Максимовна и гуманоиды

Зяма следовал за молодым семейством Кнусса повсюду. Он снимал, снимал и снимал, проворачивая в голове комбинацию, которая выведет его на финишную прямую.

Он был даже готов влезть в знакомый ему "Ягуар", лишь бы добраться до камня на длину вытянутой руки. Он ждал, ждал, словно паук, притаившийся в центре своей паутины, того момента, когда беспечная муха запутается в его смертельных сетях.

Хао и Хо дабы не пугать землян своим видом, приняв человеческий облик, заняли место среди гостей. Хао на правах шафера суетился рядом с женихом, не выпуская из виду уже знакомого ему фотографа Зяму. Появление "искателя бриллиантов" на этой свадьбе было не случайным и как показалось Хао, он довольно пристально рассматривает роскошный бюст невесты, выискивая на нем что-то такое, что выходит за рамки мужских природных интересов.

А тем временем, когда почти весть народ Убогого был на свадьбе, кузнец Прохор и Митя Дихлорэтан решили испортить инопланетный противоалкогольный детектор, который по случаю бракосочетания Кнусса и Максимовны был на время отключен. Испив для куража добрую дозу Канонихиного бальзама, и, вооружившись ломом, они тайными партизанскими тропами двинулись к пресловутой водонапорной башне, которая словно огромная граната торчала над просторами Убогого. Как только голова Прохора появилась над башней, дикий крик испугавшейся вороны, сидевшей на гнезде, разнесся над колхозным садом. От такой неожиданности Прошка чуть не опустил лом на голову Мити Дихлорэтана, который полз по лестнице следом за кузнецом.

— Кыш, кыш, сучье отродье, — завопил Прохор, отгоняя испуганную птицу с насиженного места.

— Кто там!? — спросил Митя, видя, как его друг махает ломом, отгоняя атакующую его ворону.

— Кто, кто, ворона в пальто! — ответил Прохор и влез на башню, которая возвышалась над Убогим и открывала первоклассный вид достойный кисти настоящего художника.

Кузнец, оцарапанный острыми когтями птицы, в нервах пнул кирзовым сапогом ее гнездо, так, что оно разлетелось на отдельные веточки. А яйца... Митина физиономия показалось над башней как раз в то время, когда насиженные вороньи яйца от удара сапога разгневанного кузнеца уже летели в сторону Дихлорэтана и со всего маха разбились о голову.

— Ты что, урод, делаешь? — заорал Митя, вытирая рукавом своего костюма растекшиеся по лицу желтки и белки, которые еще не успели превратиться в эмбрионы.

— Ну и где той аппарат? — завопил кузнец, раскидывая ногой остатки вороньего гнезда. — Где!? Я что, зря на такую верхотуру лез!?

Митя влез на крышку башни и, присев, закурил, глядя, на окружающие его убоговские просторы. Глубоко затянувшись, он с умным видом ткнул пальцем в стальную крышку башни и сказал:

— Лунатики тебе не дураки, и шпрятали свой аппарат у нутрях этой бочки, чтобы кажный дурак не мог шпортить прибор. Давай, бей тут!

Митя приложил ухо к нагретому от солнца металлу и услышал, как внутри где-то в глубине этого бака что-то тикает и журчит.

— О, чую есть там прибор!

Прохор тоже приложил ухо к баку и услышал тиканье, которое по звуку напоминало часовой механизм бомбы.

— Ага, и я чую! Тикаеть, сука!

Прохор был из той породы людей, которые в силу своей недюжинной физической силы располагали таким объемом мозга, что убогие мужики в шутку прозвали его "бройлер" или "диплодок".

Грохот лома о металл гулким громовым эхом разнесся по колхозному саду, где и стояла водонапорная башня. Вороны, сороки и прочая живность, облюбовавшая сад для продолжения своего рода, в страхе покинули насиженные места и разлетелись в поисках укрытия подальше от деревни. Прошка, подогреваемый бальзамом и Митиными рассуждениями о таинственном приборе, бил, бил и бил в крышку огромной бочки, пока не пробил ее. Немного запыхавшись, он сказал:

— Ну, ты, метр с кепкой, гля, что там есть!?

