Констебль с Третьего участка

Где-то на границе моего меркнущего сознания билась мысль о том, что надо выползти в коридор, крикнуть, как-то еще позвать на помощь... Не знаю, где я нашел в себе силы, чтобы приподняться, выпрямиться — так при этом и не выпустив подушку из правой руки, — мне это не помогло все равно. Миг, и я упал спиной на стену палаты, тут же съехал по ней, оказавшись на корточках, и все. Больше у меня ни сил, ни желания двигаться не было. Лишь гулко ухала кровь в ушах, вызывая у жалких границ оставшегося разума некое подобие раздражения.

— Все. Потух. — раздался от двери тихий голос. Я едва различил его. — Долго ж тебя пробирала отрава, здоровяк... Жаль тебя, миленький, конечно — ты и правда напомнил мне Джоша. Извини, ничего личного.

Несколькими секундами позже, — а может и целую вечность спустя, — передо мной появилась неверная тень, остановившаяся у кровати. Темнота уже почти полностью застила мне глаза, и различал я лишь смутный размытый силуэт.

Дэнгё-дайси что-то прошептал на своем языке (а может и на нашем, от шума в ушах я почти не различал его слабого голоса).

— Все будет хорошо. — ответила тень. — Теперь все будет хорошо.

Затем неверный силуэт изогнулся, лжемонах издал какой-то стонущий звук, а тень, изрядно увеличившаяся, выпрямилась, а потом рухнула на койку, перегнувшись буквально пополам. Началась возня, Дэнгё-дайси приглушенно издавал невнятные звуки.

"Эва, да это ж его подушкой душат", понял я. И тут же родилась мысль: "Надо это прекратить".

Я попробовал пошевелиться, и ничего не вышло. Тогда я напряг все силы, всю свою волю вложил в одно единственное движение, возопил мысленно, "Святая Урсула, не оставь меня при исполнении!" — и паралич отступил. На одно только мгновение, но отступил. Я резко выпрямился, оттолкнувшись ногами от пола, круговым движением руки обрушил по прежнему зажатую в руке подушку на то место, где должно было находиться голове "тени" и издал приглушенный полурык-полурев. Тень охнула и осела на пол, а следом, с высоты всего своего немалого роста, на нее рухнул и я — как был, стоймя, попутно перевернув мной же недавно заполненную ночную вазу. Затем меня вырвало, прямо на придавленную мной фигуру, и сознание мое погасло окончательно.

*понт — полученная при сдаче карта-онер (козырь от десятки или валета до туза), засчитывается в висте как взятка.

**Блин, доктор! (исп.)

Глава XVII

И последняя, в которой все тайное становится явным, а также рассказывается о том, что было после, и чем закончилось.

— Констебль... Констебль... — голос раздавался глухо, как через вату, а затем в нос мне шибанула едкая аммониачная вонь, заставившая меня завертеть головой. — Констебль, вы меня слышите? Жив, господа, опасность миновала.

Я открыл глаза, и тут же зажмурился — из окна неподалеку, прямо мне в лицо, падал яркий солнечный свет. Смутно помнились какие-то голоса, что кто-то меня теребил, куда-то таскал, кажется мне еще и желудок промывали, и на все это накладывался негромкий стук в бубен, однотонное невнятное завывание на непонятном языке, да запах дыма и степных трав.

— Где я? — помимо воли вырвался у меня вопрос.

— Все там же, мистер Вильк, в гошпитале Святой Маргариты. — донесся до меня знакомый голос. — Только уже в качестве пациента.

Я, наконец проморгался, и смог оглядеться. Чистое светлое помещение, с казенной окраски стенами — сразу видно, что не для жилья оно, — не слишком большое, но и не чрезмерно маленькое. В центре непонятный стол-кровать с прикрепленным над ним электросветильником (в настоящее время — погашенным), на котором я и лежу, шкафчики, столики, разная посуда, явно медицинского назначения, и повсюду множество врачебных инструментов самого пренеприятного вида.

