Старый воин не шелохнулся, ожидая продолжения.
— Скоро... я думаю, дней через десять, к вам сюда хлынет вал беженцев. И не все из них будут здоровы. Проще всего остановить чуму можно закрыв Изенские броды. Вы понимаете, что именно нужно сделать?...
Командир задумался, машинально поглаживая рукоять своего меча. Потом он ответил:
— Я даже не спрашиваю, откуда тебе такое известно. Но если это правда, и ты решил предупредить нас, то это дело хорошее. Зови меня Дарайн. Как же ты собираешься остановить чуму?
— Мы переболели и остались в живых. Повезло. У нас есть немного лекарства от чумы. После встречи с зараженным полтора дня болезнь никак не выдает себя, а потом — кашель, круги под глазами, ломота в теле, еще потом язвы... Вон, смотри какие язвы на парнях. Тех, кто торчит на бродах три дня и выглядит обычно, можно пропускать на этот берег — они, скорее всего, здоровы. Если хотите, поможем вам поначалу поставить заслон. А потом уйдем своим путем, через степи Рохана — к Бурым равнинам.
— У вас есть лекарство от чумы??... Ты, я смотрю, уже все за нас решил. А что мешает нам взять ваше лекарство, а вас самих отправить под нож?
Он спрашивал "для порядку", с усмешкой. Наш человек. Но пояснить надо:
— С чего ты взял, что среди снадобий мастера ядов ты распознаешь, где яд — а где лекарство? да любое лекарство, неправильно примененное, отличный яд.
— Так вы все-таки орки? по одежде вашей не поймешь, да и по делам... Те бы не стали идти кого-то предупреждать, да и прийти самим сдаваться не их стиль.
— Орки... да не совсем орки. А кое-кто так и совсем не орк. Только что это меняет? Можешь говорить всем про нас — человек и хоббиты. В любом случае, чума в Дунланде среди старых наших союзников — не то что я готов допустить.
Теперь Дарайн усмехнулся грустно.
— Союзников, говоришь... Союз с Саруманом дорого нам обошелся. Взрослых воинов осталось не много, и часть из них сейчас заложниками в Рохане. Сарумановых орков у нас жило под сотню, крепкие были парни, матерые бойцы — так они с года назад почти все в один день с ума посходили. Звери стали, а не люди. Кончить бы их надо было, да на тех, с кем мы в вместе бой шли — рука не поднялась — и упустили мы их, не знаю где они теперь. Варги их разбежались, в одиночку теперь по лесам ходить опасно. Вон, такие сопливые пацаны у нас теперь ходят в патруле... Если ты хочешь, чтоб мы потом снова взяли в руки оружие и пошли с тобой мстить за старые обиды — то иди... куда подальше. Нас и так мало осталось. Хотя как-нибудь однажды мы ристанийцам все припомним...
Здраво рассуждает. Впрочем, я и не собирался их использовать как прямую военную силу. Разве что помочь по пути кому смогу.
— Дарайн, говоришь, ваши там у коневодов? Где они там? Может мы спасти кого сумеем, когда пойдем через степи Рохана.
— Да, дома для лошадников строят, кто где. После войны ристанийцы оставили их заложниками. Нам пришлось срубить немало нашего леса, вывезти туда... чтобы "отстроить то, что мы разрушили". Спасать их... не знаю. От коневодов по степи пешком не очень убежишь. Но иногда кому-то из наших все-таки удается сбежать — раз дней в десять кто-то оттуда приходит через броды. Но сначала...
Я закончил за него:
— Сначала, в любом случае, нам придется вам помочь. Предлагаю завтра выдвигаться к бродам — промедление нам может дорого стоить.
Дарайн покачал головой.
— Перекрыть броды силой мы можем только с согласия старейшин, а они на совет соберутся не сразу. Я могу временно задержать тех, кто захочет попасть из Рохана к нам, поставить чумной кордон.
— Так этого и достаточно.
Мы остались с отрядом на положении "подозрительных союзников". Паренек, который "взял нас в плен", предложил мне потренироваться с шестами. Я старался действовать аккуратно, чтобы не повредить хрупкое человеческое тело, но после нашей разминки паренек стал посматривать на меня с уважением и плохо скрываемой опаской.
