Нечистый прилив

Почему? Ага. Завязки и крепления сожрала. Неукреплённые, однако. Упущение. Хотя сейчас один чёрт бы не спасло. Леста уже сгруппировалась для прыжка, а вот Кейни зачем-то потянулась к стоящему рядом с ней блюду. Печенья захотела? Заесть стресс сладким? Оцепенение уже немного отпустило моё тело. Начинаю заваливаться на бок, стремясь уйти из сектора поражения. Но только начинаю. Со скоростью замороженной улитки. А тень уже жрёт мою броню. Точнее, мой гамбинезон и перчатки со вставками из металлических пластин. Вуаль пока игнорирует. Пластины просто растворяются в этой тени, от них не остаётся даже падающих снежинок.

Точно, убью скотину. Где я здесь такой второй костюм возьму? Прекрасно выделанная кожа куцехвостых ящеров. И пластины. Мне бы только немножко выжить. А уж там взвоешь, овца. И шкуру сниму. На шмотки. Подготовлю тебе небо с овчинку. Для показа. Персональное небо персональной овце. Вполне символично.

Кстати говоря. А жрёт то послойно. Прямо как слизывающий вкусность ребёнок. Можно сказать, деликатно и тщательно. Глядишь, может быть и успею отклониться. Хоть самую малость уйти с вектора атаки. Леста уже в прыжке. Язычок псевдопламени успел шелохнуться ещё раз. Тенеплётка так и стоит. А ведь это та серая мышка. Соседка Лесты по комнате с удивительно ловкими пальцами. Замерла в ступоре.

Кейни... Кейни метнула блюдо, совершенно не заботясь о судьбе приготовленного ею с таким тщанием печенья. Кажется, кто-то сейчас огребёт по шаловливым ручкам. Какая способная девушка наша Кейни. Кто бы мог подумать. Тень дожирает последний слой и дальше мне останутся только нательное бельё и шляпка с вуалью. Чё ж она, гадина, лавку не жрёт вместо кружевных безделушек. Ну или просто камень под ногами. Я бы даже нисколько не обиделся за полировку. Даже на пол-столько не обиделся. А потом окончательно ставшая угольной и очень ажурной тень прильнула к голой коже. Тело будто покрылось внезапно открывшимися трещинами. Откуда-то снизу, возможно из подвала башни, в меня воткнулись яркие, разноцветные, сочные лучи. И почти одновременно произошли ещё два события. Удар в бок от Лесты, выносящий меня из под удара. Удар брошенным Кейни блюдом, отбросивший руки тенеплётки в сторону и разбивший сплетение её пальцев. Такая боль...

Где-то там, над безжизненной равниной, сухое небо пошло трещинами. Воздух содрогнулся от мощного разряда и засочился бурой дымкой. И там, где до этого чуткое перекати-поле уже не столько сковывало, сколько оберегало нежную сердцевину, проявилось две черно-белые девчушки. Почти близнецы. Почти — потому что при всём сходстве в мелких деталях они различались как негатив и позитив. Припавшая на колено чёрная и покоящаяся на её руках белая.

-Хей, сестрица. Пора просыпаться. У нас, кажется, есть дела. Хотя... Побудем так ещё немного...

Девочка-негатив со вкусом облизнулась, держа в руках клубок сахарной ваты на палочке. Точно такой же, как и зажатый в руках близняшки, только абсолютно чёрный. Впрочем, клубок в руках девочки-позитива назвать белым было нельзя. Цвета нитей точь-в-точь повторяли те, которыми башня окутала Ринне.

То же место, та же равнина. Лишь перекати-поля больше нет.

Для находящихся в залитом полумраком зале посетительниц чайного салона мистресс Гарни всё случившееся будто слилось воедино. Миг — и от стоящей перед ними девчонки-рассказчицы вопреки направлению падающего из проектора света протянулась тень. Два — в воздух практически одновременно взвились тело Лесты и рассыпающее печенье блюдо из рук Кейни. Три — и выбитое сильным ударом со своего место тело хозяйки тяжело падает набок, а блюдо звенит, встретившись с камнем пола. Четыре — замершее на полу в пляшущих факельных тенях кажется безжизненной разрезанной тушей... И наступившая тишина, готовая разорваться многоголосым паническим воплем, как только кто-нибудь сделает первое движение. Как только первые лёгкие наполнятся воздухом.