Митя встал на колени, глянул в дыру, но кроме черноты да прохлады воды, повеявшей на его лицо, ничего так и не увидел.

— Дыра мала, ничох не видать!

Прохор, долго не думая, принял слова Мити, как сигнал к действию и, всунув в дыру лом, стал рвать десятимиллиметровую сталь, словно консервным ножом. После часа кропотливого труда он так развернул крышку башни, что дыру можно было сравнить разве только с попаданием в неё крупнокалиберного бронебойного снаряда.

— Ну, гля, ти есть там какие приборы!? — сказал кузнец, вытирая рукавом пот, кативший по лицу градом.

Митя вновь встал на колени и взглянул в бочку, опустив в дыру свою голову.

— У-у-у! — кричал Дихлорэтан, и его голос гулким эхом разошелся внутри этого стального цилиндра. — Ничего нет! Я думаю, что той прибор стоить в той башне, что возле школы! — сказал Митя, не подумав.

То ли ради шутки, то ли со зла за неудавшуюся авантюру, Прохор схватил Митю за ноги и опустил в бак почти до пояса. Если бы кузнец знал об особенностях Митиных сапог сорок пятого размера, он вряд ли бы отважился на этот поступок.

Митя вывалился из своей безразмерной обуви и, пролетев около двух метров, нырнул в холодную артезианскую воду, поднятую из недр земли мощным насосом.

— Ко-ко-ко-зел! Я я я же пл-аа-вв-ать не умею! — заорал из башни Дихлорэтан, вынырнув на поверхность.

Сердце кузнеца дрогнуло и он, стоя на карачках, что было сил, заорал в дыру:

— Я спасу тебя брат!Держись!

В этот миг кузнец вспомнил, что в основании бочки есть люк для санитарной обработки башни. Спустившись по лестнице, он со всей силы стал бить ломом по болтам, держащим этот люк и через несколько минут последний сломанный болт покинул свое место, и стальная заслонка, выдавленная шестидесятитонной массой воды, отлетела в сторону. Огромный фонтан с ревом девятого вала по Айвазовскому вылетел из бочки на улицу, сбив здорового Прохора с ног. Тот, словно щепка, покатился по земле, уносимый рукотворной волной, а вместе с ней следом из башни, словно пробка из бутылки, вылетел и Митя Дихлорэтан. Прямо в полете он обнял своего друга, словно брата, и вместе с ним упал в огромную лужу. Так и лежали они без памяти, обнявшись, пока, как назло, рядом, не появилась сама Канониха.

Земляникина Танька, в народе по прозвищу Канониха, названная в честь своего бывшего покойного мужа Канона, почти каждый день в колхозном саду собирала для своего бальзама лечебные корешки и разные травки. Привлеченная стуком железа и шумом воды, она подобралась к башне и увидела страшную "трагическую" картину: там, в расплескавшейся по поляне воде, лежали, обнявшись два мокрых мужских тела. Одно тело было маленьким и внешне походило на Митю Дихлорэтана, а другое большим, в котором она узнала знаменитого смутьяна и выпивоху местного кузнеца Прохора.

— Ой, что это? — охнула старуха, присев рядом.

Она, видя бездыханное тело почти утонувшего Мити, кинулась делать ему искусственное дыхание изо рта в рот. Вот в этот самый момент кузнец Прохор и открыл свои глаза. Увидев, как страшная сухая старуха, стоя на коленях, целует и раздевает его друга Митю Дихлорэтана, он, испугавшись, заорал:

— Маньячка! Некрофилка! Что, старая перхоть, следом за Максимовной замуж собралась? На мальца молоденького потянуло!? Ага!?

Старуха, застигнутая врасплох кузнецом и обвиненная в попытке изнасилования Дихлорэтана, так и осталась стоять на коленях, прямо оцепенев от такой неожиданности.

В этот самый миг и Митя пришел в себя. В его очнувшемся сознании мелькнула мысль: — "Я умер!?". Сквозь пелену проходящего беспамятства он увидел лицо Канонихи, которое, как ему показалось, было лицом встречающего его возле ворот в рай ангела, и Митя потянул к нему руки.