Посовещавшись, Дарайн оставил часть отряда на посту с посланием старейшинам, а с частью отряда отправился вместе с нами к бродам, благо коней у нас хватало.
Вечером все за исключением дозорных собрались рядом с бродами, под навесом у обложенного камнями очага. Я выспрашивал Дарайна, что же случилось с Саруманом. Интереснейшая и неоднозначная личность — бывший глава Светлого Совета, Мудрый, истари — и при этом орочий Вождь. Оказывается, последний раз Саруман проходил здесь где-то с год назад, уже после своего поражения, направляясь в Хоббитанию. Дарайн меня огорошил:
— Слышали мы, убил Сарумана тот хоббит.
— Какой хоббит??
— Ну, Грима его.
— Грима... Он же человек был?!
— Грима? Да какой он, к лешему, человек? Росту в пол человека был, не зря его карликом все звали. Бегал за магом на четвереньках, как привязанный. Преданность хозяину своему собачья — все как хоббиту и положено. Хотя, может и человек — дела это не меняет...
Дарайн задумался, что-то припоминая, потом продолжил:
— Мне кажется, не в себе маг был, разумом повредился. Когда, что тому причиной было — жажда власти, или чье колдовство — это ты не меня спрашивай. А во времена деда моего — Саруман достойный был во всех отношениях муж. Уважали его и в Гондоре, и у нас. За мудрость и искусность его, за умение найти решение в споре которое всех сразу бы устроило а не одного кого-то... Даже когда он армию орков собирать стал, да колдовать над ними искусством своим — никто ему поперек слова не сказал, а ведь кому надо знали — такое не скроешь. Орки его очень уважали. Даже ристанийцы его другом считали, пока он на Рохан не напал — зачем?... да напал-то как — без оглядки. Рассказывают, напал как раз после того как Гэндальф Теодена околдовал — но это их, магов, дела темные. Ну, мы-то, дунландцы, конечно помогли Саруману — у нас с конунгами ристанийскими старые счеты... Даже то, что помог нам Саруман ристанийских захватчиков с Изенских бродов скинуть — и то ему большое спасибо, коневоды по нашим предгорьям как у себя дома шастали. А потом, после разгрома, Саруман шел через Дунланд в Хоббитанию — так весь, бедняга, шипел и плевался. Говорил, "иду вершить безнадежную месть"...
Пока я общался с руководством, Чага подсел к простым бойцам, и, быстренько разобравшись в их несложной азартной игре "в камни", выиграл у них одеялко. Впрочем, проиграл им какие-то кожаные ножны. Вот ведь неугомонный. Ну, каждый наводит мосты по-своему. Для сна нам выделили навесик, расположенный на краю лагеря, под наблюдением дозорных. Лук и мечи нам так и не вернули, но мы особо и не рассчитывали на доверие.
* * *
Глава 27
Под утро следующего дня мы проснулись от криков и звонких сигналов рога. Хмурые низкие облака неспешно плыли над Изеном, вода переливалась на бродах серыми струями. Через переправу прискакали сразу двое дунландцев, сумевших бежать из плена. По словам беглецов, их преследовал крупный отряд коневодов, и дунландцы приготовились к непростой встрече. Дарайн, ссылаясь на категорический приказ старейшин Дунланда — "вы не можете напасть первыми", настаивал на переговорах с коневодами, хотя сам шел на эти переговоры как на эшафот. Никто не хотел идти с ним, и я вызвался добровольцем — попросив только вернуть мне оружие и одолжить какой-нибудь плащик, прикрыть мою горелую броню. Мы вдвоем, в безветренный предрассветный час, под штандартом Дунланда вышли встречать всадников на крохотный островок посреди Изена. За нашими спинами на берегу прятались бойцы с луками и мечами наготове. Коневоды вырвались на берег с тучей пыли, и сходу форсировали Изен до нашего островка, и не подумав высылать переговорщиков. Обнажив оружие, всадники окружили нас, и вперед выехал их предводитель. Говорить начал Дарайн:
— Дальше вам ехать нельзя, граница сейчас закрыта. Земли на этом берегу Изена принадлежат Дунланду. Вам здесь не рады.