А затем в башне раздался такой знакомый голос хозяйки. Единственно, ставший чуть более хриплым и с чётко прорезавшимся архаичным имперским говором, обычно едва заметным.

— Удивительно. Так вот почему...

Ринне неловко перекатилась на полу. Подтянула под себя руки. И, собравшись, с силами, оторвалась от каменных плит.

Потом двинулась к одиноко стоящей на месте виновнице произошедшего. И практически голая фигура, покрытая кровавыми разводами, совсем не выглядела неуместно или жалко в этом царстве пляшущего полумрака и звенящей воды. Звонкая пощёчина наотмашь, от которой несчастную аж шатнуло, а след от руки Ринне загорелся багровым.

— Гордись наследьем предков. Как смеешь в небреженье держать ты дар, завещанный потомкам. Случайно выпустив и не убив при этом. Почти позор.

А потом руки мистресс Гарни легли на плечи замершей перепуганной девушки. Набирающий силу голос зазвенел, прихотливо переламываясь под сводами башни.

— Владей! Гордись! И овладевши этим даром, когда ни будь ты сможешь защитить себя. Себя, детей своих и род!

А затем обернулась к другим.

— Слушайте же и услышьте, вы, сидящие здесь. Истинно вам говорю. Случившееся есть лишь верный знак для нас...

Похоже, время сработки реанимации ускорилось. Может, приближается к начальным параметрам амулета? И то правда, толку от штурмовика, пролежавшего дохлым всю стычку. Так и голову раз десять мимоходом отчекрыжат, пока поднимется. Сказать, что ощущения по возвращению в сознание были восхитительными, было нельзя. Скорее, незабываемыми. Ноги дрожали и подгибались. Да и вообще, букет ощущений не очень. Включая головную боль из разряда "действительно выедающую вам глаза".

Остро хотелось оторвать этой овце голову. Или сдавить горло обеими руками, а потом долго и тщательно звенеть черепом о камни. Так, без особой причины. Чисто делясь пережитым. Но дело есть дело. Вот только разок в ухо. Чтобы не прибить, но от души. Не всегда стоит уклоняться от исполнения чистых порывов души. Они, как правило, благородны. А вот дальше, вместо осуществления приятных сердцу мелких прихотей, в дело вступил кот Баюн. Мой ласковый и златоречивый внутренний питомец. Эх гусли мои да самогуды мои... Хотя, скорее не гусляр, а шарманщик, ревностно чтящий затверженные тезисы и повторяющий их на все лады.

Что я знаю о тенеплётке? Серая мышка. Дворянка, конечно, но что-то захудалое. Бедный род, даже не относящийся к старому имперскому дворянству. Как сюда-то попала. Значит, от этого и буду плясать.

— Люди могут врать и летописи могут врать, да кровь не врёт.

Так, медленно и раздумчиво, я начал вещать. Начал раздумчивый набор разгона, если кому-то симпатичен подобный каламбур.

Сколь быстролётно время. История порой непостоянна. Порой в истории горниле теряется и некогда могучий род. Попасть в опалу или захиреть, с утерей лучших на полях сражений. Завистники порою отбирают даже имя, лишь оставляя корни в стороне. Но кровь не врёт. И через поколенья передается дар. Тот, что позволил возвыситься тем первым. Самым первым. Но кто ж его хранитель?

Вкратце суть речи сводилась к тому, что лишь женские особи в силу некоторых причин могут точно передать потомку набор родовых свойств. Не сильно при этом педалируя тему рогатых и прочих копытных. Вместе с тем, не упустив шанса намекнуть на толстые обстоятельства. Ведь даже самые ценные дары могли оказаться в, казалось бы, захудалых фамилиях. Ну там... Охоты. Пьянки. Разграбленье. Порой побочные последствия штурмов городов и прочих превратностей жизни...

