Ойген Мюльсен заворожено наблюдал, как полубревно, кувыркаясь, взлетает в воздух и опускается на упрямую голову только что вынырнувшего Биттнера. 'Человека бы убило, а у этого дуболома — ободрано ухо и выбито плечо', — зло думал гауптштурмфюрер. 'И когда у этой русской сволочи взрывчатка кончится?!'

* * *

— Всё, осталось по одной гранате у каждого, минировать нечем, — произнося это, Док выглядел как сиротка, у которой отобрали последнюю карамельку. На роль злодеев он явно назначил меня и Нику. Это мы распорядились оставить по одной гранате 'на самый крайний'. А мне никак не давала покоя полученная мной перед вылетом инструкция 'по обращению с телом майора Ивановой'. Если вдуматься — инструкция, для того чтобы быть выполненной, предписывала мне сознательно пережить своего командира. Тогда как устав требовал противоположного — отдать, если потребуется, жизнь для спасения того же командира. Вот такое вот противоречие...

Степан

...— Пушка справа!

— Лови!

— 'Ясень', 'Ясень', я 'Роща', молодцы. Держитесь, мы идём, повторяю, мы идём.

— Здесь 'Ясень', принято. Вовремя.

Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить, ага. Очень верная пословица, по крайней мере, в данном случае. При прорыве фланга противника с последующим выходом в тыл, вместо традиционной для немцев лёгкой 'завесы' нас поджидала грамотно организованная ловушка. Не на нас конкретно — просто немцы предусмотрели такой ход и как следует подготовились. Подготовка эта выглядела как противотанковая оборона, организованная на возможных направлениях наших ударов. На наше счастье, командир сводной мехгруппы предусматривать умел ничуть не хуже немцев, да и воздушная разведка помогла. Поэтому удар по противотанковому опорному пункту наносили танковый и мотострелковый батальоны, поддержанные всей артиллерией мехгруппы и авиацией. Танки и мотострелки легко прорвали перемешанные с землёй передовые артпозиции и упёрлись во вторую линию обороны, для усиления которой немцы спешно перебрасывали силы с остальных опорных пунктов — создать сплошную линию им не позволял недостаток сил. Вот в этот момент и последовал удар основными силами. Хорошо получилось — обороняющимся вышли в тыл, а подкрепления исчезли, попав на марше под объединённый наземно-воздушный удар. В итоге — при прорыве фронта потеряно одиннадцать танков и ни секунды времени, и сейчас мы несёмся в 'пустоте' — между как обычно победоносными панцервафлями и как обычно отставшей пехотой. Впереди коммуникации ударной группировки.

Ника

Если бы у нас было побольше времени можно было бы поиграть с немцами в "Рэмбо". Со всякими там веселыми ямами и брёвнышками на голову. Но лиан в Волынских лесах не водится, а веревки нужной длинны с собой не захватили. Леска конечно, есть. Куда же без неё? Но её уже маловато — израсходовали. Одна идея в голове водится. Заманить немцев на болота, а там снайперами их погонять. Идея толковая. Но надо для этого знать местные реалии, а то сами в болоте и останемся. Проводника бы... эх, мечты, мечты.

С утра день явно не заладился. Сначала пошел дождь — это, как бы, с бодрым утром. Речушки радостно подхватили веселые струи и растолстели до неприличия. Был ручеёк, а стала полноводная речушка. Под тонким слоем мха оказался толстенный шар глины. Любой шаг отпечатывается намертво — за версту видно.

— Всё, приплыли. — говорить это не хотелось, но правду не скроешь.

— Что теперь делать?

— Читать Достоевского. Там всё написано! — знаю, сорвалась. Глупо так отвечать. Но не могу подругому. От злости аж зубы сводит — так хочется устроить немцам "веселушку". — Батя, мне надо место с четырьмя доминирующими точками. Найди, пожалуйста.

— Что вы хотите сделать? — СБ тоже злой, мокрый и уставший.

— Хочу заставить немцев искать пятый угол. Знаете как это?

— Кажется, понимаю...

