— Угу... — многозначительно добавил он. — Это уже что-то... Зигмунд, Груша, вы видели?
— По-разному, — сдавленно проблеял умник. А я представила, что кошачьими глазами такое зрелище смотрелось, наверное, особо выразительно...
Серое беспросветное покрывало, затянувшее небо целиком, западный ветер к обеду разнес в клочья. Сейчас же он гнал их за ставший грифельно четким горизонт куда-то в центральные земли страны. А между этими несущимися клочьями и усыпанной стружкой травой сидел сейчас, широко раскинув ноги, Ветран, вколачивая последние гвозди в новую крышу на моем новом дровяном навесе.
Доски для нее подвезли на подводе еще вчера. Их уже заказала и оплатила я сама. Этим, впрочем, и ограничив свое участие в строительстве (если не считать эффектного снятия заклятия опоры). Зато так приятно сейчас, стоя у окна смотреть, как трудятся для тебя другие. А еще, через открытую оконную форточку вдыхать запах свежего дерева, перемешанного с ароматами трав и последних летних цветов.
— Гх-хэ... Извините.
— Ну, Зеня, — метнула я в развалившегося на подоконнике кота осуждающим взглядом. — Опять наелся своей сметаны до философской отрыжки.
— Я же извинился, — промямлил кот и задрал заднюю лапу на предмет послеобеденного вылизывания. — А вы когда за стол сядете? Только у своей алантской Гелии, по всей видимости?
— Нет. Вот Ветран закончит и сядем, — не отрывая глаз от мужского силуэта на крыше, произнесла я. — А здорово у него сегодня получилось. Я даже не ожидала, что он так быстро согласится.
— Быстро согласился?.. Хочешь, скажу почему?
— А тебе то, откуда это знать? — удивленно уставилась я на кота.
— А вот знаю, — с вызовом ответил мне умник. — Потому что знаю, как зовут твоего тайрильского отшельника... Святой бродяга Пард.
— Святой кто?
— Пард, Стася. Он — один из самых первых и самых почитаемых небожителей в Бередне.
— Ты... ты сейчас что вообще говоришь?.. Я что, в своем глубоком детстве со Святым общалась? Да он мне, к тому же еще и...
— ... яд из ноги отсасывал, — покачал головой философ. — Мир тесен, Стася. И чем больше я живу в нем, тем сильнее к этой мысли склоняюсь. А то, что он тебе тогда... явился, тут ничего сверхъестественного для этого мира как раз нет. Он — покровитель воинов и детей, по совместительству, на родине нашего Ветрана. Только им и является в случае крайней нужды. И, как выяснилось, не всегда в Бередне, Святой бродяга.
— Святой бродяга... — нахмурившись, повторила я. — А как же тогда твоя теория о симулярах? Ведь я же к нему о помощи не взывала? Мало того, вовсе не подозревала о его существовании и более того, вообще маг?.. А?
— Исключение из правил, это правило подтверждающее, — глубокомысленно изрек Зигмунд.
— Ну-ну... Так он правда, служил при жизни нянькой?
— Он был много лет наставником сыновей Грэгора и Бенедикты. В те годы страна вела войну с кочевниками и в одной из многочисленных стычек на государев обоз внезапно напали прирученные шаманами баргесты(5). Пард тогда защищал своих воспитанников до самого конца, а потом пал от клыков последнего выжившего пса. Это произошло как раз в тот момент, когда из тыла к обозу подоспела подмога. Вот поэтому у него на шее и есть звериные следы, Стася. А его любимое выражение было, еще при жизни...
— ... Быть готовым к встрече с врагом, значит, его победить... — вновь уперлась я взглядом за окно. — Думаешь, Ветран его узнал в моем рассказе и поэтому согласился попробовать?
— Думаю, да, — туда же развернулся умник. — Потому что уж своего профессионального покровителя он должен знать точно, как и цитаты из него.
— Ага... — ненадолго задумалась я. — А, знаешь... какая вообще разница, почему он согласился? Ведь, главное, что у нас получилось. Или я не права, философ?
— Ты права... о, безмозгло влюбленная кошелка, — ехидно оскалился кот и предусмотрительно сиганул с подоконника.
