"Рассказ Зои" (Война старика 4)

Джон СКАЛЬЦИ

РАССКАЗ ЗОИ

Посвящается Карен Мейснер и Энн КГ Мерфи

И в особенности Афине.

Четвертый роман в серии "Война старика" повторяет сюжетную линию предыдущей книги, "Последней колонии" от лица одной из героинь, Зои Бутен-Перри, приемной дочери руководителей колонии, супругов Джона Перри и Джейн Саган. Новый взгляд открывает иные повороты в жизни девушки-подростка, чей погибший биологический отец когда-то начал работу по наделению машинным сознанием расы обинян, ранее не сознающих себя разумных существ, и заслужил их вечное признание.

Перевод: Н.Н. Фурзиков

ПРОЛОГ

Я подняла отцовский компад-наладонник и отсчитала секунды вместе с двумя тысячами других людей.

— Пять! Четыре! Три! Два! Один!

А потом все стихло, потому что всеобщее внимание — я имею в виду, внимание каждого — было приковано к мониторам, расставленным в общей зоне "Магеллана". Экраны, на которых должно было быть звездное небо, оставались пустыми и черными, и все затаили дыхание, ожидая, что будет дальше.

Появился мир, зеленый и синий.

И мы все сошли с ума.

Потому что это был наш мир. Это был Роанок, наш новый дом. Мы были первыми людьми, которые высадятся там, первыми, кто поселится там, первыми, кто проживет там свою жизнь. И радовались, увидев это впервые, мы, две тысячи поселенцев Роанока, все столпились в этом общем зале, обнимались, целовались и пели "Старое доброе время", потому что, ну, что еще можно спеть, когда попадаешь в новый мир? Новый мир, новые начинания, новый год, новая жизнь. Все новое. Я обняла свою лучшую подругу Гретхен, и мы закричали в микрофон, который я использовала для обратного отсчета секунд, и запрыгали вверх-вниз, как идиоты.

Когда мы перестали прыгать, мне на ухо раздался шепот. — Так красиво, — сказал Энцо.

Я повернулась, чтобы посмотреть на него, на этого великолепного, красивого парня, которого я всерьез подумывала признать своим бойфрендом. Он представлял собой идеальное сочетание: привлекательный, от которого сердце трепещет, и, по-видимому, совершенно не осознающий этого факта, потому что всю прошлую неделю он пытался очаровать меня своими словами. Слова! Будто бы он не получил инструкцию для подростков о том, как быть совершенно невнятным в общении с девочками.

Я оценила его старания. И еще оценила тот факт, что, когда он шептал свои слова, то смотрел на меня, а не на планету. Взглянула на своих родителей, которые стояли в шести метрах от меня и целовались, чтобы отпраздновать прибытие. Это показалось мне хорошей идеей. Я завела руку за голову Энцо, чтобы притянуть его к себе, и прижалась губами к его губам. Наш первый поцелуй. Новый мир, новая жизнь, новый парень.

Что можно сказать? Я была захвачена моментом.

Энцо не жаловался. — "О дивный новый мир, в котором есть такие люди", — сказал он, после того как я позволила ему снова вздохнуть.

Я улыбнулась ему, все еще обнимая его за шею. — Ты приберегал это, — заметила я.

— Может быть, — признался он. — Я хотел, чтобы у тебя был незабываемый момент первого поцелуя.

Видите ли, большинство шестнадцатилетних парней использовали бы поцелуй как предлог, чтобы сразу броситься к сиськам. Он использовал его как оправдание цитаты из Шекспира. Девушки могли бы придумать что-нибудь похуже.

— Ты очарователен, — сказала я, поцеловала его еще раз, затем игриво толкнула и бросилась к родителям, прерывая их ласки и требуя внимания. Они вдвоем были руководителями нашей колонии, и довольно скоро им стало трудно дышать. Это было лучшее, что я могла сделать, чтобы как-то провести время. Мы обнялись и рассмеялись, а затем Гретхен притянула меня к себе.

— Посмотри, что у меня есть, — сказала она и сунула мне в лицо свой компад. Там была видеозапись, на которой мы с Энцо целуемся.

— Ты маленькая злобная штучка, — захихикала я.

— Это потрясающе, — оценила Гретхен. — Это действительно выглядит так, будто ты пытаешься проглотить его лицо целиком.

— Прекрати, — возмутилась я.

— Видишь? Смотри, — Гретхен нажала на кнопку, и видеозапись пошла в замедленном режиме. — Прямо здесь. Ты его терзаешь. Как будто его губы сделаны из шоколада.

Я изо всех сил старалась не рассмеяться, потому что на самом деле она была права. — Телка, — сказала я. — Дай мне это. — Я выхватила у нее компад одной рукой, стерла файл и вернула его обратно. — Вот. Спасибо.

— О, нет, — мягко возразила Гретхен, забирая компад.

— Усвоила урок о нарушении неприкосновенности частной жизни других людей? — спросила я.

— О, да, — сказала Гретхен.

— Хорошо, — сказала я. — Конечно, ты уже разослала это всем, кого мы знаем, прежде чем показать мне, не так ли?

— Может быть, — созналась Гретхен и поднесла руку ко рту, широко раскрыв глаза.

— Злюка, — восхищенно произнесла я.

— Спасибо, — поблагодарила Гретхен и присела в реверансе.

— Просто помни, что я знаю, где ты живешь, — сказала я.

— На всю оставшуюся жизнь, — ответила Гретхен, а затем мы по-девчачьи неловко взвизгнули и снова обнялись. Прожить остаток жизни с одними и теми же двумя тысячами человек — риск смертельно надоесть, но только не в присутствии Гретхен.

Мы расстались, и затем я огляделась, чтобы понять, с кем еще хотелось бы отпраздновать. Энцо маячил где-то на заднем плане, но он был достаточно умен, чтобы понять, что я к нему вернусь. Я оглянулась и увидела Савитри Гунтупалли, помощницу моих родителей, которая о чем-то очень серьезно совещалась с моим отцом. Савитри была умной и способной и могла быть очень забавной, но она всегда была занята. Я встала между ней и папой и потребовала, чтобы они меня обняли. Да, я была за объятия. Но, знаешь, смотри: свой новый мир ты видишь впервые только один раз.

— Зоя, — спросил папа, — можно мне вернуть мой компад?

Я брала папин карманный компьютер, потому что он установил на нем точное время перехода "Магеллана" из системы Феникса в Роанок и использовал его для отсчета последних нескольких минут перед прыжком. У меня, конечно, был свой собственный компад, он лежал у меня в кармане. Без сомнения, видеозапись, на которой я целуюсь с Энцо, ждала меня в моем почтовом ящике, точно так же, как она была в почтовых ящиках всех наших друзей. Я взяла себе на заметку придумать план мести Гретхен. Сладкой, беспощадной мести. С привлечением свидетелей. И сельскохозяйственных животных. А пока вернула папе его компад, чмокнула его в щеку и вернулась к Энцо.

— Итак, — сказал Энцо и улыбнулся. Боже, он был очарователен даже тогда, когда говорил односложно. Рациональная часть моего мозга читала мне лекцию о том, что из-за увлечения все кажется лучше, чем есть на самом деле; иррациональная часть (то есть большая часть меня) советовала рациональной части хорошенько набраться сил.

— Итак, — ответила я не так любезно, но Энцо, похоже, этого не заметил.

— Я разговаривал с Магди, — сказал Энцо.

— О-о-о, — пожалела я.

— Магди не так уж плох, — оправдывался Энцо.

— Конечно, при определенных значениях "не так уж плох" означает "плохой", — заметила я.

— И он сказал, что разговаривал с кем-то из экипажа "Магеллана", — сказал Энцо, продолжая свою речь (очаровательно). — Ему рассказали о смотровой площадке на уровне экипажа, которая обычно пустует. Он говорит, что оттуда открывается великолепный вид на планету.

Я заглянула через плечо Энцо, где Магди оживленно разговаривал с Гретхен (или с ней, в зависимости от точки зрения). — Не думаю, что планета — это то, что он надеется увидеть, — сказала я.

Энцо оглянулся. — Может, и так, — согласился он. — Хотя, если быть честным по отношению к Магди, некоторые люди не очень-то стараются не попадаться ему на глаза.

Я удивленно приподняла бровь; это было правдой, хотя я знала, что Гретхен больше нравится флиртовать, чем что-либо еще. — А что насчет тебя? — спросила я. — Что ты надеешься увидеть?

Энцо улыбнулся и обезоруживающе поднял руки. — Зоя, — сказал он. — Я просто хотел поцеловать тебя. Думаю, хочу еще немного поработать над этим, прежде чем переходить к чему-то еще.

— О, красиво сказано, — оценила я. — Эти строки подходят всем девушкам?

— Ты первая девушка, на которой я их примерил, — сознался Энцо. — Так что ты должна дать мне знать.

Я покраснела и обняла его. — Пока все хорошо, — успокоила я.

— Хорошо, — сказал Энцо. — И еще, знаешь ли. Видел я твоих телохранителей. Не думаю, что хочу, чтобы они использовали меня в качестве мишени для тренировок.

— Что? — спросила я, притворяясь шокированной. — Ты же не боишься Гикори и Дикори, правда? Их здесь даже нет. — На самом деле, у Энцо есть совершенно веская причина до смерти бояться моих обинян Гикори и Дикори, которые и так относились к нему с подозрением и с радостью выбросили бы его из шлюза, если бы он выкинул какую-нибудь глупость со мной. Но пока не было причин сообщать ему об этом. Хорошее эмпирическое правило: когда вашим отношениям всего несколько минут, не пугайте новых знакомых.

И вообще, Гикори и Дикори не присутствовали на этом празднике. Они знали, что заставляют нервничать большинство людей.

— Вообще-то я думал о твоих родителях, — сказал Энцо. — Хотя они, похоже, тоже пропали. — Энцо кивнул головой в ту сторону, где несколько минут назад стояли Джон и Джейн; теперь никого из них там не было. Я видела, как Савитри тоже выходила из общей зоны, как будто ей вдруг захотелось куда-то пойти.

— Интересно, куда они пошли, — задумалась я, в основном для самой себя.

— Они лидеры колонии, — сказал Энцо. — Может быть, теперь им пора приступать к работе.

— Возможно, — заметила я. Было необычно, что Джон или Джейн исчезли, не сказав мне, куда они направляются; это было не похоже на обычную вежливость. Я подавила желание отправить им сообщение с моего компада.

— Итак, обзорная площадка, — сказал Энцо, возвращаясь к теме разговора. — Хочешь проверить?

— Она на палубе экипажа, — ответила я. — Думаешь, у нас могут быть неприятности?

— Возможно, — сказал Энцо. — Но что они могут сделать? Заставят нас пройти по доске? В худшем случае просто скажут нам проваливать. А до тех пор у нас будет потрясающий вид.

— Хорошо, — согласилась я. — Но если Магди весь превратится в щупальца, я уйду. Есть вещи, которые мне не стоит смотреть.

Энцо рассмеялся. — Справедливо, — сказал он, и я слегка прижалась к нему. Эта история с новым парнем развивалась просто замечательно.

Мы еще немного отпраздновали это событие с нашими друзьями и их семьями. Затем, когда все немного успокоилось, мы проследовали за Магди и Гретхен через "Магеллан" на смотровую площадку на палубе экипажа. Я подумала, что проникнуть в зону экипажа может оказаться проблемой; это оказалось не только легко, но и к тому же член экипажа, выходивший навстречу, придержал вход открытым для нас.

— Здесь, на "Магеллане", безопасность — не такая уж большая проблема, — сказала Гретхен, повернувшись ко мне и Энцо, затем посмотрела на наши сцепленные руки и улыбнулась мне. Она, конечно, была злюкой, но в то же время радовалась за меня.

Обзорная площадка была там, где и предполагалось, но, увы для коварных планов Магди, она не была пуста, как было обещано; за столом сидели четверо членов экипажа "Магеллана", увлеченные беседой. Я взглянула на Магди, который выглядел так, словно только что проглотил вилку. Я и сама находила это довольно забавным. Бедный, бедный Магди. Он был в отчаянии.

— Смотри, — сказал Энцо и, все еще держа меня за руку, подвел к огромному обзорному окну. Открывался вид на Роанок, пышно-зеленый, полностью освещенный солнцем из-за наших спин, и вживую это захватывало больше, чем на мониторах. Увидеть что-то своими глазами — значит многое изменить.

Это было самое прекрасное, что я когда-либо видела. Роанок. Наш мир.

— Не то место, — едва слышно услышала я из разговора за столиком слева от меня.

Я взглянула на стол. Четверо членов экипажа "Магеллана" были так увлечены разговором и так тесно прижались друг к другу, что казалось, будто большая часть их тел на самом деле лежит на столе, а не на своих местах. Один из членов экипажа сидел спиной ко мне, но я могла видеть троих других, двух мужчин и женщину. Выражение их лиц было мрачным.

У меня есть привычка подслушивать разговоры других людей. Это неплохо, если только вас не поймают. Чтобы не попасться, нужно делать вид, что ваше внимание сосредоточено на чем-то другом. Я отпустила руку Энцо и шагнула к обзорному окну площадки. Это позволило мне приблизиться к столу и в то же время лишило Энцо возможности шептать мне на ухо всякие милые пустяки. Я старалась не отрывать взгляда от Роанока.

— Просто так промахнуться нельзя, — сказал один из членов экипажа. — А капитан, черт возьми, точно не промахнется. Он мог бы вывести "Магеллан" на орбиту вокруг камешка, если бы захотел.

Член экипажа, сидевший ко мне спиной, тихо сказал что-то, чего я не расслышала.

— Это чушь собачья, — сказал первый член экипажа. — Сколько кораблей на самом деле пропало без вести за последние двадцать лет? За последние пятьдесят? Больше никто не пропадает.

— О чем ты только думаешь?

Я подскочила, что заставило Энцо подпрыгнуть. — Извини, — сказал он, когда я повернулась и бросила на него раздраженный взгляд. Я приложила палец к губам, чтобы он замолчал, а затем указала глазами на стол, который теперь был позади меня. Энцо заглянул мне за спину и увидел стол. — Что? — произнес он одними губами. Я слегка покачала головой, давая ему понять, что он больше не должен меня отвлекать. Он странно посмотрел на меня. Я снова взяла его за руку, чтобы дать ему понять, что не расстроена из-за него, но затем снова сосредоточила свое внимание на столе.

— ... спокойно. Мы пока ничего не знаем, — произнес другой голос, на этот раз принадлежавший (как мне показалось) женщине. — Кто еще знает об этом?

Еще одно бормотание члена экипажа, отвернувшегося от меня.

— Хорошо. Мы должны продолжать в том же духе, — сказала она. — Я приму меры в своем отделе, если что-нибудь узнаю, но это сработает, только если мы сделаем все вместе.

— Это не остановит команду от разговоров, — сказал кто-то еще.

— Нет, но зато замедлит распространение слухов, и этого достаточно, пока мы не узнаем, что произошло на самом деле, — сказала женщина.

Еще одно бормотание.

— Что ж, если это правда, то у нас проблемы посерьезнее, не так ли? — сказала женщина, и в ее голосе внезапно отчетливо прозвучало все напряжение, которое она испытывала. Я слегка вздрогнула; Энцо почувствовал это по моей руке и обеспокоенно посмотрел на меня. Я крепко обняла его. Это означало, что я потеряла нить разговора, но в данный момент это то, чего мне хотелось. Приоритеты меняются.

Послышался звук отодвигаемых стульев. Я обернулась, и члены экипажа — было совершенно ясно, что это офицеры — уже направлялись к двери. Я оторвалась от Энцо, чтобы привлечь внимание того, кто был ближе всего ко мне, того, кто раньше сидел ко мне спиной. Я похлопала его по плечу; он обернулся и, казалось, очень удивился, увидев меня.

— Кто вы? — спросил он.

— Что-то случилось с "Магелланом"? — спросила я. Лучший способ чему-то научиться — это не отвлекаться, например, на вопросы, касающиеся вашей личности.

Мужчина на самом деле нахмурился, о чем я читала, но никогда не видела, чтобы кто-то так делал, до этого момента. — Вы слушали наш разговор.

— Корабль потерялся? — спросила я. — Мы знаем, где находимся? Что-то не так с кораблем?

Он отступил на шаг, как будто вопросы действительно задевали его. Мне следовало сделать шаг вперед и надавить на него.

Я не сделала этого шага. Он огляделся и посмотрел мимо меня на Энцо, Гретхен и Магди, которые смотрели на нас. Затем он понял, кто мы такие, и выпрямился. — Дети, вас здесь быть не должно. Убирайтесь, или я прикажу службе безопасности корабля вышвырнуть вас вон. Возвращайтесь к своим семьям. — Он повернулся, чтобы уйти.

Я снова потянулась к нему. — Сэр, подождите, — сказала я. Он проигнорировал меня и вышел из обзорного зала.

— Что происходит? — спросил меня Магди с другого конца помещения. — Я не хочу, чтобы у меня были неприятности из-за того, что ты разозлила какого-то случайного члена команды.

Я бросила взгляд на Магди и снова отвернулась к окну. Роанок все еще висел там, сине-зеленый. Но внезапно стал не таким красивым. Неожиданно незнакомым. Внезапно угрожающим.

Энцо положил руку мне на плечо. — В чем дело, Зоя? — спросил он.

Я продолжала смотреть в окно. — Кажется, мы заблудились, — ответила я.

— Почему? — спросила Гретхен. Она подошла ко мне. — О чем они говорили?

— Я не расслышала всего, — ответила я. — Но мне показалось, что они говорили, что мы не там, где должны были быть. — Я указала на планету. — Что это не Роанок.

— Это безумие, — заявил Магди.

— Конечно, безумие, — согласилась я. — Это не значит, что это может быть неправдой. — Я достала из кармана свой компад и попыталась связаться с папой. Нет ответа. Попыталась связаться с мамой.

Нет ответа.

— Гретхен, — позвала я. — Ты не могла бы попробовать позвонить своему отцу? — Отец Гретхен был членом совета колонии, которую возглавляли мои родители.

— Он не отвечает, — сказала она через минуту.

— Это не значит ничего плохого, — сказал Энцо. — Мы только что прилетели на новую планету. Может быть, они этим заняты.

— Может быть, все еще празднуют, — предположил Магди.

Гретхен отвесила ему подзатыльник. — Ты действительно ведешь себя как ребенок, Магди, — сказала она. Магди потер висок и заткнулся. Этот вечер пошел совсем не так, как он планировал. Гретхен повернулась ко мне. — Как ты думаешь, что нам следует делать?

— Не знаю, — ответила я. — Они говорили о том, чтобы не дать команде проболтаться. Это означает, что кто-то из них может знать, что происходит. Много времени не займет, чтобы новость добралась до колонистов.

— Это уже дошло до колонистов, — сказал Энцо. — Мы колонисты.

— Возможно, мы захотим кому-нибудь рассказать, — предположила Гретхен. — Думаю, что по крайней мере твои родители и мой папа должны знать.

Я взглянула на ее компад. — Наверное, они уже знают, — сказала я.

— Мы должны убедиться, — предложила она. Итак, мы покинули смотровую и отправились на поиски наших родителей.

Мы их не нашли, они были на заседании совета. Я действительно нашла Гикори и Дикори, или, скорее, они нашли меня.

— Думаю, мне пора идти, — сказал Энцо, после того как они с минуту, не мигая, смотрели на него. Это не было задумано как запугивание; они вообще не моргают. Я чмокнула его в щеку. Они с Магди ушли.

— Пойду послушаю, — сказала Гретхен. — Узнаю, что говорят люди.

— Хорошо, — согласилась я и достала свой компад. — Я тоже. Дай мне знать, что услышишь. — Она ушла.

Я повернулась к Гикори и Дикори. — Вы двое, — обратилась я. — Вы раньше были в своей комнате.

— Мы искали тебя, — сказал Гикори. Из них двоих он был разговорчивее. Дикори мог говорить, но это случалось редко и неожиданно.

— Почему? — удивилась я. — Раньше я была в полной безопасности. Я была в полной безопасности с тех пор, как мы покинули станцию Феникс. "Магеллан" абсолютно безопасен. Единственное, в чем вы преуспели за все это путешествие, так это в том, что напугали Энцо до смерти. Почему вы сейчас ищете меня?

— Все изменилось, — сказал Гикори.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я, но тут мой компад завибрировал. Это была Гретхен.

— Быстро ты, — удивилась я.

— Я только что столкнулась с Микой, — сказала она. — Ты не поверишь, что, по ее словам, только что рассказала своему брату одна из членов экипажа.

Взрослые колонисты, возможно, были либо невежественны, либо держали язык за зубами, но среди подростков на Роаноке слухи ходили вовсю. В течение следующего часа мы "узнали" вот что:

Что во время перелета в Роанок "Магеллан" подошел слишком близко к звезде и был выброшен за пределы галактики.

Что произошел мятеж, и первый помощник отстранил капитана Зейна от командования из-за некомпетентности.

Что капитан Зейн застрелил своего первого помощника-предателя прямо на мостике и сказал, что пристрелит любого, кто попытается тому помочь.

Что компьютерные системы отказали как раз перед прыжком, и мы не знали, где находимся.

Что инопланетяне напали на корабль и плавали там, решая, стоит ли нас прикончить.

Что Роанок опасен для жизни людей, и если мы приземлимся там, то умрем.

Что в машинном отделении была пробоина, что бы это ни значило, и что "Магеллан" был близок к взрыву.

Что экотеррористы взломали компьютерные системы "Магеллана" и отправили нас в другом направлении, чтобы мы не смогли разрушить еще одну планету.

Нет, подождите, это были дикие колонисты, ставшие пиратами, которые взломали систему и планировали украсть наши припасы для колонии, потому что их собственные были на исходе.

Нет, подождите, это были взбунтовавшиеся члены экипажа, которые собирались украсть наши припасы и оставить нас на планете.

Нет, подождите, это была не вороватая шайка, не дикие колонисты-пираты или экотеррористы, это был просто какой-то идиот-программист, который перепутал код, и теперь мы не знаем, где находимся.

Нет, подождите, все в порядке, это просто стандартная операционная процедура. Здесь все в порядке, а теперь перестаньте беспокоить экипаж и дайте нам поработать, черт возьми.

Хочу кое-что прояснить: мы знали, что большая часть этого — чушь собачья. Но то, что скрывалось за всей этой чепухой, было не менее важно: замешательство и беспокойство охватили экипаж "Магеллана", а от них — и нас. Все происходило быстро. Слухов было сколько угодно — не для того, чтобы солгать, а чтобы попытаться что-то понять. Что-то происшедшее. Что-то, чего не должно было случиться.

Несмотря на все это, не было слышно ни звука ни от мамы, ни от папы, ни от отца Гретхен, ни от кого-либо из совета колонии, все члены которого внезапно оказались созванными на совещание.

Общий зал, ранее опустевший после празднования нового мира, снова начал заполняться. На этот раз люди не праздновали. Они выглядели смущенными, обеспокоенными и напряженными, а некоторые из них начинали злиться.

— Ничего хорошего из этого не выйдет, — сказала мне Гретхен, когда мы воссоединились.

— Как у тебя дела? — поинтересовалась я.

Она пожала плечами. — Что-то происходит, это точно. Все на взводе. Это выводит меня из себя.

— Не сходи с ума при мне, — предупредила я. — А то некому будет меня удержать, когда я сорвусь.

— Ну, только ради твоего же блага, — согласилась Гретхен и театрально закатила глаза. — Хорошо. По крайней мере, теперь мне не приходится отбиваться от Магди.

— Мне нравится, что ты умеешь видеть светлую сторону в любой ситуации, — похвалила я.

— Спасибо, — поблагодарила она. — Как дела?

— Честно? — уточнила я. Она кивнула. — Напугана до чертиков.

— Слава богу, — сказала она. — Не только я. — Она подняла большой и указательный пальцы и отметила крошечное расстояние между ними. — Последние полчаса я была вот так близка к тому, чтобы описаться.

Я сделала шаг назад. Гретхен рассмеялась.

Включился корабельный интерком. — Говорит капитан Зейн, — произнес мужской голос. — Это общее сообщение для пассажиров и экипажа. Всем членам экипажа собраться в конференц-залах своих отделений через десять минут, в 23:30 по корабельному времени. Всем пассажирам следует собраться в общей зоне для пассажиров через десять минут, в 23:30 по корабельному времени. Пассажиры, это обязательное собрание. К вам обратятся руководители вашей колонии. — Интерком отключился.

— Пошли, — сказала я Гретхен и указала на платформу, где ранее вечером мы с ней отсчитывали секунды до того, как окажемся в нашем новом мире. — Нам нужно найти хорошее место.

— Здесь будет тесно, — сказала она.

Я указала на Гикори и Дикори. — Они будут с нами. Ты же знаешь, что каждый дает им столько места, сколько они хотят. — Гретхен посмотрела на них обоих, и я поняла, что они ей тоже не очень-то нравились.

Через несколько минут члены совета потоком хлынули из одной из боковых дверей общей зоны и направились к платформе. Мы с Гретхен встали впереди, Гикори и Дикори — за нами, и по меньшей мере в пяти футах с каждой стороны. Инопланетные телохранители создали свою собственную буферную зону.

Шепот у меня над ухом. — Привет, — сказал Энцо.

Я посмотрела на него и улыбнулась. — Я так и думала, что ты будешь здесь, — призналась я.

— Это собрание всех колонистов, — ответил он.

— В общем, не здесь, — сказала я. — Тут.

— О, — сказал Энцо. — Я надеялся, что твои телохранители не зарежут меня.

— Я рада, что ты здесь, — ответила я и взяла его за руку.

На платформе Джон Перри, руководитель колонии, мой отец, вышел вперед и взял микрофон, который все еще лежал там с начала вечера. Его глаза встретились с моими, когда он наклонился, чтобы поднять его.

Вот что нужно знать о моем отце. Он умен, хорош в своем деле, и почти все время у него такой взгляд, будто вот-вот рассмеется. Почти все находит забавным. Почти все делает смешным.

Когда он взял микрофон, его глаза были темными, тяжелыми и такими серьезными, какими я их еще никогда не видела. Когда я увидела их, то вспомнила, сколько ему на самом деле лет при всей его внешней молодости. Как бы легкомысленно он ни относился к происходящему, все равно был человеком, который не раз сталкивался с неприятностями в своей жизни.

И он столкнулся с ними снова. Теперь, с нами. Со всеми нами.

Все остальные поняли бы это, как только он открыл бы рот, чтобы рассказать им, но именно тогда я поняла — когда увидела правду о нашей ситуации.

Мы потерялись.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ОДИН

На нашем переднем дворе приземлилась летающая тарелка, и из нее вышел невысокий зеленый человек.

Именно летающая тарелка привлекла мое внимание. Зеленые люди не так уж редки там, откуда я родом. Все военные колониальных сил обороны были зелеными; это часть генной инженерии, которую внедряют, чтобы помочь им лучше сражаться. Хлорофилл в коже дает им дополнительную энергию, необходимую для того, чтобы по-настоящему первоклассно сражаться с инопланетянами.

На Гекльберри, колонии, где я жила, было не так уж много солдат колониальных сил обороны; это была устоявшаяся колония, и мы не подвергались серьезным нападениям уже пару десятилетий. Но Союз колоний изо всех сил старается, чтобы каждый колонист знал все о силах обороны, и я знала о них больше, чем большинство.

Но летающая тарелка иная. Это что-то новенькое. Нью-Гоа — это фермерское сообщество. Тракторы, комбайны, гужевые повозки и колесные автобусы, если живешь на окраине и посещаешь столицу провинции. Настоящий летающий транспорт действительно был редкостью. То, что один из них, достаточно маленький, с одним пассажиром, приземлился на нашей лужайке, точно было необычным событием.

— Ты бы хотела, чтобы мы с Дикори вышли и встретили его? — спросил Гикори. Мы наблюдали из дома, как зеленый человек выбирался из транспорта.

Я посмотрела на Гикори. — Как считаешь, он представляет реальную угрозу? Думаю, если бы он хотел напасть на нас, то мог бы просто сбросить камень на дом, когда пролетал над ним.

— Я всегда за благоразумие, — сказал Гикори. Недосказанной частью этого предложения было "если ты вовлечена". Гикори очень мил и параноидален.

— Давай лучше попробуем первую линию обороны, — сказала я и подошла к двери с сеткой. Там стоял дворняжка Бабар, положив передние лапы на дверь и проклиная генетическую судьбу, которая лишила его больших пальцев и мозгов, чтобы потянуть дверь на себя, вместо того чтобы толкнуть ее. Я открыла ему дверь; он вылетел, как пушистая слюнявая ракета с тепловым наведением. К чести зеленого человека, он преклонил колено и поприветствовал Бабара как старого друга, за что был щедро вымазан собачьей слюной.

— Хорошо, что он нерастворим, — сказала я Гикори.

— Бабар — не очень хороший сторожевой пес, — заметил Гикори, наблюдая, как зеленый человек играет с моей собакой.

— Да, он действительно не сторож, — согласилась я. — Но если когда-нибудь понадобится что-нибудь по-настоящему обслюнявить, он пригодится.

— Я запомню это на будущее, — сказал Гикори тем уклончивым тоном, который был предназначен для того, чтобы противостоять моему сарказму.

— Запомни, — указала я и снова открыла дверь. — И, пожалуйста, оставайся пока здесь.

— Как скажешь, Зоя, — согласился Гикори.

— Спасибо, — сказала я и вышла на крыльцо.

К этому времени зеленый человек уже поднимался по ступенькам крыльца, Бабар скакал за ним. — Мне нравится твоя собака, — сказал он мне.

— Я это понимаю, — сказала я. — Собака так себе.

— Откуда ты можешь знать? — спросил он.

— Вы не совсем залиты слюной, — ответила я.

Он рассмеялся. — В следующий раз буду стараться усерднее, — сказал он.

— Не забудьте захватить полотенце, — посоветовала я.

Зеленый человек указал на дом. — Это дом майора Перри?

— Надеюсь, что так, — ответила я. — Все его вещи здесь.

Это принесло мне двухсекундную паузу.

Да, так уж получилось, что я маленькая саркастичная штучка. Спасибо, что спросили. Это из-за того, что все эти годы я прожила с отцом. Он считает себя весьма остроумным; не знаю, как лично я к этому отношусь, но скажу, что это придает мне смелости, когда дело доходит до реплик и острот. Слегка подтолкните меня, я с удовольствием добавлю остроту. Думаю, как и папа, что это мило и обаятельно. Возможно, мы с ним в меньшинстве с таким мнением. По крайней мере, интересно посмотреть, как на это реагируют другие люди. Некоторые люди считают это милым. Другие — нет.

Думаю, мой зеленый друг попал в лагерь "не очень", потому что в ответ он сменил тему. — Извини, — сказал он. — Не думаю, что знаю, кто ты.

— Я Зоя, — представилась я. — Дочь майора Перри. И лейтенанта Саган.

— А, точно, — сказал он. — Мне жаль. Я представлял тебя моложе.

— Такой я была раньше, — заметила я.

— Я должен был догадаться, что ты его дочь, — сказал он. — Ты очень похожа на него.

Побори это желание, сказала вежливая часть моего мозга. Побори его. Просто забудь об этом.

— Спасибо, — ответила я. — Меня удочерили.

Мой зеленый друг постоял тут с минуту, делая то, чем занимаются люди, когда они только что попали впросак: замирают и натягивают улыбку на лицо, пока их мозг лихорадочно соображает, как выкрутиться из этой оплошности. Если бы я наклонилась, то, наверное, услышала бы, как щелкают его лобные доли, пытаясь перезагрузиться.

Видишь, это было просто подло, сказала вежливая часть моего мозга.

Ну и ладно. Если парень называл папу "майор Перри", то, вероятно, знал, когда папу уволили со службы, а это было восемь лет назад. Солдаты колониальных сил обороны не могут заводить детей; это часть их эффективной боевой генной инженерии, понимаете? Случайных детей у них не бывает. Так что следующая возможность завести ребенка появилась, когда его поместили в новое, обычное тело в конце срока его службы. А еще есть вся эта канитель с девятимесячной беременностью. Возможно, в пятнадцать лет я была немного мелковата для своего возраста, но, уверяю вас, никак не выглядела на семь.

Честно говоря, думаю, что есть предел тому, насколько плохо я должна себя чувствовать в подобной ситуации. Взрослые мужчины должны уметь разбираться в элементарных подсчетах.

И все же, не так уж долго можно держать кого-то на крючке. — Вы назвали папу "майор Перри", — сказала я. — Вы были знакомы с ним по службе?

— Да, — ответил он и, казалось, обрадовался, что разговор снова зашел в нужное русло. — Хотя прошло много времени. Интересно, узнаю ли я его.

— Думаю, он выглядит так же, — сказала я. — Может быть, оттенок кожи другой.

Он усмехнулся на это. — Наверное, это правда, — сказал он. — Из-за того, что я зеленый, мне было бы немного сложнее слиться с толпой.

— Не думаю, что папа когда-нибудь полностью вписался бы в здешнюю обстановку, — сказала я и тут же осознала, что это утверждение может быть неверно истолковано.

И, конечно, мой посетитель, не теряя времени, сделал именно это. — Разве он не вписывается? — спросил он, а затем наклонился, чтобы погладить Бабара.

— Я не это имела в виду, — сказала я. — Большинство людей здесь, в Гекльберри, родом из Индии, с Земли, или родились здесь от людей, которые приехали из Индии. Это культура, отличная от той, в которой он вырос, вот и все.

— Понимаю, — сказал зеленый человек. — И я уверен, что он очень хорошо ладит со здешними людьми. Майор Перри именно такой. Наверняка именно поэтому он здесь работает. — Мой отец работал омбудсменом, кем-то, кто помогает людям преодолевать правительственную бюрократию. — Наверное, мне просто интересно, нравится ли ему здесь.

— Что вы имеете в виду? — спросила я.

— Мне просто было интересно, как он наслаждается своим уходом из вселенной, вот и все, — ответил он и снова посмотрел на меня.

В глубине моего сознания что-то щелкнуло. Я вдруг осознала, что наш приятный и непринужденный разговор каким-то образом стал менее непринужденным. Наш зеленый гость пришел сюда не просто пообщаться.

— Думаю, ему здесь очень нравится, — сказала я и удержалась от того, чтобы сказать что-нибудь еще. — А что?

— Просто любопытно, — сказал он, снова гладя Бабара. Я поборола желание позвать свою собаку. — Не все совершают идеальный переход от военной жизни к гражданской. — Он огляделся. — Похоже, здесь довольно размеренная жизнь. Это довольно серьезная перемена.

— Думаю, ему это очень нравится, — повторила я, сделав на словах такое ударение, что, если бы мой зеленый гость не был абсолютной жабой, он бы понял, что нужно двигаться дальше.

— Хорошо, — сказал он. — А как насчет тебя? Тебе здесь нравится?

Я открыла рот, чтобы ответить, и так же быстро закрыла его. Потому что, ну... Это был вопрос.

Идея жить в человеческой колонии более захватывающая, чем реальность. Некоторые люди, не знакомые с этой концепцией, думают, что в колониях постоянно переезжают с планеты на планету, возможно, живут на одной планете, работают на другой, а затем проводят отпуск на третьей: возможно, это планета развлечений Каникулярия. Реальность, к сожалению, гораздо скучнее. Большинство колонистов проводят всю свою жизнь на своей родной планете и никогда не покидают ее, чтобы увидеть остальную Вселенную.

Нет ничего невозможного в том, чтобы путешествовать с планеты на планету, но обычно для этого есть причина: вы являетесь членом экипажа торгового корабля, перевозящего фрукты и плетеные корзины между звездами, или устраиваетесь на работу в сам Союз колоний и начинаете блестящую карьеру межзвездного бюрократа. Если вы спортсмен, то каждые четыре года проводится Колониальная олимпиада. И время от времени известный музыкант или актер совершают грандиозное турне по колониям.

Но в основном, вы рождаетесь на планете, живете на ней, умираете на ней, и ваш призрак бродит вокруг и раздражает ваших потомков на той же планете. Не думаю, что в этом действительно есть что-то плохое — имею в виду, что на самом деле большинство людей в повседневной жизни удаляются от своих домов не более чем на пару десятков километров, верно? И люди едва ли увидят большую часть своей планеты, когда решат куда-нибудь отправиться. Если вы никогда не видели достопримечательностей на своей родной планете, я не знаю, как сильно можно жаловаться на то, что не видели целую другую планету.

Но это помогает находиться на интересной планете.

На случай, если мы когда-нибудь вернемся к Гекльберри: я люблю Гекльберри, правда люблю. И люблю Нью-Гоа, маленький городок, где мы живем. Когда ты ребенок в сельской местности, в поселении, основанном на сельском хозяйстве, то расти очень весело. Это жизнь на ферме, с козами и курами, полями пшеницы и сорго, праздниками сбора урожая и зимними фестивалями. Нет такого восьми— или девятилетнего ребенка, который не находил бы все это невыразимо забавным. Но потом вы становитесь подростком и начинаете задумываться обо всем, чем бы вы, возможно, хотели заняться в своей жизни, и смотрите на доступные вам варианты. И тогда все фермы, козы и куры — и все те же люди, которых вы знали всю свою жизнь и будете знать всю свою жизнь — начинают казаться вам немного менее оптимальными для получения полного жизненного опыта. Конечно, все остается по-прежнему. В этом-то и суть. Это ты изменилась.

Знаю, что этот приступ подростковой тоски ничем не отличил бы меня от любого другого подростка из маленького городка, который когда-либо жил на протяжении всей истории известной вселенной. Но когда даже "большой город" колонии — окружная столица Миссури-Сити — хранит в себе всю таинственность и романтику наблюдения за компостом, вполне разумно надеяться на что-то еще.

Я не говорю, что с Миссури-Сити что-то не так (с компостом тоже все в порядке; он действительно нужен). Может, правильнее было бы сказать, что это то место, куда возвращаешься после того, как погуляешь по большому городу или по большой плохой вселенной. Что я знаю о маме, так это то, что она обожала Гекльберри. Но до того, как попасть сюда, она была солдатом спецназа. Она не слишком много рассказывает о том, что видела и делала, но я кое-что знаю об этом из личного опыта. Не могу представить себе всю жизнь, посвященную этому. Думаю, она бы сказала, что достаточно повидала вселенную.

Я тоже кое-что повидала во вселенной до того, как мы приехали в Гекльберри. Но в отличие от Джейн — от мамы — я не думаю, что готова сказать, что Гекльберри — это все, чего я хочу от жизни.

Но я не была уверена, что хочу говорить что-либо подобное этому зеленому парню, к которому внезапно стала относиться с подозрением. Зеленые люди, падающие с неба и интересующиеся психологическим состоянием различных членов семьи, включая меня саму, — этого достаточно, чтобы превратить девушку в параноика по поводу происходящего. Особенно, когда я вдруг поняла, что на самом деле не знаю имени этого парня. Он так глубоко проник в мою семейную жизнь, даже не сказав, кто он такой.

Возможно, это было просто что-то, что он по простоте душевной умудрился упустить из виду — в конце концов, это было не официальное собеседование, — но в моей голове зазвенело достаточно звоночков, и я решила, что на сегодня с моего зеленого друга хватит бесплатной информации.

Зеленый человек пристально смотрел на меня, ожидая, что я отвечу. Я изобразила свое лучшее уклончивое пожатие плечами. Мне было пятнадцать лет. Это подходящий возраст для пожатия плечами.

Он немного отступил. — Не думаю, что твой папа дома, — сказал он.

— Пока нет, — ответила я. Проверила свой компад и показала ему. — Его рабочий день закончился несколько минут назад. Они с мамой, наверное, идут домой.

— Хорошо. А твоя мама работает здесь констеблем, верно?

— Верно, — сказала я. Джейн Саган, служащая пограничной полиции. За вычетом пограничной. Это ей шло. — А маму вы тоже знали? — спросила я. Силы специального назначения совершенно отличались от обычной пехоты.

— Только по репутации, — сказал он, и снова это была заученная небрежность.

Друзья, небольшой совет: нет ничего более прозрачного, чем то, что вы стараетесь выглядеть непринужденно и упускаете это из виду. Мой зеленый друг был на волосок от этого, и я устала чувствовать, что из меня пытаются выудить информацию.

— Пожалуй, пойду прогуляюсь, — сказала я. — Мама с папой, наверное, где-то неподалеку. Я дам им знать, что вы здесь.

— Я пойду с тобой, — предложил зеленый человек.

— Все в порядке, — сказала я и жестом пригласила его на крыльцо, к нашим качелям. — Вы много путешествовали. Присаживайтесь и расслабьтесь.

— Хорошо, — согласился он. — Если тебе удобно, что я буду здесь, пока тебя не будет. — Наверное, это было шуткой.

Я улыбнулась ему и сказала: — Надеюсь, все будет в порядке. У вас будет компания.

— Ты оставляешь мне собаку, — сказал он и сел.

— Еще лучше, — возразила я. — Я оставляю вам двоих своих друзей. — Вот тогда-то я и зашла в дом за Гикори и Дикори, а потом отошла от двери и стала наблюдать за своим посетителем, чтобы не упустить выражение его лица, когда они выйдут вдвоем.

Он даже не обмочил штаны.

Что, учитывая все обстоятельства, было большим достижением. Обиняне — а именно так называются Гикори и Дикори — не совсем похожи на помесь паука и жирафа, но достаточно похожи, чтобы заставить какую-то часть человеческого мозга активировать сигнал о сбросе балласта. Со временем к ним привыкаешь. Но дело в том, что это занимает некоторое время.

— Это Гикори, — представила я, указывая на того, что слева от меня, а затем на того, что справа от меня. — А это Дикори. Они обиняне.

— Да, я знаю, — сказал мой посетитель тоном, который можно было бы ожидать от очень маленького животного, пытающегося притвориться, что быть загнанным в угол парой очень крупных хищников не так уж и страшно. — Э-э-э. Итак, это твои друзья.

— Лучшие друзья, — сказала я, как мне показалось, с достаточной долей безмозглости. — И они любят развлекать гостей. Будут рады составить вам компанию, пока я буду искать своих родителей. Не так ли? — я обратилась к Гикори и Дикори.

— Да, — ответили они в один голос. Начнем с того, что Гикори и Дикори говорят довольно монотонно; их монотонность в стереозвучании создает дополнительный — и восхитительный! — жутковатый эффект.

— Пожалуйста, поздоровайтесь с нашим гостем, — попросила я.

— Привет, — снова сказали они в стерео.

— Э-э-э, — промычал зеленый человек. — Привет.

— Отлично, мы все друзья, — сказала я и сошла с крыльца. Бабар оставил нашего зеленого друга, чтобы последовать за мной. — Тогда я пошла.

— Ты уверена, что не хочешь, чтобы я пошел с тобой? — спросил зеленый человек. — Мне нетрудно.

— Нет, пожалуйста, — сказала я. — Я не хочу, чтобы вы чувствовали, что вам нужно вставать из-за кого-то. — Мой взгляд как бы невзначай скользнул по Гикори и Дикори, как бы намекая, что было бы обидно, если бы им пришлось готовить из него стейки.

— Отлично, — сказал он и уселся на качели. Думаю, понял намек. Видите, вот как нужно вести себя непринужденно.

— Отлично, — сказала я. Мы с Бабаром направились вниз по дороге, чтобы найти моих родителей.

ДВА

Я выбралась на крышу через окно своей спальни и оглянулась на Гикори. — Передай мне бинокль, — сказала я и он передал...

(Вообще говоря, обинянин — это "оно", а не "он" или "она". Потому что они гермафродиты. Это означает мужские и женские половые органы. Продолжайте хихикать. Я подожду. Ну, закончили? Хорошо.)

... а потом вылез со мной в окно. Поскольку вы, вероятно, никогда этого не видели, я хочу, чтобы вы знали, что это довольно впечатляющее зрелище — наблюдать, как обинянин разворачивается, чтобы пролезть в окно. Очень грациозное, не имеющее аналогов ни одному человеческому движению, которое вы, возможно, захотите описать. Вселенная населена инопланетянами. И они существуют.

Гикори был со мной на крыше; Дикори был снаружи дома, более или менее следя за мной на случай, если я споткнусь или внезапно впаду в уныние, а затем упаду или спрыгну с крыши. Это их стандартная практика, когда я вылезаю из окна: один со мной, другой на земле. И это заметно: когда я была маленькой, мама или папа видели, как Дикори вылетает за дверь и болтается где-то под крышей, а потом кричали мне наверх, чтобы я возвращалась в свою комнату. У параноидальных инопланетных приятелей есть и обратная сторона.

Для справки: я никогда не падала с крыши.

Ну, один раз. Когда мне было десять. Но там были смягчающие обстоятельства. Это не в счет.

В любом случае, на этот раз мне не пришлось беспокоиться о том, что Джон или Джейн попросят меня вернуться в дом. Они перестали это делать, когда я стала подростком. Кроме того, именно из-за них я вообще оказалась на крыше.

— Вот они, — сказала я и показала Гикори. Мама, папа и мой зеленый друг стояли посреди нашего поля сорго, в нескольких сотнях метров от нас. Я подняла бинокль, и они превратились из мелких пятен в настоящих людей. Зеленый человек стоял ко мне спиной, но что-то говорил, потому что Джейн и Джон пристально смотрели на него. У ног Джейн зашевелились стебли сорго, и Бабар высунул голову. Мама наклонилась, чтобы почесать его.

— Интересно, о чем он с ними разговаривает, — сказала я.

— Они слишком далеко, — ответил Гикори. Я обратилась к нему, чтобы высказать замечание в духе "Без шуток, гений". Затем увидела ошейник сознания на его шее и вспомнила, что в дополнение к тому, что Гикори и Дикори обладали сознанием — их представлением о том, кто они такие, — эти ошейники также давали им расширенные возможности восприятия, которые в основном были направлены на то, чтобы уберечь меня от неприятностей.

Мне также вспомнилось, что их ошейники сознания были причиной того, что они вообще были здесь. Мой отец — мой биологический отец — создал их для обинян. И вспомнилось, что я тоже была здесь благодаря им. Я имею в виду, все еще здесь. Живая.

Но я не пошла по этому пути размышлений.

— Я думала, что эти вещи полезны, — заметила я, указывая на ошейник.

Гикори легонько коснулся ошейника. — Ошейники могут многое, — проговорил он. — Но не слышать разговор на расстоянии сотен метров, да еще посреди хлебного поля.

— Значит, ты бесполезен, — сказала я.

Гикори кивнул головой. — Как скажешь, — согласился он в своей обычной уклончивой манере.

— Не очень-то весело над тобой издеваться, — сказала я.

— Извини, — ответил Гикори.

И дело в том, что Гикори действительно сожалел об этом. Нелегко быть веселым, саркастичным человеком, когда большая часть того, кем ты был, зависела от устройства, которое ты носил на шее. Создание собственного протеза требует большей концентрации, чем ты мог бы ожидать. Управлять хорошо сбалансированным чувством сарказма, помимо всего прочего, — это уже чересчур.

Я протянула руку и обняла Гикори. Это было забавно. Гикори и Дикори были здесь ради меня, чтобы знать меня, учиться у меня, защищать меня и, если понадобится, умереть за меня. И вот я здесь, чувствую, что защищаю их, и мне немного грустно за них. Мой отец — мой биологический отец — дал им сознание, то, чего обинянам не хватало, и что они искали на протяжении всей истории своего вида.

Но он не облегчил им задачу осознания.

Гикори принял мои объятия и осторожно коснулся моей головы; он может застесняться, когда я вдруг демонстративно проявляю свои эмоции. Я постаралась не слишком сильно давить на обинянина. Если я буду слишком эмоциональна, это может повлиять на их сознание. Они чувствительны к тому, что я нервничаю. Поэтому я отступила назад и снова посмотрела в бинокль на своих родителей. Теперь Джон что-то говорил с одной из своих фирменных полуулыбок. Его улыбка исчезла, когда наш гость заговорил снова.

— Интересно, кто он такой, — поинтересовалась я.

— Это генерал Сэмюэл Рыбицки, — ответил Гикори.

Это вызвало у меня еще один ответный взгляд. — Откуда ты это знаешь? — удивилась я.

— Наша обязанность — знать о том, кто навещает тебя и твою семью, — сказал Гикори и снова коснулся своего ошейника. — Мы расспросили о нем, как только он приземлился. Эта информация есть в нашей базе данных. Он является связующим звеном между вашими силами обороны колоний и вашим департаментом колонизации. Координирует защиту ваших новых колоний.

— Гекльберри — не новая колония, — сказала я. Это было так; к тому времени, как мы прибыли, она была заселена уже пятьдесят или шестьдесят лет назад. Времени более чем достаточно, чтобы сгладить все страшные трудности, с которыми сталкиваются новые колонии, и чтобы ее население стало слишком большим для того, чтобы захватчики могли стереть его с лица земли. Надеюсь. — Как ты думаешь, чего он хочет от моих родителей? — спросила я.

— Мы не знаем, — сказал Гикори.

— Он ничего не говорил вам, пока ждал появления Джона и Джейн? — спросила я.

— Нет, — ответил Гикори. — Он держался отчужденно.

— Ну, конечно, — сказала я. — Наверное, потому, что вы его до смерти напугали.

— Он не оставил после себя фекалий, — защищался Гикори.

Я фыркнула. — Иногда я сомневаюсь в вашем предполагаемом отсутствии чувства юмора. Я имела в виду, что вы его слишком напугали, чтобы он что-то сказал.

— Мы предположили, что именно поэтому ты заставила нас остаться с ним, — сказал Гикори.

— Ну, да, — согласилась я. — Но если бы я знала, что он генерал, возможно, не доставала бы его так сильно. — Я указала на своих родителей. — Не хочу, чтобы они расстраивались из-за того, что мне показалось забавным заморочить голову этому парню.

— Думаю, что человек его ранга проделал весь этот путь не для того, чтобы ты его остановила, — сказал Гикори.

В моей голове возник список резких замечаний, которые так и просились в дело. Я проигнорировала их все. — Думаешь, он здесь с какой-то серьезной миссией? — спросила я.

— Он генерал, — ответил Гикори. — И он здесь.

Я снова посмотрела в бинокль. Генерал Рыбицки, как я теперь знала, чуть повернулся, и стало можно чуть отчетливее разглядеть его лицо. Он разговаривал с Джейн, но затем повернулся, чтобы что-то сказать папе. Я задержалась на маме на минуту. Ее лицо было непроницаемо; что бы ни происходило, она была не в восторге от этого.

Мама слегка повернула голову и вдруг посмотрела прямо на меня, как будто знала, что я наблюдаю за ней.

— Как она это делает? — удивилась я. Когда Джейн служила в спецназе, ее тело было еще более генетически модифицированным, чем у обычных солдат. Но, когда она ушла со службы, ее, как и папу, поместили в обычное человеческое тело. Она больше не сверхчеловек. Она просто пугающе наблюдательна. Что почти одно и то же. В детстве мне многое не сходило с рук.

Ее внимание вернулось к генералу Рыбицки, который снова обращался к ней. Я посмотрела на Гикори. — Хочется знать, почему они разговаривают на сорговом поле, — сказала я.

— Генерал Рыбицки спросил ваших родителей, есть ли где-нибудь место, где они могли бы поговорить наедине, — пояснил Гикори. — Он, в частности, указал, что хотел бы поговорить подальше от нас с Дикори.

— Вы записывали, когда были с ним? — спросила я. У Гикори и Дикори в ошейниках были регистрирующие устройства, которые записывали звуки, изображения и эмоциональную информацию. Эти записи отправлялись другим жителям миров Обина, чтобы они могли почувствовать, каково это — приятно провести время со мной. Странно? Да. Навязчиво? Иногда, но не всегда. Если только я не начну думать об этом, а потом не сосредоточусь на том факте, что, да, целая инопланетная раса увидела мое половое созревание глазами Гикори и Дикори. Нет ничего лучше, чем разделить первую менструацию с миллиардом гермафродитов. Думаю, что для каждого из них это было в первый раз.

— Мы не записывали его, — ответил Гикори.

— Что ж, хорошо, — согласилась я.

— Я записываю сейчас, — сказал Гикори.

— Ой. Ну, я не уверена, что вам стоит волноваться, — сказала я, махнув в сторону родителей. — Не хочу, чтобы у них были неприятности.

— Это разрешено нашим соглашением с вашим правительством, — напомнил Гикори. — Нам разрешено записывать все, что ты разрешаешь нам записывать, и сообщать обо всем, что мы наблюдаем. Мое правительство узнало о визите генерала Рыбицки в тот момент, когда мы с Дикори отправили пакет с нашими данными. Если генерал Рыбицки хотел, чтобы его визит остался в тайне, ему следовало встретиться с твоими родителями в другом месте.

Я решила не зацикливаться на том факте, что значительная часть моей жизни была связана с переговорами по договору. — Не думаю, что он знал, что вы были здесь. Он, кажется, удивился, когда я напустила вас на него.

— Если он не знает о договоре Обина с Союзом колоний, это не наша проблема, — сказал Гикори.

— Наверное, да, — согласилась я, немного расстроенная.

— Ты хочешь, чтобы я остановил запись? — спросил Гикори. Я слышала, как дрожит его голос. Если бы я не была осторожна с тем, как выражаю свое раздражение, то могла бы вызвать у Гикори эмоциональный всплеск. Тогда это было бы равносильно временному нервному срыву прямо там, на крыше. Это было бы бесполезно. Он мог упасть и сломать свою маленькую змеиную шейку.

— Все в порядке, — сказала я, стараясь, чтобы это прозвучало более примирительно, чем чувствовала на самом деле. — Все равно уже слишком поздно. — Гикори заметно расслабился; я вздохнула и уставилась на свою обувь.

— Они возвращаются в дом, — сказал Гикори и указал на моих родителей. Я проследила за его рукой; мои родители и генерал Рыбицки действительно направлялись в нашу сторону. Я подумала о том, чтобы вернуться в дом, но потом увидела, что мама снова смотрит прямо на меня. Да, она видела меня раньше. Скорее всего, знала, что мы были тут все это время.

Папа не поднимал глаз всю обратную дорогу. Он был погружен в свои мысли. Когда это происходило, мир словно рушился вокруг него; он не замечал ничего вокруг, пока не закончит разбираться с тем, с чем столкнулся. Я подозревала, что сегодня вечером не увижу его веселым.

Когда они пересекли поле сорго, генерал Рыбицки остановился и пожал папе руку; мама держалась дальше дистанции рукопожатия. Затем он направился обратно к своему летательному аппарату. Бабар, который последовал за ними троими на поле, подошел к генералу, чтобы его погладили в последний раз. Он закончил с этим, когда генерал добрался до летательного аппарата, а затем повернул к дому. В летательном аппарате открылась дверь, чтобы впустить генерала.

Генерал остановился, посмотрел прямо на меня и помахал рукой. Я помахала в ответ, прежде чем успела сообразить, что делаю.

Это было умно, сказала я себе. Летательный аппарат, с генералом Рыбицки внутри, взлетел, унося его туда, откуда он прибыл.

Чего вы хотите от нас, генерал? подумала я и сама удивилась, подумав "нас". Но это имело смысл. Чего бы он ни хотел от моих родителей, я тоже была частью этого.

ТРИ

— Как тебе здесь нравится? — спросила меня Джейн, когда мы мыли посуду после ужина. — Я имею в виду, на Гекльберри.

— Сегодня меня уже не в первый раз об этом спрашивают, — ответила я, беря тарелку, которую она мне протянула, и вытирая ее.

Мама слегка приподняла бровь. — Генерал Рыбицки задал тебе этот вопрос, — сказала она.

— Да, — призналась я.

— И что ты ему ответила? — спросила Джейн.

— Что мне все очень понравилось, — сказала я, поставила вытертую тарелку в шкаф и стала ждать следующую.

Джейн не выпускала ее из рук. — Точно понравилось? — настаивала она.

Я вздохнула, правда, немного драматично. — Ладно, сдаюсь, — сказала я. — Что происходит? Вы с папой сегодня за ужином были как зомби. Я знаю, вы не заметили это, потому что были погружены в свои мысли, но я потратила большую часть ужина, пытаясь разговорить кого-нибудь из вас. Бабар был лучшим собеседником, чем вы оба.

— Прости, Зоя, — сказала Джейн.

— Прощаю тебя. Но все равно хочу знать, что происходит. — Я указала на руку Джейн, чтобы напомнить ей, что все еще жду тарелку.

Она протянула ее мне. — Генерал Рыбицки попросил твоего отца и меня стать руководителями новой колонии.

Настала моя очередь стоять с тарелкой. — Новой колонии.

— Да, — подтвердила Джейн.

— Например, новой колонии на другой планете, — уточнила я.

— Да, — повторила Джейн.

— Ух ты, — восхитилась я.

— Да, — в третий раз сказала Джейн. Она знала, как придать значение одному слову.

— Почему он пригласил вас? — спросила я и продолжила вытирать. — Не обижайся, мам. Но ты констебль в маленькой деревушке. А папа — местный омбудсмен. Это своего рода прорыв.

— Не обижаюсь, — сказала Джейн. — У нас был тот же вопрос. Генерал Рыбицки сказал, что наш военный опыт может пригодиться. Джон был майором, а я лейтенантом. И какой бы другой опыт нам ни понадобился, Рыбицки считает, что мы сможем приобрести его довольно быстро, прежде чем ступим на землю новой колонии. Что касается того, почему мы, то это потому, что это необычная колония. Колонисты не с Земли, они с десяти старейших планет Союза колоний. Колония колоний. Первая в своем роде.

— И ни одна из планет, предоставляющих колонистов, не хочет, чтобы другая планета играла ведущую роль, — предположила я.

Джейн улыбнулась. — Правильно, — подтвердила она. — Мы — компромиссные кандидаты. Это наиболее компромиссное решение.

— Понятно, — сказала я. — Приятно, когда тебя в некотором роде хотят. — Несколько минут мы продолжали молча мыть посуду.

— Ты не ответила на мой вопрос, — наконец произнесла Джейн. — Тебе здесь нравится? Ты хочешь остаться в Гекльберри?

— У меня есть право голоса? — спросила я.

— Конечно, есть, — ответила Джейн. — Если мы согласимся на это, это будет означать, что нам придется покинуть Гекльберри по крайней мере на несколько стандартных лет, пока будем обустраивать колонию. Но на самом деле это будет означать, что мы уедем отсюда навсегда. Это означало бы, что мы все уедем отсюда навсегда.

— Если, — сказала я, немного удивленная. — Ты не сказала "да".

— Это не то решение, которое принято принимать посреди поля сорго, — посерьезнела Джейн и посмотрела мне прямо в глаза. — Это не то, на что мы можем просто сказать "да". Это сложное решение. Мы весь день просматривали информацию, выясняя, какие планы у Союза колоний в отношении нашей колонии. А потом нам нужно подумать о нашей жизни здесь. Моей, Джона и твоей.

Я ухмыльнулась и спросила: — У меня есть жизнь здесь? — Это было задумано как шутка.

Джейн не приняла задумку. — Будь серьезна, Зоя, — сказала она. Улыбка исчезла с моего лица. — Мы прожили здесь половину твоей жизни. У тебя есть друзья. Ты знаешь это место. У тебя здесь есть будущее, если ты этого захочешь. У тебя здесь может быть своя жизнь. Это не то, от чего можно так легко отказаться. — Она погрузила руки в раковину, отыскивая под мыльной пеной другую посуду.

Я посмотрела на Джейн; что-то было в ее голосе. Это касалось не только меня. — У тебя здесь своя жизнь, — сказала я.

— Да, — согласилась Джейн. — Мне здесь нравится. Нравятся наши соседи и друзья. Нравится быть констеблем. Нравится наша жизнь здесь. — Она протянула мне блюдо для запекания, которое только что вымыла. — До того, как мы приехали сюда, я всю свою жизнь прослужила в спецназе. На кораблях. Это первый мир, в котором я действительно живу. Это важно для меня.

— Тогда почему это вопрос? — удивилась я. — Если ты не хочешь идти, то нам не стоит этого делать.

— Я не говорила, что не пойду, — ответила Джейн. — Я сказала, что у меня здесь своя жизнь. Это не одно и то же. Для этого есть веские причины. И это не только мое решение.

Я вытерла и убрала блюдо для запекания. — Чего хочет папа?

— Он мне еще не сказал, — сказала мама.

— Ты знаешь, что это значит, — сказала я. — Папа не столь деликатен, когда ему чего-то не хочется делать. Если он не торопится с решением, то, вероятно, хочет это сделать.

— Я знаю, — сказала мама. Она мыла столовые приборы. — Он пытается найти способ сказать мне, чего он хочет. Ему было бы легче, если бы он сначала узнал, чего мы хотим.

— Хорошо, — сказала я.

— Вот почему я спросила, нравится ли тебе здесь, — снова заговорила Джейн.

Я думала об этом, вытирая кухонную стойку. — Мне здесь нравится, — сказала я наконец. — Но я не уверена, хочу ли я здесь жить.

— Почему нет? — спросила Джейн.

— Здесь не так уж много интересного, не так ли? — сказала я, махнув рукой в сторону Нью-Гоа. — Выбор вариантов жизни здесь ограничен. Есть фермеры, огородники, владельцы магазинов и просто домохозяйки-фермерши. Может быть, какие-то государственные должности, как у тебя с папой.

— Если мы отправимся в эту новую колонию, твой выбор будет таким же, — сказала Джейн. — Жизнь колонистов первой волны не слишком романтична, Зоя. Основное внимание уделяется выживанию и подготовке новой колонии ко второй волне колонистов. Это означает фермеров и чернорабочих. За исключением нескольких специализированных должностей, которые уже будут заполнены, выбор чего-то еще невелик.

— Да, но, по крайней мере, это было бы что-то новое, — сказала я. — Там мы строили бы новый мир. Здесь мы просто поддерживаем старый. Будь честна, мама. В этих краях все довольно медленно. Важный день для тебя — это когда кто-то ввязывается в драку на кулаках. Главное событие дня отца — разрешение спора из-за козы.

— Бывают вещи и похуже, — сказала Джейн.

— Я не призываю к открытой войне, — сказала я. Еще одна шутка.

И снова мама в очередной раз топнула ногой. — Это будет совершенно новый колониальный мир, — сказала она. — Он больше подвержен риску нападения, потому что у него меньше всего людей и у сил обороны колоний меньше всего возможностей защитить его. Ты знаешь это не хуже других.

Я удивленно моргнула. Да, знаю не хуже других. Когда я была совсем маленькой — до того, как меня удочерили Джейн и Джон — планета Омаха, на которой я жила (или над которой, поскольку находилась на космической станции), подверглась нападению. Джейн почти никогда не поднимала эту тему, потому что знала, как тяжело мне об этом вспоминать. — Думаешь, именно это сейчас и произойдет? — спросила я.

Джейн, должно быть, почувствовала, что происходит у меня в голове. — Нет, не думаю, — сказала она. — Это необычная колония. В некотором смысле, она экспериментальная. На эту колонию будет оказано политическое давление, чтобы добиться успеха. Это означает, среди прочего, большую и лучшую защиту. Я думаю, что мы будем защищены лучше, чем большинство колоний, которые только начинают свое существование.

— Приятно это слышать, — сказала я.

— Но нападение все равно может произойти, — сказала Джейн. — Мы с Джоном вместе сражались на Коралле. Это была одна из первых планет, заселенных людьми, и она все равно подвергалась нападениям. Ни одна колония не находится в полной безопасности. Есть и другие опасности. Колонии могут быть уничтожены местными вирусами или хищниками. Плохая погода может погубить урожай. Сами колонисты могут оказаться неподготовленными. Колонизация — настоящая колонизация, а не то, что мы делаем здесь, на Гекльберри, — это тяжелая, постоянная работа. Кто-то из колонистов может потерпеть неудачу и увлечь за собой остальную колонию. Могут быть плохие лидеры, принимающие плохие решения.

— Не думаю, что нам стоит беспокоиться о последнем, — сказала я, пытаясь разрядить обстановку.

Джейн не клюнула на наживку. — Говорю тебе, это рискованно, — продолжила она. — Это так. Многое из этого. И если мы на это решимся, то должны быть готовы к такому риску.

В этом была вся мама. Ее чувство юмора не было таким обделенным, как у Гикори и Дикори — я на самом деле могу ее рассмешить. Но это не мешает ей быть одной из самых серьезных людей, которых я когда-либо встречала в своей жизни. Когда она хочет привлечь ваше внимание к чему-то, что, по ее мнению, важно, то добивается этого.

Это хорошее качество, но в тот момент мне было из-за него очень некомфортно. Без сомнения, таков был ее план.

— Мама, я знаю, — заверила я. — Знаю, что это рискованно. Что это будет нелегко. — Я подождала.

— Но, — вставила Джейн, давая мне подсказку, которую, как она знала, я ждала.

— Но если бы вы с папой руководили этим, думаю, это стоило бы риска, — сказала я. — Потому что я доверяю вам. Вы не взялись бы за эту работу, если бы не были уверены, что справитесь с ней. И я знаю, что вы не стали бы подвергать меня ненужному риску. Если вы двое решите это сделать, я бы хотела пойти. Я бы определенно хотела пойти.

Я вдруг осознала, что, пока говорила, моя рука скользнула к груди и слегка коснулась маленького кулона: нефритового слоника, подаренного мне Джейн. Я убрала от него руку, немного смутившись.

— И, несмотря ни на что, основать новую колонию было бы не так уж скучно, — немного неубедительно закончила я.

Мама улыбнулась, отключила раковину от сети и вытерла руки. Затем она шагнула ко мне и поцеловала в макушку; я была достаточно маленького роста, а она была достаточно высокой, так что для нее это было естественно. — Дам твоему отцу повременить с этим еще несколько часов, — сказала она. — А потом дам ему знать, что у нас на уме.

— Спасибо, мам.

— И прости за ужин, — добавила она. — Твой папа иногда погружен в себя, и я с удивлением замечаю это.

— Знаю, — сказала я. — Тебе следует просто шлепнуть его и сказать, чтобы он перестал.

— Занесу это в список на будущее, — сказала Джейн. Она еще раз быстро чмокнула меня и отошла. — А теперь иди делай свою домашнюю работу. Мы еще не покинули планету. — Она вышла из кухни.

ЧЕТЫРЕ

Позвольте мне рассказать вам об этом нефритовом слонике.

Мою мать — мою биологическую мать — звали Шерил Бутен. Она умерла, когда мне было пять лет; просто гуляла с подругой и упала. Мои воспоминания о ней такие, какими их и следовало ожидать: смутные фрагменты из памяти пятилетнего ребенка, подкрепленные несколькими ценными фотографиями и видео. Когда я была моложе, они были не намного лучше. Пять лет — неподходящий возраст для того, чтобы потерять мать и надеяться запомнить ее такой, какой она была.

Единственное, что осталось от нее, — это плюшевая игрушка, слон Бабар, которую мама подарила мне на мой четвертый день рождения. В тот день я заболела, и мне пришлось весь день пролежать в постели. Это было несчастьем для меня, и я всем дала это понять, потому что именно такой была в свои четыре года. Моя мама подарила мне куклу Бабара, а потом мы прижались друг к другу, и она читала мне сказки Бабара, пока я не заснула, лежа с ней. Это мое самое яркое воспоминание о ней, даже сейчас; не столько из-за того, как она выглядела, сколько из-за низкого и теплого звука ее голоса и мягкости ее живота, когда я лежала, прижавшись к ней, и засыпала, а она гладила меня по голове. Ощущение присутствия моей матери, ощущение любви и утешения, исходящих от нее.

Я скучаю по ней. Все еще скучаю. Даже сейчас. Даже прямо сейчас.

После смерти моей матери я никуда не могла пойти без Бабара. Он был моей связью с ней, моей связью с той любовью и утешением, которых у меня больше не было. Быть вдали от Бабара означало быть вдали от того, что у меня осталось от нее. Мне было пять лет. Это был мой способ справиться со своей потерей. Думаю, это помогло мне не погрузиться в себя. Пять лет — плохой возраст, чтобы потерять мать, как я уже говорила; думаю, что это может быть подходящим возрастом, чтобы потерять себя, если не будешь осторожна.

Вскоре после похорон моей матери мы с отцом покинули Феникс, где я родилась, и переехали на "Ковелл", космическую станцию, находящуюся на орбите над планетой под названием Омаха, где он проводил исследования. Иногда из-за работы он уезжал из "Ковелла" в командировки. Когда это случилось, я оставалась со своей подругой Кей Грин и ее родителями. Однажды мой отец уезжал в командировку; он опаздывал и забыл взять Бабара для меня. Когда я поняла это (что не заняло много времени), то начала плакать и паниковать. Чтобы успокоить меня, и еще потому, что действительно любил меня, он пообещал привезти мне куклу Селесту, когда вернется из поездки. А до тех пор он просил меня быть храброй. Я согласилась, и он поцеловал меня и велел пойти поиграть с Кей. Я так и сделала.

Пока его не было, на нас напали. Пройдет очень много времени, прежде чем я снова увижу своего отца. Он не забыл о своем обещании и принес мне Селесту. Это было первое, что он сделал, когда я его увидела.

Она до сих пор у меня. Но у меня нет Бабара.

Со временем я стала сиротой. Меня удочерили Джон и Джейн, которых я называю "папа" и "мама", но не "отец" и "мать", потому что так я называю Чарльза и Шерил Бутен, моих первых родителей. Джон и Джейн прекрасно это понимают. Они не возражают против того, что я делаю различие.

Перед тем, как мы переехали в Гекльберри, — как раз перед этим, — мы с Джейн зашли в торговый центр в Феникс-Сити, столице Феникса. Мы шли за мороженым; когда проходили мимо магазина игрушек, я забежала туда, чтобы поиграть с Джейн в прятки. Все шло замечательно, пока я не пошла по проходу с мягкими игрушками и не столкнулась лицом к лицу с Бабаром. Не с моим Бабаром, конечно. Но этот был настолько близок к нему, что все, что я могла сделать, это остановиться и уставиться на него.

Джейн подошла ко мне сзади и не видела выражение моего лица. — Смотри, — сказала она. — Это Бабар. Хочешь к своей кукле Селесте? — Она протянула руку и взяла его из корзины.

Я закричала, вырвала игрушку у нее из рук и выбежала из магазина. Джейн догнала меня и обняла, пока я рыдала, прижала к своему плечу и гладила по голове, как это делала моя мама, когда читала мне сказки о Бабаре на мой день рождения. Я выплакалась, а потом, когда закончила, рассказала ей о Бабаре, которого подарила мне мама.

Джейн понимала, почему я не хотела еще одну такую игрушку. Было бы неправильно заводить новую. Было бы неправильно что-то добавлять к воспоминаниям о ней. Притворяться, что другая игрушка может заменить ту, которую мне подарила мама. Дело было не в игрушке. В этой игрушке было все, что нужно, но она не была той самой.

Я попросила Джейн не рассказывать Джону о Бабаре и о том, что только что произошло. Я и так чувствовала себя не в своей тарелке из-за того, что только что расплакалась перед своей новой мамой. Не хотелось втягивать в это еще и своего нового папу. Она пообещала. А потом обняла меня, и мы пошли за мороженым, и меня чуть не стошнило, когда я съела целую порцию бананового мороженого. Что, на мой восьмилетний взгляд, было неплохо. Действительно, день был полон событий.

Неделю спустя мы с Джейн стояли на смотровой площадке корабля сил обороны колоний "Америго Веспуччи", глядя вниз на сине-зеленый мир под названием Гекльберри, где нам предстояло прожить всю оставшуюся жизнь, по крайней мере, мы так думали. Джон только что покинул нас, чтобы уладить кое-какие дела в последнюю минуту, прежде чем мы полетим на шаттле в Миссури-Сити, откуда отправимся в Нью-Гоа, к нашему новому дому. Мы с Джейн держались за руки и указывали друг другу на особенности поверхности, пытаясь понять, сможем ли увидеть Миссури-Сити с геостационарной орбиты. Мы не смогли. Но у нас были хорошие предположения.

— У меня есть кое-что для тебя, — сказала мне Джейн после того, как мы решили, где будет или, во всяком случае, должен быть Миссури-Сити. — Я хотела тебе кое-что подарить, прежде чем мы приземлимся в Гекльберри.

— Надеюсь, это будет щенок, — высказала я. Я намекала на это уже пару недель.

Джейн рассмеялась. — Никаких щенков! По крайней мере, пока мы не устроимся по-настоящему. Хорошо?

— О, ладно, — разочаровалась я.

— Нет, вот это, — сказала Джейн. Она полезла в карман и вытащила серебряную цепочку с чем-то бледно-зеленым на конце.

Я взяла цепочку и посмотрела на кулон. — Это слон, — сказала я.