Кроме меня в комнате присутствовали еще трое. Двое — в обычных таких врачебных фартуках, в каких доктора пациентов пользуют, а еще один... Я проморгался, и даже потер глаза, будучи убежден, что у меня начались галлюцинации. Между двумя медиками стоял доктор Уоткинс. С полосами белого и синего цвета на щеках, в вышитом бисером кожаном плаще-накидке поверх костюма, и роуче* с рогами, на голове. В одной руке доктор держал бубен, а в другой — нечто вроде погремушки из тыквы. Вид у него был измученный.

— Вы в операционном блоке, голубчик. — просветил меня один из "нормальных" врачей. — Вас отравили, пришлось токсины из организма выводить. Как себя сейчас чувствуете, констебль? Слабость, тошнота, головокружение?

— Тошноты, пожалуй, что и нет. — ответил я, прислушавшись к ощущениям своего организма.

— Ну еще бы, там особо-то и нечем. — усмехнулся второй "нормальный" доктор, постарше и с бородкой. — Хотя кабы не коллега Уоткинс, могли бы так просто не отделаться.

Он повернулся к доктору-сыщику, и с чувством добавил:

— Я, должен признать, в восхищении! Соединить воедино методы фармакологии, шаманизма и аромотерапии — да это же прорыв!

— Ароматы — составная часть шаманизма. — устало ответил мистер Уоткинс.

— И все равно! Вам непременно надобно дать об этом статью в "Медицинском вестнике" и сделать доклады в соответствующих обществах. Пойдемте, коллеги, пусть санитары отнесут больного в его палату, а мы обсудим как это вот все в научном свете преподать.

Врачи удалились, а вместо них появилось двое дюжих, — кабы и не поздоровее меня, — санитаров с носилками.

— Перебирайся. — скомандовал один из них. — Осилишь?

— Да я и своими ногами осилю. — ответил я.

— Ногами отставить, больной. — рыкнул второй, и кивком головы указал на носилки. — Перелазь. Еще не хватало, чтоб ты на лестнице у нас упал. Сами уроним.

Надо сказать, что насчет "своими ногами" — это я изрядно погорячился. Непривычно было себя этаким слабым, словно мышонок, ощущать, неприятно, едва не болезненно даже. Даже когда болел после спасения молодого Крагга из Лиффи, и то так не было. Что ж это такое эскулапы со мной вытворяли, интересно?

Ну да ничего, здоровьем Бог не обделил — поправлюсь скоро, не иначе.

Отнесли меня в тот самый конец гошпиталя, где располагалась и палата Дэнгё-дайси, в отдельную палату. Интересно, кто за такую роскошь платит, и не помру ли я тут со скуки до смерти?

Перебрался я на кровать с носилок сам, хотя санитары и предлагали меня на нее перевалить. "Как кучу мусора" по их же меткому выражению. Через пару минут заскочила сестра милосердия, поинтересовалось, не надо ли мне чего, и снова упорхнула. А я, оставшись в одиночестве, начал потихонечку задремывать. Впрочем, сразу заснуть мне было не суждено. Дверь в палату открылась, и на пороге появился инспектор Ланиган. До крайности замотанный инспектор Ланиган, я бы сказал. Но, учитывая то, как именно собрались морщинки в уголках его глаз, и донельзя довольный.

— Жив, герой? — усмехнулся он.

— Так точно, сэр. — ответил я.

— Ну и хорошо. Вильк, вот скажите, что вы за человек такой?

— Простите?..

— Не можете без какого-то выверта, констебль. То чудотворной иконой арестуете, то вот как нынче... — старший инспектор усмехнулся. — Давно у нас таких задержанных не случалось: пришибленных, заблеванных, вся спина в урине, да еще чтоб и подушка в руках. Даже и не знаю, как отчет писать.

Он усмехнулся ещё раз, а потом чуть нахмурился.

— Не позволил бы себя отравить, так и под еще одну медаль мог бы дырку вертеть. А так, прости, лечением за казенный кошт и премией обойдешься, за задержание.

— А я?..

— Задержал. — мистер Ланиган хохотнул. — И чуть не убил. Все, отдыхай, не велели врачи тебя беспокоить.