— Тогда обойдемся без лишних вопросов. Или мы уничтожим их, или они нас. Сегодня. На болото с хвостом лезть нельзя. — я усмехнулась. — "Мы принимаем бой!". Точка, конец цитаты. Киплинг.

— Киплинг?

— Ага. Один англичанин, который очень любил Индию. Надо бы перевести его, да и "Семь столпов мудрости" Лоуренса Аравийского, как пособие для партизанской деятельности, тоже бы не помешало. Ах, жаль... политика не допускает классику. Да, не смотрите вы на меня так, СБ. Я просто очень много в своё время читала. И было что... вот победим, будут и у вас хорошие книги... надеюсь.

"Запад, есть Запад. Восток — есть Восток. И с мест они не сойдут.

Пока не предстанет небо с землёй на страшный господень суд.

Но нет Востока и Запада нет. Что племя, родина, род,

Когда сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает..."

— Это ваш Киплинг или Аравийский?

— Киплинг. Хотите еще?

— Да.

— Эпитафия командиру морского конвоя.

"Нет хуже работы пасти дураков,

Бессмысленно храбрых — тем более.

Но я их довел до родных берегов

Своею посмертною волею."

— "Своею посмертною волею... — пробормотал СБ. И его лицо стало таким, как у человека принявшего наконец, решение.

— Только попробуй, — поспешила предостеречь я своего слушателя. — Я тебе устрою — "посмертную волю". В гробу вертеться будешь как пропеллер вертолета на холостом ходу. Понял?

— Так точно, товарищ Летт.

— Заставь дурака богу... почитала стишки, дура.

— Летт, Батя!

— Подьем...

Когда раздались выстрелы, первая мысль была стандартно нецензурная. Вторая более адекватная: 'Нарвались!'. Но выстрелы звучали где-то сбоку и явно не в нас. И вот тогда пришло, наконец, удивление:

— Кто?

Привычно окинула взглядом наш маленький потрепанный отряд. Все на месте.

Где-то правее разгорался бой. Одиночные выстрелы трехлинеек и оглушительная трещотка шмайсеров.

— Партизаны?

Да, это более дельное предложение.

— Похоже.

Как-то забыли мы, что кроме медведей, оленей и остальной живности в этом военном лесу кроме нас и егерей есть еще и другие двуногие. Неожиданно. Но предсказуемо... если бы я хоть чуть-чуть подумала.

Скорее всего преследователи спутали следы и ушли в сторону прямо на партизан. А кто знал, что они там будут? Мы так точно не знали. Дурацкая случайность, от которой никто в этой жизни не застрахован. Впрочем, у нас появился хороший шанс ударить в спину. Не воспользоваться им просто грех.

Видно, за время операции мы стали думать одинаково, потому что едва я открыла рот, как Игрок меня перебил:

— В спину...

— С партизанами связаны...

— Бой внезапный...

— Хороший шанс...

— Прикрытие?

— Снимем...

Мне оставалось только кивнуть.

Оrvil

Медленно, всего три оборота в минуту вращается кабина, с антенны в пространство летят импульсы излучения и пропадают где-то, то ли в атмосфере, то ли вообще в космосе. Оператор не отрываясь смотрит на маленький зеленоватый круг экрана, перечеркнутый по центру яркой полоской. Смена близится к концу, от непрерывного вращения уже мутит и нестерпимо хочется "по малому", но полоска на экране взрывается знакомым дробленым пиком. Взгляд на лимб азимутального датчика — и напрочь пропадает тошнота, на задний план уходит всё, не относящееся к работе и по медным кручёным жилам на КП ПВО летит доклад:

— Квадрат 78, цель групповая, идут плотной группой!

Еще один оборот антенны и следующий доклад:

— Курс цели 120, скорость 370, появилась вторая, курс тот же , отставание пять километров!

В движение приходит огромный механизм фронтовой ПВО — на планшет наносится новая информация, трещат телефоны и поют морзянкой радиопередатчики, на краю летного поля в десятках километров от КП взлетают сигнальные ракеты, поднимаются дежурные звенья истребителей, получая задачу уже в воздухе:

— Гроза-30, я Туман, квадрат 79, "большие" с "осами", не допустить к передку, подтвердите приём!

