"Рассказ Зои" (Война старика 4)

— Ты придурок. Теперь я действительно чувствую себя виноватой за то, что забыла об ужине.

— Не чувствуй себя слишком виноватой, — сказал Энцо. — Это не очень хорошее стихотворение. Оно даже не рифмуется.

— Что ж, это облегчение, — признала я. У меня все еще кружилась голова. Приятно получать стихи.

— Я пришлю его тебе, — добавил Энцо. — Можешь прочитать его вместо меня. А потом, может быть, если будешь хорошо ко мне относиться, я прочту его тебе. Драматично.

— Что, если я плохо к тебе отношусь? — спросила я.

— Тогда я прочту его мелодраматично, — сказал он. — Буду размахивать руками и все такое.

— Попытаешься доказать, что я была груба с тобой?

— Эй, ты и так пропускаешь ужин, — напомнил Энцо. — Это стоит того, чтобы помахать рукой.

— Придурок, — сказала я. Я почти слышала, как он улыбается в трубку.

— Мне пора, — предупредил Энцо. — Мама велела мне накрыть на стол.

— Хочешь, я попробую помочь? — спросила я. Внезапно мне действительно захотелось оказаться там. — Я могу попробовать.

— Собираешься пробежать всю колонию за пять минут? — спросил Энцо.

— Я могла бы это сделать, — уперлась я.

— Может, Бабар и смог бы, — сказал Энцо. — Но у него на две ноги больше, чем у тебя.

— Хорошо, — сказала я. — Пришлю Бабара поужинать с тобой.

Энцо рассмеялся. — Сделай это, — сказал он. — Вот что я тебе скажу, Зоя. Иди сюда в приятном темпе, и, возможно, успеешь к десерту. Мама испекла пирог.

— Ура, пирог, — обрадовалась я. — Какого сорта?

— По-моему, он называется "Зоя выбирает тот пирог, который ей нравится", — ответил Энцо.

— Мммм, — сказала я. — Мне всегда нравились такие пироги.

— Ну, да, — сказал Энцо. — Это прямо в названии.

— Это свидание, — сказала я.

— Хорошо, — ответил Энцо. — Не забывай. Я знаю, что для тебя это проблема.

— Придурок, — ласково сказала я.

— Проверь очередь на рассылку, — сказал Энцо. — Там может быть стихотворение.

— Подожду, пока ты помашешь мне рукой, — сказала я.

— Наверное, это к лучшему, — сказал Энцо. — Так будет лучше. И теперь моя мама смотрит на меня своими пристальными глазами. Мне пора идти.

— Иди, — подтолкнула я. — Скоро увидимся.

— Хорошо, — сказал Энцо. — Люблю тебя. — Мы начали говорить это друг другу недавно. Мне показалось, что это подходит.

— Я тоже тебя люблю, — сказала я и отключилась.

— Меня так сильно тошнит от вас двоих, — сказала Гретхен. Она слышала мою часть разговора и все это время закатывала глаза. Мы сидели в ее спальне.

Я отложила компад и ударила ее подушкой. — Ты просто завидуешь, что Магди никогда не говорит тебе этого.

— О, Господи, — сказала Гретхен. — Не говоря уже о том, что я не очень хочу слышать это от него, но если бы он когда-нибудь попытался сказать мне это, его голова взорвалась бы еще до того, как слова слетели бы с его губ. И теперь, когда я задумалась об этом, это может стать отличной причиной, чтобы попытаться заставить его сказать это.

— Вы двое такие милые, — заметила я. — Я так и вижу, как вы стоите у алтаря и занимаетесь этим прямо перед тем, как сказать "да".

— Зоя, если я когда-нибудь подойду к алтарю с Магди, то разрешаю тебе сделать подкат и утащить меня, — предложила Гретхен.

— О, прекрасно, — согласилась я.

— Давай больше никогда не будем об этом говорить, — сказала Гретхен.

— Ты все отрицаешь, — сказала я.

— По крайней мере, я не из тех, кто забыл о своем свидании за ужином, — сказала Гретхен.

— Становится только хуже, — пожаловалась я. — Он написал мне стихи. Собирался прочесть их мне.

