Выйдя из лавки. Они молчали. Тоно все еще переживал свою обиду. А на Рене вдруг накатила какая-то тяжесть, тоска... предчувствие беды. Язык ее не слушался, а сердце тоскливо ныло. Она уныло плелась позади, раздражая Тоно.

— Ты едва ноги переставляешь! Так и к ночи не дойдем до остановки. Шевелись! Мы не на прогулке в парке отдыха! Пора сматываться отсюда.

— Верно, мой дорогой! — прошипел чей-то тихий, угрожающий голос, и из сумерек выступили одновременно несколько высоких, спортивного вида силуэтов. Они быстро обступили их тесным кружком. Это были в основном люди — трое здоровых молодых парней с накаченными мускулами и устрашающими татуировками по всему телу, одеты они были в облегающие кожаные куртки и брюки. На шее и на руках — сверкающие ожерелья и браслеты с острыми шипами, которые можно использовать в драке как оружие. Они смотрели равнодушно, погасшим взглядом, но красноватые белки глаз и шрамы на лице выдавали в них опасность.

— Какого черта...— осторожно спросил Тоно.

Тут прямо перед ними возникла еще одна тень, и Рене сразу поняла, в чем дело: это был змееногий планетник из бара, тот, что жаждал преподать ей урок.

— Ну что, мои дорогие, узнали меня?— пропел змееногий, приблизившись к ним со зловещей улыбкой. Его глаза горели желтым огнем, как у голодного зверя, а хвост, не спеша выписывал резкие петли.

— Ну да, ты тот хвостатый тип из бара, которому больше всех хотелось получить по шее!— спокойно отвечал ему Тоно. — Жаль, что я мало дал! Прости, торопился.

— А ты грубиян, я это еще тогда понял, — ласково улыбнувшись, сказал змееногий, наслаждаясь свой полной властью над ними, — но это ничего, ты еще молод, научишься... Мы научим тебя вежливости! Верно, ребята?

Люди лениво обнажили оскал острых зубов, видимо заточенных у стилиста. Очевидно, они сидели на смеси наркотиков, поэтому эмоции так вяло и неестественно выражались ими, поняла Рене.

— Я давно слежу за вами, но чтобы придти прямо ко мне, в Лабиринт, без приглашения, это верх бестактности!.. Какого черта? Может, мне бы доставило большее удовольствие поймать вас прямо у таможни? Или еще лучше, вытащить из тепленькой постельки на лодке... А, понимаю, вам тоже не терпелось меня увидеть, вы должно быть услышали обо мне и спешили меня найти, чтобы принести извинения?! Ребята, они слышали о нас! Точно!

— Нет. Таких говнюков, как ты — до лешего. Про всех будешь знать, память отшибет!— все так же невозмутимо отвечал Тоно.

Он по опыту знал, чего ждать от подобной мрази милости нелепо, знал, что такие наслаждаются чужой болью и унижением так же, как другие — радостью и любовью. Поэтому, дело плохо — так просто так от них не отделаться... разве только разозлить как следует, чтобы забыв об осторожности, они полезли в драку прямо сейчас, не откладывая расправу до Лабиринта. Все же здесь у них есть шанс, драку могут заметить и вызвать полицию, нужно только продержаться... Да, если бы он был один, но Рене!... Тоно боковым зрением взглянул на Рене. Она стояла потерянная, думая о чем-то своем, точно не понимала, какая опасность им угрожает. Черт побери, ей и в голову не придет бежать, или звать на помощь, даже если он отвлечет их внимание на себя!.. Если завяжется драка, она может погибнуть первой. Значит, этот план не годиться.

— Ты нарываешься, парень, — уже зло прошипел главарь, — но это по глупости и неведению! Я понимаю. Ты приехал из такой глуши, где столетия проходят, прежде чем узнаешь о героях своего времени. Но тебе повезло. Ты и твоя девка узнаете обо мне раньше других с твоей планеты. Пришло время узнать, кто я.

Он сделал театральную паузу и весь надулся. Потом медленно и торжественно, со свистом и пришепетыванием, скандировано произнес слова.

— Я — Великий и Ужасный Дак Даркрейдердак! Повелитель Ночи! Гонитель света и спаситель свободы! Тьма падет на головы того, кто чем-то разгневает меня, нарушит мои правила, перейдет мою дорогу! А это мои ребята — вампиры! Они живут только ради меня и крови. Они живо вам кишки выпустят, а кровь выпьют прямо из ваших жил еще горячую от боли, которую вы испытаете!

