Пастырь добрый (Главы 1-16)

— Что еще? — не слишком любезно осведомился хозяин, и та вжала голову в плечи.

— Там господа из Инквизиции, — шмыгнув носом, пояснила она, косясь на Мозера исподлобья со смешением порицания и жалости. — Впустить требуют...

— Ваши? — пытаясь за суровостью в голосе укрыть свою взволнованность, бросил кожевенник. — Серьезно подошли к делу. Что вы скажете, когда тело моего мальчика найдут на улице?

— Я искренне вам сочувствую, — с невольным раздражением отозвался Курт, поднявшись с корточек, но глядя по-прежнему на крючок двери. — И я не стану вас обнадеживать; я не буду говорить, что не все еще потеряно, и я не скажу вам, чтобы вы не отчаивались. На то, что сын ваш жив, надежды нет. Я скажу то, что сказал бюргермайстеру: все, что вам остается — месть. И если вы хотите хотя бы отомстить виновнику — дайте нам работать.

— По-вашему выходит, майстер Гессе, что мстить мне доведется шкафу.

— Везде люди, — возразил Курт убежденно, принудив себя сбавить жесткость в голосе. — Живые или мертвые. Виновник есть всегда, вольный или невольный. А хоть бы и не человек — с этим тоже можно сквитаться.

Мозер кинул скептический взор в его сторону, однако спорить более не стал, замерев взглядом на вошедших, и он едва не перекривился, услышав то, что услышать ждал.

— Почему старших дознавателей нет? — хмуро осведомился хозяин дома. — Почему пропажу моего сына расследуют...

— ... сосунки? — подсказал Курт холодно; тот смутился, как-то разом и понурившись, и выпрямившись, точно идейный еретик на первом допросе.

— Я не то имел сказать, — возразил он, не глядя уже ни на кого. — Однако же, по моему мнению, следовало бы...

— Майстер Мозер, — оборвал Курт, полагая все силы на то, чтобы не потерять терпения, — Друденхаус не мешается ведь в ваше дело и не учит вас, как кожи кроить. Настоятельно вас прошу — не лезьте в нашу службу и вы, позвольте заняться каждому своей работой. Лучше будет, если вы сейчас спуститесь вниз и обождете там некоторое время, не путаясь у нас под ногами.

— Можете вы хотя бы разъяснить, что тут происходит? — не попеняв, вопреки ожиданию, на столь бесцеремонный слог, почти попросил тот, и Курт вздохнул.

— Нет, — сказал он уже чуть мягче, но все так же непреклонно. — Не могу. Майстер Мозер, в связи с известными вам событиями в Кельне — сами понимаете, у нас не Бог весть сколько времени; прошу вас, давайте обойдемся без дискуссий. Покиньте комнату.

— Хам, — укоряюще бросил подопечный, оглянувшись через плечо на молчаливого хозяина, исполнившего указание на сей раз безропотно, кажется, попросту утомившись от споров и пререканий. — У человека горе; мог бы varietatis causa[66] хоть изредка, хоть с кем-нибудь вести себя не как совершенная сволочь. Срываешь на нем зло на самого себя?

— Absis[67], — отмахнулся Курт, выглянув из двери, дабы убедиться, что Мозер не вздумал остаться и подслушать, о чем будут говорить и чем станут заниматься следователи в его отсутствие. — Штойперт, как ты — продышался? Сможешь работать дальше? По назначению, я разумею.

— В любом случае, мне не выбирать, — косо улыбнулся эксперт, озираясь по стенам. — Я для того тут и нахожусь, верно?.. Да, я вошел в норму.

— Не сказал бы, глядя на твою физиономию... но — ты прав, выбора у тебя нет. У меня к тебе два вопроса. Primo — что произошло в этой комнате, secundo — тебе не помешает, если я буду продолжать следы вынюхивать?

— Давай, давай, бей, — покривился тот желчно. — К словам цепляться на инквизиторских курсах учат?

— Это талант от рождения. Так как?

— Не помешает, работай, — вздохнул Штойперт, продолжая озираться так, словно его заперли в допросной Друденхауса. — Этому, если уже настроился, ничто не помешает, не захочешь — увидишь...

