— Какое интересное определение, — Ватанабэ с притворным восторгом заворочался в кресле и откинулся на спинку.
— А другого тебе и не дать, — Канзаки никак не могла бросить суровый тон, но глаза ее смеялись. — Стоило детишкам с тобой поужинать, как оба принялись бегать и волноваться.
— А заботливая мама Мегу-тян так волнуется, так волнуется! — толстяк шутовски всплеснул руками и хмыкнул. — Тебе нельзя долго находиться в нашей компании.
— Это почему же?
— Материнский инстинкт кипит в тебе с такой силой, что начинаются порывы воспитывать взрослых дядек с вредным характером и взбалмошных юнцов.
— В таком случае, пожалуй, настает время устроить им порку, — Канзаки погрозила мужчине пальцем.
— Могу воспринять как сексуальные домогательства, — тяжело сострил Сэм. Мегуми шутка не понравилась.
— Не надо про домогательства, — попросила она серьезно. — Меня как раз беспокоит эта тема.
— То есть? — прищурился Ватанабэ, отстукивая пальцами по подоконнику непонятную мелодию.
— Дети очень беспокойные, без шуток. Я волнуюсь за их состояние, особенно теперь, когда твоя комбинация начинает раскручиваться.
— На то они и дети, — Сэм кивнул. — Но причем тут домогательства?
— Эрику пытались соблазнить бармен из ресторана и девица-трикстер, о которой она рассказала. Из-за этого бедная девочка вся на нервах, даже больше, чем обычно.
— То-то, смотрю, она старалась не попадаться мне на глаза, — толстяк тяжело пристукнул пальцами о подоконник. — Серьезная беда?
— Оба раза ей удавалось отделаться от приставал, но, видимо, сексуальное посягательство для Эрики — вопрос тяжелый. Она чуть не задрожала, просто рассказывая.
— Н-да, — грустно выдохнул Ватанабэ, и Канзаки поразилась искренности его неожиданной печали. — Как обидно-то...
— Что обидно?
— Что невинность становится слабостью хороших людей.
Мужчина поднялся из кресла и прошелся от стены к кровати, разминая ноги. Мегуми проследила за ним подозрительным взглядом.
— Неужто опять собрался рефлексировать?
— Угу, сейчас начну заламывать руки и рыдать, — Ватанабэ изобразил на широкой физиономии неискреннее страдание. — А потом еще и повешусь.
— Тебя ни одна балка не выдержит, — Канзаки уселась поудобнее, опершись локтем о спинку кровати, и подперев ладонью щеку. — Чего стесняешься? Мы же оба знаем, что ты переживаешь за этих несчастных.
— Мегу-тян, ты прямо как ребенок, — фыркнул толстяк, остановившись у окна и не глядя на собеседницу. — Я уже много лет как не переживаю вообще ни за кого.
— Да неужели? — девушка коварно прищурилась.
— Не пытайся поймать меня на противоречиях, юная ученица! — отвернувшись от окна, Сэм погрозил ей пудовым кулаком. — Твои попытки все равно не увенчаются успехом. Я мудр и неприступен.
— Мудрец, тоже мне, — Канзаки, дразнясь, состроила злобную физиономию.
— Хватит пытаться меня подкалывать, — попросил толстяк. — А то я выброшусь в окно.
— Не пролезешь, — злорадно заявила девушка.
В следующий миг Ватанабэ, гулко выдохнув, шагнул назад и размашисто повалился спиной в раскрытое окно. Канзаки успела лишь моргнуть, глядя, как мужчина отталкивается руками от подоконника, и бросить вслед скользнувшим в темноту ногам: "Эй!".
На улице раздалось глухое "бум", и кто-то с сопением завозился на бывшем газоне. Выглянувшая в окно Мегуми увидела Сэма, отряхивавшегося от сорняков и травы. Мужчина поднял голову и, как ни в чем не бывало, посмотрел на девушку глазами невинного пятилетнего ребенка.
— Со второго этажа можно и шею сломать, — кисло заметила она.
— Можно, — согласился он. — Но не нужно.
— Не уходи от разговора, — мрачно потребовала Мегуми. — Тем более, в окно.
— А ты сигай сюда, — любезно предложил Сэм.