Тоно против воли, чуть не рассмеялся, до того нелепо было это представление. Но перед ними стоял не просто сумасшедший, а психопат, в чьей полной власти они теперь оказались, и это уже было совсем не смешно. Тоно проклял себя за беспечность, которая, может быть, будет стоить им жизни.

Рене, не смотря на отстраненный вид, хорошо осознавала, что происходит. Она понимала, что змееногий не лжет. У людей при одном лишь упоминании о крови участилось дыхание, и начали раздуваться ноздри. Когда она изучала патопсихологию, им говорили об этом синдроме. 'Вампиры'! На самом деле всего лишь их поверхностная имитация, сопровождаемая психопатологической зависимостью от крови, как некого символа вечности, мощи, энергии, способствующего избавлению от страхов, особенно страха смерти. Один из самых распространенных синдромов их времени. Они не успокоятся, пока не попробуют кровь, сегодня же. Чтож, значит, пришло ее время.

— А, так вот оно что!.. А я подумал было, что ты — просто гад ползучий, ползаешь везде и гадишь, — спокойно сказал Тоно.

Вампиры 'зарычали' от ненависти, сверкая глазами и глотая слюну, Даккрейдердак побледнел от оскорбления, его желтая змеиная кожа стала тусклой, узоры почти исчезли. А Рене подумала, что Тоно не заслуживает той страшной смерти, которую сейчас обдумывает это существо. Тем более из-за нее.

Она поймала его напряженный взгляд и прошептала одними губами: ' Уходи'. Тоно поднял брови — ' Но как? '

То, что она выкинула, изумило даже Тоно. Она вдруг завораживающе медленно начала раскачиваться и опускаться на землю. Так медленно и осторожно, что никто не бросился на нее сразу. На лице застыла отстраненная маска, она словно против воли воспроизводила какой-то ритуал, таинственный и ужасный. Все с изумлением смотрели, как она, неторопясь, почти торжественно, сняла обувь и вытянулась на грязном тротуаре, лицом вверх, словно ведьма, вызывающая стихию. Даккрейдердак насторожился, и все напружинились, с суеверным страхом ожидая от Рене всего, что угодно, готовые схватить ее и растерзать без промедления, но не в состоянии начать делать это первыми. Она знала, как много страхов у этих существ, как легко они пугались и как сильны были эти страхи. Именно поэтому, большинство из них стали такими подонками. Все просто: чтобы бояться меньше, нужно самому внушать страх, 'перейти на темную половину'. Это самое простое. Ее незамысловатые движения казались им магическими, ритуальными, жуткими, ведь страх, как известно, заслоняет разум от реальности. Ни одна из их многочисленных жертв так себя не вела, и они смотрели на нее, беззащитно, но таинственно распростершуюся на земле, застыв от ужаса.

Тоно осторожно отступал назад. Секунда — и, оказавшись у них за спинами, он помчался по улице. Главное было добежать до угла. Вампиры, конечно, не сообразили, но змееногий — очень быстро понял, что произошло. Он начал стрелять, но убить Тоно сразу, не дав ему пережить унижения, и тем самым лишить себя наслаждения от его мук, от победы над ним, ему все же не хотелось, он стрелял по ногам, и промазал. Только поэтому Тоно удалось уйти. Рене тотчас быстро поднялась и застыла, ожидая их мести. Стоя принять боль легче.

— Черт! Он ушел, идиоты! Скоты безмозглые! — Даркрейдердак хлестнул вампиров хвостом, как плетью, и те взвыли от боли. Далее последовал поток отборной брани на вселенском.

— Это она, она отвлекла нас, сука! Она специально, легла на землю!... За это ты ответишь!

Они надвигались на нее, ноздри раздувались, глаза налились кровью. Один из них резко взмахнул рукой, и ее щеку остро засаднило — он умел причинять боль. Другой дернул прядь волос — и вырвал их. Остальные приблизились вплотную... Кто-то занес руку для следующего удара...

Еще секунда и вампиры набросились бы на нее все и сразу, но тут вмешался их главарь. Он желал большего. И прежде всего, ее страха, полного подчинения, и торжества своей власти над ней.

— Нет, стойте!... Стойте, я вам говорю! Если она умрет сейчас, ее дружок не вернется, но если мы заберем ее в Лабиринт, он скоро окажется в нашей власти, так же, как и она сейчас, он придет за ней, тогда и поквитаемся!

— Он струсил, он не вернется!

— Возможно. Но тогда мы расквитаемся по полной программе с ней, а его найдем позже, и расскажем, как она умирала! Даже лучше, мы запишем ее смерть, и ему покажем!.. А потом запись продадим!

— Да! Да, он оставил ее нам!

— И мы поиграем с ней!... Ей понравиться!...