— Так и есть, — подтвердила Джейн. Она опустилась на колени, чтобы мы оказались лицом к лицу. — Я купила его в Фениксе перед самым отъездом. Увидела его в магазине, и он напомнил мне о тебе.

— Из-за Бабара, — догадалась я.

— Да, — согласилась Джейн. — Но и по другим причинам. Большинство людей, живущих на Гекльберри, родом из страны под названием Индия, и многие из них исповедуют индуизм, который является религией. У них есть бог по имени Ганеша, у которого голова слона. Ганеша — их бог разума, а я думаю, что ты довольно умна. Он также бог начала, что тоже имеет смысл.

— Потому что мы начинаем нашу жизнь здесь, — сказала я.

— Верно, — согласилась Джейн. Она взяла у меня кулон с серебряной цепочкой и надела мне на шею цепочку, застегнув ее сзади. — А еще есть поговорка, что "слон никогда ничего не забывает". Ты ее слышала? — Я кивнула. — Мы с Джоном гордимся тем, что являемся твоими родителями, Зоя. Мы счастливы, что ты теперь часть нашей жизни и поможешь нам устроить нашу будущую жизнь. Но я знаю, что никто из нас не хотел бы, чтобы ты когда-нибудь забыла своих родителей.

Она отстранилась и нежно коснулась кулона. — Это должно напоминать тебе, как сильно мы тебя любим, — сказала Джейн. — И надеюсь, что это также напомнит тебе, как сильно любили тебя твои родные мама и папа. Тебя любят две пары родителей, Зоя. Не забывай о первых, потому что ты теперь с нами.

— Не забуду, — сказала я. — Обещаю.

— Последняя причина, по которой я хотела подарить тебе его, — продолжить традицию, — отметила Джейн. — Твои мама и папа подарили тебе по слонику. Я тоже хотела подарить тебе слоника. Надеюсь, тебе понравится.

— Мне он нравится, — воскликнула я и бросилась к Джейн. Она поймала меня и обняла. Мы немного обнялись, и я тоже немного всплакнула. Потому что мне было восемь лет, и я могла это делать.

В конце концов я отцепилась от Джейн и снова посмотрела на кулон. — Из чего он сделан?

— Это нефрит, — сказала Джейн.

— Это что-нибудь значит? — спросила я.

— Ну, — предположила Джейн, — полагаю, это значит, что я считаю нефрит красивым.

— А папа тоже подарит мне слона? — спросила я. Восьмилетние дети могут довольно быстро переключиться в режим выпрашивания.

— Не знаю, — ответила Джейн. — Я не говорила с ним об этом, потому что ты просила меня не говорить. Не думаю, что он знает о слонах.

— Может быть, он сам разберется, — понадеялась я.

— Да, может быть, он так и сделает, — согласилась Джейн. Она встала и снова взяла меня за руку, и мы снова посмотрели на Гекльберри.

Примерно через полторы недели после того, как мы все переехали в Гекльберри, папа вошел в дверь, держа в руках что-то маленькое и извивающееся.

Нет, это был не слон. Подумайте хорошенько, люди. Это был щенок.

Я взвизгнула от радости — помните, мне тогда было восемь, и я могла это делать, — и Джон протянул мне щенка. Тот тут же попытался облизать мне лицо.

— Афтаб Ченгелпет только что отнял помет от матери, и я подумал, что мы могли бы приютить одного из щенков, — сказал папа. — Если хочешь. Хотя я не припоминаю, чтобы ты испытывала энтузиазм по поводу такого создания. Мы всегда можем вернуть его.

— Даже не смей, — сказала я в перерывах между ласками.

— Хорошо, — сказал папа. — Просто помни, что ты за него отвечаешь. Тебе придется кормить его, заниматься с ним спортом и заботиться о нем.

— И кастрировать его, и заплатить за его обучение.

— Что? — не поняла я.

— Джон, — позвала мама из своего кресла, где она читала.

— Не обращай внимания на последние слова, — сказал папа. — Но тебе придется дать ему имя.

Я держала щенка на вытянутых руках, чтобы как следует его рассмотреть; он продолжал пытаться лизнуть меня в лицо на расстоянии и дергался в моих руках, когда движение его хвоста заставляло его поворачиваться. — Какие есть хорошие клички для собак? — спросила я.

— Спот. Рекс. Фидо. Чемпион, — ответил папа. — Частые клички. Обычно люди выбирают что-нибудь более запоминающееся. Когда я был ребенком, у моего отца была собака по кличке Шива, уничтожитель обуви. Но я не думаю, что это было бы уместно в обществе бывших индийцев. Может быть, что-то еще. — Он указал на мой кулон со слоником. — Я заметил, что в последнее время ты увлекаешься слонятами. У тебя есть Селеста. Почему бы не назвать его Бабар?

Из-за спины папы я видела, как Джейн оторвалась от чтения и посмотрела на меня, вспоминая, что произошло в магазине игрушек, и ожидая моей реакции.

Я расхохоталась.

— Похоже, это значит "да", — сказал папа через минуту.

— Мне нравится, — согласилась я. Я обняла своего нового щенка, а затем снова подняла его.

— Привет, Бабар, — поздоровалась я.

Бабар радостно гавкнул, а потом обмочился мне на рубашку.

И это вся история о нефритовом слонике.

ПЯТЬ

В мою дверь постучали условным стуком, какой был назначен Гикори, когда мне было девять лет, и я сделала его тайным членом моего секретного клуба. Я сделала Дикори членом совершенно другого секретного клуба. То же самое с мамой, папой и Бабаром. Когда мне было девять, я, по-видимому, увлекалась тайными клубами. Сейчас я даже не могу вспомнить, как назывался этот тайный клуб. Но Гикори по-прежнему стучал в дверь моей спальни, когда она была закрыта.

— Входи, — пригласила я, стоя у окна своей спальни.

Вошел Гикори. — Здесь темно, — отметил он.

— Так происходит, когда уже поздно, а свет выключен, — сказала я.

— Услышал, как ты ходишь, — сказал Гикори. — Зашел узнать, не нужно ли тебе чего-нибудь.

— Типа стакана с теплым молоком? — спросила я. — Я в порядке, Гикори. Спасибо.

— Тогда я тебя оставлю, — предложил Гикори, пятясь.

— Нет, — возразила я. — Подойди на минутку. Посмотри.

Гикори подошел и встал рядом со мной у окна. Он посмотрел туда, куда я указывала, на две фигуры на дороге перед нашим домом. Мама и папа. — Она была там уже некоторое время, — сказал Гикори. — Майор Перри присоединился к ней несколько минут назад.

— Знаю, — сказала я. — Видела, как он выходил. — Я также слышала, как мама выходила, примерно часом раньше; скрип пружин на входной двери заставил меня встать с постели. Я все равно не спала. Мысль о том, чтобы покинуть Гекльберри и поселиться в каком-нибудь новом месте, не давала мне покоя, а потом заставила меня расхаживать по комнате. Мысль об отъезде овладела мной. Она заставила меня нервничать сильнее, чем я думала.

— Слышал о новой колонии? — спросила я Гикори.

— Мы знаем, — сказал Гикори. — Лейтенант Саган проинформировала нас ранее этим вечером. Дикори также направил запрос нашему правительству о предоставлении дополнительной информации.

— Почему ты называешь их по званию? — спросила я у Гикори. В тот момент, похоже, мой мозг искал параллели, и это было удачное решение. — Маму и папу. Почему бы тебе не называть их "Джейн" и "Джон", как все остальные?

— Это неуместно, — ответил Гикори. — Слишком фамильярно.

— Вы прожили с нами семь лет, — сказала я. — Могли бы отважиться на некоторую фамильярность.

— Если хочешь, чтобы мы называли их "Джон" и "Джейн", мы так и сделаем, — сказал Гикори.

— Называйте их, как хотите, — предложила я. — Я просто говорю, что если ты хочешь называть их по именам, то можешь.

— Мы будем помнить об этом, — сказал Гикори. Но я засомневалась, что в ближайшее время обращение изменится.

— Вы ведь поедете с нами, верно? — спросила я, меняя тему. — В новую колонию. — Я считала, что Гикори и Дикори присоединятся к нам, что, если задуматься, было не самым разумным предположением.

— Наш договор позволяет это, — ответил Гикори. — Решать тебе.

— Ну, конечно, я хочу, чтобы вы поехали, — подтвердила я. — Мы скорее оставим Бабара, чем не возьмем вас двоих.

— Я счастлив, что нахожусь в одной категории с твоей собакой, — сказал Гикори.

— Наверное, это прозвучало неправильно, — задумалась я.

Гикори поднял руку. — Нет, — не согласился он. — Знаю, ты не хотела сказать, что мы с Дикори похожи на домашних животных. Ты хотела сказать, что Бабар — часть твоей семьи. Ты бы не уехала без него.

— Он не просто член семьи, — уточнила я. — Он семья. Слюнявая, какая-то тусклая семья. Но семья. Вы тоже семья. Странная, чуждая, иногда навязчивая семья. Но семья.

— Спасибо тебе, Зоя, — поблагодарил Гикори.

— Не за что, — ответила я и внезапно почувствовала смущение. Разговоры с Гикори сегодня приняли странный оборот. — Знаешь ли, поэтому я спросила, зачем ты называешь моих родителей по званию. В семье это не принято.

— Если мы на самом деле часть твоей семьи, то можно с уверенностью сказать, что это необычная семья, — возразил Гикори. — Так что трудно сказать, что для нас было бы нормальным.

Я фыркнула. — Что ж, это правда, — признала я и на мгновение задумалась. — Как тебя зовут, Гикори? — спросила я.

— Гикори, — ответил он.

— Нет, я имею в виду, как тебя звали до того, как ты переехал жить к нам, — сказала я. — Тебя же должны были как-то назвать, прежде чем я назвала тебя Гикори. И Дикори тоже, прежде чем я назвала его так.

— Нет, — возразил он. — Ты забываешь. До появления твоего биологического отца у обинян не было сознания. У нас не было чувства собственного достоинства или необходимости описывать себя самим себе или другим.

— Но из-за этого было бы трудно что-либо делать с вами, когда вас больше двоих, — сказала я. — Слова "привет, ты" заходят слишком далеко.

— У нас были описания, которые помогали нам в нашей работе, — пояснил Гикори. — Это не то же самое, что имена. Когда ты назвала нас с Дикори, то дала нам наши настоящие имена. Мы стали первыми обинянами, у которых вообще были имена.

— Жаль, что не знала этого в то время, — заявила я, обдумав услышанное. — Я бы дала вам имена, которые не были взяты из детского стишка.

— Мне нравится мое имя, — сказал Гикори. — Оно популярно и среди других обинян. И "Гикори", и "Дикори".

— Есть и другие обинянские Гикори? — спросила я.

— О, да, — ответил Гикори. — Сейчас их несколько миллионов.

На это у меня не нашлось вразумительного ответа. Я снова обратила внимание на своих родителей, которые все еще стояли на дороге, сплетенные вместе.

— Они любят друг друга, — заметил Гикори, проследив за моим взглядом.

Я оглянулась на него. — Не совсем то, чего я ожидала от разговора, но ладно, — сказала я.

— Это имеет значение, — сказал Гикори. — То, как они разговаривают друг с другом. Как они общаются друг с другом.

— Наверное, да, — согласилась я. Замечание Гикори, на самом деле, было преуменьшением. Джон и Джейн не просто любили друг друга. Они были без ума друг от друга, именно в том смысле, который одновременно трогает и смущает дочь-подростка. Трогательно, потому что кто же не хочет, чтобы его родители любили друг друга до мозга костей? Неловко, потому что, ну. Родители. Мы не должны вести себя друг с другом как идиоты.

Они проявляли это по-разному. Папа был наиболее откровенен в этом, но я думаю, что мама переживала это сильнее, чем он. Папа раньше был женат, его первая жена умерла еще на Земле. Какая-то часть его сердца все еще была с ней. Однако никто другой не мог претендовать на сердце Джейн. У Джона была вся ее любовь, по крайней мере, то, что должно было принадлежать супругу. Как ни крути, нет ничего, чего бы они не сделали друг для друга.

— Вот почему они здесь, — сказала я Гикори. — Я имею в виду, на дороге прямо сейчас. Потому что они любят друг друга.

— Как так? — спросил Гикори.

— Ты сам это подтвердил, — сказала я. — Это влияет на то, как они общаются. — Я снова указала на них двоих. — Папа хочет пойти и возглавить эту колонию, — сказала я. — Если бы он этого не хотел, то просто сказал бы "нет". Так уж он устроен. Он весь день был угрюм и не в духе, потому что сам этого хотел и знал, что могут возникнуть осложнения. Потому что Джейн здесь нравится.

— Больше, чем тебе или майору Перри, — сказал Гикори.

— О, да, — подтвердила я. — Это место, где она замужем. Это место, где у нее есть семья. Гекльберри — ее родной мир. Он скажет "нет", если она не разрешит ему сказать "да". Так вот чем она там занимается.

Гикори снова посмотрел на силуэты моих родителей. — Она могла бы сказать это и дома, — высказал он.

Я покачала головой. — Нет, — не согласилась я. — Видишь, как она смотрит вверх. До того, как вышел папа, она делала то же самое. Стояла там и смотрела на звезды. Возможно, искала звезду, вокруг которой вращается наша новая планета. Но на самом деле она прощается с Гекльберри. Папа должен увидеть, как она это делает. Мама это знает. Это одна из причин, по которой она здесь. Чтобы дать ему понять, что она готова оставить эту планету. Она готова забыть ее, потому что он готов.

— Ты сказала, что это одна из причин, по которой она здесь, — заметил Гикори. — А что еще?

— А, другая часть? — переспросила я. Гикори кивнул. — Ой. Хорошо. Ей нужно попрощаться и за себя тоже. Она делает это не только ради папы. — Я наблюдала за Джейн. — Здесь она стала такой, какая есть сейчас. И мы, возможно, никогда сюда не вернемся. Тяжело покидать свой дом. Тяжело для нее. Я думаю, она пытается найти способ забыть об этом. И это начинается с того, что мы прощаемся с ним.

— А ты? — спросил Гикори. — Тебе нужно попрощаться?

Я на минуту задумалась. — Не знаю, — призналась я. — Это забавно. Я уже жила на четырех планетах. Ну, на трех планетах и космической станции. Я здесь дольше всего, так что, наверное, это мой дом больше, чем любой другой. Знаю, что буду скучать по некоторым его особенностям. Буду скучать по некоторым своим друзьям. Но больше всего... я взволнована. Я хочу это сделать. Колонизировать новый мир. Я хочу поехать. Взволнована, нервничаю и немного напугана. Понимаешь?

Гикори ничего не ответил на это. За окном мама немного отошла от папы, и он повернулся, чтобы вернуться в дом. Затем остановился и повернулся к маме. Она протянула ему руку. Он подошел к ней и взял ее за руку. Они вместе пошли по дороге.

— Прощай, Гекльберри, — прошептала я. Я отвернулась от окна и позволила родителям продолжить прогулку.

ШЕСТЬ

— Не понимаю, как тебе может быть скучно, — сказала мне Савитри, облокотившись на поручень смотровой площадки, когда мы смотрели со станции Феникс на "Магеллан". — Это замечательное место.

Я посмотрела на нее с притворным подозрением. — Кто ты такая и что сделали с Савитри Гунтупалли?

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — вежливо уточнила Савитри.

— Та Савитри, которую я знала, была саркастичной и резкой, — заявила я. — А ты такая слезливая, как школьница. Следовательно, ты не Савитри. Ты какая-то ужасная, пылкая, замаскированная инопланетная тварь, и я тебя ненавижу.

— Вопросы по порядку, — заметила Савитри. — Ты школьница и почти никогда не льешь слезы. Я знаю тебя много лет, но не думаю, что когда-либо видела, чтобы ты когда-либо была слезливой. Ты почти не плачешь.

— Отлично, ты болтаешь даже больше, чем школьница, — сказала я. — Что только хуже. Надеюсь, ты счастлива.

— Я рада, — согласилась Савитри. — Спасибо, что заметила.

— Хрррррр, — передразнила я, закатила глаза для пущего эффекта и с обновленным настроением облокотилась на поручень смотровой площадки.

На самом деле Савитри меня не раздражала. У нее была отличная причина для волнения: всю свою жизнь она провела на Гекльберри, а теперь, наконец, оказалась где-то еще: на станции Феникс, космической станции, самой большой из когда-либо построенных людьми, парящей над Фениксом, родной планетой всего Колониального союза. С тех пор как я ее знала — а это было с тех пор, как она стала помощницей моего отца в Нью-Гоа на Гекльберри, — Савитри всегда производила впечатление умницы, и это одна из причин, по которой я обожала ее и равнялась на нее. Знаете, у человека должны быть образцы для подражания.

Но после того, как мы расстались с Гекльберри, ее охватило волнение от того, что она наконец-то увидела больше от этой вселенной. Она была безудержно взволнована всем происходящим; даже встала пораньше, чтобы посмотреть, как "Магеллан", корабль, который должен был доставить нас в Роанок, пришвартуется к станции Феникс. Я была рада, что она так радовалась всему происходящему, и безжалостно высмеивала ее за это при каждом удобном случае. Да, однажды наступит расплата — Савитри научила меня многому из того, что я знаю о том, как быть умницей, хотя не всему, что она знала об этом, — но до тех пор это было одной из немногих вещей, которые меня развлекали.

Послушайте: станция Феникс огромна, она оживленная, и если у вас нет настоящей работы — или если вы, как Савитри, только что приехали из глубинки, — там ничего не происходит. Это не парк развлечений, это просто большое унылое сочетание правительственных учреждений, доков и военных штабов, втиснутых в пространство. Если бы не тот факт, что выйти на улицу подышать свежим воздухом было бы смертельно опасно — никакого свежего воздуха, только высасывающий воздух из легких вакуум, — это мог бы быть любой большой, безликий, смертельно скучный общественный центр, где люди собираются вместе, чтобы делать важные, безликие, смертельно скучные общественные дела. Это место не предназначено для развлечения, по крайней мере, для того, чтобы мне было интересно. Полагаю, я могла бы что-нибудь придумать. Это было бы здорово.

Савитри, помимо того, что была безумно рада, что не осталась на Гекльберри, работала как проклятая вместе с Джоном и Джейн: с тех пор, как мы прибыли на станцию Феникс, они втроем почти все время готовились к Роаноку, знакомясь с колонистами, которые будут с нами, и наблюдали за погрузкой припасов и оборудования на "Магеллан". Для меня это не стало новостью, но делать мне было особо нечего, и не с кем было заняться чем-либо. Я даже с Гикори, Дикори и Бабаром почти ничего не могла делать; папа велел Гикори и Дикори не высовываться, пока мы будем на станции Феникс, а собакам вообще не разрешалось гулять по станции. Нам пришлось разложить по полу каюты бумажные полотенца, чтобы Бабар мог выполнить свои собачьи дела. В первый вечер, когда я сделала это и попыталась уговорить его заняться этими делами, он бросил на меня взгляд, который говорил: "Ты, должно быть, шутишь". Ну, извини, песик. А теперь, черт побери, пописай.

Единственная причина, по которой я вообще смогла урвать немного времени у Савитри, заключалась в том, что с помощью хитроумного сочетания нытья и чувства вины я убедила ее пойти со мной на обеденный перерыв. Даже тогда она взяла с собой свой компад и провела половину обеда, просматривая декларации. И радовалась этому. Я сказала ей, что подумала, может, она заболела.

— Мне жаль, что тебе скучно, — посочувствовала Савитри, вернувшись в настоящее. — Возможно, ты захочешь намекнуть на это своим родителям.

— Поверь мне, я так и сделала, — ответила я. — Папа, на самом деле, уже вмешался. Он сказал, что собирается отвезти меня в Феникс. Сделать кое-какие покупки в последнюю минуту и еще кое-что. — Главной причиной, по которой мы поехали, было другое, но я не хотела говорить об этом Савитри, у меня и так было плохое настроение.

— Ты еще не встречала других колонистов своего возраста? — спросила Савитри.

Я пожала плечами. — Видела некоторых из них.

— Но ни с кем из них не разговаривала, — сказала Савитри.

— Не совсем, — ответила я.

— Потому что ты застенчивая, — отметила Савитри.

— Теперь твой сарказм возвращается, — не осталась в долгу я.

— Сочувствую, что тебе скучно, — сказала Савитри. — Но не так сильно, когда ты просто погружаешься в скуку. — Она оглядела смотровую площадку, на которой находилось еще несколько человек, которые сидели, читали или смотрели на корабли, пришвартованные к станции. — А что насчет нее? — спросила она, указывая на девушку примерно моего возраста, которая смотрела в окно наружу.

Я оглянулась. — Что насчет нее?

— Она выглядит такой же скучающей, как и ты, — отметила Савитри.

— Внешность может быть обманчивой, — усомнилась я.

— Давай проверим, — сказала Савитри и, прежде чем я успела остановить ее, окликнула другую девушку. — Привет, — поздоровалась Савитри.

— Да? — сказала девушка.

— Моя подруга считает, что она самая скучающая девочка-подросток на всей станции, — указала на меня Савитри. Мне некуда было деваться. — Мне было интересно, не хочешь ли ты что-нибудь сказать по этому поводу.

— Ну что ж, — ответила девушка через минуту. — Не хочу хвастаться, но качество моей скуки просто потрясающее.

— О, она мне нравится, — сказала Савитри, а затем помахала девушке рукой. — Это Зоя, — сказала она, представляя меня.

— Я сама умею разговаривать, — сказала я Савитри.

— Гретхен, — представилась девушка, протягивая мне руку.

— Привет, — сказала я, пожимая руку.

— Мне интересна твоя скука, и я хотела бы услышать больше, — сказала Гретхен.

Ладно, подумала я. Она мне тоже нравится.

Савитри улыбнулась. — Что ж, поскольку вы двое, кажется, неплохо подходите друг другу, я должна идти, — сказала она. — Здесь есть контейнеры с промывателями почвы, которые требуют моего внимания. — Она чмокнула меня, помахала Гретхен и ушла.

— Промыватели почвы? — спросила у меня Гретхен, когда она ушла.

— Это долгая история, — заметила я.

— У меня нет ничего, кроме времени, — сказала Гретхен.

— Савитри — помощница моих родителей, которые возглавляют новую колонию, — уточнила я и указала на "Магеллан". — Это корабль, на котором мы отправляемся. Одна из обязанностей Савитри — следить за тем, чтобы все, что указано в декларации, действительно было доставлено на корабль. Думаю, промыватели нужны для обработки почвы.

— Твоих родителей зовут Джон Перри и Джейн Саган, — сказала Гретхен.

Я молча уставилась на нее целую минуту. — Да, — подтвердила я. — Откуда ты знаешь?

— Потому что мой отец много о них рассказывает, — сказала она и указала на "Магеллан". — Этой колонией руководят твои родители? Это была его идея. Он был представителем Эри в законодательном органе Союза колоний и в течение многих лет доказывал, что колонистами должны быть люди из уже существующих колоний, а не только люди с Земли. В конце концов департамент колонизации согласился с ним — и тогда руководство колонией поручили твоим родителям, а не ему. Моему отцу заявили, что это был политический компромисс.

— Что твой отец об этом думал? — спросила я.

— Ну, я только что познакомилась с тобой, — заметила Гретхен. — Не знаю, сколько можно тебе рассказать.

— Ой. Что ж, это нехорошо, — сказала я.

— Не думаю, что он ненавидит твоих родителей, — быстро сказала Гретхен. — Это не так. Он просто предположил, что после всего, что он сделал, должен быть главой колонии. "Разочарование" даже близко не отражает этого. Хотя я бы и не сказала, что твои родители ему нравятся. Он получил досье на них, когда они были назначены, и потом целый день что-то бормотал себе под нос, читая его.

— Мне жаль, что он разочарован, — сказала я. Мысленно я размышляла, стоит ли мне вычеркнуть Гретхен из списка возможных подруг; похоже на один из этих дурацких сценариев "наши дома воюют". Первая встреченная мной ровесница среди направляющихся в Роанок, а мы уже в разных лагерях.

Но потом она сказала: — Ну что ж. В какой-то момент он немного поглупел из-за этого. Он сравнивал себя с Моисеем, типа, о, я привел свой народ в землю обетованную, но не могу войти туда сам, — и тут она сделала легкое движение рукой, чтобы подчеркнуть это, — и вот тогда я решила, что он слишком остро реагирует. Потому что мы летим, понимаешь. И он в консультативном совете твоих родителей. Так что я посоветовала ему смириться с этим.

Я моргнула. — Ты действительно употребила эти слова?

— Ну, нет, — ответила Гретхен. — На самом деле я сказала, что мне было интересно, если бы я ударила щенка, скулил ли тот сильнее, чем он. — Она пожала плечами. — Что я могу сказать? Иногда ему нужно преодолеть себя.

— Мы с тобой точно станем лучшими подругами, — сказала я.

— Правда? — спросила она и улыбнулась мне. — Я не знаю. Как долго?

— Время будет ужасным, — сообщила я. — А платят еще хуже.

— Со мной будут ужасно обращаться? — спросила она.

— Будешь плакать, пока не заснешь, — в тон поддакнула я.

— Кормят сухарями? — спросила она.

— Конечно, нет, — разочаровала ее я. — Мы скармливаем корки собакам.

— О, очень мило, — сказала она. — Ладно, ты годишься. Мы можем быть лучшими подругами.

— Хорошо, — обрадовалась я. — Еще одно жизненное решение принято.

— Да, — согласилась она и отошла от поручня. — Ну, пойдем. Нет смысла тратить все это время на себя. Давай найдем, на что показать пальцем и посмеяться.

После этого станция Феникс стала намного интереснее.

СЕМЬ

Вот что я сделала, когда мой отец взял меня с собой на Феникс: посетила свою собственную могилу.

Очевидно, это требует объяснения.

Я родилась и прожила первые четыре года своей жизни на Фениксе. Недалеко от того места, где я жила, есть кладбище. На этом кладбище есть надгробие, и на нем выбиты три имени: Шерил Бутен, Чарльз Бутен и Зоя Бутен.

Там указано имя моей матери, потому что она действительно похоронена под ним; я помню, как присутствовала на ее похоронах и видела, как ее гроб опускали в землю.

Там указано имя моего отца, потому что многие годы люди верили, что его тело находится там. Это не так. Его тело покоится на планете под названием Арист, где мы с ним какое-то время жили вместе с обинянами. Однако здесь похоронено тело, похожее на моего отца и имеющее те же гены, что и у него. Как оно туда попало, это на самом деле сложная история.

Мое имя стоит там потому, что до того, как мы с отцом поселились на Аристе, он какое-то время думал, что я погибла во время нападения на "Ковелл", космическую станцию, на которой мы с ним жили. Тела, очевидно, не было, потому что я была еще жива; мой отец просто не знал об этом. Он вырезал мое имя и даты на надгробии до того, как ему сказали, что я все еще жива.

И вот, пожалуйста, три имени, два тела, одна могила. Единственное место, где существует моя биологическая семья, в любой форме, в любой точке Вселенной.

В каком-то смысле я сирота, и это действительно так: мои мать и отец были единственными детьми в семьях, а их родители умерли еще до моего рождения. Возможно, где-то в Фениксе у меня есть троюродные братья и сестры, но я никогда их не встречала и не знала бы, что им сказать, даже если бы они существовали. Серьезно, что сказать? "Привет, у нас примерно четыре процента общего генетического состава, давай будем дружить"?

Дело в том, что я последняя в своем роде, последний представитель семьи Бутен, до тех пор, пока не решу завести детей. Так вот, у меня есть одна мысль. Я пока отложу ее в долгий ящик.

Итак, в некотором смысле я была сиротой. Но в другом смысле...

Хорошо. Сначала мой папа стоял позади меня и наблюдал, как я наклоняюсь, чтобы посмотреть на надгробие, на котором было написано мое имя. Не знаю, как обстоят дела с другими удочеренными, но я могу сказать, что с Джоном и Джейн не было такого времени, когда бы я не чувствовала себя желанной и любимой и принадлежащей им. Даже когда у меня был ранний период полового созревания, когда я, кажется, повторяла "я тебя ненавижу" и "просто оставь меня в покое" по шесть раз в день и по десять раз в воскресенье. На их месте я бы бросила себя на автобусной остановке, это точно.

Джон рассказал мне, что когда он жил на Земле, у него был сын, а у его сына был мальчик Адам, который был примерно моего возраста, что технически делало меня тетей. Я подумала, что это было довольно мило. С одной стороны, не иметь семьи, а с другой — быть чьей-то тетей — забавный трюк. Я рассказала об этом папе; он ответил: "Ты содержишь в себе множество людей", а потом несколько часов ходил вокруг да около с улыбкой. В конце концов я заставила его объяснить мне это. Этот Уолт Уитмен знал, о чем говорил.

Во-вторых, рядом со мной были Гикори и Дикори, дрожащие и дергающиеся от энергичных эмоций, потому что они были на могиле моего отца, даже если мой отец не был похоронен там и никогда не был похоронен. Это не имело значения. Их волновало то, что это символизировало. Думаю, можно сказать, что благодаря моему отцу я также была удочерена обинянами, хотя мои отношения с ними не были похожи на то, чтобы быть чьей-то дочерью или тетей. Это было немного ближе к тому, чтобы быть их богиней. Богиней для целой расы людей.

Или, я не знаю. Может быть, что-то, что звучит менее эгоистично: святая покровительница, или расовая икона, или талисман, или что-то в этом роде. Это было трудно выразить словами; в большинстве случаев мне было трудно даже осознать. Не то чтобы меня посадили на трон; большинство богинь, о которых я знаю, не делают домашнюю работу и не вынуждены убирать собачьи какашки. Если быть иконой — это и есть главное, то в повседневной жизни это не так уж и увлекательно.

Но потом я думаю о том факте, что Гикори и Дикори живут со мной и провели со мной половину моей жизни, потому что их правительство потребовало этого от моего правительства, когда они вместе подписывали мирный договор. На самом деле я — условие договора между двумя расами разумных существ. Что вы делаете с подобными фактами?

Ну, однажды я попробовала это использовать: когда была помоложе, попыталась поспорить с Джейн, что должна иметь право не ложиться спать допоздна, потому что у меня особый статус в соответствии с международным правом. Я подумала, что это было довольно умно. В ответ она вытащила весь договор на тысячу страниц — я даже не знала, что у нас есть физическая копия — и предложила мне найти ту часть договора, в которой говорилось, что я всегда должна поступать по-своему. Я протопала к Гикори и Дикори и потребовала, чтобы они передали маме, чтобы она позволила мне делать то, что я хочу; Гикори сказал мне, что им придется обратиться к своему правительству за советом, и это займет несколько дней, к тому времени мне уже придется лечь в постель. Это было мое первое знакомство с тиранией бюрократии.

Что я точно знаю, так это то, что это означает, что я принадлежу обинянам. Даже в этот момент, стоя перед могилой, Гикори и Дикори записывали это в свои сознательные машины, которые сделал для них мой отец. Записи будут сохранены и отправлены всем остальным обинянам. Все остальные обиняне будут стоять здесь вместе со мной, когда я преклоню колени у своей могилы и могилы моих родителей, обводя пальцем их имена и свое собственное.

Я принадлежу. Принадлежу Джону и Джейн; принадлежу Гикори, Дикори и каждому обинянину. И все же, несмотря на все это, на всю ту связь, которую я чувствую, — на всю ту связь, которая у меня есть, — бывают моменты, когда я чувствую себя одинокой, и у меня возникает ощущение, что я плыву по течению и совсем не чувствую связи. Может быть, это как раз то, что происходит со всеми в этом возрасте; у всех бывают периоды отчуждения. Может быть, чтобы найти себя, нужно почувствовать, что ты изолирована. Может быть, каждый проходит через это.

Но там, на могиле, на моей могиле, я поняла, что у меня был один из таких моментов.

Я уже бывала здесь раньше, на этой могиле. Сначала, когда хоронили мою мать, а затем, несколько лет спустя, когда Джейн привела меня сюда, чтобы попрощаться с моими матерью и отцом. Все люди, которые знали меня, умерли, — сказала я ей. Все мои родные умерли. А потом она подошла ко мне и попросила меня жить с ней и Джоном в новом месте. Попросила меня позволить ей и Джону стать моей новой семьей.

Я дотронулась до нефритового слоника у себя на шее и улыбнулась, подумав о Джейн.

Кто я? Кто моя семья? Кому я принадлежу? Вопросы с простыми ответами и без ответов. Я принадлежу своей семье и обинянам, а иногда вообще никому. Я дочь, богиня и девушка, которая иногда просто не знает, кто она и чего хочет. У меня голова кругом идет от всего этого, и от этого она болит. Я бы хотела быть здесь одна. Я рада, что Джон со мной. Я хочу увидеть свою новую подругу Гретхен и отпускать саркастические замечания, пока мы не рассмеемся. Хочу пойти в свою каюту на "Магеллане", выключить свет, обнять свою собаку и поплакать. Хочу покинуть это дурацкое кладбище. Я никогда не захочу покидать его, потому что знаю, что никогда сюда не вернусь. Это мой последний раз с моими близкими, с теми, кого уже нет.

Иногда я не знаю, то ли у меня сложная жизнь, то ли я просто слишком много думаю о разных вещах.

Я опустилась на колени у могилы, еще немного подумала и попыталась найти способ в последний раз попрощаться с матерью и отцом и оставить их при себе, остаться и уйти, быть дочерью, богиней и девушкой, которая не знает, чего хочет, и принадлежать всем, и при этом оставаться самой собой.

Это заняло некоторое время.

ВОСЕМЬ

— Ты выглядишь грустной, — сказал Гикори, когда мы возвращались на шаттле на станцию Феникс. Дикори сидел рядом с Гикори, как всегда бесстрастный.

— Мне грустно, — призналась я. — Я скучаю по маме и папе. — Я взглянула на Джона, который сидел в передней части шаттла с пилотом, лейтенантом Клаудом. — И думаю, что все эти переезды, расставания и уходы немного меня достали. Извини.

— Не нужно извиняться, — сказал Гикори. — Для нас это путешествие тоже было напряженным.

— О, отлично, — посочувствовала я, поворачиваясь к ним обоим. — Страдание любит компанию.

— Если хочешь, мы будем рады подбодрить тебя, — предложил Гикори.

— Правда? — спросила я. Это была новая тактика. — Как бы вы это сделали?

— Мы могли бы рассказать тебе сказку, — сказал Гикори.

— Какую сказку?

— Ту, над которой работали мы с Дикори, — ответил Гикори.

— Вы сочинили ее? — не поверила я, не потрудившись скрыть недоверие в своем голосе.

— Неужели это так удивительно? — спросил Гикори.

— Конечно, — сказала я. — Я и не знала, что вы этим занимаетесь.

— У обинян нет своих сказок, — сказал Гикори. — Мы узнали о них от тебя, когда ты попросила нас почитать тебе вслух.

На минуту я растерялась, а потом вспомнила: когда была маленькой, то попросила Гикори и Дикори почитать мне сказки на ночь. Это был, мягко говоря, неудачный эксперимент; даже с включенными аппаратами для управления сознанием, даже под угрозой для жизни, ни один из них не смог бы прочитать сказку как следует. Все интонации были неправильными — они не знали, как передать эмоции при рассказе, вот лучший способ, которым я могу это выразить. Они могли читать все слова в нужном порядке. Но просто не могли рассказать сказку.

— Значит, с тех пор вы читаете сказки.

— Иногда, — сказал Гикори. — Волшебные сказки и мифы. Нас больше всего интересуют мифы, потому что это истории о богах и сотворении мира. Мы с Дикори решили создать миф о сотворении мира для обинян, так что у нас есть своя сказка.

— И это та сказка, которую вы хотите мне рассказать.

— Если ты думаешь, что это поднимет тебе настроение, — сказал Гикори.

— Ну, так это миф о счастливом сотворении мира? — спросила я.

— Он для нас, — сказал Гикори. — Ты должна знать, что играешь в нем определенную роль.

— Ну, тогда я точно хочу услышать это сейчас.

Гикори быстро переговорил с Дикори на их родном языке. — Мы расскажем тебе короткую версию, — пообещал он.

— А есть более подробная версия? Я на самом деле заинтригована.

— Оставшаяся часть поездки на шаттле будет недостаточно долгой для подробной версии, — сказал Гикори. — Если только мы не вернемся на Феникс. А затем вернемся обратно. А затем снова спустимся.

— Тогда короткую версию, — предложила я.

— Очень хорошо, — сказал Гикори и начал. — Давным-давно...

— Действительно? — сказала я. — Когда-то давным-давно?

— Что плохого в "когда-то давным-давно"? — спросил Гикори. — Многие из ваших сказок и мифов начинаются именно так. Мы подумали, что это будет уместно.

— В этом нет ничего плохого, — сказала я. — Это просто немного старомодно.

— Мы изменим начало, если хочешь, — предложил Гикори.

— Нет, — ответила я. — Прости, Гикори, я прервала тебя. Пожалуйста, начни сначала.

— Очень хорошо, — сказал Гикори. — Давным-давно...

* * *

Давным-давно на спутнике большой газовой планеты жили существа. И у этих существ не было самоназвания, и они не знали, что живут на спутнике, и не знали, что спутник вращается вокруг газовой планеты, и что такое планета, и не знали ничего такого, о чем можно было бы сказать, что они это знают. Они были животными, и у них не было сознания, и они рождались, жили и умирали, всю свою жизнь не думая и не ведая о том, что такое мысль.

В один из дней, хотя животные ничего не знали о том, что такое дни, на спутник, который вращался вокруг газовой планеты, прилетели посетители. И эти пришельцы были известны как консу, хотя животные на планете этого не знали, потому что так консу называли себя сами, а животные не были умными и не могли спросить консу, как они себя называют, или знать, что у вещей могут быть названия.

Консу прибыли на спутник, чтобы исследовать его, и они это сделали, отметив все, что связано со спутником, — от воздуха на его небе до формы его земель и вод, а также формы и особенности всей жизни, которая обитала на земле спутника, в воздухе и воде. И когда они подошли именно к этим существам, которые жили на этом спутнике, консу заинтересовались ими и тем, как они проживали свою жизнь, и изучили их, и как они рождались, жили и умирали.

После того, как консу понаблюдали за этими существами в течение некоторого времени, они решили, что изменят их и дадут им то, чем обладали консу, а у существ этого не было, — разум. И консу взяли гены этих существ и изменили их таким образом, чтобы их мозг по мере роста развивал интеллект, значительно превосходящий тот, которого сами существа достигли бы благодаря опыту или многолетней эволюции. Консу внесли эти изменения в нескольких существ, а затем отправили их обратно на спутник, и на протяжении многих поколений все существа становились разумными.

Как только консу наделили существ разумом, они не остались на спутнике вместе с ними, а улетели и оставили в небе невидимые для существ машины, чтобы наблюдать за ними. И поэтому существа очень долго не знали о консу и о том, что те сделали с ними.

И в течение очень долгого времени число этих существ, которые теперь обладали разумом, росло, и они научились многому. Научились изготавливать орудия труда и создавать язык, работать сообща для достижения общих целей, обрабатывать землю, добывать металлы и создавать науку. Но хотя эти существа процветали и учились, они не знали, что уникальны среди всех разумных существ, потому что не знали, что существуют другие разумные существа.

Однажды, после того, как существа обрели разум, другая раса разумных людей прибыла на спутник, первая со времен консу, хотя существа не помнили консу. И эти новые люди назвали себя арза, и у каждого из арза тоже было имя. И арза были поражены тем, что существа на спутнике, которые были разумны и которые построили орудия труда и города, не имели названия и не имели имен для каждого из их числа.

И именно тогда благодаря арза существа открыли, что делает их уникальными: они были единственными людьми во всей вселенной, которые не обладали сознанием. Хотя каждое существо могло мыслить и рассуждать, оно не могло познать себя так, как могло бы познать себя любое другое разумное существо. Этим существам не хватало осознания того, кем они были как личности, даже когда они жили, процветали и росли на поверхности спутника планеты.

Когда существа узнали об этом, и хотя ни один индивид не мог знать, что они это чувствуют, в расе этих существ выросла жажда того, чего у них не было: сознания, которым коллективно обладали существа, но которого не было у них как у индивидуумов. И именно тогда эти существа впервые дали себе имя и назвали себя "обиняне", что на их языке означало "те, кому чего-то не хватает", хотя это можно было бы лучше перевести как "обделенные" или "те, у кого нет дара", и хотя они назвали свою расу, но не дали имен каждому из их индивидуумов.

И арза сжалились над существами, которые теперь называли себя обинянами, и показали им машины, парящие в небе и созданные консу, которые, как они знали, были расой с огромным интеллектом и непостижимыми целями. Арза изучили обинян и обнаружили, что их биология была неестественной, и таким образом обиняне узнали, кто их создал.

И обиняне попросили арза отвести их к консу, чтобы они могли спросить, почему консу это сделали, но арза отказались, сказав, что консу встречаются с другими расами, только чтобы сражаться с ними, и они боятся того, что случится с арза, если они приведут обинян к консу.

Итак, обиняне решили, что они должны научиться сражаться. И хотя обиняне не сражались с арза, которые были добры к обинянам и сжалились над ними, а затем оставили их в покое, появилась другая раса существ, называемая билестьеры, которые планировали колонизировать спутник, на котором жили обиняне, и убить всех обинян, потому что они не хотели жить с ними в мире. Обиняне сражались с билестьерами, убивая всех, кто высаживался на их спутник, и при этом обнаружили, что у них есть преимущество; поскольку обиняне не знали самих себя, они не боялись смерти и не испытывали страха там, где другие испытывали его в избытке.

Обиняне убивали билестьеров и учились у них оружию и технологиям. Со временем обиняне покинули свой собственный спутник, чтобы колонизировать другие спутники-луны, увеличить свою численность и начать войну с другими расами, когда те решили воевать с обинянами.

И вот, спустя много лет, настал день, когда обиняне решили, что готовы встретиться с консу, нашли, где те живут, и отправились им навстречу. Хотя обиняне были сильны и решительны, они не знали о могуществе консу, которые отбрасывали их в сторону, убивая любого обинянина, который осмеливался окликнуть их или напасть, а их было много тысяч.

В конце концов консу заинтересовались созданиями, которых они создали, и предложили ответить обинянам на три вопроса, если половина обинян во всем мире принесет себя в жертву консу. И это была нелегкая сделка, потому что, хотя ни один отдельный обинянин не узнал бы о собственной смерти, такая жертва нанесла бы ущерб расе, потому что к этому времени они нажила себе много врагов среди разумных рас, и те наверняка напали бы на обинян, когда они были бы ослаблены. Но обиняне были голодны до знаний и нуждались в ответах. Таким образом, одна половина обинян добровольно предложила себя консу, убивая себя всевозможными способами, где бы они ни находились.

Консу были удовлетворены и ответили на три их вопроса. Да, они наделили обинян разумом. Да, они могли бы наделить обинян сознанием, но не сделали этого, потому что хотели увидеть, на что похож бессознательный разум. Нет, сейчас они не дадут им обрести сознание, и никогда не дадут, и не позволят им просить снова. И с того дня консу не разрешают обинянам снова разговаривать с ними; каждое посольство, направлявшееся к ним с того дня, погибало.

Обиняне провели много лет, сражаясь со многими расами, пока не вернули себе былую силу, и со временем другим расам стало известно, что борьба с обинянами означает смерть, потому что обиняне не смягчались и не проявляли милосердия, жалости или страха, потому что сами они этого не знали. И долгое время так было принято.

Однажды раса, известная как рраей, напала на человеческую колонию и ее космическую станцию, убив всех, кого смогла. Но прежде чем рраей смогли выполнить свою задачу, на них напали обиняне, потому что обиняне хотели захватить колониальный мир для себя. Рраей были ослаблены после своей атаки, потерпели поражение и погибли. Обиняне захватили колонию и ее космическую станцию, а поскольку космическая станция была известна как научный аванпост, обиняне просмотрели ее записи, чтобы узнать, какие полезные технологии они могли бы взять.

Именно тогда обиняне обнаружили, что один из ученых-людей, которого звали Чарльз Бутен, работает над способом сохранения сознания вне человеческого тела, в машине, основанной на технологии, украденной людьми у консу. Работа не была закончена, и обиняне на космической станции не могли воспользоваться этой технологией, как и обинянские ученые, которых они привезли с собой. Обиняне искали Чарльза Бутена среди людей, выживших после нападения на космическую станцию, но так и не нашли его, и было обнаружено, что его не было на станции, когда она подверглась нападению.

Но затем обиняне узнали, что на космической станции была дочь Чарльза Бутена, Зоя. Обиняне забрали ее со станции, и она единственная уцелела среди людей. И обиняне оставили ее у себя, обеспечили ее безопасность и нашли способ сообщить Чарльзу Бутену, что она жива, и предложили вернуть ее, если он наделит обинян сознанием. Но Чарльз Бутен был зол не на обинян, а на людей, которые, по его мнению, позволили его дочери умереть, и потребовал в обмен на то, что он даст обинянам сознание, чтобы обиняне объявили войну людям и победили их. Обиняне не могли сделать это сами, но объединились с двумя другими расами, рраей, на которых они только что напали, и энеша, которые были союзниками людей, чтобы начать войну с людьми.

Чарльз Бутен был удовлетворен и со временем присоединился к обинянам и своей дочери и начал работать над наделением обинян сознанием. Прежде чем он смог завершить свою работу, люди узнали о союзе между обинянами, рраей и энеша и напали на них. Союз был разорван, и люди заставили энеша воевать с рраей. Чарльз Бутен был убит, а его дочь Зою люди забрали от обинян. И хотя ни один отдельный обинянин не мог этого почувствовать, вся нация пришла в отчаяние, потому что, согласившись дать им сознание, Чарльз Бутен стал единственным их другом среди всех друзей, который сделал бы для них то, чего не сделали бы даже великие консу: дал им осознание самих себя. Когда он умер, их надежда на себя умерла. Потеря его дочери, которая была дорога им из-за него, усугубила это отчаяние.

И тогда люди послали сообщение обинянам, что они знают о работе Бутена, и предложили продолжить ее в обмен на союз и согласие обинян на войну с энеша, которые объединились с обинянами против людей, как только энеша победят рраей. Обиняне согласились с этим, но добавили условие, что как только обиняне осознают, то двоим из их числа будет позволено узнать Зою Бутен и поделиться этим знанием со всеми остальными обинянами, потому что она была тем, что осталось от Чарльза Бутена, их друга и героя.

Вот так и получилось, что обиняне и люди стали союзниками, обиняне в свое время напали на энеша и разгромили их, а Чарльз Бутен наделил обинян сознанием спустя тысячи поколений после их создания. И из себя обиняне выбрали двоих, которые стали компаньонами и защитниками Зои Бутен и разделили ее жизнь с ее новой семьей. И когда Зоя встретила их, она не испугалась, потому что раньше жила с обинянами, и дала им обоим имена: Гикори и Дикори. И они стали первыми обинянами, у которых появились имена. И они были рады, и знают, что рады, благодаря дару, который Чарльз Бутен преподнес им и всем обинянам.

И с тех пор они жили долго и счастливо.

* * *

Гикори что-то сказал мне, но я не расслышала и переспросила: — Что?

— Мы не уверены, что "и они жили долго и счастливо" — подходящее окончание, — сказал Гикори, а затем остановился и внимательно посмотрел на меня. — Ты плачешь, — заметил он.

— Прости, — извинилась я. — Мне вспомнились те моменты, в которых я участвовала.

— Мы неправильно их пересказали, — предположил Гикори.

— Нет, — сказала я и подняла руку, чтобы успокоить его. — Ты все правильно рассказал, Гикори. Просто то, как ты это рассказываешь, и то, как я это помню, немного... — Я смахнула слезу с лица и поискала подходящее слово. — Они просто немного разные, вот и все.

— Тебе не нравится этот миф, — сказал Гикори.

— Мне он нравится, — заверила я. — Очень нравится. Просто мне больно вспоминать о некоторых вещах. Иногда с нами такое случается.

— Мне жаль, Зоя, что я причинил тебе беспокойство, — сказал Гикори, и я услышала печаль в его голосе. — Мы хотели подбодрить тебя.

Я встала со своего места, подошла к Гикори и Дикори и обняла их обоих. — Я знаю, что вы так поступили, — проговорила я. — И на самом деле рада, что вы попытались.

ДЕВЯТЬ

— О, смотри, — сказала Гретхен. — Подростки, которые вот-вот наделают глупостей.

— Заткнись, — предупредила я. — Этого просто не может быть. — Но я все равно посмотрела.

Конечно же, на другом конце общей зоны "Магеллана" две кучки подростков мужского пола смотрели друг на друга с таким видом, как будто собирались поссориться из-за какой-то ерунды. Они все приготовились к драке, за исключением одного из них, судя по всему, пытавшегося вразумить другого парня, которому, похоже, особенно не терпелось подраться.

— У одного из них, похоже, есть мозги, — отметила я.

— У одного из восьми, — сказала Гретхен. — Не самый лучший процент. И если бы у него действительно были мозги, он, вероятно, убрался бы с дороги.

— Это правда, — согласилась я. — Никогда не посылай подростка выполнять работу девочки-подростка.

Гретхен улыбнулась мне. — У нас ведь происходит слияние разумов, не так ли?

— Знаешь ответ на этот вопрос, — сказала я.

— Хочешь все спланировать заранее или просто импровизировать? — спросила Гретхен.

— К тому времени, как мы все спланируем, у кого-то может не хватить зубов, — заметила я.

— Хорошая мысль, — сказала Гретхен, а затем встала и направилась к мальчикам.

Двадцать секунд спустя мальчики были поражены, обнаружив Гретхен среди них. — Из-за тебя я проигрываю пари, — заявила она тому, кто выглядел наиболее агрессивно.

Парень на мгновение уставился на нее, пытаясь осознать, что происходит в его мозгу при этом внезапном появлении. — Что? — спросил он.

— Из-за тебя проигрываю пари, — повторила Гретхен, а затем ткнула большим пальцем в мою сторону. — Поспорила с Зоей, что никто не начнет драку на "Магеллане" до того, как мы покинем док, потому что никто не будет настолько глуп, чтобы сделать что-то, из-за чего всю их семью выгонят с корабля.

— Выгонят с корабля ровно за два часа до отправления, — уточнила я.

— Верно, — согласилась Гретхен. — Потому что каким же идиотом надо быть, чтобы так поступить?

— Идиотом-тинейджером, — предположила я.

— Очевидно, — подтвердила Гретхен. — Смотри-ка, как тебя зовут?

— Что? — снова спросил парень.

— Твое имя, — переспросила Гретхен. — Как будут называть тебя твои мать и отец, когда ты добьешься, чтобы их выгнали с корабля.

Парень оглядел своих друзей. — Магди, — сказал он, а затем открыл рот, словно собираясь что-то сказать.

— Ну, видишь ли, Магди, я верю в человечество, даже в его мужскую часть-подростков, — сказала Гретхен, обдумывая все, что мог сказать наш Магди. — Я верила, что даже подростки не будут настолько глупы, чтобы дать капитану Зейну повод вышвырнуть их с корабля, пока у него еще есть такая возможность. Когда отправимся в путь, худшее, что он может сделать, — это посадить тебя на гауптвахту. Но прямо сейчас он мог бы приказать экипажу высадить тебя и твою семью на погрузочной площадке. Тогда ты мог бы увидеть, как остальные машут тебе на прощанье. Конечно, я сказала, что никто не может быть настолько тупым. Но моя подруга Зоя не согласилась. Что ты сказала, Зоя?

— Я сказала, что мальчики-подростки не могут думать ни о чем, кроме своих недавно опустившихся яичек, — сказала я, глядя на мальчика, который пытался вразумить своего приятеля. — А еще они странно пахнут.

Мальчик ухмыльнулся. Он знал, что мы задумали. Я не улыбнулась в ответ; не хотела портить игру Гретхен.

— И я была настолько уверена, что была права, а она ошибалась, что на самом деле заключила пари, — сказала Гретхен. — Поспорила на каждый десерт, который получу здесь, на борту "Магеллана", что никто не будет настолько глуп. Это серьезная ставка.

— Она любит свой десерт, — вставила я.

— И правда, люблю, — подтвердила Гретхен.

— Она обожает десерты, — сказала я.

— И теперь из-за тебя я лишусь всех своих десертов, — обвинила Гретхен, тыча Магди в грудь. — Это не годится.

Мальчик, с которым Магди вступал в схватку, фыркнул. Гретхен повернулась к нему; мальчик даже отшатнулся. — Не знаю, почему ты находишь это смешным, — сказала Гретхен. — Твою семью, как и его, выбросили бы за борт.

— Это он начал, — сказал мальчик.

Гретхен театрально моргнула. — "Это он начал"? Зоя, скажи мне, что я неправильно расслышала.

— Ты поняла правильно, — поддакнула я. — Он действительно так выразился.

— Кажется невозможным, чтобы кто-то старше пяти лет использовал это в качестве обоснования для чего-либо, — сказала Гретхен, критически осматривая мальчика.

— Где теперь твоя вера в человечество? — спросила я.

— Я теряю самообладание, — сказала Гретхен.

— Вместе со всеми твоими десертами, — подначила я.

— Дай-ка угадаю, — сказала Гретхен и махнула рукой в сторону группы мальчиков перед ней. — Вы все с одной планеты. — Она повернулась и посмотрела на другую группу мальчиков. — И вы все с другой планеты. — Мальчики неловко переминались с ноги на ногу; она разгадала их повод. — Итак, первое, что вы делаете, — начинаете затевать драки из-за того, где раньше жили.

— Потому что так разумнее всего поступать с людьми, с которыми собираешься прожить остаток своей жизни, — предположила я.

— Не помню, чтобы об этом упоминалось в новом ознакомительном материале для колонистов, — засомневалась Гретхен.

— Забавно, — сказала я.

— Действительно, — согласилась Гретхен и замолчала.

На несколько секунд воцарилось молчание.

— Ну? — спросила Гретхен.

— Что? — повторил Магди. Это было его любимое слово.

— Собираешься драться сейчас или как? — растолковала Гретхен. — Если мне грозит проигрыш пари, то сейчас самое подходящее время.

— Она права, — сказала я. — Уже почти обеденное время. Пора подавать десерт.

— Так что либо продолжайте в том же духе, либо прекратите, — предложила Гретхен. Она отступила назад.

Мальчики, внезапно осознав, что, из-за чего бы они ни ссорились, на самом деле все сводилось к тому, достанется ли кекс какой-нибудь одной девочке, разошлись, и обе группы демонстративно направились в противоположных направлениях. Здравомыслящий мальчик оглянулся на меня, когда уходил со своими друзьями.

— Это было весело, — сказала Гретхен.

— Да, пока они все не решат сделать это снова, — предупредила я. — Не получится каждый раз использовать трюк с унижением десертом. И здесь колонисты с десяти разных миров. Это сотня различных возможных идиотских ситуаций с подростковой дракой.

— Ну, колонисты из Киото — это меннониты, — сказала Гретхен. — Они пацифисты. Таким образом, существует всего восемьдесят одна возможная идиотская комбинация для борьбы подростков.

— И все же нас по-прежнему только двое, — сказала я. — Мне не нравятся такие шансы. И вообще, откуда ты узнала о людях из Киото?

— Когда мой отец еще думал, что будет управлять колонией, то заставлял меня читать отчеты обо всех колонистах и их родных планетах, — призналась Гретхен. — Он сказал, что я буду его адъютантом. Потому что, знаешь, это действительно то, чем я хотела бы заняться в свободное время.

— Это может пригодиться, — согласилась я.

Гретхен достала свой компад, который зажужжал, и посмотрела на экран. — Кстати, об этом, — сказала она и показала мне экран. — Похоже, звонит папа.

— Иди, будь адъютантом, — сказала я.

Гретхен закатила глаза. — Спасибо. Хочешь собраться перед отъездом? А потом мы могли бы пойти пообедать. К тому времени ты уже проиграешь пари. Я принесу тебе десерт.

— Только тронь мой десерт и умрешь ужасной смертью, — пообещала я. Гретхен рассмеялась и ушла.

Я вытащила свой собственный компад, чтобы посмотреть, нет ли сообщений от Джона или Джейн; там было одно сообщение от Джейн, в котором говорилось, что Гикори и Дикори ищут меня по какому-то поводу. Ну, они знали, что я на борту, и как связаться со мной по компаду; не то чтобы я куда-то ходила без него. Я подумала о том, чтобы позвонить им, но решила, что рано или поздно они меня найдут. Убрала свой наладонник и, подняв глаза, увидела, что передо мной стоит тот нормальный парень.

— Привет, — сказал он.

— Э-э-э, — промычала я, что свидетельствовало о моей невозмутимости.

— Извини, я не хотел так к тебе подкрадываться, — сказал он.

— Все в порядке, — заверила я, только немного взволнованная.

Он протянул мне руку. — Энцо, — представился он. — А ты, я полагаю, Зоя.

— Да, — подтвердила я, пожимая его руку.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — ответила я.

— Привет, — еще раз сказал он, а затем, похоже, понял, что вернулся к тому, с чего начал. Я улыбнулась.

А затем последовало около 47 миллионов секунд неловкого молчания. На самом деле это длилось всего секунду или две, но, как сказал бы Эйнштейн, некоторые события имеют свойство растягиваться.

— Спасибо за это, — наконец сказал Энцо. — Я имею в виду, за то, что остановили драку.

— Не за что, — ответила я. — Я рада, что ты не возражал, чтобы мы вмешивались в то, чем вы занимались.

— Ну, у меня все равно не очень-то получалось, — сказал Энцо. — Как только Магди выходит из себя, его трудно заставить отступить.

— Что все это вообще значило? — спросила я.

— Это довольно глупо, — признал Энцо.

— Это понятно, — сказала я, а потом подумала, не поймет ли Энцо это неправильно. Он улыбнулся. Очко в пользу Энцо. — Я имею в виду, что послужило причиной.

— Магди довольно саркастичен, а еще он довольно шумный, — пояснил Энцо. — Он отпустил какое-то ехидное замечание о том, во что были одеты те парни, когда проходили мимо. Один из них расстроился, и они чуть не подрались.

— Итак, вы, ребята, чуть не поссорились из-за моды, — сказала я.

— Я говорил тебе, что это глупо, — сказал Энцо. — Но ты же знаешь, как это бывает. Когда нервничаешь, трудно мыслить рационально.

— Но ты мыслил рационально, — указала я.

— Это моя работа, — сказал Энцо. — Магди втягивает нас в неприятности, а я вытаскиваю нас из них.

— Значит, вы знаете друг друга уже некоторое время, — сделала вывод я.

— Он был моим лучшим другом с самого детства, — сказал Энцо. — Он на самом деле не придурок, честно. Просто иногда не задумывается о том, что делает.

— Так присмотри за ним, — предложила я.

— Это не так-то просто, — сказал Энцо. — Я не очень-то люблю драться. Многие ребята, которых мы знали, воспользовались бы этим фактом, если бы не знали, что Магди стукнет их по голове.

— Почему ты не очень-то умеешь драться? — спросила я.

— Думаю, тебе должно нравиться немного драки, — сказал Энцо. Потом он, похоже, понял, что это бросает вызов его собственной мужественности, и за это его могут выгнать из подросткового мужского клуба. — Не пойми меня неправильно. Я прекрасно могу постоять за себя и без Магди. Мы просто хорошая команда.

— Ты там главный, — предположила я.

— Это возможно, — согласился он, а затем, похоже, понял, что я заставила его сделать целую кучу заявлений о себе, не рассказывая ничего о себе. — А что насчет тебя и твоей подруги? Кто главная в этой компании?

— Думаю, мы с Гретхен обе неплохо разбираемся в мозгах, — ответила я.

— Это немного пугает, — сказал Энцо.

— Нет ничего плохого в том, чтобы быть немного пугающей, — возразила я.

— Ну, это ты уже поняла, — сказал Энцо с должной долей небрежности. Я изо всех сил старалась не покраснеть. — Послушай, Зоя... — начал Энцо, а затем посмотрел через мое плечо. Я увидела, как его глаза расширились.

— Дай-ка угадаю, — обратилась я к Энцо. — Прямо за моей спиной стоят два очень страшных инопланетянина.

— Как ты узнала? — спросил Энцо через минуту.

— Потому что то, что ты сейчас делаешь, — обычная реакция, — ответила я и оглянулась на Гикори и Дикори. — Дайте мне минутку, — сказала я им. Они отступили на шаг.

— Ты их знаешь? — спросил Энцо.

— Они что-то вроде моих телохранителей, — призналась я.

— Тебе нужны телохранители? — спросил Энцо.

— Это немного сложно.

— Теперь понятно, почему ты и твоя подруга можете стать мозгами компании, — сказал Энцо.

— Не волнуйся, — заверила я и повернулась к Гикори и Дикори. — Ребята, это мой новый друг Энцо. Поздоровайтесь.

— Привет, — сказали они своими убийственно монотонными голосами.

— Э-э-э, — только и смог вымолвить Энцо.

— Они совершенно безобидны, если только не считают, что ты представляешь для меня угрозу, — сказала я.

— И что тогда происходит? — спросил Энцо.

— Не совсем уверена, — призналась я. — Но думаю, что это означало бы, что тебя превратили бы в большое количество очень маленьких кубиков.

Энцо с минуту смотрел на меня. — Не пойми меня неправильно, — сказал он. — Но прямо сейчас я немного боюсь тебя.

Я улыбнулась на это. — Не стоит, — сказала я и взяла его за руку, что, казалось, удивило его. — Я хочу, чтобы мы были друзьями.

На лице Энцо отразилась интересная игра: радость от того, что я взяла его за руку, и опасение, что, если он выкажет слишком много удовольствия от этого, его тут же превратят в кубик. Это было очень мило. Он был очень милым.

Словно по сигналу, Гикори громко пошевелился.

Я вздохнула. — Мне нужно поговорить с Гикори и Дикори, — сказала я Энцо. — Ты меня извинишь?

— Конечно, — сказал Энцо и убрал свою руку из моей.

— Увидимся позже? — спросила я.

— Надеюсь, что так, — сказал Энцо, и тут же получил такой взгляд, который говорил о том, что его мозг говорит ему, что он проявляет излишний энтузиазм. Заткнись, глупый мозг. Энтузиазм — это хорошо. Он отступил и пошел прочь. Я немного понаблюдала за ним.

Затем повернулась к Гикори и Дикори. — Надеюсь, это будет приятно, — сказала я.

— Кто это был? — спросил Гикори.

— Это был Энцо, — ответила я. — О котором я тебе уже говорила. Он мальчик. И к тому же симпатичный.

— У него нечистые намерения? — спросил Гикори.

— Что? — удивилась я, слегка недоверчиво. — Нечистые намерения? Ты серьезно? Нет. Я знакома с ним всего около двадцати минут. Даже для подростка это было бы довольно быстрым шагом вперед.

— Мы слышали совсем другое, — сказал Гикори.

— От кого? — спросила я.

— От майора Перри, — ответил Гикори. — Он сказал, что сам когда-то был подростком.

— О, Боже, — вздохнула я. — Большое тебе спасибо за то, что ты представляешь папу подростком, полным гормонов. Чтобы избавиться от такого образа, нужна терапия.

— Ты и раньше просила нас заступиться за тебя перед мальчиками-подростками, — сказал Гикори.

— Это был особый случай, — сказала я. Так оно и было. Незадолго до того, как мы покинули Гекльберри, мои родители отправились исследовать данные о планете Роанок, и я получила молчаливое разрешение устроить прощальную вечеринку для своих друзей, а Анил Рамиш взял на себя смелость прокрасться в мою спальню и раздеться догола, а когда его обнаружили, сообщить мне, что он дарит мне свою девственность в качестве прощального подарка. Ну, он не так это сформулировал; он вообще пытался избежать упоминания всего этого аспекта, связанного с "девственностью".

Как бы то ни было, это был подарок, который я на самом деле не хотела, даже несмотря на то, что он был уже развернут. Я велела Гикори и Дикори проводить его; Анил в ответ закричал, выпрыгнул из моего окна и спустился с крыши, а затем всю дорогу до дома бежал голым. Это было потрясающее зрелище. Я доставила его одежду ему домой на следующий день.

Бедный Анил. Он не был плохим человеком. Просто пребывал в заблуждении и надеялся.

— Я дам вам знать, если с Энцо возникнут какие-либо проблемы, — предупредила я. — А до тех пор оставьте его в покое.

— Как пожелаешь, — сказал Гикори. Я могла бы сказать, что он был не совсем доволен этим.

— О чем вы хотели со мной поговорить? — спросила я.

— У нас для тебя новости от правительства Обина, — сказал Гикори. — Приглашение.

— Какое приглашение?

— Приглашение посетить наш родной мир и совершить поездку по нашим планетам и колониям, — уточнил Гикори. — Теперь ты достаточно взрослая, чтобы путешествовать без сопровождения, и, хотя все обиняне знают о тебе с детства, благодаря нашим записям, у всех у них огромное желание встретиться с тобой лично. Наше правительство спрашивает тебя, не согласишься ли ты удовлетворить эту просьбу.

— Когда? — спросила я.

— Немедленно, — ответил Гикори.

Я посмотрела на них обоих. — Ты спрашиваешь меня об этом сейчас? До вылета в Роанок осталось меньше двух часов.

— Мы только сейчас получили приглашение, — сказал Гикори. — Как только нам его прислали, мы сразу же отправились искать тебя.

— Это не могло подождать? — спросила я.

— Наше правительство хотело бы спросить тебя перед началом вашего путешествия в Роанок, — сказал Гикори. — Как только ты освоишься в Роаноке, то, возможно, будешь сомневаться, стоит ли уезжать на такой значительный срок.

— На какой срок? — спросила я.

— Мы отправили предполагаемый маршрут на твой персональный компад, — сказал Гикори.

— Я спрашиваю не о том.

— Весь тур занял бы тринадцать стандартных месяцев, — пояснил Гикори. — Хотя, если бы ты согласилась, его можно было бы продлить.

— Итак, подведем итоги, — сказала я. — Вы хотите, чтобы в ближайшие два часа я решила, оставлять ли мне семью и друзей как минимум на год, а может, и дольше, чтобы в одиночку отправиться в путешествие по мирам обинян?

— Да, — ответил Гикори. — Хотя, конечно, мы с Дикори будем сопровождать тебя.

— Но без других людей, — сказала я.

— Мы могли бы взять кого-нибудь, если бы ты захотела, — предложил Гикори.

— Захотела бы я? Да это было бы здорово.

— Очень хорошо, — сказал Гикори.

— Это сарказм, Гикори, — раздраженно сказала я. — Ответ отрицательный. Я серьезно, Гикори. Ты просишь меня принять решение, которое изменит мою жизнь, за два часа до начала полета в новую колонию. Это совершенно нелепо.

— Мы понимаем, что время для этого запроса не оптимальное, — сказал Гикори.

— Не думаю, что понимаете, — возмутилась я. — Понимаете, что это срочное уведомление, но не думаю, что понимаете, насколько это оскорбительно.

Гикори слегка отшатнулся. — Мы не хотели тебя обидеть, — проговорил он.

Я уже собиралась что-то выпалить, но остановилась и начала считать в уме, потому что где-то в глубине души рациональная часть моего мозга давала мне понять, что это будет слишком резкая реакция. Гикори и Дикори пригласили меня в последнюю минуту, не придавая этому особого значения. Что-то в этой просьбе меня насторожило.

Мне потребовалась минута, чтобы понять, почему. Гикори и Дикори просили меня оставить позади всех, кого я знала, и всех, с кем я только что познакомилась, в обмен на год одиночества. Я уже испытала это давным-давно, когда обиняне забрали меня из "Ковелла", и мне пришлось ждать, пока мой отец найдет способ вернуть меня. Это было другое время и при других обстоятельствах, но я помню свое одиночество и потребность в человеческом общении. Я любила Гикори и Дикори, они были моей семьей. Но они не могли предложить мне то, в чем я нуждалась и что могла получить от общения с людьми.

И кроме того, я только что попрощалась с целой деревней людей, которых знала, а до этого прощалась с семьей и друзьями, обычно навсегда, гораздо чаще, чем большинство людей моего возраста. Прямо сейчас я только что познакомилась с Гретхен, и Энцо, безусловно, выглядел интересно. Я не хотела прощаться с ними еще до того, как узнаю их как следует.

Я посмотрела на Гикори и Дикори, которые, несмотря на все, что знали обо мне, не могли понять, почему их приглашение так повлияло на меня. Это не их вина, сказала рациональная часть моего мозга. И это было правильно. Вот почему это была рациональная часть моего мозга. Мне не всегда нравилась эта часть, но в подобных ситуациях она обычно была на высоте.

— Прости, Гикори, — сказала я, наконец. — Я не хотела на тебя кричать. Пожалуйста, прими мои извинения.

— Конечно, — ответил Гикори. Он сам расслабился.

— Но даже если бы я захотела пойти, двух часов явно недостаточно, чтобы все обдумать, — сказала я. — Вы говорили об этом с Джоном или Джейн?

— Мы сочли за лучшее обратиться к тебе, — признался Гикори. — Твое желание уйти повлияло бы на их решение отпустить тебя.

Я улыбнулась. — Не так сильно, как, наверное, ты думаешь, — поведала я. — Ты можешь считать, что я уже достаточно взрослая, чтобы провести год в турне по мирам обинян, но гарантирую, что у моего папы будет другое мнение на этот счет. Джейн и Савитри потребовалось несколько дней, чтобы убедить его разрешить мне устроить прощальную вечеринку, пока они будут в отъезде. Как ты думаешь, он согласился бы на то, чтобы я уехала на год, когда у нас есть двухчасовой лимит времени? Это чересчур оптимистично.

— Это очень важно для нашего правительства, — сказал Дикори. Что было удивительно. Дикори почти никогда ни о чем не говорил, кроме произнесения одного из своих монотонных приветствий. Тот факт, что Дикори чувствовал себя вынужденным заговорить, сам по себе говорил о многом.

— Понимаю это, — ответила я. — Но все равно это слишком неожиданно. Я не могу принять такое решение сейчас. Просто не могу. Пожалуйста, передайте вашему правительству, что для меня большая честь получить приглашение и что я хочу как-нибудь совершить экскурсию по мирам Обина. Правда, хочу. Но я не могу сделать это вот так. И я хочу полететь в Роанок.

Гикори и Дикори на мгновение замолчали. — Возможно, если майор Перри и лейтенант Саган услышат наше приглашение и согласятся, тебя это убедит, — сказал Гикори.

Раздражает, раздражает. — Что это должно означать? — спросила я. — Сначала ты говоришь, что хотел, чтобы я сказала "да", потому что тогда они могли бы согласиться, а теперь хочешь поступить по-другому? Ты спросил меня, Гикори. Мой ответ — нет. Если думаешь, что расспросы моих родителей заставят меня передумать, то ты не понимаешь человеческих подростков и уж точно не понимаешь меня. Даже если они согласятся, чего, поверь мне, не случится, поскольку первое, что они сделают, это спросят меня, что я думаю об этой идее. И я скажу им то же, что сказала тебе. Что только что сказала.

Снова воцарилось молчание. Я внимательно наблюдала за ними обоими, пытаясь уловить дрожь или подергивания, которые иногда проявлялись, когда они были эмоционально подавлены. Они оба были тверды, как скала. — Очень хорошо, — сказал Гикори. — Мы проинформируем наше правительство о твоем решении.

— Скажите им, что я рассмотрю это в другой раз. Может быть, через год, — предложила я. Может быть, к тому времени я смогу убедить Гретхен поехать со мной. И Энцо. Пока мы тут предавались мечтам.

— Мы расскажем им, — сказал Гикори, а затем он и Дикори слегка поклонились и ушли.

Я огляделась по сторонам. Некоторые люди в общей зоне смотрели вслед уходящим Гикори и Дикори; другие смотрели на меня со странным выражением лица. Думаю, они никогда раньше не видели девочку с ее собственными домашними инопланетянами.

Я вздохнула. Достала свой компад, чтобы связаться с Гретхен, но затем остановилась, так и не набрав ее адрес. Потому что, как бы сильно мне не нравилось оставаться одной в широком смысле этого слова, в тот момент мне был нужен перерыв в общении. Что-то происходило, и нужно было понять, что именно. Потому что, что бы это ни было, это заставляло меня нервничать.

Я положила компад обратно в карман, подумала о том, что только что сказали мне Гикори и Дикори, и забеспокоилась.

ДЕСЯТЬ

В тот вечер после ужина на моем компаде-наладоннике появилось два сообщения. Первое было от Гретхен. — Этот персонаж, Магди, разыскал меня и пригласил на свидание, — говорилось в нем. — Думаю, ему нравятся девушки, которые издеваются над ним. Я согласилась. Потому что он такой милый. Не жди меня. — Это заставило меня улыбнуться.