— Да кого задержал-то? — увы, вопрос оказался обращен уже к закрывшейся двери.

Так вот я и остался в полном неведении, причем на последующие три дня. Лечащим врачом моим назначен был брат Власий, — преинтереснейший, доложу я вам субъект, хоть и чрезмерно религиозный, как по мне, — однако и он отговаривался незнанием. Упомянул только, что вместе со мной были отравлены господа Перец, О`Ширли и Мексон, однако и их спасти удалось благодаря поднятой мной тревоге. Ох, чую я, не поверит сержант Сёкли, что мы с ними из разных бутылок пили...

Мэри ко мне моя каждый день забегала, навестить, книгу принесла, которую мне ее хозяйка передала, чтоб я не скучал. "Иллиаду". Ну, ту, про которую мне мистер О`Хара рассказывал.

Вот с участка или из соседей никто не навещал. Они может и хотели, да брат Власий запретил. Сказал, что нечего беспокоить больного, так что эти дни я читал про древнегреческих Ши и осаду Трои, да отсыпался. Ну, кушал еще, сил набирался.

А на четвертый день меня навестили доктор Уоткинс и мистер О`Ларри.

— Ну-с, как себя чувствуете, Вильк? — с порога поприветствовал меня инспектор.

Рука его, видать, уже поджила, поскольку с перевязи он ее снял, хотя, сдается мне, все еще осторожничал, действуя ею.

— Спасибо, сэр, хорошо. — ответил я. — Готов приступить к несению службы.

За то время, что я валяюсь, жалование-то мне, поди, не начисляют.

— Это хорошо. — улыбнулся он. — Ваш доктор тоже упоминал, что через пару дней выписать Вас намерен. А раз Вы полагаете себя в достаточной степени бодрым, то я вас нынче и допрошу о произошедшем, а то дело закрывать надо.

Он уселся на стул возле койки и достал блокнот с карандашом, а доктор пристроился у окошка, на табурете.

— Сейчас мы проверим, насколько умственные выкладки мистера Уоткинса были верными. Докладывайте, констебль.

Я честно, как на духу, изложил все события, начиная с того самого момента, когда сержант откомандировал меня в гошпиталь, и до тех самых пор, когда очнулся в операционной. Боюсь, что в самом конце, я невольно покосился в сторону мистера Уоткинса.

Тот понял мой взгляд правильно.

— Я ведь служил полевым врачом в гуронской кавалерии, констебль. — ответил доктор на мой невысказанный вопрос. — Был там у нас такой унтер Сат Ок, шаман, настоящие чудеса вытворял. У него пару приемов я и перенял. Оно, порой, и не лишнее вовсе. Экзотика, опять же, а многие мои клиенты на нее падки.

Мистер Уоткинс добродушно ухмыльнулся.

— Ну что же, дело можно закрывать и передавать в суд. — подытожил мистер О`Ларри и захлопнул блокнот. — Убийца матери Лукреции найден, человек, стоявший за ним — тоже... Я, мистер Вильк, когда оформлю протокол, пришлю его к Вам с посыльным, на подпись. Выздоравливайте. Синяк у вас уже сошел, можно и медаль "За служебное рвение" вручать перед строем.

— Я, со своей стороны, тоже хочу Вас поблагодарить, мистер Вильк. — добавил доктор Уоткинс. — Если бы не Вы, боюсь, что меня бы переиграли в этой партии, и Дэнгё-дайси был бы теперь мертв, а личность, его направившая, так и осталась бы для нас неизвестной.

— Как, сэр, а разве я задержал не известную нам Шарлотту Баксон? — удивился я. — Ну, вы сказали, что личность установили, а ее мы еще когда устанавливали — найти не могли просто, — вот я так и понял, что это не она.