— Это рай!? — спросил он, свернув губы в трубочку, чтобы еще раз облобызать райского привратника.

— Это ад! — заорала Канониха и так влепила Дихлорэтану по роже, что тот в долю секунды пришел в себя.

— А-а-а!!! — заорал Дихлорэтан, видя перед собой древнюю старуху и, вскочив на ноги, босиком убежал в деревню.

— Ты, Канониха, что к Мите-то пристала, он же на любовь не горазд, его корень жизни уже лет десять назад ссохся от нитхинола! — сказал Прохор.

— Дурень ты, Прошка, я же думала, что ён утоп! Я же хотела ему дыхание ишкусственное сделать! А ён во как... Перепугалси соколик! А что вы не на свадьбе, там почти усе Убогое собралась?

— Мы это...! Короче, ты нас, старая, не видала, — сказал кузнец и, взяв под мышки сапоги Дихлорэтана, побрел следом за ним в деревню.

— Да! — словно опомнившись сказал Прохор, — коли кому скажешь, я усим расскажу, как ты с Митей целовалась! Поняла, старая кляча!?

Прохор ушел, а Канониха так ничего и не поняв, растерянно осталась сидеть в луже, держа в руках свой гербарий. Ей до глубины души было обидно, что этот дикий кузнец обозвал ее некрофилкой, маньячкой и даже старой клячей. Это слово больно ударило по слуху Земляникиной, и она тут же решила мстить за обиду, мстить за прошедшую молодость и испорченное настроение. Прохор тогда еще не знал, на какие химические опыты со своим самогоном способен извращенный разум Канонихи и не знал, что уже в самое ближайшее время он поплатится за свои слова.

Село Убогое, вечер.

Свадьба Максимовны и Коли Кнусса была в полном разгаре. Столы были накрыты в колхозной столовой, посреди свадебного стола в блюде, украшенном свежей зеленью, мирно лежал жареный молочный поросенок. Его румяные с хрустящей корочкой бока были татуированы Сашей Зеком под хохлому цветной тушью, а на спине красовалась надпись — Колян + Мария = ЛЮБОВЬ. Коля с Максимовной сидели в голове стола, и по их счастливому виду было видно, что они действительно любят друг друга и это их настроение передавалось на всех присутствующих на свадьбе гостей.

Зяма сидел в самом конце стола, подхватываясь с места только тогда, когда народ кричал "горько" и сладкая парочка сливалась в страстном поцелуе, давая каждому возможность созерцать деревенский эротический сеанс. Он, как ошпаренный вскакивал с места, делая свою работу. Он щелкал своим аппаратом, мелькал фотовспышкой, словно молния в теплые июньские вечера, стараясь запечатлеть эти радостные моменты в жизни молодоженов. Зяма знал, что народ, испив добрую порцию алкоголя, уже через час утратит бдительность, и тогда он сможет воплотить свой замысел и похитить невесту, требуя по русской традиции за нее выкуп. Выкупом, по его мнению, и должен был стать ее амулет с кристаллом "чистой воды", за которым так долго он охотился и который полюбил сильнее, чем Колян любит свою Машку.

— Я это хочу, бу, сказать, — подняв рюмку с водкой, сказал майор Бу-Бу. — Я, это хочу, бу, выпить с вами за наших инопланетных гостей! Для нашей умирающей Убогой деревни это стало, бу, настоящим праздником, бу, судьбы! Теперь благодаря нашим гостям Хао, Ху и Хо у нас не только, бу, строят Институт аномальных явлений, но и само Юнеско занесло нашу деревню, бу, в фонд всемирного наследия Земли. Только у нас и в нашей деревне произошла историческая, бу, встреча земной цивилизации и таинственного инопланетного разума, бу, вселенной! По решению, бу, администрации Бормотухинского района решено на огороде, где состоялась первая встреча Марии Максимовны Балалайкиной и наших друзей гуманоидов воздвигнуть памятный монумент. Дом Балалайкиной реставрировать и на его базе, бу, создать настоящий, бу, музей. Так выпьем же за наших внеземных гостей, которые так, бу, изменили нашу жизнь!!!

Все встали и, подняв свои стаканы, стали чокаться, выкрикивая:

— Хао, Ху и Хо!