Второе было от Энцо, которому каким-то образом удалось раздобыть адрес моего компада; подозреваю, что Гретхен могла иметь к этому какое-то отношение. Оно было озаглавлено "Стихотворение девушке, с которой я только что познакомился, А именно Хайку, название Которого Теперь Значительно длиннее самого Стихотворения, О, ирония судьбы", и гласило:

Ее зовут Зоя

Улыбка, как летний ветерок

Пожалуйста, не делай из меня кубики.

Я громко рассмеялась, увидев это. Бабар посмотрел на меня и с надеждой замахал хвостом; наверняка он считал, что мое счастье принесет ему больше еды. Я дала ему кусочек оставшегося бекона. Думаю, он был прав насчет этого. Умный пес Бабар.

Изображение

* * *

После того, как "Магеллан" отбыл со станции Феникс, руководители колонии узнали о том, что в общей зоне чуть не произошел скандал, потому что я рассказала им об этом за ужином. Джон и Джейн многозначительно переглянулись, а затем перевели разговор на что-то другое. Я предположила, что проблема интеграции десяти совершенно разных групп людей с десятью совершенно разными культурами уже поднималась в их дискуссиях, и теперь они также обсуждали ее для несовершеннолетних.

Я полагала, что они найдут способ справиться с этим, но на самом деле не была готова к их решению.

— Игра с мячом в вышибалы, — сказала я папе за завтраком. — Ты заставишь всех нас, детей, поиграть в вышибалы?

— Не всех вас, — заметил папа. — Только тех, кто в противном случае затеял бы глупые и бессмысленные драки от скуки. — Он грыз кофейный кекс, а Бабар стоял рядом в ожидании крошек. Джейн и Савитри занимались делами; они были мозгами этого конкретного предприятия. — Тебе не нравится игра в вышибалы? — спросил он.

— Мне она очень нравится, — ответила я. — Просто почему ты думаешь, что это решение проблемы?

Папа отложил свой кофейный кекс, отряхнул руки и начал подсчитывать пункты на пальцах. — Во-первых, у нас есть место и принадлежности, и для этого места игра подходящая. Мы же не можем играть в футбол или крикет на борту "Магеллана". Во-вторых, это командный вид спорта, поэтому можно вовлекать в него большие группы детей. В-третьих, игра несложная, поэтому нам не нужно тратить много времени на то, чтобы объяснить всем основные правила. В-четвертых, она спортивная и даст вам, ребята, возможность выплеснуть часть своей энергии. В-пятых, она достаточно жестокая, чтобы понравиться тем мальчишкам-идиотам, о которых ты говорила вчера, но и не настолько жестокая, чтобы кто-то действительно пострадал.

— Еще какие-нибудь пункты? — спросила я.

— Нет, — сказал папа. — У меня кончились пальцы. — Он снова взялся за свой кофейный кекс.

— Просто мальчики собираются объединиться в команды со своими друзьями, — заметила я. — Значит, у вас все еще будет проблема, что дети из одного мира остаются со своими друзьями.

— Можно бы согласиться с этим, если бы не тот факт, что я не полный идиот, — сказал папа, — и Джейн тоже. У нас есть план на этот счет.

План был таков: все, кто зарегистрировался для участия в игре, были распределены по командам, а не имели права выбирать свою собственную команду. И это распределение по командам было не случайным; когда мы с Гретхен просмотрели списки команд, она отметила, что почти ни в одной из команд не было больше одного игрока из одного мира; даже Энцо и Магди были распределены по разным командам. Единственными детьми, которые были в одной "команде", были киотцы; будучи из колонии меннонитов, они избегали участия в спортивных соревнованиях, поэтому вместо этого попросились стать судьями.

Мы с Гретхен не записывались ни в какие команды; сами назначили себя менеджерами лиги, и никто не протестовал; очевидно, слухи о том, как сильно мы издевались над дикой компанией подростков, распространились повсюду, и нас боялись и перед нами благоговели в равной степени. — Это заставляет меня чувствовать себя очаровательной, — сказала Гретхен, когда одна из ее подруг из Эри рассказала ей об этом. Мы смотрели первую игру серии, в которой "Леопарды" играли против "Могучих красных шаров", предположительно названных так в честь игровых принадлежностей. Не думаю, что я сама одобряла название команды.

— Кстати, как прошло твое свидание прошлой ночью? — спросила я.

— Он пытался распускать руки, — ответила Гретхен.

— Хочешь, попрошу Гикори и Дикори поговорить с ним?

— Нет, с этим можно справиться, — сказала Гретхен. — И, кроме того, твои друзья-инопланетяне вызывают у меня отвращение. Без обид.

— Не обижаюсь, — заверила я. — На самом деле они милые.

— Это твои телохранители, — сказала Гретхен. — Они не должны быть милыми. Должны пугать людей до смерти. И делают это. Я просто рада, что они не ходят все время за тобой по пятам. Тогда никто бы никогда не подошел к нам поговорить.

На самом деле, я не видела ни Гикори, ни Дикори с тех пор, как накануне состоялся наш разговор о путешествии по планетам обинян. Прикинула, не задела ли их чувства. Я собиралась проведать их, чтобы узнать, как у них дела.

— Эй, твой парень только что прикончил одного из "Леопардов", — сказала Гретхен. Она указала на Энцо, который участвовал в игре.

— Он не мой парень, как и Магди не твой, — ответила я.

— Он такой же нахальный, как Магди? — спросила Гретхен.

— Что за вопрос, — возмутилась я. — Как ты смеешь спрашивать. Я безумно обижена.

— Значит, да, — сказала Гретхен.

— Нет, это не так, — возразила я. — Он был очень мил. Даже прислал мне стихотворение.

— Не может быть, — усомнилась Гретхен. Я показала ей хайку на своем компаде. Она вернула мне стихотворение. — Тебе достается автор стихов. Мне достается нахал. Это на самом деле нечестно. Хочешь поменяться?

— Ни за что, — отказалась я. — Но он не мой парень.

Гретхен кивнула в сторону Энцо. — Ты спрашивала его об этом?

Я посмотрела на Энцо, который, конечно же, украдкой поглядывал в мою сторону, пока мы ходили по полю для игры в вышибалы. Он заметил, что я смотрю в его сторону, улыбнулся мне и кивнул, и в этот момент вышибала сильно попал ему мячом по уху, и он с глухим стуком свалился.

Я расхохоталась.

— О, здорово, — сказала Гретхен. — Смеешься над болью своего парня.

— Знаю! Я такая плохая! — похвасталась я и чуть сама не упала.

— Ты его не заслуживаешь, — кисло сказала Гретхен. — Не заслуживаешь его стихов. Отдай мне их обоих.

— Ни за что, — отказалась я, а затем подняла глаза и увидела Энцо, стоящего передо мной. Я рефлекторно прикрыла рот рукой.

— Слишком поздно, — сказал он. Что, конечно, рассмешило меня еще больше.

— Она издевается над твоей болью, — наябедничала Гретхен Энцо. — Издевается, слышишь меня.

— О Боже, мне так жаль, — сказала я между смешками и, прежде чем сообразить, что делаю, обняла Энцо.

— Она пытается отвлечь тебя от своего зла, — предупредила Гретхен.

— Это работает, — сказал Энцо.

— О, прекрасно, — сказала Гретхен. — Посмотрим, смогу ли я после этого предупредить тебя о ее дурных привычках. — Она снова сосредоточилась на игре, лишь изредка оглядываясь и улыбаясь мне.

Я отстранилась от Энцо. — На самом деле я не злая, — призналась я.

— Да, просто забавляешься болью других, — поддел Энцо.

— Ты ушел с площадки, — сказала я. — Не могло быть так уж больно.

— Есть боль, которую ты не видишь, — ответил Энцо. — Экзистенциальная боль.

— О, боже, — изумилась я. — Если ты испытываешь экзистенциальную боль от игры в вышибалы, то на самом деле просто что-то неправильно.

— Не думаю, что ты понимаешь философские тонкости этого вида спорта, — попенял мне Энцо. Я начала хихикать. — Прекрати, — мягко сказал Энцо. — Я говорю серьезно.

— Очень надеюсь, что это не так, — сказала я и снова захихикала. — Хочешь пообедать?

— С удовольствием, — сказал Энцо. — Дай мне минутку, чтобы извлечь этот мячик из евстахиевой трубы.

Это был первый раз, когда я услышала, как кто-то употребляет в обычном разговоре словосочетание "евстахиева труба". Думаю, что, возможно, я немного влюбилась в него прямо сейчас.

* * *

— Я вас двоих сегодня почти не видела, — сказала я Гикори и Дикори в их каюте.

— Мы понимаем, что многим твоим коллегам-колонистам неуютно из-за нас, — сказал Гикори. Он и Дикори сидели на табуретах, сконструированных с учетом формы их тела; в остальном их жилище было пустым. Возможно, обиняне обрели сознание и даже недавно попробовали свои силы в сочинении и рассказывании сказок, но тайны внутреннего убранства все еще явно ускользали от них. — Было решено, что нам лучше не вмешиваться.

— Кто принял решение? — спросила я.

— Майор Перри, — сказал Гикори, а затем, прежде чем я успела открыть рот, добавил: — и мы согласны.

— Вы двое будете жить с нами, — сказала я. — Со всеми нами. Людям нужно привыкнуть к вам.

— Мы согласны, и у них будет время, — ответил Гикори. — Но сейчас мы считаем, что лучше дать вашим людям время привыкнуть друг к другу. — Я открыла рот, чтобы возразить, но тут Гикори спросил: — Разве тебе не выгодно наше отсутствие в данный момент?

Я вспомнила замечание Гретхен о том, что другие подростки никогда бы не подошли к нам, если бы Гикори и Дикори всегда были рядом, и мне стало немного стыдно. — Не хочу, чтобы вы думали, будто мне неприятно видеть вас рядом.

— Мы в это не верим, — сказал Гикори. — Пожалуйста, не думай так. Когда будем на Роаноке, то вернемся к своим ролям. Люди будут относиться к нам с большим пониманием, потому что у них будет время узнать тебя.

— Я все еще не хочу, чтобы вы думали, что должны оставаться здесь из-за меня, — добавила я. — Я сошла бы с ума, если бы просидела здесь взаперти целую неделю.

— Для нас это не сложно, — сказал Гикори. — Мы отключаем наше сознание до тех пор, пока оно нам снова не понадобится. Так время летит незаметно.

— Это очень похоже на шутку, — заметила я.

— Если ты так говоришь, — сказал Гикори.

Я улыбнулась. — И все же, если это единственная причина, по которой вы остаетесь здесь...

— Я не говорил, что это единственная причина, — сказал Гикори, перебивая меня, чего он почти никогда не делал. — Мы также тратим это время на подготовку.

— К жизни на Роаноке? — спросила я.

— Да, — ответил Гикори. — И как мы сможем оказать тебе наилучшие услуги, когда окажемся там.

— Думаю, просто делая то, что вы уже делаете.

— Возможно, — сказал Гикори. — Мы думаем, что ты, возможно, недооцениваешь, насколько сильно Роанок будет отличаться от твоей прежней жизни, и какова будет наша ответственность перед тобой.

— Знаю, что все будет по-другому. Что будет сложнее во многих отношениях.

— Мы рады это слышать, — согласился Гикори. — Так и будет.

— Настолько, что тратите все это время на планирование? — спросила я.

— Да, — подтвердил Гикори. Я подождала секунду, не последует ли за этим что-нибудь еще, но ничего не последовало.

— Вы хотите, чтобы я что-нибудь сделала? — спросила я Гикори. — Помогла вам?

Гикори потребовалось несколько секунд, чтобы ответить. Я посмотрела на него, чтобы понять, что можно от него ожидать; после стольких лет я довольно хорошо разбиралась в его настроении. Ничто не казалось необычным или неуместным. Это был всего лишь Гикори.

— Нет, — произнес, наконец, Гикори. — Мы бы хотели, чтобы ты занималась тем, чем занимаешься сейчас. Знакомилась с новыми людьми. Подружилась с ними. Наслаждалась своим временем сейчас. Мы не ожидаем, что когда приедем в Роанок, у тебя будет так много времени для развлечений.

— Но вы пропускаете все мое веселье, — заметила я. — Обычно вы его записываете.

— На этот раз можешь обойтись без нас, — заверил Гикори. Еще одна почти шутка. Я снова улыбнулась и обняла их обоих, как раз в тот момент, когда мой компад завибрировал. Это была Гретхен.

— Твой парень действительно плохо играет в вышибалы, — сказала она. — Он только что получил удар прямо по носу. Просил передать тебе, что боль не так приятна, если тебя нет рядом, чтобы посмеяться над ней. Так что спускайся и облегчи боль бедного мальчика. Или усугуби ее. И то, и другое работает.

ОДИННАДЦАТЬ

Что нужно знать о моей жизни на "Магеллане"?

Во-первых, гениальный план Джона и Джейн по удержанию подростков от нанесения вреда себе или другим сработал как по маслу, а это означало, что мне нехотя пришлось признать перед папой, что он поступил умно, и это понравилось ему, вероятно, больше, чем следовало бы. Каждая из команд по игре в вышибалы стала самостоятельной маленькой группой, в противовес уже сложившимся группам детей из бывших колоний. Возможно, возникла бы проблема, если бы все просто перенесли свою принадлежность к племени на свои команды, потому что тогда мы бы просто заменили одну групповую глупость на другую. Но дети по-прежнему были преданы своим друзьям из родного мира, по крайней мере, один из которых, скорее всего, играл в команде соперника. Это поддерживало всеобщее дружелюбие или, по крайней мере, сдерживало некоторых наиболее агрессивных и глупых детей, пока все не преодолели желание затевать драку.

По крайней мере, так это объяснил мне папа, который продолжал оставаться довольным собой. — Итак, ты видишь, как мы сплетаем тонкую паутину межличностных связей, — сказал он мне, когда мы смотрели одну из игр в вышибалы.

— О, Господи, — сказала Савитри, которая сидела с нами. — Меня сейчас стошнит от такого самодовольства.

— Просто завидуешь, что не ты это придумала, — сказал папа Савитри.

— Это я придумала, — сказала Савитри. — По крайней мере, отчасти. Я и Джейн помогали с этим планом, как ты наверняка помнишь. Ты просто присваиваешь себе все заслуги.

— Это подлая ложь, — сказал папа.

— Мяч, — сказала Савитри, и мы все пригнулись, когда отлетевший мяч срикошетил в толпу.

Кто бы это ни придумал, у игры в вышибалы были и дополнительные преимущества. После второго дня турнира команды начали сочинять свои собственные песни на тему игры, а члены команд просматривали свои музыкальные коллекции в поисках мелодий, которые могли бы их взбодрить. И именно здесь мы обнаружили настоящий культурный разрыв: музыка, которая была популярна в одном мире, была совершенно неизвестна в другом. Дети из Хартума слушали чанго-сока, ребят из Руси увлекал граундтамп и так далее. Да, у них у всех были хорошие ритмы, и под них можно было танцевать, но если вы хотите, чтобы у кого-то глаза стали безумными, все, что вам нужно сделать, это предположить, что ваша любимая музыка была лучше, чем у них. Люди доставали свои компады и выстраивались в очередь за песнями, чтобы высказать свое мнение.

Так началась великая магеллановская музыкальная война: все мы объединили свои компады в сеть и яростно принялись составлять плейлисты из нашей любимой музыки, чтобы показать, что наша музыка, бесспорно, лучшая в мире. За очень короткое время я узнала, что такое не только чанго-сока и граундтамп, но и килл-дрилл, дроун, хаплойд, хэппи данс (название, как оказалось, ироничное), смир, нуэвопоп, тоун, классик тоун, топот Эрика, дуува капелла, шейкер и какая-то по-настоящему отстойная музыка, предположительно, похожая на вальс, но, насколько я могла судить, в ней критически отсутствовали три четверти такта или вообще какие-либо узнаваемые временные рамки. Я спокойно выслушала все это, затем сказала всем их сторонникам, что мне их жаль, потому что они никогда не слышали звука Гекльберри, и разослала свой собственный плейлист.

— Значит, ты создаешь свою музыку, когда душишь кошек, — сказал Магди, слушая "Утро в Дели", одну из моих любимых песен, вместе со мной, Гретхен и Энцо.

— Это ситар, ты, обезьяна, — возмутилась я.

— "Ситар" на языке Гекльберри означает "задушенные кошки", — пояснил Магди.

Я повернулась к Энцо. — Помоги мне, — попросила я.

— Я собираюсь придерживаться объяснения о том, что кошку душат, — огорошил меня Энцо.

Я шлепнула его по руке. — Я думала, ты мой друг.

— Так оно и было, — сказал Энцо. — Но теперь я знаю, как ты относишься к своим питомцам.

— Послушай это! — сказал Магди. Только что прозвучала партия ситара, и она, как ни странно, оборвалась в середине песни. — А вот и "когда умерла кошка". Признай это, Зоя.

— Гретхен? — я посмотрела на свою последнюю, лучшую подругу, которая всегда защищала меня от филистеров.

Гретхен посмотрела на меня. — Бедная кошка, — сказала она, а затем рассмеялась. Тогда Магди схватил компад и включил какой-то ужасный звук.

Для справки, "Утро в Дели" не похоже на звук задушенных кошек. На самом деле это не так. Они все были глухонемые или что-то в этом роде. Особенно Магди.

Глухие или нет, но в итоге мы вчетвером стали проводить много времени вместе. Пока мы с Энцо неспешно и с удовольствием оценивали друг друга, Гретхен и Магди то проявляли интерес друг к другу, то пытались понять, насколько низко они могут опуститься на словах. Хотя вы знаете, как это бывает. Одно, вероятно, приводило к другому, и наоборот. И я предполагаю, что гормоны сыграли большую роль; они оба были красивыми примерами цветущей юности, что, я думаю, является лучшим способом выразить это. Они оба, казалось, были готовы многое терпеть друг от друга в обмен на то, чтобы поглазеть и слегка потискать, что, честно говоря, не было совсем односторонним для Магди, если верить сообщениям Гретхен.

Что касается Энцо и меня, то вот как мы ладили друг с другом:

— Я кое-что приготовила для тебя, — сказала я, протягивая ему свой компад.

— Ты показываешь мне такой же, — сказал он. — У меня всегда он был.

— Дурачок, — ласково сказала я. Конечно, у него был компад, как и у всех нас. Без него мы вряд ли были бы подростками. — Нет, нажми на файл с фильмом.

Он послушался и несколько мгновений наблюдал за происходящим. Затем склонил голову набок, глядя на меня. — Так это все из-за того, что в меня по голове попал вышибала? — спросил он.

— Конечно, нет, — ответила я. — На некоторых моментах тебе попадают в другие места. — Я достала компад и провела пальцем по полосе быстрой перемотки на видеоплеере. — Смотри, смотри, — сказала я, показывая ему съемку его паха, которую сделала ранее в тот же день.

— О, здорово, — только и сказал он.

— Ты такой милый, когда впадаешь в отчаяние, — посочувствовала я.

— Я рад, что ты так думаешь, — сказал он, явно не в таком восторге, как я.

— Давай посмотрим это еще раз, — предложила я. — На этот раз в замедленном режиме.

— Давай не будем, — возразил Энцо. — Это болезненное воспоминание. У меня были другие планы на тот день.

Я почувствовала, что начинаю краснеть, и постаралась подавить это сарказмом. — Бедный Энцо, — сказала я. — Бедный Энцо с писклявым голосом.

— Твое сочувствие безгранично, — ответил он. — Думаю, тебе нравится наблюдать, как надо мной издеваются. Вместо этого могла бы дать какой-нибудь совет.

— Двигайся быстрее, — посоветовала я. — Постарайся, чтобы в тебя не так часто попадали.

— Ты очень полезна, — сказал он.

— Вот, — сказала я, нажимая кнопку отправки на компаде. — Теперь видео в твоей очереди. Так что ты всегда можешь им дорожить.

— Даже не знаю, что сказать, — засомневался он.

— Ты мне что-нибудь послал? — спросила я.

— Вообще-то, — сказал Энцо, а затем достал свой компад, что-то нажал и протянул его мне. На нем было еще одно стихотворение. Я прочитала его.

— Это очень мило, — сказала я. На самом деле это было прекрасно, но я не хотела умиляться ему, особенно после того, как только что поделилась видео, на котором он получает удар в самое сердце.

— Да, хорошо, — сказал Энцо, забирая компад. — Я написал его до того, как увидел то видео. Просто запомни это. — Он нажал на экран своего компада. — Вот. Теперь в твоей очереди. Так что ты всегда можешь ценить это.

— Так и сделаю, — сказала я и сделала бы это.

— Хорошо, — сказал Энцо. — Потому что меня за это часто ругают.

— За стихи? — спросила я. Энцо кивнул. — Кто?

— Магди, конечно, — ответил Энцо. — Он застукал меня за тем, что я писал это тебе, и высмеял меня до чертиков.

— Магди сам придумал стихотворение, непристойный лимерик, — сказала я.

— Он не глупый, — сказал Энцо.

— Я не говорила, что он глупый, — возразила я. — Просто вульгарный.

— Ну, он мой лучший друг, — сказал Энцо. — Что ты собираешься делать?

— Думаю, это мило, что ты заступаешься за него, — заметила я. — Но должна сказать тебе, что если он будет издеваться над тобой, мешая тебе писать стихи для меня, то придется надрать ему задницу.

Энцо ухмыльнулся. — Тебе или твоим телохранителям? — спросил он.

— О, я справилась бы с этим лично, — заверила я. — Хотя могла бы попросить Гретхен помочь.

— Думаю, она бы помогла, — сказал Энцо.

— Здесь не нужно думать, — возразила я.

— Тогда, наверное, мне лучше продолжать писать тебе стихи, — сказал Энцо.

— Хорошо, — согласилась я и потрепала его по щеке. — Я рада, что мы ведем эти короткие беседы.

И Энцо сдержал свое слово: пару раз в день я получала новое стихотворение. В основном они были милыми и забавными, и лишь немного показушными, потому что он присылал их в разных стихотворных форматах: хайку, сонеты, сестины и еще какие-то формы, я не знаю, как они называются, но было видно, что они должны были что-то значить.

И, естественно, я показала их все Гретхен, которая изо всех сил старалась не подать виду, что на нее это производит впечатление. — Этот снимок не соответствует действительности, — сказала она, прочитав одно из них, который я показала ей на одной из игр в вышибалы. Савитри присоединилась к нам, чтобы посмотреть. У нее был перерыв. — Я бы бросила его за это.

— Это не отменяется, — сказала я. — И в любом случае, он не мой парень.

— Парень присылает стихи каждый час, а ты говоришь, что он не твой парень? — спросила Гретхен.

— Если бы он был ее парнем, он бы больше не присылал стихи, — сказала Савитри.

Гретхен хлопнула себя по лбу. — Конечно, — сказала она. — Теперь все становится на свои места.

— Отдай мне это, — возмутилась я, забирая свой компад. — Какой цинизм.

— Ты так говоришь только потому, что получаешь сестины, — отметила Савитри.

— Которые не сканируются, — сказала Гретхен.

— Тихо, вы обе, — осадила я и повернула компад так, чтобы он мог записывать игру. Команда Энцо играла с "Драконами" в четвертьфинальном матче за звание чемпионов лиги. — Вся ваша горечь отвлекает меня от наблюдения за тем, как попадают в Энцо.

— Кстати, о цинизме, — заметила Гретхен.

Раздался громкий хлопок, когда мяч придал лицу Энцо не слишком привлекательную форму. Он схватился за лицо обеими руками, громко выругался и упал на колени.

— Вот так, — сказала я.

— Бедный мальчик, — пожалела Савитри.

— Он будет жить, — сказала Гретхен, а затем повернулась ко мне. — Итак, ты поняла.

— Это точно будет в самом центре внимания, — понадеялась я.

— Я уже упоминала, что ты его не заслуживаешь, — заметила Гретхен.

— Привет, — сказала я. — Он пишет мне стихи, я документирую его физическую несостоятельность. Вот как строятся наши отношения.

— Я думала, ты говоришь, что он не был твоим парнем, — сказала Савитри.

— Он не мой парень, — сказала я и сохранила унизительный фрагмент в своей папке "Энцо". — Это не значит, что у нас нет отношений. — Я убрала свой компад и поприветствовала Энцо, когда он подошел, все еще держась за лицо.

— Итак, ты поняла, — сказал он мне. Я повернулась и улыбнулась Гретхен и Савитри, как бы говоря: "Вот видите". Они обе закатили глаза.

* * *

В общей сложности прошло около недели с того момента, как "Магеллан" покинул станцию Феникс, и до того момента, когда он оказался достаточно далеко от любого крупного гравитационного колодца, чтобы мог перепрыгнуть до Роанока. Большую часть этого времени я провела, наблюдая за игрой в вышибалы, слушая музыку, общаясь со своими новыми друзьями и записывая, как в Энцо попадают мячи. Но в промежутке между всем этим я действительно потратила немного времени на изучение мира, в котором нам предстояло прожить остаток нашей жизни.

Кое-что из этого я уже знала: Роанок был планетой шестого класса; это означало (и здесь я еще раз сверяюсь с протоколом департамента колонизации Союза колоний, найдете его везде, где у компада есть доступ к сети), что сила тяжести, атмосфера, температура и... скорость вращения планеты отличались не более чем на пятнадцать процентов от земных, но биосфера была несовместима с биологией человека — то есть, если вы что-то там съедите, вас, вероятно, вырвет внутренностями, если не убьет сразу.

(Это вызвало у меня легкое любопытство по поводу того, сколько существует классов планет. Оказывается, их восемнадцать, двенадцать из которых, по крайней мере, номинально совместимы с людьми. Тем не менее, если кто-то скажет, что вы находитесь на колониальном корабле, направляющемся на планету двенадцатого класса, лучше всего найти спасательную капсулу или записаться добровольцем в экипаж корабля, потому что вряд ли вы захотите высаживаться на этот мир, если сможете этого избежать. Если только вам не нравится весить в два с половиной раза больше своего обычного веса на планете, насыщенная аммиаком атмосфера которой, надеюсь, задушит вас прежде, чем вы умрете от переохлаждения. В таком случае, теперь вы знаете. Добро пожаловать домой.)

Что вы делаете на планете шестого класса, если являетесь участником первой волны колонии? Что ж, Джейн была права, когда сказала это на Гекльберри: вы работаете. У вас лишь ограниченный запас продовольствия, который можно использовать, пока не появится возможность добавлять к нему то, что выращено, но прежде чем выращивать пищу, следует обработать почву, чтобы на ней могли расти культуры, способные прокормить людей (и другие виды, которые появились на Земле, например, почти весь наш домашний скот), не захлебнувшись несовместимыми веществами, содержащимися в почве. И вы должны убедиться, что ранее упомянутый домашний скот (или домашние питомцы, или малыши, или невнимательные взрослые, которые не обращали внимания на инструктажи) не пасутся и не едят ничего с планеты, пока вы не проведете токсикологическое исследование, чтобы посмотреть, не убьет ли это их. Материалы для колонистов, которые нам раздали, показывают, что это сложнее, чем кажется, потому что ваши домашние животные вряд ли прислушаются к голосу разума, равно как и малыши или некоторые взрослые.

Итак, вы обработали почву и уберегли всех ваших животных и глупых людей от поедания ядовитой растительности: теперь пришло время сажать, сажать, сажать свои семена, как будто от этого зависит ваша жизнь, потому что так оно и есть. Чтобы донести этот момент до читателя, учебный материал для колонистов наполнен фотографиями изможденных колонистов, которые загубили свои посадки и в итоге сильно похудели (или даже еще хуже) после зимы на их планете. Союз колоний вас не выручит — если вы потерпите неудачу, то потерпите ее, иногда ценой собственной жизни.

Вы посадили семена, обработали всходы и собрали урожай, а затем делаете это снова, и продолжаете это делать — и все это время также создаете инфраструктуру, потому что одна из основных функций первой волны колонии — подготовить планету к следующей, более многочисленной волне колонистов, которые появляются через пару стандартных лет. Предполагаю, что они приземляются, осматривают все, что вы создали, и говорят: "Ну, колонизация не кажется такой уж сложной задачей". И в этот момент можете их побить.

И несмотря на все это, в глубине души вы помните один маленький факт: колонии наиболее уязвимы для нападения, когда они новые. Есть причина, по которой люди колонизируют планеты шестого класса, где биосистема может их убить, и даже планеты двенадцатого класса, где их тоже убьет практически все остальное. Это потому, что существует множество других разумных рас, у которых такие же потребности в жилье, как и у нас, и все мы хотим захватить как можно больше планет. И если там уже есть кто-то еще, что ж. Это просто вопрос, который нужно решить.

Я знала это очень хорошо. И Джон с Джейн тоже.

Но мне интересно, понимали ли это другие люди — моего возраста или старше — на самом деле; понимали ли они, что планета шестого класса или нет, обработана почва или нет, посажены культуры или нет, все, что они делали и ради чего трудились, не имеет большого значения, когда в небе появляется космический корабль, а в нем полно существ, которые решили, что им нужна ваша планета, а вы — помеха для них. Возможно, это не то, что вы можете понять, пока это не произойдет.

Или, может быть, когда дело доходит до этого, люди просто не задумываются об этом, потому что с этим ничего нельзя поделать. Мы не солдаты, мы колонисты. Быть колонистом — значит идти на риск. И как только вы примете риск, то можете с таким же успехом не думать о нем до тех пор, пока в этом не возникнет необходимость.

И во время нашей недели на "Магеллане" нам, конечно, не пришлось этого делать. Нам было весело — даже слишком весело, если честно. Я подозревала, что у нас сложилось непредвзятое представление о жизни колонии. Рассказала об этом папе, когда мы смотрели финальную игру турнира по вышибалам, в которой Драконы обрушивали красный резиновый дождь на ранее непобежденных Слизевиков, в команде которых был Магди. Меня это вполне устраивало; Магди стал невыносим из-за победной серии своей команды. Скромность пошла бы мальчику на пользу.

— Конечно, это не соответствует действительности, — сказал папа. — Как думаешь, у тебя будет время поиграть в вышибалы, когда мы приедем в Роанок?

— Я имею в виду не только вышибалы, — ответила я.

— Знаю, — сказал он. — Но я не хочу, чтобы ты об этом беспокоилась. Давай я расскажу тебе историю.

— О, здорово, — одобрила я. — Историю.

— Очень саркастично, — упрекнул папа. — Когда я впервые покинул Землю и присоединился к колониальным силам обороны, у нас была такая неделя. Нам дали наши новые тела — такие зеленые, какое до сих пор есть у генерала Рыбицки, — и приказали развлекаться с ними целую неделю.

— Похоже на хороший способ спровоцировать неприятности, — отметила я.

— Может, так оно и есть, — сказал папа. — Но в основном это делало две вещи. Во-первых, мы привыкли к тому, на что способны наши новые тела. Второе — дать нам немного времени повеселиться и завести друзей, прежде чем мы отправимся на войну. Чтобы дать нам немного затишья перед бурей.

— Итак, вы даете нам эту неделю, чтобы повеселиться, прежде чем отправите нас всех на соляные шахты, — сделала вывод я.

— Не на соляные шахты, но на поля уж точно, — сказал папа и махнул рукой в сторону детей, все еще суетившихся на площадке для игры в вышибалы. — Не думаю, что многие из ваших новых друзей до конца осознали, что, когда мы приземлимся, их заставят работать. Это посевная колония, первая волна. Понадобятся все рабочие руки.

— Наверное, хорошо, что я получила приличное образование до того, как улетела из Гекльберри, — сказала я.

— О, ты все равно будешь ходить в школу, — сказал папа. — Поверь мне, Зоя. Ты просто еще будешь работать. И все твои друзья тоже.

— Чудовищно несправедливо, — пожаловалась я. — Работа и учеба.

— Не жди от нас большого сочувствия, — сказал папа. — Пока будешь сидеть и читать, мы будем там потеть и трудиться.

— Кто это "мы"? — удивилась я. — Ты глава колонии. Ты будешь руководить.

— Я занимался фермерством, когда был омбудсменом в Нью-Гоа, — сказал папа.

Я фыркнула. — Хочешь сказать, что заплатил за семена и позволил Чаудри Шуджату поработать на поле за долю урожая.

— Ты упускаешь главное, — возразил папа. — Я хочу сказать, что как только мы доберемся до Роанока, то все будем заняты. То, что поможет нам пережить все это, — это наши друзья. Я знаю, что в колониальных силах обороны у меня так и получилось. За последнюю неделю у тебя появились новые друзья, верно?

— Да, — согласилась я.

— Ты бы хотела начать свою жизнь на Роаноке без них? — спросил папа.

Я подумала о Гретхен, Энцо и даже Магди. — Определенно нет.

— Значит, на этой неделе произошло то, что должно было произойти, — суммировал папа. — Мы на пути от колонистов из разных миров к единой колонии и от незнакомцев к друзьям. Теперь мы все будем нужны друг другу. Мы в лучшем положении для совместной работы. И в этом практическая польза от веселой недели.

— Ух ты, — подивилась я. — Вижу, как вы сплели тонкую паутину межличностных связей.

— Ну, ты знаешь, — сказал папа, и по его взгляду было видно, что да, он уловил этот язвительный намек. — Вот почему я руковожу делами.

— Это все? — спросила я.

— Во всяком случае, я так себе говорю, — сказал он.

Драконы одержали последнюю победу над Слизевиками и начали праздновать. Толпа колонистов, наблюдавших за происходящим, тоже аплодировала, настраиваясь на действительно важное событие вечера: прилет в Роанок, который должен был состояться менее чем через полчаса.

Папа встал. — Это моя реплика, — сказал он. — Мне нужно подготовиться к вручению наград Драконам. Стыд. Я тянулся к Слизевикам. Мне нравится это название.

— Постарайся пережить разочарование, — подначила я.

— Попробую, — сказал он. — Ты собираешься остаться на выход из скачка?

— Ты что, шутишь? — возмутилась я. — Все собираются остаться. Я бы ни за что не пропустила ее.

— Хорошо, — сказал папа. — Всегда полезно встречать перемены с открытыми глазами.

— Ты действительно думаешь, что все будет настолько по-другому? — спросила я.

Папа поцеловал меня в макушку и обнял. — Милая, я знаю, что все будет совсем по-другому. Чего я не знаю, так это насколько все изменится после этого.

— Думаю, мы выясним это.

— Да, примерно через двадцать пять минут, — сказал папа, а затем указал пальцем. — Смотри, вон твоя мама и Савитри. Давай вместе позвоним в "новый мир", хорошо?

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ДВЕНАДЦАТЬ

Раздался скрежет, затем глухой удар, а затем завывание, когда отключались подъемники и двигатели шаттла. Вот и все, мы приземлились на Роаноке. Мы были дома, в самый первый раз.

— Что это за запах? — спросила Гретхен и сморщила нос.

Я принюхалась и тоже наморщила нос. — По-моему, пилот приземлился в кучу протухших носков, — сказала я и успокоила Бабара, который был с нами и казался чем-то взволнованным; возможно, ему понравился запах.

— Это та самая планета, — сказала Анна Фолкс. Она была в составе экипажа "Магеллана" и несколько раз спускалась на планету, доставляя и разгружая грузы. Базовый лагерь колонии был почти готов к приему колонистов; нам с Гретхен, как детям руководителей колонии, разрешили спуститься на одном из последних грузовых шаттлов, вместо того чтобы вместе со всеми ехать в шаттле для перевозки скота. Наши родители уже несколько дней находились на планете, наблюдая за разгрузкой. — И у меня есть для вас новости, — сказала Фолкс. — Здесь так же приятно, как и в здешних запахах. Когда из леса дует легкий ветерок, становится по-настоящему плохо.

— Почему? — спросила я. — И чем же тогда это пахнет?

— Как будто всех, кого ты знаешь, только что вырвало на твои ботинки, — сказала Фолкс.

— Замечательно, — сказала Гретхен.

Раздался скрежещущий лязг, когда открылись массивные двери грузового шаттла. Подул легкий ветерок, и воздух из грузового отсека вырвался в небо Роанока. И тут нас по-настоящему поразил запах.

Фолкс улыбнулась нам. — Наслаждайтесь, дамы. Вы будете вдыхать этот аромат каждый день до конца своих дней.

— Вы тоже, — сказала Гретхен Фолкс.

Фолкс перестала нам улыбаться. — Через пару минут начнем перемещать эти грузовые контейнеры, — сказала она. — Вам двоим нужно убраться с нашего пути. Было бы жаль, если бы ваши драгоценные "я" оказались раздавленными. — Она отвернулась от нас и направилась к остальной разгрузочной команде шаттла.

— Мило, — сказала я Гретхен. — Не думаю, что сейчас подходящее время напоминать ей, что она застряла здесь.

Гретхен пожала плечами. — Она это заслужила, — высказалась она и направилась к грузовому люку.

Я прикусила щеку изнутри и решила воздержаться от комментариев. Последние несколько дней заставили всех нервничать. Вот что происходит, когда ты понимаешь, что заблудилась.

* * *

В тот день, когда мы перелетели в Роанок, папа сообщил нам новость о том, что мы заблудились.

— Поскольку я знаю, что уже поползли слухи, позвольте мне сказать сначала: мы в безопасности, — сказал папа колонистам. Он стоял на платформе, где всего пару часов назад мы отсчитывали время до Роанока. — "Магеллан" в безопасности. В данный момент нам ничего не угрожает.

Толпа вокруг нас заметно расслабилась. Интересно, многие ли из них уловили фразу "в данный момент". Я подозревала, что Джон вставил ее не просто так.

Он продолжил. — Но мы находимся не там, где нам обещали, — сказал он. — Союз колоний отправил нас на планету, отличающуюся от той, на которую мы рассчитывали попасть. Они сделали это, потому что узнали, что коалиция инопланетных рас, называемая Конклав, планировала помешать нашей колонизации, при необходимости применив силу. Нет сомнений, что они ждали бы нас, когда мы прилетели бы. Поэтому нас отправили куда-то еще: на совершенно другую планету. Сейчас мы находимся на настоящем Роаноке.

— В данный момент нам ничего не угрожает, — повторил Джон. — Но Конклав ищет нас. Если он найдет, то попытается забрать нас отсюда, опять же, вероятно, силой. Если не сможет удалить нас, то уничтожит колонию. Сейчас мы в безопасности, но я не буду лгать вам. За нами охотятся.

— Заберите нас обратно! — крикнул кто-то. Послышался одобрительный ропот.

— Мы не можем вернуться, — сказал Джон. — Силы обороны колоний удаленно отключили капитана Зейна от систем управления "Магелланом". Он и его команда присоединятся к нашей колонии. "Магеллан" будет уничтожен, как только мы высадимся вместе со всеми нашими припасами на Роаноке. Мы не можем вернуться. Никто из нас не может.

Комната взорвалась гневными криками и обсуждениями. В конце концов папа их успокоил. — Никто из нас не знал об этом. Я не знал. Джейн тоже. Представители ваших колоний этого не делали. И, конечно, капитан Зейн этого не делал. Это скрывалось от всех нас в равной степени. Союз колоний и силы самообороны колоний по каким-то своим причинам решили, что безопаснее оставить нас здесь, чем возвращать в Феникс. Согласны мы или нет, но с этим придется работать.

— Что мы собираемся делать? — еще один голос из толпы.

Папа посмотрел в ту сторону, откуда доносился голос. — Мы собираемся сделать то, ради чего вообще прибыли сюда, — сказал он. — Колонизировать планету. Поймите это: когда мы все выбирали колонизацию, то знали, что она сопряжена с риском. Вы все знаете, что колонии первой волны — опасные места. Даже если бы Конклав не искал нас, наша колония все равно подвергалась бы риску нападения и оставалась бы мишенью для других рас. Ничего из этого не изменилось. Что изменилось, так это то, что Союз колоний заранее знал, кто нас ищет и почему. Это позволило им обеспечить нашу безопасность в краткосрочной перспективе. Это дает преимущество в долгосрочной перспективе. Потому что теперь мы знаем, как уберечься от того, чтобы нас нашли. Мы знаем, как обезопасить себя.

В толпе снова раздается ропот. Стоявшая справа от меня женщина спросила: — И как же мы собираемся обезопасить себя?

— Представители вашей колонии собираются объяснить это, — сказал Джон. — Проверьте свои компады; у каждого из вас есть местоположение на "Магеллане", где вы и ваши бывшие товарищи по планете встретитесь с вашим представителем. Они объяснят вам, что нам нужно будет сделать, и ответят на вопросы, которые у вас возникнут. Но я хочу прояснить одну вещь. Это потребует сотрудничества от всех. Это потребует жертв от каждого. Наша работа по колонизации этого мира никогда не была легкой. Просто она стала намного сложнее.

— Но мы можем это сделать, — продолжил папа, и решимость, с которой он это сказал, казалось, удивила некоторых людей в толпе. — То, о чем нас просят, сложно, но не невозможно. Мы сможем это сделать, если будем работать вместе. Сможем это сделать, если будем знать, что можем положиться друг на друга. Откуда бы мы ни были родом, теперь мы все должны стать роанокцами. Я бы предпочел, чтобы это произошло не так. Но именно так мы собираемся заставить это работать. Мы можем это сделать. Должны это сделать. Должны сделать это вместе.

* * *

Я вышла из шаттла и ступила на землю нового мира. Грязь растеклась по моему ботинку. — Прекрасно, — сказала я. Я пошла. Грязь засасывала мои ноги. Я старалась не думать о сосании как о более широкой метафоре. Бабар спрыгнул с шаттла и начал обнюхивать окрестности. По крайней мере, он был счастлив.

Вокруг меня работала команда "Магеллана". Другие шаттлы, приземлившиеся ранее, выгружали свой груз; еще один шаттл заходил на посадку на некотором расстоянии от меня. Грузовые контейнеры стандартного размера были разбросаны по земле. Обычно, как только содержимое контейнеров вынималось, их отправляли обратно на шаттлах для повторного использования, чтобы не тратить их впустую. На этот раз не было причин доставлять их обратно на "Магеллан". Они не собирались возвращаться; эти контейнеры никогда не будут снова заполнены. И, как оказалось, некоторые из этих контейнеров даже не были распакованы; наша новая ситуация здесь, на Роаноке, не стоила затраченных усилий.

Но это не означало, что у контейнеров не было цели, она была. Эта цель была передо мной, в паре сотен метров, там, где формировался барьер, барьер, сделанный из контейнеров. Внутри барьера будет наш новый временный дом; крошечная деревушка, уже названная Кроатон, в которой застрянут все две с половиной тысячи человек — и только что обиженная команда "Магеллана", пока папа, мама и другие лидеры колонии будут изучать эту новую планету, чтобы понять, что нам нужно делать для того, чтобы жить на ней.

Пока я наблюдал, несколько человек из команды "Магеллана" устанавливали один из контейнеров на место в барьере, используя верхние подъемники, чтобы подвести его к месту, а затем отключили питание и позволили контейнеру с глухим стуком опуститься на пару миллиметров на землю. Даже с такого расстояния я почувствовала вибрацию земли. Что бы ни находилось в этом контейнере, оно было тяжелым. Вероятно, сельскохозяйственное оборудование, которым нам больше не разрешалось пользоваться.

Гретхен уже далеко опередила меня. Я подумала о том, чтобы побежать за ней, но потом заметила Джейн, которая вышла из-за недавно установленного контейнера и разговаривала с одним из членов экипажа "Магеллана". Поэтому я направилась к ней.

* * *

Когда папа говорил о самопожертвовании, в ближайшей перспективе он имел в виду две вещи.

Во-первых, никаких контактов между Роаноком и остальной частью Колониального союза. Все, что мы отправляли в направлении Колониального союза, могло нас выдать, даже простой беспилотный летательный аппарат, загруженный данными. Все, что нам отправляли, тоже могло нас выдать. Это означало, что мы были по-настоящему изолированы: не осталось ни помощи, ни припасов, ни даже писем от друзей и близких. Мы были одни.

Поначалу это не казалось чем-то особенным. В конце концов, когда мы стали колонистами, то наша прежняя жизнь осталась позади. Мы попрощались с людьми, которые не собирались лететь с нами, и большинство нас знало, что пройдет очень много времени, прежде чем снова увидим этих людей. Но даже несмотря на это, наши отношения не должны были разрываться полностью. Предполагалось, что ежедневно беспилотный летательный аппарат должен был покидать колонию, доставляя письма, новости и информацию обратно в Союз колоний. Предполагалось, что встречный прыжковый беспилотник также будет прибывать ежедневно с почтой, новостями, новыми шоу, песнями, историями и другими способами, с помощью которых мы все еще могли бы чувствовать себя частью человечества, несмотря на то, что застряли в колонии и сажали кукурузу.

А теперь ничего этого нет. Все это исчезло. Отсутствие новых сюжетов, музыки и шоу — вот что поразит вас в первую очередь. Это плохо, если вы были увлечены шоу или группой до того, как улетели, и надеялись не отставать от них, но потом вы поняли, что на самом деле это означало, что с этого момента вы ничего не будете знать о жизни других людей, которых вы оставили позади. Вы не увидели бы первых шагов любимого маленького племянника. Вы не узнали бы, умерла ли ваша бабушка. Вы не увидели бы записи, сделанные вашей лучшей подругой на ее свадьбе, или не прочитали бы рассказы, которые другая подруга писала и отчаянно пыталась продать, или не увидели бы фотографии мест, которые вы когда-то любили, с людьми, которых вы все еще любите, стоящими на переднем плане. Все это ушло, возможно, навсегда.

Когда пришло осознание этого, оно сильно ударило по людям — и еще сильнее ударило осознание того, что все остальные, о ком мы когда-либо заботились, ничего не знали о том, что с нами случилось. Если Союз колоний не собирался сообщать нам, куда мы направляемся, чтобы обмануть Конклав, он, конечно, не собирался сообщать всем остальным, чтобы те быстро выяснили наше местонахождение. Все, кого мы когда-либо знали, думали, что мы заблудились. Некоторые из них, вероятно, подумали, что мы погибли. Нам с Джоном и Джейн не о чем было особенно беспокоиться на этот счет — мы были семьей друг для друга, и это была единственная семья, которая у нас была, — но у каждого из нас был кто-то, кто даже сейчас оплакивал их. Мать и бабушка Савитри были еще живы; выражение ее лица, когда она поняла, что они, вероятно, считают ее мертвой, заставило меня броситься к ней, чтобы обнять.

Мне даже не хотелось думать о том, как на наше исчезновение отреагировали обиняне. Я просто надеялась, что посол Союза колоний на Обине был в чистом нижнем белье, когда обиняне пришли навестить его.

Вторая жертва была тяжелее.

* * *

— Ты здесь, — сказала Джейн, когда я подошла к ней. Она наклонилась, чтобы погладить Бабара, который вприпрыжку подбежал к ней.

— Очевидно, — согласилась я. — Это всегда так?

— Ты о чем? — спросила Джейн.

— Грязно, — пожаловалась я. — Дождливо. Холодно. Отстойно.

— Мы прибыли сюда в начале весны, — утешила Джейн. — Так будет какое-то время. Думаю, все наладится.

— Ты так думаешь? — спросила я.

— Надеюсь на это, — сказала Джейн. — Но мы не знаем наверняка. Информация, которой мы располагаем о планете, скудна. Союз колоний, похоже, не проводил здесь нормального обследования. И мы не сможем запустить спутник для отслеживания погоды и климата. Поэтому мы должны надеяться, что все наладится. Было бы лучше, если бы мы могли знать. Но надежда — это все, что у нас есть. Где Гретхен?

Я кивнула в ту сторону, куда, как я видела, она пошла. — Думаю, ищет своего папу, — сказала я.

— У вас все в порядке? — спросила Джейн. — Вы редко бываете друг без друга.

— Все в порядке, — заверила я. — В последние дни все какие-то нервные, мам. Думаю, мы тоже.

— А как насчет других твоих друзей? — спросила Джейн.

Я пожала плечами. — Последние пару дней нечасто видела Энцо, — сказала я. — Думаю, он тяжело переживает то, что застрял здесь. Даже Магди не смог его развеселить. Я пару раз навещала его, но он не хочет много говорить, да и я сама не очень-то радуюсь. Хотя он по-прежнему присылает мне стихи. На бумаге. Он попросил Магди доставлять их. Кстати, Магди это терпеть не может.

Джейн улыбнулась. — Энцо хороший парень.

— Знаю, — сказала я. — Думаю, я выбрала не самое удачное время, чтобы сделать его своим парнем.

— Ну, ты сама сказала, что в последние дни все какие-то нервные, — напомнила Джейн. — Скоро станет лучше.

— Надеюсь на это, — произнесла я, и так и было. Я была угрюмой и подавленной с лучшими друзьями, ведь даже у меня есть свои пределы, и я была близка к ним. — Где папа? И где Гикори и Дикори? — Они вдвоем отправились на одном из первых шаттлов с мамой и папой; из-за того, что они почти не появлялись на борту "Магеллана" и отсутствовали последние несколько дней, я начала скучать по ним.

— Гикори и Дикори проводят обследование окрестностей, — сказала Джейн. — Они помогают нам составить план местности. Это позволяет им быть занятыми и полезными, а также не мешать большинству колонистов в данный момент. Не думаю, что сейчас все колонисты настроены дружелюбно по отношению к нелюдям, и мы предпочли избегать того, чтобы кто-то пытался затеять с ними драку.

Я кивнула на это. Любой, кто пытался затеять ссору с Гикори или Дикори, в конечном итоге, как минимум, что-нибудь сломал бы себе. Что не сделало бы их популярными, даже (или, может быть, особенно), если бы они были правы. Мама с папой поступили разумно, убрав их на время с дороги.

— Твой папа сейчас с Манфредом Трухильо, — сказала Джейн, упомянув отца Гретхен. — Они возводят временный поселок. Они разбили его, как лагерь римского легиона.

— Как будто мы ожидаем нападения вестготов, — высказалась я.

— Мы не знаем, откуда ожидать нападения, — сказала Джейн. То, как буднично она это произнесла, меня совершенно не развеселило. — Думаю, ты найдешь Гретхен с ними. Просто отправляйся в лагерь и найдешь их.

— Было бы проще, если бы я могла просто проверить компад Гретхен и найти ее таким образом, — уныло сказала я.

— Было бы, — согласилась Джейн. — Но мы больше не можем этого делать. Попробуй вместо этого использовать свои глаза. — Она быстро чмокнула меня в висок, а затем ушла, чтобы поговорить с командой "Магеллана". Я вздохнула и направилась в лагерь, чтобы найти папу.

* * *

Вторая жертва: мы больше не могли использовать все, что у нас было связано с компьютерами. Это означало, что нельзя было использовать большинство вещей, которые у нас имелись.

Причиной были радиоволны. Каждая часть электронного оборудования взаимодействовала с любой другой частью электронного оборудования посредством радиоволн. Даже слабенькие радиопередачи, которые они посылали, можно было обнаружить, если кто-то достаточно внимательно искал, в чем нас заверили. Но простого отключения взаимной связи было недостаточно, поскольку нам сказали, что наше оборудование использует радиоволны не только для связи друг с другом, но и для внутренней связи одной части оборудования с другими частями.

Наша электроника не могла не свидетельствовать о том, что мы здесь, и если бы кто-то знал, на каких частотах они работают, их можно было бы обнаружить, просто отправив радиосигнал, который их включил бы. По крайней мере, так нам сказали. Я не инженер. Все, что я знала, это то, что огромное количество нашего оборудования стало непригодно для использования — и не просто непригодно, но и представляет опасность для нас.

Нам пришлось рискнуть и использовать это оборудование, чтобы приземлиться на Роанок и основать колонию. Мы не могли посадить шаттлы без использования электроники; проблема заключалась не в полете, а в том, что приземление было бы довольно сложным (и грязным). Но как только все оказалось на земле, все было кончено. Мы погрузились в темноту, и все, что было у нас в грузовых контейнерах с электроникой, осталось в этих контейнерах. Возможно, навсегда.

Это включало в себя серверы данных, развлекательные мониторы, современное сельскохозяйственное оборудование, научные инструменты, медицинские инструменты, кухонную технику, транспортные средства и игрушки. И компады.

Это не было популярным объявлением. У всех были наладонники, и каждый жил своей жизнью в них. В компадах мы хранили свои сообщения, почту, любимые передачи, музыку и книги для чтения. С их помощью мы общались со своими друзьями и играли с ними в игры. Это то, чем мы делали записи и видео. Это то, как мы делились тем, что нам нравилось, с людьми, которые нам нравились. Это был всеобщий "внешний мозг".

И вдруг они исчезли; все до единого компады колонистов — чуть больше одного на человека — были собраны и учтены. Некоторые люди пытались их спрятать; по крайней мере, один колонист попытался ударить члена экипажа "Магеллана", которому было поручено их собрать. Этот колонист провел ночь на бриге "Магеллан" благодаря любезности капитана Зейна; ходили слухи, что капитан понизил температуру в бриге, и колонист провел ночь, дрожа от холода и не смыкая глаз.

Я сочувствовала колонисту. Сама уже три дня обходилась без своего компада, но все еще ловила себя на том, что хочу достать его, когда собираюсь поговорить с Гретхен, или послушать музыку, или проверить, не прислал ли мне что-нибудь Энцо, или для любой из сотен других целей, для которых ежедневно использую свой компад. Я подозревала, что одна из причин, по которой люди были такими раздражительными, заключалась в том, что у них были ампутированы внешние мозги; вы не осознаете, как часто пользуетесь своим компадом, пока эта дурацкая штука не исчезнет.

Мы все были возмущены тем, что у нас больше нет наладонников, но у меня в глубине души зудело предчувствие, что одна из причин, по которой люди так переживали из-за этих самых карманных компьютеров, заключалась в том, что те отвлекали их от мысли о том, что мы вообще не могли использовать так много оборудования, необходимого нам для выживания. Вы не можете просто отключить компьютеры от нашего сельскохозяйственного оборудования; оно не может работать без него, это слишком важная часть машины. Это все равно что отключить свой мозг и ожидать, что ваше тело справится без него. Не думаю, что кто-то на самом деле хотел признать тот факт, насколько серьезной была проблема.

На самом деле только одно могло сохранить нам жизнь: двести пятьдесят колонизаторов-меннонитов, которые были частью нашей колонии. Их религия заставляла их использовать устаревшие и антикварные технологии; ни в одном из их помещений не было компьютеров, и только Хирам Йодер, их представитель в колонии, вообще пользовался компадом (и то, как объяснил мне папа, только для того, чтобы поддерживать связь с другими членами колониального совета Роанока). Работа без электроники не была для них лишением чего-либо, это был способ их жизни. Это делало их странными людьми на "Магеллане", особенно среди нас, подростков. Но теперь это могло нас спасти.

Это не всех успокоило. Магди и несколько его менее привлекательных друзей указывали на колонизаторов-меннонитов как на доказательство того, что Союз колоний с самого начала планировал обвести нас вокруг пальца и, казалось, негодовали на них за это, как будто те знали об этом с самого начала, а не были просто удивлены, как все мы. Таким образом, мы убедились, что способ Магди справиться со стрессом заключался в том, чтобы разозлиться и затеять беспричинную драку; то, что он чуть не подрался в начале поездки, не было случайностью.

Магди начинал злиться, когда у него был стресс. Энцо замыкался в себе. Гретхен становилась раздражительной. Я не совсем понимала, какой стала сама.

* * *

— Ты хандришь, — заметил папа. Мы стояли возле палатки, которая стала нашим новым временным домом.

— Вот так и хандрю, — угрюмо ответила я. Я наблюдала, как Бабар бродит по округе в поисках мест, где можно пометить свою территорию. Что я могу сказать. Он пес.

— Я тебя не понимаю, — сказал папа. Тогда я объяснила, как вели себя мои друзья после того, как мы заблудились. — О, ладно, — успокоил папа. — В этом есть смысл. Что ж, если тебя это утешит, если у меня было бы время заниматься чем-то еще, кроме работы, думаю, я бы тоже хандрил.

— Я рада, что это передается по наследству, — сказала я.

— Мы даже не можем винить в этом генетику, — возразил папа. Он огляделся по сторонам. Повсюду вокруг нас были грузовые контейнеры, ряды брезентовых палаток и геодезическая бечевка, разгораживающая улицы нашего нового маленького городка. Затем он снова повернулся ко мне. — Что ты об этом думаешь?

— Думаю, вот как это выглядит, когда Богу плохо, — произнесла я.

— Ну да, теперь так и есть, — сказал папа. — Но, приложив кучу усилий и немного любви, мы можем превратиться в гнойную яму. И что это будет за день!

Я рассмеялась и сказала: — Не смеши меня. Я пытаюсь справиться с этим унынием.

— Извини, — сказал папа. На самом деле он ни капельки не сожалел. Он указал на палатку рядом с нашей. — По крайней мере, ты будешь рядом со своей подругой. Это палатка Трухильо. Они с Гретхен будут жить здесь.

— Хорошо, — сказала я. Я догнала папу с Гретхен и ее отцом; они вдвоем отправились посмотреть на маленькую речку, протекавшую недалеко от границы нашего будущего поселения, чтобы найти лучшее место для установки мусоросборника и очистителя. Нам сказали, что по крайней мере первые несколько недель у нас не будет водопровода, и мы будем справлять свою нужду в ведра. Не могу передать, как я была рада это услышать. Гретхен слегка закатила глаза, когда ее отец потащил ее осматривать возможные места; думаю, сожалела о том, что отправилась в такую раннюю поездку. — Сколько пройдет времени, прежде чем мы начнем селить других колонистов? — спросила я.

Папа показал пальцем. — Сначала мы хотим установить периметр, — сказал он. — Мы здесь уже пару дней, и ничего опасного из тех лесов не появилось, но я думаю, что мы хотим быть в большей безопасности, чем потом испытывать сожаления. Сегодня вечером мы выгружаем последние контейнеры из грузового отсека. К завтрашнему дню мы должны полностью оцепить периметр и оградить внутреннее пространство. Думаю, это займет два дня. Через три дня все будут на месте. Почему? Уже заскучала?

— Может быть, — сказала я. Бабар подошел ко мне и ухмыльнулся, высунув язык и перемазав лапы грязью. Я поняла, что он пытается решить, прыгать ему на двух лапах или нет, чтобы перепачкать мне одежду. Послала ему телепатическое послание с пожеланиями "даже не думай об этом" и понадеялась на лучшее. — Не то чтобы на "Магеллане" сейчас стало менее скучно. У всех плохое настроение. Не знаю, я не ожидала, что колонизация будет такой.

— Это не так, — заверил папа. — Мы здесь в некотором роде исключительный случай.

— О, лучше тогда будем как все, — сказала я.

— Слишком поздно для этого, — возразил папа, а затем указал на палатку. — Мы с Джейн установили палатку довольно хорошо. Она маленькая и переполненная, но в то же время тесная. И я знаю, как тебе это нравится. — Это вызвало у меня еще одну улыбку. — Мне нужно присоединиться к Манфреду, а потом поговорить с Джейн, но после этого мы все можем пообедать и попробовать, не сможем ли немного повеселиться. Почему бы тебе не пойти домой и не отдохнуть, пока мы не вернемся. По крайней мере, так тебе не придется хандрить и стоять на ветру.

— Хорошо, — сказала я, чмокнула папу в щеку, и он направился к ручью. Я зашла в палатку, Бабар сразу за мной.

— Мило, — сказала я Бабару, оглядываясь по сторонам. — Обставлено со вкусом, в стиле современных беженцев. И мне нравится, что они сделали с этими койками.

Бабар посмотрел на меня со своей дурацкой собачьей ухмылкой, а затем запрыгнул на одну из коек и улегся.

— Ты идиот, — с упреком сказала я. — Мог бы хотя бы отряхнуть лапы. — Бабар, явно равнодушный к критике, зевнул и закрыл глаза.

Я забралась к нему на койку, стряхнула с нее крупные кусочки грязи, а затем использовала Бабара в качестве подушки. Он, похоже, не возражал. И это было хорошо, потому что он занимал половину моей койки.

— Ну, вот мы и на месте, — сказала я. — Надеюсь, тебе здесь понравится.

Бабар издал какой-то хлюпающий звук. Хорошо сказано, подумала я.

* * *

Даже после того, как нам все объяснили, некоторым людям все еще было трудно осознать, что мы отрезаны от мира и предоставлены сами себе. На групповых занятиях, которые проводил каждый из представителей колоний, всегда находился кто-то (или несколько человек), кто говорил, что все не может быть так плохо, как рисует папа, что должен быть какой-то способ поддерживать контакт с остальным человечеством или, по крайней мере, использовать наши возможности на компадах.

Именно тогда представители колонии отправили каждому колонисту последний файл, который они получили на свои компады. Это был видеофайл, снятый Конклавом и разосланный всем остальным расам в нашей части космоса. На нем лидер Конклава по имени генерал Гау стоял на возвышении, обозревая небольшое поселение. Когда я впервые увидела видео, то подумала, что это поселение людей, но мне сказали, что это поселение колонии вхайдов, о которых я ничего не знала. Что я знала, так это то, что их дома и постройки были похожи на наши или достаточно близки к нашим, чтобы это не имело значения.

Этот генерал Гау стоял на возвышении ровно столько, чтобы вы могли задаться вопросом, на что же это он смотрел там, внизу, в поселении, и оно исчезло, превратившись в пепел и огонь, казалось, от тысячи лучей света, падающих вниз с того, что, как нам сказали, было сотнями космических кораблей, парящих высоко в небе. колонии. Всего за несколько секунд от колонии и вхайдов, которые в ней жили, не осталось ничего, кроме поднимающегося столба дыма.

После этого никто не сомневался в целесообразности скрытности.

Не знаю, сколько раз я смотрела видеозапись нападения Конклава; должно быть, прошло несколько десятков раз, прежде чем отец подошел ко мне и заставил меня отдать свой компад — никаких особых привилегий только потому, что я была дочерью главы колонии. Но я смотрела не из-за нападения. Или, ну, следует сказать, что это было не совсем то, на что я смотрела, когда видела это. На что я смотрела, так это на фигуру, стоящую на возвышении. На существо, которое приказало атаковать. То, на чьих руках была кровь целой колонии. Я смотрела на этого генерала Гау. Мне было интересно, о чем он думал, когда отдавал приказ. Испытывал ли он сожаление? Удовлетворение? Удовольствие? Боль?

Я попыталась представить, что нужно было сделать, чтобы приказать убить тысячи невинных людей. Была счастлива, что не могла осознать этого. Была в ужасе от того, что этот генерал мог. И что он был где-то там. Охотился на нас.

ТРИНАДЦАТЬ

Через две недели после того, как мы приземлились на Роаноке, Магди, Энцо, Гретхен и я пошли прогуляться.

— Смотрите, куда прыгаете, — сказал нам Магди. — Здесь внизу несколько больших камней.

— Отлично, — с иронией ответила Гретхен. Она посветила своим карманным фонариком — приемлемая технология, в нем не было компьютерного оборудования, только старомодный светодиод — на землю, высматривая подходящую точку, а затем спрыгнула с края стенки контейнера на выбранное место. Мы с Энцо услышали "ух", когда она приземлилась, а затем негромкую ругань.

— Я же говорил тебе, смотри, куда приземляешься, — сказал Магди, направив на нее луч фонарика.

— Заткнись, Магди, — возмутилась она. — Нам вообще не следовало здесь находиться. Из-за тебя у нас у всех будут неприятности.

— Ну, да, — согласился Магди. — Твои слова имели бы больше морального смысла, если бы тебя здесь не было со мной. — Он перевел луч фонарика с Гретхен на нас с Энцо, которые все еще стояли на стене контейнера. — Вы двое собираетесь присоединиться к нам?

— Не мог бы ты, пожалуйста, выключить свет? — сказал Энцо. — Патруль может его увидеть.

— Патруль находится по другую сторону стены из контейнеров, — сказал Магди. — Хотя, если вы не поторопитесь, это ненадолго. Так что пошевеливайся. — Он быстро посветил фонариком Энцо в лицо, создавая раздражающий эффект стробоскопа. Энцо вздохнул и соскользнул со стенки контейнера; секундой позже я услышала приглушенный стук. Из-за этого я внезапно почувствовала себя совершенно беззащитной на крышах контейнеров, стоявших защитным периметром вокруг нашей маленькой деревни и служащих границей, за которую нам не разрешалось выходить ночью.

— Давай, — прошептал мне Энцо. Он, по крайней мере, вспомнил, что нам нельзя выходить за периметр, и соответственно изменил громкость своего голоса. — Прыгай вниз. Я тебя поймаю.

— Ты что, тупой? — спросила я, тоже шепотом. — В конце концов, мои ботинки окажутся у тебя в глазницах.

— Это была шутка, — сказал Энцо.

— Ладно, — согласилась я. — Не лови меня на слове.

— Боже, Зоя, — произнес Магди почти беззвучно. — Ты уже собираешься прыгать?

Я спрыгнула со стенки контейнера, пролетела около трех метров от вершины и немного споткнулась, когда приземлилась. Энцо направил на меня луч фонарика и протянул руку, чтобы я могла подняться. Я ухватилась за нее и, прищурившись, посмотрела на него, когда он подтягивал меня. Затем посветила своим фонариком туда, где стоял Магди. — Придурок, — сказала я ему.

Магди пожал плечами. — Пошли, — сказал он и направился вдоль стены к месту нашего назначения.

Через несколько минут мы все уже светили фонариками в какую-то дыру.

— Ничего себе, — удивилась Гретхен. — Мы только что нарушили комендантский час и рисковали быть случайно застреленными ночной охраной из-за этого. Яма в земле. Магди, следующую нашу экскурсию выбираю я.

Магди фыркнул и наклонился перед ямой. — Если бы ты действительно обратила на это внимание, то знала бы, что совет в панике из-за этой дыры, — сказал Магди. — Кто-то выкопал ее прошлой ночью, когда патруль не наблюдал здесь. Что-то пыталось проникнуть в колонию отсюда. — Он взял фонарик и направил его на ближайший контейнер, пока что-то не заметил. — Смотрите. На контейнере царапины. Что-то пыталось взобраться наверх, а потом, когда это не удалось, попыталось подкопаться.

— Итак, ты хочешь сказать, что мы сейчас находимся в окружении стаи хищников? — спросила я.

— Это не обязательно должен быть хищник, — ответил Магди. — Может быть, это просто что-то, что любит копаться.

Я снова посветила фонариком на следы когтей. — Да, это разумное объяснение.

— Мы не могли заметить это днем? — спросила Гретхен. — Когда можно увидеть тварей, которые могут выпрыгнуть и съесть нас?

Магди указал на меня фонариком. — Ее мама весь день охраняла это место со своей охраной. Они не подпускали к нему никого другого. Кроме того, то, что выкопало эту дыру, давно исчезло.

— Я напомню тебе, что ты говоришь сейчас, когда что-то перегрызет тебе горло, — сказала Гретхен.

— Расслабься, — сказал Магди. — Я подготовился. И вообще, эта дыра — всего лишь вступление. Мой отец дружит с некоторыми сотрудниками службы безопасности. Один из них сказал ему, что как раз перед тем, как все закрыли на ночь, они видели в лесу стадо этих фантов. Предлагаю пойти посмотреть.

— Нам нужно возвращаться, — сказал Энцо. — Нам вообще не следовало здесь находиться, Магди. Если нас тут обнаружат, нам всем придется несладко. Мы сможем увидеть фантов завтра. Когда взойдет солнце, сможем их по-настоящему увидеть.

— Завтра они проснутся и отправятся на поиски пищи, — сказал Магди. — И мы не сможем ничего сделать, кроме как наблюдать за ними в бинокль. — Магди снова указал на меня. — Позволь мне напомнить, что ее родители держали нас взаперти уже две недели, ожидая, когда мы узнаем, может ли что-нибудь навредить нам на этой планете.

— Или убить нас, — вставила я. — Что стало бы проблемой.

Магди отмахнулся от этого. — Я хочу сказать, что если мы действительно хотим увидеть этих фантов — подойти к ним достаточно близко, чтобы как следует их рассмотреть, — то должны сделать это сейчас. Они спят, никто не знает, что мы ушли, и мы вернемся прежде, чем нас кто-нибудь хватится.

— Я все еще думаю, что нам следует вернуться, — предложил Энцо.

— Энцо, знаю, что это отнимает у тебя драгоценное время для поцелуев с твоей девушкой, — ответил Магди, — но я подумал, что, возможно, ты захочешь хоть раз в жизни изучить что-то еще, кроме миндалин Зои.

Магди очень повезло, что он не был на расстоянии вытянутой руки, когда произносил это замечание. Либо моей руки, либо руки Энцо.

— Ты снова ведешь себя как задница, Магди, — упрекнула Гретхен.

— Ладно, — сказал Магди. — Вы, ребята, возвращайтесь. Увидимся позже. Я собираюсь навестить своих фантов. — Он направился к лесу, на ходу водя карманным фонариком по траве (или подобию травянистого покрова). Я посветила фонариком в сторону Гретхен. Она раздраженно закатила глаза и пошла за Магди. Через минуту мы с Энцо последовали за ней.

* * *

Возьмите слона. Сделайте его немного меньше. Уберите уши. Сделайте его хобот короче и с щупальцами на конце. Вытяните ему ноги так, чтобы казалось, что они почти не выдерживают веса. Сделайте ему четыре глаза. А затем проделывайте с его телом разные странные вещи, пока оно не станет похожим не на слона, а на то, что больше похоже на слона, чем на что-либо другое, что вы можете себе представить.

Это фанты.

За те две недели, что мы провели в ловушке в деревне колонии, ожидая, когда "все будет чисто", чтобы действительно начать колонизацию, фанты были замечены несколько раз, либо в лесу рядом с деревней, либо на поляне между деревней и лесом. Наблюдение за фантами вызывало безумный порыв детей к воротам колонии (это щель в стене контейнера, закрываемая на ночь), чтобы посмотреть, поглазеть и помахать этим существам. Это также привлекло несколько более непринужденную волну нас, подростков, потому что мы тоже хотели их видеть, просто не хотели казаться слишком заинтересованными, поскольку это подорвало бы доверие к нам со стороны всех наших новых друзей.

Конечно, Магди никогда не подавал никаких признаков того, что на самом деле заботится о фантах. Он позволял Гретхен подтаскивать себя к воротам, когда мимо проходило стадо, но потом проводил большую часть времени, разговаривая с другими парнями, которые тоже были рады представить все так, будто их подтащили к воротам. Я полагаю, это просто говорит само за себя. Даже в этих самоуверенных крутых людях было что-то детское.

Возник спор о том, были ли фанты, которых мы видели, местной группой, жившей в этом районе, или же мы видели несколько стад, которые просто мигрировали. Я понятия не имела, какое из объяснений верное; мы пробыли на планете всего пару недель. И на расстоянии все фанты выглядели почти одинаково.

А вблизи, как мы быстро обнаружили, они ужасно пахли.

— Неужели все на этой планете пахнет дерьмом? — прошептала мне Гретхен, когда мы смотрели на фантов. Они слегка покачивались взад-вперед, потому что спали стоя на ногах. Словно в ответ на ее вопрос, один из фантов, стоявший ближе всех к тому месту, где мы прятались, издал оглушительный пердеж. Мы поперхнулись и одновременно захихикали.

— Ш-ш-ш, — предупредил Энцо. Они с Магди прятались за другим высоким кустом в паре метров от нас, недалеко от поляны, где стадо фантов решило остановиться на ночлег. Их было около дюжины, и все они спали и пукали под звездами. Энцо, похоже, не очень понравился наш визит; я думаю, он беспокоился, как бы мы случайно не разбудили фантов. Это было немаловажной проблемой; издалека ноги фантов казались тонкими, но вблизи было ясно, что они без особых проблем могут растоптать любого из нас, а здесь их была дюжина. Если мы их разбудим и они запаникуют, то могут превратить нас в фарш.

Думаю, Энцо все еще был немного обижен комментарием об "исследовании миндалин". Магди, в своей обычной, не слишком обаятельной манере, подкалывал его с тех пор, как мы с ним официально начали встречаться. Количество насмешек то увеличивалось, то уменьшалось в зависимости от того, какие отношения на данный момент были у Магди с Гретхен. Я уже начинала догадываться насчет тех моментов, когда Гретхен бросала его. Иногда я думала, что мне нужен график или, может быть, блок-схема, чтобы понять, как они ладили.

Еще одна самка фантов испустила невероятный поток газов.

— Если мы останемся здесь еще на какое-то время, я задохнусь, — прошептала я Гретхен. Она кивнула и жестом пригласила меня следовать за ней. Мы прокрались туда, где были Энцо и Магди.

— Теперь мы можем идти? — прошептала Гретхен Магди. — Я знаю, тебе, наверное, нравится этот запах, но остальные вот-вот останутся без ужина. И нас не было достаточно долго, чтобы кто-нибудь мог начать интересоваться, куда мы пропали.