Всё же неплохо, когда тебя понемногу привыкают слушать. Кого другого уже бы затоптали, небось. В общем и целом, пропагандировал модель передачи наследной силы на манер счёта родства по модели одного многочисленного, но больно уж неприкаянного до недавнего времени народа.

— Вы дочери империи. А это значит в каждой дремлет сила. Особенная сила. В ком то дремлет, а в ком-то уже готова к пробужденью. И ту, что шанс упустит к возвышенью рода, и предки проклянут, и те кто будет позже.

Не знаю, как уж оно выглядело со стороны, но для экспромта должно было выглядеть неплохо. Общий антураж, предварительная поготовка, лёгкий ступор. Звенящий пафос в исполнении, смею надеяться, уже немного авторитетной персоны. Много мелких правд и капелька лести. Ложь очень важна. Но врать надо красиво. Всё ради той единственной, которой так хотелось снова съездить в ухо. До дрожи в голосе и руках.

Лишь когда уже все расходились, впечатлённые в той или иной степени, я позволил себе капнуть яду на ушко уходящей соседке Лесты.

— За небреженье даром и предки проклянут, и те, кто будет следом...

Девушка дёрнулась, услышав прошелестевший нежный голосок.

— Только особенно бояться тебе следует совсем не их. И даже не тех, кто узнает, что в тебе есть убийственная сила, которую ты, Милория, не контролируешь. Не твоих подруг.

И легонько царапнул нежную кожу на шее девчонки, добывая рубиновую каплю крови. Глаза уже было отошедшей от происшествия Милории Красси заворожено следили за розовым язычком, чувственно слизнувшим с острого ноготка божественную жидкость.

— Я жду тебя и завтра тоже. У нас с тобою долгий путь, ты же понимаешь.

Мысль о том, что пора бы уж и одеться, озарила когда последняя гостья уже покинула башню. Как раз когда взгляд упал на оставшееся после гостин безобразие и остатки милых сердцу шмоток. Ведь даже никто ни полусловом, ни полувзглядом не намекнул. Надо будет что-то решать. Необходимость использовать стандартную униформу пансиона отчаянно не грела мятущийся разум, спешно перебирающий варианты.

*Мышечная память, память тела — несуществующие фикции, затуманивающие благодаря неверной терминологии своим существованием существо вопроса. Из-за чего неверные выводы только увеличивают время, необходимые для обучения. У куска мяса нет памяти. Есть "двигательные автоматизмы", мозг, их формирующий и содержащий, спинной мозг, передающий команды, и собственно конечности. Именно поэтому между тупыми монотонными повторениями движений с думами о своём и их осознанной проработкой — пропасть. Понимать бы это раньше...

*" Как некто не говорил" — этот некто, естественно, Козьма Прутков. С другой стороны он вполне мог просто оставить от фразы лишь самое существенное. Да запросто, хвостом его по голове.

*Адик, Бенни, "Сила через радость" — соответственно Адольф Гитлер и Бенито Муссолини. Ну и девиз гитлерюгенда — системы патриотического воспитания в гитлеровской Германии. Факелы, символика, созданная в стиле мистических культов. Мифология, прочие милые вкусности активно использовались для промывания мозгов и создания незабываемых переживаний. Экстаз, восторг, восхищение переходящее в оргазм — и всё это связывалось с культом маленького плюгавого человечка, истерически вопящего с высокой трибуны. Впрочем, истерия тоже зажигала толпу, сливая её в единый монолит. Ну а если кто неохотно сливался с толпой, принудительно сливали на мыло и удобрения в специально предназначенных для этого учреждениях тщательно подготовленные специалисты. Руками самих невосторженно мыслящих. Ради вящей экономичности процесса.

Пополнение основного файла от 11/03/2013

Глава 12

— Усё погибло, шеф... Портсигар золотой, отечественный. Шуба норковая... Тоже три... Ничего же непосильным трудом ниточка к ниточке собранного не осталось!

