Устинья, дочь боярская - 3. Венчание

Отчего?

Да кто ж его знает... дико тут. И лес на берегу не такой, в родной Фраконии он ухоженный, вылизанный егерями королевскими, каждое деревце наперечет, каждого зверя в морду знают, все дорожки-тропки истоптаны. А здесь стоят деревья грозные, ровно стража суровая, седые ветви склоняют, дотянуться до него пытаются, до горла его, и шелестят, шепчут что-то непонятное, страшное, завораживающее, и жуть накатывает.

И ровно наблюдает кто за ним...

Недобрая страна, Росса, нехорошая, неприветливая. Они сюда пришли свет и цивилизацию нести, только вот это в замке Ордена, рядом с магистром Родалем хорошо звучало. Мол, получится обязательно, только сделайте так и так-то, а вам уж помогут, и поддержат, героями станете, в летописи войдете... как бы не вперед ногами в них попасть, в те летописи. И вспоминается невольно, что не одно войско сюда приходило, кровью траву росскую поливало. Тут и оставалось навеки...

Давно бы позвать оруженосца, разбудить Руди, ан нет! Ждал магистр, и сам не знал, чего ожидает. Чего-то...

Руди, вот, дождался, Истерман из каюты вылез на палубу, потянулся от всей души. Потом магистра заметил, к нему направился.

— Благодарствую, что отоспаться дали. Устал я, считай, всю ночь бегал оттуда — сюда.

— Удачно бегал-то?

— Очень. Пауль Данаэльс нам лодки даст, и высадиться есть где. Три точки у нас, куда ударить надобно, порт, казармы стрелецкие и дворец царский. Считай, более врагов и не будет. Государыня вдовая за нас, сын ее, младший принц, тоже наш. Старшего убить, младшего на трон кликнуть, а уж он-то расскажет. Договорились мы, скажем людям, что заговор был, бояре царя Бориса убили, хотели и Федора убить, да тот спастись сумел, сбежал, надежа-царевич. Потому и охрана у него из иноземцев, не доверяет он теперь никому. Потому и казни проведем...

— Хммм... и то верно. Казармы стрелецкие — понимаю, к чему. А порт зачем?

— Потому как и там на кораблях матросы есть, команды...

— Разве то их дело, что во дворце происходит? Чернь свое место знать должна!

Руди руками развел.

— Это в цивилизованных и просвещенных странах, друг мой. Здесь, в дикой Россе, когда узнают люди, что во дворце неладно, все на помощь бросятся. Но от крестьян да купцов пользы мало будет, а вот моряки тут... не такие, как у нас. Тут и реки другие.

Магистр на Ладогу покосился, которая мимо сизые волны перекатывала, поморщился.

— Хорошо, Истерман. Давай подумаем, куда и сколько человек.

Руди ладонью в сторону каюты повел.

— Пойдем, магистр, у меня там и бумага есть, и перо, нарисовать можно будет. Хоть и будут у вас проводники, а все ж не бывали вы на Ладоге, не знаете, куда бить надобно.

Магистр де Тур головой кивнул.

Не бывали.

И хорошо, что о том Рудольфус подумал.

А Руди бесстыжие глазки в сторону отвел.

Порт... понятно, что моряки поддержать могут, в драку ввязаться, но... сейчас-то он о своем заботился, о важном.

У него в Россе и торговые интересы есть. Когда высадятся рыцари, да под шумок несколько кораблей подожгут, склады подпалят, он уж разъяснит, какие надобно... чтобы компания, с которой Руди связан, богатела, чтобы конкурент ее разорился. Хорошо ли это?

Очень хорошо и правильно.

Опять же, когда в порту, в городе пожар, кто там будет на царские палаты внимание обращать? Не горят, да и пусть их!

А в порту пожар — беда всеобщая, тут и в набат ударят, и на себя внимание отвлекут... так что не слишком-то Руди и соврал. Умный человек все для пользы своей приспособить сможет.

* * *

И Добряна ожидала, и Божедар нападения ждал, не ошибся магистр, наблюдали за ним пристально и внимательно. Птицы видели, рассказывали, звери видели, показывали... кому другому и неведомо бы, а волхва слушала, пересказывала. И Божедар готовился.