Всадник на гнедом разгоряченном коне оглядел нас, присмотревшись к железному луку у меня за плечами, и сдерживая коня ответил:
— Мы преследуем воров, убийц и конокрадов. Один сбежал пешком дней десять назад, и двое на конях вчера. Все следы идут сюда. Выдайте нам их, и мы уйдем. Мы в своем праве.
Дарайн покачал головой.
— Здесь наша земля. На нашей земле судят наши старейшины. Пока они не осудят — никакой расправы над невиновными. Любых принадлежащих вам коней мы вернем.
— Мало. Судить всех троих будем мы. Если не можешь выдать — уйди с дороги — мы найдем их сами. Каждого виновного должна настигнуть кара.
Дарайн взглянул на коневода с вызовом.
— Когда ваш Хельм Молоторукий убил нашего Фреку прямо на совете, что-то не спешили вы его покарать.
Предводитель коневодов глянул на него с иронией.
— Кажется, ты мне грубишь? Здесь?
Со стороны всадников раздались усмешки. Поток презрения пролился весенней свежестью на мое сердце — даже дышать легче стало. Дарайн, упрямо глядя прямо на предводителя коневодов, игнорировал намеки:
— Я лишь требую справедливости к невиновным. Броды в любом случае закрыты, в Дунланд никто из Ристании не пройдет.
— Что ж. Ты хочешь узнать, что такое справедливость, дунландец? Мы покажем. Мы будем судить тебя как пособника и укрывателя убийц. Вяжите его.
Один из всадников сзади отработанным взмахом накинул на Дарайна аркан, и легонько подтянул его к своему коню. Предводитель коневодов, успокаивая гарцующего коня, обернулся ко мне.
— К справедливости... Ну, а ты что скажешь? И капюшончик откинь-ка.
"Силы защитить невиновных, идущих при свете дня"... Я нарочито-медленным движением снял и положил на землю лук и колчан со стрелами, после его откинул капюшон, поднимая голову к небу, с хрустом распрямляя плечи, поднимаясь во весь рост. Ткань хилого плащика затлела, затрещала и разодралась по швам. Перед людьми встало человекообразное чудовище. Легкий дымок разошелся в стороны, коневоды отшатнулись в стороны. Мой голос звучал глухо:
— Рохиррим. Я не дунландец. Но вы напали на посла. Не то чтобы он был мне дорог, но послы неприкосновенны. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Всадник кинул короткий взгляд мне за спину, почувствовав в дыму резкое движение за спиной я сделал скользящий шаг в сторону — и копье брошенное мне в спину вошло в землю. Я меланхолично заметил.
— Лишь справедливости. Оставьте в покое посла, и валите к себе в степи.
Второй раз почувствовав резкое движение у себя за спиной, я перестал себя сдерживать. Рывок назад, перекатом ныряю под лошадь неудачливого копьеметателя, ударяя со всей силы плечом в брюхо скакуна вверх и в сторону — всадник вместе с конем летит в Изен. Время замедляется, улетающий конь перебирает в воздухе копытами. Мой дым дает объемную картинку вокруг, я скольжу внутри как между ветвей в буреломе. Всадники сгрудились и тыкаются друг в друга. Кувырком подныривая под брюхом породистых боевых коней, боковыми ударами с ноги вбок я ломаю тонкие суставы конских ног и выскальзываю раньше чем покалеченное животное начинает падать. Вопли, хруст костей, хриплое взревывание обиженных коняшек — радостные звуки. Меч пришлось обнажить только на полсекунды. Одним высверком перерубив узел аркана сковавшего Дарайна, швыряю его самого чуть в сторону от свалки. Коневоды падая с седел путаются в стременах, не успевая отслеживать мои броски. Я сшибаю их всем корпусом, и они так восхитительно летят в воду, вместе со всей своей броней. С трудом останавливаюсь — предводитель в жестком захвате, его меч у его же горла, лицом к побитым людишкам. В глазах ощетинившейся оружием толпы плещется страх, моя броня под остатками разодранного плаща шипит и тлеет, из пламенеющих трещин курится дымок.
