающим чувством поняла, что это был за конвертик. Ее записка, та самая, которую она оставила ему в последнем письме к Диадре.

Что-то болезненно сжалось у нее в животе.

"Плоидис..."

Ее губы раскрылись, готовые прошептать его имя...

Он любит ее!

Она уже не могла сдерживать безумную дрожь, вновь охватившую ее всю; она вдруг подумала, каково бы это было, если бы она откинула сейчас этот гобелен и вышла к нему, каково бы это было — ведь один шаг, и она может сделать это реальностью...

Он любит ее...

Прямо сейчас, в эту минуту, она может закончить эту пытку, они могут взглянуть друг на друга, он может коснуться ее... и она напряглась, натянулась струной, вот, еще мгновение, только шаг — и она утонет в его объятиях... ведь он здесь, так близко... она подняла руку и тронула гобелен; она сделает это, сейчас...

Но грубая ткань гобелена вдруг обожгла ее пальцы, скидывая пьянящее наваждение. Она отдернула руку и, до боли закусив губу, яростно замотала головой, словно пытаясь вытрясти из головы все мысли.

"Я не могу! Не могу! Нет, Илли!!"

Это помогло ей. Она беззвучно вздохнула и вновь прильнула к гобелену, уже точно зная, что выйдет отсюда не раньше, чем король покинет эту комнату.

Плоидис сидел в кресле, задумчиво вглядываясь куда-то, еще несколько долгих мгновений. Потом он вдруг печально усмехнулся — и у Иллиандры екнуло сердце от этой усмешки. В ней было все, все чувства смешались во взгляде короля, — и Иллиандра едва сдержала слезы, поняв, что победило.

Плоидис, все еще усмехаясь, встал и медленным шагом вышел из комнаты, и Иллиандра знала, что он уже не вернется.

Выждав еще немного для верности, она выбралась из-за гобелена и, забрав из ящика ответное письмо Плоидиса, юркнула в тайный ход и поспешила обратно.

Записка от Делтона застала Плоидиса в тот момент, когда он уже собирался возвращаться в покои.

"Еще одно письмо?.. — подумал он со странной тревогой, охватывавшей его всегда, когда он вспоминал о таинственном Архитогоре. — Что ж..."

Король поднялся, сжег записку на свече и направился к боковой двери. Чтобы пройти в кабинет, где его ожидало письмо, нужно было миновать все оставшиеся три комнаты, хотя, на самом деле, напрямую между его рабочим кабинетом и тем, где был тайный ход, находилась всего одна. Плоидис торопливо проделал изогнутый путь и вошел в дальний кабинет. Здесь, в столике, его ждало письмо.

...Чего еще хотел от него Архитогор?..

Плоидис быстро открыл ящик и достал конверт.

"Надо же... — подумал он. — Печать... раньше ее не было".

Вскрыв конверт, он оставил его на столе и, опустившись в кресло, принялся читать.

"Ваше Величество,

Хочу спросить Вас, почему Вы до сих пор не доверяете мне".

Плоидис нахмурился.

"Воистину, Вы не доверяете, потому что, если бы это было иначе, Вы бы обязательно нашли дело для меня.

Я уже писал Вам о своей преданности, думаю, нет смысла повторять еще раз. Хочу сказать только, что я поистине и всецело предан Вам, и любые Ваши цели есть и мои".

"Чего же ты хочешь? — подумал Плоидис. — Чтобы я раскрыл все карты?.."

"Возможно, Вы считаете, что я признаю лишь верность народу? Но нет, я достаточно говорил об обратном в прошлом своем письме.

Возможно, Вы хотите знать, почему я до сих пор не открыл Вам своей личности?.."

Плоидис нахмурился сильнее.

"Да, вот это я действительно хотел бы знать".

"Что ж, Ваше Величество, я позволю себе дерзость не отвечать на этот вопрос.

Но несмотря на это, Ваше Величество, все мои силы, полагаю, немалые, в Вашей власти.

Прошу Вас, Ваше Величество, все же довериться мне и ответить на это письмо, ибо в королевстве есть дела, в которых я в силах помочь Вам.

Благодарю.

Архитогор".

"Значит, хочешь помочь мне? — подумал Плоидис. — Что ж... что ж, посмотрим".

Он быстро сложил письмо и, взяв перо, принялся писать ответ.

Он писал долго; закончив, он запечатал конверт королевским гербом и положил его в ящик, который обозначил Делтону для переписки.

Дело было сделано.

Но теперь одна мысль не давала ему покоя.

Архитогор... друг ли он... да и возможно ли, чтобы у короля были друзья...

Это возможно — и Плоидис знал это.

И он знал человека, который был его другом, его единственным другом в том смысле, в котором он понимал это.

"Илли... — Плоидис вздохнул едва слышно. — Ох, Илли, зачем же ты ушла от меня".

Он не забыл ее. Прошло уже больше полугода — а он все не мог ее забыть. И вот здесь, в самом крайнем ящике, он хранил единственное, что у него осталось от нее... ее записка. Он сжал в руке маленький, слегка желтоватый конверт и почувствовал, как чем-то тяжелым наполняется сердце.