— А потом мы поймаем и его! И ему понравиться, когда он будет смотреть, что мы с ней делали!

— А потом продадим запись! Это большие деньги!

— И попьем, вдоволь попьем его крови!

— Крови!

— Да, но сначала мы отыграемся за этого подлого труса на его подружке!... Слышишь, ты, шлюха, на тебе живого места не останется, это я, Даркредердак, обещаю тебе! Знаешь, если он не вернется, я сам тебя по кусочкам разберу! Медленно. Для него.

— Она наша! Крови! — заорали вампиры.

В предвкушении удовольствия, они начали свой ритуальный танец, стараясь вызвать в ней ужас. Вампиры двигались вокруг нее, потрясали огромными ножами прямо у нее перед лицом, резали одежду на ней, царапая кожу, приближали вплотную свои жуткие погасшие, как у мертвецов, лица и облизывались. Даркрейдердак смеялся от радости и удовольствия, когда она вздрагивала или уклонялась от прикосновения лезвия. Но Рене делала это, скорее инстинктивно, и ей не было по-настоящему страшно. Это была не та боль, которую бы она не смогла бы вынести, не тот страх, что нельзя пережить. Перед ней были лишь обычные садисты, которые изголодались по насилию, не больше. За то потом, ее ждала смерть. Дакрейдердак это понял по ее лицу довольно быстро. И ему это не понравилось.

— Ты просто не знаешь, что тебя ждет. Но, довольно. Нам пора в Лабиринт. К Лебруку! Я, Дак Даркрейдердак, даю слово, что вы сегодня получите вдоволь свежей крови! Мы славно попируем!

— Да! Крови!... К Лебруку!

Он снова щелкнул хвостом, точно плетью, и все помчались в сторону тьмы — в Лабиринт. Один из людей перекинул ее через плечо и последовал за остальными. Все перевернулось у нее в сознании — они двигались так быстро, что Рене не могла ориентироваться, не могла что-либо запомнить. Она ничего не видела во тьме и только чувствовала усиление мерзкого запаха старых нечистот, как в норе хищников. И чем дальше они шли, тем тесней становились улицы, потому что теперь она время от времени задевала плечом противоположную стену. Еще она почувствовала изменения силы тяжести — видимо, они то поднимались вверх, то резко спускались, то шли прямо, то сворачивали и петляли. Как они сами ориентировались в полной темноте — неизвестно. Тоно никогда не сможет найти ее здесь. По-крайней мере, она уже под землей, значит, ближе к своей могиле.

Они снизили скорость, и внезапно ее ослепил свет — дверь! Они вошли в большое помещение, где видимо, находился трактир. На земляном полу под низким каменным потолком стояли столы и лавки, сидели, стояли, валялись люди и планетники. Все это освещалось множеством чадящих свечей. К запаху нечистот теперь примешивался запах отвратительного вина, курева и рвоты. Ее бросили на пол, потому что Даркрейдердак пошел договариваться с хозяином, а остальные присели за стол, чтобы освежиться тухлым вином, тотчас поданым безносой от смертельной болезни служанкой. Рене оказалась среди мусора, застарелых помоев, и свежих еще пятен крови. Кто-то из вампиров ради смеха наступил ей на руку тяжелым сапогом, тогда она отползла под стол, и осмотрелась.

Хозяин в баре разливал вино — это был огромный похожий на студень планетник, полупрозрачный с головы до ног как огромная медуза, холодно и без эмоций он слушал жестикулирующего хвостом Даркрейдердака, маленькие глазки едва скользнули по ней, и он что-то коротко ответил, на что Даркрейдердак в свою очередь ответил пространно. Видимо, они торговались. Рене посмотрела вглубь зала — несколько пьяных, и озверевших от винного возбуждения людей избивали красного от крови планетника. Он лежал на полу, как и Рене, вперив безумный от боли и отчаянья взгляд вверх. За соседним столиком обнималась парочка, рядом еще несколько компаний с удовольствием пили вино и закусывали жарким, шумно смеясь над собственными шутками. У дальней стены были прикованы женщины для развлечений, жалкие, грязные, в лохмотьях, с тусклыми от отсутствия алкоголя, наркотиков и еды взглядами. Они сидели или лежали прямо на полу, тупо разглядывая посетителей, в ожидании очередного клиента. Взгляд Рене задержался на молоденькой девушке, лет шестнадцати. Она сидела на корточках, и, глядя в осколок зеркала, энергично расчесывала длинные грязные волосы, стараясь сделать их более привлекательными. Жалкие обрывки одежды на ней выглядели все же аккуратнее чем у других, а взгляд был живым и подвижным. Правая половина ее лица была изуродована, кожа стянулась безобразным рубцом, искажая черты, и лишая ее привлекательности. Теперь ее возьмет, скорее всего, только какой-нибудь извращенец или садист, но по всему было видно, она надеялась, все еще надеялась на лучшее. Может, потому, подумала Рене, у которой защемило от жалости сердце, что не успела еще ничего хорошего увидеть в жизни и не могла расстаться с надеждой увидеть так рано.

