Маски: иллюзия превращений - 1

Моей задачей был сбор и систематизация информации о быте и жизнеустройстве россиян — именно так назывались жители того государства. И погрузившись в процесс, не заметила, как рабочий день подошел к концу. А это значит, что в моей каюте уже поджидает открытая кабинка личной переместительной системы, чтобы доставить меня прямо в жилое помещение шефа.

Глава 2

Регина

После возвращения из отпуска, из этой живой верлианской сказки я почти летала на крыльях эйфории счастья. Мир казался ярким, все окружающее превосходным, а будущее неминуемо счастливым. Проблемы? В то время все решалось легко или казалось несущественным. Всякие русалки остались где-то там позади, а я была рядом и полна уверенной надежды, что спустя время сумею все изменить — он поймет, что мы созданы друг для друга и обязательно ответит взаимностью.

Первоначальное недоверие непосредственного начальника, недоумение коллектива из-за моего внезапного исчезновения в самом начале рабочего процесса — все это не воспринималось серьезно и беспокойств не вызывало. На тот момент я была сосредоточена на более первостепенной мысли — на том, как лучше узнать Орино, разобраться в нем. В рабочее время я с полной самоотдачей погружалась в исторический исследовательский процесс, в нерабочее — с не меньшей энергией бралась за наши отношения. И первоначально казалось, что и верлианец идет мне навстречу, гонимый аналогичными устремлениями. Он так же искал моего общества, стремился быть рядом максимально большее время. Но постепенно пришло осознание, что любые наши встречи стремительно и неумолимо сводятся к элементарной близости.

Да, вопрос физических отношений изначально при заключении между нами договора был основным, и только я в очередной уже раз почему-то решила, что смогу создать между нами близость и другого уровня — душевную, эмоциональную связь, какое-то родное тепло, пробудить любовь. Я пыталась разобраться в нем, понять, что им движет, что для него важно. Не раз и не два я спрашивала верлианца о том, что и как принято у них во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной, есть ли необходимость где-то мне скорректировать свое поведение, измениться? Предлагала рассказать о земной модели отношений, но Орино или просто закрывал мне рот поцелуем или непререкаемо заявлял:

— Я не хочу, чтобы то, что между нами есть, было как у нас или как у вас! Это будет только по-нашему, уникально, неповторимо, только для нас двоих. Не думай об этом, не ищи каких-то сведений, не пытайся подстроиться под чужие существующие где-то далеко законы. Мы просто будем собой, будем существовать друг для друга здесь и сейчас, ведь мы уже все решили.

И я слишком поздно осознала, что 'по-нашему' подразумевало у Орино по-моему... И следовала этому его пожеланию — ни с кем не обсуждала вопрос верлианских взаимоотношений, не искала информации об этом вопросе, решив, что мы, действительно сможем создать нечто новое и уникальное для нас двоих. Обретем свою модель личных отношений.

В каком-то смысле мы ее создали, вот только она далеко не соответствовала моим надеждам и ощущениям. В итоге я оказалась перед фактом: получила то, чего хотела изначально — постоянного мужчину в своей жизни, — но также пришла к мысли, что сейчас мне этого было недостаточно. Сейчас хотелось большего. Не просто партнера в физических близости, а близкое существо, того, кого любишь, кому доверяешь, того, с кем рядом видишь свою дальнейшую жизнь. А этого нашим договором не предполагалось.

Я панически избегала любой возможности нежелательной огласки, любого намека на неверность с моей стороны. Было элементарно страшно разрушить хотя бы то, что имела.