— Я пока никого из вас не убил — а мог бы всех раскидать здесь, как щенят. Но вы же хотели справедливости?.. Убирайтесь на свою землю, и наводите справедливость там. На берегу со стороны Дунланда вас ждут, и не один ристаниец сегодня не перейдет Изен живым.
Убедившись, что мои слова услышаны, я швырнул ристанийцам их предводителя, и демонстративно поднял с земли свой железный лук с полным колчаном стрел. Конные полезли вылавливать из Изена нахлебавшихся пловцов, а спешенные бросились к безуспешно пытающимся подняться животным. Я ждал с луком в руках, мой душный дым все плотнее и плотнее окутывал островок, ощутимо давя на людишек. Коней, которым я переломал ноги, хозяевам после криков и ругани пришлось добить — такое не лечится. Среди коневодов пошли возмущенные ропотки, но предводитель осадил своих людей, и потирая горло напоследок буркнул мне:
— За коней... побратимов наших... ты еще ответишь перед Роханом.
Всадники перераспределили скакунов и отбыли. Проводив взглядом удаляющийся отряд, мы вернулись на свой берег. Дарайн поглядывал на меня с опаской, и по прибытии высказался:
— Резко ты с ними, Буури. Они тебя запомнят.
— Э, командир. А ты предпочел бы "справедливый суд" ристанийцев? Мне на них плевать. Меня больше волнует другое. Новоприбывшие все тут? Нам нужно отсчитывать два дня...
Дарайн помрачнел, но ответил:
— Теперь, когда я видел тебя в деле, поневоле верю и твоим словам о чуме... Нет, все тут — я приказал.
По возвращении состоялся тяжелый разговор с двумя беглецами. Коневоды назвали их убийцами — почему? Беглецы были спокойны, как скала.
— Мы никого не убивали. Строили сарайчик на отшибе, мимо бредут кони, привязанные к седлам всадники мертвы. Мы сразу поняли — вот наш шанс сбежать, упускать нельзя. Трупы на землю, сами в седла. Но ни в одной смерти мы не виноваты.
Наутро один из новоприбывших зашелся удушливым кашлем.
Следующие дни были непростыми для меня и моих бойцов. Сначала мы лечили первого заболевшего, а затем лечили свалившихся вслед за ним людей Дарайна. Пришлось держать круглосуточный дозор на бродах — ночью пытался прорваться лазутчик, но я успел вовремя подоспеть на помощь Седому. Встретили и задержали гонца от старейшин — он хотел только передать письмо, но отпускать его в обратный путь после встречи с зараженными было уже нельзя. Когда бойцы Дунланда снова встали в строй, моя троица орков валилась с ног — у них не было сил даже на свои глупые шуточки. По счастью, вовремя вылеченная чума не оставила серьезных следов на людях. Пограничному заслону мы оставили половину наших запасов лекарства. Дарайн подарил мне еще одну плащ-накидку, а мы оставили им лишних коней, перешли Изен и поехали на восток.
На ристанийском берегу Изена дунландские перелески сменились на степной простор. Зрячий камень показывал впереди безрадостную картину — дым горящих деревень, белые окровавленные тряпки развевающиеся на ветвях у дорог, группы беженцев бредущие кто куда. На ночевку остановились у крохотного ручейка в овражке. Патлатый занимался ужином, Чага ковырялся в своих кореньях. Я сидел на кочке, в глубокой задумчивости. Седой чертил что-то палочкой на дорожной пыли, стирал, и чертил заново.
— Горящий, слушай. Ты не боишься, что за твои дела к тебе придет кто-то из Валар, и повяжут тебя как Мелькора?..
— Не... этого не будет. Ты же слышал, там, у моря, звуки трубы Улумури... Сам Ульмо, величайший из музыкантов, играл нам свою прекрасную и печальную мелодию. Ни один из Валар не встанет сейчас на моем пути в своем первозданном могуществе. Духи, посланные ими — и те поостерегутся.