— Что?!.. Ах ты, змий-искуситель! Интриган ученый!
— О-о! Библию на ночь почитывать начали?! — уже откуда то из погреба.
— Да я тебе сейчас права твои зачитаю и обязанности! — туда же, носом в сквозящий темнотой кошачий лаз.
— Неужто за правду мстить собралась? Тогда я готов, — с высокопарным надрывом, с безопасного расстояния.
— Отлично! Тогда будь готов к тому, что я... Я собаку заведу!.. — и тишина. — Хорошенького такого щенка... из которого потом волкодав вырастет!.. — опять задумчивая тишина.
— Хи-хи... — прямо под дыркой. — Как назовем щеночка, хозяйка?
— Видимо, Ветран.
— Что?! Да я тебя сама сейчас за нос укушу, топинам...
— Анастэйс, чем ты занимаешься? — застыл на пороге дома одноименный мужчина.
— Я?.. С философом общаюсь. Он решил для испытания плоти в погреб переехать и... — подхватила я от очага деревянную скамеечку. — ... и я не против, — хлопнула ее перевернутым сиденьем прямо на дырку в полу. — А это он сам попросил. Вдруг, плоть бунтовать начнет... — водрузила сверху еще и подставку с кочергой.
— Вы это серьезно? — удивленно распахнул глаза воин духа. — Уважаю, Зигмунд.
— Еще бы! Груша... В общем, ты меня поняла — держись.
— Приятного всем отдыха. Аминь, — оттуда же снизу...
Ну и сиди, злыдень. Аминь ему... А мне вот проблема — что делать с этим днем рождения. Вроде бы и пригласили, и сходить очень хочется. Потому что в доме Гелии и Колина всегда весело и душевно, но, Ветрана, я думаю, не очень прельщает наша алантская экзотика. Тем более, с выходным нарядом у него, насколько я знаю, проблема... А долг обязывает, чтобы 'хвостом' повсюду за мной. Так что, придется пускать в ход о-очень весомые аргументы. И, сильно напоминая себе свою умудренную маму, перед тем как подготовить отца к ее весомым аргументам, я выставила на стол большой чугунок с дымящимся пловом.
— Ого! — тут же залез под его тяжелую крышку Ветран. — Анастэйс, я такой... замечательной пищи не ел уже очень давно. А как это блюдо называется, даже не знаю. Но, запах у него... — звучно потянул он носом над чугунком и скосил к потолку глаза. — М-м-м... Смертельная магия.
— Еще бы, — довольная произведенным эффектом, уселась я напротив мужчины. — Там, кроме мяса и риса, молоко, помидоры, разные пряности и еще много чего... замечательного. Это наш семейный рецепт, — а потом, совсем неожиданно для себя, вопреки отрепетированной речи, произнесла. — А, может, не пойдем?..
— Та-ак... — водрузил мужчина крышку на место и пристально посмотрел мне в глаза. — Почему?
— Просто не пойдем, — ответила я ему тем же. — 'А вообще, какая разница? Может, я хочу побыть с тобой? Пока у нас еще есть время. Пока умник в молчаливой погребной забастовке. Пока на душе еще спокойно и за себя и за всех, кто в этом доме живет. Да, много ли надо причин для того, чтобы их просто не говорить вслух? Вполне достаточно одной'...
— Давай не пойдем, Анастэйс.
— Давай.
— Только ужин тогда я приготовлю сам. Я умею... Ты согласна?
— Пожалуй, рискну, но как противоядие к твоей иностранной кухне предлагаю вино.
— Вино, как противоядие?.. Хотя, я ведь уже давно не кашеварил. Стоит подстраховаться.
— Ну, тогда, давай для начала пообедаем. Поднимай опять крышку, — развели мы, только сейчас в стороны взгляды...
А до вечера и сами разбежались. Я — в свою избушку — корпеть над новым мылом, а Ветран — под мое окно, к дровяному навесу, перетаскивать обратно поленницу и прочий, полезный в хозяйстве хлам. Я не знаю, 'ловит' ли его третий глаз и обычные, не отягощенные магией 'посылы', но, как бы не старалась, мои два беспрестанно тормозили на мужской фигуре, усердно занятой работой... И куда катится этот мир? Мой разноцветный и разнопахучий... 'Кстати, о пахучести...', — развернула я письменные рекомендации господина Труша относительно нового заказа...