— У Вас острый, хотя и неторопливый ум. — сказал доктор. — Да, причиной последних событий была вовсе не она, хотя и о недоговоренности со стороны мисс Суонн Вы догадались абсолютно верно. Дело в том, что сестра Анабелия и леди Элизабет — сводные сестры, о чем мисс Суонн прекрасно известно. Сэр Уэзерби, как и многие господа из высшего света, женился по расчету, без любви. Впоследствии чувства между ним и супругой разгорелись, но поначалу он изменял ей с вдовой мануфактурщика Баксона, женщиной, чьи дела после смерти супруга пришли в упадок. От их связи и родилась Шарлотта. Многие осудили бы его, если бы узнали об этом, — он ведь не венценосец, чтобы открыто признавать своих бастардов, — а потому рождение девочки держалось в секрете. Роман его, к тому же, продолжался недолго, хотя впоследствии он принимал участие в судьбе дочери, щедро субсидируя ее мать. Увы, это не уберегло ее от чахотки, и в четырнадцать Шарлотта осиротела. У нее не имелось близкой родни, а взять девочку в свой дом градоправитель Корка позволить себе не мог. В отчаянье он открылся супруге...

Доктор вздохнул.

— Это была воистину святая женщина. Она отнеслась к беде малышки так, словно та была ее родной дочерью, и лишь резоны о том, что признание девочки погубит карьеру ее супруга, не позволило той заняться напрямую ее воспитанием. Тогда она предложила отдать Шарлотту в аббатство Святой Бригитты, которому она протежировала. Именно этим-то вмешательством сильных мира сего и объясняется то, что установить откуда она туда попала отцу Брауну не удалось. Поначалу, по крайней мере — он обладает пытливым умом, настойчив, и, в результате, раскопал эту историю.

— Но... почему она тогда исчезла, сэр? — удивился я.

— Потому что ее убили. — будничным тоном ответил мистер Уоткинс. — Избавились от нежелательного свидетеля.

— Бог мой, но кто?!!

— Как, Вы еще не поняли, констебль? — доктор с некоторым разочарованием поглядел на меня. — Сестра Евграфия, разумеется. Не лично, наняла пару хобо из факториалов — таким за монетку и самого Папу убить ничего не стоит. Не думаю, что мы даже тело несчастной сможем отыскать.

— Да зачем же ей это нужно, сэр? — поразился я. — Или она тоже заодно со злодеями?

— Она — их главарь, Вильк. — ответил инспектор О`Ларри.

— Совершенно верно. — подтвердил доктор Уоткинс, и, глядя на мое ошарашенное лицо, решил пояснить. — Еще до нашего с Вами рождения будущая сестра Евграфия носила имя леди Розанна Гилберт. Она происходила из знатной семьи, и какой же был скандал, когда она, во время очередного дипломатического похолодания между нашей империей и Англией, решилась выйти за британского военного атташе... Первостатейнийший! Отец, хотя и не отказался отдать жениху назначенное ей приданное, видеть молодоженов в своем доме не желал. Весь свет отвернулся от нее. Впрочем, вскоре ее супруга отозвали обратно на родину, и она смогла блистать в обществе у наших соседей. Однако же, в свете возможного франко-голландско-датского союза, который в те времена как раз намечался, наши отношения с Туманным Альбионом резко потеплели, и сэр Джошуа Хастингс вновь был возвращен в Дубровлин. Он был связан с английской разведкой, если и вовсе прямо не служил в ней, и леди Розанна уже тогда была в это посвящена. Полагаю, что еще в то время она оказывала помощь своему мужу, коего искренне обожала, в деле шпионажа. Так или иначе, но союз континенталов не состоялся, отношения с англичанами остыли вновь, а мистер Хастингс...

Доктор Уоткинс пожал плечами.

— Шпионаж — дело опасное. Он был убит нашими контрразведчиками. Надо полагать, что именно тогда-то у будущей сестры Евграфии и родилась ненависть к своей родине, которая сначала отвернулась от нее, а потом и вовсе отняла любимого человека. Именно тогда она из добровольной помощницы стала полноценным шпионом. Леди Розанна вновь была принята во многих домах, чем и пользовалась первое время. Ну кто не пожалеет бедную вдову, тем более что правда о ее муже не стала достоянием гласности?