— Туман, я Гроза-30, вас понял, квадрат 79, не пропустить "больших", не пропустить "больших".

И завертится в небе собачья свалка воздушного боя, связывающая группа насмерть сцепится с "мессерами" прикрытия, а мимо них к тяжелым тушам бомберов будет рваться основная группа краснозвездных машин, полосовать их громоздкие тела пушечными очередями, натыкаясь на огненные трассы пулеметов и расчерчивая небо дымными выхлопами ревущих на форсаже моторов...

В конце длинного трудного дня на стол командующего фронтовым ПВО ляжет сводка:

"За сегодняшний день противником было предпринято 16 попыток массированной бомбардировки наших войск группами до 40 бомбардировщиков под прикрытием истребителей, 12 из них успешно отражены летчиками ПВО фронта, потери противника составили 17 машин. Потери истребительных полков составили 7 сбитых над полем боя, 4 самолета из числа вернувшихся на аэродромы восстановлению не подлежат. Погибли 4 летчика, пропали без вести 2."

Степан

...Красные 'лучи' трассеров перечёркивают силуэт с 'выпущенными когтями'. Парашютов нет, значит ещё один 'пилот 'Штуки' долетался. Остальные, не выдержав, вываливают бомбы абы куда и отходят. Ну, ещё бы — сначала на них навалились истребители, а потом — бешеный огонь мобильной ПВО. У нас потерь в технике нет, удача. Немцы — противник серьёзный. Ещё зимой аналитики обратили внимание на то, что часть ударов по колоннам идёт по изменившейся схеме — сначала уничтожаются зенитки, а потом уже удар по транспортным машинам. Тогда это было инициативой отдельных командиров, не более, а сейчас, похоже — новая тактика люфтов. Впрочем, если вас прикрывают с воздуха и передают информацию о направлении налёта, то всё не так уж страшно. Страшно будет потом.

...Мы двигаемся в глубь построения немецких войск, сметая дохлые (пока дохлые!) заслоны. Судя по частоте авианалётов — нас уже заметили и оценили. То, что нам пока не приходится сталкиваться с серьёзным наземным сопротивлением объясняется довольно просто — немцы, похоже, бросили все силы против конно-механизированной группы, которая наносит удар на другом фланге.

Но всё понимают — просто удар ничего не даст. Нужен захват 'шверпункта', узла, потеря которого полностью обездвижет ударную группировку немцев. И все это понимают. И почти наверняка наши сверхчеловеческие друзья выдёргивают всё, что могут (при этом, стараясь не потерять темп наступления, ну-ну) и направляют к означенному 'пункту'. А мы должны успеть раньше, иначе будет много крови.

Ника

Будто из-под земли взлетает человек. Тело реагирует быстрее, чем я успеваю осознать сам факт атаки на меня. Ухожу вниз и влево перекатом и, не вставая, лежа на спине, пытаюсь с двух рук выстрелить в нечто черное и стемительное. Эсесовеца спасает от моих пуль только запредельная реакция. Он буквально размазывается в воздухе напрыгивая на меня. Отталкиваюсь со всей дури ногами и успеваю уйти из-под него кувырком назад. Он шустрый как ящерица и такой же верткий. Ударом ноги немец сбивает прицел моего пистолета, я пытаюсь сделать то же самое, ударив по его пистолету своим вторым. Выстрелы уходят в стороны. Удар маваши-гири... а фиг тебе! Кручу нижний хвост дракона. Вскочили почти одновременно. Щелчок пустого затвора левого ТТ как предупреждение. В правом вальтере тоже, кажется, только два патрона осталось. Хорошо настелялись! Правда, без толку. Рукопашка с пистолетами — каком-то фильме я это уже видела, всё хотела повторить, и вот — получила. Не знаю, как со стороны, похоже ли это на то, что вытворял киногерой, но по факту, когда пуля проходит рядом с виском — впечатления незабываемые!