— Через минуту, — ответил Магди. — Я хочу подойти к одному из них поближе.

— Ты шутишь, — удивилась Гретхен.

— Мы зашли так далеко, — сказал Магди.

— Иногда ты действительно ведешь себя как идиот, ты это знаешь? — вспыхнула Гретхен. — Нельзя просто подойти к стаду диких животных и поздороваться. Они убьют тебя.

— Они спят, — успокоил Магди.

— Они испугаются, если ты пойдешь прямо в их гущу, — предупредила Гретхен.

— Я не настолько глуп, — сказал Магди, и его шепот становился громче по мере того, как он раздражался. Он указал на того, кто был ближе всех к нам. — Я просто хочу быть ближе к нему. Это не будет проблемой. Перестань волноваться.

Прежде чем Гретхен успела возразить, Энцо поднял руку, чтобы успокоить их обоих. — Смотрите, — сказал он и указал на середину поляны. — Один из них просыпается.

— О, замечательно, — сказала Гретхен.

Фант, о котором шла речь, покачал головой, а затем поднял ее, широко раскинув щупальца на туловище. Он помахал ими взад-вперед.

— Что он делает? — спросила я Энцо. Он пожал плечами, зная о фантах не больше, чем я.

Тот еще немного помахал щупальцами, описывая более широкую дугу, и тут до меня дошло, что он делает. Он к чему-то принюхивался. К чему-то, чего там не должно было быть.

Фант заревел, но не хоботом, как слон, а ртом. Все остальные фанты мгновенно проснулись, заревели и начали двигаться.

Я посмотрела на Гретхен. О, черт, я разинула рот. Она кивнула и снова посмотрела на фантов. Я поглядела на Магди, который внезапно совсем съежился. Не думаю, что он хотел подходить ближе.

Ближайший к нам фант развернулся и задел куст, за которым мы прятались. Я услышала глухой стук его лап, когда животное перестроилось в новую позицию. Я решила, что пора двигаться, но мое тело взяло надо мной верх, так как не давало мне контролировать свои ноги. Я застыла на месте, сидя на корточках за кустом, ожидая, что меня растопчут.

Но этого так и не произошло. Секунду спустя фант исчез, убежав в том же направлении, что и остальная часть его стада: прочь от нас.

Магди вскочил с корточек и прислушался к отдаленному мычанию стада. — Все в порядке, — сказал он. — Что только что произошло?

— Думаю, они нас точно учуяли, — сказала я. — Думаю, они нас обнаружили.

— Я говорила тебе, что ты идиот, — заявила Гретхен Магди. — Если бы ты был там, когда они проснулись, мы собрали бы в ведро то, что от тебя осталось.

Они начали обмениваться колкостями; я повернулась, чтобы посмотреть на Энцо, который встал лицом в противоположную сторону от того направления, куда убежали фанты. Его глаза были закрыты, но, похоже, он на чем-то сосредоточился.

— Что такое? — спросила я.

Он открыл глаза, посмотрел на меня, а затем указал в ту сторону, куда смотрел. — Ветер дует с этой стороны, — сказал он.

— Ну да, — согласилась я. Я не следила за ним.

— Ты когда-нибудь ходила на охоту? — спросил Энцо. Я покачала головой. — Мы были с подветренной стороны от фантов, — сказал он. — Ветер уносил от них наш запах. — Он указал на то место, где был первый очнувшийся фант. — Не думаю, что фант вообще учуял нас.

Щелчок. — Хорошо, — сказала я. — Теперь я поняла.

Энцо повернулся к Магди и Гретхен. — Ребята, — сказал он. — Пора уходить. Сейчас же.

Магди посветил Энцо карманным фонариком и, казалось, хотел сказать что-то саркастическое, но тут заметил выражение лица Энцо в круге света карманного фонарика. — Что это?

— Фанты сбежали не из-за нас, — сказал Энцо. — Думаю, что есть что-то еще. Что-то, что охотится на фантов. И думаю, что это приближается.

* * *

Это клише из фильмов ужасов — когда подростки заблудились в лесу, воображая, что за ними гонится что-то ужасное, которое находится прямо за ними.

И теперь я знаю почему. Если вы когда-нибудь захотите почувствовать, что находитесь на грани полного ужаса, от которого выворачивает кишки, попробуйте пройти пару километров по ночному лесу с ощущением, что за вами охотятся. Это заставляет вас чувствовать себя живой, это действительно так, но не так, как вам хотелось бы чувствовать себя живым.

Магди, конечно, был впереди, хотя был ли он впереди потому, что знал дорогу назад, или просто потому, что бежал достаточно быстро, чтобы нам пришлось за ним гнаться, оставалось предметом споров. Мы с Гретхен следовали за ним, а Энцо замыкал шествие. Однажды я притормозила, чтобы проверить, как он, и он махнул мне рукой. — Оставайся с Гретхен, — сказал он. Тогда я поняла, что он намеренно держался позади нас, чтобы, кто бы ни преследовал нас, сначала прошел мимо него. Я бы поцеловала его прямо тогда, если бы не дрожала от избытка адреналина, отчаянно стремясь попасть домой.

— Сюда, — сказал нам Магди. Он указал на неровную естественную тропинку, в которой я узнала ту, по которой мы с самого начала пробирались в лес. Я сосредоточилась на том, чтобы пройти по этой тропинке, и тут что-то появилось из-за Гретхен и схватило меня. Я закричала.

Раздался хлопок, за которым последовал глухой удар, а затем крик.

Энцо бросился на то, что схватило меня. Секунду спустя он лежал на земле, а нож Дикори был у его горла. Мне потребовалось больше времени, чем следовало, чтобы понять, кто держал нож.

— Дикори! — вскричала я. — Стой!

Дикори остановился.

— Отпусти его, — сказала я. — Он не опасен для меня.

Дикори убрал нож и отступил от Энцо. Энцо отполз от Дикори и от меня.

— Гикори? — позвала я. — Все в порядке?

Откуда-то спереди я услышал голос Гикори. — У твоего друга был пистолет. Я обезоружил его.

— Он душит меня! — вскрикнул Магди.

— Если бы Гикори захотел тебя задушить, ты бы не смог говорить, — крикнула я в ответ. — Отпусти его, Гикори.

— Я оставлю его пистолет себе, — сказал Гикори. В темноте послышался шорох, и Магди поднялся на ноги.

— Хорошо, — согласилась я. Теперь, когда мы не бежали, у меня было такое чувство, будто кто-то вытащил пробку, и весь адреналин в моем организме начал уходить из-под ног. Я присела на корточки, чтобы не упасть.

— Нет, не хорошо, — заявил Магди. Я увидел, как он появился из темноты и направился ко мне. Дикори встал между мной и Магди. Магди быстро остановился. — Это пистолет моего отца. Если он обнаружит, что оружие пропало, я покойник.

— Что ты вообще делал с пистолетом? — спросила Гретхен. Она тоже вернулась туда, где я стояла, Гикори следовал за ней.

— Я же говорил тебе, что подготовился, — сказал Магди, а затем повернулся ко мне. — Ты должна сказать своим телохранителям, чтобы они были более осторожны. — Он указал на Гикори. — Я чуть не снес ему голову.

— Гикори? — спросила я.

— Я не подвергался серьезной опасности, — вежливо сказал Гикори. Казалось, его внимание было сосредоточено на чем-то другом.

— Я хочу вернуть свой пистолет, — сказал Магди. Думаю, он пытался угрожать, но у него сорвался голос.

— Гикори вернет тебе отцовский пистолет, когда мы вернемся в деревню, — ответила я и почувствовала, что от усталости у меня начинает болеть голова.

— Сейчас, — сказал Магди.

— Ради бога, Магди, — огрызнулась я, вдруг почувствовав сильную усталость и злость. — Пожалуйста, заткнись вообще со своим чертовым пистолетом. Тебе повезло, что ты не убил из него никого из нас. И повезло, что не попал ни в одного из них, — я махнула на Дикори, а затем на Гикори, — потому что тогда ты был бы мертв, а остальным пришлось бы объяснять, как это произошло. Так что просто заткнись насчет этого дурацкого пистолета. Заткнись и пойдем домой.

Магди уставился на меня, затем потопал прочь, в темноту, по направлению к деревне. Энцо бросил на меня странный взгляд и последовал за своим другом.

— Отлично, — сказала я и сжала виски руками. Подкрадывавшаяся головная боль наконец-то настигла меня, и она была чудовищно сильной.

— Нам нужно вернуться в деревню, — сказал мне Гикори.

— Думаешь? — переспросила я, а затем встала и потопала прочь от него и Дикори, обратно в деревню. Гретхен, внезапно оставшаяся в окружении двух моих телохранителей, не отставала от меня ни на шаг.

* * *

— Не хочу, чтобы хоть одно слово из того, что произошло сегодня вечером, дошло до Джона и Джейн, — сказала я Гикори, когда мы с ним стояли на общей территории деревни. В это время ночи там было всего несколько человек, которые слонялись без дела, и они быстро исчезли, когда появились Гикори и Дикори. Двух недель было недостаточно, чтобы люди привыкли к ним. Общая зона была в нашем распоряжении.

— Как скажешь, — ответил Гикори.

— Спасибо, — сказала я и снова зашагала прочь от них, к палатке, которую делила со своими родителями.

— Тебе не следовало ходить в лес, — сказал Гикори.

Это меня остановило. Я повернулась лицом к Гикори. — Извини? — удивилась я.

— Тебе не следовало быть в лесу, — повторил Гикори. — Не без нашей защиты.

— У нас была защита, — сказала я, и какая-то часть моего мозга не поверила, что эти слова действительно слетели с моих губ.

— Вашей защитой был пистолет, который держал человек, не знавший, как им пользоваться, — возразил Гикори. — Пуля, которую он выпустил, вошла в землю менее чем в тридцати сантиметрах от него. Он чуть не прострелил себе ногу. Я обезоружил его, потому что он представлял угрозу для себя, а не для меня.

— Обязательно передам ему это, — сказала я. — Но это не имеет значения. Мне не нужно твое разрешение, Гикори, чтобы делать то, что я хочу. Вы с Дикори не мои родители. И в вашем договоре не сказано, что вы можете указывать мне, что делать.

— Ты вольна поступать, как тебе заблагорассудится, — сказал Гикори. — Но ты подвергла себя неоправданному риску, отправившись в лес и не сообщив нам о своих намерениях.

— Это не помешало вам пойти за мной, — заметила я. Это прозвучало как обвинение, потому что я была настроена обвинять.

— Да, — согласился Гикори.

— Значит, вы взяли на себя смелость следить за мной повсюду, хотя я не давала вам на это разрешения, — сказала я.

— Да, — подтвердил Гикори.

— Больше так не делайте, — предупредила я. — Я знаю, что вам чуждо понятие личной жизни, но иногда я не хочу, чтобы вы были рядом. Вы можете это понять? Ты, — я указала на Дикори, — чуть не перерезал горло моему парню сегодня вечером. Я знаю, что он тебе не нравится, но это уже чересчур.

— Дикори не причинил бы вреда Энцо, — сказал Гикори.

— Энцо этого не знает, — возразила я и повернулась обратно к Дикори. — А что, если бы он на тебя наехал? Возможно, ты причинил ему боль, просто чтобы его успокоить. Мне не нужна такая защита. И я не хочу этого.

Гикори и Дикори стояли молча, впитывая мой гнев. Через пару секунд мне это надоело. — Ну? — поторопила я.

— Вы выбегали из леса, когда наткнулись на нас, — сказал Гикори.

— Да? И что? Мы подумали, что за нами кто-то гонится. Что-то напугало фантов, за которыми мы наблюдали, и Энцо подумал, что это мог быть хищник или что-то в этом роде. Это была ложная тревога. Позади нас никого не было, иначе оно настигло бы нас, когда вы двое выскочили из ниоткуда и напугали нас до смерти.

— Нет, — сказал Гикори.

— Нет? Ты не напугал нас до смерти? Позволю себе не согласиться.

— Нет, — повторил Гикори. — За вами следили.

— О чем ты говоришь? Позади нас ничего не было.

— Они были на деревьях, — сказал Гикори. — Они следовали за вами поверху. Двигались впереди вас. Мы услышали их раньше, чем услышали вас.

Я почувствовала слабость. — Они? — пискнула я.

— Вот почему мы забрали тебя, как только услышали, что ты идешь, — сказал Гикори. — Чтобы защитить тебя.

— Что это были за твари? — спросила я.

— Мы не знаем, — сказал Гикори. — У нас не было времени провести тщательное наблюдение. И мы считаем, что выстрел твоего друга спугнул их.

— Так что это не обязательно было то, что кто-то охотился на нас, — сказала я. — Это могло быть что угодно.

— Возможно, — согласился Гикори тем нарочито нейтральным тоном, который появлялся у него, когда он не хотел со мной спорить. — Кем бы они ни были, они двигались вместе с вами и вашей группой.

— Ребята, я устала, — призналась я, потому что больше не хотела думать ни о чем таком, а если бы и дальше думала об этом — о том, что какая-то стая существ преследует нас по деревьям, — у меня мог бы случиться обморок прямо тут, в общей зоне. — Можем мы продолжить этот разговор завтра?

— Как пожелаешь, Зоя, — сказал Гикори.

— Спасибо, — поблагодарила я и зашаркала к своей койке. — И помните, что я говорила о том, чтобы не рассказывать родителям.

— Мы не скажем твоим родителям, — заверил Гикори.

— И помните, что я говорила о том, чтобы вы не преследовали меня, — сказала я. Они ничего не сказали на это. Я устало помахала им рукой и отправилась спать.

* * *

На следующее утро я нашла Энцо возле палатки его семьи, он читал книгу.

— Ух ты, настоящая книга, — сказала я. — Кого ты убил, чтобы заполучить ее?

— Я одолжил ее у одного из меннонитов, — сказал он. Он показал мне корешок. — "Гекльберри Финн". Слышала о нем?

— Спрашиваешь девушку с планеты Гекльберри, слышала ли она о Гекльберри Финне, — сказала я. Надеялась, что недоверчивый тон моего голоса выдаст веселье.

По-видимому, у меня не получилось. — Извини, — сказал он. — Я не уловил связи. — Он раскрыл книгу на том месте, где читал.

— Послушай, — продолжила я. — Я хотела поблагодарить тебя. За то, что ты сделал прошлой ночью.

Энцо оторвался от своей книги. — Я ничего не делал прошлой ночью.

— Ты остался позади нас с Гретхен, — сказала я. — Встал между нами и тем, что за нами следовало. Я просто хотела, чтобы ты знал, что я ценю это.

Энцо пожал плечами. — Не то чтобы за нами кто-то следил, — сказал он. Я подумала о том, чтобы поведать ему о том, что рассказал мне Гикори, но промолчала. — И когда что-то вышло на тебя, это опередило меня. Так что, на самом деле, я не очень-то помог.

— Да, насчет этого, — спохватилась я. — Я хотела извиниться за это. За ту историю с Дикори. — Я действительно не знала, как это выразить. Я подумала, что извиняться за то, что мой телохранитель-инопланетянин чуть не снес ему голову ножом, будет не очень хорошо.

— Не волнуйся об этом, — заверил Энцо.

— Я на самом деле беспокоюсь об этом, — сказала я.

— Не надо, — сказал Энцо. — Твой телохранитель справился со своей работой. — На секунду мне показалось, что Энцо скажет что-то еще, но затем он склонил голову набок и посмотрел на меня так, словно ждал, что я закончу, чем бы я там ни занималась, чтобы он мог вернуться к своей очень важной книге.

Мне вдруг пришло в голову, что Энцо не написал мне ни одного стихотворения с тех пор, как мы приземлились на Роаноке.

— Ну, тогда ладно, — неуверенно проговорила я. — Тогда, наверное, увидимся чуть позже.

— Звучит заманчиво, — сказал Энцо, а затем дружески помахал мне рукой и снова опустил свой нос в дела Гека Финна. Я вернулась в свою палатку, нашла там Бабара, подошла к нему и обняла.

— Поздравь меня, Бабар, — сказала я. — Кажется, я только что впервые поссорилась со своим парнем.

Бабар лизнул меня в лицо. От этого стало немного легче. Но ненамного.

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

— Нет, ты все еще слишком низко берешь, — сказала я Гретхен. — Так ты поешь низко. Тебе нужно быть на ноту выше или что-то в этом роде. Вот так. — Я спела ту партию, которую хотела услышать от нее.

— Я пою так, — сказала Гретхен.

— Нет, ты поешь ниже, — возразила я.

— Тогда ты берешь не ту ноту, — настаивала Гретхен. — Потому что я пою ту ноту, которую поешь ты. Давай, пой это.

Я прочистила горло и спела ту ноту, которую хотела услышать от нее. Она идеально ее подхватила. Я перестала петь и прислушалась к Гретхен. Мелодия звучала низко.

— Ну, чокнулась, — возмутилась я.

— Я же говорила тебе, — ответила Гретхен.

— Если бы я могла воспроизвести для тебя песню, ты бы услышала ноту и спела ее, — пожаловалась я.

— Если бы ты могла включить эту песню, мы бы вообще не пытались ее петь, — ответила Гретхен. — Мы бы просто послушали ее, как цивилизованные люди.

— Хорошая мысль, — согласилась я.

— В этом нет ничего хорошего, — сказала Гретхен. — Клянусь тебе, Зоя. Я знала, что переезд в колониальный мир будет трудным. Была к этому готова. Но если бы я знала, что они собираются отобрать у меня компад, то, возможно, просто осталась бы на Эри. Давай, зови меня Меллоу.

— Меллоу, — произнесла я.

— А теперь скажи мне, что я не права, — сказала Гретхен. — Бросаю тебе вызов.

Я не стала говорить ей, что она была неправа. Понимала, что она чувствовала. Да, было бы глупо признаваться, что ты скучаешь по своему компаду. Но когда ты всю свою жизнь имела возможность загружать на компад все, что тебе хотелось, — музыку, шоу, книги и друзей, — когда тебе приходилось с этим расставаться, это делало тебя несчастной. По-настоящему несчастной. Это как оказаться в ловушке на необитаемом острове, где нет ничего, кроме кокосовых орехов, которыми можно было бы обмениваться. Потому что заменить это было нечем. Да, меннониты колонии привезли с собой свою собственную небольшую библиотеку печатных книг, но в основном она состояла из Библий, руководств по сельскому хозяйству и нескольких "классических книг", одним из последних томов которых был "Гекльберри Финн". Что же касается популярной музыки и развлечений, то они не придавали им особого значения.

Можно сказать, что нескольким подросткам-меннонитам колонии казалось забавным наблюдать за тем, как остальные из нас отвыкают от развлечений. Должна сказать, это было не очень по-христиански с их стороны. С другой стороны, их жизнь не изменилась кардинально после приземления на Роанок. Если бы я была на их месте и наблюдала, как целая куча других людей ноет и причитает о том, как ужасно, что у них отобрали игрушки, тоже почувствовала бы некоторое самодовольство.

Мы сделали то, что делают люди в ситуациях, когда у них ничего не получается: приспособились. Я не прочитала ни одной книги с тех пор, как мы приземлились в Роаноке, но стояла в очереди на получение "Волшебника страны Оз" в переплете. В программе не было записанных шоу или развлекательных программ, но Шекспир никогда не подводит; на неделю, начиная с воскресенья, было запланировано представление театра чтецов "Двенадцатая ночь". Оно обещало быть довольно мрачным — я слышала некоторые варианты прочтения, — но Энцо исполнял роль Себастьяна, и у него это неплохо получалось, и, по правде говоря, это был бы первый раз, когда я увидела бы пьесу Шекспира — или любую другую пьесу, кроме школьного представления — вживую. И все равно не похоже, что нам было бы чем заняться.

А что касается музыки, то вот что произошло: через пару дней после высадки несколько колонистов достали гитары, аккордеоны, ручные барабаны и другие подобные инструменты и начали пытаться играть вместе. Что вышло ужасно, потому что никто не знал музыку других колонистов. Это было похоже на то, что уже произошло на "Магеллане". И они начали учить друг друга своим песням, а потом появились люди, которые стали их петь, а потом и слушать. И вот так, на самом краю космоса, когда никто не видел, колония Роанок заново изобрела "хутенанни". Так назвал это мой папа. Я сказала ему, что это дурацкое название, и он согласился, но добавил, что другое название — "вингдинг" — еще хуже. С последним трудно было спорить.

Хутенаннеры Роанока (как они теперь себя называли) принимали заявки, но только в том случае, если человек, обратившийся с просьбой, исполнял песню. А если музыканты не знали песню, вам приходилось петь ее по крайней мере пару раз, пока они не понимали, как ее подхватить. Это привело к интересному развитию событий: певцы начали исполнять а капелла версии своих любимых песен, сначала самостоятельно, а затем все чаще в группах, которые могли сопровождаться, а могли и не сопровождаться хутенаннерами. Для людей становилось предметом гордости приходить на концерт с уже аранжированными любимыми песнями, так что всем остальным зрителям не приходилось мучиться на нескольких пробных прослушиваниях, прежде чем все это можно было послушать.

Можно с уверенностью сказать, что некоторые из этих аранжировок были, мягко говоря, более аранжированными, чем другие, и некоторые ребята пели с таким же вокальным мастерством, как кот в душе. Но теперь, спустя пару месяцев после появления хутенаннеров, люди начали привыкать к этому. И начали приходить на эти самодеятельные спевки с новыми песнями, аранжированными а капелла. Одной из самых популярных песен на недавних спевках была "Let Me Drive the Tractor" — история о том, как меннонит научил колониста управлять трактором с ручным управлением, и, поскольку они были единственными, кто знал, как обращаться с некомпьютерной сельскохозяйственной техникой, им было поручено выращивать урожай и учить нас остальных, как пользоваться их оборудованием. Песня заканчивается тем, что трактор съезжает в кювет. Она основана на реальной истории. Меннониты сочли песню довольно забавной, несмотря на то, что она была написана ценой поломки трактора.

Песни о тракторах были далеки от того, что кто-либо из нас слушал раньше, но, с другой стороны, мы в любом смысле были далеки от того, кем кто-либо из нас был раньше, так что, возможно, тема подходила. А если говорить с точки зрения социологии, то, возможно, это означало, что через двадцать или пятьдесят стандартных лет, когда бы Союз колоний ни решил позволить нам вступить в контакт с остальным человечеством, у Роанока появится своя особая музыкальная форма. Может, его назовут "Роанокапелла". Или "Хутенок". Или еще как-нибудь.

Но в тот конкретный момент все, что я пыталась сделать, — это взять правильную ноту для Гретхен, чтобы мы с ней могли подойти к следующему выступлению с более-менее приличной версией "Утра в Дели", которую могли бы подхватить фанаты. И я с треском провалилась. Вот каково это, когда понимаешь, что, несмотря на то, что песня является твоей любимой, возможно, на все времена, ты на самом деле не знаешь в ней всех тонкостей. А поскольку копия моей песни была на моем компаде, которым я больше не могла пользоваться и которого у меня даже не было, исправить эту проблему было невозможно.

Если не пойти окольным путем. — У меня идея, — сказала я Гретхен.

— Это связано с тем, что ты учишься петь в тональности? — спросила Гретхен.

— Еще лучше, — заверила я.

Десять минут спустя мы были на другой стороне Кроатона, перед деревенским информационным центром — единственным местом на всей планете, где еще можно было найти работающую электронику, потому что внутренняя часть помещения была спроектирована таким образом, чтобы полностью блокировать любые радио— или другие сигналы любого рода. К сожалению, технология, позволяющая это сделать, была настолько сложной, что у нас ее хватало только на переделанный грузовой контейнер. Хорошая новость заключалась в том, что ее было больше. Плохая новость заключалась в том, что ее хватило только еще на медицинский отсек. Иногда жизнь становится невыносимой. Мы с Гретхен вошли в тамбур, где из-за материала, скрывающего сигналы, царила кромешная тьма; прежде чем открыть внутреннюю дверь, нужно было закрыть внешнюю дверь информационного центра. Примерно полторы секунды казалось, что нас поглотила мрачная, черная, безликая смерть. Я бы не советовала этого делать.

А потом мы открыли внутреннюю дверь и обнаружили внутри гика. Он посмотрел на нас обеих, немного удивленный, а затем его взгляд стал отсутствующим.

— Ответ отрицательный, — произнес он, подтверждая это впечатление.

— О, мистер Беннетт, — сказала я. — Вы даже не знаете, о чем мы собираемся спросить.

— Что ж, давайте посмотрим, — сказал Джерри Беннетт. — Две девочки-подростка — дочери руководителей колонии, между прочим, — случайно забрели в единственное место в колонии, где можно поиграть с компадом. Хммм. Они здесь для того, чтобы попросить разрешения поиграть с компадом? Или они здесь потому, что им нравится компания коренастого мужчины средних лет? Это несложный вопрос, мисс Перри.

— Мы просто хотим послушать одну песню, — сказала я. — Уйдем от вас всего через минуту.

Беннетт вздохнул. — Знаешь, по крайней мере, пару раз в день кому-то вроде тебя приходит в голову блестящая идея зайти сюда и спросить, не могу ли я просто одолжить им компад, чтобы посмотреть фильм, послушать музыку или почитать книгу. И, о, это займет всего минуту. Я даже не замечу, что они будут тут. И если я отвечу "да", то другие люди будут приходить и просить о том же самом. В конце концов, я буду тратить так много времени, помогая людям с их компадами, что у меня не будет времени выполнять работу, которую поручили мне твои родители, мисс Перри. Итак, скажи мне, что я должен делать?

— Закрыть замок? — спросила Гретхен.

Беннетт кисло взглянул на Гретхен. — Очень забавно, — сказал он.

— Что вы делаете для моих родителей? — спросила я.

— Твои родители заставляют меня медленно и кропотливо находить и распечатывать каждую памятку и файл администрации Колониального союза, чтобы они могли ссылаться на них, не приходя сюда и не беспокоя меня, — ответил Беннетт. — В каком-то смысле я ценю это, но в более непосредственном смысле я занимался этим последние три дня и, вероятно, буду заниматься этим еще четыре. А поскольку мне приходится регулярно присматривать за принтером из-за его заедания, на самом деле требуется, чтобы кто-то обращал на это внимание. И это я. Итак, мисс Перри, четыре года технического образования и двадцать лет профессиональной работы позволили мне стать печатником на самом задворках космоса. Воистину, цель моей жизни достигнута.

Я пожала плечами. — Итак, давайте мы сделаем это, — сказала я.

— Прошу прощения? — не понял Беннетт.

— Если все, что вы делаете, это следите за тем, чтобы принтер не заклинивало, это то, что мы могли бы сделать для вас, — пояснила я. — Мы поработаем на вас пару часов, а взамен вы позволите нам пользоваться парой компадов, пока мы здесь. А потом вы сможете делать все, что вам нужно.

— Или просто сходите пообедайте, — предложила Гретхен. — Сделайте сюрприз своей жене.

Беннетт помолчал минуту, размышляя. — На самом деле предлагаете мне помощь, — сказал он. — Никто раньше не пробовал эту тактику. Очень подло.

— Мы стараемся, — заверила я.

— И сейчас время ланча, — раздумывал Беннетт. — И это всего лишь печать.

— Так и есть, — согласилась я.

— Полагаю, если ты все испортишь, для меня это будет не так уж плохо, — сказал Беннетт. — Твои родители не накажут меня за твою некомпетентность.

— Семейственность работает на вас, — соблазняла я.

— Не то чтобы печать была проблемой, — добавила Гретхен.

— Да, — согласилась я. — Мы отличные печатницы.

— Хорошо, — сказал Беннетт и потянулся через рабочий стол за своим наладонником. — Можешь воспользоваться моим компадом. Знаешь, как им пользоваться?

Я посмотрела на него.

— Прости. Хорошо. — Он набрал на дисплее список файлов. — Это файлы, которые нужно распечатать сегодня. Принтер там, — он указал на дальний конец рабочего стола, — а бумага вон в том ящике. Загрузите ее в принтер, а готовые документы сложите стопкой рядом с принтером. Если бумага застрянет, а это произойдет несколько раз, просто выдерните ее и дайте автоматическую подачу по новой. Программа автоматически перепечатает последнюю страницу, над которой она работала. Пока вы это делаете, можете синхронизироваться с архивом развлекательных программ. Я загрузил все эти файлы в одно место.

— Вы скачали файлы всех пользователей? — спросила я и почувствовала себя слегка оскорбленной.

— Расслабься, — успокоил Беннетт. — Доступны только файлы общего пользования. Если вы зашифровали свои личные файлы до того, как сдали компады, как вам было сказано, то ваши секреты в безопасности. Теперь, как только вы получите доступ к музыкальному файлу, включатся динамики. Не включайте их слишком громко, иначе не услышите, как заедает принтер.

— У вас уже установлены динамики? — спросила Гретхен.

— Да, мисс Трухильо, — ответил Беннетт. — Хотите верьте, хотите нет, но даже коренастые мужчины средних лет любят слушать музыку.

— Я знаю это, — сказала Гретхен. — Мой папа тоже любит музыку.

— И на этой ноте, чтобы немного принизить мое самолюбие, я пойду, — сказал Беннетт. — Вернусь через пару часов. Пожалуйста, не разгромите это место. И если кто-нибудь придет и спросит, можно ли ему одолжить компад, скажите, что мой ответ — "нет", и никаких исключений. — Он удалился.

— Надеюсь, он иронизировал, — произнесла я.

— Мне все равно, — сказала Гретхен и потянулась за компадом. — Дай мне его.

— Ну нет, — ответила я, держа его подальше от нее. — Сначала главное. — Я настроила принтер, поставила файлы в очередь печати, а уже после этого включила "Утро в Дели". Вступительные аккорды лились из динамиков, и я впитывала их. Клянусь, я чуть не плакала.

— Удивительно, как хорошо ты запомнила эту песню, — заметила Гретхен примерно на половине.

— Шшшш, — сказала я. — Вот эта часть.

Она увидела выражение моего лица и молчала, пока песня не закончилась.

* * *

Двух часов работы с компадом недостаточно, если у вас не было к нему доступа несколько месяцев. И это все, что я собираюсь сказать по этому поводу. Но этого времени было достаточно, чтобы мы с Гретхен вышли из информационного центра с таким чувством, словно провели несколько часов в приятной горячей ванне — чего, если подумать, мы тоже не делали уже несколько месяцев.

— Мы должны держать это в секрете, — предложила Гретхен.

— Да, — согласилась я. — Не хочу, чтобы люди доставали мистера Беннетта.

— Нет, мне просто нравится иметь преимущество над всеми остальными, — призналась Гретхен.

— Не так много людей могут справиться с Магди, — похвалила я. — И все же каким-то образом тебе это удается.

Гретхен кивнула. — Спасибо, мадам. А теперь мне нужно возвращаться домой. Я обещала папе прополоть огород, пока не стемнело.

— Приятного копания в земле, — сказала я.

— Спасибо, — поблагодарила Гретхен. — Если бы ты была в хорошем настроении, то всегда могла бы предложить мне помощь.

— Я работаю над своим злом, — сказала я.

— Пусть будет так, — уныло согласилась Гретхен.

— Но давай встретимся сегодня вечером после ужина и попрактикуемся, — предложила я. — Теперь, когда знаем, как петь эту часть.

— Звучит заманчиво, — сказала Гретхен. — Или, надеюсь, так и будет. — Она помахала рукой и направилась к дому. Я огляделась и решила, что сегодня хороший день для прогулки.

Так оно и было. Солнце взошло, день был ясный, особенно после пары часов, проведенных в поглощающем свет информационном центре, и в Роаноке царила весна — что было действительно прекрасно, даже если оказалось, что все местные цветы пахли тухлым мясом, вымоченным в канализационном соусе (это описание любезно предоставлено Магди, который время от времени мог связать воедино какую-нибудь фразу). Но через пару месяцев вы перестаете замечать запах или, по крайней мере, понимаете, что ничего не можете с этим поделать. Когда вся планета воняет, вам просто приходится с этим мириться.

Но что действительно сделало этот день подходящим для прогулки, так это то, насколько сильно изменился наш мир всего за пару месяцев. Джон и Джейн стали выпускать нас всех из Кроатона вскоре после того, как Энцо, Гретхен, Магди и я совершили полуночную пробежку, и колонисты начали переезжать в сельскую местность, строить дома и фермы, помогать меннонитам и учиться у них, отвечавшим за наш первый урожай, уже подрастающий на полях. Растения были генетически модифицированы, чтобы стать быстрорастущими; первый урожай у нас должен был быть в недалеком будущем. Казалось, что мы все-таки выживем. Я шла мимо этих новых домов и полей, махая людям на ходу.

В конце концов миновала последнюю ферму и поднялась на небольшой холм. По другую сторону от него не было ничего, кроме травы, кустарника и леса, тянувшегося вдоль обочины. Этому возвышению суждено было стать частью другой фермы, и новые фермы и пастбища еще больше расширили бы эту маленькую долину. Забавно, что даже пара тысяч человек смогла начать изменять ландшафт. Но в тот момент там не было никого, кроме меня; это было мое личное место, пока оно существовало. Мое и только мое. Ну, и пару раз — мое и Энцо.

Я откинулась назад, посмотрела на облака в небе и улыбнулась про себя. Может быть, мы прятались в самых отдаленных уголках галактики, но прямо сейчас, в этот момент, все было довольно хорошо. Ты можешь быть счастлива где угодно, если у тебя есть правильная точка зрения. И способность не обращать внимания на запахи целой планеты.

— Зоя, — произнес голос позади меня.

Я резко обернулась и увидела Гикори и Дикори. Они только что преодолели подъем.

— Не делайте этого, — сказала я и встала.

— Мы хотим поговорить с тобой, — сказал Гикори.

— Вы могли бы сделать это дома, — упрекнула я.

— Здесь лучше, — ответил Гикори. — У нас есть опасения.

— Опасения по поводу чего? — спросила я и поднялась, чтобы посмотреть на них. Что-то было не так в каждом из них, и мне потребовалась минута, чтобы понять, что именно. — Почему вы не носите свои модули сознания? — спросила я.

— Мы обеспокоены растущими рисками, которым ты подвергаешь свою безопасность, — сказал Гикори, отвечая на первый, но не на второй из моих вопросов. — И твоей безопасностью в целом.

— Вы имеете в виду, находясь здесь? — удивилась я. — Расслабься, Гикори. Сейчас совсем светло, а ферма Хентоша как раз за холмом. Со мной ничего плохого не случится.

— Здесь есть хищники, — сказал Гикори.

— Да, здесь есть йоты, — согласилась я, назвав хищников размером с собаку, которых мы обнаружили в окрестностях Кроатона. — Я могу справиться с йотами.

— Они передвигаются стаями, — сказал Гикори.

— Не днем, — уточнила я.

— Ты приходишь сюда не только днем, — сказал Гикори. — И не всегда приходишь одна.

Я слегка покраснела от этого и подумала, не разозлиться ли на Гикори. Но он не был в сознании. Злость на него ничего бы не дала. — Мне казалось, я просила вас двоих не ходить за мной, когда я захочу побыть наедине, — сказала я как можно спокойнее.

— Мы не следуем за тобой, — сказал Гикори. — Но и не глупы. Мы знаем, куда ты идешь и с кем. Твоя беспечность подвергает тебя риску, и ты не всегда позволяешь нам сопровождать тебя. Мы не можем защитить тебя так, как нам хотелось бы, и как от нас ожидают.

— Мы здесь уже несколько месяцев, ребята, — сказала я. — Не было ни одного нападения на кого-либо со стороны чего бы то ни было.

— На вас напали бы той ночью в лесу, если бы мы с Дикори не пришли и не отыскали тебя, — возразил Гикори. — В ту ночь на деревьях были не йоты. Йоты не умеют лазать по деревьям или передвигаться по ним.

— И, как ты заметил, я нахожусь далеко от леса, — сказала я и махнула в сторону линии деревьев. — И что бы там ни было, они, похоже, сюда не выходят, потому что, если бы они появились, мы бы их уже увидели. Мы уже говорили об этом раньше, Гикори.

— Нас беспокоят не только местные хищники, — сказал Гикори.

— Не совсем понимаю, — удивилась я.

— Эту колонию ищут, — сказал Гикори.

— Если вы видели видео, то помните, что эта группа Конклава уничтожила ту колонию с неба, — напомнила я. — Если Конклав найдет нас, не думаю, что даже вы сможете что-то сделать, чтобы защитить меня.

— Мы беспокоимся не о Конклаве, — заметил Гикори.

— В таком случае, вы единственные, — сказала я.

— Конклав не единственный, кто будет искать эту колонию, — сказал Гикори. — Другие будут искать ее, чтобы завоевать расположение Конклава, или помешать ему, или захватить колонию в свои руки. Они не будут уничтожать эту колонию с неба. Они захватят ее стандартным способом. Вторжение и резня.

— Что это с вами обоими сегодня? — удивилась я, пытаясь поднять настроение.

У меня ничего не вышло. — И потом, вопрос в том, кто ты такая, — сказал Гикори.

— Что это значит? — спросила я.

— Ты должна это хорошо знать, — ответил Гикори. — Ты не просто дочь руководителей колонии. Ты также важна для нас. Для обинян. Этот факт известен, Зоя. Всю твою жизнь тебя использовали как разменную монету. Мы, обиняне, использовали тебя, чтобы договориться с твоим отцом о воспитании в нас самосознания. Ты — условие договора между Обином и Союзом колоний. Мы не сомневаемся, что любой, кто нападет на нашу колонию, попытается захватить тебя, чтобы договориться с Обином. Даже у Конклава может возникнуть соблазн сделать это. Или они убьют тебя, чтобы навредить нам. Чтобы уничтожить символ нас самих.

— Это безумие, — не поверила я.

— Такое уже случалось раньше, — сказал Гикори.

— Что? — изумилась я.

— Когда ты жила на Гекльберри, было не менее шести попыток захватить или убить тебя, — подтвердил Гикори. — Последний раз за несколько дней до того, как ты уехала из Гекльберри.

— И вы никогда не рассказывали мне об этом? — возмутилась я.

— И ваше, и наше правительства решили, что ни тебе, ни твоим родителям не нужно знать об этом, — сообщил Гикори. — Ты была ребенком, и твои родители хотели обеспечить тебе как можно более непримечательную жизнь. Обиняне хотели иметь возможность предоставить им ее. Ни одна из попыток покушения не была близка к успеху. Мы пресекли каждую из них задолго до того, как ты оказалась бы в опасности. И в каждом случае правительство Обина выражало свое недовольство расам, которые предпринимали подобные попытки против твоего благополучия.

Я содрогнулась от этого. Обиняне были не из тех рас, среди которых стоило наживать врагов.

— Мы бы вообще ничего тебе не сказали — и не нарушили бы наши постоянные приказы не делать этого — если бы не наша нынешняя ситуация, — продолжил Гикори. — Мы отрезаны от систем, которые у нас были, чтобы обеспечить твою безопасность. И ты становишься все более независимой в своих действиях и возмущаешься нашим присутствием в твоей жизни.

Эти последние слова ударили меня как пощечина. — Я не возмущаюсь, — оправдывалась я. — Просто хочу побыть одна. Мне жаль, если это причиняет вам боль.

— Мы не страдаем от этого, — заверил Гикори. — У нас есть обязанности. То, как мы выполняем эти обязанности, должно адаптироваться к обстоятельствам. Сейчас мы адаптируемся.

— Не понимаю, что вы имеете в виду, — призналась я.

— Тебе пора научиться защищать себя, — сказал Гикори. — Ты хочешь быть более независимой от нас, а у нас нет всех ресурсов, которые были когда-то, чтобы обеспечить твою безопасность. Мы всегда намеревались научить тебя драться. Теперь, по обеим этим причинам, необходимо начать это обучение.

— Что ты имеешь в виду, говоря "научите меня драться"? — спросила я.

— Мы научим тебя защищаться физически, — сказал Гикори. — Чтобы обезоружить противника. Чтобы использовать оружие. Чтобы обездвижить врага. Убить его, если это необходимо.

— Вы хотите научить меня убивать других людей, — не поверила я.

— Это необходимо, — подтвердил Гикори.

— Не уверена, что Джон и Джейн одобрили бы это, — сказала я.

— Майор Перри и лейтенант Саган оба знают, как убивать, — возразил Гикори. — Оба на военной службе убивали других, когда это было необходимо для их выживания.

— Но это не значит, что они хотят, чтобы я знала это, — сказала я. — И еще, я не уверена, что хочу знать. Вы говорите, что вам нужно адаптировать то, как вы выполняете свои обязанности. Отлично. Придумайте, как их адаптировать. Но я не собираюсь учиться убивать кого-то еще, чтобы вы могли чувствовать, что справляетесь с работой лучше, делая то, чего, как я думаю, даже не желаю.

— Ты не хочешь, чтобы мы тебя защищали, — с сожалением сказал Гикори. — Или учиться защищаться.

— Я не знаю! — воскликнула я, выкрикнув это в раздражении. — Ладно? Я ненавижу, когда меня втягивают во все это. Что я какая-то особенная, которую нужно защищать. Знаешь что? Всех здесь нужно защищать, Гикори. Мы все в опасности. В любую минуту сотни кораблей могут появиться над нашими головами и убить нас всех. Меня это достало. Я стараюсь время от времени об этом забывать. Именно этим я и занималась здесь до того, как вы двое появились, чтобы обосраться из-за всего этого. Так что большое вам спасибо за это.

Гикори и Дикори ничего не сказали на это. Если бы они сохраняли самосознание, то, вероятно, были бы взволнованы и перегружены этой последней вспышкой гнева. Но они просто стояли там, бесстрастные.

Я сосчитала до пяти и попыталась взять себя в руки. — Послушайте, — сказала я, как надеялась, более рассудительным тоном. — Дайте мне пару дней, чтобы подумать об этом, хорошо? Вы свалили на меня столько всего сразу. Дайте мне обдумать это.

Они по-прежнему молчали.

— Хорошо, — сказала я. — Я возвращаюсь. — И пронеслась мимо Гикори.

И оказалась на земле.

Я перевернулась и в замешательстве посмотрела на Гикори. — Что за чертовщина? — сказала я и попыталась встать.

Дикори, стоявший у меня за спиной, грубо толкнул меня обратно в траву и грязь.

Я отползла назад от них двоих. — Прекратите, — сказал я.

Они выхватили боевые ножи и направились ко мне.

Я вскрикнула и, вскочив на ноги, со всех ног побежала к вершине холма, к ферме Хентоша. Но обиняне могут бегать быстрее людей. Дикори обогнал меня сбоку, встал передо мной и вытащил свой нож. Я попятилась, падая навзничь. Дикори сделал выпад. Я закричала, снова перекатилась и побежала вниз по склону холма, на который поднялась.

Гикори ждал меня и двинулся на перехват. Я попыталась сделать вид, что ухожу влево, но у меня ничего не вышло, и он схватил меня за левое предплечье. Я ударила его правым кулаком. Гикори легко отразил удар, а затем, быстро развернувшись, резко ударил меня по виску, отпустив при этом захват. Я отшатнулась, ошеломленная. Гикори обхватил мою ногу и дернул вверх, полностью отрывая меня от земли. Я упала навзничь и ударилась головой. Белая вспышка боли пронзила мой череп, и все, что я могла делать, это лежать, ошеломленная.

Что-то сильно давило мне на грудь. Гикори стоял на коленях, обездвиживая меня. Я отчаянно цеплялась за него, но он отворачивал от меня голову на своей длинной шее и игнорировал все остальное. Я звала на помощь так громко, как только могла, зная, что меня никто не услышит, но все равно кричала.

Я оглянулась и увидела Дикори, стоявшего в стороне. — Пожалуйста, — сказала я. Дикори ничего не ответил. И ничего не почувствовал. Теперь я знала, почему эти двое пришли навестить меня без модулей сознания.

Я схватила ногу Гикори, стоявшую у меня на груди, и попыталась оттолкнуть ее. Он надавил ею сильнее, одной рукой нанес еще один дезориентирующий удар, а другую поднял и одним ужасным и плавным движением опустил мне на голову. Я закричала.

— Ты цела и невредима, — сказал Гикори в какой-то момент. — Можешь вставать.

Я осталась лежать на земле, не двигаясь, не сводя глаз с ножа Гикори, воткнутого в землю так близко от моей головы, что не могла на нем сосредоточиться. Затем приподнялась на локтях, отвернулась от ножа, и меня вырвало.

Гикори подождал, пока я закончу. — Мы не приносим никаких извинений за это, — сказал он. — И примем любые последствия, которые ты можешь выбрать. Знай только одно: тебе не причинили физического вреда. Вряд ли у тебя останутся даже синяки. Мы позаботились об этом. Несмотря на все это, ты в считанные секунды оказалась в нашей власти. Те, кто придет за тобой, не проявят к тебе такого внимания. Они не будут сдерживаться и не остановятся. Им будет наплевать на тебя. Они не проявят к тебе милосердия. Будут стремиться убить тебя. И добьются успеха. Мы знали, что ты не поверишь нам, если всего лишь скажем тебе об этом. Мы должны были показать тебе.

Я поднялась на ноги, едва держась на них, и попятилась от них обоих, стараясь держаться как можно дальше. — Будьте вы прокляты, — сказала я. — Будьте прокляты оба. С этого момента держитесь от меня подальше. — Я направилась обратно в Кроатон. Как только мои ноги смогли двигаться, я побежала.

* * *

— Привет, — сказала Гретхен, входя в информационный центр и закрывая за собой внутреннюю дверь. — Мистер Беннетт сказал, что я могу найти тебя здесь.

— Да, — сказала я. — Я спросила его, можно ли мне сегодня еще немного поработать его печатницей.

— Не могла оторваться от музыки? — спросила Гретхен, пытаясь пошутить.

Я покачала головой и показала ей, на что смотрю.

— Это секретные файлы, Зоя, — сказала она. — Разведывательные отчеты сил колониальной обороны. У тебя будут неприятности, если кто-нибудь когда-нибудь узнает. И Беннетт определенно не позволит тебе вернуться сюда.

— Мне все равно, — сказала я, и мой голос дрогнул настолько, что Гретхен посмотрела на меня с тревогой. — Я должна знать, насколько все плохо. Знать, кто там и чего они хотят от нас. От меня. Послушай. — Я достала компад и открыла файл генерала Гау, лидера Конклава, того, кто отдал приказ уничтожить колонию на видео. — Этот генерал собирается убить нас всех, если найдет, а мы почти ничего о нем не знаем. Что заставляет человека так поступать? Убивать невинных людей? Что произошло в его жизни, что привело его к тому, что уничтожение целых планет кажется хорошей идеей? Ты не думаешь, что мы должны знать? А мы не знаем. У нас есть статистика о его военной службе, и это все. — Я небрежно бросила компад обратно на стол, встревожив Гретхен. — Я хочу знать, почему этот генерал хочет моей смерти. Почему он хочет, чтобы мы все умерли. А ты нет? — Я приложила руку ко лбу и слегка прислонилась к рабочему столу.

— Хорошо, — сказала Гретхен через минуту. — Думаю, тебе нужно рассказать мне, что с тобой сегодня произошло. Потому что, когда я уходила от тебя днем, ты была совсем не такой.

Я взглянула на Гретхен, подавила смешок, а потом не выдержала и заплакала. Гретхен подошла, чтобы обнять меня, и после долгого молчания я рассказала ей все. И я действительно говорила всерьез.

Она замолчала, когда я закончила. — Скажи мне, о чем ты думаешь, — попросила я.

— Если я тебе расскажу, ты меня возненавидишь, — сказала она.

— Не будь глупой, — возразила я. — Я не собираюсь ненавидеть тебя.

— Думаю, они правы, — высказалась она. — Гикори и Дикори.

— Ненавижу тебя, — возмутилась я.

Она легонько толкнула меня. — Прекрати. Я не имею в виду, что они были правы, нападая на тебя. Это было уже слишком. Но, не пойми меня неправильно, ты не обычная девушка.

— Это неправда, — не согласилась я. — Ты видишь, что я веду себя как-то иначе, чем кто-либо другой? Когда-нибудь? Считаю ли я себя кем-то особенной? Ты когда-нибудь слышала, чтобы я рассказывала об этом людям?

— Они все равно знают, — сказала Гретхен.

— Я знаю это, — подтвердила я. — Но это исходит не от меня. Я стараюсь быть нормальной.

— Ладно, ты совершенно нормальная девушка, — иронизировала Гретхен.

— Спасибо, — сказала я.

— Совершенно нормальная девушка, на которую было совершено шесть покушений, — заметила Гретхен.

— Но это не обо мне, — сказала я, ткнув себя в грудь. — Это о другом. О чьем-то представлении о том, что я такое. И это не имеет для меня значения.

— Для тебя было бы важно, если бы ты умерла, — произнесла Гретхен и подняла руку, прежде чем я успела ответить. — И это было бы важно для твоих родителей. Это было бы важно для меня. Уверена, что это было бы важно для Энцо. И, похоже, это имело бы огромное значение для пары миллиардов инопланетян. Подумай об этом. Кто-то даже подумывает о том, чтобы напасть на тебя, бомбя планету.

— Не хочу об этом думать, — сказала я.

— Знаю, — согласилась Гретхен. — Но я не думаю, что есть выбор. Что бы ты ни делала, ты остаешься тем, что представляешь собой, хочется тебе это или нет. Ты не можешь этого изменить. Должна с этим смириться.

— Спасибо за это вдохновляющее сообщение, — поблагодарила я.

— Пытаюсь помочь, — согласилась Гретхен.

Я вздохнула. — Знаю, Гретхен. Мне жаль. Я не собираюсь отрывать тебе голову. Просто начинаю уставать от того, что моя жизнь зависит от выбора других людей за меня.

— Чем именно это отличает тебя от любого из нас? — спросила Гретхен.

— Вот и я о том же, — сказала я. — Я совершенно нормальная девушка. Спасибо, что наконец-то заметила.

— Совершенно нормальная, — согласилась Гретхен. — За исключением того, что являешься королевой для обинян.

— Ненавижу тебя, — сказала я.

Гретхен улыбнулась.

* * *

— Мисс Трухильо сказала, что ты хотела нас видеть, — сказал Гикори. Дикори и Гретхен, которая привела ко мне обинян, стояли в стороне. Мы стояли на холме, где несколькими днями ранее на меня напали эти мои телохранители.

— Прежде чем я скажу что-нибудь еще, вы должны знать, что я все еще невероятно зла на вас, — сообщила я. — Не уверена, что когда-нибудь прощу вас за нападение на меня, даже если пойму, почему вы это сделали и почему думали, что должны были это сделать. Я хочу убедиться, что вы это знаете. И хочу убедиться, что вы это чувствуете. — Я указала на ошейник сознания Гикори, закрепленный на его шее.

— Мы это чувствуем, — произнес Гикори дрожащим голосом. — Мы чувствуем это достаточно сильно, чтобы спорить, можем ли снова включить свое сознание. Воспоминания почти невыносимы.

Я кивнула. Хотела сказать "хорошо", но знала, что так говорить неправильно и что буду сожалеть об этом. Это не значит, что я не могла так думать, по крайней мере, в тот момент.

— Не собираюсь просить, чтобы вы извинились, — сказала я. — Знаю, что вы этого не сделаете. Но хочу, чтобы вы пообещали, что больше никогда не сделаете ничего подобного, — сказала я.

— Даем тебе слово, — сказал Гикори.

— Спасибо, — поблагодарила я. Я не ожидала, что они снова проделают что-то подобное. Такие вещи срабатывают один раз, если вообще срабатывают. Но дело было не в этом. Я хотела почувствовать, что снова могу доверять им двоим. Я еще не доверяла им.

— Ты будешь тренироваться? — спросил Гикори.

— Да, — ответила я. — Но у меня есть два условия. — Гикори подождал. — Первое — Гретхен должна тренироваться со мной.

— Мы не готовы обучать кого-либо, кроме тебя, — сказал Гикори.

— Мне все равно, — сказала я. — Гретхен — моя лучшая подруга. Я не собираюсь учиться, как спасти себя и не поделиться этим с ней. И, кроме того, не знаю, заметили ли вы, но вы оба не совсем похожи на людей. Я думаю, что будет полезно тренироваться не только с вами, но и с другим человеком. Но это не подлежит обсуждению. Если вы не будете тренировать Гретхен, я не буду тренироваться. Это мой выбор. Это мое условие.

Гикори повернулся к Гретхен. — Ты будешь тренироваться?

— Только если Зоя согласится, — сказала она. — В конце концов, она моя лучшая подруга.

Гикори посмотрел на меня. — У нее твое чувство юмора, — отметил он.

— Не замечала, — призналась я.

Гикори повернулся к Гретхен. — Это будет очень сложно, — предупредил он.

— Знаю, — сказала Гретхен. — В любом случае, рассчитывайте на меня.

— Какое еще условие? — спросил меня Гикори.

— Я делаю это ради вас двоих, — ответила я. — Учиться драться. Я не хочу этого для себя. Не думаю, что мне это нужно. Но вы думаете, что мне это нужно, и никогда не просили меня сделать что-то, о чем не знали бы, что это важно. Так что я сделаю это. Но теперь вы должны кое-что сделать для меня. То, что я хочу.

— Что ты хочешь? — спросил Гикори.

— Я хочу, чтобы вы научились петь, — сказала я и жестом указала на Гретхен. — Вы учите нас драться, а мы учим вас петь. Для спевок-хутенанни.

— Петь, — сказал Гикори.

— Да, петь, — подтвердила я. — Люди все еще боятся вас двоих. И без обид, но вы не отличаетесь индивидуальностью. Но если мы сможем вчетвером спеть пару песен как хутенаннеры, это может замечательно помочь людям почувствовать себя комфортно с вами.

— Мы никогда не пели, — сказал Гикори.

— Ну, раньше вы и сказки никогда не писали, — указала я. — И вот вы написали одну из них. Это просто так. Только с пением. И тогда люди не стали бы удивляться, почему мы с Гретхен встречаемся с вами обоими. Давай, Гикори, это будет весело.

Гикори посмотрел на меня с сомнением, и мне пришла в голову забавная мысль: может быть, Гикори стесняется. Что казалось почти нелепым: кто-то собирается научить другого человека шестнадцати различным способам борьбы с боязнью сцены.

— Я бы хотел спеть, — сказал Дикори. Мы все в изумлении повернулись к нему.

— Он говорит! — изумилась Гретхен.

Гикори что-то сказал Дикори на их родном языке, Дикори ответил тем же. Гикори тоже ответил, и Дикори ответил, как мне показалось, несколько напористо. А потом, Боже упаси, Гикори даже вздохнул.

— Мы будем петь, — сообщил Гикори.

— Отлично, — сказала я.

— Начнем тренироваться завтра, — сказал Гикори.

— Хорошо, — ответила я. — Но давайте начнем репетировать пение сегодня. Сейчас.

— Прямо сейчас? — спросил Гикори.

— Конечно, — настаивала я. — Мы все здесь. И у нас с Гретхен есть песня как раз для вас.

ПЯТНАДЦАТЬ

Следующие несколько месяцев были очень утомительными.

Раннее утро: физическая подготовка.

— Вы мягкотелые, — заметил Гикори мне и Гретхен в первый день.

— Отвратительная ложь, — возмутилась я.

— Ну то ж, — сказал Гикори и указал на опушку леса, по крайней мере, в километре от нас. — Давайте, бегите к лесу как можно быстрее. Затем обратно. Не останавливайтесь, пока не вернетесь.

Мы побежали. К тому времени, как я вернулась, мне казалось, что мои легкие пытаются протолкнуться через трахею, чтобы лучше наказать меня за то, что издеваюсь над ними. Мы с Гретхен, задыхаясь, рухнули на траву.

— Вы слабачки, — повторил Гикори. Я не стала спорить, и не только потому, что в тот момент была совершенно не в состоянии говорить. — На сегодня мы закончили. Завтра по-настоящему займемся вашей физической подготовкой. Начнем медленно. — Он и Дикори ушли, оставив нас с Гретхен размышлять о том, как убить их обоих, если только сможем вернуть кислород в наши тела.

По утрам — в школу, как и все остальные дети и подростки, которые не работают в поле. Количество книг и расходных материалов было ограничено, поэтому мы делились ими с другими. Я поделилась своими учебниками с Гретхен, Энцо и Магди. Это прекрасно работало, когда мы все разговаривали друг с другом, но не так, когда некоторые из нас молчали.

— Не могли бы вы, пожалуйста, сосредоточиться? — сказал Магди, размахивая руками перед нами обеими. Предполагалось, что мы будем заниматься математикой.

— Прекрати, — сказала Гретхен. Она опустила голову на наш стол. В то утро у нас была тяжелая тренировка. — Боже, как я скучаю по кофе, — сказала она, глядя на меня снизу вверх.

— Как-нибудь сегодня было бы неплохо обсудить эту проблему, — изрек Магди.

— О, какая тебе разница, — ответила Гретхен. — В любом случае, никто из нас не собирается поступать в колледж.

— Мы все равно должны это сделать, — сказал Энцо.

— Тогда сделайте это вы, — предложила Гретхен. Она наклонилась и подтолкнула книгу к ним двоим. — Это не я или Зоя должны изучать этот материал. Мы и так его знаем. Вы двое всегда ждете, пока мы выполним работу, а потом просто киваете, как будто действительно знаете, что мы делаем.

— Это неправда, — уперся Магди.

— Действительно? Прекрасно, — сказала Гретхен. — Докажи это. Произведи на меня впечатление.

— По-моему, у кого-то из-за утренних нагрузок настроение становится немного сварливым, — насмешливо сказал Магди.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила я.

— Это значит, что с тех пор, как вы вдвоем начали заниматься тем, чем занимаетесь, вы были здесь совершенно бесполезны, — сказал Магди. — Несмотря на то, на что намекает Гретхен-ворчунья, в последнее время именно мы с Энцо были лучшими учениками, и ты это знаешь.

— Разве ты помогаешь нам с математикой? — спросила Гретхен. — Я так не думаю.

— Все остальное, милая, — сказал Магди. — Если только ты не думаешь, что отчет Энцо о первых днях Колониального союза, подготовленный на прошлой неделе, не в счет.

— Это не "мы", это Энцо, — ответила Гретхен. — И спасибо тебе, Энцо. Доволен, Магди? Хорошо. А теперь давайте все заткнемся. — Гретхен снова опустила голову на стол. Энцо и Магди переглянулись.

— Вот, дай мне книгу, — сказала я, потянувшись за ней. — Я решу эту задачу. — Энцо подвинул книгу ко мне, стараясь не встречаться со мной взглядом.

После обеда: тренировка.

— Итак, как проходит тренировка? — спросил Энцо однажды ранним вечером, поймав меня, когда я, прихрамывая, возвращалась домой с дневной тренировки.

— Ты имеешь в виду, могу ли я тебя убить? — спросила я.

— Ну, нет, — сказал Энцо. — Хотя теперь, когда ты упомянула об этом, мне стало любопытно. А ты можешь?

— Это зависит, — изрекла я, — от того, чем именно ты просишь меня убить тебя. — После этого воцарилось неловкое молчание. — Это была шутка, — пояснила я.

— Ты уверена? — сказал Энцо.

— Сегодня мы даже не удосужились узнать, как убивать тварей, — сказала я, меняя тему. — Мы целый день учились передвигаться бесшумно. Ты знаешь. Чтобы избежать поимки.

— Или чтобы подкрасться к чему-нибудь незаметно, — добавил Энцо.

Я вздохнула. — Да, хорошо, Энцо. Подкрадываться незаметно. Убивать их. Потому что мне нравится убивать. Убивать и еще раз убивать — это я. Малышка Зоя наносит удар ножом. — Я ускорила шаг.

Энцо догнал меня. — Извини, — сказал он. — Это было нечестно с моей стороны.

— Правда, — сказала я.

— Это просто тема для разговоров, — сказал Энцо. — Ваши с Гретхен занятия.

Я остановилась. — Что за разговоры? — спросила я.

— Ну, подумай об этом, — сказал Энцо. — Вы с Гретхен проводите свои дни, готовясь к апокалипсису. Как думаешь, о чем люди говорят?

— Это не так, — сказала я.

— Знаю, — сказал Энцо, протягивая руку и касаясь моей руки, что напомнило мне о том, что в последнее время мы стали меньше прикасаться друг к другу. — Я тоже говорил это людям. Но это не мешает людям разговаривать. Это и тот факт, что это ты и Гретхен.

— И что? — спросила я.

— Ты дочь руководителей колонии, а она дочь парня, который, как все знают, является следующим в очереди в совете колонии, — сказал Энцо. — Похоже, к тебе относятся по-особому. Если бы дело было только в тебе, люди бы это поняли. Люди знают, что у тебя странные отношения с обинянами.

— Они не странные, — заверила я.

Энцо непонимающе посмотрел на меня.

— Ну, странные, — согласилась я.

— Люди знают, что у тебя есть обиняне, поэтому они не задумывались бы об этом, если бы дело касалось только тебя, — продолжил Энцо. — Но вдвоем вы заставляете людей нервничать. Люди начинают задумываться, знаете ли вы, девушки, что-то, чего не знаем мы.

— Это смешно, — сказала я. — Гретхен — моя лучшая подруга. Вот почему я пригласила ее. Должна ли я пригласить кого-то другого?

— Могла бы, — сказал Энцо.

— Например, кого? — поинтересовалась я.

— Меня, — сказал Энцо. — Ну, знаешь, своего парня.

— Да, потому что люди не стали бы об этом говорить, — предположила я.

— Может, и стали бы, а может, и нет, — сказал Энцо. — Но, по крайней мере, я мог бы время от времени видеться с тобой.

У меня не нашлось подходящего ответа на этот вопрос. Поэтому я просто поцеловала Энцо.

— Послушай, я не пытаюсь заставить тебя чувствовать себя плохо или виноватой, или что-то в этом роде, — сказал Энцо, когда я закончила. — Но я хотел бы видеть тебя чаще.

— Это заявление можно толковать по-разному, — сказала я.

— Давай начнем с невинных толкований, — сказал Энцо. — Но, если хочешь, можем начать с поцелуев.

— И в любом случае, ты видишь меня каждый день, — немного перематываю разговор. — Мы же всегда проводим время вместе с хутенаннерами.

— Я не считаю, что мы вместе делаем школьные задания, — сказал Энцо. — И как бы ни было забавно восхищаться тем, как ты научила Гикори имитировать соло на ситаре...

— Это Дикори, — сказала я. — Гикори играет на барабане.

Энцо нежно приложил палец к моим губам. — Как бы весело это ни было, — повторил он. — Я бы предпочел, чтобы у нас было немного времени только для нас двоих. — Он поцеловал меня, что было довольно эффектным знаком препинания.

— Как насчет сейчас? — спросила я после поцелуя.

— Не могу, — сказал Энцо. — Я шел домой посидеть с Марией и Катериной, чтобы мои родители могли поужинать с друзьями.

— Уааа, — сказала я. — Поцеловал меня, сказал, что хочешь провести время вместе, и оставил меня в покое. Мило.

— Но завтра днем я свободен, — сказал Энцо. — Может быть, тогда. После того, как ты закончишь тренировку по нанесению ударов ножом.

— Мы уже наносили удары ножом, — сказала я. — Теперь переходим к удушению.

Тишина.

— Шутка, — пояснила я.

— Я верю только твоим словам, — сказал Энцо.

— Мило. — Я снова поцеловала его. — Увидимся завтра.

На следующий день тренировка затянулась. Я пропустила ужин, чтобы отправиться в усадьбу родителей Энцо. Его мать сказала, что он немного подождал, а затем отправился к Магди. На следующий день в школе мы почти не разговаривали друг с другом.

По вечерам занятия.

— Мы достигли соглашения с Джерри Беннеттом о том, чтобы он разрешил тебе пользоваться информационным центром по вечерам два раза в неделю, — сообщил Гикори.

Мне вдруг стало жаль Джерри Беннетта, который, как я слышала, был в ужасе от Гикори и Дикори и, вероятно, согласился бы на все, о чем бы они ни попросили, лишь бы его оставили в покое. Я сделала мысленную пометку пригласить Беннетта на следующую спевку. Ничто не делает обинянина менее угрожающим, чем то, что он стоит перед толпой, покачивая шеей взад-вперед и воспроизводя звуки барабанов табла.

Гикори продолжил. — Пока будешь там, изучи досье Союза колоний на другие разумные виды.

— Почему вы хотите, чтобы мы узнали о них? — спросила Гретхен.

— Чтобы знать, как с ними бороться, — сказал Гикори. — И как их убивать.

— В Конклаве сотни видов, — уточнила я. — Предполагается, что мы узнаем о каждом из них? Это займет больше двух вечеров в неделю.

— Мы сосредоточимся на видах, которые не являются членами Конклава, — сказал Гикори.

Мы с Гретхен переглянулись. — Но это не они планируют нас убить, — сказала Гретхен.

— Многие пытаются убить вас, — возразил Гикори. — И некоторые из них могут быть более мотивированы, чем другие. Например, рраей. Недавно они проиграли войну с энеша, которые захватили контроль над большинством их колоний, прежде чем сами потерпели поражение от обинян. Рраей больше не представляют прямой угрозы для какой-либо устоявшейся расы или колонии. Но если бы они нашли вас здесь, то не сомневаюсь, что они бы сделали.

Я вздрогнула. Гретхен это заметила. — Ты в порядке? — спросила она.

— Я в порядке, — сказала я слишком поспешно. — Я уже встречала рраей раньше. — Гретхен странно посмотрела на меня, но после этого ничего не сказала.

— У нас есть для вас список, — сказал Гикори. — Джерри Беннетт уже подготовил файлы, к которым у вас есть доступ, по каждому виду. Обратите особое внимание на физиологию каждой расы. Это будет важно в нашей инструкции.

— Чтобы научиться бороться с ними, — заметила я.

— Да, — ответил Гикори. — И научиться убивать их.

Через три недели после начала наших занятий я выбрала расу, которой не было в нашем списке.

— Ух ты, какие они страшные, — сказала Гретхен, заглядывая мне через плечо, когда заметила, что я уже некоторое время читаю.

— Они сумасшедшие, — сказала я. — Пугающие, и точка. — Я передала свой компад Гретхен. — Они самая продвинутая раса, о которой мы знаем. На их фоне мы выглядим так, будто стучим камнем по камню. И именно они сделали обинян такими, какие те есть сегодня.

— Генетически модифицировали их? — спросила Гретхен. Я кивнула. — Что ж, может быть, в следующий раз у них получится передать индивидуальность. Что ты на них смотришь?

— Мне просто любопытно, — сказала я. — Гикори и Дикори говорили мне о них раньше. Это секретная вещь, которую обиняне хранят в тайне от высших сил.

— Их боги, — сказала Гретхен.

Я пожала плечами. — Больше похожи на ребенка с муравьиной фермы, — сказала я. — Муравьиная ферма и увеличительное стекло.

— Звучит заманчиво, — сказала Гретхен и вернула компад. — Надеюсь, я никогда с ними не познакомлюсь. Если только они не на моей стороне.

— Они не на стороне, — возразила я. — Они выше.

— Выше — это сторона, — уточнила Гретхен.

— Не на нашей стороне, — согласилась я и переключила компад обратно на то, что должна была читать.

Поздний вечер: все остальное.

— Ну что ж, вот это сюрприз, — сказала я Энцо, который сидел на пороге моего дома, когда я вернулась после очередного захватывающего вечера в информационном центре. — В последнее время я тебя нечасто видела.

— В последнее время ты почти ни с кем не виделась, — сказал Энцо, вставая, чтобы поприветствовать меня. — Только с Гретхен. И избегаешь меня с тех пор, как разошлась наша учебная группа.

— Я не избегаю тебя, — сказала я.

— Ты не особо-то старалась найти меня, — сказал Энцо.

Что ж, он поймал меня на слове.

— Я не виню тебя за это, — сказала я, немного меняя тему. — Это не твоя вина, что Магди устроил эту истерику. — После нескольких недель усиленных нападок отношения между Магди и Гретхен наконец достигли критического уровня; они устроили перепалку в классе, и в итоге Магди высказал несколько непростительных вещей, а затем ушел, а Энцо последовал за ним. Так и распалась наша маленькая компания.

— Да, во всем виноват Магди, — сказал Энцо. — То, что Гретхен донимала его, пока он не сорвался, не имело к этому никакого отношения.

Наш разговор уже дважды заходил в нежелательное для меня русло, и рациональная часть моего мозга просто подсказывала мне оставить все как есть и сменить тему. Но была и не совсем рациональная часть, которая внезапно начала меня по-настоящему раздражать. — Так ты торчишь у меня на пороге только для того, чтобы вывалить все на мою лучшую подругу, или у тебя есть какая-то другая причина заглянуть ко мне?

Энцо открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом просто покачал головой. — Забудь об этом, — сказал он и направился прочь.

Я преградила ему путь. — Нет, — сказала я. — Ты пришел сюда не просто так. Скажи мне, в чем дело.

— Почему я тебя больше не вижу? — спросил Энцо.

— Ты пришел сюда, чтобы спросить меня об этом? — поинтересовалась я.

— Нет, — возразил Энцо. — Я пришел сюда не за этим. Но это то, о чем спрашиваю тебя сейчас. Прошло две недели с тех пор, как Магди и Гретхен затеяли свару, Зоя. Она была между ними, но с тех пор я тебя почти не видел. Если ты на самом деле не избегаешь меня, то очень хорошо притворяешься.

— Если это было у Гретхен с Магди, почему ты ушел вслед за ним? — спросила я.

— Он мой друг, — ответил Энцо. — Кто-то должен был его успокоить. Ты же знаешь, каким он бывает. Ты же знаешь, что я для него — источник тепла. Что за вопрос?

— Я просто хочу сказать, что это касается не только Магди и Гретхен, — сказала я. — Это касается всех нас. Тебя, меня, Гретхен и Магди. Когда в последний раз ты что-то делал без Магди?

— Не помню, чтобы он был рядом, когда мы проводили время вместе, — напомнил Энцо.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — пояснила я. — Ты всегда следишь за ним, чтобы его кто-нибудь не побил, чтобы он не сломал шею или не наделал глупостей.

— Я не его щенок, — сказал Энцо и на мгновение даже немного разозлился. Что было для меня в новинку.

Я проигнорировала это. — Ты его друг, — сказала я. — Его лучший друг. А Гретхен — моя подруга. И прямо сейчас они не выносят вида друг друга. И это отражается на нас, Энцо. Позволь мне спросить тебя прямо сейчас, что ты чувствуешь к Гретхен? Она тебе не очень нравится, не так ли?

— У нас бывали дни и получше, — признался Энцо.

— Верно. Потому что они с твоим лучшим другом два сапога — пара. Я испытываю те же чувства к Магди. Уверяю тебя, он испытывает те же чувства ко мне. А Гретхен не очень дружелюбно относится к тебе. Я хочу проводить с тобой время, Энцо, но большую часть времени мы оба — это комплексное предложение. Мы приходим с нашими лучшими друзьями. И я не хочу сейчас устраивать драму.

— Потому что проще просто не беспокоиться, — сказал Энцо.

— Потому что я устала, Энцо, — сказала я, выплевывая слова. — Хорошо? Я устала. Каждое утро я просыпаюсь, и мне приходится бегать, или делать силовые упражнения, или что-то еще, что утомляет меня сразу после того, как я встаю с постели. Я устаю еще до того, как все остальные просыпаются. Потом школа. Затем целый день подвергаюсь физическим побоям, чтобы научиться защищаться, на случай, если какие-нибудь инопланетяне захотят спуститься сюда и убить нас всех. Затем я провожу вечера, читая о каждой из существующих рас, не потому, что это интересно, но просто на случай, если мне понадобится убить одну из них, то я буду знать, где ее слабые места. У меня почти нет времени думать о чем-то другом, Энцо. Я устала.

— Думаешь, мне все это доставляет удовольствие? Думаешь, мне доставляет удовольствие не видеть тебя? Что я трачу все свое время на то, чтобы учиться причинять боль и убивать других существ? Как думаешь, мне весело, что каждый божий день меня тычут носом в тот факт, что существует целая вселенная, которая только и ждет, чтобы убить нас? Когда ты в последний раз думал об этом? Когда Магди в последний раз думал об этом? Я думаю об этом каждый день, Энцо. Я трачу свое время не только на то, чтобы ничего не делать. Так что не говори мне, что мне просто легче не беспокоиться. Ты понятия не имеешь. Мне жаль. А тебе нет.

Энцо с минуту пристально смотрел на меня, а затем протянул руку, чтобы вытереть мои щеки. — Знаешь, ты могла бы мне рассказать, — предложил он.

Я тихонько рассмеялась. — У меня нет времени, — сказала я. Энцо улыбнулся. — И вообще, я не хочу, чтобы ты волновался.