— Ты все о том же? — вмешался Бруно, остановясь подле шкафа и глядя в его разверстое нутро с показной придирчивостью. — Что-то сдается мне — особо крупное чудище сюда не влезет.

— Даже Мозер-старший на грани того, чтобы мне поверить. Иди ближе к дверце, покажу то, что показал ему. Смотри на петлю; видишь, в каком состоянии дерево? А теперь смотри сюда.

На манипуляции с соскакивающим от тряски крючком подопечный смотрел молча, все более хмурясь, заговорив, лишь когда Курт поднял к нему вопросительный ожидающий взгляд:

— Есть над чем подумать, согласен. Хотя б над тем, что сам парень не стал бы вот так рваться в собственный шкаф, не отперев его — был бы взрослый, я б сказал, что спьяну, разве что...

— Помолчи, — не слишком учтиво вдруг оборвал его Курт, присев на корточки снова и, упершись коленом в пол, махнул рукой, не отрывая взгляда от старых половиц: — Придвинь-ка стул сюда. А теперь смотри, — продолжил он тихо, когда подопечный исполнил его просьбу. — Вот ручка дверцы, вот спинка стула. Видишь?

Бруно присел рядом, проведя ладонью по содранным древесным волоконцам спинки, смерил взглядом расстояние до ручки, исполненной в виде простого металлического штыря с утолщением для ладони, и предположил, уже без былой глумливости в голосе:

— Стул был придвинут и подпирал собой дверцу — в довесок к крючку... Слушай, он и впрямь был напуган серьезно.

— И не зря — невзирая на все его меры, дверцу все же открыли. Смотри еще сюда...

— Я что-то не вполне понимаю, мы здесь что — чудовище в шкафу ищем? — послышался голос эксперта, и Курт резко обернулся, нахмурясь:

— Ты еще не начал?

— Извини, было интересно посмотреть, как работают следователи, мне это в новинку — вот так, без... способностей. Но ты ответь. Я тут для того, чтобы сказать, съели ли хозяина этой комнаты?

— Ты тут, чтобы делать то, чему обучен. Насколько я знаю, обучали тебя давать экспертное заключение на мои предположения; так? Вот и дай мне его, и я был бы тебе весьма признателен, если б это произошло non аd Calendas Graecas[68].

— Прав твой помощник, Гессе, — насупился эксперт. — Ты редкостный сукин сын. Подозреваю, что со временем ты займешь место Вальтера Керна в этом городе — причем это мало что изменит, как обер-инквизитор хамил всем без разбору, так и будет хамить.

— Не смей трогать старика, — предупредил Курт жестко, чуть повысив голос. — Ты ему в подметки не годишься, понял?

— Подеритесь, — предложил Бруно, не дав эксперту ответить, и Курт растянул губы в нарочито дружелюбной улыбке:

— Хорошая мысль. Помнится, однажды это уже помогло.

— Н-да? — чуть слышно уточнил подопечный, машинально тронув кончик носа со следом затянувшегося перелома. — Кому?.. Теперь мне ясно, почему вас разделили по разным монастырям при обучении — чтоб не поубивали друг друга.

— Завидно? — поинтересовался Штойперт, пытаясь смотреть собрату по академии в глаза неотрывно; Курт фыркнул:

— Тому, чтоб уметь не работать мозгами? Конечно, завидно. Смотрю на тебя — и понимаю, как хорошо жить без сего никчемного органа.

— Господа макариты, — вновь вмешался Бруно, — быть может, выяснения, у кого длинней, а у кого толще, оставим на более удобное время? Во вред ведь делу.

— Какому? — уже требовательно спросил эксперт. — Я так и не услышал ответа на свой вопрос.

— Mera hoc age[69], — четко произнося каждое слово, выговорил Курт. — Или мне запрашивать другого эксперта?

— Так аллегорически ты хочешь сказать, что накатаешь на меня жалобу?

— Я хочу сказать, что тебе надо заняться делом, и говорю это прямо, безо всяких аллегорий! Мне, кстати сказать, тоже, посему давай-ка с препирательствами покончим. Хочешь объяснений? С удовольствием расскажу детальности, как только мы оба закончим.

От эксперта он отвернулся, не дожидаясь возможного продолжения, и вновь обратился взглядом в пол, махнув рукой подопечному.

