Она сделала паузу для вдоха.
— Ну, они, конечно же, очень расстроятся, что ты умерла, но всё же! По крайней мере, призрачность — не такая уж плохая штука по сравнению с необходимостью пить кровь живых! Кроме того, технически ты будешь еще одной немертвой дочерью, но всё же! Ты помнишь, как ты умерла?
Хм. Это определенно была Каттлея, противоположность ужасающего чудовища, пьющего кровь живых в своей мучительной пародии на жизнь. И... колени Луизы превратились в желе, и она осела, ухватившись за раму, чтобы не упасть.
— Мать и отец... знали? — прошептала она. — Они... они знали... и их всё устраивало? — Она помолчала. — И нет, Катт, я не мертва и... их устраивало. Как это могло их устроить? Ты же вампир! Это же не нормально! Это полная противоположность нормальности! Это не-нормально.
— Ну, — начала Каттлея, усаживаясь на кровати и расправляя свою ночную рубашку, — нет, их это не устраивало. Луиза, пожалуйста, сядь, я не хочу, чтобы ты упала и поранилась. Так ты говоришь, что жива? Значит, ты или не помнишь, как ты умерла, или... просто пропала на девять месяцев! — Каттлея покраснела. — Луиза! Так ты... у тебя ребенок? Это поэтому ты пропала на девять месяцев? У меня появилась прелестная маленькая племянница или племянник? А когда я увижу его? О, это чудесно! Ты уже придумала имя? Может я помогу?
Луизе захотелось помассировать виски, но сейчас её руки были заняты: она упиралась ими в кровать, чтобы не рухнуть. Она начала вспоминать более сложный способ разговаривать с Каттлеей, когда той в голову приходила "хорошая идея".
— Нет, — жарко выдохнула она, — я не забеременела! И я не умерла! И я не призрак! — Она прочистила горло. — Я... Я... э-м-м, стала темной леди разрушенной башни, после того, как я сбежала в день провала с ритуалом призыва, и я пытаюсь сбросить Совет Регентов и восстановить принцессу Генриетту на её законном месте и... э-м-м... — она сбилась с мысли.
Ух. Когда она это рассказала — а это был первый раз, когда она сказала это вслух — оно показалось очень... эм... очень. Полным оченьнности. Изобилующим оченьнностью.
— О, — Голос Каттлеи стал тише. — Это будет сложнее объяснить матери, чем просто призрачность. — Она запнулась, когда её постигло озарение. — Так ты та Повелительница с севера, не так ли? Та, которая убила графа де Мотта!
— Вот именно поэтому она не должна знать, Катт! И ты не должна была меня увидеть и... и это из-за тебя я закричала, потому что ты вампир! Почему ты вампир? Как давно ты им стала?
Каттлея со свистом втянула воздух.
— Дай определение "вампиру", — предложила она. — Я в том смысле, что с годами оно становится всё хуже, но началось оно около десяти лет назад, когда меня укусил Луис де ла Вальер, которого звали Кровавым Герцогом, потому что Элеонора ограбила его гробницу и нарушила его покой.
— Десять лет назад, — тихо сказала Луиза. Это было связанно с тем, что отец достал фрагмент десять лет назад! Это должно быть связано! — Элеонора сделала что?
— Влезла в гробницу нашего... пять пра или шесть? В общем сколько-то-там-прадедушки, — сказала Каттлея. — Во время праздников, когда она еще была в Академии, она вломилась в склеп Луиса де ла Вальер, сломала обереги на его могиле и... ну, она говорила, что она ничего не брала и ей было просто любопытно, но я сомневаюсь. — Каттлея надулась. — Мать и отец чуть было не отреклись от неё за это.
— Луис... Луис, — медленно проговорила Луиза. И не только потому, что это был мужской вариант её имени. — Гнарл когда-то упоминал это имя.
— Неудивительно. Это он принес королевскую кровь в семью и был абсолютно, абсолютно ужасен. До него семья де ла Вальер не была плохой, — рассудительно сказала Каттлея. — Я в том смысле, что да, иногда случались неприятные люди, но это, к сожалению, случается среди дворян. Но Луис де ла Вальер был бастардом короля, и был испорчен до мозга костей. Хуже, чем его отец, а учитывая, что отцом был Чарльз Злобный, это было действительно ужасно. Но Луис был умен, хитер и амбициозен. На голову выше всех тогдашних мелких злодеев, своих современников. Его мать — которая и сама была не слишком приятной женщиной — передала герцогство ему и отправилась в монастырь, когда ему было двадцать. И он вел дела так, что всё казалось почти нормальным. Кроме того, что земли понемногу становились всё более нездоровыми. Орочьи и гоблинские племена завелись на германской границе. Мертвецы стали подыматься, и он выезжал, чтобы "уничтожить их"... но только после того, как те разрушали владения мелких дворян, и те вынуждены были влезать в долги. Еще из-за плохой погоды случился голод, и в некоторых отдаленных селениях началось людоедство... кроме того, ты же знаешь что люди после этого превращаются в гулей. А его дети получили в наследство его характер.