И вроде бы все честно — мне ничего другого не обещали. Но разочарование было непомерным, душевная боль отдавалась невосполнимой утратой, а сердце сжимало отчаянием и горечью. Я поняла, что ему не нужно то, к чему так стремлюсь я. Самое печальное во всем этом, что без Орино я себе жизни уже не представляла. Я была одержима им. Тем постоянным праздником чувственного восторга, что приносила каждая наша встреча. Каждый день он приглашал меня, в безмолвном жесте внимания отправляя личный переместительный лифт за мной, и каждый день я не могла устоять и хоть немного противостоять этому незримому призыву. Не имея сил задержаться хоть на чуть-чуть, вбегала в кабинку и за несколько минут уносилась в объятия встречавшего меня верлианца.

Мы мало разговаривали. Все наше общение в прошедшие месяцы большей частью сводилось к физическому контакту, тактильным взаимодействиям, к языку тел.

Каждый день, выхватив меня из распахнувшейся кабинки, Орино стремительно уносил меня в параллельный мир, мир, где были только мы вдвоем и неисчерпаемый напор его желания и моя абсолютная покорность. За эти месяцы мы изучили тела друг друга в совершенстве, мы покоряли и покорялись друг другу неисчислимое множество раз, мы ночь за ночью проводили без сна, словно двое безумцев, не способных сопротивляться собственным желаниям.

У меня больше не было воли, у меня не было души, у меня не было разума. Все это заменил верлианец. Орино стал необходим мне как воздух, как... сама жизнь. Я уже не представляла существование без этого ежедневного глотка безумия, без этой выворачивающей душу нежности, без этой сжигающей сердце страсти, без него... Меня затянуло на самое дно омута, он стал для меня смыслом жизни...

И именно тогда я очнулась. Проснулась утром и неожиданно подумала о Грише и Наде, об их родившемся малыше и внезапно поняла, что стала безвольной зависимой куклой. Совершенно безвольной. Абсолютно зависимой. Поняла и испугалась. Ужаснулась тому, во что превратилась моя жизнь. Во что-то болезненное, всепоглощающее и... медленно убивающее мою душу. Это не было счастьем, это не стало любовью. Я просто подсела на него, как на наркотик. Я потеряла себя, совершенно растворившись в мужчине, которому была не нужна.

Сразу вспомнилась красноволосая русалка, его эмоциональная отстраненность в те редкие периоды, когда мы не отдавались поглощающему желанию, и пришло понимание... мне стало очевидно, что я со скоростью космолета несусь к бездне.

В тот день, отрешившись от работы, сидела, невидящим взглядом уставившись в монитор, и поражалась сама себе. Как можно было позволить этому случиться? Как можно было допустить такое безволие? Как можно было забыть все то, что втолковывала сама себе в самом начале? Как можно было... влюбиться? Мне стало по-настоящему страшно, страшно за будущее, за свою дальнейшую жизнь. Мне захотелось испариться, убежать, навеки исчезнуть из его жизни и тихо в одиночестве переживать свое отчаяние и боль потери от несбывшихся надежд. Но я была лишена подобной возможности — мы были на космической станции, окруженные холодным вакуумом космоса. И тут Орино нашел бы меня где угодно. И все, что я могла себе позволить — это только пытаться быть от него дальше, стараться хоть как-то держать дистанцию между нами, стремиться снизить количество проводимого рядом времени. Я стремилась опомниться, перебороть эту тягу, излечиться.

Именно тогда, три месяца назад я начала меняться. Нет, я не витала в облаках, как могло показаться со стороны, я просто настолько сосредоточилась на своем самоконтроле, на стремлении сохранить хоть частичку себя, не подвластную Орино, что не замечала ничего вокруг. С тех пор я по возможности максимально оттягивала время отбытия к нему, находя для себя бесчисленное множество причин, дел и оправданий. Я стала активно общаться с коллегами, на которых раньше практически не обращала внимания — времени не было, я существовала в режиме стремительного притяжения к Орино.

И сейчас, мысленно возвращаясь назад, я понимала — нам было хорошо вдвоем с верлианцем, потрясающе, но будущего у нас не было. Поэтому лучше остановиться сейчас, пока еще есть надежда, слабый шанс на то, что я смогу задушить чувство любви к нему... к моему наркотику.

