— Ты же сама говорила, люди к тебе быстро привыкали. И я вот привыкла... во многих отношениях. Мы же начали летать к звездам. До Глй-пл мы... твоя мать... они уже были в одной звездной системе. Тчун. Мы знали, что на других планетах у крупных форм жизни мальчики вырастают. Мы вряд ли сможем закрыться от контактов с бого... хумансами. Нам придется привыкать к мысли, что такие как ты существуют.

— Экспонат для привыкания — прямо скажем, не биография моей мечты. Хотя, конечно, лучше, чем препарат для изучения.

— Ну, от изучения, я надеюсь, я тебя смогу защитить. Может, тебя расчесать?

Ккехн издала ворчащий звук, который, как я знала, у рлаши обозначал смех.

— Рлаши тоже в любой непонятной ситуации друг друга вылизывают.

— У нас только дикари языком вылизывают.

— Дикари?

— Ну, некультурные.

— А культурные, значит, нет.

— Нет. Только расческой. Мамы маленьких детей иногда вылизывают, но это считается стыдно.

— А ты, значит, культурная?

— Ну, типа того.

— Понятно. Ну, давай хоть расческой... Дай мне мой рюкзак, пожалуйста.

Расчесывание, похоже, немного помогло. Ккехн заснула. Судя по дыханию, именно заснула, а не притворилась.

Я тоже попыталась заснуть, и мне это удалось. Но ближе к полудню наступила настоящая жара, и выспаться не получилось.

Прогревшиеся на солнце песчаные дюны запели. Ккехн сказала, что звук ей напоминает человеческие самолеты. Я вспомнила крыльчатки богомольских челноков и корабля, но мне показалось, что звук не очень похож.

Мы почти не разговаривали, просто лежали и молча страдали. Нависающий скальник скрывал нас от прямых солнечных лучей, но излучение нагретого песка и горячий ветер делали невыносимой даже тень.

Как нас учили, в солончаковых пустынях можно разгрести верхний слой и докопаться до влажного песка. Выдавить из него воду обычно невозможно, и она скорее всего будет соленой, но охладиться поможет. Я нашла силы, раскопала больше фута в глубину, но там оказался камень. Впрочем, он был относительно прохладным, и я уступила получившуюся яму Ккехн. Копать для себя мне уже не хотелось.

Ближе к вечеру жара начала спадать, и у меня получилось немного поспать. Я рассчитывала вылететь перед закатом или вскоре после него, но песок и ветер были слишком горячи. Впрочем, когда солнце скрылось, стало быстро холодать, так что уже через полчаса я сочла возможным лететь. Я предполагала, что вечером мы доедим ноги несчастного джейрана, но после дневной жары этого совершенно не хотелось. Мы раскопали их, чтобы не пропадали, а пошли на еду стервятникам. Потом мы допили остатки воды и стартовали.

По сравнению со вчерашним перелетом, этот оказался коротким. Уже через три часа я увидела на горизонте причудливые скалы и глубокие седловины водораздельного хребта. Опознать среди них охряную гору показалось мне несложным, но я забрала слишком к северу от нее. Я скорректировала курс.

Я летела высоковато, вскоре за хребтом я увидела огни деревень в долине. Пришлось перейти к снижению, чтобы не попасть под локаторы. Я выбрала место для посадки в трех километрах от вершины, где на стыке песчаных дюн и каменистого склона заметила что-то темное.

Я не ошиблась. В низинке у подножия дюны росла роскошная песчаная капуста. Это странное растение уходит корнями в песок на десятки метров, поэтому даже в сухой сезон его стебель и верхняя часть корня содержат несколько литров горького, но хорошо утоляющего жажду сока. Мякоть не особо питательна, но после полутора суток на сырой рыбе и мясе она, наверное, пошла бы на пользу нашему пищеварению.

Ккехн была слаба после перелета и жаловалась на озноб. Похоже, вчера днем она все-таки заработала тепловой удар. Но когда я сказала, что мы сможем достать воду, она проявила энтузиазм и помогла мне раскопать корень. Я показала ей, как пить сок: состругиваешь немного мякоти, сжимаешь ее рукой и направляешь большой палец ко рту, чтобы сок по нему стекал.