Луиза побледнела.
— И мать с отцом назвали меня в честь него? — не веря, спросила она.
Каттлея покачала головой.
— Нет, я думаю, что им просто понравилось имя "Луиза", — сказала она. — А может, они пытались очистить это имя. — Она подняла одну бровь. — Это... эм, кажется это не сработало. Я припоминаю, что я хотела, чтобы тебя назвали Генриеттой, но в основном потому, что так назвали принцессу. А Элеонора хотела братика. — Она опять покачала головой. — Но да. Отец выяснил про Луиса всё, что смог, потому что использовал его как пример как-не-надо-делать.
Потом она продолжила:
— В какой-то момент Кровавый Герцог начал играть с некромантией, используя магию воды для взаимодействий с чистым Злом, согласно изысканиям отца. А чтобы избежать смерти, он изловил самых больших и злобных вампиров, которых смог найти, и заставил их сражаться и жрать друг друга, чтобы найти сильнейшего. А после того, как сам стал вампиром, он и его убил и съел. И потом нашел и съел еще несколько, чтобы забрать себе их силы. И еще несколько демонов, драконов... практически всех попробовал, чтобы еще увеличить свои силы.
— Это... ужасно, — выдохнула Луиза.
"Определенно" довольно прошептал Гнарл её в ухо, показав, что тоже слушает беседу. У Луизы было неприятное чувство, что она услышит больше по этой теме, когда вернется в башню, поскольку всё рассказанное Каттлеей было тем типом мерзких злодеяний, которые он так любил. И проклятый Шут, наверное, тоже будет её дразнить этим. Вроде "Наследницы Гордого Наследия" или еще какой-нибудь невыносимой глупостью наподобие этой.
— И..., — продолжала Каттлея, не заметив, что у Луизы слегка дергается правый глаз, — в какой-то момент его порвал злой вервольф, но... эм. Он не умер правильной смертью. Или какое там подходящее слово, я не уверена. Какое-то темный ритуал, им выполненный, привязал его к чему-то ужасно злому, и теперь даже если его сжечь в угли, это его не убьет. Он так крепко привязал душу к своему телу, что она не может уйти, сказал отец. Питается энергией жизни мира вокруг него. Или что-то вроде. Отец говорил, что годами пытался убить его, но всё, что он может, это держать его в ловушке. И таким же способом он не позволил Кровавому Герцогу контролировать меня.
Что-то ужасающе злое. О боже. Но постойте... нет! Её отец купил фрагмент сердца башни десять лет назад. Повелительница, задумавшись, начала грызть ноготь на левой руке, зайдя в комнату, чтобы согреться у огня.
— Луиза, — заворчала Каттлея, — не грызи ногти.
Луиза вытащила палец изо рта.
— Кто это? — спросила она, указав на девушку в постели, которая молча лежала и таращилась на неё.
— А, — ответила старшая сестра, — это моя горничная. Она помогает мне со всеми делами.
— Вроде питания, — тихо сказала она.
Каттлея покраснела.
— Ну, неофициально.
Луиза подозрительно глянула на девушку с тусклыми глазами, которая без интереса смотрела на неё.
— Ты использовала какую-то злую вампирическую магию, чтобы она стала такой? — потребовала она ответа. — Она должна была быть более удивленной, когда увидела меня.
Глаза Каттлеи расширились.
— Нет, конечно же нет! — оскорбленно ответила она. — Анну осел лягнул в голову, когда она была маленькой. Бедная девочка. Поэтому она простая. Родители приставили её ко мне, потому что она не задает вопросов и не становится подозрительной из-за некоторых нюансов, вроде того, что у меня нет пульса, когда она одевает меня. Я к тому, что она это знает, но я не уверенна, что она понимает. По утрам ей приходится заново объяснять, как нагреть воду. Но она очень милая, заботливая и любит моих животных. И это хорошо, когда заботишься о ком-то столь недалеком, вроде неё.
Каттлея улыбнулась, показав лишь намек на клыки.
— Любит обнимашки, — добавила она.
— И питье крови, — с тихим сарказмом вставила Луиза.