Своих людей давно уж упредил, гонцов разослал...

Враги пришли?

Вот и ладненько, вот и пусть их.

А только корабли атаковать — дело плохое, неправильное. Вот начнется сейчас бой... не сомневался в себе Божедар, ему те галеры пусть и не на один зуб, а только справится дружина его верная. И не с такими справлялись.

Другое важно. Сколько своих ребят положит он, когда бой на реке начнется? Корабли подожжет, потопит, тут и не захочешь, а так получится, а корабли — вещи дорогая, в хозяйстве ему пригодятся. Пусть не наши, ну так он их и продать сможет, что с боя взято, то свято. А потом и для своих ребят ушкуи заложить на верфях Новгородских, они-то для росских рек куда как удобнее будут. Эти-то галеры тяжелые, задастые, осадка у них хорошая, купцу какому лучше и не придумаешь.

Воину такое и ни к чему.

Хотя и не только это соображение богатыря останавливало.

Запад же...

Хорошо, когда это нападение лично инициатива магистра Родаля. Тут все просто, понятно даже, пришиб его, да и порадуйся дальше жизни. А когда кто-то стоит за ним?

Сейчас Божедар эти корабли разнесет на части, а потом царю протест заявят, дипломатия начнется... они ж еще не сделали ничего плохого, вроде как, и карать иноземцев не за что. Намерения?

Мало ли кто и о чем думает!

Когда б у нас все свекрови невесток травили, или тещи — зятьев, у нас бы и Росса-то обезлюдела. Сколько за день ссор да споров, а не убивают ведь друг друга... почти. Вот и тут — пришли, постояли, передумали да ушли.

Может такое быть, что магистра кто-то другой использовал?

Протянул его вперед, как поросенка к дереву привязал, для волков? Ой как может! Когда придут волки, да клыки покажут, да сожрут хрюшку, расстроится хозяин... или нет? Гадюшник там, у иноземцев, там и рыцари, говорят, королям в долг дают, ростовщичеством презренным не брезгуют... да чтоб наши богатыри такое допустили?

Не бывало такого в Россе-матушке!

Так что, когда покажут волки силу свою, испугаются свиньи. А только надобно нападать не сразу. Не сейчас.

Когда стояли на рейде мирные иноземцы, а на них злобные россы напали — тут много кого поднять можно, набрать всякой швали наемнической, да и мстить прийти.

А вот когда пришли иноземцы злобные, на государя нашего покушались, в заговоре участвовали... понятно, перебили мы их, что смотреть, что ли, надо было? Вы за них заступаться пробуете?

Так мы сейчас и к вам придем, люлей добавим.

Жалко, что ли, для хорошего-то человека?

Готовился Божедар. Так встретить ворогов готовился, чтобы костей они не собрали, чтобы отцы, чудом уцелевшие, детям потом рассказывали, росами страшными пугали. Надолго-то не хватит, очень уж иноземцы до чужого добра жадные, ну хоть сто лет — и то хлеб. А потом урок и повторить можно.

Что в каюте происходило, то уж звери да птицы не смогли услышать, не смогли понять.

А вот про порт — узнали. Про палаты государевы, про казармы стрелецкие — сказано на палубе было, ветер слова подхватил, да и понес дальше, птицы их не позабыли.

Задумались равно и богатырь, и волхва.

— Им до порта далее всего, — Добряна Ладогу нарисованную пальцем пробежала, кружочка коснулась. — Когда на лодках они, им вот тут, на косе высадиться можно, отсюда до города добежать легко, вот и палаты царские рядом окажутся. Может, минут двадцать ходу.

— А как попадут они туда?

— Ежели царица Любава их направляет, она им и потайной ход покажет, невелик труд. И проведет, и поможет, и подскажет.

— Так и нам есть кому подсказать.

Добряна краешком губ улыбнулась.

— Когда вы их на выходе из подземелья переймете, куда как хорошо будет. Надобно с Устиньей поговорить, пусть мужа она расспросит. Каким ходом могут эти люди воспользоваться, да куда придут. А вы уж там и подождете.