Я включила свой телепат. Он ловил спутники, а значит мы были в безопасности. Я включила будильник на полчаса до рассвета, и мы заснули.

Проснулась я не от будильника, а от вызова. Сестра уже облетела вершину и не видела нас. Я подумала ей внимательнее осмотреть местность и, если никого нету, то садиться на восточном склоне и не тушить габариты. А мы сейчас подлетим.

Я разбудила Ккехн. Сестра оставила не только габариты, но и посадочные фары, поэтому поиск не составил никаких проблем.

По побережью Ккехн возили в роскошных самолетах и повозках: полированное красное дерево, отделанный кожей салон... Аппарат сестры с заплатанными парусиновыми крыльями и обшивкой из занозистых бамбуковых циновок, похоже, вызвал у нее культурный шок.

А у сестры вызвал шок наш вид.

— Вы что, так и перлись с самого побережья??? — закричала она, когда я была еще в воздухе.

— Да, — с явной гордостью сказала Ккехн. — И сырой рыбой питались. А еще мы дежейрана съели.

К этому моменту я уже приземлилась, но еще не перевела дух, чтобы включиться в разговор.

— Браконьерили, значит? — спросила сестра.

— Мы были в экстремальной ситуации, — сказала я. — Ккехн, похоже, не поняла слова браконьерить.

— Вы сами в нее себя загнали, поэтому не щитово, — быстро сказала Пзтз. — Кофе хотите?

Я отрицательно помахала ушами, но Ккехн предупредить не успела. Она сказала, что хочет, и сестра тут же сунула ей крышку от термоса. Ккехн глотнула, и шерсть на спине у нее встала дыбом.

— Бодрит, правда?

Ккехн ничего не ответила.

Я ожидала, что сестра начнет с меня требовать объяснений. Но она разглядела Ккехн и построила в голове какую-то картину событий. Как я опасалась, правдоподобную. Предчувствия меня не обманули.

— Я правильно понимаю, — медленно сказала она, обращаясь к моей пассажирке. — Что ты и есть эта знаменитая жертва инопланетных экспериментов?

— Наверное, да. — со вздохом сказала Ккехн.

— Ясненько. Трахаться с говорящим — неслыханное извращение в нашей культуре.

— Трахаться? — переспросила Ккехн.

— Сексом заниматься, — объяснила я. Ккехн не поняла и пришлось уточнить: Тем, после чего получаются дети. Прости ее. Она часто не понимает, что несет.

— А ты зануда, — парировала Пзтз. — Я правильно понимаю, что правительство ее хочет изучать?

— Не правительство.

— Но боишься лететь на аэробусе и платить чеками. И она мне еще говорит, что я не понимаю, что несу!

— Я не знаю, кому доверять.

— Разумно. И какой у тебя план?

— Командир посоветовала мне обратиться к нашему сенатору.

— Вашему — это Нбр, типа?

— Да, к ней.

— Хм. Ну ну да, похоже на план. А позвонить никак? — Не дождавшись ответа, она продолжила: Ну давайте, отвезу.

— Да я бы и сама долетела, — сказала я.

— Не пори чушь. Если тебе нельзя чеки, тебе и права светить лишний раз без мазы. И далеко ты улетишь после двух масс ли своим ходом?

— Я четыре тонны на стационар...

— На батарейках. Любая дура сможет, — Я хотела возразить, что любая дура на батарейках сможет разогнаться до орбитальной скорости, но выйти на орбиту, тем более на заданную... Но потом поняла, что четыре тонны тут получатся ни при чем. — Короче, не трахай мозги. Тем более, у меня денег на билеты нету. Вы же без багажа?

— Без, — подтвердила я, и увидела, как сестра косится на торчащую из-за спины Ккехн острогу.

— Ну тогда залазьте. И кстати, если вы джейранами питались, вам, наверное, похавать надо.