"Илли, почему ты не здесь, не рядом?.. Мне так не хватает тебя... не хватает твоих внимательных глаз, твоей нежной улыбки, не хватает живых споров с тобой... — он вдруг очнулся и резко отбросил конверт назад, в стол. — Довольно!!.. Сколько можно? — он с какой-то злобой захлопнул ящик и с силой повернул ключ. — Плоидис, ты король! Ты король, в конце концов! На тебе страна! А ты думаешь — о чем? — о личных прихотях!!"

Но он тут же понял, что соврал себе. Разве можно назвать так то, как он жил, то, чем он жил в последние полгода?..

Нет, Иллиандра не была его прихотью.

Он провел рукой по волосам и тяжело опустился в кресло.

"Илли..."

С тех пор, как он потерял отца, словно что-то сломалось в его жизни.

Раньше, что бы ни случилось, с ним всегда был Стер, и Плоидис жил безмятежно, потому что знал это. Знал, когда маленьким мальчиком боялся привидений, живших в его покоях, и отец успокаивал его по ночам, — и когда он был рядом, ничто не пугало Плоидиса. Он бы не дал его в обиду никаким привидениям, он был сильным и храбрым, и все привидения, разумеется, боялись его.

Потом Плоидис вырос, и детские страхи исчезли.

Но появились взрослые. И пятнадцатилетний Плоидис горько пожалел, что так и не остался на всю жизнь ребенком и не боялся придуманных привидений.

Жизнь, со всей ее неприглядностью и прямотой, обрушилась на него в одно мгновение. Когда ему было пятнадцать, Стера чуть не убили, почти приведя в исполнение заговор. Именно тогда Плоидис в первый раз почувствовал, что и его отец — всего лишь человек, и он не всемогущ.

И что он тоже умеет ошибаться.

Но потом все вновь сгладилось, жизнь пошла своим чередом, и он никогда так и не понял до конца, что его отец был просто человеком, таким же, как и он. Для него Стер был образцом, черепахой и слонами, на которых держится земля. Именно он был тем, что не дает человеку сломаться, когда он понимает вдруг, что такое жизнь. Он был сильнее — и Плоидис верил в него.

А потом вдруг все исчезло.

Исчез отец, и Плоидис остался один на один с жизнью.

Он не знал, что делать и как жить, если не стало его единственного друга, его отца — для чего, для кого?.. Зачем ему вообще было жить?..

И если бы не Илли...

Именно она показала ему, что он не один.

Именно она оказалась сильной тогда, когда он был так слаб — и она оставалась сильной всегда, настолько, насколько вообще, в его понимании, могла быть сильной девушка. Да, она испугалась его любви и ушла, не в силах предать подругу — о, Илли, как же благородна ты была тогда!.. И как неверно поступила...

"Где ты сейчас?.. — подумал Плоидис. — Наверное, путешествуешь по дальним странам, где живут дивные птицы и цветы цветут круглый год; возможно даже, ты уже меня забыла... но только я, похоже, нескоро забуду тебя, Илли".

Лишь теперь, когда она ушла, он всем сердцем сознавал, что нуждался в ней так же неизбежно, как в воздухе. И не было в его жизни никого, кроме его отца, кто мог бы сравниться с ним в том, насколько безвыходным и страшным было его одиночество. Плоидис часто думал, но никогда не мог понять, как же его отец смог прожить всю жизнь вот так, один. Ведь это было так — даже несмотря на то, что Стер был женат, даже несмотря на то, что у него были преданные люди — он все же всегда был одинок, потому что был королем, потому что обязан был всегда быть сильнее.

И только через много дней, думая об Иллиандре, Плоидис понял.

Ведь и она не была сильнее него. Но лишь с ней он внезапно обретал тот смысл, который не мог дать ему никто более.

И он осознал тогда, что всю свою жизнь он сам был тем же для своего отца — и это придало ему силы.

"Илли..."

Он с трепетом вспомнил ее глаза, ее улыбку. Он вспомнил, как тогда, единственный раз, она оказалась в его объятиях — и каким головокружительным было это чувство.

Она не должна была уходить.

Сейчас, когда ее не было рядом, он вынужден был становиться еще сильнее — потому что не мог иначе. Вся жизнь его была сплошной ложью, сплошной ловушкой: политика, враги, притворявшиеся друзьями, друзья, которым никогда не доверяешь до конца, боясь, что они предадут — за деньги, за власть... Выхода не было — он не мог убежать, не мог, как в детстве, уткнуться в плечо отца и поведать ему о своих бедах.

Стер оставил сыну в наследство преданных людей: Делтона, Эстер Фрауэр, казначея Бенте, нескольких старых слуг, которым можно было доверить срочную записку... Но даже Делтону, который больше других знал о короле, Плоидис никогда не открывал своих чувств и истинных мыслей. Он доверял ему — но всегда был осторожен в своем доверии.

И лишь Иллиандра была его светом. Она была столь же умна, сколь юна и неопытна; Плоидис читал в ее глазах так, словно перед ним был открытая книга. В ней было столько благородства, силы, столько юной искренности и столько чувств, что с ней он невольно снимал ту маску, которую привык носить всегда, еще с детства.