В глазах у немца мелькнуло сначало удивление, а потом, как переключение проэктора — понимание и азарт. Похоже, с таким противником он еще не сталкивался. Что ж — уважим. Покажем всё, на что способны. Только, чур, потом не жаловаться! Немец тяжелее меня киллограмов на тридцать. Поджарый, сильный, в самом рассвете сил мужчина с холодными зеленоватыми глазами. Застыл напротив на несколько секунд, будто оценивая, но не усмехнулся, не стал хмыкать или пренебрежительно лыбиться — с такими профессионалами надо быть очень внимательной. Как правило, они не допускают ошибок в оценивании противника, будь то женщина или ребенок. Для них всё серьезно, без шуток и скидок на пол и возраст. Мне тоже нельзя раслабляться — то, что я носитель более технической и усовершенствованной боевой школы еще не значит, что я могу легко справится с любым бойцом. Некоторые приёмы могут просто не подействовать, а пропустив банальный прямой удар, можно так отгребсти, что больше и не потребуется.

И всё-таки я рада, что судьба меня свела с таким волком. Давно я не сражалась с по-настоящему сильным противником. Растреляная в Ровно рейсхканцелярия не в счет. Что за радость устраивать растрел, заранее зная, что они не смогут оказать действенного сопротивления. Расчитать получше схему движения по кабинету и внезапно атаковать — никто из этих 'высокопосадовцив' так и не понял, что же случилось. А тут лицом к лицу! От такого адреналин из ушей течет!

— Ты есть майор Иванов!

Вот те раз! Откуда он знает? Русский у него с акцентом и неравильными ударениями, но вполне понимаем.

— Я есть думать про Выборг и знать, что есть командир спецгрупп фролянд! Ты есть она!

— Додумался, значит! А ты кто? — удивление бысро прошло, но озадачил он меня конкретно.

— Я есть гауптштурмфюрер Ойген Мюльсен! Я хотеть быть Выборг, но меня там не пустить. Я хотеть встеча с тобой. Ты убить мой друг! Ты многих убить Ровно!

— Рада, что ты тоже почувствовал, что значит терять друзей! Это вам за моего мужа!

— Ваш муж есть тот человек, который быть у нас?

— Вот именно!

— Он есть хороший воин. Он молчать, когда я с ним говорить!

— Ах, ты муда-к! Так ты его пытал?! — никогда не думала, что кому-то удастся вывести меня из равновесия посредине боя. — Сдохни, ублюдок!

Дальнейшее я помню мало. Помню, что рвалась во что бы не стало к горлу эсесовца. Порвать к чертям собачим! Задыхалась, плевала кровью, но это было так незначительно, по сравнению с тем, что он еще был жив! Я должна была его убить, несмотря ни на что!

Очнулась я стоя на коленях возле лежащего немца. Очнулась — это слабо сказано. Кто-то аккуратно дотронулся до моего плеча и я поняла, что давно уже вот так стою и бессмысленно смотрю на рукоять кинжала воткнутую в грудь врага. Выстрелов больше не слышно. А вокруг стоят люди. Мой, изрядно потрёпаный отряд, а в стороне какие-то незнакомые мужики. Кажется всё закончилось.

— Летт? — голос сзади вроде бы знакомый. Можно, наверное, уже расслабиться. А не могу.

Дрожь бьет всё сильнее.

— Лёха? — позвала я. — Лёха?

Тишина. Никто не отозвался. Почему? Я же за ним пришла! Где он?

— Лёшенька, прости!

Как я могла извинится перед ним, за то, что допустила тот ужас, через который ему пришлось пройти. Почему я так медлила? Почему не поспешила?

— Ника... — это уже другой голос. Кто-то становится рядом со мной и обнимает меня за плечи.

— Всё хорошо, Ника. Всё хорошо. Лёша уже в тылу, в госпитале. С ним всё хорошо.

Я хватаю этого человека за шкирки и прижимаю голову к его груди. Мне надо спрятаться, чтобы никто не увидел, как слёзы текут у меня из глаз, а тело содрогается от рыданий.