— Сюда смотри, — продолжил он с того, на чем прервался. — На полу царапины. Полагаю, не надо ставить сюда стул, чтобы ты понял, откуда они.

— Ножки. Проехались по полу, когда дверца открывалась...

— Верно. За одно можно поручиться уж точно: кто-то, и явно не Штефан, пытался открыть и открыл эту створку, запертую на крючок и заблокированную довольно тяжелым стулом. Будь это входная дверь дома — что ты предположил бы?

— Что кто-то вламывался в дом, — мрачно отозвался Бруно, глядя на светлые на темных досках царапины. — Но...

— А это тебе как? — осведомился он, остановив ладонь над полом, и, встретив непонимающий взгляд, указал пальцем на едва видную полоску жидкой грязи у нижней планки: — Сюда взгляни.

— Грязь, — пожал плечами подопечный, и Курт качнул головой:

— Кровь. Поверь мне. Желаешь убедиться — принеси со стола кувшин с водой; если капнуть на это пятно, оно станет красным. Проверишь?

— Нет, — спустя мгновение раздумий, отмахнулся Бруно. — Тебе верю на слово. Но это тоже ни о чем не говорит — быть может, парень просто порезался?

— Да... — протянул он с невеселой усмешкой. — Стоило бы к каждому следователю, чтоб не расслаблялись, приставить вот такого Бруно, который станет во всем сомневаться и заверять, что мчащееся по небу рогатое, хвостатое и смердящее серой существо — новая разновидность гуся... Спорю, вот это ты принял за кусочек коры или мелкую стружку; так?

— Что — вот это? — переспросил помощник, потянувшись подобрать; Курт шлепнул его по руке:

— Не трогай. При твоей брезгливости ты испоганишь тут весь пол... Это ноготь. Обломок человеческого ногтя; присмотрись, и сам увидишь. Дополнишь высказанное ранее сам, или я скажу, как все было?

— Здесь — царапины поменьше, — почти неслышным, тусклым голосом произнес Бруно. — Не будь по ту сторону этот чертов шкаф, я бы сказал, что их оставил человек, которого кто-то тащил, и он... Господи, он цеплялся за доски пола ногтями... Но этого просто не может быть!

— Почему? — возразил Курт устало, опустив голову и упершись в колено лбом, пытаясь припомнить, когда в последний раз он спал и ел — кажется, в день приезда Штойперта в Кельн. Позавчера; всего чуть более суток назад, а между тем кажется, что целую вечность...

— Да потому что это — как... как ведьма на летающей свинье, как привидение в соседском заброшенном доме! Это небылица, которую все рассказывают, но никто не видел, сказка, которой не бывает!

— Я тоже так думал. — Курт распрямился, потирая ладонями лицо, словно надеясь, что усталость сотрется, как пыль; встряхнув головой, с силой сжал и поднял веки, пытаясь разогнать цветных мошек перед глазами, и продолжил, вновь указав на пол: — Чего я не могу объяснить, так это — вот. Доски пола у самого шкафа влажные, а в щелях — вода; и не криви губы, это вода. Но, хотя эта комната и под самой крышей, потолок сухой — стало быть, крыша не протекает, да и не было дождя ночью.

— Вот уж здесь вовсе ничего диковинного не вижу. Вода — и вода...

— А ты просто попытайся помыслить себе ситуацию, при которой вода может появиться у шкафа в комнате. Ну?

— Ну... — повторил Бруно задумчиво, — взял стакан с водой и подошел к шкафу...

— Для чего? Дать попить деревянной лошадке? Чего ради с водой в руках бродить по комнате? Это бывает со взрослыми — попивать глотками воду, ходя в задумчивости туда-сюда, но так не делают дети. Те наливают, пьют и уходят по своим делам... Как верно заметил наш старик, коли уж волей-неволей тебе приходится постигать работу следователя — даю бесплатные уроки. Урок первый. Самая простая вещь, самая обыденная, но в странной ситуации (вот как эта вода, как свеча — под кроватью, иголка — в потолке или что-то в таком духе) — есть подозрительно. Попытайся дать истолкование, и если оно отдает...

— ... натяжкой?

— Да. Значит, есть над чем задуматься.