Отныне, даже когда была с ним, я отчаянно старалась не забываться, не погружаться в этот нереальный мир, в свою... нет, в нашу фантазию. Снова и снова твердила себе, что я любовница, временная грелка, просто никто для него. Доводя себя до ожесточения, до ярости. Но только так у меня получалось выдержать и не сломаться, снова бросившись с головой в этот омут страсти и желания, снова не забыть о себе.

Получалось плохо, мои успехи были смехотворны. Ему снова и снова удавалось в дребезги разносить стену моего отчуждения... порой лишь взглядом, лишь прикосновением. Но я, уперто стараясь, последние три месяца шажок за шажком настойчиво отдалялась от верлианца. И что-то получалось... временами.

Орино заметил, сразу ощутил перемену во мне. Инстинктивно чувствуя или понимая мое самое уязвимое место, он с невероятной многократно возросшей мощью, с какой-то отчаянной решимостью обрушил на меня ураган страсти, шквал нежности и внимания. Меня буквально разрывало на части от этой нежности, душило в этом внимании, почти раздавило этой страстью. Между нами началось безмолвное противостояние...

И мы снова не говорили об этом. Не знаю, почему молчал он. Молчал, когда я с каждым разом приходила все позже и позже, молчал, когда я начала уходить все раньше, а потом и вовсе сразу после окончания безумия нашей близости, вставала и молча, не глядя на него, подходила к переместительной системе и, шагнув в кабинку лифта, отправлялась к себе. А ведь первые пять месяцев мы каждое утро встречали вместе...

Я молчала из страха. Из боязни, что вот если сейчас скажу хоть слово, хоть звук, то не выдержу и... разревусь, накричу на него, упрекну во всем, возненавижу, прокляну и... признаюсь в любви, умоляя ответить мне тем же. И уходила потому же. И каждый раз меня провожала давящая тишина позади.

Тогда и возник вопрос с отпуском. Я уцепилась за эту мысль, за возможность оказаться вдали от него, за шанс перевести дыхание, дать своему бедному сердечку хоть ненадолго успокоиться. Хотелось к маме, в родной с детства черно-белый мир, в свою крохотную квартирку. Хотелось тишины, покоя и возможности просто проплакать весь день, не думая о том, что кто-то увидит.

Так, почти три недели назад, шагнув к нему навстречу из кабинки, я сообщила:

— Хочу в отпуск на Землю, с мамой увидеться.

И с тех пор он так и не ответил мне согласием. Любую попытку напомнить тут же переводил на что-то другое, отвлекая меня.

Нет, сказать, что мы не говорили вообще, нельзя. Мы говорили... иногда, всегда о чем-то отвлеченном и неважном. Но никогда о том, что было между нами. О том, что действительно имело значение.

А сегодня, направляясь в каюту, снова и снова прокручивала в памяти слова Теи. Я решила рискнуть, проверить... А что, если и правда он не может мне возразить? Воспрепятствовать моему намерению отказаться от него? Ведь и тогда, в первоначальном договоре он признал за мной право заявить о таком намерении. Вот и заявлю! Прямо сегодня, чтобы не передумать.

Кабинка личного лифта шефа уже ожидаемо была в моей каюте. Причем, последним акцентом нашего противостояния стали... цветы. Не представляю, где он брал их. Но он не мог не понимать, что для меня значит подобный дар — живое растение. В последние дни в кабинке переместительной системы Орино меня обязательно встречал этот нежнейший презент. И эти верлианские растения, им было достаточно лишь воды для существования. Моя каюта напоминала оранжерею, принося каждое утро невыразимое утешение моей измученной душе. Просыпаться в окружении цветов было потрясающе и нереально волшебно, если бы еще они не напоминали о том, кто их подарил...