— Как бы государь не вмешался. Нам бы врага бить, а не его охранять, а он ведь своих людей стянет, повоевать захочет.

Добряна подумала, головой качнула.

— Нет, вряд ли. Не всем доверять можно, умен Борис, того не отнять. Покамест не знает он, кто из бояр замешан окажется в Любавиных заговорах, никому и ничего не скажет он. И спину зазря никому не подставит. *

*— тем, кто насмешливо думает про шпиономанию — читать о Смутном времени. Как там бояре оторвались, особенно некто Шуйский. В том гадюшнике даже кобра от яда сдохла бы. Прим. авт.

— Тогда и с палатами царскими решили мы. В казармы я Илью отправлю, его послушают, свой он. Там и примут иноземцев в бердыши.

Тут Добряна и сомневаться не стала. Илья — свой для стрельцов, это сейчас не на службе он, а так и послушают его, и прислушаются. А вот порт...

— А с портом и я помогу, — улыбалась она ровно змея. — Здесь-то Ладога помельче будет, а вот порт на глубокой воде стоит, поневоле лодки глубину пройдут, есть вот тут и здесь два омута, да хорошие, с водоворотами, с водяными да водяницами. Договорюсь я с ними. Никто до порта не доплывет, а они мне еще и должны будут, чай, водяному новые утопленники завсегда надобны.

Божедар на волхву взглянул, кивнул молча.

А и пусть договаривается, волхве и не такое по плечу. А уж он на берегу клинками позвенит, не оплошает. Наконец-то и для него работа нашлась достойная, приятно даже. Закончилось ожидание.

И Божедар невольно облизнулся.

Он уже чуял кровь врага.

* * *

Аксинье этим утром особенно тяжело пришлось. Федор ровно с цепи сорвался, синяки еще дней десять заживать будут. Больно!

И не пожалуешься никому, не поговоришь ни с кем. Любава, свекровушка, занята, Варвара при ней... хотела Аксинья им поплакаться, да не вышло. Вот и шла она к себе в покои, когда навстречу ей Михайла попался.

Ну и как тут было себя сдержать?!

— Мишенька!

Ответом ей был взгляд презрительный.

— Чего тебе надобно, Аксинья Алексеевна?

Этого Аксинье и не хватало, чтобы в истерику сорваться.

— Ты!!! Ты во всем виноват!!! Будь ты проклят, ненавижу тебя! НЕНАВИЖУ!!!

Орала она так, что терем дрогнул. Все кто мог, все в коридор высыпали.

Михайла и не знал, что делать. Будь они наедине, там бы и понятно все, дать истеричке пару пощечин, да и окунуть головой в ведро с водой, так ведь все рядом.

А она орет, аж заходится, потом лицо Михайле царапать кинулась... что парень мог? Только руки дурной бабе перехватить, да и подержать так, покамест успокоится...

Куда там!

Орет, визжит... тут Устинья рядом как-то оказалась.

— А ну, тихо!

Размахнулась, да и сделала то, о чем Михайла мечтал, сестре две пощечины отвесила с размаху. Аж зазвенело в коридоре.

Аксинья взвизгнула, но в глазах ее разум появился. Михайла отпустил ее, тут же на шаг отступил.

— Это что такое?! — Устя говорила грозно, глазами сверкала. — Еще раз увижу такое, ты, сестрица, в монастырь отправишься на месяц! Для смирения и воспитания!

— И ты... — Аксинья хотела, было, опять в крик сорваться, да не успела. Федор на крик прибежал.

— Это что тут творится?!

— Жена твоя визжит, словно резаная. Ты смотри, она так и ребеночку хуже сделает, — Устя сестру к мужу толкнула, та на Федора налетела, и царевич машинально ее за косу прихватил, как привык. А Михайла заметил, что Устя вдруг от сцены этой поморщилась едва заметно, своей косы коснулась... было с ней такое? Когда?! — Какой пример она подает?!

— Не переживай, сестрица, не будет она больше.

Федор не на жену, на Устинью смотрел. Да так...