— Зачем ты хочешь сломать мне ноги?
— Да брось, — отмахнулся он. — Я просто хочу прогуляться. Коварных подростков тут уже не пробегает, вот и выбрался.
— Через окно, — констатировала Мегуми с видом медсестры у постели ракового больного.
— Так же быстрее, — пожал плечами толстяк. — Давай, выпрыгивай. Я подхвачу.
Молодая женщина ничего не ответила. Во всем ее облике вдруг появилась застенчивая медлительность. Но уже в следующую секунду Канзаки нахмурилась и пристукнула ладонями о подоконник.
— Да ну тебя к черту.
— Вылезай, говорю, — непреклонно позвал мужчина.
— Ох, как же мне хочется тебя стукнуть... — пробормотала Мегуми, забираясь на подоконник и вглядываясь в темный запущенный двор, залитый лунным светом. Ватанабэ встал под окном, готовясь поймать невольную попрыгунью.
Решившись, девушка отпустила оконную раму и ухнула во тьму. Картинно падать в руки наглеца и безобразника она не собиралась и сгруппировалась. Приземлившись самостоятельно на мягко пружинившую траву, Канзаки выпрямилась и посмотрела на опустившего руки толстяка.
— Современные женщины унылые и скучные, — сварливо заявил он.
— Это мы специально, — она отряхнулась. — Чтобы отгонять современных мужчин.
— Так и посоветовала бы Эрике, — хмыкнул Сэм. — Чего она такая хорошенькая тогда?
— Она еще молодая. И вообще, хватит страдать ерундой, говорили же серьезно!
— Видимо, долго мы с тобой серьезно говорить не можем вообще.
Тут он был прав. Канзаки не в первый раз ловила себя на том, что теряет изначальную нить разговора, погрязнув в дружеской пикировке с Ватанабэ. Каждый разговор наедине, грозивший перейти в фазу откровений, непременно превращался в обмен колкостями и паясничанье. Похоже, Сэм изобрел новый способ защищаться от ее попыток проникнуть в душу.
Да нет, нечего врать себе.
Ватанабэ, может, и был в чем-то виноват, но трусила и пыталась отделаться шуточками сама Мегуми. Ей хотелось лучше узнать Сэма, остававшегося все такой же загадкой, что встретилась девушке год назад в Токио. Конечно, удалось вызнать кое-какие подробности, что-то всплыло в разговорах с коллегами и близкими, о каких-то деталях Ватанабэ проговорился. Но даже после откровений Кэтрин Винтерс этот несуразный толстяк никак не становился хоть чуточку понятнее. И Мегуми боялась делать следующий шаг.
Выходило, что они танцуют друг с другом в попытках не соприкоснуться. Но неужели Сэм тоже чего-то боялся в Мегуми?
Ватанабэ повлек спутницу вглубь острова, мимо здания гостиницы, вдоль берега. Относительно чистая часть дорожки для туристов закончилась, и, поплутав по зарослям, они вышли к заброшенному пляжу. Казалось, в свете луны плещется вовсе не море, а волшебное серебро, шумящее неведомой песней о чем-то далеком, прекрасном. Иссиня-черное небо с россыпью звезд холодной отеческой бездной нависало над водой.
— Не стоит бояться песка в обуви, — надтреснутым голосом произнес Сэм, ступая на песок и тут же утопая в нем почти по щиколотку.
— Так и скажи, что не продумал, — сказала Канзаки и принялась ловко стягивать домашнюю обувку, в которой перемещалась по гостинице. — Мы, японцы, все-таки умный народ.
— Умный народ не придумал бы хентай, — угрюмо заявил Ватанабэ, увязая.
— Нетушки, — молодая женщина ступила босыми ногами на песок и ощутила медленно уходивший жар нагретой за день земли. Мегуми помахала перед носом у Сэма, изображавшего тонущий бриг, туфлями, которые держала в руке. — Хватит кривляться. Зачем ты меня сюда привел?
— Нет в тебе романтики, Мегу-тян, — хмыкнул толстяк. — Может, я хотел погулять с тобой под луной?
— Да... — японка философски подняла туфли подошвами вверх. — Было бы неловко, если б в такое предположение хоть кто-то поверил.