Так и сейчас, на мягком сидении в кабинке была нежно-лиловая веточка, усыпанная дивными цветами. Я даже поддалась мгновению слабости и провела по ней рукой, осторожно соприкасаясь с чудом жизни. И почти сразу, отдернув руку, решительно активировала движение системы, отправляя кабинку к хозяину. Пустую. Без меня.

Глава 3

Регина

Первая с момента возвращения на базу ночь без Орино прошла мучительно. Я успела и порыдать, и обвинить себя во всем происходящем, а потом и его, а потом и злую судьбу до кучи. В итоге с утра была в состоянии аморфного безразличия и полнейшей неспособности на что угодно реагировать. Спать хотелось и только — прочие чувства за ночь, кажется, атрофировались! Вот хоть ворвись на моих глазах в помещение отдела десант неизвестных нам инопланетян — и глазом бы не моргнула.

Взбодриться в процессе вялых сборов к походу на рабочее место решила радикально. Достала самые чудесные чулки из имевшихся в наличии — те самые ажурные и бесподобные, что надевала в Казани.

'Значит, смотрят на мои ноги мужчины? Хорошо! Пусть им будет, чем полюбоваться! Еще и юбку надену ту, что выше колен. А почему мне одной должно быть плохо?'

В коридоре столкнулась с соседками. Аня сразу зацепилась взглядом за мои ноги и выразительно причмокнула на ходу:

— Все, аншлаг в столовой гарантирован! И сколоп... ой, Люда еще надеется, что верлианец на нее посматривает! Вот наивная. Тоже ведь мужчина, а значит, к стройным ногам не равнодушен! Куда там до них ее невидимому бюсту.

Я резко споткнулась.

— Не трусь, — неспешно отмеряя свои большие шаги рядом со спешащими нами, поддержала Тея, — все про твой роман давно уже в курсе, не умеешь ты притворяться.

Я мгновенно остановилась. Дыхание на миг оборвалось, в глазах потемнело. Нееет! Только не это. Стану всеобщим посмешищем? Экс-пассией шефа?!

— К-как? — вопрос дался с трудом.

Дружно подтолкнув меня вперед в кабинку переместительного лифта, коллеги шагнули следом и, сжалившись над потрясенной мною, пояснили:

— У всех есть глаза и уши, а два и два сложить и получить четыре может каждый. Все же фактически на виду! — тираду Анны прервал хитрый смешок. — Да что там мы, работающие с тобой в одном отделе, уже даже начальство в курсе!

Мне совсем поплохело. Если речь о Кузьмине, то представляю себе, что он обо мне думает...

— Вчера вечером, когда географические характеристики по зоне переноса лично Игорю Борисовичу заносила, сама слышала, как он в дистанционном разговоре с Орино этот вопрос затронул, — у меня во рту внезапно пересохло от ужаса. — Так и сказал: атмосфера в коллективе у нас замечательная. Вон Регина Аркадьевна Соловьева одна чего стоит. Живой пример и опровержение всем вашим опасениям. У девушки жених на Земле остался, ждет не дождется возвращения невесты, через день сообщения пламенные шлет. И ведь это ей работать не мешает. Наоборот — какой стимул трудиться лучше, получать достойную зарплату. Все это вклад в благополучное будущее.

Моя нижняя челюсть просто и безмолвно рухнула. Гриша! Бывало, что в положенные десятиминутные периоды отдыха я открывала его голосовые сообщения, которые начинались с громогласного:

— Драгоценная моя, совсем заждался! Когда уже вернешься и сделаешь меня честным мужчиной? Замуж когда? Срочно на Землю прилетай.

Конечно я, в отличие от Гриши предпочитавшая письменные сообщения, каждый раз в обязательном порядке укоряла этого перспективного двоеженца в страшной измене и оплакивала свою невезучесть. В общем, все как всегда. Но мне и в голову не могло прийти, что кто-то на этом основании сделает такие далеко идущие выводы... Вот и сложили два и два, и получили... пять!