Мыла универсального не бывает. Это мое гранитное правило, подтвержденное годами практики. Что значит, 'универсальное мыло'? Подходит всем: и детям с их сыпями и старикам с сухой шелухой и рыбакам с несмываемым круглый год загаром? Универсальное мыло, это, то же самое, что платье для всех размеров, или лекарство от всех болезней. То есть каждому и в итоге — никому. Настоящее мыло, действительно, приносящее пользу, всегда имеет свою четкую клиентуру, потому что решает конкретные проблемы. По этой причине и стоит немалых денег. Хотя, так хочется иногда, напихать в свой очередной рецепт как можно больше полезных травок и добавок... Но, опять же, из четко обозначенного показаниями списка.
— Так какого же ахирантеса он тут написал?! — вновь уткнулась я в маленький листок бумаги с одной лишь строчкой посередине, написанной стремительным, как и сам господин Труш, почти нечитаемым подчерком. — 'Мыло для тела, волос'... Ну, и как это понимать? — на всякий случай, еще раз покрутила я бумажку с обеих сторон. Потом вздохнула и подняла глаза в окно. — ... Мой разноцветный... разнопахучий... мир. Куда ж ты...
— Ты куда? — через минуту встретил меня удивленным взглядом, замерший с поленьями в руках Ветран.
— На чердак за травами, — уже проносясь мимо него, взмахнула я для наглядности берестяным лукошком.
— А-а...
— А с ужином тебе Груша поможет. Она все на кухне знает. А меня нет! Это иллюзия! — добавила уже за угол дома и заскочила на нижнюю лестничную перекладину. — Ну что, господин Труш, мой многоуважаемый начальник. Уж не знаю, что за мыло получится, но точно, не резиновая галоша... Такое у меня нынче настроение.
Чердак наш вот уже много лет служил одной единственной цели. Точнее, сейчас одной, а лет десять назад я на нем еще и от мамы пряталась. Но, речь не об этом. Здесь всегда хранились травы. Травы, травы, одни только травы. Так что было это, продуваемое сквозняками место ничем иным, как 'концентратом' моего разноцветного и разнопахучего мира. И уж если делать мыло для всех, то начинать надо и с мира, тоже для всех. Вот такая у меня сегодня... логика. В итоге насобиралось в лукошко не мало. Выбирала по запахам любимые и по действию сочетаемые травки. Упал туда и пучок душицы, и дырявника(6), и принесенной Ветраном мяты, а еще ромашка и немного полыни (ну, слабость у меня к ней). Первый раз я такое себе позволяла, шныряя, как лиса по курятнику, между рядами подвешенных сушенок. Так к чему лишняя скромность? Проверять то все равно буду на себе. А уже напоследок, оглянулась и отщипнула немного укропника(7) — он в зной так благоухает, что все живое вокруг своим густым ароматом обволакивает. Вот, кажется и все. Теперь бежать обратно и продолжать в том же духе, но уже с эфирами и добавками. Пока у меня такое настроение, пока катится к ахирантесу весь мой привычный мир и есть на кого смотреть в окошко...
Солнечный жаркий полдень. Луг сонно притих, и травы едва колышутся под теплым ветром. Пчела, устраиваясь по удобнее на белоснежном жасмине, перебирает мохнатыми лапками. Наконец, она замирает, лишь покачиваясь под шум трав вместе с цветком. А в воздухе пахнет мятой, острым привкусом свежести... И еще горячим, только из печки хлебом, дух которого принес новый порыв ветра... 'Так, стоп. А хлеб то здесь причем?', — удивленно открываю глаза и поднимаю нос от плошки с густой желтоватой мешаниной. — 'Ну, надо же, что, вдруг, навеяло...'.