Михайле хотелось подойти, да и пинка ему дать, да посильнее! Как он смеет на ЕГО Устю так смотреть?! Таким хозяйским и жадным взглядом?

Нет у него такого права!

— Когда ты, сестрица любезная, замуж в царскую семью вышла, не надобно ее своим поведением позорить, — приговорила Устя. А потом плечи расправила еще сильнее, развернулась под взглядом Федора, да и ушла.

Царевич Аксинью за косу поудобнее перехватил.

— Пошли, женушка, поговорим о манерах твоих.

Аксинья задрожала, на Михайлу взгляд беспомощный бросила... ищи дурака — тебе помогать! Когда б не орала, как дурища на ярмарке, все б и обошлось. Так что поделом тебе!

Михайла и не подумал ни о чем.

А вот Устя...

Глава 7

Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Заболоцкой

Поменялась моя история, сейчас уж я и не знаю, где попустить, где потянуть. Сейчас только на смекалку мою приходится мне рассчитывать.

Божедар...

Не было его в той, черной жизни моей.

А роща Живы-матушки горела, полыхала яро, и Добряна с ней полегла. Потом на пепелище храм построили, да не наш, левославный. Надо полагать, Верея, когда последней осталась, в тех местах ее и поймали, пыталась она силу обрести, но почему не ушла она никуда? Почему не позвал никто на помощь богатыря?

Или... позвал?

А ежели вспомнить, посылали ведь войска в Сибирь, вроде как самозванец там какой-то объявился, и убивали кого-то... самозванец ли?

Вроде как бунт был, объявили в Сибири, что незаконный Федька государь, не потомок он Сокола... Любава возмущалась еще. Очень ее эти слова злили, ровно...

А вдруг — и правда они?! Не лжа подлая, а правда всамделишная? И не потомок Федька, а приблудыш?

Почему я раньше той правды не доискивалась? Ведьмовство многое может, а только ни на кого из семьи государевой не похож Федька. Борис и сам говорил, ни в мать, ни в отца, в проезжего молодца.

А и то...

Вдруг и правда от кого чужого прижила Любава сына? Ритуалом, да, но не от государя Иоанна Иоанновича! Тогда и Божедар вмешаться мог — не бывать ублюдку на троне росском, не править страной чужому выродку. А только и богатыря одолеть можно, когда хитростью, когда подлостью, а когда и ведьмовством.

Могло ли так быть?

Могло. Страшно подумать, а ведь — могло бы.

Род государя Сокола Федька с Любавой хорошо пропололи, как вспомню. С десяток семей боярских под топор отправили сразу, да и потом не миловали. Казнили хоть направо, хоть налево. И ежели припомнить, Лебедевы, Милютовы, Бельские, те же Куницыны, Медведевы — роднились они в разные годы с семьей государевой, и достойного государя можно было из их родов выбрать. Чай, и выбор был! Куда как получше Федьки припадочного!

От кого она могла прижить нагулыша? Да хоть бы от кого... хоть и... от Истермана?!

А ведь когда о том подумаешь, и складываться начинает. Потому Руди и рядом со свекровкой до последнего дня ее был, и к Федору он неровно дышал, и... когда их рядом поставить... нет, не похожи они! Руди — красавец, хоть парсуну рисуй, Федьку на огороде выставить от ворон можно, за версту его облетать будут. Не похожи они совсем внешне.

Но вот жесты какие-то, поворот головы... не доказательство?

Так и я не глава приказа Разбойного, мне они и не надобны. Мне бы мужа отстоять, Россе сгинуть не дать... замахнулась, дурища. А только что делать, когда больше и некому?

Когда в той черной жизни и бабушка умерла, и Божедар где-то сгинул, и рощи вырубили, и Верея, девочка бедная, из Беркутовых последней осталась, и я, дура, сама не поняла, как в жернова попала — хоть сейчас не подвести бы их!

Со дня на день ужалит, кинется гадюка, вижу я. Ладога вскрылась, ледоход прошел, враги к нам прийти могут со дня на день. Не по земле, а по воде — как прошлый раз. И порт прошлый раз горел... это было. Вроде как на бунт все списали, а только — бунт ли?