Инопланетяне, видя, что земляне пьют за них, поднялись, и сквозь расстегнутую рубашку искра бриллиантового блеска кристалла "вечной молодости" мелькнула на груди Хао. Вот тут-то до Зямы дошло, что настоящий бриллиант находится не у Балалайкиной, а у этих инопланетных оборотней, которые сейчас стоят, приняв облик великих людей Земли. Зяма не знал, что свадьба, на которой он присутствовал, на которой он так вкусно ел и сладко пил, в один момент перерастет в настоящий митинг. Весть народ, как один славили гуманоидов, из-за которых жизнь в деревне коренным образом изменилась в лучшую сторону, что во все времена не смогла сделать ни одна власть огромной и великой страны.

В этот миг, когда все его сомнения растаяли, словно утренний туман Зяма решил действовать. Действовать по-настоящему. Действовать, как Джеймс Бонд, попавший в стан врага. Мысли роем кружились в его голове и он не знал за какую ниточку потянуть, чтобы поближе подобраться к интересующему его объекту.

Дверь с грохотом открылась, и на пороге столовой появился смутьян и выпивоха кузнец Прохор.

— О, Митька Дихлорэтан утоп! — с порога заявил он, показывая всем сапоги 45 размера.

— Где!? — встав из-за стола, спросил участковый.

— В водонапорной башне, что стоить в колхозном саду.

— А что ён там делал? — спросил Сеня Гутенморген.

— Ён, ён вас хотел спасти! Ён искал ихний аппарат, той что водку в дерьмо превращаеть! Ён ради вас, ради людей, свою жись положил, чтоб вам усим было хорошо, — сказал Прохор, опустив руки, в которых держал Митины сапоги и для пущей правдивости и убедительности пустил слезу.

Все словно по команде повыскакивали из-за свадебных столов и бросились в колхозный сад спасать Митю Дихлорэтана. Уже через минуту в колхозной столовой, кроме мокрого Прохора никого не осталось. Кузнец неспеша собрал бутылки с водкой, свалил в пакет жареного поросенка и груженый выпивкой и закуской, покачиваясь от тяжести ноши, вышел из столовой, словно арабский верблюд.

Митя лежал там же под бочкой, широко распластав руки, где еще полчаса назад его "целовала" Канониха. Идея раскрутить свадебное застолье Коли Кнусса пришла к нему в тот момент, когда его догнал Прохор с его же сапогами.

Митя сообразил, что через час вся деревня будет знать, что он утоп под водонапорной башней и этого счастливого момента в своей жизни он упустить никак не мог. Дождавшись, когда Канониха с гербарием в руках покинула свои плантации и побежала домой, Митя вернулся на место "страшной трагедии" и, набрав в рот воды, притворился мертвым утопленником. По его плану Прохор должен был сообщить селянам о его трагической гибели. А когда все гости покинут столовую, кузнец по тому же плану должен был собрать водку и закуску, чтобы уже после чудесного воскрешения Дихлорэтана продолжить свою "свадьбу", но уже в своем узком мужском коллективе.

Первым Митю увидел Сеня Гутенморген. Митя лежал без сапог, широко раскинув руки, словно былинный богатырь на поле брани. Сквозь дырки в носках торчали пальцы с огромными, как у орла ногтями, и весь его вид при первом же осмотре вызывал чувство жалости. Сеня, не теряя ни минуты, приложил ухо к его груди и услышал ровный и размеренный стук сердца.

— Жив! Жив! Жив! — заорал он и стал делать искусственное дыхание, поднимая его руки то вверх, то вниз, нажимая Дихлорэтану на грудь.

Митя, делая вид погибшего, после каждого нажатия на грудную клетку, словно кит, выпускал изо рта фонтанчиком тонкую струйку воды, дабы усилить иллюзию своей преждевременной кончины. Сеня, не теряя надежды на воскрешение Дихлорэтана, продолжал, продолжал и продолжал приводить его в чувство, пока вода во рту Мити не кончилась. Он открыл свои глаза и так театрально сделал глубокий вдох, что стоящие вокруг его люди тоже вздохнули с глубоким облегчением, видя его внезапное воскрешение.