— И как ты объяснишь вот это?

— Я уже сказал — не знаю, — вздохнул Курт, поднимаясь с корточек, и обернулся к эксперту. — Так я дождусь сегодня...

На полуслове он осекся, не договорив и нахмурясь: Штойперт стоял посреди комнаты, точно каменная статуя, памятник жертвам малефиции — вытянувшийся, как струна, с заострившимися чертами лица и огромными, как у ребенка, глазами, полными даже не страха, а потустороннего, противоестественного ужаса, и обращенных к нему слов совершенно явно не слышал.

— Ах ты, черт, — пробормотал подопечный тихо. — Интересно, их в таком состоянии трогать можно или...

Курт раздумывал мгновение; об особенностях работы подобных служителей Конгрегации он ничего не знал, в академии этому слишком много внимания не уделяли, однако то, что он видел перед собою, ему не нравилось — лицо Штойперта все более серело, и из взгляда, кажется, мало-помалу исчезали последние обломки осмысленности. Даже если, вырванный из его странного оцепенения, тот лишится сознания, это много лучше, чем если вызванный по его требованию эксперт лишится рассудка.

В два шага приблизившись, Курт встряхнул его за плечо, окликнув, и, не добившись результата, попросту и от всей души вкатил собрату по академии звучную оплеуху. Штойперт дернулся, подпрыгнув на месте, и отшатнулся вспять, споткнувшись о половицу и едва не упав; воздух он набрал в грудь жадно, со свистом, точно удушенный.

— Давай-ка, — пробормотал Курт тихо, потянув его за локоть к низенькой кровати Штефана, и осторожно усадил. — Продышись... Слышишь меня? Соображаешь?

— Воды дайте, — сипло выдавил эксперт, и он усмехнулся:

— Ничего чаще я в своей жизни, кажется, не слышу... Бруно, налей ему из кувшина на столе. А знаешь, следовало б тебя жаждой и попытать — как кара за самомнение. Тебе ж, убогому, инквизитор сказал, а ты — спорить; ну, что? Получил?

— Да оставь ты человека в покое, изверг, — оттолкнув его локтем, укорил Бруно, всунув медный стаканчик в дрожащую руку Штойперта, и Курт покривился.

— Тебе не в монастырь надо, а в дом призрения, простынки стирать за такими же убогими. Дай позлорадствовать — я это заслужил.

— И что тебя радует? Что тут и в самом деле убили парня? и, судя по его реакции, убили страшно.

Он не успел ни ответить, ни даже подумать толком о том, что подопечный, по большому счету, прав — задавленно вскрикнув, Штойперт отшвырнул стакан от себя, расплескав по полу воду, и зажмурился, постанывая, точно мучимый зубной болью.

— "Завидно", да? — тщательно скрывая оторопь и неведомо почему вдруг овладевший им испуг, пробормотал Курт, подбирая стакан, и, приблизясь к столу, осторожно плеснул в него из кувшина. — Всю жизнь мечтал, чтоб меня вот так плющило...

— Не трогай... воду... — выдавил тот, не открывая глаз, и он замер со стаканчиком в руке, глядя на полумертвого собрата скептически. — Я сказал — не трогай, — повторил Штойперт чуть тверже, с усилием разомкнув веки, и воззрился на него дикими, нездорово блестящими глазами. — Тебе эксперт сказал — не трогать.

— Что с водой? — спросил Курт требовательно. — Что ты в комнате увидел? Что тут было?

— Дай минуту, — вновь закрыв глаза, откликнулся тот, переводя дыхание. — Одну минуту.

На то, чтобы взгляд приобрел осмысленность, а слова — относительную связность, эксперту потребовалось куда более минуты. Курт не понукал и уже не глумился, терпеливо ожидая, продолжив, дабы не терять время и исполнить должные предписания, исследование комнаты. Рекомендации Штойперта он все же ослушался: осмотрительно, не зная, чего опасаться и чего ожидать, заглянул в наполненный водою стакан, коснулся дрожащей поверхности и поднес ближе к глазам, растирая каплю между пальцами; мгновение он стоял неподвижно, глядя на влажную кожу перчатки, и вдруг, нахмурясь, поднял ладонь к самому лицу, осторожно потянув носом.