— Уже поздновато для этого, — заметил Энцо.

— Извини, — сказала я.

— Все в порядке, — заверил он.

— Знаешь, я скучаю по этому, — призналась я, вытирая лицо. — По тому, что проводила время с тобой. Даже когда это означало проводить время с Магди. Я скучаю по тому времени, когда по-настоящему говорила с тобой. По тому, как ты терпишь неудачу в вышибалах. По тому, что ты присылал мне стихи. Я скучаю по всему этому. Мне жаль, что мы в последнее время злились друг на друга и ничего не сделали, чтобы это исправить. Мне жаль, и я скучаю по тебе, Энцо.

— Спасибо, — сказал Энцо.

— Не за что, — ответила я.

Мы постояли так минуту, глядя друг на друга.

— Ты же пришел сюда, чтобы порвать со мной, не так ли, — сказала я, наконец.

— Да, — согласился Энцо. — Да, пришел. Прости.

— Не стоит, — сказала я. — Я была не очень хорошей девушкой.

— Еще как была, — возразил Энцо. — Когда у тебя было время.

Еще один мой неуверенный смешок. — Ну, в этом-то и проблема, не так ли, — сказала я.

— Да, — сказал Энцо, и я знаю, что он сожалел, что ему пришлось это сказать.

И вот так закончились мои первые отношения, и я легла спать, но так и не смогла уснуть.

А потом я встала, когда взошло солнце, вышла на нашу тренировочную площадку и начала все сначала. Упражнение. Школа. Учеба. Изучение.

Очень утомительное время.

И вот так проходили мои дни, в основном, в течение нескольких месяцев, пока мы не прожили в Роаноке почти целый год.

А потом начало происходить все сразу. Быстро.

ШЕСТНАДЦАТЬ

— Мы ищем Джо Луна, — сказала Джейн, обращаясь к поисковой команде, собравшейся на опушке леса у дома Джо. Его отец, который стоял рядом с ней и Савитри, позволил ей руководить процессом. — Он пропал без вести два дня назад. Тереза Арльен, его спутница, рассказала мне, что он был взволнован возвращением фантов в этот район и сказал ей, что подумывает о том, чтобы попытаться подобраться поближе к одному из стад. Мы исходим из предположения, что именно это он и сделал, а затем либо заблудился, либо, возможно, был ранен одним из животных.

Джейн указала на линию деревьев. — Мы собираемся обыскать местность группами по четыре человека, расположившись в линию отсюда. Все участники группы поддерживают голосовой контакт с членами группы по обе стороны от вас; все, кто находится слева или справа в группе, также поддерживают голосовой контакт с вашим собеседником из следующей группы. Перекликайтесь каждые пару минут. Мы будем делать это медленно и осторожно; я не хочу, чтобы кто-то из нас пополнил число потерянных, понимаете? Если вы потеряли голосовую связь с другими членами вашей группы, остановитесь и оставайтесь на месте, и дайте членам вашей группы восстановить контакт. Если человек рядом с вами не отвечает на ваш оклик, остановитесь и предупредите тех, с кем вы поддерживаете контакт. Повторяю, давайте больше никого не потеряем, особенно когда мы пытаемся найти Джо. Теперь, все знают, кого мы ищем?

Все одобрительно кивнули; большинство из ста пятидесяти или около того человек, пришедших искать Луна, были его друзьями. Лично у меня было лишь самое смутное представление о том, как он выглядит, но я исходила из того, что если бы кто-то побежал к нам навстречу, размахивая руками и говоря: "Слава богу, вы меня нашли", — то, скорее всего, это был бы он. И, присоединившись к поисковому отряду, я смогла вырваться на денек из школы. С этим не поспоришь.

— Тогда ладно, — сказала мама. — Давайте разделимся на команды. — Люди начали разбиваться на четверки; я повернулась к Гретхен и подумала, что мы с ней будем одной командой с Гикори и Дикори.

— Зоя, — сказала мама. — Ты со мной. Захвати с собой Гикори и Дикори.

— А можно Гретхен пойти с нами? — спросила я.

— Нет, — сказала Джейн. — Слишком много. Прости, Гретхен.

— Все в порядке, — сказала Гретхен маме, а затем повернулась ко мне. — Постарайся выжить без меня, — сказала она.

— Прекрати, — сказала я. — Мы же не встречаемся. — Она улыбнулась и отошла, чтобы присоединиться к другой группе.

Через несколько минут три дюжины групп по четыре человека рассредоточились на расстоянии более полукилометра от линии деревьев. Джейн подала сигнал, и мы двинулись в путь.

Затем началась скука: три часа мы медленно топали по лесу в поисках признаков того, что Джо Лун забрел в этом направлении, окликая друг друга каждые несколько минут. Я ничего не нашла, мама слева от меня ничего не нашла, Гикори справа от меня ничего не нашел, и Дикори еще правее от меня тоже ничего не нашел. Не хочу показаться безнадежно поверхностной, но я думала, что это будет, по крайней мере, немного интереснее, чем было на самом деле.

— Мы собираемся сделать перерыв в ближайшее время? — спросила я Джейн, подходя к ней, когда она появилась в поле зрения.

— Ты устала? — поинтересовалась она. — Я подумала, что после всех твоих тренировок прогулка по лесу была бы легким делом.

Услышав это замечание, я сделала паузу; у меня не было секрета из своих тренировок с Гикори и Дикори — их было бы трудно скрыть, учитывая, сколько времени они занимали, — но это не то, о чем мы часто говорили. — Это не проблема выносливости, — ответила я. — Это проблема скуки. Я три часа осматриваю лесную подстилку. Становлюсь немного раздражительной.

Джейн кивнула. — Мы скоро отдохнем. Если в течение следующего часа ничего не найдем в этом районе, я соберу людей на другой стороне усадьбы Джо и попробую поискать там, — сказала она.

— Ты ведь не возражаешь, что я тренируюсь с Гикори и Дикори, правда? — спросила я. — Не то чтобы я часто говорила с тобой об этом. С тобой и с папой.

— Первые пару недель мы беспокоились, когда ты приходила вся в синяках, а потом отправлялась спать, даже не реагируя на нас, — сказала Джейн. Она продолжала ходить и осматриваться, пока говорила. — И мне было жаль, что это разрушило твою дружбу с Энцо. Но ты уже достаточно взрослая, чтобы самостоятельно решать, чем хочешь заниматься в свободное время, и мы оба решили, что не будем дышать тебе в затылок из-за этого.

Я собиралась сказать, что это был не совсем мой выбор, но Джейн продолжила. — Кроме того, мы считаем, что это разумно, — заметила она. — Не знаю, когда нас найдут, но думаю, что обязательно найдут. Я могу позаботиться о себе; Джон тоже может позаботиться о себе сам. Мы были солдатами. Мы рады видеть, что ты тоже учишься заботиться о себе. Когда дойдет до дела, это может оказаться тем, что изменит ситуацию.

Я остановилась. — Что ж, это печально, — сказала я.

Джейн остановилась и повернулась ко мне. — Я не это имела в виду, — ответила она.

— Ты только что сказала, что в конце всего этого я, возможно, останусь одна, — произнесла я. — Что каждой из нас придется заботиться о себе самим. Знаешь, это не совсем приятная мысль.

— Я не это имела в виду, — повторила Джейн. Она протянула руку и коснулась нефритового кулона в виде слоника, который подарила мне много лет назад. — Мы с Джоном никогда не покинем тебя, Зоя. Никогда не бросим тебя. Ты должна это знать. Мы дали тебе это обещание. Я хочу сказать, что мы будем нужны друг другу. Зная, как позаботиться о себе, мы сможем лучше помогать друг другу. Это значит, что и ты сможешь помочь нам. Подумай об этом, Зоя. Все может сводиться к тому, что ты умеешь делать. Для нас. И для колонии. Вот что я хочу сказать.

— Сомневаюсь, что до этого дойдет, — сказала я.

— Ну, я тоже в этом сомневаюсь, — согласилась Джейн. — Или, по крайней мере, надеюсь, что до этого не дойдет.

— Спасибо, — криво усмехнулась я.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказала мама.

— Да, — ответила я. — По-моему, забавно, как прямолинейно ты это излагаешь.

Слева от нас раздался слабый крик. Джейн повернулась в том направлении, откуда доносился крик, а затем снова повернулась ко мне; выражение ее лица не оставляло сомнений в том, что момент сближения матери и дочери, который у нас был, очень резко закончился. — Оставайся здесь, — сказала она. — Передай по линии, чтобы остановились. Гикори, пойдем со мной. — Они вдвоем неслышно помчались в направлении крика на почти невозможной скорости; я внезапно вспомнила, что, да, на самом деле, моя мама была воином-ветераном. Это напоминание для вас. Только сейчас у меня наконец-то появились возможности, чтобы по-настоящему оценить это.

Через несколько минут Гикори вернулся к нам, что-то сказал Дикори на их родном языке, когда проходил мимо, и посмотрел на меня.

— Лейтенант Саган говорит, что ты должна вернуться в колонию вместе с Дикори, — сказал Гикори.

— Почему? — спросила я. — Они нашли Джо?

— Нашли, — сказал Гикори.

— С ним все в порядке? — спросила я.

— Он мертв, — сказал Гикори. — И лейтенант Саган считает, что есть основания беспокоиться о том, что поисковые группы могут оказаться в опасности, если останутся здесь надолго.

— Почему? — спросила я. — Из-за фантов? Его затоптали или что-то в этом роде?

Гикори спокойно посмотрел на меня. — Зоя, тебе не нужно, чтобы я напоминал тебе о твоем последнем походе в лес и о том, что за этим последовало.

Я похолодела. — Нет, — сказала я.

— Кем бы они ни были, они, похоже, следуют за стадами фантов, когда те мигрируют, — сказал Гикори. — Они последовали за этими стадами сюда. И, похоже, нашли Джозефа Луна в лесу.

— Боже мой, — сказала я. — Я должна сказать Джейн.

— Уверяю вас, она обо всем догадалась, — сказал Гикори. — И сейчас я должен найти майора Перри, так что и он скоро узнает. Об этом позаботятся. Лейтенант просит тебя вернуться в Кроатон. Как и я. Дикори будет сопровождать тебя. А теперь иди. И советую тебе помолчать, пока твои родители не расскажут об этом публично. — Гикори зашагал прочь. Я посмотрела ему вслед, а затем быстро направилась домой, Дикори подстраивался под мои шаги, мы оба двигались тихо, как много раз практиковались.

* * *

Тот факт, что Джо Лун мертв, быстро стал известен всей колонии. Слухи о том, как он умер, распространились еще быстрее. Мы с Гретхен сидели перед общественным центром Кроатона и наблюдали, как постоянно сменяющиеся актеры, распространяющие слухи, предлагали свои варианты.

Джун Ли и Эван Блэк заговорили первыми; они были частью группы, которая обнаружила тело Луна. Они наслаждались моментом, когда были в центре внимания, рассказывая всем, кто соглашался слушать, о том, как нашли Луна, и как на него напали, и как то, что напало на него, съело часть его тела. Некоторые люди предположили, что стая йотов, местных хищников, загнала Джо Луна в угол и справилась с ним, но Джун и Эван посмеялись над этим. Мы все видели йотов; они были размером с небольших собак и убегали от колонистов всякий раз, когда те их видели (и не без оснований, поскольку колонисты начали стрелять в них за то, что они беспокоили домашний скот). Ни один йот, ни даже стая йотов, по их словам, не смогли бы сделать с Джо того, что, как они видели, с ним сделали.

Вскоре после того, как стали известны эти кровавые подробности, весь совет колонии собрался в медицинском отсеке Кроатона, куда было доставлено тело Луна. Тот факт, что в это было втянуто правительство, заставил людей заподозрить, что на самом деле это могло быть убийство (то, что "правительство" в данном случае состояло всего из двенадцати человек, которые большую часть своего времени обрабатывали грядки, как и все остальные, не имело значения). Лун раньше встречался с женщиной, которая недавно бросила своего мужа, так что теперь этот муж был главным подозреваемым; возможно, он последовал за Луном в лес, убил его, а затем уже йоты напали на него.

Это объяснение огорчило Джуна и Эвана — их версия с таинственным хищником была гораздо более привлекательной, — но всем остальным, похоже, оно понравилось больше. Тот неприятный факт, что предполагаемый убийца в этом деле уже находился под стражей у Джейн по другому обвинению и никак не мог совершить это преступление, казалось, ускользнул от внимания большинства людей.

Мы с Гретхен знали, что слухи об убийстве не имеют под собой ничего общего, и что версия Джун и Эвана была скорее близка к реальности, чем нет, но держали язык за зубами. Если добавить то, что мы знали, то никто не стал бы чувствовать себя менее параноидально в данный момент.

— Я знаю, что это такое, — сказал Магди группе друзей мужского пола.

Я толкнула Гретхен локтем и кивнула головой в сторону Магди. Она закатила глаза и очень громко позвала его, прежде чем он успел сказать что-нибудь еще.

— Да? — сказал он.

— Ты что, глупый? — спросила Гретхен.

— Видишь, вот чего мне в тебе не хватает, Гретхен, — ответил Магди. — Твоего обаяния.

— Еще больше мне не хватает в тебе твоих мозгов, — сказала Гретхен. — Интересно, что ты собирался сказать своей маленькой группе друзей?

— Я собирался рассказать им о том, что произошло, когда мы следили за фантами, — сказал Магди.

— Потому что ты считаешь, что в данный момент было бы разумно дать людям еще один повод для паники? — поинтересовалась Гретхен.

— Никто не паникует, — сказал Магди.

— Пока нет, — ответила я. — Но если начнешь рассказывать эту историю, то ничему не поможешь, Магди.

— Думаю, люди должны знать, с чем мы столкнулись, — сказал Магди.

— Мы не знаем, с чем столкнулись, — возразила я. — На самом деле мы ничего не видели. Ты только разожжешь слухи. Пусть мои родители, отец Гретхен и остальные члены совета прямо сейчас занимаются своей работой и выясняют, что на самом деле происходит и что сказать людям, не усложняя им работу.

— Приму это к сведению, Зоя, — сказал Магди и повернулся к своим приятелям.

— Прекрасно, — заметила Гретхен. — Прими и другое к сведению: ты расскажешь своим приятелям о том, что преследовало нас в лесу, а я расскажу им ту часть, где ты в итоге ел грязь, потому что Гикори бросил тебя на землю после того, как ты запаниковал и выстрелил в него.

— Действительно паршивый выстрел, — сказала я. — Тот, которым ты чуть не оторвал себе палец на ноге.

— Хорошая мысль, — добавила Гретхен. — Мы повеселимся, рассказывая эту часть.

Магди, прищурившись, посмотрел на нас обеих и, не сказав больше ни слова, направился к своим приятелям.

— Думаешь, это сработает? — спросила я.

— Конечно, сработает, — ответила Гретхен. — Эго Магди размером с планету. Количество времени и усилий, которые он тратит на то, чтобы выглядеть хорошо, просто поражает. Он не захочет, чтобы мы вмешались.

Словно по сигналу, Магди взглянул на Гретхен. Она помахала ему и улыбнулась. Магди незаметно показал ей знак рукой и начал разговаривать со своими друзьями. — Видишь, — сказала Гретхен. — Его не так уж трудно понять.

— Когда-то он тебе нравился, — напомнила я ей.

— Он все еще нравится мне, — призналась Гретхен. — Знаешь, он очень милый. И забавный. Ему просто нужно приподнять голову над определенной частью своего тела. Может быть, через год он станет более терпимым.

— Или через два, — уточнила я.

— Я настроена оптимистично, — понадеялась Гретхен. — В любом случае, пока что этот слух опровергнут.

— На самом деле это не слухи, — заметила я. — В ту ночь за нами действительно следили. Гикори так сказал.

— Знаю, — сказала Гретхен. — И рано или поздно это всплывет наружу. Я просто предпочла бы, чтобы это не касалось нас. Мой отец до сих пор не знает, что я тогда тайком сбежала, а он из тех людей, которые верят в наказание задним числом.

— Значит, на самом деле ты не беспокоишься о том, чтобы избежать паники, — подзадорила я. — Ты просто прикрываешь свой хвост.

— Виновата, — согласилась Гретхен. — Но я пытаюсь избежать паники, вот как я это объясняю.

Но, как оказалось, нам недолго удавалось избегать паники.

* * *

Пауло Гутьеррес был членом совета колонии, и именно там он узнал, что Джо Лун не просто был убит, но что он был убит — и не человеком. На самом деле было что-то еще. Что-то достаточно умное, чтобы делать копья и ножи. Что-то достаточно умное, чтобы употребить части бедного Джо Луна в пищу.

Мои родители приказали членам совета пока не говорить об этом факте, чтобы избежать паники. Пауло Гутьеррес проигнорировал их. Или, на самом деле, бросил им вызов.

— Мне сказали, что это подпадает под действие так называемого Закона о государственной тайне, и что я не могу вам об этом рассказать, — сказал Гутьеррес группе людей, окруживших его и еще нескольких мужчин, у всех были винтовки. — Я говорю, к черту все это. Прямо сейчас там есть что-то, что убивает нас. У них есть оружие. Говорят, что они следуют за стадами фантов, но я думаю, что они могли просто находиться в лесу все это время, присматриваясь к нам, чтобы знать, как на нас охотиться. Они охотились на Джо Луна. Выследили его и убили. Мы с ребятами собираемся отплатить им тем же. — А затем Гутьеррес и его охотничий отряд направились в сторону леса.

Заявление Гутьерреса и новость о его охотничьем отряде облетели всю колонию. Я услышала об этом, когда дети прибежали в общественный центр со всеми последними новостями; к тому времени Гутьеррес и его команда уже были в лесу. Я пошла рассказать родителям, но Джон и Джейн уже ушли, чтобы привести обратно охотничью компанию. Они оба были бывшими военными; я не думала, что у них возникнут какие-либо проблемы с их возвращением.

Но я ошибалась. Джон и Джейн нашли отряд охотников, но прежде чем они смогли отвести назад, существа в лесу устроили на них засаду. Гутьеррес и все его люди были убиты во время нападения. Джейн была ранена ножом в живот. Джон погнался за убегающими существами и настиг их у границы леса, где они напали на другого колониста в его усадьбе. Этим колонистом был Хирам Йодер, один из меннонитов, который помог спасти колонию, обучив всех нас выращивать растения и заниматься сельским хозяйством без помощи компьютеризованной техники. Он был пацифистом и не пытался бороться с этими существами. Они все равно убили его.

В течение пары часов шестеро колонистов были мертвы, и мы узнали, что не одни на Роаноке, и то, что было здесь с нами, начало привыкать охотиться на нас.

Но я больше беспокоилась о своей маме.

— Ты пока не можешь ее видеть, — сказал мне папа. — Сейчас ею занимается доктор Цао.

— С ней все будет в порядке? — спросила я.

— С ней все будет в порядке, — подтвердил папа. — Она сказала, что все не так плохо, как казалось.

— Насколько плохо это выглядело? — спросила я его.

— Просто ужасно, — сказал папа, а потом понял, что честность — это не совсем то, чего я хотела в данный момент. — Но, послушай, она побежала за этими существами после того, как была ранена. Если бы была ранена серьезно, то не смогла бы сделать это, верно? Твоя мама знает свое тело. Думаю, с ней все будет в порядке. И в любом случае, сейчас с ней работают. Я нисколько не удивлюсь, если завтра в это же время она будет разгуливать как ни в чем не бывало.

— Тебе не обязательно мне врать, — сказала я, хотя, согласно предыдущему комментарию, он на самом деле сказал мне то, что я хотела услышать.

— Я не лгу, — ответил папа. — Доктор Цао великолепна в своем деле. А твоя мама в наши дни очень быстро поправляется.

— Ты сам в порядке? — спросила я.

— У меня бывали дни и получше, — сказал он, и что-то ровное и усталое в его голосе заставило меня решить не развивать эту тему дальше. Я обняла его и сказала, что собираюсь навестить Гретхен и побуду с ней некоторое время, чтобы не мешать ему.

Когда я вышла из нашего бунгало, уже опускалась ночь. Я посмотрела в сторону ворот Кроатона и увидела, как колонисты потоком выходят из своих домов; казалось, никто не хотел проводить ночь за стенами деревни колонии. Я их ни капельки не винила.

Повернулась, чтобы направиться к Гретхен, и была слегка удивлена, увидев, как она на всех парах приближается ко мне. — У нас проблема, — сказала она мне.

— Какая?

— Наш друг-идиот Магди повел группу своих друзей в лес, — ответила Гретхен.

— О боже, — испугалась я. — Скажи мне, что Энцо не с ним.

— Конечно, Энцо с ним, — сказала Гретхен. — Энцо всегда с ним. Пытается вразумить его, даже когда летит за ним со скалы.

СЕМНАДЦАТЬ

Мы вчетвером, стараясь двигаться как можно тише, углубились в лес с того места, где Гретхен видела, как Магди, Энцо и двое их друзей скрылись за деревьями. Мы прислушивались к звукам, которые они могли издавать: никто из них не был обучен передвигаться бесшумно. Для них это было не очень хорошо, особенно если существа решили поохотиться на них. Для нас это было лучше, потому что мы хотели выследить их. Мы прислушивались к нашим друзьям на земле, наблюдали и прислушивались к движению на деревьях. Уже зная, что, кто бы там ни был, они могут выследить нас. Надеясь, что сами сможем отследить их.

Издалека до нас донесся легкий шум, как будто от быстрого, торопливого движения. Мы направились в ту сторону, я и Гретхен впереди, Гикори и Дикори — за нами.

Я и Гретхен тренировались месяцами, изучая, как двигаться, как защищаться, как драться и как убивать, если это необходимо. Сегодня вечером, возможно, придется использовать любую часть того, чему мы научились. Возможно, нам придется сражаться. Возможно, нам даже придется убивать.

Я была так напугана, что если бы перестала бежать, то, думаю, сжалась бы в комок и никогда не поднялась.

Но не останавливалась. Продолжала бежать. Пытаясь найти Энцо и Магди, прежде чем это сделает кто-то другой. Пытаясь найти их и спасти.

* * *

— После ухода Гутьерреса Магди больше не видел смысла скрывать нашу историю, поэтому он начал болтать со своими друзьями, — рассказала мне Гретхен. — Внушал людям мысль, что он на самом деле столкнулся с этими существами и сумел предотвратить их нападение, пока остальные трое из нас спасались бегством.

— Идиот, — сказала я.

— Когда твои родители вернулись без охотничьего отряда, группа его друзей обратилась к ним с просьбой организовать поиски, — продолжила Гретхен. — На самом деле это был просто предлог для того, чтобы эта группа бродила по лесу с оружием. Мой отец пронюхал об этом и попытался поставить все на свои места. Он напомнил им, что пятеро взрослых только что ушли в лес и не вернулись. Я думала, что на этом все и закончилось, но теперь слышу, что Магди просто дождался, пока мой отец отправится навестить твоего, прежде чем собрать нескольких идиотов-единомышленников и отправиться в лес.

— Никто не заметил, как они ушли? — спросила я.

— Они сказали людям, что собираются немного потренироваться в стрельбе по мишеням на ферме родителей Магди, — сказала Гретхен. — Прямо сейчас никто не собирается жаловаться на то, что они занимаются этим. Но как только они добрались туда, то просто скрылись. Остальные члены семьи Магди здесь, в городе, как и все остальные. Никто не знает, что они пропали.

— Как ты узнала об этом? — спросила я. — Не похоже, что Магди сказал тебе это прямо сейчас.

— Его маленькая группа кое-кого оставила, — сказала Гретхен. — Айзейя Миллер собирался пойти с ними, но его отец не позволил ему взять винтовку для тренировки в стрельбе по мишеням. Я услышала, как он жаловался на это, а потом, по сути, запугала его и заставила признаться.

— Он рассказал кому-нибудь еще? — спросила я.

— Я так не думаю, — сказала Гретхен. — Теперь, когда у него было время подумать об этом, непохоже, что он хочет неприятностей. Но мы должны кому-то рассказать.

— Если мы это сделаем, то поднимем панику, — сказала я. — Шесть человек уже погибли. Если скажем людям, что еще четверо человек — четверо подростков — ушли в лес, все сойдут с ума. Тогда у нас будет больше людей, которые будут уходить с оружием в руках, и больше людей погибнет, либо от этих тварей, либо случайно застрелив друг друга, потому что они слишком взвинчены.

— Тогда что же ты хочешь делать? — спросила Гретхен.

— Мы готовились к этому, Гретхен, — ответила я.

Глаза Гретхен широко раскрылись. — О, нет, — сказала она. — Зоя, я люблю тебя, но это безумие. Ты ни за что не сделаешь так, чтобы я снова стала мишенью для этих тварей, и я ни за что не позволю тебе пойти туда.

— Это были бы не только мы, — возразила я. — Гикори и Дикори...

— Гикори и Дикори тоже скажут тебе, что ты спятила, — перебила Гретхен. — Они месяцами учили тебя защищаться, и не думай, что теперь будут в восторге от того, что ты выставляешь себя напоказ, чтобы попрактиковаться против копья. Я так не думаю.

— Давай спросим у них, — предложила я.

— Мисс Гретхен права, — сказал мне Гикори, как только я спросила его об этом. — Это очень плохая идея. Майор Перри и лейтенант Саган — те, кто должен разобраться с этим вопросом.

— В данный момент моему отцу приходится беспокоиться обо всей колонии, — сказала я. — А мама в медицинском отсеке, ее подлечивают после того, как она справлялась с этим в прошлый раз.

— Тебе не кажется, что это о чем-то говорит? — спросила Гретхен. Я повернулась к ней, немного разозлившись, и она подняла руку. — Прости, Зоя. Это прозвучало плохо. Но подумай об этом. Твоя мама была солдатом спецназа. Она зарабатывала себе на жизнь сражениями. И если она вышла из этого с раной, достаточно серьезной для того, чтобы провести ночь в медицинском отсеке, это означает, что, что бы там ни происходило, это серьезное дело.

— Кто еще может это сделать? — спросила я. — Мама и папа отправились на охоту в одиночку по определенной причине — их учили сражаться и справляться с подобными ситуациями. Любой другой на их месте погиб бы. Они не могут отправиться за Магди и Энцо прямо сейчас. Если кто-то еще отправится за ними, они окажутся в такой же опасности, как эти двое и другие их друзья. Мы единственные, кто может это сделать.

— Не сердись на меня за то, что я это говорю, — успокаивала Гретхен. — Но, похоже, тебе не терпится это сделать. Как будто ты хочешь выйти и с чем-то бороться.

— Я хочу найти Энцо и Магди, — ответила я. — Это все, что я хочу сделать.

— Мы должны сообщить твоему отцу, — сказал Гикори.

— Если сообщим моему отцу, он нам откажет, — не согласилась я. — И чем дольше будем говорить об этом, тем больше времени уйдет на то, чтобы найти наших друзей.

Гикори и Дикори склонили головы друг к другу и с минуту тихо переговаривались. — Это плохая идея, — наконец сказал Гикори. — Но мы поможем тебе.

— Гретхен? — спросила я.

— Я пытаюсь решить, стоит ли Магди этого, — ответила она.

— Гретхен, — упрекнула я.

— Это шутка, — сказала она. — Из тех, что издают люди, когда вот-вот намочат штаны.

— Если мы собираемся это сделать, — заявил Гикори, — то должны исходить из того, что будем участвовать в боевых действиях. Вас обучали обращению с огнестрельным и ручным оружием. Вы должны быть готовы применить его в случае необходимости.

— Понимаю, — сказала я. Гретхен тоже кивнула.

— Тогда давайте приготовимся, — предложил Гикори. — И сделаем это тихо.

* * *

Всякая уверенность в том, что я хоть как-то понимаю, что делаю, покинула меня в тот момент, когда мы вошли в лес, когда бег сквозь деревья вернул меня к тому разу, когда я в последний раз пробегала сквозь них ночью, когда какое-то неизвестное существо или твари незаметно следовали за нами. Разница между "сейчас" и "тогда" заключалась в том, что я была натренирована и готова к борьбе. Я думала, что это изменит мои чувства.

Этого не произошло. Я была напугана. И не на шутку.

Шуршащий, стремительный звук, который мы слышали, приближался к нам и слышался прямо на земле. Мы вчетвером остановились, спрятались и приготовились встретить то, что надвигалось на нас.

Из кустов выскочили две человеческие фигуры и побежали по прямой мимо того места, где прятались мы с Гретхен. Гикори и Дикори схватили их, когда они двигались мимо; мальчики закричали от ужаса, когда Гикори и Дикори задержали их. Их винтовки заскользили по земле.

Мы с Гретхен бросились к ним и попытались успокоить. Помогло то, что мы люди.

Как и Энцо с Магди.

— Привет, — сказала я как можно более успокаивающе тому, кто был ко мне ближе всех. — Привет. Расслабься. Ты в безопасности. Расслабься. — Гретхен проделывала то же самое с другим парнем. В конце концов я узнала их: Альберт Ю и Мишель Грубер. И Альберт, и Мишель были людьми, которых я долгое время относила к категории "придурковатых", поэтому не стала тратить на них больше времени, чем было необходимо. Они платили мне тем же.

— Альберт, — обратилась я к тому, кто был ближе ко мне. — Где Энцо и Магди?

— Убери от меня свою штуку! — попросил Альберт. Дикори все еще удерживал его.

— Дикори, — сказала я. Он отпустил Альберта. — Где Энцо и Магди? — повторила я.

— Не знаю, — сознался Альберт. — Нас разлучили. Эти твари на деревьях начали петь нам, и мы с Мишелем испугались и убежали.

— Пели? — переспросила я.

— Или пели, или щелкали, или еще что-нибудь, — сказал Альберт. — Мы шли, высматривая этих существ, когда из-за деревьев начали доноситься какие-то звуки. Как будто они пытались показать нам, что подкрались к нам незаметно.

Это меня обеспокоило. — Гикори? — спросила я.

— На деревьях нет ничего примечательного, — сказал он. Я немного расслабилась.

— Они окружили нас, — сказал Альберт. — И тогда Магди выстрелил в них. И после этого стало по-настоящему шумно. Мы с Мишелем выбрались оттуда. Просто побежали. Мы не видели, куда подевались Магди и Энцо.

— Как давно это было? — спросила я.

— Не знаю, — сказал Альберт. — Десять минут, пятнадцать. Что-то вроде этого.

— Покажи нам, откуда вы бежали, — сказала я. Альберт показал пальцем. Я кивнула и сказала: — Вставай. Дикори отведет вас с Мишелем обратно к лесополосе. Оттуда вы сможете вернуться.

— Я никуда с этой штукой не пойду, — сказал Мишель, и это были его первые слова.

— Ну, тогда у тебя есть два варианта, — обозлилась я. — Оставайся здесь и надейся, что мы вернемся за тобой до того, как это случится, или надейся, что ты доберешься до линии деревьев до того, как они тебя догонят. Или можешь позволить Дикори помочь тебе и, возможно, выжить. Выбор за тобой. — Я сказала это чуть резче, чем следовало, но меня разозлило, что этот идиот не хотел, чтобы ему помогли остаться в живых.

— Ладно, — сказал он.

— Хорошо, — одобрила я, подобрала их винтовки и передала Дикори, а сама взяла свою. — Отведи их к лесополосе возле дома Магди. Не отдавай им винтовки, пока не доберешься туда. Возвращайся и найди нас, как только сможешь. — Дикори кивнул, заставил Альберта и Мишеля пошевелиться и направился прочь.

— Они мне никогда не нравились, — сказала Гретхен, когда они уходили.

— Я понимаю почему, — согласилась я и отдала Гикори винтовку Дикори. — Пошли. Продолжим.

* * *

Мы услышали их раньше, чем увидели. На самом деле, Гикори, чей слух лучше человеческого, услышал их трели, щебетание и пение. — Они поют, — тихо сказал Гикори и повел нас с Гретхен к ним. Дикори появился бесшумно как раз перед тем, как мы их нашли. Гикори отдал ему винтовку.

На небольшой поляне виднелись шесть фигур.

Энцо и Магди были первыми, кого я узнала. Они стояли на коленях, опустив головы, и ждали, что с ними будет дальше. Света было недостаточно, чтобы разглядеть выражение их лиц, но мне и не нужно было видеть их лица, чтобы понять, что они напуганы. Что бы ни случилось с ними, все обернулось плохо, и теперь они просто ждали, когда это закончится. Чем бы это ни закончилось.

Я увидела Энцо, стоящего на коленях, и внезапно вспомнила, за что я его люблю. Он был здесь, потому что старался быть хорошим другом для Магди. Пытался уберечь его от неприятностей или, по крайней мере, разделить с ним его горе, если мог. Он был порядочным человеком, что встречается довольно редко, а для подростка это своего рода чудо. Я пришла сюда ради него, потому что все еще любила его. Прошло уже несколько недель с тех пор, как мы в последний раз говорили в школе что-то большее, чем простое "привет" — когда расстаешься в маленьком сообществе, трудно не сталкиваться время от времени, — но это не имело значения. Я все еще был связана с ним. Какая-то часть его осталась в моем сердце, и я думала, что так и будет до конца моих дней.

Да, это было действительно неподходящее место и время, чтобы осознать все это, но такие вещи происходят тогда, когда случаются. И это не вызвало никакого шума, так что все было в порядке.

Я посмотрела на Магди, и вот какая мысль пришла мне в голову: когда все это закончится, я серьезно надеру ему задницу.

Остальные четверо...

Оборотни.

Это был единственный способ описать их. Они выглядели дикими, сильными, плотоядными и кошмарными, и при всем этом их движения и звуки давали понять, что у них есть мозги, которые управляют всем остальным. У них было по четыре глаза, как у всех животных Роанока, которых мы видели до сих пор, но в остальном их можно было взять прямо из фольклора. Это были оборотни.

Трое оборотней были заняты тем, что дразнили Магди и Энцо и тыкали в них, явно играя с ними и угрожая им. Один из них держал винтовку, которую забрал у Магди, и тыкал ею в него. Я подумала, заряжена ли она еще, и что случится с Магди или оборотнем, если она выстрелит. Другой держал копье и время от времени тыкал им в Энцо. Они втроем щебетали и щелкали друг другу; не сомневаюсь, что они обсуждали, что делать с Магди и Энцо и как это сделать.

Четвертый оборотень держался в стороне от трех других и вел себя по-другому. Когда один из оборотней пытался ударить Энцо или Магди, он вмешивался и пытался помешать им сделать это, вставая между людьми и остальными оборотнями. Иногда он вмешивался и пытался заговорить с кем-нибудь из других оборотней, указывая жестами на Энцо и Магди, чтобы подчеркнуть это. Он пытался в чем-то убедить других оборотней. Отпустить людей? Может быть. Что бы это ни было, другие оборотни не желали слушать его. Но четвертый оборотень все равно продолжал свое дело.

Это внезапно напомнило мне Энцо, когда я впервые увидела его пытавшимся удержать Магди от идиотской драки без всякой причины. В тот раз это не сработало; нам с Гретхен пришлось вмешаться и что-то предпринять. Сейчас это тоже не работало.

Я оглянулась и увидела, что Гикори и Дикори оба заняли позиции, откуда они могли стрелять в оборотней без промаха. Гретхен отошла от меня и сама прицеливалась.

Вчетвером мы могли бы перестрелять всех оборотней еще до того, как они поймут, что с ними случилось. Это было бы быстро, чисто и просто, и мы забрали бы Энцо и Магди оттуда и вернулись домой прежде, чем кто-либо узнал бы, что что-то случилось.

Это было разумное решение. Я тихонько передвинулась и приготовила оружие, и мне потребовалась минута или две, чтобы унять дрожь и успокоиться.

Я знала, что мы будем брать их по очереди: Гикори, крайний слева, возьмет на себя первого из трех оборотней группы, Дикори — второго, Гретхен — третьего, а я — последнего, стоящего в стороне от остальных. Я знала, что остальные ждут, когда я выстрелю.

Один из оборотней двинулся, чтобы снова ударить Энцо. Мой оборотень поспешил, но слишком поздно, чтобы остановить удар.

И я поняла. Я не хотела. Просто не хотела. Не хотела убивать его. Потому что он пытался спасти моих друзей, а не убивать их. Он не заслуживал смерти только потому, что это был самый простой способ вернуть Энцо и Магди.

Но я не знала, что еще можно сделать.

Три оборотня снова начали щебетать, сначала как бы вразнобой, но потом все чаще вместе и в такт. Тот, у кого было копье, начал ударять им в землю в такт, и все трое начали отбивать ритм, подыгрывая голосам друг друга, что явно было своего рода победной песней. Четвертый оборотень начал жестикулировать более неистово. Я ужасно боялась того, что должно было произойти в конце пения.

Они продолжали петь, приближаясь к концу этого пения.

Поэтому я сделала то, что должна была сделать.

Я запела в ответ.

Открыла рот, и из него вырвалась первая строчка "Утра в Дели". Не очень хорошо и не в тональности. На самом деле, пение было плохим — все эти месяцы репетиций и исполнения с хутенаннерами не принесли результатов. Это не имело значения. Я делала то, что мне было нужно. Оборотни немедленно замолчали. Я продолжала петь.

Я взглянула на Гретхен, которая стояла не так далеко, чтобы я не смогла прочесть ее немой вопрос: "Ты совсем спятила?" — вот выражение, которое было у нее на лице. Я бросила на нее взгляд, который говорил: "Помоги мне, пожалуйста". Выражение ее лица стало непроницаемым, и она опустила винтовку, отведя прицел от одного из оборотней, и начала петь контрапункт песни, переходя то выше, то ниже моей партии, как мы столько раз репетировали. С ее помощью я нашла нужную тональность для пения и влилась в нее.

И теперь оборотни знали, что нас было больше, чем я одна.

Стоявший слева от Гретхен Дикори подхватил песню, имитируя игру на ситаре, что у него очень хорошо получалось. Было забавно наблюдать за этим, но когда закрываешь глаза, трудно отличить это от реальности. Я упивалась звучанием его голоса и продолжала петь. А слева от Дикори, наконец, появился Гикори, который использовал свою длинную шею, чтобы подражать барабану, находя ритм и удерживая его.

И теперь оборотни знали, что нас столько же, сколько и их. И что мы могли убить их в любое время. Но мы этого не сделали.

Мой дурацкий план сработал. Теперь мне оставалось только сообразить, что делать дальше. Потому что я действительно не знала, что делаю здесь. Все, что я знала, это то, что не хотела стрелять в своего оборотня. Того самого, который теперь совсем отделился от остальной своей стаи и шел туда, откуда, как ему казалось, доносился мой голос.

Я решила пойти ему навстречу. Отложила винтовку и вышла на поляну, продолжая петь.

Оборотень с копьем начал поднимать его, и внезапно у меня пересохло во рту. Я думаю, мой оборотень заметил что-то на моем лице, потому что он повернулся и что-то бешено затараторил копьеносцу. Копье опустилось; мой оборотень не знал об этом, но он только что спас своего друга от пули, которую Гретхен выпустила бы тому в голову.

Мой оборотень повернулся к нему спиной и снова направился ко мне. Я продолжала петь, пока песня не закончилась. К тому времени мой оборотень уже стоял рядом со мной.

Наша песня закончилась. Я стояла и ждала, что мой оборотень сделает дальше.

Затем он указал на мою шею, на кулон в виде нефритового слоника, который подарила мне Джейн.

Я дотронулась до него. — Слоник, — сказала я. — Как ваши фанты.

Он снова уставился на него, а затем снова на меня. Наконец, он что-то промурлыкал.

— Привет, — сказала я в ответ. Что еще я хотела сказать?

У нас была еще пара минут, чтобы оценить друг друга. Затем один из трех других оборотней что-то прощебетал. Он что-то промурлыкал в ответ, а затем наклонил голову в мою сторону, как бы говоря: — Мне бы очень помогло, если бы ты действительно что-то здесь сделала.

Поэтому я указала на Энцо и Магди. — Эти двое принадлежат мне, — сказала я, делая, как я надеялась, соответствующие жесты рукой, чтобы мой оборотень понял идею. — Я хочу забрать их с собой. — Я махнула рукой в сторону колонии. — Тогда мы оставим вас в покое.

Оборотень наблюдал за всеми моими жестами; я не уверена, сколько из них он на самом деле понял. Но когда я закончила, он указал на Энцо и Магди, затем на меня, а затем в сторону колонии, как бы говоря: "Позволь мне убедиться, что я все правильно понял".

Я кивнула, сказала "да", а затем повторила все жесты еще раз. Мы взаправду беседовали.

А может, и нет, потому что за этим последовал взрыв щебетания моего оборотня, сопровождаемый дикой жестикуляцией. Я пыталась следить за ним, но понятия не имела, что происходит. Беспомощно посмотрела на него, пытаясь понять, о чем он говорит.

В конце концов, до него дошло, что я не понимаю, о чем он говорит. И он указал на Магди, а затем на винтовку, которую держал в руках один из оборотней. Затем он указал на себя, а затем на меня, как будто предлагая рассмотреть поближе. Вопреки здравому смыслу, я все-таки сделала это и заметила то, что упустила раньше: мой оборотень был ранен. На его боку была уродливая борозда, окруженная с обеих сторон свежими рубцами.

Этот идиот Магди стрелял в моего оборотня.

Вряд ли с намерением убить. Магди повезло, что он по-прежнему плохо целился, иначе оборотень, вероятно, был бы уже мертв. Но даже если его только задело, это было достаточно плохо.

Я отошла от оборотня и дал ему понять, что увидела достаточно. Он указал на Энцо, на меня и снова на колонию. Затем указал на Магди и на своих друзей-оборотней. Это было достаточно ясно: он показывал, что Энцо может пойти со мной, но его друзья хотят оставить Магди. Я не сомневалась, что для Магди это плохо кончится.

Я покачала головой и дала понять, что они оба нужны мне. Мой оборотень так же ясно дал понять, что они хотят заполучить Магди. Наши переговоры только что зашли в тупик.

Я оглядела своего оборотня с головы до ног. Он был коренастым, чуть выше меня, и одет был только в нечто вроде короткой юбки, перехваченной поясом. На поясе висел простой каменный нож. Я видела фотографии подобных ножей в книгах по истории, где подробно рассказывается о временах кроманьонцев на Земле. Самое забавное в кроманьонцах было то, что, несмотря на то, что они были способны лишь на то, чтобы стучать одним камнем о другой, их мозг на самом деле был больше, чем сейчас у нас. Они были пещерными людьми, но не глупцами. У них была способность думать о серьезных вещах.

— Я очень надеюсь, что у тебя мозги кроманьонца, — сказала я своему оборотню. — Иначе у меня будут неприятности.

Он снова склонил голову набок, пробуя понять, что я стараюсь ему сказать.

Я снова замахала руками, пытаясь дать понять, что хочу поговорить с Магди. Мой оборотень, похоже, был недоволен этим и что-то сказал своим друзьям. Они ответили тем же и очень разволновались. Но в конце концов мой оборотень обратился ко мне. Я позволила ему взять себя за запястье, и он потащил меня к Магди. Трое его друзей выстроились веером позади меня, приготовившись на случай, если я выкину какую-нибудь глупость. Я знала, что за пределами поляны Гикори и Дикори, по крайней мере, будут передвигаться, чтобы лучше видеть. Оставалось все еще много способов, по которым все могло пойти очень и очень не так.

Магди все еще стоял на коленях, не глядя ни на меня, ни на что-либо еще, кроме пятна на земле.

— Магди, — позвала я.

— Убей этих глупых тварей и забери нас отсюда поскорее, — сказал он тихо и быстро, по-прежнему не глядя на меня. — Знаю, ты можешь. Знаю, что у тебя достаточно людей, чтобы это сделать.

— Магди, — повторила я. — Послушай меня внимательно и не перебивай. Эти твари хотят тебя убить. Они готовы отпустить Энцо, но хотят оставить тебя, потому что ты выстрелил в одного из них. Понимаешь, что я тебе говорю?

— Просто убей их, — попросил Магди.

— Нет, — не согласилась я. — Ты пошел за этими парнями, Магди. Ты охотился на них. Ты стрелял в них. Я постараюсь уберечь тебя от смерти. Но не собираюсь убивать их только потому, что ты встал у них на пути. Только в крайнем случае. Ты меня понимаешь?

— Они собираются нас убить, — заявил Магди. — Тебя, меня и Энцо.

— Я так не думаю, — ответила я. — Но если не заткнешься и на самом деле не выслушаешь то, что я пытаюсь тебе сказать, то вероятность этого возрастет.

— Просто стре... — начал Магди.

— Ради бога, Магди, — внезапно сказал Энцо, стоявший рядом с Магди. — Один человек на всей планете рискует своей жизнью ради тебя, а ты можешь только спорить с ней. Ты на самом деле неблагодарный кусок дерьма. А теперь, пожалуйста, заткнись и послушай ее. Я бы хотел выбраться из этого живым.

Не знаю, кого больше удивила эта вспышка, меня или Магди.

— Хорошо, — согласился Магди через минуту.

— Эти твари хотят убить тебя, потому что ты выстрелил в одного из них, — объяснила я. — Я попытаюсь убедить их отпустить тебя. Но тебе придется довериться мне и следовать моим указаниям, а не спорить и не сопротивляться. В последний раз спрашиваю: ты меня понимаешь?

— Да, — с неохотой выдавил Магди.

— Хорошо, — заявила я. — Они думают, что я наш лидер. Поэтому мне нужно дать им понять, что я зла на тебя за то, что ты сделал. Мне придется наказать тебя у них на глазах. И, чтобы ты знал, это будет больно. Очень больно.

— Просто... — начал Магди.

— Магди, — предупредила я.

— Да, ладно, как скажешь, — согласился Магди. — Давай просто сделаем это.

— Ладно, — сказала я. — Извини за это. — Затем пнула его в ребра. Жестко.

Он со свистом рухнул на землю. Чего бы он ни ожидал, но только не это.

После того, как он с минуту задыхался на земле, я схватила его за волосы. Он вцепился в мою руку и попытался вырваться.

— Не сопротивляйся, — предупредила я и быстро ударила его по ребрам, чтобы подчеркнуть это. Он понял и остановился. Я оттянула его голову назад и наорала на него за то, что он выстрелил в оборотня, указывая на его винтовку, а затем на раненого оборотня, и так несколько раз подряд, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. Оборотни, казалось, уловили связь и начали переговариваться между собой по этому поводу.

— Извинись, — сказала я Магди, все еще держа его за голову.

Магди потянулся к раненому оборотню. — Прости меня, — сказал он. — Если бы я знал, что стрельба приведет к тому, что Зоя выбьет из меня все дерьмо, то никогда бы этого не сделал.

— Спасибо, — сказала я, а затем отпустила его волосы и сильно ударила по лицу. Магди снова упал. Я посмотрела на оборотня, чтобы убедиться, что этого было достаточно. Было похоже, что он еще не совсем доволен.

Я нависла над Магди. — Как у тебя дела?

— Кажется, меня сейчас вырвет, — признался он.

— Хорошо, — одобрила я. — Думаю, это сработает. Нужна помощь?

— Понял, — сказал он, и его вырвало прямо на землю. Это вызвало восхищенное щебетание оборотней.

— Хорошо, — сказала я. — Последняя часть, Магди. Ты на самом деле должен мне довериться.

— Пожалуйста, перестань причинять мне боль сейчас, — сказал Магди.

— Почти закончила, — сказала я. — Встань, пожалуйста.

— Не думаю, что смогу, — засомневался он.

— Конечно, сможешь, — заверила я и дернула его за руку, чтобы придать ему мотивации. Магди вздохнул и встал. Я подвела его к своему оборотню, который с любопытством наблюдал за нами обоими. Я указала на Магди, а затем на рану оборотня. Затем указала на оборотня и сделала рубящее движение в сторону Магди, а затем указала на нож оборотня.

Оборотень еще раз наклонил ко мне голову, как бы говоря: "Я хочу быть уверен, что мы понимаем друг друга".

— Все по-честному, — сказала я.

— Ты позволишь ему зарезать меня? — изумился Магди, драматически повысив голос в конце предложения.

— Ты стрелял в него, — парировала я.

— Он может убить меня, — сказал Магди.

— А ты мог убить его, — возразила я.

— Ненавижу тебя, — прошипел Магди. — Я действительно, действительно, ненавижу тебя сейчас.

— Заткнись, — сказала я, а затем кивнула оборотню. — Поверь мне, — сказала я Магди.

Оборотень вытащил нож, а затем оглянулся на своих товарищей, которые громко переговаривались и начали скандировать то же, что и раньше. Меня это вполне устраивало. Разница заключалась в том, что теперь только мой оборотень совершал любое насилие, которое могло произойти.

Мой оборотень постоял так с минуту, впитывая пение своих собратьев-оборотней. Затем без предупреждения он полоснул Магди так быстро, что это заставило его отступить назад, а не вперед. Магди зашипел от боли. Я отпустила его, и он упал на землю, схватившись за бок. Я встала перед ним и схватила его за руки. — Дай-ка посмотрю, — предложила я. Магди пошевелил руками и поморщился, ожидая, что хлынет кровь.

На его боку была только тончайшая красная полоска. Оборотень ранил Магди ровно настолько, чтобы дать ему понять, что мог бы ранить его гораздо сильнее.

— Я так и знала, — заявила я.

— Знала что? — спросил Магди.

— Что имею дело с кроманьонцем, — ответила я.

— Я действительно тебя не понимаю, — сказал Магди.

— Лежи спокойно, — предупредила я. — Не вставай, пока я тебе не скажу.

— Не буду, — ответил он. — Правда.

Я встала и повернулась лицом к оборотню, который засунул нож обратно за пояс. Он указал на Магди, затем на меня, а затем указал в сторону колонии.

— Спасибо, — поблагодарила я и слегка кивнула оборотню, надеясь, что это передаст мою мысль. Когда снова подняла глаза, то увидела, что он опять уставился на моего нефритового слоника. Мне стало интересно, видел ли он когда-нибудь раньше украшения, или это просто потому, что слон похож на фанта. Эти оборотни следовали за стадами фантов; они были для них основным источником пищи. Были их жизнью.

Я сняла с себя цепочку и протянула украшение своему оборотню. Он взял его и нежно коснулся кулона, отчего тот завертелся и засверкал в тусклом ночном свете. Он одобрительно заворковал, глядя на кулон. Затем вернул его мне.

— Нет, — сказала я. Я подняла руку, а затем указала на кулон и на него. — Это для тебя. Дарю его тебе. — Оборотень замер на мгновение, а затем издал трель, которая заставила его друзей столпиться вокруг него. Он поднял кулон, чтобы они могли им полюбоваться.

— Вот, — сказала я через минуту и жестом попросила его передать мне украшение. Он так и сделал, и я — очень медленно, чтобы не напугать его — надела цепочку ему на шею и застегнула. Кулон коснулся его груди. Он снова дотронулся до него.

— Вот, — повторила я. — Это подарил мне один очень важный человек, чтобы я помнила о людях, которые любили меня. Я дарю это тебе, чтобы ты помнил, что я благодарю тебя за то, что ты вернул мне людей, которых я люблю. Спасибо тебе.

Оборотень снова наклонил ко мне голову.

— Знаю, ты понятия не имеешь, о чем я говорю, — сказала я. — Все равно спасибо.

Оборотень потянулся к своему боку, вытащил нож. Затем он положил его на ладонь и протянул мне.

Я взяла его. — Ух ты, — сказала я в восхищении. Старалась не прикасаться к самому лезвию, я уже видела, какое оно острое. Попыталась вернуть нож, но он поднял руку, или коготь, или как там это называется, как бы отражая то, что я для него сделала. Он отдавал его мне.

— Спасибо, — повторила я. Он что-то прощебетал и вернулся к своим друзьям. Тот, кто держал винтовку Магди, бросил ее, а затем, не оглядываясь, они направились к ближайшим деревьям, с невероятной скоростью взобрались на них и почти мгновенно исчезли.

— Черт возьми, — вымолвила я через минуту. — Не могу поверить, что это действительно сработало.

— Ты не веришь, — сказала Гретхен. Она вышла из укрытия и направилась прямо ко мне. — Что, черт возьми, с тобой не так? Мы проделали весь этот путь, и ты поешь для них. Поешь. Как будто на спевке. Мы больше не будем этого делать. Никогда.

— Спасибо, что последовала моему примеру, — поблагодарила я. — И за доверие ко мне. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — заявила Гретхен. — Это все равно не значит, что такое когда-нибудь повторится.

— Вполне справедливо, — согласилась я.

— Это почти стоило того, чтобы увидеть, как ты выбиваешь дерьмо из Магди, — сказала Гретхен.

— Боже, я чувствую себя ужасно из-за этого, — призналась я.

— На самом деле? — спросила Гретхен. — Это было не просто развлечение?

— Ой, ладно, — сказала я. — Может быть, немного.

— Я здесь, — сказал Магди с земли.

— И ты должен поблагодарить Зою за то, что ты есть, — сказала Гретхен и наклонилась, чтобы поцеловать его. — Ты глупый, невыносимый человек. Я так счастлива, что ты все еще жив. И если ты еще раз сделаешь что-нибудь подобное, я убью тебя своими руками. И ты знаешь, что я могу.

— Знаю, — сказал он и указал на меня. — А если не сможешь ты, то это сделает она. Я понимаю.

— Хорошо, — сказала Гретхен. Она встала и протянула руку Магди. — А теперь вставай. Нам предстоит долгий путь домой, и, по-моему, мы только что выбрали все свое везение за этот год.

* * *

— Что ты собираешься сказать своим родителям? — спросил меня Энцо, когда мы шли домой.

— Сегодня вечером? Ничего, — сказала я. — Этим вечером им обоим и так есть о чем беспокоиться. Им не нужно, чтобы я пришла и заявила, что, пока их не было, столкнулась с четырьмя оборотнями, которые собирались убить еще двух колонистов, и победила их, используя только силу песни. Думаю, я могла бы подождать день или два, прежде чем рассказать об этом. Кстати, это намек.

— Намек понят, — сказал Энцо. — Хотя ты собираешься им кое-что сказать.

— Да, — сказала я. — Мы обязаны. Если эти оборотни следуют за стадами фантов, то у нас будут подобные проблемы каждый год, и каждый раз, когда они возвращаются. Думаю, нам нужно дать людям понять, что на самом деле они убивают не дикарей, но нам всем будет лучше, если мы просто оставим их в покое.

— Как ты узнала? — спросил меня Энцо минуту спустя.

— Узнала что?

— Что эти твари-оборотни не просто убийцы-дикари, — сказал Энцо. — Ты удержала Магди и позволила этому оборотню ударить его. Ты думала, что он не зарежет Магди до смерти. Я слушал тебя, ты знаешь. После того, как это произошло, ты сказала: "Я так и знала". Так как же ты узнала?

— Я не знала, — призналась я. — Но надеялась. Он только что потратил Бог знает сколько времени, удерживая своих друзей от убийства вас двоих. Не думаю, что он делал это только потому, что был хорошим парнем.

— Хороший оборотень, — согласился Энцо.

— Каким бы милым он ни был, — сказала я. — Дело в том, что оборотни убили некоторых из нас. Я знаю, что Джон и Джейн убили некоторых из них, пытаясь вернуть наш народ. И те, и другие — колонисты и оборотни — показали, что вполне способны убить друг друга. Думаю, нам нужно было показать, что мы также способны не убивать друг друга. Мы дали им это понять, когда пели для них, вместо того чтобы стрелять. Думаю, мой оборотень это понял. Поэтому, когда я предложила ему шанс отомстить Магди, то предположила, что на самом деле он не причинит ему вреда. Потому что, я думаю, он хотел, чтобы мы знали, что он достаточно умен, чтобы понимать, что произойдет, если он это сделает.

— Ты все равно сильно рисковала, — сказал Энцо.

— Да, так и было, — призналась я. — Но единственной альтернативой было убить его и его друзей, или позволить им убить всех нас. Или мы все поубивали бы друг друга. Наверное, я надеялась, что смогу придумать что-то получше. Кроме того, я не думала, что это слишком большой риск. То, что он делал, когда удерживал остальных подальше от вас двоих, напомнило мне кое-кого из моих знакомых.

— Кого? — спросил Энцо.

— Тебя, — ответила я.

— Да, хорошо, — согласился Энцо. — Думаю, что сегодня вечером я в последний раз буду сопровождать Магди, чтобы уберечь его от неприятностей. После этого он предоставлен сам себе.

— Скажу только, что это очень хорошая идея, — заявила я.

— Я и не думал, что ты будешь спорить, — сказал Энцо. — Знаю, что Магди иногда действует тебе на нервы.

— Да, — подтвердила я. — Он конечно, конечно действует. Но что я могу поделать? Он твой друг.

— Теперь он твой, — сказал Энцо. — И я тоже.

Я посмотрела на него. — Ты тоже это слышал.

— Поверь мне, Зоя, — убеждал Энцо. — Как только ты появилась, я не переставал тебя слушать. Я смогу повторять все, что ты сказала, до конца своей жизни. Которая у меня теперь есть, благодаря тебе.

— И Гретхен, и Гикори, и Дикори, — напомнила я.

— И я тоже поблагодарю их всех, — сказал Энцо. — Но сейчас я хочу сосредоточиться на тебе. Спасибо, Зоя Бутен-Перри. Спасибо, что спасла мне жизнь.

— Пожалуйста, — ответила я. — И прекрати это. Ты заставляешь меня краснеть.

— Я в это не верю, — сказал Энцо. — А сейчас слишком темно, чтобы что-то разглядеть.

— Потрогай мои щеки, — предложила я.

Он потрогал. — Особого румянца не чувствуется, — сказал он.

— Ты делаешь это неправильно, — сказала я.

— У меня нет практики, — сказал он.

— Ну, исправь это, — сказала я.

— Хорошо, — сказал Энцо и поцеловал меня.

— Это должно было заставить тебя покраснеть, а не заплакать, — сказал он, когда мы остановились.

— Прости, — сказала я и попыталась взять себя в руки. — Я просто очень скучала по этому. Этому. По нам.

— Это моя вина, — начал Энцо.

Я поднесла руку к его губам. — Мне все это безразлично, — сказала я. — Правда, Энцо. Ничто из этого не имеет для меня значения. Я просто не хочу больше скучать по тебе.

— Зоя, — сказал Энцо. Он взял меня за руки. — Ты спасла меня. Я твой. Я принадлежу тебе. Я принадлежу тебе. Ты сама это сказала.

— Да, — согласилась я.

— Значит, договорились, — сказал Энцо.

— Хорошо, — согласилась я и улыбнулась.

Ночью мы еще немного поцеловались у ворот дома Энцо.

ВОСЕМНАДЦАТЬ

Разговор, который Гикори вел с папой о Конклаве и Союзе колоний, был действительно интересным, вплоть до того момента, когда Гикори сказал, что они с Дикори планируют убить моих родителей. Потом, ну... я как-то растерялась.

Честно говоря, это был действительно долгий день.

Я пожелала Энцо спокойной ночи, притащила свою задницу домой и едва могла соображать настолько ясно, чтобы спрятать каменный нож в комод и отразить атаку Бабара, который лизал меня в лицо, прежде чем рухнуть на койку и отключиться, даже не потрудившись полностью раздеться. В какой-то момент после того, как я легла, домой из медицинского отсека вернулась Джейн, поцеловала меня в лоб и сняла с меня ботинки, но я почти ничего не помню, кроме того, что пробормотала ей что-то о том, как я рада, что ей стало лучше. По крайней мере, это то, что я говорила про себя; не знаю, произносил ли мой рот эти слова на самом деле. Думаю, так оно и было. В тот момент я была очень уставшей.

Но вскоре после этого вошел папа и осторожно разбудил меня. — Давай, милая, — сказал он. — Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала.

— Сделаю это утром, — пробормотала я. — Клянусь.

— Нет, милая, — сказал он. — Мне нужно, чтобы ты сделала это сейчас. — Тон его голоса, нежный, но настойчивый, подсказал мне, что ему действительно нужно, чтобы я встала. Я встала, но ворчала достаточно, чтобы не уронить свою честь. Мы прошли в гостиную нашего бунгало; папа подвел меня к дивану, на который я села и попыталась сохранить полубессознательное состояние, которое позволило бы мне снова заснуть, когда мы закончим то, чем занимались. Папа сел за свой стол, мама встала рядом с ним. Я сонно улыбнулась ей, но она, казалось, этого не заметила. Между мной и моими родителями стояли Гикори и Дикори.

Папа заговорил с Гикори. — Вы двое умеете врать? — спросил он их.

— Мы еще не лгали вам, — сказал Гикори. И даже в своем сонном состоянии я поняла, что это не было настоящим ответом на заданный вопрос. Папа и Гикори немного поболтали о том, что умение врать привносит в беседу (на мой взгляд, в основном это умение не спорить о глупостях, о которых просто лучше солгать, но меня никто не спрашивал), а потом папа попросил меня сообщить Гикори и Дикори о том, чтобы они отвечали на все его вопросы без всякой лжи и уверток.

Это окончательно разбудило меня. — А что? — спросила я. — Что происходит?

— Пожалуйста, сделай это, — попросил папа.

— Хорошо, — сказала я и повернулась к Гикори. — Гикори, пожалуйста, отвечай моему отцу, не ври ему и не уклоняйся от ответа на его вопросы. Хорошо?

— Как пожелаешь, Зоя, — сказал Гикори.

— И ты, Дикори, тоже, — сказала я.

— Мы оба ответим правдиво, — пообещал Гикори.

— Спасибо, — сказал папа и повернулся ко мне. — Теперь можешь вернуться в постель, милая.

Это меня разозлило. Я была человеком, а не сывороткой правды. — Я хочу знать, что происходит, — заявила я.

— Тебе не о чем беспокоиться, — сказал папа.

— Ты приказываешь мне заставить этих двоих сказать тебе правду и хочешь, чтобы я поверила, что мне не о чем беспокоиться? — спросила я. Токсины сна не сразу выводились из моего организма, потому что, когда я говорила это, то поняла, что это свидетельствует о несколько большей раздражительности, чем было оправдано в данный момент.

Словно в подтверждение моих слов, Джейн немного выпрямилась. — Зоя, — сказала она.

Я перестроилась. — Кроме того, если я уйду, нет никакой гарантии, что они не станут тебе лгать, — сказала я, стараясь, чтобы это прозвучало более разумно. — Они эмоционально готовы лгать тебе, потому что их не волнует, разочарует ли это тебя. Но они не хотят разочаровывать меня. — Я не знала, правда это на самом деле или нет. Но предполагала, что так оно и есть.

Папа повернулся к Гикори. — Это правда?

— Мы солгали бы вам, если бы сочли это необходимым, — сказал Гикори. — Мы не стали бы лгать Зое.

Здесь возник действительно интересный вопрос о том, говорил ли Гикори это потому, что это было на самом деле правдой, или же для того, чтобы подтвердить мои слова, и если последнее, то какова была реальная правдивость этого утверждения. Если бы я была более бодрой, наверное, тогда больше думала бы об этом. Но сейчас я просто кивнула и сказала своему отцу: — Вот так.

— Скажешь хоть слово об этом кому-нибудь и проведешь следующий год в стойле для лошадей, — сказал папа.

— Мои губы на замке, — сказала я и чуть было не сделала движение губами, но в последнюю секунду передумала.

И это тоже было хорошо, потому что внезапно Джейн подошла и нависла надо мной с выражением "я серьезна как смерть". — Нет, — заявила она. — Я хочу, чтобы ты поняла, что тем, что здесь слышишь, ни в коем случае нельзя поделиться ни с кем другим. Только не с Гретхен. Ни с кем из твоих друзей. Ни с кем. Это не игра и не веселый секрет. Это очень серьезное дело, Зоя. Если ты не готова принять это, тебе нужно покинуть эту комнату прямо сейчас. Я готова рискнуть тем, что Гикори и Дикори будут лгать нам, но не тебе. Итак, ты понимаешь, что, когда мы говорим тебе не делиться этим ни с кем, то ты не можешь поделиться этим ни с кем другим? Да или нет?

В тот момент мне пришло в голову несколько мыслей.

Во-первых, именно в подобные моменты у меня появляется мало-мальское представление о том, какой ужасной, должно быть, была Джейн в качестве солдата. Она была лучшей мамой, какая только может быть у девочки, не сомневайтесь в этом, но когда становилась такой, то была настолько жесткой, холодной и прямолинейной, какой только может быть любой человек. Она была, можно сказать, пугающей. И это только на словах. Я попыталась представить, как она идет по полю боя с тем же выражением лица, что и сейчас, и со стандартной винтовкой вооруженных сил. Думаю, я действительно почувствовала, как по крайней мере три моих внутренних органа сжались при этой мысли.

Во-вторых, мне было интересно, что она подумала бы о моем умении хранить секреты, если бы узнала, чем я только что занималась весь вечер.

В-третьих, возможно, она так и сделала, и в этом все дело.

Я почувствовала, как при этой мысли у меня сжались все внутренние органы.

Джейн все еще смотрела на меня холодным, как камень, взглядом, ожидая моего ответа.

— Да, — сказала я. — Понимаю, Джейн. Ни слова.

— Спасибо, Зоя, — сказала Джейн. Затем она наклонилась и поцеловала меня в макушку. Вот так просто она снова стала моей мамой. Что, по-моему, делало ее еще более пугающей.

Когда все было улажено, папа начал расспрашивать Гикори о Конклаве и о том, что они с Дикори знали об этой группе. С тех пор как мы совершили прыжок в Роанок, все время ждали, что Конклав найдет нас, и когда они найдут, то уничтожат, как уничтожили колонию вхайдов на видео, которое нам предоставил Союз колоний. Папа хотел знать, отличается ли то, что Гикори знал о Конклаве, от того, что знали мы.

Гикори в принципе согласился. Они знали довольно много о Конклаве, основываясь на личных досье правительства Обина на них, и что их собственные досье, вопреки тому, что нам сказали в Союзе колоний, показывали, что когда дело доходило до новых колоний, Конклав предпочитал эвакуировать те, с которыми он сталкивался, а не уничтожать их.

Папа спросил Гикори, почему, если у них была другая информация, они не поделились ею раньше. Гикори сказал, потому что им приказало этого не делать их правительство; ни Гикори, ни Дикори не солгали бы о том, что у них есть информация, если бы папа спросил их, но он никогда раньше не спрашивал их об этом. Я думаю, папе это показалось немного грубоватым со стороны Гикори и Дикори, но он пропустил это мимо ушей.

Папа спросил Гикори, видел ли тот видео, которое нам предоставил Союз колоний, о том, как Конклав уничтожает колонию вхайдов. Гикори сказал, что у него и Дикори была своя версия. Папа спросил, отличается ли их версия; Гикори сказал, что она длиннее, и показал генерала Гау, который приказал уничтожить колонию вхайдов, пытаясь убедить лидера колонии позволить Конклаву эвакуировать колонистов, но вхайды отказались уходить до уничтожения их колонии. Гикори сказал, что в других колониальных мирах колонисты действительно просили об эвакуации, и Конклав забирал их из колонии и отправлял обратно на их родные планеты или позволял им присоединиться к Конклаву в качестве его граждан.

Джейн попросила назвать цифры. Гикори сказал, что им известно о семнадцати случаях переселения Конклавом колонистов из новых колоний. В десяти из них Конклав вернул колонистов в их прежние дома. В четырех из них колонисты присоединились к Конклаву. Только три колонии были уничтожены после того, как колонисты отказались переезжать. Конклав был абсолютно серьезен в том, что не позволял никому основывать новые колонии, но — в отличие от того, что нам говорил Союз колоний — не настаивал на уничтожении всех жителей этих новых колоний, чтобы подчеркнуть свою точку зрения.

Это было увлекательно — и тревожно. Потому что, если то, что говорил Гикори, было правдой — а это было правдой, потому что Гикори не стал бы лгать мне или моим родителям против моей воли, — тогда это означало, что либо Союз колоний был сильно неправ в отношении Конклава и его лидера генерала Гау, либо он солгал нам, когда говорил нам о том, что произойдет, если Конклав найдет нас. Полагаю, что первое из них, безусловно, было возможно; Союз колоний находился в состоянии активной враждебности почти со всеми другими инопланетными расами, о которых мы знали, что, как я полагаю, усложнило бы сбор разведданных по сравнению с тем, если бы у нас было больше друзей. Но на самом деле более вероятно, что второе из них было правдой: наше правительство лгало нам.

Но если Союз колоний лгал нам, зачем он это делал? Что он получил, обманывая нас, отправляя неизвестно куда во Вселенной и заставляя нас жить в страхе быть обнаруженными — и подвергая всех нас опасности?

Чем занималось наше собственное правительство?

И что на самом деле сделает с нами Конклав, если найдет нас?

Об этом было так интересно подумать, что я чуть не пропустила ту часть, где Гикори объяснял причину, по которой у него и Дикори на самом деле были подробные файлы о других перемещениях колоний Конклавом: чтобы убедить маму и папу, если Конклав постучится, сдать нашу колонию, а не позволить уничтожить ее. И зачем им понадобилось убеждать в этом маму и папу?

— Из-за Зои? — спросил папа у Гикори.

— Да, — ответил Гикори.

— Вау, — сказала я. Это была новость.

— Тише, милая, — сказал папа и снова переключил свое внимание на Гикори. — Что произойдет, если мы с Джейн решим не сдавать колонию? — спросил он.

— Мы бы предпочли не говорить, — сказал Гикори.

— Не увиливай, — предупредил папа. — Отвечай на вопрос.

Я заметил, как Гикори бросил на меня быстрый взгляд, прежде чем ответить. — Мы бы убили вас и лейтенанта Саган, — сказал Гикори. — Вас и любого другого лидера колонии, который санкционировал бы уничтожение колонии.

Папа что-то сказал на это, а Гикори что-то сказал в ответ, но я пропустила большую часть слов, потому что мой мозг пытался переварить то, что я только что услышала, и у меня ничего не получалось. Я знала, что была важна для обинян. Всегда знала это абстрактно, а потом Гикори и Дикори вбили это в меня несколько месяцев назад, когда притворно напали на меня и показали, каково это — быть объектом охоты, и почему я должна научиться защищаться. Но ни в одной формулировке моей значимости не было даже намека на то, что я настолько важна для обинян, что, если бы до этого дошло, они убили бы моих родителей, чтобы спасти меня.

Я даже не знала, как думать о чем-то подобном. Не знала, как к этому относиться. Идея все время пыталась укорениться в моем мозгу, но ничего не получалось. Я словно вынырнула из разговора. Паря над ними, услышала, как Джейн вмешалась в дискуссию, спросив Гикори, убьют ли он и Дикори ее и Джона после того, как они признаются, что таков их план. Убьют ли моих маму и папу?

— Если вы решите не сдавать колонию, то да, — сказал Гикори.

Я почувствовала, как внутри меня что-то щелкнуло, когда пришла в себя и, как была рада сказать, совершенно неожиданно точно поняла, что должна чувствовать по поводу всего этого: абсолютную ярость.

— Не смейте, — сказала я, будто выпалив эти слова. — Ни при каких обстоятельствах вы этого не сделаете. — Я удивилась, когда обнаружила, что стою, произнося это; я не помнила, как встала. Меня так сильно трясло от гнева, что я не была уверена, как еще стою на ногах.

Гикори и Дикори вздрогнули от моего гнева. — В этом единственном мы вынуждены тебе отказать, — сказал Гикори. — Ты слишком важная персона. Для нас. Для всех обинян.

Для всего Обина.

Если бы я могла плюнуть, то плюнула бы.

Вот все опять. Вся моя жизнь была ограничена обинянами. Ограничена не тем, кем я была, а тем, чем я была. Тем, что я значила для них. В моей собственной жизни не было ничего такого, что имело бы значение, кроме того, какое развлечение я могла бы им предложить, поскольку миллиарды обинян слушали записи моей жизни, как будто это было забавное шоу. Если бы дочерью Чарльза Бутена была любая другая девушка, они бы с удовольствием посмотрели ее жизнь. Если бы приемные родители любой другой девочки встали на пути плана обинян в отношении нее, они бы убили и их тоже. То, кем я была, ничего не значило. Единственное, что имело значение, — это то, что я была дочерью одного человека. Человека, который, как думали обиняне, мог дать им что-то. Человека, жизнь дочери которого стала ставкой в сделке ради получения этого. Человека, который в конечном итоге умер из-за работы, которую он для них сделал. И теперь они хотели новых жертв.

Так что я поделилась с Гикори своими чувствами. — Я уже потеряла одного родителя из-за обинян, — сказала я, вложив в последнее слово все, что могла. Весь мой гнев, и отвращение, и ужас, и ярость при мысли о том, что они так небрежно решили отнять у меня двух человек, которые всегда проявляли ко мне только любовь, привязанность и почтение, и отбросить их в сторону, как будто они были не более чем помехой.