— Анастэйс... — осторожный стук заставил меня выпрямиться и напрячь магическое зрение. Иногда это происходит со мной спонтанно, даже без нужных знаков и слов, на уровне природных инстинктов. Вот и сейчас я отчетливо разглядела с той стороны двери привалившегося к косяку мужчину, а правее его, в глубине ночного сада мерцающее пламя костра. — Мне жаль тебя отрывать, но... бурек готов.
— Ага... — тихо подошла я к двери и прижалась к ней лбом.
— Ты идешь? — Ветран повернулся и замер, прислушиваясь к звукам в моей комнатке. — Анастэйс... Анастэйс! — вскинул он голову и вновь занес руку над створкой.
— Да, — не дав ему постучать еще раз, дернула я на себя дверь. — Ты представляешь, я за половину дня сварила новое мыло.
— Понятно, — облегченно выдохнул он и сделал шаг в сторону. — Это им так... вкусно пахнет?
— Ну да, — пришлось, в качестве эксперимента полностью с пробником умыться. Хотя, еще бы волосы помыть, но это позже... Что у тебя готово?
— Бурек. Наше народное блюдо — пирог из юфки(8) с порубленным мясом и картошкой. По-моему, он у меня сегодня получился. Да и Груше понравился, — довольно оскалился мужчина и взмахнул рукой в сторону огня. — Так что, прекрасная госпожа, прошу к столу, — подставил он свой локоть, но, потом, вдруг, передумал и поймал мою ладонь в свою. — Пошли?
— Пошли, — покорно кивнула я. — А почему в саду?
— Сегодня же тепло. К тому же здесь нам... Я вообще-то приглашал и Зигмунда, но он категорически отказался. До сих пор так и сидит в погребе... А ты что, против?
— Не-ет. У огня даже лучше. Это ведь моя родная стихия... Ого! — открылась прямо передо мной совсем умильная картина.
Рядом с обложенным камнями кострищем, в котором, как танцовщица на помосте сейчас весело плясало пламя, действительно стоял стол. Точнее, две высокие березовые чурбашки с одной доской поперек вместо столешницы, застеленной раритетной тетушкиной скатертью. А по обе стороны от него торчали еще два широких столбика, но уже наброшенные кружками, изображая, по всей видимости, стулья. Нет, табуреты и сильно надеюсь, устойчивые. На самом же столе в большом блюде, о существовании которого я все эти годы вовсе не подозревала, прикрытый салфеткой почивал, источая в ночь зазывные ароматы, ветранов 'народный' пирог, в окружении тарелок поменьше, двух бокалов и одной большой пузатой бутыли с красным вином, отражающей сейчас на своих боках скачущий огонь. В общем, как это в элитном обществе называется... полная романтика, в одном, отдельно взятом деревенском саду.
— Анастэйс, скажи честно, — наблюдая за моими расширившимися глазами, почесал Ветран затылок. — Тебе... нравится?
— Нравится?.. Ну, если совсем честно, то мне не с чем сравнивать, потому что еще никто никогда не устраивал для меня таких... ужинов. А у тебя, видимо, уже есть в этом деле опыт?
— У меня? — теперь уже удивился мужчина. — Ну, да. Мы с собратьями в монастыре по графику друг другу... — начал он, а потом и вовсе смущенно усмехнулся и замолчал.
— Мне нравится, Ветран... Правда, нравится. Куда садиться?
— А куда хочешь, туда и садись, а то пирог стынет, — буркнул он и отпустил мою руку.
Ну, я и села, конечно, поближе к огню и так, чтобы пламя его освещало лицо Ветрана, который, сев на второй пенек, тут же сосредоточился на раскладывании своего творения по тарелкам. А потом открыл бутылку с вином.
— Ну, раз мы оба с тобой такие дилетанты, то тогда наплевать на все правила этикета, и... можно я первая скажу противоядный тост? — с прищуром глянула я на мужчину.
— Давай, говори, — замер он со своим бокалом в руке.
— Говорю... А что сказать, не знаю, — растерянно открыла я рот. — То есть, слов много, а... В общем, хорошо, что ты здесь и хорошо, что ты... есть. Да, и за твой народный бурек. У меня вот нет такой возможности, готовить свои национальные блюда, — совсем уж не к месту призналась я и протянула руку с вином к Ветрану.