— Ты пропустила ужин и шоу, — сказала Гретхен. — Ты худшая девушка на свете.

— Знаю, — подтвердила я и потянулась за своим компадом. — Напишу ему записку с извинениями и сообщу об этом.

— Сделай это совсем раболепно, — сказала Гретхен. — Потому что это сексуально.

— Этот комментарий многое объясняет о тебе, Гретхен, — сказала я, и тут мой компад зажил собственной жизнью, издав звуковой сигнал тревоги из динамика и выведя на экран сообщение о воздушном нападении. На столе Гретхен ее компад издал тот же сигнал тревоги и выдал то же сообщение. Все устройства в колонии сделали то же самое. Вдалеке мы услышали вой сирен, установленных рядом с домами меннонитов, которые предупреждали их о том, что они не пользуются компьютерными технологиями.

Впервые после разгрома флота Конклава Роанок подвергся нападению. Ракеты были уже в пути.

Я бросилась к двери комнаты Гретхен. — Куда ты идешь? — спросила она. Я проигнорировала ее и вышла на улицу, где люди выбегали из своих домов и бежали в поисках укрытия, и посмотрела на небо.

— Что ты делаешь? — спросила Гретхен, догоняя меня. — Нам нужно добраться до убежища.

— Смотри, — сказала я и показала пальцем.

Вдалеке по небу прочертила путь яркая световая игла, нацеленная на что-то, чего мы не могли разглядеть. Затем последовала ослепительно-белая вспышка. Над Роаноком находился спутник обороны; он выстрелил и сбил одну из ракет, летевших на нас. Но другие все еще были в пути.

Резкий хлопок взрыва ракеты донесся до нас с небольшим опозданием.

— Пойдем, Зоя, — сказала Гретхен и потянула меня за собой. — Нам пора идти.

Я перестала смотреть на небо и побежала с Гретхен в одно из общественных убежищ, которое мы недавно откопали и построили; оно быстро заполнялось колонистами. На бегу я увидела Гикори и Дикори, которые заметили меня; они приблизились и встали по обе стороны от меня, когда мы вошли в убежище. Даже в панике люди все равно уступали им место. Гретхен, Гикори, Дикори, около четырех десятков других колонистов и я — все мы забились в убежище, стараясь расслышать, что происходит над нами через почти дюжину футов грязи и бетона.

— Как думаете, что случ...? — спросил кто-то, и затем раздался непередаваемый скрежещущий звук, как будто кто-то взял один из грузовых контейнеров, из которых состояла стена колонии, и разбил его прямо над нашими барабанными перепонками, а затем я рухнула на пол, потому что произошло землетрясение, и я кричала и, готова поспорить, все остальные в убежище тоже кричали, но не могла этого услышать, потому что затем раздался самый громкий звук, который я когда-либо слышала, такой громкий, что мой мозг сдался, и шум превратился в отсутствие шума, и только так я поняла, что, по крайней мере, все еще кричала, чувствуя, как у меня саднит в горле. То ли Гикори, то ли Дикори крепко держал меня; я видела, как другой обинянин точно так же держал Гретхен.

Свет в убежище мигнул, но не погас.

В конце концов я перестала кричать, земля перестала трястись, ко мне вернулось что-то похожее на слух, и я могла слышать, как другие люди в убежище плачут, молятся и пытаются успокоить детей. Я посмотрела на Гретхен, которая выглядела потрясенной. Высвободилась из объятий Дикори (как оказалось) и подошла к ней.

— Ты в порядке? — спросила я. Мой голос прозвучал словно сквозь вату. Гретхен кивнула, но не посмотрела на меня. Мне пришло в голову, что это был первый раз, когда на нее напали.

Я огляделась. Большинство людей в убежище были как Гретхен. Это был первый раз, когда кто-либо из этих людей подвергся нападению. Из всех этих людей я была ветераном вражеских нападений. Думаю, это делало меня лидером.

Я увидела на полу компад; кто-то его уронил. Подняла его, активировала и прочитала, что там было. Затем встала, замахала руками взад-вперед и начала повторять: — Извините! — пока люди не стали оборачиваться на меня. Думаю, что достаточно много людей узнали во мне дочь руководителей колонии и решили, что я все-таки могу что-то знать.