— Ну вот, я безнадежен, — Сэм шагнул к морю, загребая ботинками песок. — Нет, я и впрямь пришел сюда, чтобы просто погулять. Люблю природу, особенно когда она свободна от суеты.
— Тогда с морем ты угадал, — девушка пошла следом. — Нет ничего спокойнее.
— Это пока шторм не начнется, — мужчина вдохнул полной грудью соленый воздух. — Прямо как с людьми.
— То есть?
— Люди тоже кажутся красивыми, спокойными и эстетически приятными, пока не потревожить. Но когда разойдется душа — тут уж только спасайся.
— Похоже, я не ошиблась, — Канзаки с удовольствием прошлась по пляжу и обернулась к собеседнику. — Ты и впрямь переживаешь.
— С чего ты взяла? — в извечном костюме с пиджаком Ватанабэ смотрелся на фоне моря и песка нелепым пришельцем из другого мира. Он все вглядывался в горизонт, и Мегуми узнала этот взгляд, часто скрытый стеклами черных очков.
— У тебя глаза стали не такими, как обычно, — честно призналась девушка.
-А что там с глазами? — не понял он, глядя на нее.
— Ну... — она замялась, пытаясь объяснить не столько Сэму, сколько себе. — Когда что-то серьезное на уме, ты начинаешь смотреть... по-другому. Как будто... всерьез.
— Э? — Ватанабэ склонил голову в удивлении. — Выходит, обычно я смотрю на все подряд не всерьез?
— Не притворяйся. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Мы уже проходили актерское мастерство имени Ватанабэ.
— Зато школу ужимок и умолчания имени Канзаки не проходили.
— Что-что?!
Рассердившись, Мегуми шагнула в сторону толстяка. В какой-то миг ей захотелось все-таки стукнуть его. Но чуткий и предприимчивый Сэм своевременно увернулся. Для этого ему пришлось упасть на спину, медленно и картинно. Канзаки ойкнула, когда ей под ноги брякнулось огромное тяжелое тело. Взрыхлив собой пляж, Ватанабэ пристроил под голову левую руку и потянулся.
— О! — сказал он, зажмурив один глаз и глядя на собеседницу снизу. — Какая тут, однако, луна!
— Мне на тебя наступить или песочком засыпать? — страшно спросила Мегуми, наклоняясь.
— Только не бросай в терновый куст, — фыркнул толстяк. — Лучше опрокидывайся рядом.
— Еще чего!
— Да будет тебе занудствовать, Мегу-тян.
— Ты занимаешься ерундой.
— Я переживаю.
От неожиданности Канзаки выпустила из рук туфли, тихо упавшие в песок. Скорее пытаясь замаскировать неловкость, чем согласившись, молодая женщина медленно опустилась рядом с Ватанабэ. Шорты не давали хорошей защиты от холода, уже вкрадывавшегося в землю острова. Оставшись сидеть, японка вытянула ноги и, опершись на руки, посмотрела в небо.
— И правда, красиво... Ох, Ватанабэ, не знаю, какого дьявола я оказалась с тобой в компании.
— Ты же верующая, — Сэм повозился в песке, словно пытался зарыться. — Сочти меня бичом божьим.
— По лбу стукну, — пообещала Мегуми в последний раз. Стремление к перепалкам угасало в ней, сменившись чуть испуганным ожиданием чего-то другого. Чего-то настоящего.
Казалось, море плещется прямо у их ног, еще немного — и накатившая волна доберется до ночных любителей поваляться на пляже. Неровная луна, растолстевший полумесяц, и впрямь от самой земли казалась солиднее. Наверное, потому, что люди, ходя, бегая, суетясь, разучились созерцать по-настоящему. Только остановившись, сменив привычную манеру чувствовать себя в реальности, они начинают видеть жизнь. Оценила себя со стороны и Мегуми Канзаки. Увиденное было не так уж плохо — ночь, пляж, морской прибой, мужчина... Но это только со стороны.
Сидеть на прохладном, стремительно остывающем песке было непривычно и не слишком удобно, близость моря приносила экзотическую свежесть, а валявшийся под боком Сэм Ватанабэ вызывал в девушке смесь смущения и любопытства. О чем он хочет говорить?