— Неплохо было бы, — сказала Ккехн, и я задумалась, где она могла слышать слово похавать. Или догадалась по контексту?

— Давай где-нибудь по дороге, — сказала я.

Мы умостились в скрипучих сиденьях, Ккехн в пассажирском, я в кресле второго пилота. Сестра взялась за поручни. Я тоже взялась было, но сестра на меня рыкнула.

— Экипаж, взлетаю, — сказала она и оторвала самолет от земли. Уже в воздухе она поставила экран на фонаре кабины.

Автопилот она не включала, и быстро догадалась, о чем я хочу спросить. Ни слова не говоря, она открыла бардачок, достала пергамент страхового полиса и сунула мне в руку. Я быстро нашла печать и дату. Полис был свежий. Цукурбит автопилота между пилотскими креслами выглядел новым, а его крепление явно недавно расковыривали.

— Ты же в курсе, как они меня бесят, — сказала она, получив пергамент назад.

— Страховщики?

— Автопилоты. Впрочем, страховщики тоже. Ненавижу, когда мне указывают.

Регулируемое воздушное пространство начиналось на левом берегу реки. Пзтз не стала выходить на федеральную трассу, а пошла местными маршрутами, справляясь с пергаментной картой, натянутой под потолком над фонарем.

На запад от Тр!кх лежало Лессовое плато. Пассат несет из пустынь пыль. К востоку от реки доходят муссоны с западного побережья, и выпадает достаточно осадков, чтобы поддерживать сплошной растительный покров. Растения задерживают пыль. Опавшие растительные остатки перегнивают, а пыль слеживается в желтозем или, что то же самое, лесс, плотную плодородную почву. Главная проблема с ней — что ее легко размывает вода.

Лессовое плато достигает высоты трехсот метров над Тр!кх и семисот над уровнем моря. Даже небольшие речки промывают в нем глубокие долины, более похожие на горные каньоны, чем на овраги. На плоских участках когда-то паслись огромные стада антилоп и диких коров, но сейчас они были заняты пастбищами и полями сорго, а склоны долин — рисовыми террасами.

Трасса была пустынна. Локатор не показывал ни одного ответчика в воздухе, только навигационные маяки на земле. Небо быстро зеленело.

Солнце начало подниматься, когда мы уже пролетели пару десятков километров над плато. Сначала я увидела отблески инфракрасного света на облаках у западного горизонта. Я любила смотреть, как подо мной проходит линия терминатора. Но на нашей высоте это было сложно разглядеть, а на больших высотах ты обычно летишь на сверхзвуке, то есть даже в тропиках быстрее терминатора. Просто контуры, рисуемые ночным зрением, вдруг сменились желтыми многоугольниками разных оттенков и зелеными заплатами цветущего сорго.

Сестра, как положено, дождалась, пока диск солнца поднимется на полный диаметр над горизонтом, и только тогда выключила габариты.

— С позавтракать проблема, — сказала она. — Тут же везде эти... дастарханы. Лежат за столом. Ей же нельзя лежать на боку. Сразу все увидят, что у нее под пузом.

— Может, навынос заказать? — спросила Ккехн.

— Нет. В приличных едальнях навынос не продают. А в неприличные те, кто прилетел на самолете, не ходят. Подозрение вызовем. Просто надо заведение искать с северной кухней. Или фьюжн. То есть города побольше или туристические центры.

— Крупные города, наверное, плохая идея, — сказала я.

— Не настолько плохая, — фыркнула Пзтз. — Наоборот, в деревне мы привлечем больше внимания. Плохой ты параноик, сеструха.

Северная кухня... В нашей ситуации было глупо переживать по этому поводу, но я почему-то уже настроилась, что мы поедим где-то на Плато или в окрестностях. После вынужденного сыроедения я хотела чего-то крахмалистого и, как бы это сказать, посильнее приготовленного. Овощной плов с ананасами... баурсаки или батат фри с топленым салом...

Мечтая об еде, я не забывала оглядывать небо, и первой заметила кошку.