— В экстренной информации на компаде говорится, что атака, похоже, закончилась, — сказала я, когда достаточное количество людей повернулось в мою сторону. — Но пока мы не получим сигнал "все чисто", нам нужно оставаться здесь, в убежище. Нужно оставаться здесь и сохранять спокойствие. Здесь кто-нибудь ранен или болен?

— Я плохо слышу, — сказал кто-то.

— Не думаю, что кто-то из нас сейчас хорошо слышит, — сказала я. — Вот почему я кричу. — Это была попытка пошутить. Не похоже, что люди на это клюнули. — Есть у кого-то какие-нибудь травмы, кроме потери слуха? — Никто ничего не сказал и не поднял руку. — Тогда давайте просто посидим здесь и подождем, пока не объявят, что все чисто. — Я подняла компад, которым пользовалась. — Чей это? — Кто-то поднял руку; я спросила, могу ли я его одолжить.

— Кто-то брал уроки "главного", когда я не видела, — сказала Гретхен, когда я снова села рядом с ней. Слова были классическими для Гретхен, но голос был очень, очень дрожащим.

— На нас только что напали, — ответила я. — Если кто-то не сделает вид, что знает, что делает, люди начнут волноваться. Это было бы плохо.

— Не спорю, — сказала Гретхен. — Просто впечатлило. — Она указала на компад. — Можешь отправить какие-нибудь сообщения? Мы можем узнать, что происходит?

— Я так не думаю, — сказала я. — Наверняка система экстренной связи отключает обычные сообщения. — Я зарегистрировалась как владелец на компаде и вошла в систему под своей учетной записью. — Видишь. Энцо сказал, что отправил мне это стихотворение, но его еще нет. Оно, вероятно, в очереди и будет отправлено, как только все прояснится.

— Так что мы не знаем, все ли в порядке с остальными, — забеспокоилась Гретхен.

— Уверена, что скоро мы получим сигнал "чисто", — сказала я. — Ты беспокоишься о своем отце?

— Да. А ты не беспокоишься о своих родителях? — спросила Гретхен.

— Они были солдатами, — ответила я. — Они уже видели это раньше. Я беспокоюсь за них, но держу пари, что с ними все в порядке. И именно Джейн отправляет экстренные сообщения. Пока они обновляются, с ней все в порядке. — компад переключился с моей почтовой очереди на прокручивающуюся заметку; нам выдали сообщение "Все чисто". — Смотри, — сказала я.

Я попросила Гикори и Дикори проверить вход в убежище на предмет падающих обломков; там было чисто. Сняла свою регистрацию на компаде и вернула его владельцу, а затем люди начали выходить. Мы с Гретхен поднялись последними.

— Смотри под ноги, — предупредила Гретхен, когда мы вышли, и указала на землю. Повсюду было стекло. Я огляделась. Все дома и сооружения стояли, но почти все окна были выбиты. Потом мы целыми днями выковыривали стекло из всего, что попадалось под руку.

— По крайней мере, погода была хорошая, — сказала я. Казалось, меня никто не услышал. Наверное, это и к лучшему.

Я попрощалась с Гретхен и направилась к себе домой с Гикори и Дикори. Обнаружила еще несколько осколков стекла в самых неожиданных местах и Бабара, съежившегося в душевой кабинке. Мне удалось выманить его и крепко обнять. Он лизал меня в лицо со все возрастающим неистовством. После того, как я погладила и успокоила его, потянулась за своим компадом, чтобы позвонить маме или папе, и только потом поняла, что оставила его у Гретхен. Я попросила Гикори и Дикори остаться с Бабаром — в данный момент он нуждался в их обществе больше, чем я, — а сама отправилась к Гретхен. Когда подходила к ее дому, входная дверь распахнулась, и из нее вырвалась Гретхен, увидела меня и побежала ко мне, держа свой компад в одной руке, а мой — в другой.

— Зоя, — сказала она, а затем ее лицо напряглось, и все, что она хотела сказать, на минуту потерялось.