— Знаешь, Мегу-тян, — заговорил мужчина. — Эрика ведь вроде как моя приемная дочь.
— Вот это новость... — только и отозвалась Канзаки.
— Не совсем, конечно. Я ее опекун.
— Вот почему ты все время за ней присматривал.
— Угу. И потому же я взял ее с нами.
— Не понимаю, — Девушка оперлась на локоть, полулежа. — Знаешь, мне всегда казалось, что опасные шпионские задания для таких юных девушек — не самое безопасное занятие.
— Кому знать, как не мне? — толстяк сложил руки на животе. — Я, видишь ли, полтора десятка лет занят защитой одной дамы, начавшейся в весьма юном возрасте.
Мегуми вспомнила Кэтрин Винтерс.
— Тогда почему с Эрикой по-другому?..
— Помнишь, о чем мы тогда говорили на катере? — Сэм говорил, глядя в небо. — О добре, зле и том, как зло меняет людей. С Эрикой уже случилось худшее. Ее родители погибли, ее саму похищали и пытались убить. Девочка вступила в контакт с той самой зубастой субстанцией, которую я назвал злом. И оно уже изменило ее, навсегда. В душе Эрики поселился страх. Не просто страх перед домогательствами или насилием. Нет, намного глубже. Она боится остаться одна перед ужасом, которому имени нет. Боится оказаться беззащитной, одинокой, обнаружить, что рядом нет никого. Боится потянуться за лаской и получить пощечину. Боится оглянуться вокруг себя и ничего не увидеть. И сгорает, тонет в бездонном океане душа. Знаешь, почему я тогда сказал, что цикл зла начинают нормальные люди? Потому что именно простой, совершенно нормальный человек в нашем мире одинок. Так уж устроено общество, восторжествовавшее в умах, сердцах и душах. Мы замыкаемся внутри самих себя, в реальность смотрят лишь глаза из-за щита фальшивой личности, возводимой для окружающих. И именно окопавшись в себе, мы бросаем на произвол судьбы таких детей, как Эрика. Не потому что нормальные люди злы и жестоки, они просто ничего не делают.
Канзаки дослушала, немного помолчала, затем, наморщив лоб, сбросила:
— Другими словами, ты заботишься об Эрике, держа ее рядом с собой, потому что только так сможешь уберечь от зла, поддержать в трудную минуту и наставить на путь истинный. И это потому, что ты просто хочешь девочке добра?
— Хм... — Ватанабэ поежился. — Не люблю, когда меня сносит в длинные речи.
— Но я ведь права?
— У тебя интересная манера спрессовывать мысли.
— Права я или нет? — почуяв попытку уйти от ответа, Мегуми решила не уступать.
— Да права, права, — пробурчал мужчина.
— Ох, Сэм... — девушка вздохнула. — Почему тебе всегда так трудно признаться в чем-то хорошем?
— Потому что я нехороший человек.
— О-хо-хо.
Висеть на локтях, утопавших в холодном песке и разъезжавшихся, надоело. Канзаки легла, подложив под голову сложенные руки. Только теперь стала понятна глупая на первый взгляд выходка Ватанабэ. Прохладное природное ложе казалось необычайно приятным, пока остатки тепла не выветрились окончательно. Щербатая луна все глядела с прищуром тени, и Мегуми повернулась на бок, глядя на толстяка.
— Честное слово, ты весь... несуразный.
— Э? — Сэм скосил один глаз в сторону собеседницы. — Меня много как называли, но несуразным — ни разу.
— Но ты самая настоящая ходячая несуразица! — весело воскликнула Канзаки, почувствовав, что разговор заходит куда-то, куда ей хотелось бы его завести. — Вот мы познакомились в прошлом сентябре. С тех пор прическа у меня отросла вдвое, а понимание тебя — ни на грамм.
— Никак не пойму стремления меня зачем-то понять.
— Оно и видно, — девушка задумчиво заложила ногу за ногу. — Ты вообще как не с нашей планеты. Сначала я думала, что ты бабник и трепло. Потом — что ты несчастен и зол. Потом — что безжалостен и циничен. Но все не сходится. Ты поступаешь... даже не глупо, а просто — не так.