В ту минуту я возненавидела Гикори и Дикори. Возненавидела их так, как это бывает только тогда, когда кто-то, кого ты любишь, берет эту любовь и предает ее, целиком и полностью. Возненавидела их за то, что они готовы были предать меня, потому что верили, что любят меня.

Я ненавидела их.

— Успокойтесь все, — сказал Джон. — Никто никого не убивает. Все в порядке? Это не обсуждается. Зоя, Гикори и Дикори не собираются убивать нас, потому что мы не позволим уничтожить колонию. Все просто. И я ни за что не допущу, чтобы с тобой что-то случилось, Зоя. Гикори, и Дикори, и я все согласны, что ты слишком важна для этого.

Я открыла рот, чтобы что-то сказать на это, но вместо этого просто разрыдалась. Почувствовала, что у меня онемели ноги; внезапно Джейн оказалась рядом, обняла меня и повела обратно к дивану. Я рыдала на ее груди, как много лет назад возле того магазина игрушек, пытаясь разобраться во всем, о чем думала.

Я слышала, как папа заставил Гикори и Дикори поклясться защищать меня всегда, при любых обстоятельствах. Они поклялись. Я почувствовала, что больше никогда не захочу их помощи или защиты. Я знала, что это пройдет. Даже сейчас знала, что это было из-за того, что я так себя почувствовала. Это не меняло того факта, что я все еще чувствовала это. Мне придется жить с этим дальше.

Папа поговорил с Гикори подробнее о Конклаве и попросил посмотреть файлы обинян о других переселениях из колоний. Гикори сказал, что для этого им нужно будет обратиться в информационный центр. Несмотря на то, что было уже так поздно, что почти наступило утро, папа хотел сделать это прямо сейчас. Он поцеловал меня и направился к двери с обинянами; Джейн задержалась на секунду.

— С тобой все будет в порядке? — спросила она меня.

— У меня был действительно напряженный день, мам, — сказала я. — Думаю, я хочу, чтобы это поскорее закончилось.

— Мне жаль, что тебе пришлось выслушать то, что сказал Гикори, — сказала Джейн. — Не думаю, что был бы какой-то хороший способ справиться с этим.

Я выдавила из себя легкую усмешку. — Кажется, ты восприняла это хорошо, — сказала я. — Если бы кто-то сказал мне, что у него есть планы убить меня, я не думаю, что восприняла бы это так спокойно.

— Давай просто скажем, что я не очень удивилась, услышав, как Гикори сказал это, — сказала Джейн. Я недоуменно посмотрела на нее. — Ты — условие договора, помни, — сказала она. — И для обинян ты — главный пример того, что значит жить.

— Они все живут, — сказала я.

— Нет, — сказала Джейн. — Они существуют. Даже с имплантированными сознаниями они вряд ли знают, что им делать с собой, Зоя. Для них все это слишком ново. У их расы нет опыта в этом. Они смотрят на тебя не только потому, что ты их развлекаешь. Они наблюдают за тобой, потому что ты учишь их, какими они должны быть. Ты учишь их, как жить.

— Никогда не думала об этом с такой точки зрения, — сказала я.

— Знаю, что не думала, — сказала Джейн. — Ты не обязана. Жить для тебя естественно. Более естественно, чем для некоторых из нас.

— Прошел год с тех пор, как кто-либо из них видел меня в последний раз, — сказала я. — Все они, кроме Гикори и Дикори. Если я учила их жить, то интересно, чем они занимались весь прошлый год.

— Они скучали по тебе, — сказала мама и снова поцеловала меня в макушку. — И теперь ты знаешь, почему они сделают все, чтобы ты вернулась. И чтобы была в безопасности.

У меня не нашлось подходящего ответа на эти слова. Мама быстро обняла меня в последний раз и направилась к двери, чтобы присоединиться к папе и обинянам. — Не знаю, сколько времени это у нас займет, — сказала она. — Попробуй еще раз лечь спать.

— Я слишком взвинчена, чтобы снова заснуть, — сказала я.

— Если немного поспишь, то, вероятно, будешь менее взвинченной, когда проснешься, — сказала Джейн.

— Поверь мне, мам, — сказала я. — Потребуется что-то очень серьезное, чтобы я перестала волноваться из-за всего этого.

ДЕВЯТНАДЦАТЬ

И разве вы не знали? На самом деле было устроено нечто грандиозное.

Объявился Союз колоний.

* * *

Приземлился шаттл, и из него выскочил невысокий зеленый человек. И я подумала, что он кажется знакомым. Это был даже тот самый зеленый человек: генерал Рыбицки.

Но были и различия. Когда я впервые увидела генерала Рыбицки, он был у меня во дворе, и там были только он и я. На этот раз его шаттл приземлился на лужайке прямо перед воротами Кроатона, и большая часть колонии собралась посмотреть, как он приземляется. Он был нашим первым посетителем с тех пор, как мы прибыли на Роанок, и его появление, казалось, навело нас на мысль, что, возможно, мы наконец-то выберемся из ссылки.

Генерал Рыбицки стоял перед шаттлом и смотрел на людей перед собой. Он помахал рукой.

Они дико зааплодировали. Это продолжалось несколько минут. Похоже, люди никогда раньше не видели, как кто-то машет рукой.

Наконец генерал заговорил. — Колонисты Роанока, — сказал он. — Я принес вам хорошие новости. Дни, когда вы прятались, закончились. — Это было прервано очередным взрывом аплодисментов. Когда все стихло, генерал продолжил. — Пока я говорю с вами, мой корабль наверху устанавливает ваш коммуникационный спутник. Скоро вы сможете отправлять сообщения друзьям и любимым на свои родные планеты. И с этого момента все электронное и коммуникационное оборудование, от использования которого вам было приказано отказаться, будет возвращено вам. — Это вызвало оглушительное ликование в подростковой части толпы.

— Мы знаем, что многого от вас требовали, — сказал Рыбицки. — Я здесь, чтобы сказать вам, что ваша жертва не была напрасной. Мы верим, что очень скоро враг, который угрожал вам, будет сдержан — и не просто сдержан, а побежден. Мы бы не справились без вас. Так что благодарю вас от имени всего Союза колоний.

Снова ликование и бессмысленная болтовня. Генерал, казалось, наслаждался своим моментом на солнышке.

— Теперь я должен поговорить с лидерами вашей колонии, чтобы обсудить, как реинтегрировать вас в Союз колоний. Это может занять некоторое время, поэтому я прошу вас проявить немного терпения. Но до тех пор позвольте мне просто сказать вот что: добро пожаловать обратно в цивилизацию!

Теперь толпа действительно обезумела. Я закатила глаза и посмотрела на Бабара, который пошел со мной на лужайку. — Вот что происходит, когда проводишь год в глуши, — сказала я. — Любая глупость выглядит как развлечение. — Бабар посмотрел на меня и высунул язык; я поняла, что он согласен со мной. — Тогда пойдем, — предложила я. И мы пошли сквозь толпу к генералу, которого я должна была снова проводить к моему отцу.

Генерал Рыбицки увидел Бабара раньше, чем меня. — Привет! — сказал он и наклонился, чтобы обслюнявиться, что Бабар должным образом и с энтузиазмом исполнил. Он был хорошей собакой, но не слишком хорошо разбирался в людях. — Я помню тебя, — сказал он Бабару, гладя его. Он поднял глаза и увидел меня. — И тебя тоже помню.

— Здравствуйте, генерал, — вежливо сказала я. Толпа все еще крутилась вокруг нас, но быстро рассеялась, когда люди побежали во все уголки колонии, чтобы передать то, что им сказали.

— Ты выглядишь выше, — сказал он.

— Прошел год, — сказала я. — И я растущая девушка. Несмотря на то, что все это время меня держали в неведении.

Генерал, казалось, этого не понял. — Твоя мама сказала, что ты будешь сопровождать меня, чтобы привести меня к ним. Я немного удивлен, что они не вышли сами, — сказал он.

— У них была напряженная пара дней, — ответила я. — Как и у всех нас.

— Итак, жизнь в колонии более захватывающая, чем ты думала, — сказал генерал.

— Что-то в этом роде, — согласилась я, а затем махнула рукой. — Знаете, моему отцу будет очень интересно поговорить с вами, генерал. Давайте не будем заставлять его ждать.

* * *

Я держала в руке свой компад. Что-то в нем было не так.

Гретхен тоже это заметила. — Странное ощущение, — сказала она. — Мы так давно не носили их с собой. Словно я забыла, как это делается.

— Ты, кажется, хорошо помнила, как мы пользовались теми, что были в информационном центре, — указала я, напомнив ей о том, как мы провели большую часть прошлого года.

— Это совсем другое, — возразила она. — Я не говорила, что забыла, как им пользоваться. Я говорю, что забыла, каково это — носить его с собой. Это две разные вещи.

— Ты всегда можешь опять сдать его, — предложила я.

— Этого я не говорила, — быстро возразила Гретхен. Затем она улыбнулась. — И все же, ты должна задаться вопросом. За прошедший год люди здесь действительно прекрасно обходились без них. Все эти спевки, спектакли и прочее. — Она посмотрела на свой компад. — Невольно задумываешься, а не уйдет ли это все сейчас.

— Думаю, они — часть того, кто мы есть сейчас, — сказала я. — Я имею в виду, как роанокцы.

— Возможно, — предположила Гретхен. — Это хорошая мысль. Посмотрим, так ли это на самом деле.

— Мы могли бы попрактиковаться в новой песне, — предложила я. — Гикори говорит, что Дикори уже давно хотел попробовать что-нибудь новенькое.

— Забавно, — сказала Гретхен. — Один из твоих телохранителей стал музыкальным фанатом.

— Он теперь тоже с Роанока, — заметила я.

— Думаю, так оно и есть, — согласилась Гретхен. — Это тоже забавно.

Мой компад мигнул; что-то случилось и с устройством Гретхен. Она посмотрела на него. — Это сообщение от Магди, — сказала она. — Это будет плохо. — Она дотронулась до компада, чтобы открыть его. — Да, — сказала она и показала мне фотографию. Магди прислал короткое видео, на котором он разговаривает с нами.

— Некоторые люди возвращаются к жизни раньше, чем другие, — сказала я.

— К сожалению, — согласилась Гретхен. Она постучала по своему компаду. — Вот, — сказала она. — Я решила надрать ему задницу, когда увижу его в следующий раз. — Она указала на мой наладонник. — Он и тебе это прислал?

— Да, — сказала я. — Думаю, я воздержусь от того, чтобы открывать его.

— Трусиха, — сказала Гретхен. — Хорошо, тогда, что будет твоим первым официальным действием на твоем компаде?

— Собираюсь отправить сообщение кое-кому двоим, — сообщила я. — И сказать им, что хочу поговорить с ними наедине.

* * *

— Мы приносим извинения за опоздание, — сказал мне Гикори, когда они с Дикори вошли в мою спальню. — Майор Перри и генерал Рыбицки придали приоритетный статус нашему пакету данных, чтобы мы могли связаться с нашим правительством. На подготовку данных ушло некоторое время.

— Что вы отправили? — спросила я.

— Все, — ответил Гикори.

— Все, — сказала я. — Все, что вы двое и я сделали за последний год.

— Да, — подтвердил Гикори. — Сейчас мы подготовим краткий обзор событий и более подробный отчет, как только сможем. Наши люди будут в отчаянии, если не узнают, что с тобой произошло с тех пор, как они в последний раз получали от нас весточку. Им нужно знать, что с тобой все в порядке и что ты невредима.

— Но это же включает в себя то, что произошло прошлой ночью, — сказала я. — Все это. Включая ту часть, где вы так легкомысленно упомянули о своих планах убить моих родителей.

— Да, — согласился Гикори. — Нам жаль, что мы расстроили тебя, Зоя. Мы бы не хотели этого делать. Но ты не предложила нам иного выхода, когда посоветовала сказать правду твоим родителям.

— А что насчет меня? — спросила я.

— Мы всегда говорили тебе правду, — сказал Гикори.

— Да, но не всю, не так ли? — заметила я. — Ты сказал папе, что у вас есть информация о Конклаве, о которой вы ему не рассказывали. Но и мне вы ее не рассказали. У тебя были секреты от меня, Гикори. И у тебя, и у Дикори.

— Ты никогда не спрашивала, — сказал Гикори.

— О, не вешай мне лапшу на уши, — вскипела я. — Мы здесь не в словесные игры играем, Гикори. Вы держали нас в неведении. Ты держал меня в неведении. И чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, как вы действовали, исходя из того, что знали, не говоря мне. Все эти инопланетные расы, которых вы заставляли меня и Гретхен изучать в информационном центре. Все эти расы, с которыми вы учили нас сражаться. Вряд ли кто-то из них был в Конклаве. Потому что вы знали, что если Конклав найдет нас первым, то сделает все, чтобы не сражаться с нами.

— Да, — сказал Гикори.

— Вам не кажется, что я должна была это знать? — спросила я. — А вы не думаете, что это имело бы значение для меня? Для всех нас? Для всей колонии?

— Нам жаль, Зоя, — сказал Гикори. — У нас был приказ от нашего правительства не раскрывать твоим родителям информацию, которую они еще не знали, до тех пор, пока это не станет абсолютно необходимым. Это было бы возможно только в том случае, если бы Конклав появился в вашем небе. До тех пор мы должны были проявлять осторожность. Если бы мы поговорили с тобой об этом, ты, естественно, сообщила бы своим родителям. И поэтому мы решили, что не будем поднимать эти вопросы, если только ты не спросишь нас об этом напрямую.

— И зачем мне это делать? — спросила я.

— В самом деле, — сказал Гикори. — Сожалеем о необходимости. Но мы не видели другой альтернативы.

— Послушайте меня, вы оба, — сказала я и замолчала. — Вы сейчас это записываете, не так ли?

— Да, — сказал Гикори. — Мы всегда записываем, если только ты не скажешь нам иначе. Ты бы хотела, чтобы мы прекратили запись?

— Нет, — сказала я. — На самом деле я хочу, чтобы вы все это услышали. Во-первых, я запрещаю вам причинять вред моим родителям любым способом. Навсегда.

— Майор Перри уже сообщил нам, что он скорее сдаст колонию, чем уничтожит ее, — сказал Гикори. — Поскольку это правда, нет причин причинять вред ему или лейтенанту Саган.

— Это не имеет значения, — возразила я. — Кто знает, может быть, настанет другой раз, когда вы решите, что необходимо попытаться избавиться от Джона и Джейн?

— Это кажется маловероятным, — сказал Гикори.

— Мне все равно, даже если у меня вырастут крылья, — с сарказмом сказала я. — Я и подумать не могла, что вам придет в голову убить моих родителей, Гикори. Я была неправа насчет этого. Больше я не собираюсь ошибаться. Так поклянитесь в этом. Поклянитесь, что никогда не причините вреда моим родителям.

Гикори коротко поговорил с Дикори на их родном языке. — Мы клянемся в этом, — сказал Гикори.

— Поклянитесь в этом всем Обином, — потребовала я.

— Мы не можем, — сказал Гикори. — Этого мы не можем обещать. Это не в нашей власти. Но ни Дикори, ни я не будем пытаться причинить вред твоим родителям. И будем защищать их от всех, кто попытается причинить им вред. Даже от других обинян. Мы клянемся тебе в этом, Зоя.

Именно последняя часть заставила меня поверить Гикори. Я не просила его защищать Джона и Джейн, только не причинять им вреда. Гикори добавил это. Они оба поверили.

— Спасибо вам, — поблагодарила я. Почувствовала, что у меня внезапно отлегло от сердца; до этой секунды я не осознавала, насколько взвинчена, просто сидя тут и разговаривая об этом. — Спасибо вам обоим. Мне действительно нужно было это услышать.

— Не за что, Зоя, — ответил Гикори. — Хочешь еще что-то спросить у нас?

— У вас есть файлы о Конклаве, — напомнила я.

— Да, — сказал Гикори. — Мы уже передали их лейтенанту Саган для анализа.

Это имело смысл, Джейн была офицером разведки, когда служила в войсках специального назначения. — Я тоже хочу их увидеть, — попросила я. — Все, что у вас есть.

— Мы предоставим их тебе, — сказал Гикори. — Но информации много, и не всю ее легко понять. Лейтенант Саган гораздо более квалифицирована для работы с этой информацией.

— Я не говорю, чтобы отдать ее мне, а не ей, — пояснила я. — Просто тоже хочу это увидеть.

— Если хочешь, — сказал Гикори.

— И все остальное, что вы можете получить от своего правительства по Конклаву, — попросила я. — И я говорю серьезно, Гикори. С этого момента никаких "ты не спрашивала напрямую". Мы покончили с этим. Ты меня понял?

— Да, — сказал Гикори. — Я не буду говорить "ты не спрашивала напрямую". Ты понимаешь, что информация, которую мы получаем, сама по себе может быть неполной? Нам сообщают не все.

— Знаю, — сказала я. — Но, похоже, вы все равно знаете больше, чем мы. И я хочу понять, с чем мы столкнулись. Или были в конфликте, во всяком случае.

— Почему ты говоришь "были"? — спросил Гикори.

— Генерал Рыбицки сегодня сказал собравшимся, что Конклав вот-вот потерпит поражение, — ответила я. — А что? Вы знаете что-нибудь иное?

— Мы не знаем ничего другого, — сказал Гикори. — Но мы не думаем, что если генерал Рыбицки говорит что-то публично перед большой толпой, это означает, что он говорит правду. И это также не означает, что сам Роанок полностью вне опасности.

— Но в этом нет никакого смысла, — удивилась я. Я показала свой компад Гикори. — Нам сказали, что мы можем использовать их снова. Что можем снова использовать всю нашу электронику. Мы перестали ею пользоваться, потому что она выдала бы нас. Если нам снова разрешили использовать устройства, нам не приходится беспокоиться о том, что они могут выдать.

— Это одна из интерпретаций данных, — заметил Гикори.

— А есть другая? — спросила я.

— Генерал не говорил, что Конклав потерпел поражение, но он верил, что он потерпит поражение, — ответил Гикори. — Это верно?

— Да, — подтвердила я.

— Тогда, возможно, генерал хочет, чтобы Роанок сыграл свою роль в разгроме Конклава, — предположил Гикори. — В таком случае, вам разрешили пользоваться вашей электроникой не потому, что это безопасно. Вам разрешено использовать ее, потому что теперь вы — приманка.

— Вы думаете, что Союз колоний наведет Конклав сюда, — сделала я вывод через минуту.

— Мы не высказываем своего мнения, так или иначе, — сказал Гикори. — Мы отмечаем только, что это возможно. И это соответствует тем данным, которые у нас есть.

— Вы рассказали об этом моему отцу? — спросила я.

— Мы не... — начал Гикори, но я уже была за дверью.

* * *

— Закрой за собой дверь, — сказал папа.

Я закрыла.

— С кем ты говорила об этом? — спросил он.

— Очевидно, с Гикори и Дикори, — сказал я. — Больше ни с кем.

— Ни с кем? — спросил папа. — Даже с Гретхен?

— Нет, — сказала я. Гретхен ушла, чтобы отчитать Магди за то, что тот прислал ей это видео. Я уже начала жалеть, что не пошла с ней, вместо того чтобы приглашать Гикори и Дикори к себе в комнату.

— Хорошо, — сказал папа. — Тогда тебе нужно молчать об этом, Зоя. Тебе и близнецам-инопланетянам.

— Ты же не думаешь, что то, о чем говорит Гикори, произойдет, не так ли? — спросила я.

Папа посмотрел прямо на меня, и я снова вспомнила, насколько он старше, чем кажется. — Это произойдет, — сказал он. — Союз колоний расставил ловушку для Конклава. Мы исчезли год назад. Конклав искал нас все это время, а Союз потратил все это время на подготовку ловушки. Теперь она готова, и нас снова выставляют на всеобщее обозрение. Когда корабль генерала Рыбицки вернется, они сообщат, где мы находимся. Новости дойдут до Конклава. Конклав направит сюда свой флот. И Союз колоний уничтожит его. В любом случае, таков их план.

— Он сработает? — спросила я.

— Я не знаю, — ответил папа.

— А что будет, если этого не произойдет? — опять спросила я.

Папа рассмеялся очень тихим и горьким смехом. — Если этого не произойдет, то я не думаю, что Конклав будет настроен на переговоры, — указал он.

— О Боже, — испугалась я. — Мы должны рассказать людям, папа.

— Знаю, что должны, — сказал он. — Я и раньше пытался скрывать кое-что от колонистов, и у меня не очень хорошо получилось. — Он говорил о вервольфах, и я напомнила себе, что, когда все это закончится, мне нужно будет рассказать ему о своих приключениях с ними. — Но мне также не нужна еще одна паника в наших рядах. За последние пару дней люди и так достаточно пострадали. Мне нужно придумать способ рассказать людям о планах Союза, не подвергая их жизни риску.

— Несмотря на то, что они должны бояться, — заметила я.

— В этом-то и загвоздка, — признался папа и снова горько усмехнулся. Затем он посмотрел на меня. — Это неправильно, Зоя. Вся эта колония построена на лжи. Роанок никогда не задумывался как настоящая, жизнеспособная колония. Она существует, потому что нашему правительству нужен был способ показать Конклаву свой нос, обойти его запрет на колонизацию и выиграть время для создания ловушки. Теперь, когда это время у него было, единственная причина существования нашей колонии — это стать козлом отпущения. Союз колоний не заботится о нас так, как нужно нам, Зоя. Он заботится о нас только так, как нужно ему. Что мы для них собой представляем. Для чего они могут нас использовать. То, кем мы являемся, на самом деле не имеет значения.

— Мне знакомо это чувство, — напомнила я.

— Прости, — извинился папа. — Я становлюсь одновременно абстрактным и подавленным.

— Это не абстрактно, папа, — возразила я. — Ты разговариваешь с девушкой, чья жизнь — это пункт соглашения. Я знаю, что значит, когда тебя ценят за то, чем я являюсь, а не за то, кто я есть.

Папа обнял меня. — Не мы, Зоя, — сказал он. — Мы любим тебя такой, какая ты есть. Хотя, если ты хочешь сказать своим друзьям-обинянам, чтобы они оторвали свои задницы и помогли нам, я бы не возражал.

— Что ж, я заставила Гикори и Дикори поклясться, что они не убьют тебя, — сообщила я. — Так что, по крайней мере, это прогресс.

— Да, ребенок делает первые шаги в правильном направлении, — одобрил папа. — Будет здорово, если мне не придется беспокоиться о том, что кто-то из моих домочадцев пырнет ножом.

— Всегда есть мама, — напомнила я.

— Поверь мне, если бы я когда-нибудь разозлил ее так сильно, она бы не воспользовалась таким безболезненным средством, как нож, — сказал папа. Он поцеловал меня в щеку. — Спасибо, что пришла рассказать мне о том, что сказал Гикори, Зоя, — поблагодарил он. — И спасибо, что пока держишь это при себе.

— Не за что, — ответила я и направилась к двери. Я остановилась, прежде чем повернуть ручку. — Папа? Как ты думаешь, сколько времени пройдет, прежде чем появится Конклав?

— Немного, Зоя, — сказал он. — Совсем немного.

* * *

На самом деле, это заняло всего около двух недель.

Все это время мы готовились. Папа нашел способ рассказать всем правду, не заставляя их паниковать: он сказал им, что Конклав все еще может найти нас, что Союз колоний планирует создать здесь позицию для обороны; что опасность все еще существует, но мы уже сталкивались с ней раньше, и что смекалка и подготовка станут нашей лучшей защитой. Колонисты разработали планы строительства бомбоубежищ и других защитных сооружений и использовали для этого землеройную и строительную технику, которую раньше держали в запасе. Люди продолжали свою работу, сохраняли оптимизм и готовились, насколько это было возможно, к жизни на грани войны.

Я потратила свое время на чтение материалов, которые мне дали Гикори и Дикори, просмотр видеозаписей о переселении колоний и изучение данных, чтобы понять, чему могу научиться. Гикори и Дикори были правы, там было слишком много всего, и многое в форматах, которые я не могла понять. Не знаю, как Джейн удавалось держать все это в голове. Но и того, что там было, было достаточно, чтобы понять несколько разных вещей.

Во-первых, Конклав был огромен: в него входило более четырехсот рас, каждая из которых обязалась работать сообща над колонизацией новых миров, а не конкурировать за них. Это была дикая идея; до сих пор все сотни рас в нашей части космоса сражались друг с другом, чтобы захватить миры и колонизировать их, при этом все они боролись изо всех сил, чтобы сохранить свои собственные колонии и уничтожить все остальные. Но в условиях Конклава на одной планете жили бы существа самых разных рас. Вам не пришлось бы соревноваться. Теоретически это отличная идея — лучше, чем пытаться убить всех остальных в округе, — но сработает ли она на самом деле, все еще оставалось неясным.

Что подводило нас ко второму пункту: это все еще было невероятно ново. Генерал Гау, глава Конклава, более двадцати лет работал над тем, чтобы собрать всех воедино, и большую часть этих лет казалось, что все вот-вот развалится. Не помогало и то, что Колониальный союз, наш, человеческий, — и некоторые другие потратили много сил на развал Конклава еще до того, как он собрался вместе. Но каким-то образом Гау добился этого, и за последние пару лет фактически перешел от планирования к практической реализации.

Это было нехорошо для всех, кто не был частью Конклава, особенно когда он начал издавать указы, согласно которым никто, кроме Конклава, не мог колонизировать новые миры. Любой спор с Конклавом был спором со всеми членами Конклава. Это был спор не один на один, это был спор четырехсот рас против одной. И генерал Гау позаботился о том, чтобы люди знали об этом. Когда Конклав начал перебрасывать флоты, чтобы уничтожить те новые колонии, которые другие расы основали вопреки ему, в этом флоте было по одному кораблю от каждой расы в Конклаве. Я попыталась представить, как четыреста боевых крейсеров внезапно появляются над Роаноком, а потом вспомнила, что, если план Союза колоний сработает, я увижу их достаточно скоро. И перестала пытаться это представить.

Было бы справедливо задаться вопросом, не сошел ли Союз колоний с ума, пытаясь затеять драку с Конклавом, но, несмотря на то, что последний был большим, его новизна пока работала против него. Каждый из этих четырехсот союзников не так давно был врагом. Каждый из них пришел в Конклав со своими собственными планами и повесткой дня, и, похоже, не все они были полностью убеждены, что затея с Конклавом сработает; некоторые из них планировали прибрать к рукам лучшие куски, когда все рухнет. Было еще вполне вероятно, что все дело развалится, если бы кто-то оказал нужное давление. Похоже, Союз колоний планировал сделать это тут, над Роаноком.

Только одно связывало все это воедино, и это было третьим, что я узнала: этот генерал Гау был по-своему замечательной личностью. Он не был похож ни на одного из тех диктаторов, которым повезло с захватом страны и присвоением себе титула великого Хай-пуха или чего-то в этом роде. Он был настоящим генералом у народа под названием вренны и выиграл для них несколько важных сражений, когда решил, что бесполезно бороться за ресурсы, которыми может легко и продуктивно делиться не одна раса, а много. Но когда он начал проводить кампанию с этой идеей, его бросили в тюрьму. Смутьянов не любят.

Правитель, который бросил его в тюрьму, в конце концов умер (Гау не имел к этому никакого отношения, это были естественные причины), и Гау предложили эту работу, но он отказался и вместо этого попытался убедить другие расы присоединиться к идее Конклава. У него был тот недостаток, что сначала он не смог убедить вреннов согласиться с этой идеей; все, что у него было за душой, — это идея и небольшой боевой крейсер под названием "Нежная звезда", который он получил от вреннов после того, как те вывели его из эксплуатации. Из того, что я смогла прочитать, мне показалось, что вренны думали, что они откупаются от него этим кораблем, как бы говоря: "вот, возьми это, спасибо за твою службу, уходи, открытку отправлять не нужно, пока-пока".

Но он не ушел, и, несмотря на то, что его идея была безумной, непрактичной, чокнутой и никогда не могла стать популярной, потому что все расы в нашей вселенной слишком сильно ненавидели друг друга, она сработала. Потому что этот генерал Гау добился успеха, используя свои навыки и индивидуальность, чтобы заставить людей самых разных рас работать вместе. Чем больше я читала о нем, тем больше мне казалось, что этот парень действительно достоин восхищения.

И все же он был также человеком, отдавшим приказ об убийстве гражданских колонистов.

Да, он предложил переместить их и даже предложил предоставить им место в Конклаве. Но когда дошло до ситуации, что они не вернутся и не присоединятся, он их уничтожил. Точно так же, как уничтожил бы нас всех на общих основаниях, если бы, несмотря на все, что папа сказал Гикори и Дикори, мы не сдали колонию, или если бы запланированная Союзом колоний атака на флот Конклава провалилась, и генерал решил бы, что Союзу нужно преподать урок за то, что тот осмелился бросить вызов Конклаву.

Я не была уверена, насколько достойным моего восхищения был бы генерал Гау, если в конце концов он не остановится перед тем, чтобы убить меня и каждого дорогого мне человека.

Это была загадка. Он был загадкой. Я провела эти две недели, пытаясь разобраться в этом. Гретхен рассердилась на меня за то, что я сидела взаперти, не говоря ей, чем занимаюсь; Гикори и Дикори пришлось напомнить мне, чтобы я выходила и тренировалась. Даже Джейн задумалась, не нужно ли мне чаще бывать на свежем воздухе. Единственным человеком, который не доставлял мне особых огорчений, был Энцо; с тех пор как мы снова сошлись, он был очень любезен в отношении моего графика. Я ценила это. Я убедилась, что он в курсе. Казалось, он это оценил.

А потом у нас просто не хватило времени. Однажды днем над нашей колонией появился корабль генерала Гау "Нежная звезда", который отключил наш спутник связи, чтобы у Гау было время пообщаться, а затем отправил сообщение в Роанок с просьбой о встрече с руководителями колонии. Джон ответил, что встретится с ним. В тот вечер, когда солнце село, они встретились на горном хребте за пределами колонии, примерно в километре от нее.

— Передай мне бинокль, пожалуйста, — попросила я Гикори, когда мы выбрались на крышу бунгало. Это меня очень обрадовало. — Спасибо, — сказала я. Дикори был внизу, на земле; от старых привычек трудно избавиться.

Даже в бинокль генерал Гау и папа казались не более чем точками. Я все равно посмотрела. Я была не одна такая; на других крышах, в Кроатоне и на фермах другие люди сидели наверху с биноклями и телескопами, глядя на папу и генерала, или вглядывались в небо, высматривая в сумерках "Нежную звезду". Когда наконец наступила ночь, я сама заметила корабль — крошечную точку между двумя звездами, не мигая сияющую там, где мерцали другие звезды.

— Как думаешь, сколько времени пройдет до прибытия других кораблей? — спросила я Гикори. "Нежная звезда" всегда прибывала первой, в одиночку, а затем по команде Гау появлялись сотни других кораблей — совсем не хитрая демонстрация, чтобы заставить сопротивляющегося лидера колонии согласиться заставить свой народ покинуть свои дома. Я видела это в предыдущих видеороликах о ликвидации колонии. То же самое произойдет и здесь.

— Осталось совсем немного, — ответил Гикори. — К этому времени майор Перри наверняка откажется сдавать колонию.

Я опустила бинокль и посмотрела на Гикори, стоящего в темноте. — Кажется, тебя это не волнует, — заметила я. — Это совсем другая мелодия, чем та, которую ты пел раньше.

— Все изменилось, — сказал Гикори.

— Хотела бы я обладать твоей уверенностью, — посетовала я.

— Смотри, — сказал Гикори. — Началось.

Я подняла глаза. На небе начали появляться новые звезды. Сначала одна или две, затем небольшие группы, а затем и целые созвездия. Их стало появляться так много, что было невозможно отследить каждое появление. Я знала, что их было четыреста с лишним. Мне казалось, что их тысячи.

— Боже милостивый, — изумилась я, и мне стало страшно. По-настоящему страшно. — Посмотри на них всех.

— Не бойся этого нападения, Зоя, — сказал Гикори. — Мы верим, что этот план сработает.

— Ты знаешь план? — спросила я, не отрывая глаз от неба.

— Мы узнали об этом сегодня днем, — ответил Гикори. — Майор Перри сообщил нам об этом из вежливости к нашему правительству.

— Вы мне не сказали, — обиделась я.

— Мы думали, ты знаешь, — сказал Гикори. — Ты сказала, что говорила об этом с майором Перри.

— Мы говорили о нападении Союза колоний на флот Конклава, — уточнила я. — Но не говорили о том, как именно.

— Приношу свои извинения, Зоя, — сказал Гикори. — Я сказал бы тебе.

— Скажи мне сейчас, — попросила я, и тут на небе что-то произошло.

Новые звезды начали превращаться в сверхновые.

Сначала одна или две, затем небольшие группы, а затем и целые созвездия. Их количество увеличилось и небо стало ярче, так что они начали сливаться друг с другом, образуя рукав маленькой и неистовой галактики. Это было прекрасно. И это было худшее, что я когда-либо видела.

— Бомбы на антивеществе, — произнес Гикори. — Союз колоний выяснил, какие корабли входят в состав флота Конклава. Он поручил членам вашего спецназа найти их и установить бомбы непосредственно перед прыжком сюда. Другой сотрудник спецназа активировал их.

— На скольких кораблях бомбы? — спросила я.

— На всех, — ответил Гикори. — Всех, кроме "Нежной звезды".

Я попыталась повернуться, чтобы посмотреть на Гикори, но не могла отвести глаз от неба. — Это невозможно, — усомнилась я.

— Нет, — сказал Гикори. — Не невозможно. Чрезвычайно сложно. Но не невозможно.

С других крыш и с улиц Кроатона послышались радостные крики. Я, наконец, отвернулась и вытерла слезы с лица.

Гикори заметил это. — Ты плачешь о флоте Конклава, — произнес он.

— Да, — призналась я. — Из-за людей на этих кораблях.

— Эти корабли были здесь, чтобы уничтожить колонию, — отметил Гикори.

— Я знаю, — сказала я.

— Тебе жаль, что их уничтожили, — предположил Гикори.

— Мне жаль, что мы не смогли придумать ничего лучше, — сказала я. — Мне жаль, что выбор был: либо мы, либо они.

— Союз колоний считает, что это будет великая победа, — прокомментировал Гикори. — Считает, что уничтожение флота Конклава в ходе одного боя приведет к краху Конклава, положит конец его угрозе. Вот что он заявил моему правительству.

— О, — проговорила я.

— Остается надеяться, что они правы, — сказал Гикори.

Я, наконец, смогла отвести взгляд и посмотреть на Гикори. Остаточные изображения взрывов окружали его пятнами. — Ты веришь, что они правы? — спросила я. — Поверило бы в это ваше правительство?

— Зоя, — ответил Гикори. — Ты, наверное, помнишь, что незадолго до твоего отъезда в Роанок мое правительство пригласило тебя посетить наши миры.

— Помню, — согласилась я.

— Мы пригласили тебя, потому что наш народ жаждал увидеть тебя и видеть тебя среди нас, — сказал Гикори. — Мы также пригласили тебя, потому что полагали, что ваше правительство собирается использовать Роанок в качестве ловушки, чтобы начать борьбу против Конклава. И хотя мы не знали, удастся ли эта уловка, но твердо верили, что с нами тебе было бы безопаснее. Нет сомнений в том, что твоя жизнь здесь подвергалась опасности, Зоя, как в том смысле, который мы предвидели, так и в том, который мы не могли предвидеть. Мы пригласили тебя, Зоя, потому что боялись за тебя. Понимаешь, что я тебе говорю?

— Понимаю, — ответила я.

— Ты спросила меня, считаю ли я, что Союз колоний прав, что это великая победа, и считает ли мое правительство то же самое, — сказал Гикори. — В ответ я хочу сказать, что еще раз мое правительство приглашает тебя, Зоя, посетить наши миры и безопасно путешествовать по ним.

Я кивнула и снова посмотрела на небо, где звезды все еще превращались в сверхновые. — И когда бы вы хотели, чтобы это путешествие началось? — спросила я.

— Сейчас, — сказал Гикори. — Или как можно ближе к этому моменту.

Я ничего не ответила на это. Подняла глаза к небу, а затем закрыла их и впервые начала молиться. Я молилась за экипажи кораблей, находящихся надо мной. За колонистов, находящихся подо мной. За Джона и Джейн. За Гретхен и ее отца. За Магди и Энцо и их семьи. За Гикори и Дикори. Я молилась за генерала Гау. Молилась за всех.

Я молилась.

— Зоя, — напомнил Гикори.

Я открыла глаза.

— Спасибо за приглашение, — сказала я. — К сожалению, я вынуждена отказаться.

Гикори молчал.

— Спасибо, Гикори, — повторила я. — Правда, спасибо тебе. Но я там, где должна быть.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ДВАДЦАТЬ

— Признай это, — сообщил Энцо через компад. — Ты забыла.

— Я этого не делала, — ответила я, как надеялась, с достаточным возмущением, чтобы показать, что я не забыла, как и было задумано.

— Слышу притворное негодование, — заметил он.

— Вот крыса, — сказала я. — Ты меня раскусил. Наконец-то.

— Наконец-то? Никакого "наконец" не бывает, — возразил Энцо. — Я раскусил тебя с тех пор, как встретил.

— Может, и так, — согласилась я.

— И в любом случае, это не решает проблему, — сказал Энцо. — Мы собираемся ужинать. Ты должна быть здесь. Не хочу, чтобы ты чувствовала себя виноватой или что-то в этом роде.

В этом и заключалась разница между мной и Энцо. Было время, когда Энцо произносил эти слова, и они звучали так, будто он обвинял меня в чем-то (кроме, конечно, моего опоздания). Но сейчас они были нежными и забавными. Да, он был раздражен, но раздражен так, что это наводило на мысль, что я могла бы загладить свою вину. Что я, вероятно, и сделала бы, если бы он не настаивал на этом.

— На самом деле меня мучает чувство вины, — призналась я.

— Хорошо, — одобрил Энцо. — Ты же знаешь, что мы добавляем в рагу целую картофелину специально для тебя.

— Спасибо, — поблагодарила я. — За целую картофелину.

— И я пообещал близняшкам, что они смогут бросать тебе морковку, — сказал он, имея в виду своих младших сестер. — Потому что знаю, как сильно ты любишь морковку. Особенно когда ее швыряют дети.

— Не понимаю, зачем кому-то есть ее иначе, — притворно удивилась я.

— А после ужина я собирался прочитать тебе стихотворение, которое написал для тебя, — сказал Энцо.

Я сделала паузу. — Это несправедливо, — вздохнула я. — Привносишь что-то реальное в наше остроумное подшучивание.

— Извини, — сказал Энцо.

— Ты правда так думал? — спросила я. — Ты сто лет не писал мне стихов.

— Знаю, — сказал он. — Я подумал, что мог бы вернуться к ним. Помню, тебе это вроде как понравилось.

— Ты придурок. Теперь я действительно чувствую себя виноватой за то, что забыла об ужине.

— Не чувствуй себя слишком виноватой, — сказал Энцо. — Это не очень хорошее стихотворение. Оно даже не рифмуется.

— Что ж, это облегчение, — признала я. У меня все еще кружилась голова. Приятно получать стихи.

— Я пришлю его тебе, — добавил Энцо. — Можешь прочитать его вместо меня. А потом, может быть, если будешь хорошо ко мне относиться, я прочту его тебе. Драматично.

— Что, если я плохо к тебе отношусь? — спросила я.

— Тогда я прочту его мелодраматично, — сказал он. — Буду размахивать руками и все такое.

— Попытаешься доказать, что я была груба с тобой?

— Эй, ты и так пропускаешь ужин, — напомнил Энцо. — Это стоит того, чтобы помахать рукой.

— Придурок, — сказала я. Я почти слышала, как он улыбается в трубку.

— Мне пора, — предупредил Энцо. — Мама велела мне накрыть на стол.

— Хочешь, я попробую помочь? — спросила я. Внезапно мне действительно захотелось оказаться там. — Я могу попробовать.

— Собираешься пробежать всю колонию за пять минут? — спросил Энцо.

— Я могла бы это сделать, — уперлась я.

— Может, Бабар и смог бы, — сказал Энцо. — Но у него на две ноги больше, чем у тебя.

— Хорошо, — сказала я. — Пришлю Бабара поужинать с тобой.

Энцо рассмеялся. — Сделай это, — сказал он. — Вот что я тебе скажу, Зоя. Иди сюда в приятном темпе, и, возможно, успеешь к десерту. Мама испекла пирог.

— Ура, пирог, — обрадовалась я. — Какого сорта?

— По-моему, он называется "Зоя выбирает тот пирог, который ей нравится", — ответил Энцо.

— Мммм, — сказала я. — Мне всегда нравились такие пироги.

— Ну, да, — сказал Энцо. — Это прямо в названии.

— Это свидание, — сказала я.

— Хорошо, — ответил Энцо. — Не забывай. Я знаю, что для тебя это проблема.

— Придурок, — ласково сказала я.

— Проверь очередь на рассылку, — сказал Энцо. — Там может быть стихотворение.

— Подожду, пока ты помашешь мне рукой, — сказала я.

— Наверное, это к лучшему, — сказал Энцо. — Так будет лучше. И теперь моя мама смотрит на меня своими пристальными глазами. Мне пора идти.

— Иди, — подтолкнула я. — Скоро увидимся.

— Хорошо, — сказал Энцо. — Люблю тебя. — Мы начали говорить это друг другу недавно. Мне показалось, что это подходит.

— Я тоже тебя люблю, — сказала я и отключилась.

— Меня так сильно тошнит от вас двоих, — сказала Гретхен. Она слышала мою часть разговора и все это время закатывала глаза. Мы сидели в ее спальне.

Я отложила компад и ударила ее подушкой. — Ты просто завидуешь, что Магди никогда не говорит тебе этого.

— О, Господи, — сказала Гретхен. — Не говоря уже о том, что я не очень хочу слышать это от него, но если бы он когда-нибудь попытался сказать мне это, его голова взорвалась бы еще до того, как слова слетели бы с его губ. И теперь, когда я задумалась об этом, это может стать отличной причиной, чтобы попытаться заставить его сказать это.

— Вы двое такие милые, — заметила я. — Я так и вижу, как вы стоите у алтаря и занимаетесь этим прямо перед тем, как сказать "да".

— Зоя, если я когда-нибудь подойду к алтарю с Магди, то разрешаю тебе сделать подкат и утащить меня, — предложила Гретхен.

— О, прекрасно, — согласилась я.

— Давай больше никогда не будем об этом говорить, — сказала Гретхен.

— Ты все отрицаешь, — сказала я.

— По крайней мере, я не из тех, кто забыл о своем свидании за ужином, — сказала Гретхен.

— Становится только хуже, — пожаловалась я. — Он написал мне стихи. Собирался прочесть их мне.

— Ты пропустила ужин и шоу, — сказала Гретхен. — Ты худшая девушка на свете.

— Знаю, — подтвердила я и потянулась за своим компадом. — Напишу ему записку с извинениями и сообщу об этом.

— Сделай это совсем раболепно, — сказала Гретхен. — Потому что это сексуально.

— Этот комментарий многое объясняет о тебе, Гретхен, — сказала я, и тут мой компад зажил собственной жизнью, издав звуковой сигнал тревоги из динамика и выведя на экран сообщение о воздушном нападении. На столе Гретхен ее компад издал тот же сигнал тревоги и выдал то же сообщение. Все устройства в колонии сделали то же самое. Вдалеке мы услышали вой сирен, установленных рядом с домами меннонитов, которые предупреждали их о том, что они не пользуются компьютерными технологиями.

Впервые после разгрома флота Конклава Роанок подвергся нападению. Ракеты были уже в пути.

Я бросилась к двери комнаты Гретхен. — Куда ты идешь? — спросила она. Я проигнорировала ее и вышла на улицу, где люди выбегали из своих домов и бежали в поисках укрытия, и посмотрела на небо.

— Что ты делаешь? — спросила Гретхен, догоняя меня. — Нам нужно добраться до убежища.

— Смотри, — сказала я и показала пальцем.

Вдалеке по небу прочертила путь яркая световая игла, нацеленная на что-то, чего мы не могли разглядеть. Затем последовала ослепительно-белая вспышка. Над Роаноком находился спутник обороны; он выстрелил и сбил одну из ракет, летевших на нас. Но другие все еще были в пути.

Резкий хлопок взрыва ракеты донесся до нас с небольшим опозданием.

— Пойдем, Зоя, — сказала Гретхен и потянула меня за собой. — Нам пора идти.

Я перестала смотреть на небо и побежала с Гретхен в одно из общественных убежищ, которое мы недавно откопали и построили; оно быстро заполнялось колонистами. На бегу я увидела Гикори и Дикори, которые заметили меня; они приблизились и встали по обе стороны от меня, когда мы вошли в убежище. Даже в панике люди все равно уступали им место. Гретхен, Гикори, Дикори, около четырех десятков других колонистов и я — все мы забились в убежище, стараясь расслышать, что происходит над нами через почти дюжину футов грязи и бетона.

— Как думаете, что случ...? — спросил кто-то, и затем раздался непередаваемый скрежещущий звук, как будто кто-то взял один из грузовых контейнеров, из которых состояла стена колонии, и разбил его прямо над нашими барабанными перепонками, а затем я рухнула на пол, потому что произошло землетрясение, и я кричала и, готова поспорить, все остальные в убежище тоже кричали, но не могла этого услышать, потому что затем раздался самый громкий звук, который я когда-либо слышала, такой громкий, что мой мозг сдался, и шум превратился в отсутствие шума, и только так я поняла, что, по крайней мере, все еще кричала, чувствуя, как у меня саднит в горле. То ли Гикори, то ли Дикори крепко держал меня; я видела, как другой обинянин точно так же держал Гретхен.

Свет в убежище мигнул, но не погас.

В конце концов я перестала кричать, земля перестала трястись, ко мне вернулось что-то похожее на слух, и я могла слышать, как другие люди в убежище плачут, молятся и пытаются успокоить детей. Я посмотрела на Гретхен, которая выглядела потрясенной. Высвободилась из объятий Дикори (как оказалось) и подошла к ней.

— Ты в порядке? — спросила я. Мой голос прозвучал словно сквозь вату. Гретхен кивнула, но не посмотрела на меня. Мне пришло в голову, что это был первый раз, когда на нее напали.

Я огляделась. Большинство людей в убежище были как Гретхен. Это был первый раз, когда кто-либо из этих людей подвергся нападению. Из всех этих людей я была ветераном вражеских нападений. Думаю, это делало меня лидером.

Я увидела на полу компад; кто-то его уронил. Подняла его, активировала и прочитала, что там было. Затем встала, замахала руками взад-вперед и начала повторять: — Извините! — пока люди не стали оборачиваться на меня. Думаю, что достаточно много людей узнали во мне дочь руководителей колонии и решили, что я все-таки могу что-то знать.

— В экстренной информации на компаде говорится, что атака, похоже, закончилась, — сказала я, когда достаточное количество людей повернулось в мою сторону. — Но пока мы не получим сигнал "все чисто", нам нужно оставаться здесь, в убежище. Нужно оставаться здесь и сохранять спокойствие. Здесь кто-нибудь ранен или болен?

— Я плохо слышу, — сказал кто-то.

— Не думаю, что кто-то из нас сейчас хорошо слышит, — сказала я. — Вот почему я кричу. — Это была попытка пошутить. Не похоже, что люди на это клюнули. — Есть у кого-то какие-нибудь травмы, кроме потери слуха? — Никто ничего не сказал и не поднял руку. — Тогда давайте просто посидим здесь и подождем, пока не объявят, что все чисто. — Я подняла компад, которым пользовалась. — Чей это? — Кто-то поднял руку; я спросила, могу ли я его одолжить.

— Кто-то брал уроки "главного", когда я не видела, — сказала Гретхен, когда я снова села рядом с ней. Слова были классическими для Гретхен, но голос был очень, очень дрожащим.

— На нас только что напали, — ответила я. — Если кто-то не сделает вид, что знает, что делает, люди начнут волноваться. Это было бы плохо.

— Не спорю, — сказала Гретхен. — Просто впечатлило. — Она указала на компад. — Можешь отправить какие-нибудь сообщения? Мы можем узнать, что происходит?

— Я так не думаю, — сказала я. — Наверняка система экстренной связи отключает обычные сообщения. — Я зарегистрировалась как владелец на компаде и вошла в систему под своей учетной записью. — Видишь. Энцо сказал, что отправил мне это стихотворение, но его еще нет. Оно, вероятно, в очереди и будет отправлено, как только все прояснится.

— Так что мы не знаем, все ли в порядке с остальными, — забеспокоилась Гретхен.

— Уверена, что скоро мы получим сигнал "чисто", — сказала я. — Ты беспокоишься о своем отце?

— Да. А ты не беспокоишься о своих родителях? — спросила Гретхен.

— Они были солдатами, — ответила я. — Они уже видели это раньше. Я беспокоюсь за них, но держу пари, что с ними все в порядке. И именно Джейн отправляет экстренные сообщения. Пока они обновляются, с ней все в порядке. — компад переключился с моей почтовой очереди на прокручивающуюся заметку; нам выдали сообщение "Все чисто". — Смотри, — сказала я.

Я попросила Гикори и Дикори проверить вход в убежище на предмет падающих обломков; там было чисто. Сняла свою регистрацию на компаде и вернула его владельцу, а затем люди начали выходить. Мы с Гретхен поднялись последними.

— Смотри под ноги, — предупредила Гретхен, когда мы вышли, и указала на землю. Повсюду было стекло. Я огляделась. Все дома и сооружения стояли, но почти все окна были выбиты. Потом мы целыми днями выковыривали стекло из всего, что попадалось под руку.

— По крайней мере, погода была хорошая, — сказала я. Казалось, меня никто не услышал. Наверное, это и к лучшему.

Я попрощалась с Гретхен и направилась к себе домой с Гикори и Дикори. Обнаружила еще несколько осколков стекла в самых неожиданных местах и Бабара, съежившегося в душевой кабинке. Мне удалось выманить его и крепко обнять. Он лизал меня в лицо со все возрастающим неистовством. После того, как я погладила и успокоила его, потянулась за своим компадом, чтобы позвонить маме или папе, и только потом поняла, что оставила его у Гретхен. Я попросила Гикори и Дикори остаться с Бабаром — в данный момент он нуждался в их обществе больше, чем я, — а сама отправилась к Гретхен. Когда подходила к ее дому, входная дверь распахнулась, и из нее вырвалась Гретхен, увидела меня и побежала ко мне, держа свой компад в одной руке, а мой — в другой.

— Зоя, — сказала она, а затем ее лицо напряглось, и все, что она хотела сказать, на минуту потерялось.

— О, нет, — сказала я. — Гретхен. Гретхен. Что такое? Это твой отец? С твоим отцом все в порядке?

Гретхен покачала головой и посмотрела на меня. — Это не мой папа, — сказала она. — С моим папой все в порядке. Это не папа. Зоя, мне только что звонил Магди. Он говорит, что что-то произошло. Произошло в усадьбе Энцо. Он сказал, что дом все еще стоит, но во дворе есть что-то большое. Он думает, что это часть ракеты. Говорит, что пытался дозвониться до Энцо, но его там нет. Там никого нет. Там никто не отвечает. Он сказал, что они только что построили бомбоубежище, подальше от дома. Во дворе, Зоя. Магди говорит, что он продолжает звонить, но никто не отвечает. Я тоже только что звонила Энцо. Я ничего не понимаю, Зоя. Даже связь не работает. Я продолжаю пытаться. О Боже, Зоя. О Боже, Зоя. О Боже.

* * *

Энцо Пауло Гужино родился в Чжун Го, был первым ребенком Бруно и Натали Гужино. Бруно и Натали знали друг друга с детства, и все, кто их знал, понимали, что с того момента, как они впервые увидели друг друга, они будут вместе до конца своих дней. Бруно и Натали не стали спорить с этой идеей. Бруно и Натали, насколько всем известно, никогда ни из-за чего не ссорились и уж точно не ссорились друг с другом. Они поженились молодыми даже для глубоко религиозной культуры, в которой они жили на Чжун Го, где люди часто вступали в брак рано. Но никто не мог представить, что они не будут вместе; их родители дали свое согласие, и они поженились на одной из самых посещаемых свадеб, которые только можно было припомнить в их родном городе Помона-Фоллс. Девять месяцев спустя, почти день в день, появился Энцо.

Энцо был милым с самого рождения; он всегда был счастлив и лишь иногда капризничал, хотя (как часто объясняли, к его последующему огорчению) у него была заметная склонность снимать собственные подгузники и размазывать их содержимое по ближайшей стене. Однажды это вызвало настоящую проблему в банке. К счастью, его рано приучили к туалету.

Энцо познакомился со своим лучшим другом Магди Метвалли еще в детском саду. В первый день занятий в школе третьеклассник попытался задеть Энцо и с силой толкнул его на пол; Магди, за которым Энцо никогда в жизни не замечал этого, бросился на третьеклассника и начал бить его по лицу. Магди в то время был маленьким для своего возраста и не причинил никакого реального вреда, кроме того, что напугал третьеклассника (в буквальном смысле); именно Энцо в конце концов оттащил Магди от третьеклассника и успокоил его, прежде чем их всех отправили в кабинет директора, а затем домой на целый день.

У Энцо рано проявился талант к словесности, и в семь лет он написал свой первый рассказ под названием "Ужасный носок, который плохо пах и съел весь Помона-Фоллс, кроме моего дома", в котором большой носок, мутировавший от собственного ужасного запаха нестираной одежды, начал поедать содержимое целого города и был остановлен только тогда, когда герои Энцо и Магди сначала заставили его подчиниться, а затем бросили в бассейн, наполненный раствором хозяйственного мыла. Первая часть рассказа (о происхождении носка) занимала три предложения; кульминационная сцена сражения — три страницы. Ходят слухи, что Магди (тот, что читал рассказ, а не тот, что был в нем) все время просил добавить сцену драки.

Когда Энцо было десять лет, его мать забеременела во второй раз, на этот раз двойняшками Марией и Катериной. Беременность протекала тяжело, и осложнялась тем, что организму Натали было трудно выносить двух младенцев одновременно; роды были на грани, и Натали не раз была близка к тому, чтобы истечь кровью. Ей потребовалось больше года, чтобы полностью восстановиться, и в течение этого времени десяти— и одиннадцатилетний Энцо помогал своим отцу и матери ухаживать за сестрами, научившись менять подгузники и кормить девочек, когда его маме нужен был отдых. Это стало поводом для единственной настоящей ссоры между Магди и Энцо: Магди в шутку назвал Энцо неженкой за то, что он помогает своей маме, и Энцо ударил его по губам.

Когда Энцо исполнилось пятнадцать, Гужино, Метвалли и еще две семьи, которых они знали, подали коллективную заявку на то, чтобы стать частью самого первого колониального мира, состоящего из граждан Союза колоний, а не из граждан Земли. В течение следующих нескольких месяцев каждая сторона жизни Энцо и его семьи была открыта для пристального внимания, и он переносил это с таким достоинством, на какое только способен пятнадцатилетний человек, который в основном просто хотел, чтобы его оставили в покое. Каждый член каждой семьи должен был представить заявление, объясняющее, почему он хочет стать частью колонии. Бруно Гужино рассказал, что он был поклонником эпохи американской колонизации и ранней истории Союза колоний; он хотел стать частью этой новой главы истории. Натали Гужино написала о желании растить свою семью в мире, где все работают сообща. Мария и Катерина нарисовали себя парящими в космосе с улыбающимися лунами.

Энцо, который все больше и больше любил слова, написал стихотворение, в котором представил себя стоящим в новом мире, и назвал его "Звезды — моя цель". Позже он признался, что взял название из малоизвестной приключенческой книги в жанре фэнтези, которую никогда не читал, но название которой осталось в его памяти. Стихотворение, предназначенное только для его заявки, просочилось в местные СМИ и стало своего рода сенсацией. В конечном итоге оно стало своего рода неофициальным гимном усилий Чжун Го по колонизации. И после всего этого Энцо, его семья и другие претенденты действительно не могли не полететь.

Когда Энцо только исполнилось шестнадцать, он встретил девушку по имени Зоя и по какой-то непонятной причине влюбился в нее. Зоя была девушкой, которая, казалось, большую часть времени знала, что делает, и была рада сказать вам, что так оно и было на самом деле, но в моменты уединения Энцо узнавал, что Зоя была такой же нервной, неуверенной и боялась сказать или сделать какую-нибудь глупость, чтобы не отпугнуть этого парня, которого, как ей казалось, она могла бы полюбить, потому что он нервничал, был не уверен в себе и боялся, что тоже совершит какую-нибудь глупость. Они разговаривали, прикасались друг к другу, обнимались, целовались и учились не нервничать, не испытывать неуверенности и не бояться друг друга. Они говорили и делали глупости, и в конце концов отпугнули друг друга, потому что не знали, как поступить лучше. Но потом они преодолели это, и когда снова были вместе, во второй раз, то не задавались вопросом, могут ли они любить друг друга. Потому что знали, что любят. И сказали друг другу об этом.

В день смерти Энцо он поговорил с Зоей, пошутил над ней по поводу того, что она пропустила ужин, на котором должна была быть с его семьей, и пообещал прислать ей стихотворение, которое написал для нее. Затем он сказал ей, что любит ее, и услышал, как она сказала, что любит его. Затем он отправил ей стихотворение и сел со своей семьей ужинать. Когда поступил сигнал о чрезвычайной ситуации, семья Гужино — отец Бруно, мать Натали, дочери Мария и Катерина и сын Энцо — вместе отправились в убежище, которое Бруно и Энцо соорудили всего неделю назад, и сидели, тесно прижавшись друг к другу, ожидая, когда "все будет в порядке".

В тот день, когда Энцо умер, он понял, что его любили. Он знал, что его любили его мать и отец, которые, как всем известно, никогда не переставали любить друг друга до самой смерти. Их любовь друг к другу стала их любовью к нему и к их дочерям. Он знал, что его любили его сестры, о которых он заботился, когда они были маленькими, и когда сам был маленьким. Он знал, что его любил его лучший друг, с которым он никогда не переставал попадать в неприятности и с которым он никогда не переставал выпутываться из них. И он знал, что его любит Зоя — я, — которую он называл своей любовью и которая отвечала ему тем же.

Энцо прожил жизнь в любви с момента своего рождения и до самой смерти. Так много людей живут без любви. Желая любви. Надеясь на любовь. Желая большего, чем у них есть. Скучая по любви, когда она ушла. Энцо никогда не приходилось проходить через это. Никогда не пришлось бы.

Всю свою жизнь он знал только любовь.

Думаю, этого было достаточно.

Теперь этого должно быть достаточно.

* * *

Я провела день с Гретхен, Магди и всеми друзьями Энцо, которых было так много, плакала, смеялась и вспоминала его, а потом в какой-то момент больше не могла этого выносить, потому что все начали относиться ко мне как к вдове Энцо, хотя в каком-то смысле мне казалось, что дело в том, что я не хотела ни с кем делиться этим. Это было мое, и я хотела хоть немного одна пережить это. Гретхен увидела, что я дошла до предела, отвела меня обратно в свою комнату и сказала, чтобы я немного отдохнула, и что она заглянет ко мне позже. Потом она крепко обняла меня, поцеловала в висок, сказала, что любит меня, и закрыла за мной дверь. Я лежала в постели Гретхен и старалась ни о чем не думать, и у меня это неплохо получалось, пока не вспомнилось стихотворение Энцо, ожидавшее в очереди в моем почтовом ящике.

Гретхен положила мой компад на свой стол, и я подошла, взяла его, села обратно на кровать, открыла список рассылки и увидела письмо от Энцо. Потянулась, чтобы нажать на экран и просмотреть его, но вместо этого открыла справочник. Я нашла папку под названием "Энцо вышибала", открыла ее и начала просматривать файлы, наблюдая, как Энцо кружится по площадке для игры в вышибалы, принимая удары в лицо и падая на пол с невероятной комичной точностью. Смотрела до тех пор, пока не расхохоталась так сильно, что едва могла видеть, и мне пришлось на минуту опустить компад, чтобы сосредоточиться на простом процессе вдоха и выдоха.

Когда я снова овладела этим навыком, то взяла компад, вызвала очередь рассылки и открыла письмо от Энцо.

* * *

Зоя:

Вот ты где. Пока что тебе придется представлять, как я машу рукой. Но скоро начнется прямой эфир! То есть после того, как мы съедим пирог. Мммм... пирог.

ПРИНАДЛЕЖАТЬ

Ты сказала, что я принадлежу тебе

И я согласен

Но качество этой принадлежности

— вопрос, имеющий определенное значение.

Я не принадлежу тебе

Как покупка

Что-то заказанное и проданное

И доставленное в коробке

Чтобы выставить на всеобщее обозрение

Друзьям и почитателям.

Я бы не принадлежал тебе таким образом

И знаю, что ты бы не приняла меня таким.

Я расскажу тебе, как принадлежу тебе.

Я принадлежу тебе, как кольцо на пальце.

Символ чего-то вечного.

Я принадлежу тебе, как сердце в груди,

Бьющееся в такт с другим сердцем.

Я принадлежу тебе, как слова в эфире,

Посылающие любовь тебе на ухо.

Я принадлежу тебе, как поцелуй на твоих губах,

Оставленный мной, в надежде на большее.

И больше всего я принадлежу тебе

Потому что там, где я храню свои надежды,

Я надеюсь, что ты принадлежишь мне.

Это надежда, которую я преподношу тебе как подарок.

Принадлежи мне, как кольцо

И сердце

И слово

И поцелуй

И как надежда, которую ты крепко держишь.

Я буду принадлежать тебе, как все эти вещи

А также нечто большее

То, что мы откроем между собой.

И будет принадлежать только нам.

Ты сказала, что я принадлежу тебе

И я согласен.

Скажи, что ты тоже принадлежишь мне.

Я жду твоего слова

И надеюсь на твой поцелуй.

Люблю тебя.

Энцо.

Я тоже люблю тебя, Энцо. Я тебя люблю.

Я скучаю по тебе.

ДВАДЦАТЬ ОДИН

На следующее утро я узнала, что папа арестован.

— Это не совсем арест, — сказал папа за нашим кухонным столом, попивая утренний кофе. — Меня отстранили от должности начальника колонии, и я должен вернуться на станцию Феникс для проведения расследования. Так что это больше похоже на судебный процесс. Но если все пойдет плохо, тогда меня арестуют.

— А что, все пойдет плохо? — спросила я.

— Возможно, — сказал папа. — Обычно они не проводят расследование, если не знают, чем все обернется, и если бы все было хорошо, не стали бы утруждать себя этим, — Он отхлебнул кофе.

— Что ты сделал? — спросила я. Я заказала себе кофе со сливками и сахаром, который так и стоял передо мной нетронутым. Я все еще была в шоке от Энцо, и кофе не помогал.

— Я пытался отговорить генерала Гау идти в ловушку, которую мы устроили для него и его флота, — сказал папа. — Когда мы встретились, я попросил его не вызывать свой флот. На самом деле умолял его не делать этого. Вопреки моим приказам. Мне было велено вступить с ним в "несущественный разговор". Как будто можно вести несущественный разговор с кем-то, кто планирует захватить вашу колонию и чей флот вы собираетесь взорвать.

— Зачем ты это сделал? — спросила я. — Почему пытался помешать генералу Гау?

— Не знаю, — ответил папа. — Наверное, потому, что не хотел, чтобы на моих руках была гибель всех этих экипажей.

— Но не ты же взрывал бомбы, — сказала я.

— Не думаю, что это имеет значение, не так ли? — возразил папа. Он отставил свою чашку. — Я все равно был частью плана. Все еще был активным участником. Все еще несу некоторую ответственность. Хотелось бы знать, что, по крайней мере, я пытался каким-то незначительным образом избежать такого большого кровопролития. Думаю, я просто надеялся, что, возможно, есть способ сделать что-то другое, а не то, что заканчивается всеобщей гибелью.

Я встала со стула и крепко обняла отца. Он принял объятие, а затем посмотрел на меня немного удивленно, когда я села обратно. — Спасибо, — поблагодарил он. — Я хотел бы знать, что это было.

— Я была счастлива, что мы думаем одинаково, — объяснила я. — Могу сказать, что мы родственники, даже если не биологические.

— Думаю, никто не усомнится, что мы считаем одинаково, дорогая, — сказал папа. — Хотя, учитывая, что Союз колоний собирается по-королевски надуть меня, я не уверен, что это так уж хорошо для тебя.

— Наверное, да, — согласилась я.

— И биология это или нет, я думаю, мы оба достаточно умны, чтобы понять, что дела ни у кого не идут хорошо, — заметил папа. — Это на самом деле большая неразбериха, и мы из нее не выберемся.

— Аминь, — вымолвила я.

— Как ты, милая? — спросил папа. — С тобой все будет в порядке?

Я открыла рот, чтобы что-то сказать, и снова закрыла его. — Думаю, что прямо сейчас я хочу говорить о чем угодно, кроме того, как у меня идут дела, — выговорила я наконец.

— Хорошо, — сказал папа. Затем он начал рассказывать о себе, но не потому, что был эгоистом, а потому, что знал, что, слушая его, я смогу отвлечься от своих собственных забот. Я слушала его, не слишком задумываясь о том, что он говорит.

* * *

На следующий день папа улетел на корабле снабжения "Сан-Хоакин" с Манфредом Трухильо и парой других колонистов, которые отправлялись в качестве представителей Роанока по политическим и культурным делам. Во всяком случае, это было их прикрытием. На самом деле, по крайней мере, так сказала мне Джейн, они пытались выяснить хоть что-нибудь о том, что происходит во вселенной, связанной с Роаноком, и о том, кто на нас напал. Папе и остальным потребовалась бы неделя, чтобы добраться до станции Феникс; они провели бы там день или около того, а потом им потребовалась бы еще неделя, чтобы вернуться. То есть еще неделя потребовалась бы для возвращения всем, кроме папы; если бы папино расследование закончилось не в его пользу, он бы не вернулся.

Мы старались не думать об этом.

* * *

Три дня спустя большая часть колонии собралась на ферме Гужино, чтобы попрощаться с Бруно и Натали, Марией, Катериной и Энцо. Их похоронили там, где они погибли; Джейн и другие люди убрали упавшие на них обломки ракет, выровняли местность, присыпав ее новой землей, и покрыли свежим дерном. В память о семье был установлен памятный знак. Когда-нибудь в будущем, возможно, появится другой, более крупный памятник, но пока он маленький и простой: фамилия, имена членов семьи и даты их рождения. Это напомнило мне о моем собственном семейном памятнике, где лежала моя биологическая мать. По какой-то причине меня это немного успокоило.

Отец Магди, который был ближайшим другом Бруно Гужино, тепло отозвался о всей семье. Пришла группа певцов и исполнила два любимых гимна Натали из Чжун Го. Магди коротко и с трудом рассказал о своем лучшем друге. Когда он снова сел, Гретхен была рядом, чтобы поддержать его, пока он рыдал. Наконец мы все встали, и одни помолились, а другие стояли молча, склонив головы, думая о пропавших друзьях и любимых. Потом люди разошлись, и остались только я, Гретхен и Магди, молча стоящие у памятного знака.

— Знаешь, он любил тебя, — внезапно сказал мне Магди.

— Знаю, — подтвердила я.

— Нет, — сказал Магди, и я поняла, что он пытается донести до меня, что это не просто утешительные слова. — Я не говорю о том, как мы говорим, что любим что-то или любим людей, которые нам просто нравятся. Он действительно любил тебя, Зоя. Он был готов провести с тобой всю свою жизнь. Хотел бы я, чтобы ты поверила в это.

Я достала свой компад, открыла на стихотворении Энцо и показала его Магди. — Я верю в это.

Магди прочитал стихотворение и кивнул. Затем он вернул мне компад. — Я рад, — сказал он. — Я рад, что он прислал его тебе. Я часто смеялся над ним, потому что он писал тебе эти стихи. Говорил ему, что он просто придурок. Высмеивал. Но теперь я рад, что он меня не послушал. Рад, что он прислал их. Потому что теперь ты знаешь. Ты знаешь, как сильно он тебя любил.

Магди не смог закончить фразу. Я подошла к нему, обняла и дала ему выплакаться.

— Он тоже любил тебя, Магди, — ответила я ему. — Так же сильно, как и меня. Так же, как и все остальные. Ты был его лучшим другом.

— Я тоже любил его, — сказал Магди. — Он был как мой брат. Я имею в виду, не родной брат... — На его лице появилось выражение досады на себя за то, что он не смог выразить свои чувства так, как хотел.

— Нет, Магди, — возразила я. — Ты был его настоящим братом. Во всех отношениях, что имеет значение, ты был его братом. Он знал, что ты так о нем думаешь. И он любил тебя за это.

— Прости, Зоя, — сказал Магди и опустил взгляд на свои ноги. — Прости, что я всегда доставлял тебе и Энцо много хлопот. Мне жаль.

— Эй, — мягко сказала я. — Прекрати. Предполагалось, что ты будешь доставлять нам неприятности, Магди. Ты только и делаешь, что доставляешь людям неприятности. Спроси Гретхен.

— Это правда, — беззлобно подтвердила Гретхен. — Это действительно так.

— Энцо считал тебя своим братом, — заявила я. — Ты и мой брат тоже. Ты был им все это время. Я люблю тебя, Магди.

— Я тоже люблю тебя, Зоя, — тихо сказал Магди и посмотрел прямо на меня. — Спасибо.

— Не за что. — Я еще раз обняла его. — Просто помни, что теперь, как новый член твоей семьи, я имею право доставать тебя всякой ерундой.

— Не могу дождаться, — сказал Магди, а затем повернулся к Гретхен. — Теперь и ты тоже моя сестра?

— Учитывая нашу историю, тебе лучше надеяться, что это не так, — сказала Гретхен. Магди рассмеялся, что было хорошим знаком, затем чмокнул меня в щеку, обнял Гретхен и отошел от могилы своего друга и брата.

— Как думаешь, с ним все будет в порядке? — спросила я Гретхен, когда мы смотрели ему вслед.

— Нет, — ответила Гретхен. — Уже давно нет. Я знаю, что ты любила Энцо, Зоя, правда, любила, и не хочу, чтобы это прозвучало так, будто я пытаюсь это опровергнуть. Но Энцо и Магди были двумя половинками одного целого. — Она кивнула Магди. — Ты потеряла того, кого любила. Он потерял часть себя. Не знаю, переживет ли он это.

— Ты можешь помочь ему, — сказала я.

— Возможно, — сказала Гретхен. — Но подумай о том, о чем ты просишь меня.

Я рассмеялась. Вот почему я любила Гретхен. Она была самой умной девушкой, которую я когда-либо знала, и достаточно умной, чтобы понимать, что у умных людей есть свои последствия. Она могла помочь Магди, да, она стала частью того, чего ему не хватало. Но это означало, что она останется такой, так или иначе, до конца их жизни. Она сделает это, потому что, когда дойдет до дела, она действительно полюбит Магди. Но была права, беспокоясь о том, что это значит для нее.

— В любом случае, — сказала Гретхен, — я еще не закончила помогать кому-то другому.

Услышав это, я отвлеклась от своих мыслей. — О, — заметила я. — Хорошо. Ты знаешь. Я в порядке.

— Знаю, — сказала Гретхен. — Я также знаю, что ты ужасно лжешь.

— Я не могу тебя одурачить, — согласилась я.

— Да, — сказала Гретхен. — Потому что я для тебя — то же, чем Энцо был для Магди.

Я обняла ее. — Знаю, — подтвердила я.

— Ладно, — заявила Гретхен. — Если забудешь, я тебе напомню.

— Хорошо, — сказала я. Мы расстались, и Гретхен оставила меня наедине с Энцо и его семьей, и я еще долго сидела с ними.

* * *

Четыре дня спустя пришло письмо от папы, доставленное беспилотником со станции Феникс.

Это чудо, — говорилось в нем. — Я не направляюсь в тюрьму. Мы возвращаемся на следующем корабле с припасами. Передай Гикори и Дикори, что мне нужно будет поговорить с ними, когда я вернусь. Люблю тебя.

Там была еще одна записка для Джейн, но она не сказала мне, что в ней было.

— Почему папа захотел поговорить с вами? — спросила я Гикори.

— Мы не знаем, — ответил Гикори. — В последний раз, когда мы с ним говорили о чем-то важном, это было в тот день — мне очень жаль, — когда умер твой друг Энцо. Некоторое время назад, перед тем как мы покинули Гекльберри, я упомянул майору Перри, что правительство и народ Обина готовы оказать помощь тебе и твоей семье здесь, на Роаноке, если вам понадобится наша помощь. Майор Перри напомнил мне о том разговоре и спросил, остается ли в силе предложение. Я сказал ему, что в то время я верил в это.