— О, нет, — сказала я. — Гретхен. Гретхен. Что такое? Это твой отец? С твоим отцом все в порядке?

Гретхен покачала головой и посмотрела на меня. — Это не мой папа, — сказала она. — С моим папой все в порядке. Это не папа. Зоя, мне только что звонил Магди. Он говорит, что что-то произошло. Произошло в усадьбе Энцо. Он сказал, что дом все еще стоит, но во дворе есть что-то большое. Он думает, что это часть ракеты. Говорит, что пытался дозвониться до Энцо, но его там нет. Там никого нет. Там никто не отвечает. Он сказал, что они только что построили бомбоубежище, подальше от дома. Во дворе, Зоя. Магди говорит, что он продолжает звонить, но никто не отвечает. Я тоже только что звонила Энцо. Я ничего не понимаю, Зоя. Даже связь не работает. Я продолжаю пытаться. О Боже, Зоя. О Боже, Зоя. О Боже.

* * *

Энцо Пауло Гужино родился в Чжун Го, был первым ребенком Бруно и Натали Гужино. Бруно и Натали знали друг друга с детства, и все, кто их знал, понимали, что с того момента, как они впервые увидели друг друга, они будут вместе до конца своих дней. Бруно и Натали не стали спорить с этой идеей. Бруно и Натали, насколько всем известно, никогда ни из-за чего не ссорились и уж точно не ссорились друг с другом. Они поженились молодыми даже для глубоко религиозной культуры, в которой они жили на Чжун Го, где люди часто вступали в брак рано. Но никто не мог представить, что они не будут вместе; их родители дали свое согласие, и они поженились на одной из самых посещаемых свадеб, которые только можно было припомнить в их родном городе Помона-Фоллс. Девять месяцев спустя, почти день в день, появился Энцо.

Энцо был милым с самого рождения; он всегда был счастлив и лишь иногда капризничал, хотя (как часто объясняли, к его последующему огорчению) у него была заметная склонность снимать собственные подгузники и размазывать их содержимое по ближайшей стене. Однажды это вызвало настоящую проблему в банке. К счастью, его рано приучили к туалету.

Энцо познакомился со своим лучшим другом Магди Метвалли еще в детском саду. В первый день занятий в школе третьеклассник попытался задеть Энцо и с силой толкнул его на пол; Магди, за которым Энцо никогда в жизни не замечал этого, бросился на третьеклассника и начал бить его по лицу. Магди в то время был маленьким для своего возраста и не причинил никакого реального вреда, кроме того, что напугал третьеклассника (в буквальном смысле); именно Энцо в конце концов оттащил Магди от третьеклассника и успокоил его, прежде чем их всех отправили в кабинет директора, а затем домой на целый день.

У Энцо рано проявился талант к словесности, и в семь лет он написал свой первый рассказ под названием "Ужасный носок, который плохо пах и съел весь Помона-Фоллс, кроме моего дома", в котором большой носок, мутировавший от собственного ужасного запаха нестираной одежды, начал поедать содержимое целого города и был остановлен только тогда, когда герои Энцо и Магди сначала заставили его подчиниться, а затем бросили в бассейн, наполненный раствором хозяйственного мыла. Первая часть рассказа (о происхождении носка) занимала три предложения; кульминационная сцена сражения — три страницы. Ходят слухи, что Магди (тот, что читал рассказ, а не тот, что был в нем) все время просил добавить сцену драки.

Когда Энцо было десять лет, его мать забеременела во второй раз, на этот раз двойняшками Марией и Катериной. Беременность протекала тяжело, и осложнялась тем, что организму Натали было трудно выносить двух младенцев одновременно; роды были на грани, и Натали не раз была близка к тому, чтобы истечь кровью. Ей потребовалось больше года, чтобы полностью восстановиться, и в течение этого времени десяти— и одиннадцатилетний Энцо помогал своим отцу и матери ухаживать за сестрами, научившись менять подгузники и кормить девочек, когда его маме нужен был отдых. Это стало поводом для единственной настоящей ссоры между Магди и Энцо: Магди в шутку назвал Энцо неженкой за то, что он помогает своей маме, и Энцо ударил его по губам.