Тем временем, Даркрейдердак договорился с хозяином. Все поднялись из-за стола. Один из людей небрежно схватил ее за волосы и потащил за собой. Они взяли с собой и ту девочку, с изуродованным лицом, и еще одну женщину, постарше, всю в ссадинах и шрамах от регулярных побоев. Обе они оживленно вскочили, предвкушая еду.

Они спустились по каменной лесенке в маленький зал, очевидно предназначенный для небольших частных вечеринок. Посредине стоял большой грязный стол и две скамьи, пол был почище, чем в большом зале, и покрыт грязной соломой.

Женщин посадили за стол вместе со всеми, а Рене цепью пристегнули к кованному кольцу торчащему из стены. Вокруг этого кольца и другого, рядом, и на полу, под ними, полумесяцем расползлись бурые пятна. Очевидно, на частных вечеринках в Лабиринте было принято жестоко развлекаться с жертвами, и записывать это — на противоположной стене был установлена старая видеокамера. Хозяин сам внес поднос с едой и вином, и на какое-то время о Рене почти забыли, разве что вампиры кидались объедками и костями, от чего женщины приходили в полный восторг и радостно взвизгивали, когда Рене морщилась... Они думали, ей больно и страшно, но это было не так. Нет, она и не видела их. Сейчас она была далеко, в своей памяти. Она радовалась, что скоро придет смерть, что сейчас она может подготовиться к уходу, раз судьба дает такую возможность. Да, нужно вспомнить все: ошибки, чувства, что— то исправить, хотя бы в мыслях, простить. И впервые смерть показалась ей бездной, падать в которую придется, возможно, довольно долго, потому что придется вспомнить и то, что она помнить не хотела, и то, что просто не помнила. Да, пожалуй, ей не вспомнить последние пять лет, такими пустыми они были. Все эти годы после плена она не жила. Жил ее страх, не она сама. Тогда что ей вспомнить? Детство, юность? Эти воспоминания обезличил и, возможно, исказил Аалеки. Она не хотела думать сейчас о родителях, потому что боялась, что вспомнит мысли, навязанные Аалеки, об их невольной вине за ее судьбу. Нет, это конечно не правда... но может, часть правды, поскольку все корни судьбы уходят в детство... Пустое. Кого теперь винить?! В одном она была уверена, ее родители бы никогда бы не пожелали дочери такую судьбу. Все это было слишком далеким прошлым, не стоило его тревожить. Что же тогда?... Ее экипаж тоже был ее семьей. Да, с ними она обрела настоящую семью... Она тепло подумала о всех них, но за месяцы плена она привыкла к мысли, что они ушли. Аалеки говорил даже, они бросили ее, пусть, и не желая этого. Он внушал ей, что они невольно выбрали ее в жертву Эгорегозу, чтобы заслужить быструю смерть.... Нет, конечно, это было не так, это был только яд, которым отравлял ее сознание Аалеки, проводя свои эксперименты. Кроме того, ему доставляло удовольствие наблюдать ее страдания от сомнений. Нет, никто из ее семьи не смог бы ее бросить!... Они любили ее, а она любила их!.. Но и это воспоминание было осквернено, поругано... Что же тогда? Эгорегоз. Аалеки. Одиннадцать месяцев он был рядом с ней, ближе чем кто-либо. Он гладил ее руки, кормил, заботливо расчесывал ее волосы, не отдавал своим коллегам извергам, несколько раз просил совет Эгорегоза, чтобы она оставалась у него в лаборатории, и потом, когда она уже не была полноценным объектом, даже прибегал к влиянию Зоонтенгена, осуждавшего такие привязанности. Он по-своему заботился о ней... Но такое существо как он, просто не способно на чувства. Все чего он жаждал — славы, пусть она стоила другим такой адской боли. И поэтому, он не достоин того, чтобы она помнила его имя, особенно сейчас, он — ничто!.. Сейчас она впервые почувствовала, как внутри от предчувствия освобождения появилась сила, и не та, которую она боялась и подавляла, другая, сила духа... Неужели?! Она, наконец, избавиться от своих болезненных воспоминаний, обретет покой!.. Нет, покой придет только со смертью. Только бы это случилось!