— Трафик на десять градусов, — по привычке доложила я.

— Вижу, — подтвердила сестра, и задрала нос самолета.

Она помогла самолету левитацией, чтобы не попасть в сваливание, но тут я увидела, что кошка взмахивает крыльями и тоже пытается набрать высоту.

— Жопа в крапинку! — закричала сестра и перешла к пикированию.

Мы уже разошлись, но сестра продолжала переживать:

— Как таких в воздух вообще выпускают??? Зачем тебе глаза на затылке??? Ловить и принудительно TCAS вешать!

— Что это было? — спросила Ккехн.

— Кошка, — сказала я.

— Летучая? — уточнила Ккехн.

Я утвердительно пошевелила ушами.

— Догонит ли в воздухе, или шалишь, летучая кошка летучую мышь?

— Эта не догонит, — сказала я. — Это не настоящая летучая кошка, а летучий сервал. Летучие кошки — они как драконы, только маленькие. У них крылья из экрана, и они пользуются левитацией. Вот от них ни одна добыча, летающая аэродинамически, не уйдет. А у сервалов крылья даже не как у летучих мышей, а как у летяг. Они могут ими махать, но больше парят. Они в воздухе маневрируют плохо, поэтому работают только по наземной добыче.

— Интересно, — сказала Ккехн. — Мне говорили, что у вас слабое тяготение и плотная атмосфера, поэтому должно быть много летающих тварей. Но я видела только драконов и птиц. Ну вот вас еще.

— Слабое по сравнению с чем? — настороженно спросила Пз.

— По сравнению с Землей. Да и с Гуляй-Полем.

— Ну, не знаю, какое тяготение на твоей Змл. Но с летающими тварями у нас все в порядке, — с гордостью сказала сестра. — Одних птиц, по-моему, под четыре массы видов. Потом летучие мыши, летучие тушканчики — они, скорее, летяги, прыгают и потом планируют, крыльями не машут — и летучие выхухоли. Выхухоли в обычной жизни почти не летают, только когда от хищников спасаются. Но на зиму перелетают к тропикам. Еще есть летучие кошки, летучие сервалы, кошки-летяги... правда, они не кошки, а циветты, но у них лапы длинные, как у кошек. Еще есть белки-летяги, еноты-летяги, летучие обезьяны, они бывают двукрылые и четырехкрылые...

— Еще квакши-летяги, — подсказала я.

— Ну, тогда еще летучих рыб и летучих акул посчитать надо, — согласилась Пз.

— А акулы не рыбы? — спросила Ккехн.

— Не совсем, — сказала я. — Рыбы без уточнений — это то, что мы хьюмансов научили называть плакодермами, панцирные рыбы. Вроде тех, которых ты острогой била. А акулы — это скаты, у них нет панциря, и плавники не разделены, а как одно большое крыло. Только большинство скатов этими плавниками машут, как крыльями, а акулы плавают, как рыбы, за счет хвоста. Плавниками только подруливают, а летучие еще в полете используют.

Нам надо было на северо-запад, но сестра стала забирать к югу, видимо, пытаясь добраться до окрестностей Снежной Горы, где были туристические места. Да и вообще, в нашем положении летать кратчайшими путями, наверное, было неразумно.

Снежная Гора — потухший вулкан посреди континента. По высоте она намного уступает Небесным горам, но все-таки достигает шести километров над уровнем моря. Достаточно, чтобы в тропиках на ее вершине круглый год лежал снег. У ее подножия созданы сафари-парки, где почти в первозданном виде сохранена экосистема Лессового плато.

Сестра часто возила сюда туристов, поэтому, конечно, лучше меня знала, где приткнуться и прилично поесть. Точка, которую она выбрала, ничем не отличалась от других точек на карте, да и с воздуха выглядела как обычная группа мотелей у воздушной трассы. Местный колорит выдавал только большой плакат "Сафари и апартаменты, Жхнц" и странный двухэтажный самолет с большой открытой платформой в качестве второго этажа, притулившийся на парковке под плакатом.