— Как ты думаешь, папа попросит вас о помощи? — спросила я.

— Я не знаю, — ответил Гикори. — И с тех пор, как я в последний раз разговаривал с майором Перри, обстоятельства изменились.

— Что ты имеешь в виду? — удивленно спросила я.

— Мы с Дикори наконец-то получили подробную обновленную информацию от нашего правительства, вплоть до анализа нападения Союза колоний на флот Конклава, — сказал Гикори. — Самая важная новость заключается в том, что нам сообщили, что вскоре после исчезновения "Магеллана" Союз колоний обратился к правительству Обина с просьбой не искать колонию Роанок и не предлагать помощь, если она будет обнаружена Конклавом или какой-либо другой расой.

— Они знали, что обиняне будут искать меня, — предположила я.

— Да, — согласился Гикори.

— Но почему они просили вас не помогать нам? — спросила я.

— Потому что это помешало бы планам Союза колоний заманить флот Конклава в Роанок, — ответил Гикори.

— Это произошло, — сказала я. — Это сделано. Теперь обиняне могут нам помочь.

— Союз колоний попросил нас и впредь не оказывать помощь Роаноку, — сообщил Гикори.

— Это бессмысленно, — сказала я.

— Мы склонны согласиться, — сказал Гикори.

— Но это означает, что вы не можете помочь даже мне, — заявила я.

— Между тобой и колонией Роанок есть разница, — сказал Гикори. — Союз колоний не может просить нас не защищать тебя и не помогать тебе. Это нарушило бы договор между нашими народами, а Союз колоний не хотел бы этого делать, особенно сейчас. Но Союз колоний может трактовать этот договор узко, что он и сделал. Наш договор касается тебя, Зоя. В гораздо меньшей степени он касается твоей семьи, то есть майора Перри и лейтенанта Саган. Он вообще не касается колонии Роанок.

— Касается, раз я живу здесь, — возразила я. — Эта колония вызывает у меня большое беспокойство. Ее жители вызывают у меня большое беспокойство. Все, о ком я забочусь во всей вселенной, находятся здесь. Роанок важен для меня. Для тебя это должно иметь значение.

— Мы не говорили, что это не имеет значения для нас, — сказал Гикори, и я услышала в его голосе нечто, чего никогда раньше не слышала: упрек. — По многим причинам мы также не предполагаем, что это не имеет значения для тебя. Мы рассказываем тебе, как Союз колоний просит правительство Обина рассмотреть его права в соответствии с международным договором. И мы говорим тебе, что наше правительство, по своим собственным причинам, согласилось.

— Итак, если мой отец попросит вас о помощи, вы ответите ему "нет", — заметила я.

— Мы скажем ему, что, пока Роанок является участником Колониального союза, мы не можем предложить помощь.

— Итак, нет, — сказала я.

— Да, — подтвердил Гикори. — Нам жаль, Зоя.

— Я хочу, чтобы вы предоставили мне информацию, полученную от вашего правительства.

— Мы так и сделаем, — сказал Гикори. — Но она на нашем родном языке и в нашем форматировании, и перевод на твоем компаде займет много времени.

— Мне все равно, — сказала я.

— Как пожелаешь, — согласился Гикори.

Вскоре после этого я уставилась на экран своего компада и стиснула зубы, наблюдая, как он медленно выполняет преобразование файлов и перевод. Я поняла, что быстрее было бы просто расспросить обо всем Гикори и Дикори, но хотела увидеть все своими глазами. Сколько бы времени это ни заняло.

Это заняло достаточно много времени, и я едва успела прочитать хоть что-то к тому времени, как папа и остальные вернулись домой.

* * *

— Для меня все это выглядит как тарабарщина, — сказала Гретхен, глядя на документы, которые я показывала ей на своем компаде. — Это как будто перевод с обезьяньего или что-то в этом роде.

— Смотри, — сказала я и открыла другой документ. — Согласно этому, уничтожение флота Конклава привело к обратным результатам. Предполагалось, что Конклав развалится и все расы начнут стрелять друг в друга. Что ж, Конклав начинает разваливаться, но вряд ли кто-то из них на самом деле сражается друг с другом. Вместо этого они нападают на колониальные миры Союза. Союз действительно все испортил.

— Если ты скажешь, что это то, о чем здесь говорится, я тебе поверю, — сказала Гретхен. — На самом деле я не нахожу здесь глаголов.

Я открыла другой документ. — Здесь речь идет о лидере Конклава по имени Нерброс Эсер. Сейчас он главный соперник генерала Гау за лидерство в Конклаве. Гау все еще не хочет нападать на Союз колоний напрямую, хотя мы только что уничтожили его флот. Он все еще думает, что Конклав достаточно силен, чтобы продолжать делать то, что он делал. Но этот парень Эсер считает, что Конклав должен просто стереть с лица земли нас, наш Союз колоний. И особенно здесь, на Роаноке. Просто чтобы показать: не связывайтесь с Конклавом. Эти двое сейчас борются за контроль над Конклавом.

— Хорошо, — сказала Гретхен. — Но я все еще не понимаю, что все это значит, Зоя. Говори со мной спокойно. Я не догоняю тебя.

Я остановилась и перевела дыхание. Гретхен была права. Большую часть прошедшего дня я провела за чтением этих документов, пила кофе и не спала; мои коммуникативные навыки были не на высоте. Поэтому я попробовала еще раз.

— Весь смысл основания колонии Роанок заключался в том, чтобы развязать войну, — подытожила я.

— Похоже, это сработало, — предположила Гретхен.

— Нет, — возразила я. — Предполагалось, что это приведет к войне внутри Конклава. Предполагалось, что взрыв их флота разорвет Конклав на части изнутри. Это положило бы конец угрозе со стороны этой огромной коалиции инопланетных рас и вернуло бы все к тому, что было раньше, когда каждая раса сражалась с другой. Мы спровоцируем гражданскую войну, а затем, пока они все воюют, захватим миры, которые хотим, и выйдем из всего этого сильнее, чем раньше — возможно, слишком сильными, чтобы с нами могла справиться какая-то одна раса или даже небольшая группа рас. Таков был план.

— Но ты же говоришь, что все было не так, — удивилась Гретхен.

— Верно, — сказала я. — Мы уничтожили флот и заставили членов Конклава сражаться, но они сражаются с нами. Причина, по которой нам не понравился Конклав, заключается в том, что в нем четыреста рас против одной, и эта одна — мы. Что ж, сейчас все еще четыреста против одной, только теперь никто не слушает того парня, который удерживал их от развязывания тотальной войны против нас.

— Против нас здесь, на Роаноке, — сказала Гретхен.

— Повсюду, — ответила я. — Против Союза колоний. Людей. Нас. Это происходит сейчас. Колониальные миры Союза подвергаются нападениям. Не только новые колониальные миры, на которые обычно нападают. Даже устоявшиеся колонии — те, на которые не нападали десятилетиями, — подвергаются атакам. И если генерал Гау не приведет их к порядку, эти нападения будут продолжаться. Они будут становиться все хуже.

— Думаю, тебе нужно новое хобби, — заявила Гретхен, возвращая мне мой компад. — Это твое хобби действительно наводит тоску.

— Я не пытаюсь тебя напугать, — заметила я. — Я подумала, что ты захочешь узнать обо всем этом.

— Ты не обязана рассказывать мне, — сказала Гретхен. — Ты должна рассказать своим родителям. Или моему отцу. Кому-то, кто действительно знает, что со всем этим делать.

— Они уже знают, — ответила я. — Я слышала, как Джон и Джейн говорили об этом прошлой ночью, после того как он вернулся со станции Феникс. Все там знают, что колонии подвергаются нападению. Никто не сообщает об этом — Союз колоний запретил сообщать новости, — но все об этом говорят.

— Что это значит для Роанока? — спросила Гретхен.

— Не знаю, — ответила я. — Но знаю, что сейчас у нас не так много возможностей.

— Значит, мы все умрем, — сказала Гретхен. — Ну и ну. Спасибо, Зоя. Я действительно рада это слышать.

— Пока все не так плохо, — подбодрила ее я. — Наши родители работают над этим. Они разберутся. Мы не все умрем.

— Ну, по крайней мере, ты не умрешь, — сказала Гретхен.

— Что это значит? — спросила я.

— Если все на самом деле пойдет наперекосяк, обиняне нападут и заберут тебя отсюда, — сказала Гретхен. — Хотя, если весь Союз колоний действительно подвергается нападениям, я не уверена, куда ты в конечном итоге направишься. Но суть в том, что у тебя есть путь к отступлению. У остальных его нет.

Я уставилась на Гретхен. — Это невероятно несправедливо, — возмутилась я. — Я никуда не уйду, Гретхен.

— Почему? — спросила Гретхен. — Я не сержусь на тебя за то, что у тебя есть выход, Зоя. Я тебе завидую. Я пережила одно нападение. Только одна ракета пролетела мимо и даже не взорвалась должным образом, но все равно нанесла невероятный ущерб и убила человека, который мне дорог, и всех членов его семьи. Когда они придут за нами по-настоящему, у нас не будет ни единого шанса.

— Ты все еще тренируешься, — сказала я.

— Я не собираюсь вступать в единоборство с ракетой, Зоя, — раздраженно сказала Гретхен. — Да, если кто-то решит высадить здесь десант, я, возможно, смогу отбиваться от них какое-то время. Но после того, что мы сделали с флотом Конклава, ты думаешь, кто-то действительно будет возиться с десантом? Они просто уничтожат нас с неба. Ты сама это сказала. Они хотят от нас избавиться. И ты единственная, у кого есть шанс выбраться отсюда.

— Я уже сказала, что никуда не уйду, — повторила я.

— Господи, Зоя, — сказала Гретхен. — Я люблю тебя, правда, люблю, но не могу поверить, что ты такая тупая. Если у тебя есть шанс уйти, уходи. Я не хочу, чтобы ты умирала. Твои мама и папа этого не хотят. Обиняне пробьются сквозь всех нас, чтобы уберечь тебя от смерти. Я думаю, тебе следует понять намек.

— Намек поняла, — ответила я. — Но ты не понимаешь. Я уже была единственной выжившей, Гретхен. Такое случалось со мной и раньше. Одного раза достаточно на всю жизнь. Я никуда не денусь.

* * *

— Гикори и Дикори хотят, чтобы ты уехала из Роанока, — сказал мне папа, после того как вызвал меня через мой компад. Гикори и Дикори стояли с ним в гостиной. Я явно собиралась вступить с ними в какие-то переговоры. И это явно касалось меня. Тон папиного голоса был достаточно спокойным, чтобы я поняла, что он надеется как-то донести суть до обинян, и была уверена, что понимаю, в чем дело.

— Вы с мамой поедете? — спросила я.

— Нет, — сказал папа.

Этого я и ожидала. Что бы ни случилось с колонией, и Джон, и Джейн доведут дело до конца, даже если это будет означать, что они умрут вместе с ней. Именно так они собирались поступить как руководители колонии, как бывшие солдаты и как люди.

— Тогда к черту все это, — заявила я. Выговорив это, я посмотрела на Гикори и Дикори.

— Я же вам говорил, — напомнил папа Гикори.

— Вы не говорили ей, чтобы она улетела, — сказал Гикори.

— Уходи, Зоя, — предложил папа. Это было сказано с таким сарказмом, что даже Гикори и Дикори не могли его не заметить.

На это я дала не совсем вежливый ответ ему, а затем Гикори и Дикори, а затем, для пущей убедительности, на всю идею о том, что была чем-то особенным для обинян. Потому что чувствовала себя дерзкой, а также потому, что устала от всего этого. — Если вы хотите защитить меня, — сказала я Гикори, — тогда защитите эту колонию. Защитите людей, которые мне небезразличны.

— Мы не можем, — ответил Гикори. — Нам запрещено это делать.

— Тогда у вас проблема, — сказала я, — потому что я никуда не собираюсь улетать. И ни ты, ни кто-либо другой ничего не может с этим поделать. — А потом я драматично ушла, отчасти потому, что, как мне кажется, именно этого и ожидал папа, а отчасти потому, что закончила говорить то, что хотела сказать по этому поводу.

Потом я пошла в свою комнату и стала ждать, когда папа позвонит мне снова. Потому что, что бы ни происходило между ним и Гикори, это еще не закончилось, когда я выбежала из комнаты. И, как я уже сказала, что бы это ни было, это явно касалось меня.

Минут через десять папа позвал меня снова. Я вернулась в гостиную. Гикори и Дикори уже ушли.

— Зоя, сядь, пожалуйста, — сказал папа. — Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала.

— Это связано с отъездом из Роанока? — спросила я.

— Это так, — ответил папа.

— Нет.

— Зоя, — сказал папа.

— Нет, — повторила я. — И я тебя не понимаю. Десять минут назад ты был рад, что я стою здесь перед Гикори и Дикори и говорю им, что никуда не уйду, а теперь хочешь, чтобы я уехала? Что они тебе сказали, чтобы ты передумал?

— Это то, что я им сказал, — сказал папа. — И я не передумал. Мне нужно, чтобы ты поехала, Зоя.

— Для чего? — спросила я. — Значит, я могу остаться в живых, пока все, кто мне дорог, умирают? Ты, мама, Гретхен и Магди? Чтобы я могла спастись, когда Роанок будет разрушен?

— Мне нужен твой отъезд, чтобы я мог спасти Роанок, — сказал папа.

— Не понимаю, — призналась я.

— Это, наверное, потому, что ты на самом деле не дала мне закончить, прежде чем полезла на свою мельницу как Дон Кихот, — сказал папа.

— Не издевайся надо мной, — вспыхнула я.

Папа вздохнул. — Я не пытаюсь смеяться над тобой, Зоя. Но что мне действительно нужно от тебя сейчас, так это помолчать, чтобы я мог рассказать тебе об этом. Ты можешь это сделать, пожалуйста? Так все пойдет намного быстрее. Тогда, если ты скажешь "нет", по крайней мере, у тебя будут на то веские причины. Хорошо?

— Хорошо, — согласилась я.

— Спасибо, — сказал папа. — Послушай. Прямо сейчас весь Союз колоний находится под угрозой, потому что мы уничтожили флот Конклава. Пострадали все планеты Союза. Силы обороны колоний и так напряжены, и дальше будет только хуже. Намного хуже. Союз колоний уже принимает решения о том, какие колонии он может позволить себе потерять, когда дело дойдет до драки.

— И Роанок — одна из таких колоний, — сказала я.

— Да, — сказал папа. — Совершенно определенно. Но дело не только в этом, Зоя. Была возможность, что я мог бы попросить обинян помочь нам здесь, на Роаноке. Потому что ты была здесь. Но Союз колоний приказал обинянам вообще не помогать нам. Они могут забрать тебя отсюда, но не могут помочь тебе или нам защитить Роанок. Союз колоний не хочет, чтобы они помогали нам.

— Почему не хочет? — спросила я. — В этом нет никакого смысла.

— Это не имеет смысла, если предположить, что Союз колоний хочет, чтобы Роанок выжил, — сказал папа. — Но взгляни на это с другой стороны, Зоя. Это первая колония, в которой поселились колонисты из Союза, а не с Земли. Здешние поселенцы — выходцы из десяти самых могущественных и густонаселенных миров Союза колоний. Если Роанок будет уничтожен, все десять этих миров сильно пострадают от этой потери. Роанок станет символом сплочения для этих миров. И для всего Союза колоний.

— Ты хочешь сказать, что мертвые мы значим для Союза колоний больше, чем живые, — предположила я.

— Мы значим больше как символ, чем как колония, — согласился папа. — Что неудобно для тех, кто живет здесь и хочет остаться в живых. Но, да. Вот почему они не позволяют обинянам помогать нам. Вот почему мы не тратим ресурсы.

— Ты уверен в этом? — спросила я. — Кто-то сказал тебе это, когда ты вернулся на станцию Феникс?

— Кое-кто сказал, — сказал папа. — Человек по фамилии генерал Сциллард. Он был бывшим командиром Джейн. Он говорил неофициально, но все соответствовало моим внутренним расчетам.

— И ты доверяешь ему? — спросила я. — Без обид, но в последнее время Союз колоний не очень-то ладит с нами.

— У меня свои проблемы со Сциллардом, — сказал папа. — И у твоей мамы тоже. Но да. Я доверяю ему в этом вопросе. На данный момент он единственный во всем Колониальном союзе, кому я действительно доверяю.

— Какое это имеет отношение к моему отъезду из Роанока? — спросила я.

— Генерал Сциллард рассказал мне кое-что еще, когда я его увидел, — сказал папа. — Тоже неофициально, но из надежных источников. Он сказал мне, что генерал Гау, лидер Конклава...

— Я знаю, кто он, папа, — перебила я. — Я в курсе текущих событий.

— Извини, — сказал папа. — Он сказал, что кто-то из его ближайшего окружения готовил покушение на генерала Гау, и что это покушение произойдет скоро, вероятно, в ближайшие несколько недель.

— Зачем он тебе это сказал? — спросила я.

— Чтобы я мог бы воспользоваться этим, — сказал папа. — Даже если бы Союз колоний захотел рассказать генералу Гау о попытке — чего он не делает, поскольку, вероятно, хотел бы, чтобы она увенчалась успехом — нет никаких оснований полагать, что Гау сочтет это заслуживающим доверия. Союз только что уничтожил его флот. Но Гау мог бы прислушаться к информации, если бы она исходила от меня, потому что он уже имел со мной дело.

— И ты был тем, кто умолял его не приводить свой флот в Роанок, — напомнила я.

— Верно, — согласился папа. — Именно из-за этого на нас так редко нападали. Генерал Гау сказал мне, что ни он, ни Конклав не будут мстить самому Роаноку за то, что случилось с флотом.

— На нас все равно напали, — сказала я.

— Но не сам Конклав, — сказал папа. — Кто-то другой, проверяющий нашу защиту. Но если Гау убьют, эта гарантия умрет вместе с ним. А потом откроется охота на Роанок, и нас быстро прибьют, потому что именно здесь Конклав потерпел самое крупное поражение. Мы тоже являемся символом Конклава. Поэтому мы должны сообщить генералу Гау, что он в опасности. Ради нашего же блага.

— Если ты расскажешь ему это, то передашь информацию врагу Союза колоний, — предупредила я. — Станешь предателем.

Папа криво усмехнулся. — Поверь мне, Зоя. Я и так по уши в неприятностях. — Его улыбка исчезла. — И да, генерал Гау — враг Союза колоний. Но я думаю, что он мог бы стать другом Роанока. Прямо сейчас Роанок нуждается во всех друзьях, которых он может найти, где бы они ни были. Те, кто у нас был, отворачиваются от нас. Мы идем на этот новый концерт со шляпой для подаяния в руке.

— И под "мы" ты подразумеваешь меня, — сказала я.

— Да, — сказал папа. — Мне нужно, чтобы ты передала это сообщение от меня.

— Не обязательно, чтобы это делала я, — сказала я. — Ты сам мог бы это сделать. Мама могла бы это сделать. Это было бы лучше для вас обоих.

Папа покачал головой. — Ни Джейн, ни я не можем уехать из Роанока, Зоя. Союз колоний наблюдает за нами. Они нам не доверяют. И даже если бы у нас была возможность, мы не можем уйти, потому что наше место здесь, среди колонистов. Мы их лидеры и не можем их бросить. Что бы ни случилось с ними, это случится и с нами. Мы дали им обещание и собираемся остаться и защищать эту колонию, что бы ни случилось. Ты это понимаешь. — Я кивнула. — Поэтому мы не можем уехать.

— Но ты можешь, и тайно, — продолжил папа. — Обиняне уже хотят забрать тебя с Роанока. Союз колоний закроет глаза на это, потому что это часть их договора с обинянами, и пока мы с Джейн остаемся здесь, никто и бровью не поведет. Обиняне формально нейтральны в борьбе между Конклавом и Союзом колоний; корабль обинян сможет добраться до штаб-квартиры генерала Гау там, где не смог бы корабль Союза колоний.

— Тогда пошли Гикори и Дикори, — сказала я. — Или просто попроси обинян отправить беспилотный летательный аппарат генералу Гау.

— Это не сработает, — не согласился папа. — Обиняне не собираются рисковать своими отношениями с Союзом колоний, чтобы передавать сообщения от меня. Единственная причина, по которой они вообще это делают, заключается в том, что я соглашаюсь позволить им забрать тебя с Роанока. Я использую единственный рычаг воздействия на обинян, который у меня есть, Зоя. Это ты.

— И есть кое-что еще. Генерал Гау должен знать, что я верю в достоверность информации, которую отправляю ему. Что я не просто снова пешка в большой игре Союза колоний. Мне нужно дать ему знак моей искренности, Зоя. Что-то, что доказывает, что я рискую не меньше, отправляя ему эту информацию, чем он, получая ее. Даже если бы я или Джейн могли отправиться туда сами, у генерала Гау не было бы причин доверять тому, что мы ему скажем, потому что он знает, что и Джейн, и я были солдатами и являемся руководителями. Он знает, что мы были бы готовы пожертвовать собой ради нашей колонии. Но он также знает, что я не хочу жертвовать своей единственной дочерью. Как и Джейн.

— Вот видишь, Зоя. Это должна быть ты. Никто другой не сможет этого сделать. Ты единственная, кто может добраться до генерала Гау, передать сообщение, и тебе поверят. Не я, не Джейн, не Гикори и не Дикори. Никто другой. Только ты. Передай сообщение, и мы, возможно, еще найдем способ спасти Роанок. Это небольшой шанс. Но сейчас это единственное, что у нас есть.

Я посидела там несколько минут, переваривая то, о чем просил меня папа. — Знаешь, если Гикори и Дикори заберут меня с Роанока, они вряд ли захотят вернуть меня обратно, — сказала я, наконец. — Ты же знаешь это.

— Я почти уверен в этом, — заметил папа.

— Ты просишь меня улететь, — заявила я. — Просишь меня смириться с тем, что я, возможно, больше никогда никого из вас не увижу. Потому что, если генерал Гау мне не поверит, или если его убьют до того, как я успею с ним поговорить, или даже если он мне поверит, но ничем не сможет нам помочь, эта поездка ничего не будет значить. Все, что я смогу сделать, — это покинуть Роанок.

— Если бы дело было только в этом, Зоя, я бы все равно не стал жаловаться, — сказал папа, а затем быстро поднял руку, не давая мне прокомментировать это. — Но если бы это было все, на что я рассчитывал, я бы не стал просить тебя об этом. Знаю, ты не хочешь уезжать из Роанока, Зоя. Я знаю, ты не захочешь покидать нас или своих друзей. Я не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое, Зоя. Но ты уже достаточно взрослая, чтобы принимать собственные решения. Если после всего этого обсуждения захочешь остаться на Роаноке и встретить лицом к лицу все, что бы ни случилось, я не стал бы тебя останавливать. Как и Джейн. Мы были бы с тобой до конца. Ты это знаешь.

— Да, — согласилась я.

— Риск есть у каждого, — предупредил папа. — Когда мы с Джейн расскажем об этом совету колонии Роанок — а мы это сделаем, как только ты улетишь, — я почти уверен, что они выгонят нас с постов руководителей колонии. Когда новости дойдут до Колониального союза, нас с Джейн почти наверняка арестуют по обвинению в государственной измене. Даже если все пройдет идеально, Зоя, и генерал Гау примет твое сообщение и будет действовать в соответствии с ним и, возможно, даже позаботится о том, чтобы в Роаноке никто не пострадал, нам все равно придется заплатить за наши действия. Джейн и я принимаем это. Мы считаем, что это стоит того, чтобы получить шанс обезопасить Роанок. Риск для тебя, Зоя, заключается в том, что если ты это сделаешь, то можешь не увидеть нас или своих друзей очень долго, а то и вовсе не увидеть. Это большой риск. Это реальный риск. Ты должна решить, стоит ли на это идти.

Я еще немного подумала об этом и спросила: — Сколько времени у меня есть, чтобы подумать об этом?

— Времени сколько угодно, — ответил папа. — Но эти убийцы не сидят сложа руки.

Я взглянула туда, где только что были Гикори и Дикори. — Как думаешь, сколько времени им потребуется, чтобы доставить сюда транспорт?

— Ты что, шутишь? — удивился папа. — Если они не пошлют за ним сразу, как только закончу с ними разговаривать, то я съем свою шляпу.

— Ты же не носишь шляпу, — возразила я.

— Тогда сначала куплю, а потом съем ее, — пояснил папа.

— Я собираюсь вернуться, — сказала я. — Собираюсь передать это сообщение генералу Гау, а затем вернусь сюда. Не уверена, как мне удастся убедить в этом обинян, но собираюсь это сделать. Обещаю тебе, папа.

— Хорошо, — одобрил папа. — Приведи с собой армию. И оружие. И боевые крейсера.

— Оружие, крейсера, армия, — сказала я, пробегая по списку. — Что-нибудь еще? Я имею в виду, пока собираюсь за покупками.

— Ходят слухи, что я, возможно, буду покупать шляпу на рынке, — заметил папа.

— Шляпу, конечно, — подтвердила я.

— Пусть это будет стильная шляпа, — потребовал он.

— Ничего не обещаю, — выкрутилась я.

— Хорошо, — сказал папа. — Но если тебе придется выбирать между шляпой и армией, выбери армию. И сделай это как следует. Нам она понадобится.

* * *

— Где Гретхен? — спросила меня Джейн. Мы стояли возле небольшого транспорта обинян. Я уже попрощалась с папой. Гикори и Дикори ждали меня внутри транспорта.

— Я не говорила ей, что уезжаю, — сказала я.

— Она будет очень расстроена из-за этого, — заметила мама.

— Я не собираюсь отсутствовать достаточно долго, чтобы она успела по мне соскучиться, — сказала я. Мама ничего на это не ответила.

— Я написала ей записку, — сказала я, наконец. — Доставка запланирована на завтрашнее утро. Я рассказала ей все, что, по моему мнению, могла бы сказать о том, почему я улетела. Попросила ее поговорить с тобой обо всем остальном. Так что, возможно, она заглянет к тебе.

— Я поговорю с ней об этом, — пообещала Джейн. — Постараюсь, чтобы она поняла.

— Спасибо, — поблагодарила я.

— Как ты? — спросила мама.

— Я в ужасе, — ответила я. — Боюсь, что никогда больше не увижу ни тебя, ни папу, ни Гретхен. Боюсь, что все испорчу. Что даже если ничего не испорчу, это не будет иметь значения. Чувствую, что сейчас упаду в обморок, и чувствую это с тех пор, как эта штука приземлилась.

Джейн обняла меня, а затем озадаченно посмотрела на мою шею. — Ты не берешь свой кулон с нефритовым слоником? — спросила она.

— О, — сказала я. — Это долгая история. Передай Гретхен, что я просила ее рассказать об этом тебе. Тебе все равно нужно об этом знать.

— Ты его потеряла? — спросила Джейн.

— Ничего не потеряла, — ответила я. — Просто он теперь не со мной.

— О, — только и сказала Джейн.

— Мне он больше не нужен, — объяснила я. — Я знаю, кто в этом мире любит меня и любил до сих пор.

— Хорошо, — согласилась Джейн. — Что я хотела тебе сказать, так это то, что ты должна помнить не только о том, кто тебя любит, но и о том, кто ты есть. И обо всем, что касается того, кто ты есть. И все о том, чем ты являешься.

— Чем я являюсь, — повторила я и ухмыльнулась. — Именно из-за того, чем я являюсь, я улетаю. То, чем я являюсь, доставляет больше хлопот, чем оно стоит, если хочешь знать мое мнение.

— Меня это не удивляет, — сказала Джейн. — Должна сказать тебе, Зоя, что были моменты, когда мне было жаль тебя. Большая часть твоей жизни была полностью вне твоего контроля. Ты прожила свою жизнь под пристальным взглядом целой расы обинян, и они с самого начала предъявляли к тебе свои требования. Я всегда поражалась, что ты оставалась в здравом уме, несмотря ни на что.

— Ну, ты знаешь причину, — заметила я. — Хорошие родители помогают.

— Спасибо, — поблагодарила Джейн. — Мы старались сделать твою жизнь настолько нормальной, насколько это было возможно. И думаю, воспитывали тебя достаточно хорошо, чтобы я могла сказать тебе это и дать тебе понять: то, чем ты являешься, предъявляло к тебе требования всю твою жизнь. Теперь пришло время потребовать что-то взамен. Понимаешь?

— Не совсем, — сказала я.

— Тебе всегда приходилось уступать место тому, чем ты являешься, — отметила Джейн. — Ты это знаешь.

Я кивнула. Так и было.

— Отчасти это было потому, что ты была молода, и то, чем ты являешься, намного больше того, кто ты есть, — продолжила Джейн. — Нельзя ожидать, что обычный восьмилетний или даже четырнадцатилетний ребенок поймет, что значит быть такой, какая ты есть. Но ты уже достаточно взрослая, чтобы понять это. Чтобы научиться ценить это. Чтобы знать, как ты можешь использовать это для чего-то, кроме попыток не ложиться спать допоздна.

Я улыбнулась, удивленная тем, что Джейн вспомнила, как я пыталась использовать договор, чтобы не ложиться спать допоздна.

— Я наблюдала за тобой в течение последнего года, — сказала Джейн. — Видела, как ты общаешься с Гикори и Дикори. Они многое тебе навязывают из-за того, что ты есть. Все эти тренировки и практика. Но ты также начала больше спрашивать их. Все эти документы, которые они тебе выдали.

— Не думала, что ты знаешь об этом, — удивилась я.

— Я была сотрудником отдела информации, — пояснила Джейн. — Подобные вещи — моя работа. Я хочу сказать, что ты стала более охотно использовать эту силу. Ты, наконец, берешь свою жизнь под контроль. То, что ты есть, начинает уступать место тому, кто ты есть.

— Это только начало, — обнадежила я.

— Продолжай, — сказала Джейн. — Ты нужна нам такой, какая ты есть, Зоя. Нам нужно, чтобы ты приняла себя такой, какая ты есть, — каждой своей частичкой — и использовала это, чтобы спасти нас. Спасти Роанок. И вернуться к нам.

— Как мне это сделать? — спросила я.

Джейн улыбнулась. — Как я и сказала, потребуй что-нибудь взамен, — ответила она.

— Это бесполезно расплывчато, — посетовала я.

— Возможно, — сказала Джейн и поцеловала меня в щеку. — Или, может быть, я просто верю, что ты достаточно умна, чтобы разобраться в этом самостоятельно.

Мама обняла меня.

Десять минут спустя я была в транспорте обинян в пятнадцати километрах над Роаноком и продолжала набирать высоту, размышляя о том, что сказала Джейн.

— Ты увидишь, что наши корабли с Обина летают гораздо быстрее, чем корабли вашего Колониального союза, — сказал Гикори.

— Это правда? — спросила я. Я подошла к тому месту, где Гикори и Дикори оставили мой багаж, и взяла один из чемоданов.

— Да, — ответил Гикори. — Намного более эффективные двигатели и лучшее управление искусственной гравитацией. От Роанока мы достигнем расстояния для прыжка чуть меньше чем за два дня. Одному из ваших кораблей потребовалось бы пять или шесть дней, чтобы преодолеть такое же расстояние.

— Хорошо, — сказала я. — Чем скорее мы доберемся до генерала Гау, тем лучше. — Я расстегнула молнию на чемодане.

— Для нас это очень волнующий момент, — пояснил Гикори. — С тех пор, как ты живешь с майором Перри и лейтенантом Саган, ты впервые лично встретишься с другими обинянами.

— Но они знают обо мне все, — заметила я.

— Да, — сказал Гикори. — Записи за последний год были разосланы по всем мирам Обина как в неотредактированном виде, так и в виде сборника. Обработка неотредактированных версий займет некоторое время.

— Конечно, — согласилась я. — Вот и он. — Я нашла то, что искала: каменный нож, который подарил мне мой оборотень. Я упаковала его в спешке, пока никто не видел. Сейчас просто проверила, не показалось ли мне, что я его упаковала.

— Ты взяла свой каменный нож, — отметил Гикори.

— Взяла, — сказала я. — У меня есть планы на этот счет.

— Какие планы? — спросил Гикори.

— Расскажу тебе позже, — пообещала я. — Но скажи мне, Гикори, — попросила я. — Этот корабль, на который мы направляемся. На нем есть кто-нибудь важный?

— Да, — сказал Гикори. — Поскольку ты впервые с детства находишься в присутствии других обинян, один из членов руководящего совета Обина будет там, чтобы поприветствовать тебя. Он очень хочет встретиться с тобой.

— Хорошо, — обрадовалась я и взглянула на нож. — Я тоже очень хочу с ним познакомиться.

Думаю, в тот момент я заставила Гикори понервничать.

ДВАДЦАТЬ ДВА

Потребуй что-нибудь взамен, — сказала я себе, ожидая, пока член совета Обина поприветствует меня в моей каюте. — Потребуй что-нибудь взамен. Потребуй что-нибудь взамен.

Я подумала, что меня определенно стошнит.

Ты не можешь блевать, — ответила я себе. — Ты еще не разобралась с водопроводом. Ты не знаешь, куда блевать.

По крайней мере, это было правдой. Обиняне не испражняются и не следят за своей личной гигиеной так, как это делают люди, и у них нет таких проблем со скромностью, как у нас, когда они находятся среди представителей своей расы. В углу моей каюты был интересный набор отверстий и патрубков, которые выглядели так, как будто их, вероятно, использовали для ванной комнаты. Но я понятия не имела, что к чему. Я не хотела пользоваться тем, что, как считала, было раковиной, но позже узнала, что это должен был быть унитаз. Для Бабара пить из унитаза было нормально, но мне нравится думать, что у меня более высокие стандарты.

Через час или два это определенно должно было стать проблемой. Мне нужно было спросить об этом Гикори или Дикори.

Их не было со мной, потому что я попросила, чтобы меня отвели прямо в мою каюту, когда мы прилетели, а затем попросила оставить одну в течение часа, после чего захотела встретиться с членом совета. Думаю, что, сделав это, испортила что-то вроде торжественного приветствия со стороны экипажа корабля Обина (он назывался Транспорт Обина 8532, в типичной и скучной обинской манере), но я не позволила этому меня расстроить. Это действительно дало тот эффект, к которому я стремилась в тот момент: решила, что со мной будет немного сложно. Я надеялась, что, если буду немного сложной, мне будет легче поступать так, как мне нужно было дальше. Что сводилось к попытке спасти Роанок.

У моего отца был свой план на этот счет, и я собиралась помочь ему в этом. Но я придумала свой собственный план. Все, что мне нужно было сделать, это потребовать что-то взамен.

Что-то очень, очень, очень важное.

Ну что ж, сказал мой мозг. Если это не сработает, по крайней мере, ты можешь спросить этого парня из совета, где тебе можно пописать. Да, это было бы что-то.

В дверь моей каюты постучали, и дверь скользнула в сторону. Замка на двери не было, потому что у обинян нет особого представления о неприкосновенности частной жизни (по той же причине не было и сигнала на двери). В комнату вошли три обинянина: Гикори с Дикори и третий обинянин, который был мне незнаком.

— Добро пожаловать, Зоя, — заявил он мне. — Мы приветствуем тебя в начале твоего пребывания в Обине.

— Спасибо, — сказала я. — Вы член совета?

— Да, — ответил он. — Меня зовут Док.

Я очень старалась сдержать улыбку на лице, но потерпела сокрушительную неудачу. — Так, говорите, вас зовут Док, — сказала я.

— Да, — подтвердил он.

— Как в "Гикори, Дикори, Док", — уточнила я.

— Это верно, — вновь подтвердил он.

— Вот это совпадение, — сказала я, как только взяла себя в руки.

— Это не совпадение, — возразил Док. — Когда вы назвали Гикори и Дикори, мы узнали о детском стишке, из которого взяты эти имена. Когда я и многие другие обиняне выбирали себе имена, мы выбирали слова из стишка.

— Я знала, что есть и другие Гикори и Дикори, — сказала я. — Но вы говорите, что есть и другие обиняне по имени Док.

— Да, — подтвердил Док.

— И "Мышь", и "Часы", — добавила я.

— Да, — повторил Док.

— А как насчет "Побежала", "Поднялась" и "Тот"? — спросила я.

— Каждое слово в стишке популярно как имя, — ответил Док.

— Надеюсь, что некоторые обиняне знают, что они назвали себя в честь определенного артикля, — заметила я.

— Мы все знаем значение этих слов, — сказал Док. — Что для вас было важно, так это ассоциация. Вы назвали эти два имени "Гикори" и "Дикори". Отсюда все и пошло.

Меня отвлекла мысль о том, что целая раса страшных инопланетян взяла себе дурацкие имена из-за имен, которые я бездумно дала двум из них более десяти лет назад; этот комментарий Дока вернул меня к действительности. Это было напоминанием о том, что обиняне с их новым сознанием настолько отождествили себя со мной, настолько запечатлелись во мне еще в детстве, что даже детский стишок, который мне нравился, имел значение.

Потребуй что-нибудь взамен.

У меня свело живот. Я проигнорировала это.

— Гикори, — сказала я. — Вы с Дикори сейчас записываете?

— Да, — признал Гикори.

— Прекратите, пожалуйста, — попросила я. — Советник Док, вы записываете это прямо сейчас?

— Записываю, — ответил он. — Но только для моей личной памяти.

— Пожалуйста, прекратите, — сказала я. Они все прекратили запись.

— Мы вас обидели? — спросил Док.

— Нет, — заверила я. — Но я не думаю, что вы захотите, чтобы это стало частью постоянного протокола. — Я глубоко вздохнула. — Мне кое-что нужно от обинян, советник.

— Скажите мне, что это такое, — попросил Док. — Я постараюсь найти это для вас.

— Я требую, чтобы обиняне помогли мне защитить Роанок, — заявила я.

— Боюсь, мы не в состоянии помочь вам с этой просьбой, — ответил Док.

— Это не просьба, — пояснила я.

— Не понимаю, — сказал Док.

— Я сказала, что это не просьба. Я не просила помощи у обинян, советник. Я сказала, что требую ее. Есть разница.

— Мы не можем подчиниться, — сказал Док. — Союз колоний потребовал, чтобы мы не оказывали никакой помощи Роаноку.

— Мне все равно, — ответила я. — Чего хочет Союз колоний на данный момент, для меня абсолютно ничего не значит. Союз колоний планирует позволить умереть всем, кто мне дорог, потому что они решили, что Роанок более полезен как символ, чем как колония. Мне плевать на символику. Я забочусь о людях. О моих друзьях и семье. Им нужна помощь. И я требую ее от вас.

— Помогать вам — значит нарушать наш договор с Союзом колоний, — возразил Док.

— Ваш договор, — сказала я. — Это тот самый договор, который дает вам доступ ко мне.

— Да, — согласился Дикори.

— Вы понимаете, что у вас есть я, — сказала я. — На этом корабле. Технически, на территории Обина. Вам больше не нужно разрешение Союза колоний, чтобы встретиться со мной.

— Наш договор с Союзом колоний касается не только доступа к вам, — разъяснил Док. — Он касается многих вопросов, включая наш доступ к аппаратам управления сознанием, которые мы носим. Мы не можем пойти против этого договора, даже ради вас.

— Тогда не нарушайте его, — посоветовала я и мысленно скрестила пальцы. Я знала, что обиняне скажут, что они не могут нарушить свой договор с Союзом колоний; Гикори уже говорил об этом раньше. Вот тут-то все и начинало становиться по-настоящему сложным. — Я требую, чтобы обиняне помогли мне защитить Роанок, советник. Я не говорила, что обиняне должны сделать это сами.

— Боюсь, я вас не понимаю, — с недоумением сказал Док.

— Попросите кого-нибудь еще помочь мне, — пояснила я. — Намекните им, что вы были бы признательны за помощь. Делайте все, что в ваших силах.

— Мы не смогли бы скрыть наше влияние, — ответил Док. — Союз колоний не купится на довод, что то, что мы заставляем другую расу действовать от вашего имени, не является вмешательством.

— Тогда спросите кого-нибудь, кого, как знает Союз колоний, вы не можете заставить, — посоветовала я.

— Кого бы вы предложили? — спросил Док.

Есть старое выражение, обозначающее, когда ты совершаешь что-то совершенно безумное. Оно называется "стреляешь в луну".

Это я подняла винтовку.

— Консу, — ответила я.

Бах. Вот и закончился мой полет на очень далекую Луну.

Но это был шанс, который я должна была использовать. Обиняне были одержимы консу по совершенно веским причинам: как вы могли не быть одержимы существами, которые наделили вас разумом, а затем игнорировали вас всю оставшуюся вечность? Консу разговаривали с обинянами только один раз с тех пор, как наделили их разумом, и этот разговор стоил половины всех обинян, где бы они ни находились. Я помнила эту цену. Теперь я планировала использовать это в своих интересах.

— Консу с нами не разговаривают, — возразил Док.

— Заставьте их, — сказала я.

— Мы не знаем как, — сказал Док.

— Найдите способ, — настаивала я. — Я знаю, как обиняне относятся к консу, советник. Я изучала их. Я изучала вас. Гикори и Дикори написали о них сказку. Миф о первом сотворении мира Обина, за исключением того, что это правда. Я знаю, как вы заставили их заговорить с вами. И знаю, что с тех пор вы пытались заставить их заговорить с вами снова. Скажите мне, что это неправда.

— Это правда, — признал Док.

— Готова предположить, что вы все еще работаете над этим даже сейчас, — сказала я.

— Мы работаем, — сказал Док. — И раньше работали.

— Сейчас самое время это сделать.

— Нет никакой гарантии, что консу помогут вам, даже если мы убедим их поговорить с нами и выслушать нашу просьбу от вашего имени, — отметил Док. — Консу непостижимы.

— Я понимаю это, — сказала я. — Попробовать все равно стоит.

— Даже если бы то, о чем вы просите, было возможно, это обошлось бы дорого, — сказал Док. — Если бы вы знали, чего нам это стоило, когда мы в последний раз разговаривали с консу...

— Я точно знаю, сколько это стоило, — перебила я. — Гикори рассказал мне. И я знаю, что обиняне привыкли платить за то, что получают. Позвольте спросить вас, советник. Что вы получили от моего биологического отца? Что вы узнали от Чарльза Бутена?

— Он дал нам сознание, — ответил Док, — как вы хорошо знаете. Но за это пришлось заплатить. Ваш отец сам напросился на войну.

— Которую вы ему так и не дали, — сказал я. — Мой отец умер до того, как вы смогли расплатиться. Вы получили его подарок бесплатно.

— Союз колоний запросил плату за завершение его работы, — сказал Док.

— Это касается только вас и Союза колоний, — сказала я. — Это ничего не меняет в том, что сделал мой отец, или в том факте, что вы никогда за это не платили. Я его дочь. Его наследница. Тот факт, что вы здесь, говорит о том, что обиняне оказывают мне честь, которую оказали бы ему. Я могла бы сказать вам, что вы обязаны мне тем же, чем и ему: по крайней мере, войной.

— Не могу сказать, что мы обязаны вам тем же, чем были обязаны вашему отцу, — возразил Док.

— Тогда сколько вы мне должны? Сколько вы мне должны за то, что я для вас сделала? Как вас зовут?

— Меня зовут Док, — ответил он.

— У вас такое имя, потому что однажды я назвала этих двоих Гикори и Дикори, — сказала я, указывая на двух своих друзей. — Это всего лишь самый очевидный пример того, что вы имеете благодаря мне. Мой отец дал вам сознание, но вы не знали, что с ним делать, не так ли? Никто из вас не знал. Все вы узнали, что делать со своим сознанием, наблюдая, как я становлюсь ребенком, а теперь становлюсь тем, кем являюсь сегодня. Советник, сколько обинян наблюдали за моей жизнью? Видели, как я поступаю? Учились у меня?

— Все мы, — ответил Док. — Мы все учились у вас, Зоя.

— Во что это обошлось обинянам? Чего вам это стоило с тех пор, как Гикори и Дикори стали жить со мной, и до того момента, как я ступила на этот корабль? О чем я когда-либо просила обинян?

— Вы ни о чем не просили, — признал Док.

Я кивнула. — Итак, давайте подведем итоги. Консу предоставили вам интеллект, и это стоило вам половины всех обинян, когда вы пришли спросить их, зачем они это сделали. Мой отец дал вам сознание, и ценой за это была война, цена, которую вы охотно заплатили бы, если бы он был жив. Я дала вам десять лет уроков о том, как быть сознательной — о том, как жить. Пришло время заплатить по счету, советник. Какую цену я требую? Нужны ли мне жизни половины обинян во Вселенной? Нет. Должна ли я требовать, чтобы обиняне вступили в войну против целой другой расы? Нет. Мне нужна только ваша помощь, чтобы спасти мою семью и друзей. Я даже не требую, чтобы обиняне делали это сами, только чтобы они нашли способ попросить кого-нибудь другого сделать это за них. Советник, учитывая историю создания Обина и его стоимость, то, что я требую от Обина, теперь на самом деле обходится очень дешево.

Док молча уставился на меня. Я уставилась на него в ответ, в основном потому, что за всем этим забыла моргнуть, и боялась, что если попытаюсь моргнуть сейчас, то могу закричать. Думаю, из-за этого я выглядела пугающе спокойной. С этим можно было смириться.

— Мы должны были выслать беспилотный летательный аппарат, когда вы прибудете, — сказал Док. — Он еще не отправлен. Я сообщу остальным членам совета Обина о вашем требовании. Скажу им, что поддерживаю вас.

— Спасибо, советник, — поблагодарила я.

— Может потребоваться некоторое время, чтобы принять решение о дальнейших действиях, — предупредил Док.

— У вас нет времени, — сказала я. — Я собираюсь встретиться с генералом Гау и передать ему послание моего отца. Совет Обина должен действовать, пока не закончится мой разговор с генералом Гау. Если совет этого не сделал или не сделает, тогда вы покинете генерала Гау без меня.

— Вы не будете в безопасности в Конклаве, — сказал Док.

— Неужели у вас сложилось впечатление, что я потерплю пребывание среди обинян, если вы мне откажете? Продолжаю повторять вам это: я не прошу об этом. Я требую этого. Если обиняне этого не сделают, они потеряют меня.

— Некоторым из нас было бы очень трудно с этим смириться, — посетовал Док. — Мы уже потеряли вас на целый год, Зоя, когда Союз колоний скрыл вашу колонию.

— Тогда что вы собираетесь делать? Затащить меня обратно на корабль? Держать в плену? Записывать меня против моей воли? Не думаю, что это будет очень интересно. Я знаю, что я для обинян, советник. Знаю, как вы все меня использовали. Не думаю, что буду вам полезна после того, как вы мне откажете.

— Понимаю вас, — сказал Док. — А теперь я должен отправить это сообщение. Зоя, для меня большая честь познакомиться с вами. Пожалуйста, извините меня. — Я кивнула. Док ушел.

— Пожалуйста, закрой дверь, — попросила я Гикори, который был ближе всех к двери. Гикори закрыл ее.

— Спасибо, — успела сказать я, и меня вырвало прямо на мои ботинки. Дикори тут же подбежал ко мне и подхватил меня, пока я не упала совсем.

— Ты больна, — сказал Гикори.

— Я в порядке, — ответила я, и тут меня вырвало прямо на Дикори. — О боже, Дикори, Мне так жаль.

Гикори подошел, забрал меня у Дикори и повел к странной сантехнике. Он открыл кран, и из него с бульканьем потекла вода.

— Что это? — спросила я.

— Это раковина, — пояснил Гикори.

— Ты уверен? — спросила я. Гикори кивнул. Я наклонилась, умыла лицо и прополоскала рот.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Гикори, после того как я, насколько могла, привела себя в порядок.

— Не думаю, что меня будет тошнить еще, если вы это имеете в виду, — сказала я. — Даже если бы я захотела, у меня ничего не осталось.

— Тебя вырвало, потому что ты больна, — предположил Гикори.

— Меня вырвало, потому что я только что обошлась с одним из ваших лидеров так, словно это был мой юнга, — сказала я. — Это что-то новенькое для меня, Гикори. Так оно и есть. — Я посмотрела на Дикори, который был весь в моей рвоте. — И я надеюсь, что это сработает. Потому что, думаю, если мне придется сделать это еще раз, мой желудок может просто вывалиться прямо на стол. — После этих слов у меня внутри все перевернулось. Заметка для себя: после того, как вас вырвет, следите за чрезмерно красочными комментариями.

— Ты это серьезно? — спросил Гикори. — То, что ты сказала Доку?

— Каждое слово, — подтвердила я, а затем указала на себя. — Давай, Гикори. Посмотри на меня. Ты думаешь, я бы стала проходить через все это, если бы не была настроена серьезно?

— Я хотел убедиться, — сказал Гикори.

— Можешь быть уверен, — заверила я.

— Зоя, мы будем с тобой, — сказал Гикори. — Я и Дикори. Что бы ни решил совет. Если ты решишь остаться после разговора с генералом Гау, мы останемся с тобой.

— Спасибо, Гикори, — поблагодарила я. — Но вы не обязаны это делать.

— Мы верим, — сказал Гикори. — Мы бы не бросили тебя, Зоя. Мы были с тобой большую часть твоей жизни. И всю жизнь, которую мы провели в сознании. С тобой и с твоей семьей. Ты назвала нас членами своей семьи. Сейчас ты далеко от этой семьи. Возможно, ты больше их не увидишь. Мы не хотели бы, чтобы ты была одна. Мы принадлежим тебе.

— Не знаю, что и сказать, — ответила я.

— Скажи, что позволишь нам остаться с тобой, — сказал Гикори.

— Да, — согласилась я. — Оставайтесь. И спасибо вам. Спасибо вам обоим.

— Пожалуйста, — ответил Гикори.

— А теперь, в качестве своей первой официальной обязанности, найди мне что-нибудь новое из одежды, — сказала я. — Я начинаю по-настоящему взрослеть. А потом скажи мне, какая из этих штуковин служит туалетом. Потому что теперь мне на самом деле нужно знать это.

ДВАДЦАТЬ ТРИ

Что-то заставило меня проснуться. Я отмахнулась от этого. — Умри, — пожелала я.

— Зоя, — сказал Гикори. — К тебе посетитель.

Я моргнула, глядя на Гикори, чей силуэт был виден в свете, падающем из коридора. — О чем ты говоришь?

— Генерал Гау, — сказал Гикори. — Он здесь. Сейчас. И желает поговорить с тобой.

Я села. — Ты, должно быть, шутишь, — недоумевала я, взяла свой компад и посмотрела на время.

Мы прибыли в пространство Конклава четырнадцатью часами ранее, возникнув в тысяче километров от космической станции, которую генерал Гау превратил в административный центр Конклава, сказав, что не хочет отдавать предпочтение одной планете перед другой. Космическая станция была окружена сотнями кораблей со всего пространства Конклава, и еще большим количеством шаттлов и грузовых транспортов, курсировавших между кораблями и станцией. Станция Феникс, крупнейшая из наших обитаемых космических станций, настолько большая, что, как я слышала, она действительно влияла на приливы на планете Феникс (в количествах, измеримых только чувствительными приборами, но тем не менее), уместилась бы в углу штаб-квартиры Конклава.

Мы прибыли, представились и отправили зашифрованное сообщение генералу Гау с просьбой об аудиенции. Нам дали координаты парковки, но затем намеренно проигнорировали. После десяти часов, проведенных в таком состоянии, я, наконец, заснула.

— Ты же знаешь, я не шучу, — сказал Гикори. Он вернулся к двери и включил свет в моей каюте. Я вздрогнула. — А теперь, пожалуйста, — попросил Гикори. — Иди познакомься с ним.

Через пять минут я была одета во что-то, что, по моим надеждам, должно было выглядеть презентабельно, и несколько неуверенно шла по коридору. Через несколько шагов я сказала: — Вот дерьмо, — и побежала обратно в свою каюту, оставив Гикори стоять в коридоре. Минуту спустя я вернулась, неся рубашку, в которую что-то было завернуто.

— Что это? — спросил Гикори.

— Подарок, — ответила я. Мы продолжили наше путешествие по коридору.

Еще минуту спустя я уже была в наспех обставленном конференц-зале с генералом Гау. Он стоял по одну сторону стола, окруженного креслами в стиле Обина, которые на самом деле не соответствовали ни его физиологии, ни моей. Я стояла по другую сторону, держа рубашку в руке.

— Я подожду снаружи, — пообещал Гикори, после того как довел меня.

— Спасибо, Гикори, — поблагодарила я. Он ушел. Я повернулась лицом к генералу. — Привет, — поздоровалась я, несколько запинаясь.

— Вы — Зоя, — сказал генерал Гау. — Человек, у которого есть обиняне, чтобы выполнять ваши приказы. — Его слова были на языке, которого я не понимала; они были переведены с помощью коммуникатора, который висел у него на шее.

— Это я, — выговорила я и услышала, как мои слова перевели на его язык.

— Меня интересует, как человеческая девушка смогла захватить транспортный корабль Обина, чтобы добраться до меня, — сказал генерал Гау.

— Это долгая история, — ответила я.

— Расскажите мне вкратце, — попросил Гау.

— Мой отец создал специальные машины, которые наделили обинян сознанием. Обиняне почитают меня как единственную сохранившуюся связь с моим отцом. Они делают то, о чем я их прошу, — сказала я.

— Должно быть, приятно, когда в вашем распоряжении целая раса, — предположил Гау.

— Вы должны знать, — ответила я. — В вашем распоряжении четыреста рас, сэр.

Генерал Гау сделал движение головой, которое, как я надеялась, должно было означать улыбку. — Боюсь, на данный момент это вопрос для обсуждения, — сказал он. — Но я в замешательстве. У меня сложилось впечатление, что вы дочь Джона Перри, администратора колонии Роанок.

— Да, — ответила я. — Он и его жена Джейн Саган удочерили меня после смерти моего отца. Моя биологическая мать умерла незадолго до этого. Именно благодаря моим приемным родителям я сейчас нахожусь здесь. Хотя прошу прощения, — я жестом указала на себя и на свое состояние неготовности, — я не ожидала встретить вас здесь и сейчас. Я думала, мы придем к вам, и у меня будет время подготовиться.

— Когда я услышал, что обиняне везут ко мне человека, и к тому же из Роанока, мне стало достаточно любопытно, чтобы не ждать, — сказал Гау. — Я также считаю полезным заставить своих оппонентов задуматься о моих планах. То, что я приеду навестить корабль обинян, а не дожидаться их посольства, заставит некоторых задуматься, кто вы такая и что я знаю такого, чего не знают они.

— Надеюсь, я стою того, чтобы отправиться в путешествие, — предположила я.

— Даже если и нет, я все равно заставлю их понервничать, — заметил Гау. — Но, учитывая, как далеко вы зашли, я надеюсь, что ради нас обоих поездка стоила того. Вы полностью одеты?

— Что? — удивилась я. Из множества вопросов, которые я могла ожидать, этот был в новинку.

Генерал указал на мою руку. — У вас в руках рубашка, — сказал он.

— О, — я положила рубашку на стол между нами. — Это подарок. Не рубашка. В рубашку кое-что завернуто. Подарок. Я надеялась найти что-нибудь другое, во что можно было бы его положить, прежде чем отдать вам, но вы меня немного опередили. Я собираюсь заткнуться и оставить это вам.

Генерал бросил на меня, как мне показалось, странный взгляд, а затем протянул руку и развернул то, что было завернуто в рубашку. Это был каменный нож, который дал мне оборотень. Он поднял его и рассмотрел на свету. — Это очень интересный подарок, — оценил он и начал вертеть его в руках, проверяя, как я предположил, на вес и сбалансированность. — И довольно красиво оформленный нож.

— Спасибо, — поблагодарила я.

— Не совсем современное оружие, — заметил он.

— Да, — подтвердила я.

— Выясняете, интересуется ли генерал древним оружием? — cпросил Гау.

— На самом деле, за ним стоит глубокая история, — ответила я. — На Роаноке есть местная раса разумных существ. Мы не знали о них до того, как приземлились. Не так давно встретились с ними в первый раз, и все пошло наперекосяк. Некоторые из них погибли, как и некоторые из нас. Но потом один из них и одна из нас встретились и решили не пытаться убивать друг друга, а вместо этого обменялись подарками. Этот нож был одним из этих подарков. Теперь он ваш.

— Это интересная история, — сказал Гау. — И думаю, что я прав, предполагая, что эта история имеет какое-то отношение к тому, почему вы здесь.

— Вам решать, сэр, — заметила я. — Возможно, вы просто решите, что это красивый каменный нож.

— Я так не думаю, — возразил Гау. — Администратор Перри — человек, который играет с подтекстом. От меня не ускользнуло, что значит послать свою дочь передать сообщение. А затем преподнести этот особый подарок, с его особой историей. Он человек неординарный.

— Я тоже так думаю, — согласилась я. — Но этот нож не от моего отца. Он от меня.

— В самом деле? — удивился Гау. — Это еще интереснее. Администратор Перри не предлагал его?

— Он не знает, что у меня был нож, — призналась я. — И не знает, откуда он у меня.

— Но вы намеревались отправить мне сообщение с ним, — сказал Гау. — В дополнение к сообщению вашего приемного отца.

— Я надеялась, что вы так это воспримете, — заметила я.

Гау отложил нож. — Скажите мне, что хочет передать мне администратор Перри, — попросил он.

— На вас собираются совершить покушение, — объявила я. — Кто-то наверняка попытается. Это кто-то из ваших близких. Кто-то из вашего круга доверенных советников. Папа не знает, когда и как, но он знает, что это должно произойти в ближайшее время. Он хотел, чтобы вы знали, чтобы могли защитить себя.

— Почему? — спросил генерал Гау. — Ваш приемный отец — чиновник Союза колоний. Он был частью плана, который уничтожил флот Конклава и поставил под угрозу все, над чем я работал дольше, чем вы живете на свете, молодая леди. Почему я должен верить слову моего врага?

— Ваш враг — Союз колоний, а не мой отец, — уточнила я.

— Ваш отец помог убить десятки тысяч людей, — сказал Гау. — Все корабли моего флота были уничтожены, кроме моего собственного.

— Он умолял вас не вызывать свои корабли в Роанок, — напомнила я.

— В этом пункте он был слишком хитер, — напомнил Гау. — Он так и не объяснил, как была расставлена ловушка. Он просто попросил меня не вызывать свой флот. Чуть больше информации сохранило бы жизнь тысячам людей.

— Он сделал все, что мог, — возразила я. — Вы появились там, чтобы уничтожить нашу колонию. Ему не разрешили сдать ее вам. Вы знаете, у него было не так много вариантов. И как бы то ни было, Союз колоний отозвал его и отдал под суд за то, что он только намекнул вам, что что-то может случиться. Его могли отправить в тюрьму за простой разговор с вами, генерал. Он сделал все, что мог.

— Откуда мне знать, что его снова не используют? — спросил Гау.

— Вы поняли, что значит послать меня для передачи вам сообщения, — ответила я. — Я — доказательство того, что он говорит вам правду.

— Вы — доказательство того, что он верит в то, что говорит мне правду, — заметил Гау. — Это не значит, что это правда. Вашего приемного отца однажды использовали. Почему его нельзя использовать снова?

Я вспыхнула: — Прошу прощения, генерал. Но вы должны знать, что, отправляя меня с этим предупреждением, мои папа и мама абсолютно уверены, что Союз колоний объявит их предателями. Они оба отправятся в тюрьму. Вы должны знать, что по условиям сделки, согласно которой обиняне доставили меня к вам, я не могу вернуться в Роанок. Я должна остаться с ними. Потому что они верят, что уничтожение Роанока — это только вопрос времени, если не вами, то какой-то частью Конклава, над которой вы больше не имеете никакого контроля. Мы с родителями рисковали всем, чтобы предупредить вас об этом. Возможно, я никогда больше не увижу их или кого-либо еще на Роаноке, потому что предупреждаю вас об этом. Итак, генерал, как вы думаете, стал бы кто-нибудь из нас делать что-либо подобное, если бы не был абсолютно уверен в том, что мы вам говорим? Как считаете?

Генерал Гау некоторое время молчал. Затем ответил: — Мне жаль, что вам всем пришлось так сильно рисковать.

— Тогда окажите честь моему отцу, поверив ему, — настаивала я. — Вы в опасности, генерал. И эта опасность ближе, чем вы думаете.

— Скажите мне, Зоя, — спросил Гау, — что администратор Перри надеется получить, рассказав мне об этом? Чего он хочет от меня?

— Он хочет, чтобы вы остались живы, — ответила я. — Вы пообещали ему, что, пока возглавляете Конклав, не будете снова нападать на Роанок. Чем дольше вы останетесь в живых, тем дольше останемся живы мы.

— Но в этом и есть ирония, — сказал Гау. — Из-за того, что произошло в Роаноке, я уже не так хорошо контролирую ситуацию, как раньше. Теперь мое время уходит на то, чтобы держать других в узде. И есть те, кто смотрит на Роанок как на способ отобрать у меня контроль. Уверен, что вы не знаете о Нербросе Эсере...

— Напротив, знаю, — заверила я. — На данный момент он ваш главный противник. Пытается убедить Конклав следовать за ним. Хочет разрушить Союз колоний.

— Прошу прощения, — сказал Гау. — Я забыл, что вы не просто девушка-посыльная.

— Все в порядке.

— Нерброс Эсер планирует напасть на Роанок, — продолжил Гау. — Я возвращаю Конклав под свой контроль — но слишком медленно, и достаточное количество рас поддерживают Эсера, чтобы он смог профинансировать экспедицию по захвату Роанока. Он знает, что Союз колоний слишком слаб, чтобы защитить колонию, и что в данный момент я не в состоянии остановить его. Если он сможет взять Роанок там, где не смог я, больше рас Конклава смогут встать на его сторону. Достаточно, чтобы они напали на Союз колоний напрямую.

— Тогда вы не сможете нам помочь, — с сожалением сказала я.

— Ничего, кроме того, что я только что сообщил, я вам не скажу, — сказал Гау. — Эсер собирается атаковать Роанок. Но отчасти из-за того, что администратор Перри помог уничтожить мой флот, я ничего не могу сделать, чтобы остановить его сейчас. И очень сомневаюсь, что ваш Союз колоний что-то предпримет, чтобы остановить его.

— Почему вы так говорите? — спросила я.

— Потому что вы здесь, — сказал генерал Гау. — Не сомневайтесь, Зоя, я действительно ценю предупреждение вашей семьи. Но администратор Перри не настолько добр, чтобы предупредить меня только из-за своей доброты. Как вы заметили, цена за это слишком высока. Вы здесь, потому что вам больше некуда обратиться.

— Но вы верите папе, — предположила я.

— Да, — сказал Гау. — К сожалению. Человек в моем положении всегда становится мишенью. Но именно сейчас я понимаю, что даже некоторые из тех, кому я доверил свою жизнь и дружбу, подсчитывают цену и решают, что мертвый я для них ценнее, чем живой. И было бы разумно, если бы кто-то попытался заменить меня до того, как Эсер нападет на Роанок. Если я умру и Эсер отомстит вашей колонии, никто другой даже не попытается оспорить у него контроль над Конклавом. Администратор Перри не говорит мне ничего, чего бы я не знал. Он только подтверждает то, что я и так знаю.

— Тогда я бесполезна для вас, — уныло сказала я. И вы бесполезны для меня, подумала я, но не сказала.

— Я бы так не думал, — возразил Гау. — Одна из причин, по которой я сейчас здесь, заключается в том, что я могу услышать то, что вы хотели мне сказать, без чьего-либо участия. Чтобы выяснить, что можно сделать с информацией, которой вы, возможно, располагаете. Чтобы понять, может ли она быть полезной для меня. Чтобы узнать, можете ли вы быть мне полезны.

— Вы уже знали то, что я вам передала, — сказала я.

— Это правда, — сказал Гау. — Однако никто другой не знает, как много известно вам. Во всяком случае, не здесь. — Он протянул руку, взял каменный нож и снова посмотрел на него. — И правда в том, что я начинаю уставать от неизвестности тех, кому я доверяю, которые планируют нанести мне удар в сердце. Кто бы ни планировал мое убийство, он будет в сговоре с Нербросом Эсером. Они, вероятно, знают, когда он планирует напасть на Роанок и насколько большими силами. И, возможно, работая сообща, мы сможем выяснить и то, и другое.

— Как? — спросила я.

Генерал Гау снова посмотрел на меня и изобразил "Надеюсь, что это улыбка". — Разыгрывая политический спектакль. Заставляя их думать, что мы знаем, что они делают. Заставляя их действовать исходя из этого.

Я улыбнулась Гау в ответ: — Эта пьеса — та, где я собираюсь пробудить совесть короля.

— Именно так, — подтвердил Гау. — Хотя мы поймаем предателя, а не короля.

— В моей цитате он был и тем, и другим, — заметила я.

— Интересно, — сказал Гау. — Боюсь, я не понял, о чем речь.

— Это из пьесы под названием "Гамлет", — пояснила я. — У меня был друг, которому нравился этот драматург.

— Мне нравится цитата, — сказал Гау. — И вкус вашего друга.

— Спасибо, — поблагодарила я. — Мне тоже.

— Один из присутствующих в этом зале — предатель, — сказал генерал Гау. — И я знаю, кто это среди вас.

Ух ты, подумала я. Генерал точно знает, как начать совещание.

Мы находились в кабинете официального совета генерала, богато украшенном помещении, которое, как генерал сказал мне заранее, он использовал только для того, чтобы с некоторой помпой принимать иностранных высокопоставленных лиц. Поскольку формально он принимал на этой конкретной встрече меня, я чувствовала себя особенной. Но что более важно, в помещении была небольшая платформа со ступеньками, на которой стояло большое кресло. Высокопоставленные лица, советники и их сотрудники подходили к ней, как к трону. Это должно было пригодиться для того, что генерал Гау задумал на сегодня.

Перед платформой помещение образовывало полукруг. По периметру располагалась изогнутая стойка с высотой, удобной для большинства разумных существ в Конклаве. Именно здесь находились помощники и доверенные сотрудники, которые при необходимости просматривали документы и данные и шептали (или что-то еще) в маленькие микрофоны, подключенные к наушникам (или чему-то еще) их начальников.

Эти начальники — советники и высокопоставленные лица — выстроились в ряд между стойкой и платформой. Обычно, как мне сказали, им предлагали скамейки или стулья (или то, что больше всего соответствовало их фигуре), чтобы они могли отдохнуть, занимаясь своими делами. Сегодня они все стояли.

Что касается меня, то я стояла слева и прямо перед генералом, который сидел в своем большом кресле. Напротив кресла находился маленький столик, на котором лежал каменный нож, который я только что (и уже во второй раз) подарила генералу. На этот раз он был доставлен в более официальной упаковке, а не в рубашке. Генерал вынул его из коробки, которую я подыскала, полюбовался им и положил на столик.

За мной вместе со штабом стояли Гикори и Дикори, которые были недовольны планом, предложенным генералом. С ними были трое из службы безопасности генерала, которые тоже были не в восторге.

Ну, теперь, когда мы этим занялись, я тоже не была в полном восторге.

— Я думала, мы собрались здесь, чтобы выслушать просьбу этой молодой человеческой самки, — сказала одна из советников, высокая лаланка (то есть, высокая даже для лаланки) по имени Хафте Сорвал. Ее голос переводился через наушник, который мне дал обинянин.

— Это было притворно, — сказал Гау. — У этой молодой человеческой самки нет прошения, но есть информация, касающаяся того, кто из вас намеревается убить меня.

Это, естественно, вызвало переполох в зале. — Это же человек! — сказал Верт Нинунг, дваер. — Не сочтите за неуважение, генерал, но люди недавно уничтожили весь флот Конклава. Любая информация, которой они поделятся с вами, должна рассматриваться, по меньшей мере, как крайне подозрительная.

— Полностью согласен с этим, Нинунг, — сказал Гау. — Именно поэтому, когда мне ее предоставили, я поступил так, как поступил бы любое здравомыслящее существо, и поручил своим сотрудникам службы безопасности тщательно проверить информацию. С сожалением должен сказать, что информация была достоверной. И теперь я должен смириться с тем фактом, что один из моих советников — тот, кто был посвящен во все мои планы относительно Конклава — вступил в заговор против меня.

— Я не понимаю, — сказал глаг, чье имя, если я правильно запомнила, было Лернин Ил. Однако я не была полностью уверена: сотрудники службы безопасности Гау предоставили мне досье на его советников всего за несколько часов до встречи, и, учитывая все остальное, что мне нужно было сделать для подготовки, у меня едва хватило времени, чтобы просмотреть их.

— Чего вы не понимаете, Лернин? — спросил генерал Гау.

— Если вы знаете, кто из нас предатель, почему ваша служба безопасности до сих пор не разобралась с ним? — спросил Ил. — Это можно было бы сделать, не подвергая вас ненужному риску. Учитывая ваше положение, вам не нужно рисковать больше, чем это абсолютно необходимо.

— Мы говорим не о каком-то случайном убийце, Ил, — сказал генерал. — Оглянитесь вокруг. Как давно мы знаем друг друга? Насколько усердно каждый из нас работал, чтобы создать этот великий Конклав рас? Со временем мы стали чаще видеться друг с другом, чем с нашими супругами и детьми. Согласился бы кто-нибудь из вас, если бы я заставил одного из вас исчезнуть из-за туманного обвинения в государственной измене? Не покажется ли это каждому из вас, что я теряю самообладание и ищу козлов отпущения? Нет, Ил. Мы зашли слишком далеко и слишком многое сделали для этого. Даже такой потенциальный убийца заслуживает большего уважения, чем эта мера.

— Что же вы тогда намерены делать? — спросил Ил.

— Я попрошу предателя в этом зале выйти вперед, — сказал Гау. — Еще не поздно исправить эту ошибку.

— Вы предлагаете амнистию этому убийце? — спросило какое-то существо, имени которого я просто не запомнила (или, учитывая, как оно говорило, подозреваю, что не смогла бы произнести, даже если бы вспомнила).

— Нет, — ответил Гау. — Этот предатель действует не в одиночку. Он является частью заговора, который угрожает тому, ради чего все мы трудились. — Гау указал на меня. — Моя подруга из людей назвала мне несколько имен, но этого недостаточно. Для безопасности Конклава нам нужно знать больше. И чтобы показать всем членам Конклава, что предательство недопустимо, мой убийца должен ответить за все, что он сделал до этого момента. Я предлагаю следующее: с заговорщиками будут обращаться справедливо и достойно. Что они будут отбывать свой срок наказания с некоторым комфортом. Что их семьи и близкие не будут наказаны или привлечены к ответственности, если только они сами не являются заговорщиками. И что их преступление не станет достоянием общественности. Все, кто находится за пределами этого помещения, будут знать только, что этот заговорщик уволился со службы. Наказание будет. Наказание должно быть. Но история нас не накажет.

— Я хочу знать, откуда у этой человеческой самки такая информация, — сказал Верт Нинунг.

Гау кивнул мне. — В конечном счете, эта информация исходит от подразделения специального назначения Колониального союза, — ответила я.

— Та самая группа, которая возглавила уничтожение флота Конклава, — сказал Верт. — Не вызывает особого доверия.

— Советник Верт, — сказала я, — как, по-вашему, спецназовцы смогли обнаружить все корабли вашего флота? Флот же собирается только тогда, когда уничтожает колонию. Обнаружение четырехсот кораблей среди десятков тысяч, имеющихся в распоряжении каждой расы, было неслыханным достижением военной разведки. И после этого вы сомневаетесь, что спецназу было трудно выяснить одно имя или даже несколько имен?

Верт на самом деле зарычал на меня. Я подумала, что это было грубо.

— Я уже говорил вам, что проверил эту информацию, — сказал генерал Гау. — Нет никаких сомнений в том, что она точна. Это не обсуждается. Обсуждается то, как убийца решит обнаружить себя. Повторяю: убийца находится в этом помещении, прямо сейчас, среди нас. Если заговорщики сейчас заявят о себе и поделятся информацией о других участниках заговора, с ними поступят великодушно, мягко и тайно. Предложение уже перед вами. Я прошу убийцу, как старого друга, принять это и выйти вперед.

Никто в комнате не пошевелился. Генерал Гау несколько секунд пристально смотрел каждому из своих советников прямо в глаза. Никто из них не сделал и шага вперед.

— Очень хорошо, — сказал генерал Гау. — Тогда мы пойдем трудным путем.

— Что вы собираетесь делать теперь, генерал? — спросила Сорвал.

— Все просто, — сказал Гау. — Я по очереди вызову каждого из вас. Вы поклонитесь мне и поклянетесь в верности мне как лидеру Конклава. Тем из вас, кто, как я знаю, говорит правду, я выражу свою благодарность. Того из вас, кто окажется предателем, я разоблачу перед теми, с кем я так долго работал бок о бок, и прикажу арестовать. Его наказание будет суровым. И оно, безусловно, будет публичным. И закончится оно смертью.