Примерно таки мысли шевелились каждый раз, когда проходил мимо остатков былой роскоши. Иногда даже вырывался тяжкий вздох. Предупреждала же мама, мол, ежели будешь привязываться к вещам — утонешь. Человек должен звучать голым. То есть и голым должен звучать гордо.

Запомнил. Осознал. Уже звучал. Но шикарные шмотки один чёрт жалко. Гамбинезончик со сменным декоративным обвесом. Набор пусть химически грязных, но дорогих сердцу как чистых, первоэлементов фасованных. Это я о металлических пластинах. А может и не первоэлементов. Сами мы не местные, кто тут знает, чем металлы считаются. И вместо этого великолепия по нынешним голодным меркам — груда недоразумения, сваленная в кладовой.

Насчёт сваленной кучу груды это шутка такая. Разбрасываться даже вещами ненужными, на которые перевелись вещи нужные — не наш метод. Так что отдельные куски, на которые рассыпалась одежда, были аккуратно разложены по полу. Эх, мне б за стену, мне бы к банку... Жалованье же капает, можно было бы прибарахлиться. Впрочем, вспомнив модные журналы, я бы мог назвать получившееся нечто набором выкроек. Много — много черных кружев правильного рисунка, лишь самую чуть цветом отличающиеся от абсолютно чёрного тела. То есть рассмотреть фактуру поверхности я все-таки мог, пусть и с затруднениями.

Толку, впрочем, от этой выставки лоскутов особого не было. У девчонок при попытке дотронуться голой рукой начинались зуд и жжение, кожа шла красными пятнами. Мыш при попытке подсунуть под нос, панически рвал когти в самый дальний угол клетки. Мои же навыки в рукоделии можно смело охарактеризовать как "оторви да выбрось". Да подальше.

Вкупе с неизвестными характеристиками полученного материала получалось грустно. На удивление, как раз к моей коже эта материя прямо ластилась. Прилегала как родная и держалась не хуже, чем на липучках. Гладенькая, прохладненькая. При всей ажурности, практически непроглядная для глаза. Если бы ещё не возникающий под ней контурный рисунок на манер черепашьего панциря, сходивший довольно медленно. И это явно была не просто окраска. Как хамелеон заявляю с полной ответственностью. Не пигмент это кожный, не пигмент. И когда отрывал о кожи, складывалось некое впечатление тянущихся нитей. Не то что бы было что-то видно, а так, как бы мнилось.

Кроить заново из захваченных с воли шкур пока как то не горело. Запасы они или есть, или их нет. Всё было не настолько плохо, чтобы всё кинуть на наращивание брони, по образцу утраченной. Как показала практика, не больно то и полезной она оказалась. Вот мышка пробегала, хвостиком махнула — хана скорлупке. Хорошо яичко опять оклемалось, хоть и исхудало. Всё ж непосильным трудом нажранное опять в никуда... Груди висят, попа сморщилась, тоненькие мышцы выпирают. Потому как жировая прослойка по всему телу тоже ушла на ремонт. Суповой набор "Кащеюшка".

Барышни толстопопики! Спешите видеть! Революционный метод экстренного похудания! Скажи "нет" диете! Пара часов в обществе нашего палача сделают то, что не под силу даже анорексии! Как то так...

— Леста, дорогая, что там у нас с местами под дэлони?

Последние пару дней Леста по моей просьбе обходила границы пансиона в поисках возможности для установки наблюдательных площадок. Наши местные ельфы, помнится, такое дэлонями обзывали. А пильфы просто обзывали. По пьяни то туда не заберёшься особо в ночи. А там палатка, кострище, теплые вещи... Но не суть. Это же прямо таки неловко. Там, за оградой — большой мир. А мы его в упор не видим. Посидеть в тенёчке, попить чаю с плюшками, посмотреть на мальчиков в неестественной среде обучения... Чем не занятие для одиноких скучающих барышень?