— Это на вас не похоже, генерал, — сказала Сорвал. — Вы создали Конклав с мыслью, что не будет диктаторов, не будет требований личной преданности. Есть только преданность Конклаву. Его идеалам.

— Конклав близок к краху, Хафте, — сказал Гау. — И вы не хуже меня знаете, что Нерброс Эсер и ему подобные будут управлять Конклавом, как личной вотчиной. Один из вас уже решил, что диктатура Эсера предпочтительнее Конклава, где каждая раса имеет право голоса. Мне ясно, что я должен просить о верности, тогда как раньше пользовался только доверием. Мне жаль, что до этого дошло. Но это так.

— Что, если мы не присягнем на верность? — спросила Сорвал.

— Тогда вы будете арестованы как предатель, — ответил Гау. — Вместе с тем, кто, как я знаю, является убийцей.

— Вы не правы, поступая так, — сказала Сорвал. — Вы идете вразрез со своим собственным видением Конклава, требуя от него такой верности. Хочу, чтобы вы знали, что я верю в это всей душой.

— Принято к сведению, — сказал Гау.

— Очень хорошо, — заявила Сорвал, шагнула к платформе и преклонила колено. — Генерал Тарсем Гау, я предлагаю вам свою преданность как лидеру Конклава.

Гау посмотрел на меня. Это был сигнал мне. Я покачала ему головой, достаточно ясно, чтобы все в комнате могли видеть, что он ждет моего подтверждения.

— Спасибо, Хафте, — сказал Гау. — Вы можете отойти. Верт Нинунг, пожалуйста, пройдите вперед.

Нинунг так и сделал. Как и следующие шесть советников. Осталось трое.

Я начала сильно нервничать. Мы с Гау уже договорились, что не будем заходить так далеко, чтобы обвинять кого-то, кто на самом деле не был виновен. Но если бы мы дошли до конца без предателя, нам обоим пришлось бы за многое ответить.

— Лернин Ил, — позвал генерал Гау. — Пожалуйста, выйдите вперед.

Ил кивнул и плавно двинулся вперед, а когда дошел до меня, со злобой толкнул меня на пол и бросился за каменным ножом, который Гау оставил на столике рядом с собой. Я упала на пол так, что ударилась о него головой. Услышала крики и сигналы тревоги от других советников. Перекатилась и посмотрела вверх, когда Ил поднял нож и приготовился вонзить его в генерала.

Нож был оставлен на виду и в пределах легкой досягаемости по определенной причине. Гау уже заявил, что намерен разоблачить предателя; он сказал, что без сомнения знает, кто это был; сказал, что наказание для предателя будет включать смерть. Предатель уже был убежден, что ему нечего терять, если бы он попытался совершить покушение прямо здесь и сейчас. Советники Гау обычно не носили с собой орудия убийства; они были бюрократами и не имели при себе ничего более опасного, чем перо для письма. Но хороший острый каменный нож, небрежно оставленный поблизости, был бы как раз тем, что могло бы убедить отчаявшегося потенциального убийцу рискнуть. Это также было одной из причин, по которой охранники генерала (а также Гикори и Дикори) были расставлены по периметру комнаты, а не рядом с генералом; мы должны были создать у убийцы иллюзию, что он может нанести пару ударов ножом, прежде чем охранники доберутся до него.

Генерал, конечно, не был глупцом; на нем был бронежилет, который защищал большинство частей его тела, подверженных ножевым ранениям. Но голова и шея генерала все еще были уязвимы. Генерал считал, что рискнуть стоит, но теперь, наблюдая, как он пытается защититься, я пришла к выводу, что самой слабой частью нашего плана была та, где генерал, предположительно, оставался не зарезанным.

Ил уже заносил нож. Ни один из охранников генерала, ни Гикори, ни Дикори не подоспели бы вовремя. Гикори и Дикори научили меня, как обезоруживать противника; проблема была в том, что я лежала на полу и не могла блокировать удар ножом. И вообще, глаги были расой Конклава, я не потратила времени на изучение их слабых мест.

Но пока я лежала на спине и смотрела на Ила, мне кое-что пришло в голову.

Может, я и не очень много знаю о глагах, но точно знаю, как выглядит колено.

Я уперлась в пол, оттолкнулась и изо всех сил ударила пяткой в ближнее колено Лернина Ила. Колено болезненно изогнулось, и мне показалось, что в его ноге что-то хрустнуло, отчего меня затошнило. Он взвизгнул от боли и схватился за ногу, выронив нож. Я отползла в сторону так быстро, как только могла. Генерал Гау вскочил с кресла и повалил Ила на пол.

Гикори и Дикори внезапно оказались рядом и стащили меня с возвышения. Гау что-то крикнул своим охранникам, которые бросились к генералу.

— Его сотрудники! — сказал Гау. — Остановите его сотрудников!

Я посмотрела в сторону стойки и увидела, как трое глагов схватились за свое снаряжение. Люди Ила явно были замешаны в убийстве и теперь пытались подать сигнал своим заговорщикам, что они обнаружены. Люди Гау резко затормозили и развернулись, перепрыгивая через стойку, чтобы добраться до сотрудников Ила. Те побросали свое снаряжение, но не раньше, чем по крайней мере один из них успел передать сообщение. Мы знали это, потому что по всей штаб-квартире Конклава начали срабатывать сигналы тревоги.

Космическая станция подверглась нападению.

Изображение

* * *

Примерно через минуту после того, как Ил совершил свою неуклюжую атаку на генерала Гау, боевой крейсер импо под названием "Фарре" выпустил шесть ракет по той части космической станции Конклава, где находились офисы Гау. Крейсером "Фарре" командовал импо по имени Эалт Рамл. Оказывается, Рамл достиг соглашения с Нербросом Эсером и Лернином Илом о принятии командования новым флотом Конклава после того, как Гау будет убит. Затем Рамл отправит весь флот на станцию Феникс, уничтожит ее и начнет работать по списку населенных человеческих миров. В обмен на это все, что должен был сделать Рамл, — это быть готовым совершить небольшую позорную бомбардировку офисов и флагманского корабля Гау, когда поступит соответствующий сигнал, как часть более масштабной, организованной попытки государственного переворота, главным событием которой станет убийство Гау и уничтожение ключевых боевых кораблей лояльных ему рас.

Когда Гау сообщил своим советникам, что ему известно, что один из них был предателем, один из сотрудников Ила отправил Рамлу зашифрованное сообщение, в котором сообщал, что все вот-вот пойдет наперекосяк. Рамл, в свою очередь, отправил свои собственные закодированные сообщения трем другим боевым крейсерам, находившимся вблизи станции Конклава, каждым из которых командовал кто-то, кого Рамл привлек на свою сторону. Все четыре корабля начали прогревать свои системы вооружения и выбирать цели: Рамл нацелился на офисы Гау, в то время как другие предатели нацелились на флагман Гау "Нежная звезда" и другие корабли.

Если бы все шло по плану, Рамл и его заговорщики вывели бы из строя корабли, которые, скорее всего, пришли бы на помощь Гау, но это не имело бы значения, потому что Рамл открыл бы доступ из офисов Гау в космос, выбрасывая всех, кто в них находился (включая, на тот момент, меня), в холодный безвоздушный вакуум. Несколько минут спустя, когда сотрудники Ила прислали подтверждение, как раз перед тем, как у них отобрали снаряжение, Рамл запустил свои ракеты и подготовил к запуску еще один залп.

И, как я полагаю, был крайне удивлен, когда "Фарре" был поражен бортовым залпом трех ракет, выпущенных почти в тот же момент с "Нежной звезды". "Звезда" и шесть других кораблей, которым доверяли, были приведены Гау в состояние боевой готовности, чтобы следить за любыми кораблями, которые начнут прогревать свои системы вооружения. "Звезда" заметила, что "Фарре" разогревает свои ракетные батареи, и незаметно нацелилась на корабль, подготовив собственную оборону.

Гау запретил какие-либо действия до тех пор, пока не полетят чужие ракеты, но в тот момент, когда "Фарре" выпустил залп, "Звезда" сделала то же самое, а затем включила противоракетную оборону от двух нацеленных на нее ракет, посланных аррисианским крейсером "Вут-Рой".

"Звезда" уничтожила одну из ракет и получила незначительный урон от второй. "Фарре", который не ожидал контратаки, получил тяжелые повреждения от ракет "Звезды" и еще большие повреждения, когда у него взорвался двигатель, разрушив половину корабля и убив сотни людей на борту, включая Эалта Рамла и его офицеров на мостике. Пять из шести ракет, выпущенных "Фарре", были выведены из строя системой защиты космической станции; шестая попала в нее, проделав дыру в отсеке станции рядом с офисами Гау. Система герметичных дверей станции изолировала повреждение за считанные минуты, но сорок четыре человека погибли.

Все это произошло менее чем за две минуты, поскольку сражение разыгралось на невероятно близком расстоянии. В отличие от космических сражений в развлекательных шоу, настоящие сражения между космическими кораблями происходят на огромных расстояниях. Однако в этой битве все корабли находились на орбитах вокруг станции. Некоторые из участвовавших в ней кораблей располагались всего в нескольких километрах друг от друга. Это в значительной степени равносильно нападению друг на друга с ножами на борту космических кораблей.

По крайней мере, мне так сказали. Я придерживаюсь того, что мне об этой битве рассказывают другие, потому что в то время Гикори и Дикори вытаскивали меня из кабинета советников генерала Гау. Последнее, что я видела, это как Гау прижимал Лернина Ила к полу, в то же время пытаясь помешать другим своим советникам выбить из него все дерьмо. Было слишком шумно, чтобы мое устройство-переводчик могло работать, но я подозревала, что Гау пытался объяснить остальным, что Ил нужен ему живым. Что тут скажешь. Никто не любит предателей.

* * *

Мне также сказали, что битва за пределами космической станции продолжалась бы дольше, чем на самом деле, если бы вскоре после первого ракетного залпа не произошла забавная вещь: внезапно поблизости от космической станции Конклава появился крейсер Обина, вызвав серию сигналов тревоги о сближении, в дополнение к уже действующим сигналам тревоги о нападении. Это было необычно, но что действительно привлекло всеобщее внимание, так это другие корабли, появившиеся примерно через тридцать секунд. Станции потребовалось несколько минут, чтобы идентифицировать их.

И в этот момент все, кто сражался друг с другом, поняли, что теперь у них есть более важный повод для беспокойства.

Я не сразу узнала обо всем этом. Гикори и Дикори оттащили меня в конференц-зал на некотором расстоянии от помещения совета и охраняли зал, когда сигнализация внезапно смолкла.

— Ну, наконец-то я воспользовалась своей тренировкой, — заявила я Гикори. Я была взбудоражена остатками адреналина после покушения и расхаживала взад-вперед по залу. Гикори ничего не сказал на это и продолжил осматривать коридор в поисках угроз. Я вздохнула и подождала, пока он не просигналил, что можно двигаться.

Десять минут спустя Гикори что-то сказал Дикори и направился к двери. Гикори вышел в коридор и скрылся из виду. Вскоре после этого я услышала, как Гикори с кем-то спорит. Гикори вернулся в сопровождении шести очень серьезных на вид охранников и генерала Гау.

— Что случилось? — спросила я. — Вы в порядке?

— Какое отношение вы имеете к консу? — спросил меня генерал Гау, проигнорировав мой вопрос.

— Консу? — удивилась я. — Никакого. Я попросила обинян попытаться связаться с ними от моего имени, чтобы узнать, могут ли они помочь мне спасти Роанок. Это было несколько дней назад. С тех пор я ничего не слышала об этом от обинян.

— Думаю, у вас есть ответ, — сказал Гау. — Они здесь. И хотят с вами встретиться.

— Здесь сейчас есть корабль консу? — удивилась я.

— На самом деле, консу, который спрашивал о вас, находится на корабле обинян, — сообщил Гау. — Для меня это вообще не имеет никакого смысла, но это неважно. За кораблем обинян последовали корабли консу.

— Корабли, — проговорила я. — Сколько их?

— Пока что? — уточнил Гау. — Около шестисот.

— Извините? — удивилась я. Мой адреналин снова подскочил.

— Их становится все больше, — сказал Гау. — Пожалуйста, не поймите меня неправильно, Зоя, но если вы чем-то разозлили консу, надеюсь, они выместят это на вас, а не на нас.

Я повернулась и недоверчиво посмотрела на Гикори.

— Ты же говорила, что тебе нужна помощь, — сказал Гикори.

ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ

Я вошла на складскую палубу другого корабля Обина.

— Так это и есть тот человек, у которого целая раса для выполнения своих приказов, — сказал консу, ожидавший меня там. Я предположила, что здесь было единственное место на обинском корабле, где он мог поместиться.

И невольно улыбнулась.

— Ты смеешься надо мной, — заявил консу. Он прекрасно говорил на нашем языке легким, ласковым голосом, что было странно, учитывая, насколько он был похож на большое и дико разъяренное насекомое.

— Извините, — произнесла я. — Просто уже второй раз за день кто-то говорит мне это.

— Ну что ж, — сказал консу. Он развернулся так, что мне захотелось с криком убежать в другую сторону, и откуда-то из глубины его тела появилась жутковато похожая на человеческую рука, которая поманила меня к себе. — Подойди и дай мне на тебя взглянуть.

Я сделала один шаг вперед, а затем мне стало очень трудно сделать следующий шаг.

— Ты спрашивала обо мне, человек, — пояснил консу.

Я выпрямилась и подошла к нему. Он трогал и подталкивал меня своими маленькими ручками, в то время как его гигантские рубящие лапы, которыми консу обезглавливали врагов в бою, нависали по обе стороны от меня, примерно на уровне головы. Мне удалось не потерять самообладания.

— Да, хорошо, — сказал наконец консу, и в его голосе я услышала что-то похожее на разочарование. — В тебе нет ничего особенного, не так ли? Физически. Есть ли что-то особенное в твоем менталитете?

— Конечно, нет, — ответила я. — Я — это просто я.

— Мы все просто сами по себе, — не согласился консу и, к моему большому облегчению, снова весь сложился. — Это аксиома. Что в тебе такого, что заставляет сотни обинян идти на смерть, чтобы добраться до меня, вот о чем я спрашиваю.

Меня снова затошнило. — Вы сказали, что сотни обинян погибли, чтобы доставить вас ко мне?

— О, да, — сказал консу. — Твои любимцы окружили мой корабль своими судами и попытались подняться на борт. Корабль убил всех, кто пытался. Они были настойчивы, и в конце концов мне стало любопытно. Я разрешил одному из них подняться на борт корабля, и он рассказал мне, что ты потребовала, чтобы обиняне убедили консу помочь тебе. Я хотел своими глазами увидеть, что за существо могло так небрежно потребовать этого и могло заставить обинян выполнить требование такой ценой для себя.

Он снова с любопытством посмотрел на меня. — Ты выглядишь расстроенной, — заметил он.

— Я думаю о тех обинянах, которые погибли, — созналась я.

— Они сделали то, о чем ты их просила, — скучающим тоном произнес консу.

— Вам не обязательно было убивать так много их, — упрекнула я.

— Твоим любимцам не стоило приносить в жертву столь многих своих людей, — сказал консу. — И все же они поступили так. Ты кажешься глупой, поэтому я объясню тебе это. Твои любимцы, насколько они способны мыслить, поступили разумно. Консу не будут говорить с обинянами по их просьбам. Мы уже давно ответили на их вопросы, и нам неинтересно продолжать обсуждение этой темы.

— Но вы же говорите с ними, — сказала я.

— Я умираю, — сказал консу. — Я отправляюсь, — и тут он издал звук как трактор, падающий с холма — в смертное путешествие, к которому консу готовятся заранее, и которое разрешается, если в этой жизни они окажутся достойными. В таком путешествии консу могут делать все, что им заблагорассудится, в том числе разговаривать с запрещенными существами, и могут, если их соответствующим образом попросят, даровать последнее благословение. Твои любимцы десятилетиями шпионили за нами — мы знали об этом, но ничего не предпринимали — и знали маршрут смертного путешествия и церемониальные корабли, на которых передвигаются участники такого путешествия. Твои любимцы понимали, что это единственный способ поговорить с нами. И они знали, что потребуется, чтобы заинтересовать меня или любого другого посетителя настолько, чтобы он их услышал. Ты должна была знать это, когда выдвигала свое требование.

— Я этого не знала, — ответила я.

— Тогда ты глупа, человек, — сказал консу. — Если бы я был склонен испытывать жалость к обинянам, то сделал бы это потому, что они потратили свои усилия впустую и отвлекли меня от моего путешествия из-за кого-то, кто не знает, во что это обойдется. Но мне их не жаль. Они, по крайней мере, знали цену и охотно платили ее. Сейчас либо ты расскажешь мне, какой помощи ты требуешь от меня, либо я уйду, и смерть твоих любимцев действительно окажется напрасной.

— Мне нужна помощь, чтобы спасти мою колонию, — пояснила я и заставила себя сосредоточиться. — Мои друзья и семья живут там и находятся под угрозой нападения. Это маленькая колония, и она не в состоянии защитить себя. Союз колоний нам не поможет. Обинянам не разрешено помогать нам. У консу есть технология, которая могла бы нам помочь. Я прошу вашей помощи.

— Ты выразилась "прошу", — сказал консу. — Твои любимцы сказали "потребовала".

— Я потребовала помощи у обинян, потому что знала, что могу, — сказала я. — Вас я прошу.

— Мне нет дела ни до твоей колонии, ни до тебя, — заявил консу.

— Вы только что сказали, что в рамках своего смертного путешествия можете даровать благо, — напомнила я. — Возможно, это оно и есть.

— Возможно, что, поговорив с тобой, я оказал услугу обинянам, — сказал консу.

Я моргнула, услышав это. — Какая им польза от простого разговора с вами, если вы даже не подумаете о том, чтобы помочь мне? — спросила я. — Тогда это вы впустую потратили их жертвы и усилия.

— Это мой выбор, — заявил консу. — Обиняне понимали, что ответом на принесенные жертвы может быть "нет". Это еще одна вещь, которую они понимают, а ты — нет.

— Я знаю, что многого здесь не понимаю, — сказала я. — Я это вижу. Мне жаль. Но мне все еще нужна помощь для моей семьи и друзей.

— Сколько у тебя родственников и друзей? — спросил консу.

— В моей колонии две с половиной тысячи человек, — ответила я.

— Столько же обинян погибло, чтобы доставить меня сюда, — сказал консу.

— Я не знала, что так получится, — пожалела я. — Я бы не просила об этом.

— Это так? — спросил консу. Он пошевелился и придвинулся ко мне. Я не отступила. — Я не верю тебе, человек. Ты глупа и невежественна, это совершенно очевидно. И все же я не могу поверить, что даже ты не понимала, о чем просишь обинян, когда потребовала от них прийти к нам ради тебя. Ты требовала помощи от обинян, потому что могла. И потому что могла, ты не спросила о цене. Но ты должна была знать, что цена будет высока.

Я не знала, что на это сказать.

Консу отступил назад и, казалось, рассматривал меня, как забавное насекомое. — Меня заинтересовала твоя капризность и бессердечие по отношению к обинянам, — высказался он. — Как и тот факт, что обиняне готовы пожертвовать собой ради твоих прихотей, несмотря на то, что ты о них не заботишься.

Я сказала то, о чем, как я знала, буду сожалеть, но ничего не могла с собой поделать. Консу проделал действительно отличную работу, давя на мои слабые места. — Забавно слышать это от представителя расы, которая наделила обинян интеллектом, но не сознанием, — произнесла я. — Раз уж мы заговорили о капризности и бессердечии.

— А-а. Да, верно, — вспомнил консу. — Обинянин рассказал мне об этом. Ты дочь человека, который создал машины, позволяющие обинянам играть с сознанием.

— Они не играют в это, — защищала их я. — У них оно есть.

— И то, что они делают, ужасно, — сказал консу. — Сознательность — это трагедия. Она уводит всю расу от совершенства, заставляет ее растрачивать свои усилия на индивидуальные и бесполезные усилия. Наша жизнь, как консу, посвящена тому, чтобы научиться освобождать свою расу от тирании эго, выходить за пределы самих себя и тем самым продвигать нашу расу вперед. Именно поэтому мы помогаем вам, младшим расам, продвигаться вперед, чтобы вы тоже могли со временем освободиться.

Я прикусила губу, услышав это. Консу иногда спускались в человеческую колонию, стирали ее и всех, кто в ней находился, с лица планеты, а затем ждали, пока силы колониальной обороны придут и сразятся с ними. Для консу это была игра, насколько мы могли судить. Утверждать, что они делали это ради нашей пользы, было бы, по меньшей мере, извращением.

Но я пришла сюда, чтобы попросить о помощи, а не обсуждать моральные принципы. Однажды меня уже подставили. Я не смела допустить, чтобы это повторилось.

Консу продолжал, не обращая внимания на мои личные переживания. — То, что вы, люди, сделали с обинянами, является насмешкой над их потенциалом, — говорил он. — Мы создали обинян, чтобы они были лучшими среди всех нас, единственной расой, не обладающей сознанием, единственной расой, свободной следовать своему предназначению как расы с первых шагов. Обиняне должны были стать тем, к чему мы стремились. Видеть, как они стремятся обрести сознание, — все равно что видеть, как существо, способное летать, стремится барахтаться в грязи. Наделив обинян сознанием, твой отец не оказал им никакой услуги, человек.

Я постояла так с минуту, пораженная тем, что этот консу буднично рассказывал мне то, ради чего много лет назад обиняне пожертвовали половиной своего населения, но чего так и не услышали. Консу терпеливо ждал моего ответа. — Обиняне не согласятся с этим, — отметила я. — И я тоже.

— Конечно, не согласятся, — сказал консу. — Их любовь к своему сознанию — это то, что заставляет их делать для тебя все возможное. Это и тот факт, что они решили почтить тебя за то, что сделал твой отец, даже если ты не приложила к этому руку. Эта слепота и благородство удобны тебе. Это то, что ты используешь, чтобы заставить их делать то, что ты хочешь. Ты ценишь их сознание не за то, что оно дает им. Ты ценишь его за то, что оно позволяет тебе делать с ними.

— Это неправда, — возмутилась я.

— Действительно, — сказал консу, и я услышала насмешливые нотки в его голосе. Он снова пошевелился. — Очень хорошо, человек. Ты попросила меня помочь тебе. Возможно, я так и сделаю. Я могу предложить тебе дар, в котором консу не отказывают. Но эта услуга не бесплатная. За нее придется заплатить.

— Какую цену? — спросила я.

— Сначала я хочу, чтобы меня развлекли, — сказал консу. — Поэтому предлагаю тебе сделку. У тебя есть несколько сотен обинян. Выбери сотню из них любым удобным для тебя способом. Я попрошу консу прислать сотню наших людей — осужденных, грешников и других, кто сбился с пути и хотел бы попытаться искупить свою вину. Мы натравим их друг на друга, на смерть.

— В конце концов, победа будет за одной из сторон. Если она будет за тобой, я помогу тебе. Если за мной, я этого не сделаю. А затем, вдоволь повеселившись, я отправлюсь дальше, чтобы продолжить свой смертный путь. Я сейчас позвоню консу. Давай договоримся, что через восемь часов мы начнем представление. Надеюсь, у тебя будет достаточно времени, чтобы подготовить своих любимцев.

* * *

— У нас не будет проблем с поиском сотни добровольцев среди обинян, — сказал мне Док. Мы с ним находились в конференц-зале, который мне предоставил генерал Гау. Гикори и Дикори стояли за дверью, чтобы убедиться, что нас никто не потревожит. — Я подготовлю добровольцев для вас в течение часа.

— Почему вы не рассказали мне, как обиняне планировали доставить консу ко мне? — спросила я. — Здешний консу сказал мне, что сотни обинян погибли, чтобы доставить его сюда. Почему вы не предупредили меня, что это может случиться?

— Я не знал, каким образом мы попытаемся привлечь внимание консу, — ответил Док. — Я отправил ваше требование вместе со своим собственным согласием. Я не принимал участия в принятии решения.

— Но вы знали, что это может случиться, — подчеркнула я.

— Как член совета, я знаю, что консу находились под нашим наблюдением, и что были планы найти способы снова поговорить с ними, — уточнил Док. — Я знал, что это был один из таких планов.

— Почему вы мне не сказали? — повторила я.

— Я говорил вам, что попытка поговорить с консу обойдется дорого, — сказал Док. — Такова была цена. В то время цена не казалась вам слишком высокой.

— Я не знала, что это будет означать гибель сотен обинян. Или что они просто будут продолжать бросаться на линию огня консу, пока ему не станет достаточно любопытно, чтобы остановиться. Если бы знала, то попросила бы вас попробовать что-нибудь другое.

— Учитывая то, что вы от нас требовали, и время, в течение которого мы должны были это сделать, ничего другого не оставалось, — заметил Док. Он подошел ко мне и развел руками, как будто пытался заставить меня увидеть что-то важное. — Пожалуйста, поймите, Зоя. Мы уже давно планировали подать петицию консу, который находится на смертном одре, и у нас были на то свои причины. Это была одна из причин, по которой мы вообще смогли выполнить ваше требование. Все уже было готово.

— Но это было мое требование, которое убило их.

— Это не ваша вина, что консу потребовал их смерти, — сказал Док. — Обиняне, участвовавшие в операции, уже знали, что требуется, чтобы привлечь внимание консу. Они уже были готовы к выполнению этой задачи. Ваша просьба изменила только сроки и цель их миссии. Но те, кто участвовал, сделали это добровольно и понимали причину, по которой они это сделали. Это был их выбор.

— Они все равно сделали это, потому что я не думала о том, о чем прошу.

— Они сделали это, потому что вам требовалась наша помощь, — заверил Док. — Они сочли бы за честь сделать это для вас. Так же, как те, кто сейчас будет сражаться за вас, сочтут это честью.

Я посмотрела на свои руки, стыдясь смотреть на Дока. — Вы заявили, что уже планировали обратиться с петицией к консу, отправляющемуся на смертный путь, — напомнила я. — О чем вы собирались спросить?

— О понимании, — сказал Док. — Чтобы узнать, почему консу скрывали от нас сознание. Знать, почему они решили наказать нас его отсутствием.

Я посмотрела на него. — Я знаю ответ, — заявила я и рассказала Доку, что консу поведал мне о сознании и почему они решили не передавать его обинянам. — Не уверена, что это был тот ответ, который вы искали, — сказала я. — Но это то, что сказал мне консу.

Док ничего не сказал. Я присмотрелась к нему повнимательнее и увидела, что он дрожит. — Вот незадача, — сказала я и встала со стула. — Я не хотела вас расстраивать.

— Я не расстроен, — заявил Док. — Я счастлив. Вы дали нам ответы на вопросы, которые мы задавали с тех пор, как существовала наша раса. Ответы, которые консу сами бы нам не дали. Ответы, за которые многие из нас отдали бы свои жизни.

— Многие из вас отдали свои жизни за них.

— Нет, — возразил Док. — Они отдали свои жизни, чтобы помочь вам. Никто не ожидал какой-либо компенсации за эту жертву. Они поступили так, потому что вы требовали этого. Вы не обязаны были ничего давать нам взамен. Но вы дали нам этот ответ.

— Не за что, — сказала я. Мне стало неловко. — Ничего особенного. Консу только что сказал это мне. Я просто подумала, что вам следует знать, что он сказал.

— Подумайте, Зоя, ведь то, о чем, по вашему мнению, мы должны знать, было тем, что другие сочли бы таким, что может повлиять на нас, — подчеркнул Док. — Что они продали бы это нам или отказали в этом. Вы отдали это знание добровольно.

— После того, как я сказала вам, что нуждаюсь в вашей помощи и отправила сотни обинян умирать, — ответила я и села обратно. — Не делайте из меня героиню, Док. Я сейчас не чувствую себя ею.

— Мне жаль, Зоя, — посочувствовал Док. — Но если не хотите быть героиней, то, по крайней мере, знайте, что вы не злодейка. Вы наш друг.

— Спасибо, Док, — сказала я. — Это немного помогает.

Док кивнул. — Теперь я должен отправиться на поиски сотни добровольцев, которых вы ищете, — заявил он, — и рассказать совету о том, чем вы поделились со мной. Не волнуйтесь, Зоя. Мы вас не разочаруем.

* * *

— Это то, что я приготовил для вас в срочном порядке, — сказал генерал Гау. Он обвел рукой огромный грузовой отсек космической станции. — Эта часть станции построена совсем недавно. Мы еще не использовали ее для перевозки грузов. Думаю, она подойдет для ваших целей.

Я уставилась на необъятное пространство. — Думаю, да, — согласилась я. — Спасибо, генерал.

— Это меньшее, что я мог сделать, — сказал генерал Гау. — Учитывая, как вы помогли мне совсем недавно.

— Спасибо, что не обвиняете меня во вторжении консу, — поблагодарила я.

— Напротив, оно принесло пользу, — сказал Гау. — Оно остановило битву вокруг космической станции до того, как та стала по-настоящему ужасной. Экипажи-предатели предположили, что я вызвал эти корабли для помощи. Они сдались прежде, чем я смог изменить это впечатление. Вы помогли мне подавить восстание почти до того, как оно успело начаться.

— Пожалуйста, — сказала я.

— Спасибо, — в свою очередь поблагодарил Гау. — Теперь, конечно, я бы хотел, чтобы они ушли. Но, насколько я понимаю, они присутствуют для того, чтобы убедиться, что мы не наделаем глупостей с нашим гостем консу, пока он здесь. Корабли — беспилотные истребители, вообще без экипажа, но это технология консу. Я не думаю, что если бы они открыли по нам огонь, у нас было бы много шансов. Так что на данный момент у нас здесь вынужденный мир. Поскольку это работает на меня, а не против меня, я не должен жаловаться.

— Вы узнали что-нибудь еще о Нербросе Эсере и его планах? — спросила я. Мне больше не хотелось думать о консу.

— Да, — подтвердил Гау. — Лернин весьма откровенен сейчас, когда пытается избежать казни за государственную измену. Это стало прекрасным стимулом. Он рассказал мне, что Эсер планирует захватить Роанок с небольшим отрядом солдат. Идея в том, чтобы показать, что он может взять с сотней солдат то, что я не смог взять с четырьмя сотнями боевых крейсеров. Но, боюсь, "взять" — неподходящее слово для этого. Эсер планирует уничтожить колонию и всех, кто в ней находится.

— Таков был и ваш план, — напомнила я генералу.

Он кивнул головой, как я предположила, в знак согласия. — Надеюсь, вы уже знаете, что я предпочел бы не убивать колонистов, — сказал он. — Эсер не намерен предлагать такой вариант.

Я прокрутила в голове эту информацию. — Когда он нападет? — спросила я.

— Думаю, скоро, — ответил Гау. — Лернин не считает, что Эсер уже собрал свои войска, но это неудавшееся покушение заставит его действовать скорее раньше, чем позже.

— Вот здорово, — приуныла я.

— Еще есть время, — обнадежил Гау. — Не теряйте надежды, Зоя.

— Я еще не теряю, — заверила я. — И у меня еще много всего на уме.

— Вы нашли достаточно добровольцев? — спросил Гау.

— Да, — сказала я, и мое лицо напряглось, когда я это сказала.

— Что не так? — спросил Гау.

— Один из добровольцев, — сказала я и замолчала. Попробовала еще раз. — Один из добровольцев — обинянин по имени Дикори, — пояснила я. — Мой друг и телохранитель. Когда он вызвался, я сказала ему "нет". Потребовала, чтобы он забрал свое предложение обратно. Но он отказался.

— Добровольное участие в этом может быть очень полезным, — сказал Гау. — Вероятно, это побудило других сделать шаг вперед.

Я кивнула. — Но Дикори все еще мой друг, — сказала я. — Все еще моя семья. Может быть, это и не должно иметь значения, но все равно имеет.

— Конечно, это важно, — сказал Гау. — Причина, по которой вы здесь, заключается в том, чтобы попытаться уберечь людей, которых вы любите, от страданий.

— Я прошу людей, которых не знаю, пожертвовать собой ради людей, которых знаю, — сказала я.

— Вот почему вы просите их стать добровольцами, — сказал Гау. — Но мне кажется, что причина, по которой они идут добровольцами, — это вы.

Я кивнула, посмотрела на отсек и представила себе предстоящую битву.

* * *

— У меня к тебе предложение, — сказал мне консу.

Мы с ним сидели в операционном центре грузового отсека, на высоте десяти метров над полом отсека. На полу находились две группы существ. В первой группе были сто обинян, которые вызвались сражаться за меня. В другой группе были сто преступников консу, которым предстояло сразиться с обинянами за шанс восстановить свою честь. Консу выглядели пугающе большими рядом с обинянами. Состязание представляло собой модифицированный рукопашный бой: обинянам разрешалось пользоваться боевыми ножами, в то время как консу с их режущими "предплечьями" сражались голыми руками, если, конечно, можно называть "голыми руками" две острые как бритва конечности их тел.

Я уже начала беспокоиться о шансах обинян.

— Предложение, — повторил консу.

Я взглянула на консу, который сам по себе почти заполнил собой операционный центр. Он был уже там, когда я поднялась; я не совсем поняла, как он проник через дверь. Мы были там вместе с Гикори, Доком и генералом Гау, который взял на себя обязанности официального арбитра поединка.

Дикори был на полу. Готовясь к бою.

— Тебе интересно это услышать? — спросил консу.

— Мы собираемся начать, — сказала я.

— Речь идет о состязании, — сказал консу. — У меня есть способ, с помощью которого ты можешь получить то, что хочешь, вообще не участвуя в состязании.

Я закрыла глаза. — Расскажите мне, — попросила я.

— Я помогу тебе обеспечить безопасность вашей колонии, предоставив часть нашей технологии, — сказал консу. — Машину, которая создает энергетическое поле, лишающее снаряды их инерции. Саперное поле. Оно заставляет ваши снаряды падать в воздухе и высасывает энергию из ракет, прежде чем они поразят свои цели. Если ты будете умна, ваша колония сможет использовать это, чтобы победить тех, кто нападет на нее. Это то, что я могу и готов тебе дать.

— И что вы хотите взамен?

— Простую демонстрацию, — ответил консу. Он развернулся и указал на обинян на полу. — Одного твоего требования было достаточно, чтобы сотни обинян добровольно пожертвовали собой ради того, чтобы привлечь мое внимание. Меня интересует твоя сила. Я хочу это увидеть. Скажи этой сотне, чтобы они пожертвовали собой здесь и сейчас, и я дам тебе все, что нужно, чтобы спасти твою колонию.

— Я не могу этого сделать, — сказала я.

— Вопрос не в том, возможно ли это, — заметил консу. Он наклонился всем своим телом, а затем обратился к Доку. — Здешние обиняне покончили бы с собой, если бы этот человек попросил об этом?

— Без сомнения, — заверил Док.

— Они бы не колебались? — вновь спросил консу.

— Да, — сказал Док.

Консу повернулся ко мне. — Тогда все, что тебе нужно сделать, это отдать приказ.

— Нет, — сказала я.

— Не будь глупой, человек, — заявил консу. — Я заверил тебя, что помогу вам. Этот обинянин заверил тебя, что твои подопечные с радостью пожертвуют собой ради тебя, без промедления и жалоб. Ты будешь уверена, что поможешь своей семье и друзьям пережить неминуемое нападение. И ты уже делала это раньше. Ты, не задумываясь, отправила сотни людей на смерть, чтобы поговорить со мной. Сейчас это не должно быть трудным решением.

Он снова махнул рукой в сторону пола. — Скажи мне честно, человек. Посмотри на своих любимцев, а потом на последствия. Как думаешь, твои подопечные останутся на ногах, когда все это закончится? Ты хочешь рисковать безопасностью своих друзей и семьи из-за них?

— Я предлагаю тебе альтернативу. Это не сопряжено с риском. Это не стоит тебе ничего, кроме твоего согласия. Твои подопечные не будут возражать. Они будут рады сделать это для тебя. Просто скажи, что тебе это нужно от них. Что ты требуешь это от них. И если тебе от этого станет легче, можешь сказать им, чтобы они отключили свое сознание, прежде чем убьют себя. Тогда они не будут бояться своей жертвы. Они просто сделают это. Сделают это для тебя. Сделают это ради того, чем ты для них являешься.

Я задумалась над тем, что сказал консу.

Я повернулась к Доку. — Вы не сомневаетесь, что эти обиняне поступили бы так для меня.

— В этом нет сомнений, — заверил Док. — Они здесь, чтобы сражаться по вашей просьбе, Зоя. Они знают, что могут погибнуть. Они уже смирились с такой возможностью, точно так же, как обиняне, которые пожертвовали собой, чтобы доставить вам этого консу, знали, что от них требуется.

— А что насчет тебя? — спросила я Гикори. — Там, внизу, твой друг и партнер, Гикори. Ты прожил с Дикори по меньшей мере десять лет. Что скажешь?

Дрожь Гикори была такой слабой, что я почти усомнилась, что мне это показалось. — Дикори сделает так, как ты просишь, Зоя, — сказал Гикори. — Ты уже должна была это знать. — После этого он отвернулся.

Я посмотрела на генерала Гау. — У меня нет для вас совета, — сказал он. — Но мне очень интересно узнать, что вы выберете.

Я закрыла глаза и подумала о своей семье. О Джоне и Джейн. О Савитри, которая путешествовала с нами по новому миру. Подумала о Гретхен и Магди и о будущем, которое они могли бы построить вместе. Я подумала об Энцо и его семье и обо всем, что у них было отнято. Я подумала о Роаноке, моем доме.

И я поняла, что должна сделать.

Я открыла глаза.

— Выбор очевиден, — сказал консу.

Я посмотрела на консу и кивнула. — Думаю, вы правы. И мне нужно спуститься и сказать им.

Я направилась к двери операционного центра. Когда я это сделала, генерал Гау легонько взял меня за руку.

— Подумайте о том, что вы делаете, Зоя, — сказал Гау. — Ваш выбор имеет значение.

Я посмотрела на генерала. — Я знаю, что это так, — ответила я. — И это мой выбор.

Генерал отпустил мою руку. — Делайте, что должны, — сказал он.

— Спасибо, — поблагодарила я. — Думаю, я так и сделаю.

Я вышла из центра и в течение следующей минуты изо всех сил старалась не упасть с лестницы, когда спускалась по ней. Рада сообщить, что мне это удалось. Но падение было близко.

Я направилась к группе обинян, которые слонялись без дела, одни делали упражнения, другие тихо разговаривали друг с другом или с небольшой группой людей. Подойдя ближе, попыталась найти Дикори, но не смогла. Обинян было слишком много, и Дикори не было там, где я могла бы легко его увидеть.

В конце концов, обиняне заметили, что я направляюсь к ним. Они притихли и так же тихо выстроились в ряды.

Я постояла перед ними несколько секунд, пытаясь разглядеть каждого обинянина в отдельности, а не только одного из сотни. Открыла рот, чтобы заговорить. Но ничего не вышло. Во рту у меня так пересохло, что я не могла вымолвить ни слова. Закрыла рот, сглотнула пару раз и попробовала снова.

— Вы знаете, кто я, — начала я. — Я в этом совершенно уверена. Я знаю лично только одного из вас, и мне очень жаль. Хотела бы я знать каждого из вас до того, как вас попросили... до того, как я попросила...

Я остановилась. Я говорила глупости. Это было не то, что я хотела делать. Не сейчас.

— Послушайте, — продолжила я. — Я собираюсь рассказать вам кое-что, но не могу обещать, что это будет иметь какой-то смысл. Но я должна сказать вам это до того, как... — я указала на грузовой отсек. — До всего этого.

Все обиняне посмотрели на меня, то ли вежливо, то ли терпеливо, сказать было трудно.

— Вы знаете, зачем вы здесь, — сказала я. — Вы здесь, чтобы сражаться с этими консу, потому что я хочу попытаться защитить свою семью и друзей на Роаноке. Вам сказали, что если вы сможете победить консу, я получу необходимую помощь. Но кое-что изменилось.

Я указала на операционный центр. — Там, наверху, есть консу, — сказала я, — который заявил мне, что даст мне все необходимое, чтобы спасти Роанок, не заставляя вас сражаться и не рискуя проиграть. Все, что мне нужно сделать, это посоветовать вам взять те ножи, которыми вы собирались заколоть этих преступников, и использовать их против самих себя. Все, что мне нужно сделать, это посоветовать вам покончить с собой. Все говорят мне, что вы сделаете это, из-за того, чем я являюсь для вас.

— И они правы. В этом я тоже почти уверена. Уверена, что если бы я попросила вас всех покончить с собой, вы бы это сделали. Потому что я — ваша Зоя. Потому что вы видели меня всю свою жизнь на записях, сделанных Гикори и Дикори. Потому что сейчас я стою здесь, перед вами, и могу попросить вас сделать это.

— Я знаю, что вы сделали бы это для меня. Сделали бы.

Я остановилась на минуту, пытаясь сосредоточиться.

И тут я столкнулась с тем, чего так долго избегала.

С моим собственным прошлым.

Я снова подняла голову и посмотрела прямо на обинян.

— Когда мне было пять лет, я жила на космической станции "Ковелл". Я жила там со своим отцом. Однажды, когда он отлучился на несколько дней по делам, станция подверглась нападению. Сначала со стороны рраей. Они напали, ворвались внутрь и собрали всех людей, которые жили на станции, и начали убивать нас. Я помню...

Я снова закрыла глаза.

— Я помню, как мужей забирали у их жен, а затем расстреливали в коридорах, где все могли это слышать, — сказала я. — Помню, как родители умоляли напавших пощадить их детей. Как меня толкнул за спину незнакомый человек, когда увели женщину, которая наблюдала за мной, мать моей подруги. Она тоже попыталась оттолкнуть свою дочь, но та вцепилась в мать, и их обеих увели. Если бы рраей продержались еще немного, в конце концов они нашли бы меня и тоже убили.

Я открыла глаза. — Но затем на станцию напали обиняне, чтобы отобрать ее у рраей, которые не были готовы к новой битве. И когда они очистили станцию от рраей, то забрали тех из нас, людей, которые остались, и поместили нас в общую зону. Я помню, как была там, и никто не присматривал за мной. Моего отца не было рядом. Моя подруга и ее мать были мертвы. Я была одна.

— Космическая станция была научной, поэтому обиняне просмотрели материалы исследований и нашли работу моего отца. Его работы о сознании. И они захотели, чтобы он работал на них. Поэтому они вернулись к нам в общую зону и назвали имя моего отца. Но его не было на станции. Они снова назвали его имя, и я ответила. Сказала, что я его дочь и что он скоро за мной приедет.

— Я помню, как обиняне разговаривали между собой, а потом приказали мне уходить. И помню, что сказала "нет", потому что не хотела оставлять других людей. И помню, что один из обинян сказал мне тогда. Он говорил: — Ты должна пойти с нами. Ты избрана и будешь в безопасности.

— И я вспомнила все, что только что произошло. И думаю, что даже в пятилетнем возрасте какая-то часть меня знала, что произойдет с остальными людьми в "Ковелле". И вот обинянин сказал мне, что я буду в безопасности. Потому что была избранной. И я помню, как взяла обинянина за руку, как меня повели прочь, и как я оглянулась на оставшихся людей. А потом мы ушли. Больше я их никогда не видела.

— Но я выжила, — сказала я. — Не из-за того, кем была; я была просто маленькой девочкой. Но из-за того, чем я была: дочерью человека, который мог дать вам сознание. Это был первый раз, когда то, чем я была, имело большее значение, чем то, кем я была. Но он был не последним.

Я посмотрела на операционный центр, пытаясь понять, слушают ли меня те, кто там находится, и задаваясь вопросом, о чем они думают. Задаваясь вопросом, о чем думает Гикори. И генерал Гау. Я повернулась обратно к обинянам.

— То, чем я являюсь, по-прежнему имеет большее значение, чем то, кто я есть, — сказала я. — Это имеет большее значение прямо сейчас. Прямо в эту минуту. Из-за того, чем я являюсь, сотни вас умерли, чтобы привести ко мне хотя бы одного консу. Из-за того, что я есть, если я попрошу вас взять эти ножи и вонзить их в свои тела, вы это сделаете. Из-за того, что я есть. Из-за того, чем я была для вас.

Я покачала головой и опустила взгляд в пол. — Всю свою жизнь я признавала, что то, чем я являюсь, имеет значение, — сказала я. — Мне приходилось с этим мириться. Приспосабливаться к этому. Иногда мне казалось, что я могу манипулировать этим, хотя я только что узнала цену этой вере. Иногда я даже боролась с этим. Но ни разу не подумала, что смогу оставить позади то, что было. Потому что помнила, что это дало мне. Как это спасло меня. Я никогда даже не думала о том, чтобы отказаться от этого.

Я указала на операционный центр. — В этом операционном центре находится консу, который хочет, чтобы я убила вас всех, просто чтобы показать ему, что я могу. Он хочет, чтобы я это сделала, чтобы показать и мне, что, когда дело доходит до этого, я готова пожертвовать всеми вами, чтобы получить то, что я хочу. Потому что, когда дело доходит до этого, вы не имеете значения. Вы просто то, что я могу использовать, средство для достижения цели, инструмент для другой цели. Он хочет, чтобы я убила вас, чтобы показать, что мне все равно.

— И он прав.

Я вгляделась в лица обинян. — Я никого из вас не знаю, кроме одного, — сказала я. — Через несколько дней я не смогу вспомнить, как вы выглядите, что бы здесь ни случилось. С другой стороны, всех людей, которых я люблю и о которых забочусь, я вижу, как только закрываю глаза. Их лица так отчетливо видны мне. Как будто они здесь, со мной. Потому что так оно и есть. Я ношу их внутри себя. Как носишь в себе тех, кто тебе дорог.

— Консу прав в том, что было бы легко попросить вас пожертвовать собой ради меня. Сказать вам, чтобы вы сделали это, чтобы я могла спасти свою семью и друзей. Он прав, потому что я знаю, что вы сделали бы это, не задумываясь. Вы были бы рады сделать это, потому что это сделало бы счастливой меня, потому что то, что я есть, важно для вас. Он знает, что, узнав об этом, я буду чувствовать себя менее виноватой за то, что попросила вас.

— И он снова прав. Он прав насчет меня. Я признаю это. И мне жаль.

Я снова замолчала, чтобы взять себя в руки. Вытерла лицо.

Это было самое трудное.

— Консу прав, — сказала я. — Но он не знает обо мне того, что имеет значение прямо сейчас. И это то, что я устала быть той, что я есть. Я устала от того, что меня избрали. Я не хочу быть той, ради кого вы жертвуете собой, из-за того, чья я дочь, или из-за того, что вы допускаете, что я могу что-то требовать от вас. Я не хочу этого от вас. И не хочу, чтобы вы умирали за меня.

— Так что забудьте об этом. Забудьте все это. Я освобождаю вас от ваших обязательств передо мной. От любых обязательств передо мной. Спасибо, что вызвались добровольцами, но вы не должны сражаться за меня. Мне не следовало просить.

— Вы уже так много для меня сделали. Вы привезли меня сюда, чтобы я могла передать сообщение генералу Гау. Он рассказал мне о планах против Роанока. Этого должно быть достаточно, чтобы мы могли защитить себя. Я не могу просить вас ни о чем другом. Я, конечно, не могу просить вас бороться с этими проблемами и, возможно, умереть. Вместо этого я хочу, чтобы вы жили.

— Мне надоело быть такой, какая я есть. Отныне я просто та, кто я есть. А я — Зоя. Просто Зоя. Та, кто не имеет на вас никаких прав. Которая ничего от вас не требует. И которая хочет, чтобы вы могли делать свой собственный выбор, а не чтобы за вас его делали. Особенно я.

— И это все, что я могу сказать.

Обиняне молча стояли передо мной, и через минуту я поняла, что на самом деле не знаю, почему ожидала ответа. А потом на какое-то безумное мгновение задумалась, понимают ли они меня на самом деле. Гикори и Дикори говорят на моем языке, и я просто предположила, что все остальные обиняне тоже говорят на нем. Я поняла, что это было довольно самонадеянное предположение.

Так что я вроде как кивнула и повернулась, чтобы вернуться в операционный центр, где одному Богу известно, что я собиралась сказать этому консу.

И тут я услышала пение.

Одинокий голос, доносившийся откуда-то из толпы обинян. Это были первые слова песни "Утро в Дели". И хотя я всегда сама пела эту часть, но без труда узнала голос.

Это был Дикори.

Я повернулась лицом к обинянам как раз в тот момент, когда второй голос подхватил контрапункт, а затем вступил еще один голос, и еще, и еще, и вскоре все сто обинян запели, создавая версию песни, которая была настолько непохожа ни на что, что я слышала раньше, настолько великолепна, что я могла только стоять тут и впитывать пение, позволять ему омывать меня и проходить сквозь меня.

Это был один из тех моментов, которые просто невозможно описать словами. Поэтому я больше не буду пытаться.

Но могу сказать, что была впечатлена. Эти обиняне знали об "Утре в Дели" всего несколько недель. То, что они не только знали песню, но и безупречно исполнили ее, было просто потрясающе.

Я должна пригласить этих ребят на следующий концерт хутенаннеров.

Когда все было готово, все, что я могла сделать, это закрыть лицо руками и сказать "Спасибо" обинянам. И тут Дикори прошел через ряды и встал передо мной.

— Привет тебе, — сказала я Дикори.

— Зоя Бутен-Перри, — сказал Дикори. — Я Дикори.

Я чуть было не сказала, что знаю это, но Дикори продолжал говорить.

— Я знаю тебя с детства, — говорил он. — Наблюдал, как ты растешь, учишься и получаешь жизненный опыт, и благодаря тебе сам научился воспринимать жизнь. Я всегда знал, кто ты такая. Я говорю тебе правду, что для меня всегда имело значение то, кто ты есть.

— Именно тебе, Зоя Бутен-Перри, я предлагаю сражаться за твою семью и за Роанок. Я делаю это не потому, что ты этого требуешь, а потому, что я забочусь о тебе и всегда заботился. Ты окажешь мне честь, если примешь мою помощь. — Дикори поклонился, что было очень интересно для обинян.

Вот ирония судьбы: это было самое большее, что я когда-либо слышала от Дикори, и не могла придумать, что сказать в ответ.

Поэтому я просто сказала: — Спасибо, Дикори. Я принимаю. — Дикори снова поклонился и вернулся в строй.

Другой обинянин шагнул вперед и встал передо мной. — Я Страйк, — говорил он. — Мы раньше не встречались. Я наблюдал, как вы растете, благодаря всему тому, чем Гикори и Дикори делились со всеми обинянами. Я тоже всегда знал, что вы такое. Однако то, чему я научился у вас, зависит от того, кто вы есть на самом деле. Для меня большая честь познакомиться с вами. Для меня будет честью сражаться за вас, вашу семью и Роанок. Я предлагаю вам свою помощь, Зоя Бутен-Перри, добровольно и безоговорочно. — Страйк поклонился.

— Спасибо, Страйк, — сказала я. — Принимаю. — И тут я импульсивно обняла Страйка. Он даже пискнул от удивления. Мы расцепили объятия, Страйк снова поклонился и вернулся в строй как раз в тот момент, когда вперед вышел еще один обинянин.

И еще. И еще.

Потребовалось много времени, чтобы выслушать каждое приветствие и предложение о помощи и принять каждое из них. Я могу честно сказать, что никогда еще не проводила время лучше. Когда все было сделано, я снова стояла перед сотней обинян — на этот раз каждый из них был моим другом. И я склонила перед ними голову, пожелала им всего наилучшего и сказала, что увидимся позже.

Затем я направилась обратно в операционный центр. Генерал Гау ждал меня у подножия лестницы.

— У меня есть для вас должность в моем штабе, Зоя, если вы когда-нибудь захотите, — сказал он.

Я рассмеялась. — Я просто хочу вернуться домой, генерал. Но все равно спасибо вам.

— Тогда как-нибудь в другой раз, — сказал Гау. — Сейчас я буду руководить этим соревнованием. Я буду беспристрастен, когда буду наблюдать за ним. Но вы должны знать, что в душе я болею за обинян. И я никогда не думал, что скажу это.

— Я действительно ценю это, — ответила я и направилась вверх по лестнице.

Гикори встретил меня у двери. — Ты сделала то, на что я надеялся, — объявил Гикори. — Я сожалею, что не вызвался сам.

— Я не хочу этого, — ответила я и обняла Гикори. Док поклонился мне, я кивнула в ответ. И тогда я подошла к консу.

— У вас есть мой ответ, — заявила я.

— Да, есть, — согласился консу. — И это меня удивляет, человек.

— Хорошо, — сказала я. — И зовут меня Зоя. Зоя Бутен-Перри.

— Да, действительно, — сказал консу. Похоже, его позабавила моя дерзость. — Я запомню это имя. И пусть другие тоже его запомнят. Хотя, если твои обиняне не выиграют этот конкурс, я не думаю, что нам придется долго помнить твое имя.

— Вы запомните его надолго, — сказала я. — Потому что мои друзья там, внизу, собираются почистить ваши часы.

И они это сделали.

Консу не на что было надеяться.

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ

И вот я отправилась домой с даром консу.

Джон и Джейн поприветствовали меня, когда я спрыгнула с шаттла обинян, и мы все сбились в кучу, когда я на полной скорости врезалась в маму, а затем мы потащили папу за собой. Затем я показала им свою новую игрушку: генератор саперного поля, специально разработанный консу, чтобы дать нам тактическое преимущество, когда придет Нерброс Эсер и его друзья. Джейн сразу же заинтересовалась и начала возиться с ним; это было ее хобби.

Мы с Гикори и Дикори решили, что в конце концов ни Джону, ни Джейн не нужно знать, чего нам стоило добиться. Чем меньше они знали, тем меньше Союз колоний мог предъявить им обвинений в государственной измене. Хотя казалось, что этого может и не случиться, совет Роанока действительно отстранил Джона и Джейн от их должностей, как только раскрылось, куда они меня отправили и с кем я должна была встретиться, и назначил на их место отца Гретхен Манфреда. Но они дали маме и папе десять дней на то, чтобы получить от меня ответ, прежде чем сообщить в Союз колоний о том, что те сделали. Я вернулась как раз перед окончанием срока, и как только они увидели, что привезла с собой, то не были склонны отдавать моих родителей на попечение судебной системы Колониального союза. Я не собиралась жаловаться на это.

После передачи маме и папе генератора саперного поля я пошла прогуляться и обнаружила Гретхен, читающую книгу на крыльце.

— Я вернулась, — сказала я.

— О, — сказала она, небрежно перелистывая страницу. — Ты уходила?

Я ухмыльнулась; она швырнула в меня книгой и сказала, что, если я еще раз сделаю что-нибудь подобное, она меня задушит, и что она может это сделать, потому что на наших тренировочных курсах самообороны она всегда была лучше меня. Что ж, это было правдой. Она была лучше. Потом мы обнялись, помирились и пошли искать Магди, чтобы донимать его дуэтом.

Десять дней спустя на Роанок напали Нерброс Эсер и около сотни аррисианских солдат, принадлежавших к той же расе, что и Эсер. Эсер и его солдаты вошли прямо в Кроатон и потребовали встречи с его лидерами. Вместо этого они нашли Савитри, помощницу по административным вопросам; она предложила им вернуться на свой корабль и притвориться, что их вторжения никогда не было. Эсер приказал своему солдату застрелить Савитри, и тогда они узнали, как саперное поле может навредить их оружию. Джейн настроила поле так, чтобы оно замедляло пули, но не более медленные снаряды. Вот почему винтовки аррисианских солдат не сработали, но огнемет Джейн сработал. Как и папин охотничий лук. И ножи Гикори и Дикори. И грузовик Манфреда Трухильо. И так далее.

В конце концов, у Нерброса Эсера не осталось ни одного солдата, с которым он приземлился, и он также был удивлен, узнав, что боевого корабля, который он оставил на орбите, там тоже больше нет. Справедливости ради, саперное поле не простиралось далеко в космос; мы получили небольшую помощь от благодетеля, пожелавшего остаться неизвестным. Но, как бы там ни было, игра Нерброса Эсера за лидерство в Конклаве закончилась очень печально и неловко.

Где я была во время всего этого? Ну, в безопасности, спряталась в бомбоубежище с Гретхен, Магди и кучей других подростков, вот где. Несмотря на все события предыдущего месяца, а может быть, и благодаря им, было принято решение, что на данный момент с меня было достаточно волнений. Не могу сказать, что я была не согласна с этим решением. Честно говоря, я с нетерпением ждала возможности просто вернуться к своей жизни на Роаноке со своими друзьями, и мне не о чем было бы беспокоиться, кроме как о школе и подготовках к следующей спевке. Насчет моей скорости — это было верно.

Но затем нанес визит генерал Гау.

Он появился тут, чтобы взять под стражу Нерброса Эсера, что и сделал, к своему большому личному удовлетворению. Но он был здесь и по двум другим причинам.

Во-первых, он проинформировал граждан Роанока о том, что издал постоянно действующий приказ, согласно которому ни один член Конклава никогда не должен нападать на нашу колонию, и что ясно дал понять не входящим в Конклав расам в нашей части космоса, что если кому-то из них взбредет в голову посягнуть на нашу маленькую планету, то лично он был бы очень разочарован. Он не уточнил, какой уровень возмездия оправдывает "личное разочарование". Так было эффективнее.

Мнения роанокцев по этому поводу разделились. С одной стороны, теперь Роанок был практически свободен от нападений. С другой стороны, заявление генерала Гау лишь подчеркнуло тот факт, что сам Союз колоний мало что сделал для Роанока, не только в последнее время, но и вообще когда-либо. Общее мнение сводилось к тому, что Союз колоний должен был за многое ответить, и пока он не ответит за все это, жители Роанока чувствовали себя совершенно вправе не обращать слишком пристального внимания на его распоряжения. Как, например, на то, что Манфред Трухильо должен был арестовать моих родителей и заключить их под стражу по обвинению в государственной измене. После этого Трухильо, по-видимому, не смог найти Джона или Джейн. Ловкий трюк, учитывая, как часто они разговаривали.

Но это стало еще одной причиной, по которой здесь был генерал Гау.

— Генерал Гау предлагает нам убежище, — сказал мне папа. — Он знает, что нам с твоей мамой будут предъявлены обвинения в государственной измене — вероятно, по нескольким пунктам, — и не исключено, что тебе они тоже будут предъявлены.

— Ну, я действительно совершила государственную измену, — признала я. — Из-за общения с лидером Конклава и всего остального.

Отец проигнорировал это. — Дело в том, что даже если местные жители не спешат нас выдавать, то всего лишь вопрос времени, когда Союз колоний пришлет за нами настоящих правоохранителей. Мы не можем допустить, чтобы у местных жителей были еще какие-то неприятности из-за нас. Мы должны улетать, Зоя.

— Когда? — спросила я.

— На следующий день, — ответил папа. — Корабль Гау уже здесь, и не похоже, что Колониальный союз собирается долго игнорировать это.

— Итак, мы собираемся стать гражданами Конклава, — сказала я.

— Я так не думаю, — ответил папа. — Да, мы поживем среди них какое-то время. Но у меня есть план, как устроить нас там, где, я думаю, тебе понравится.

— И где это?

— Ну что ж, — сказал папа. — Ты когда-нибудь слышала о таком маленьком местечке под названием Земля?

Мы с папой поговорили еще несколько минут, а потом я пошла к Гретхен, где мне удалось поздороваться с ней, прежде чем я разрыдалась. Она обняла меня и прижала к себе, давая понять, что все в порядке. — Я знала, что так и будет, — сказала она мне. — Нельзя делать то, что ты сделала, а потом возвращаться и притворяться, что ничего не произошло.

— Я подумала, что, возможно, стоит попробовать, — объяснила я.

— Это потому, что ты идиотка, — заявила Гретхен. Я рассмеялась. — Ты идиотка, и моя сестра, и я люблю тебя, Зоя.

Мы еще немного обнялись. А потом она пришла ко мне домой и помогла мне и моей семье собрать вещи для поспешного отъезда.

Слухи распространились, как это обычно бывает в маленькой колонии. Приходили друзья, мои и родителей, поодиночке, по двое и по трое. Мы обнимались, смеялись и плакали, прощались и старались расстаться по-хорошему. Когда солнце начало клониться к закату, мимо прошел Магди, и мы с ним и Гретхен прогулялись до усадьбы Гужино, где я наклонилась и поцеловала надгробие Энцо, попрощавшись с ним в последний раз, хотя он все еще был в моем сердце. Мы пошли домой, и Магди попрощался со мной, обняв так крепко, что я подумала, у меня ребра треснут. А потом он сделал то, чего никогда раньше не делал: поцеловал меня в щеку.

— Прощай, Зоя, — сказал он.

— Прощай, Магди, — ответила я. — Позаботься о Гретхен ради меня.

— Я постараюсь, — заверил Магди. — Но ты же знаешь, какая она. — Я улыбнулась на это. Затем он подошел к Гретхен, обнял ее, поцеловал и ушел.

А потом мы с Гретхен собирали вещи, разговаривали и подбадривали друг друга весь остаток ночи. В конце концов мама и папа отправились спать, но, похоже, не возражали против того, что мы с Гретхен остались всю ночь напролет и до самого утра.

Группа друзей приехала на меннонитской повозке, запряженной лошадьми, чтобы отвезти наши вещи и нас самих к шаттлу Конклава. Мы начали короткое путешествие, смеясь, но, приблизившись к шаттлу, замолчали. Это не было грустное молчание; это была тишина, которая возникает, когда ты сказала все, что хотела сказать другому человеку.

Наши друзья погрузили то, что мы брали с собой, в шаттл; мы оставили много вещей, которые были слишком громоздкими, чтобы их можно было взять, и которые мы отдали друзьям. Один за другим все мои друзья обняли меня, попрощались и ушли, а потом снова остались только мы с Гретхен.

— Хочешь пойти со мной? — спросила я.

Гретхен рассмеялась. — Кто-то же должен заботиться о Магди, — сказала она. — И о папе. И о Роаноке.

— Ты всегда была такой организованной, — заметила я.

— И ты всегда была собой, — не осталась в долгу Гретхен.

— Кто-то же должен быть, — сказала я. — И любой другой все испортил бы.

Гретхен еще раз обняла меня. Затем она отстранилась от меня. — Никаких прощаний, — сказала она. — Ты в моем сердце. А это значит, что ты никуда не ушла.

— Хорошо, — согласилась я. — Никаких прощаний. Я люблю тебя, Гретхен.

— Я тоже тебя люблю, — заверила Гретхен. А потом она повернулась и пошла прочь, не оглядываясь, хотя и остановилась, чтобы обнять Бабара. Он обслюнявил ее как следует.

А потом он подошел ко мне, и я провела его в пассажирский салон шаттла. Через некоторое время вошли все остальные. Джон. Джейн. Савитри. Гикори. Дикори.

Моя семья.

Я выглянула из окна шаттла на Роанок, мой мир, мой дом. Наш дом. Но нашего дома здесь больше нет. Я посмотрела на него и на людей в нем, некоторых из них я любила, а некоторых потеряла. Пытаюсь вобрать все это в себя, сделать частью себя. Сделать это частью своей истории. Моего рассказа. Чтобы запомнить это, чтобы я могла рассказать историю своего пребывания здесь, не прямо, а правдиво, чтобы каждый, кто спросит меня, мог ощутить, что я чувствовала о своем времени, о своем мире.

Я сидела, смотрела и вспоминала в настоящем времени.

И когда я убедилась, что у меня получилось, то поцеловала окно и задернула штору.

Двигатели шаттла ожили.

— Поехали, — сказал папа.

Я улыбнулась, закрыла глаза и стала отсчитывать секунды до старта.

Пять. Четыре. Три. Два.

Один.

БЛАГОДАРНОСТИ

В конце своей книги "Последняя колония" я упомянул, что, вероятно, на некоторое время отойду от вселенной "Войны старика", и, в частности, собираюсь дать персонажам Джона Перри и Джейн Саган отдохнуть и позволить им жить "долго и счастливо". Итак, можно резонно спросить, что сейчас здесь делает "Рассказ Зои"?

На это есть несколько причин, но две основные из них связаны с отзывами читателей. Во-первых, я получил много писем примерно такого содержания: "Эй, "Последняя колония" была великолепна. А теперь напиши еще одну. И сделай ее о Зое. А еще я хочу пони". Что ж, я ничего не мог поделать с пони (извините), но чем больше думал об этом, тем больше понимал, что мне тоже интересно побольше узнать о Зое. Зоя сыграла важнейшие роли второго плана в "Бригадах призраков" и "Последней колонии", и за время написания книг с ней произошло достаточно событий, чтобы, как я думал, рассказать ее историю и сделать ее интересной. Вам решать, был ли я прав на этот счет, но сам скажу, что очень счастлив.

Другие отзывы читателей касались двух критических замечаний в адрес "Последней колонии". В этой книге "оборотни", коренные разумные существа Роанока, сыграли свою роль в критическом сюжетном моменте и, сделав это, исчезли до конца книги. Я думал, что достаточно объяснил их исчезновение, но многие читатели были либо не удовлетворены этим объяснением, либо вообще пропустили его мимо ушей, и поэтому я получил кучу писем с вопросом: "Куда подевались оборотни?" Это раздражало меня, но не потому, что читатели жаловались, а потому, что, очевидно, я был не так умен, объясняя их уход из сюжета, как мне бы хотелось.

В дополнение к этому, "Последняя колония" подверглась некоторой (совершенно справедливой) критике за то, что Зоя отправилась в космос и каким-то образом вернулась с "саперным полем", которое было в значительной степени именно тем, что было нужно защитникам Роанока, чтобы победить нападавших, но представляло собой настоящий маневр deus ex machina со стороны ленивого писателя. В общем-то, да. Проблема в том, что я знаю больше, чем мои читатели; как автор, я знал всю предысторию, но не было никакого способа включить ее в книгу, не сократив ее содержание до 30 000 слов. Поэтому я как фокусник помахал рукой в надежде, что меня не поймают. Сюрприз! Очевидно, у меня есть умные читатели.

Так что в обоих этих случаях, когда читатели были недовольны, написание "Рассказа Зои" позволило мне еще раз попробовать этот сюжет на вкус и в процессе помогло сделать события, происходящие во вселенной "Войны старика", более внутренне последовательными и понятными. Чему мы здесь научились? В основном я прислушиваюсь к отзывам своих читателей, как положительным ("пишите больше!"), так и отрицательным ("исправьте это!"). Спасибо и за то, и за другое.

Поскольку я хотел ответить на вопросы читателей и считал, что это будет весело и занимательно, я написал "Рассказ Зои", действие которого происходит параллельно событиям в "Последней колонии", рассказанным с совершенно другой точки зрения. Естественно, я не первый, кому пришел в голову этот хитроумный трюк (и здесь я снимаю шляпу перед моими вдохновителями — Орсоном Скоттом Кардом с "Тенью Эндера" и Томом Стоппардом с "Розенкранц и Гильденстерн мертвы"), но я, глупец, думал, что это действительно будет легко.

Действительно, я помню, как сказал это Патрику Нилсену Хейдену, моему редактору: "Я уже знаю сюжет и персонажей; насколько это может быть сложно?" Патрик не сделал того, что должен был сделать, а именно: не схватил крепко меня за плечи, не встряхнул, как погремушку, и не сказал: "Боже правый, парень, ты что, с ума сошел?!" Потому что вот вам маленький секрет: сложно писать роман в параллельном времени, который, по сути, не просто лениво пересказывает историю из предыдущей книги. Пожалуй, это самое сложное, что я делал как писатель на данный момент. И, черт возьми, работа Патрика как моего редактора заключается в том, чтобы облегчить мне жизнь. Так что я чувствую, что он несет определенную ответственность за то, что я несколько месяцев безуспешно пытался написать роман (да, безуспешно: "неудача" + "метания" = провал. Посмотрите сами). Так что, да: я виню Патрика. За все. Ну вот, теперь я чувствую себя лучше.

(Примечание: приведенный выше абзац — абсолютная ложь: терпение, понимание и советы Патрика во время написания этой книги были бесценны. Но не говорите ему об этом. Тссс. Это наш маленький секрет.)

Другой по-настоящему сложной особенностью "Рассказа Зои" был тот факт, что я писал его с точки зрения девочки-подростка, которой лично я никогда не был, и не могу сказать, что я действительно понимал этот вид существ, когда сам был подростком (это не было новостью для моих сверстниц в старших классах).

Слишком долго я терялся в догадках, смогу ли я когда-нибудь научиться писать так, как это делает настоящая девочка-подросток, и не получал особенно хороших советов от своих друзей-мужчин по этому поводу. "Так что иди тусуйся с девочками-подростками", — это, клянусь Богом, настоящая цитата моего друга-мужчины, который, по-видимому, не обращает внимания на социальные и юридические последствия того, что тридцативосьмилетний мужчина, совершенно не похожий на Брэда Питта, околачивается рядом со старшеклассницами.

Итак, я сделал то, что, по моему мнению, было разумнее и с меньшей вероятностью могло привести к судебному запрету: я показал некоторые из незавершенных работ женщинам, которым доверяю, — все они, как мне сказали, в какой-то момент своей жизни были девочками-подростками. Эти женщины — Карен Мейснер, Риган Эйвери, Мэри Робинетт Коуэл и особенно моя жена Кристин Блаузер Скальци — сыграли важную роль в том, что помогли мне подобрать тон, который подошел бы для Зои, и были не менее безжалостны, когда я слишком увлекался своим воображаемым мастерством в отношении персонажа. В той мере, в какой Зоя работает как персонаж, вы можете отдать должное их влиянию; в том, что она этого не делает, вы можете винить меня.

Я уже упоминал Патрика Нилсена Хейдена как своего редактора, но в Tor Books есть и другие сотрудники, которые также работали над книгой, и хотелось бы выразить им свою публичную благодарность за их работу. В их числе Джон Харрис, создавший для книги превосходную обложку; Айрин Галло, лучшая в мире арт-директор; корректор Нэнси Визенфелд, которую я жалею за то, что ей приходится сталкиваться с моими многочисленными ляпами; и Дот Лин, мой рекламный агент в Tor. Спасибо также, как всегда, моему агенту Итану Элленбергу, а также Тому Доэрти.

Друзья! Они у меня есть, мне даже не нужно им платить, и они помогли мне собраться, когда я чувствовал, что вот-вот развалюсь на части. Особая благодарность Энн КГ Мерфи, Биллу Шейферу, Янни Кузниа и Жюстин Ларбалестье, со всеми ними я провел в чате больше времени, чем, вероятно, следовало бы, но, ладно. Девин Десаи регулярно звонил мне, что также помогало мне не натыкаться на пресловутые стены. Спасибо также Скотту Вестерфельду, Досел Янг, Кевину Стэмпфлу, Шере Золл, Дэниелу Майнцу, Майклу Бернсу, Уилу Уитону, Тобиасу Бакеллу, Джею Лейку, Элизабет Бир, Саре Монетт, Нику Сагану, Чарли Строссу, Терезе Нилсен Хейден, Лиз Горински, Карлу Шредеру, Кори Доктороу, Джо Хиллу, моей сестре Хизер Доан и множеству других людей, чьи имена в данный момент ускользают от меня, потому что я всегда пропускаю их, когда начинаю составлять списки имен.

Хочу также выразить особую благодарность читателям моего блога Whatever, которым в этом году пришлось столкнуться с немалыми трудностями, пока я пытался закончить эту книгу. К счастью, они умеют развлекать себя, пока я стучу по клавиатуре, как обезьяна. И сердечно прощаюсь с читателями "Кстати" и "Фельетонов".

Некоторые имена в книге позаимствованы у моих знакомых, потому что я очень плохо умею придумывать имена. Поэтому я хотел бы отдать дань уважения моим друзьям Гретхен Шафер, Магди Тавадрус, Джо Рыбицки, Джеффу Хентошу и Джо Луну, который удостоился особой чести быть убитым в двух моих книгах. Это не тенденция, Джо. Клянусь.

И еще одна причина, по которой я захотел написать "Рассказ Зои", заключается в том, что у меня есть собственная дочь Афина, и я хотел, чтобы у нее был мой персонаж, с которым она могла бы почувствовать родство. Когда я пишу это, моей дочери девять лет, что гораздо меньше, чем Зое в этой книге, поэтому было бы неточно говорить, что персонаж основан на Афине. Тем не менее, в Зое проявились многие качества Афины, в том числе ее чувство юмора и понимание того, кто она есть в этом мире. Поэтому выражаю свою благодарность и любовь Афине за то, что она вдохновила меня на написание этой книги и на мою жизнь в целом. Это ее книга.

Copyright Н.П. Фурзиков. Перевод, аннотация. 2025.