Старшая сестра кашлянула, сев возле горничной и поглаживая её лоб.
— Я... кхм... у меня будут неприятности, если мать узнает об этом, — призналась она, постукивая подушечками указательных пальцев. — Мне... как бы не разрешают делать такое. Мне разрешены только животные. Но мать проверяет только руки, и шею, и торс на следы от укусов. А я очень осторожна, когда делаю это, да и Анна не возражает, не так ли?
Девушка мотнула головой.
— Я люблю мисс Каттлею, — тихо сказала она. — Она хорошая. Не как мужчины.
— Ага, некоторые мужчины были... недобры к моей маленькой и сладенькой, — весело отозвалась Каттлея. — А потом я об этом узнала, и ты не поверишь, двое приняли Бога и присоединились к Церкви, а один сбежал с бродячими актерами! Ну, они это сделали. Не могу даже представить, почему! Большие сильные мужчины не должны бояться... ну, практически ничего. Довольно странно, что некоторые люди в окружающих поселках, которые делали нехорошее моим маленьким птичкам — а так же все, кто жестоко обращается с животными — видели какие-то кошмарные ужасы, которые поставили их на благочестивый путь исправления. Это очень мило с их стороны, как мне кажется, -ухмыльнулась она. — Это дает надежду на постепенное улучшение человечества, разве не так?
Луиза хихикнула. Её голова всё еще плыла из-за открытия, но... Каттлея это Каттлея. Она просто не знала об этом раньше. Её сестра... ну, это был вопрос.
— Как это произошло? — спросила она.
— Что?
— Вся эта ш-штука, — запнулась Луиза.
— А-а, — сказала Каттлея, моментально сузив глаза. — Ну, я думала, что придется рассказать об этом раньше — Луиза, ты очень ненаблюдательна — так что... — она встала и вытащила из-под кровати несколько листов бумаги, — ... я подготовила это!
*
Это была темная штормовая ночь. Сквозь разодранные ветром тучи сияла полная кроваво-красная луна, окрашивая мир в багровый цвет. Снаружи выли волки. Но чу! Сквозь вон то окно мы видим нашу героиню — невинную, прекрасную и наивную — брыкающуюся и ворочающуюся. Это середина лета, и удушающая жара летней бури невыносима. Если бы она принесла прохладу, было бы легче, но день был ужасно жарким, и дождь лишь добавил в воздух порцию удушливой влажности.
Она сбрасывает покрывало и встает с кровати. Жезлом в своих руках — так горда она своим маленьким заклинанием — она зажигает колеблющийся свет в комнате и идет к окну. На полу спит щенок, и она грациозно, словно кошка, переступает через него. Драматично, со вздымающейся грудью, она сбрасывает запоры, и окно раскрывается настежь. Воздух влажен и пахнет дождем, и она счастливо вздыхает от облегчения, перед тем как вернуться в постель.
Но что это? Что за пугающий ночной ужас, мимолетный обман на шатающихся ногах бредет к окну нашей прекрасной девы? Чьи голодные глаза горят во тьме, чьи варварские клыки отражают свет?
Под кровавой луной его тень ползет по стене, пятно тьмы в окрашенном красным мире. Что-то затрепетало во мраке, и затем мужчина — бледный, со впавшими глазами, настоящий ходячий труп с длинными ногтями и зубами — он в её комнате, стоит в окне. Его тень падает на спящую. Он медленно приближается.
А еще он пинком отбросил щенка от окна. Какой подлый негодяй! Взвизг будит нашу храбрую розоволосую деву, которая с ужасом смотрит на могильного монстра, нависшего над ней.
— О нет! — говорит девица, прикрыв руками грудь, которой у неё, фактически, нету, поскольку ей, знаете ли, десять. А затем она кричит.
Тварь склоняется к ней.
*
Луиза уставилась на сестру, сидящую рядом с ней на кровати.
— Это действительно так произошло? — с некоторым недоверием и укоризной спросила она.
— Ну... более или менее, — признала Каттлея. — Я в том смысле, что мне было десять, и всё было очень страшно, но я думаю, что именно это я запомнила. Кое-что я могла и выдумать. Я и сама не уверенна, поскольку после этого я была ужасно слаба и начала видеть несуществующие вещи.
Она неловко пошевелилась.
— Кроме того, я немного увлеклась, когда писала это, и там упущено, что это происходило не один раз. Он приходил снова и снова, ночь за ночью. Отец случайно заметил следы укусов, когда я стала очень, очень больна и начала испытывать тягу к сырому мясу. Может, ты помнишь, как я упала в обморок за обедом?
— Нет, — вынуждена была признать Луиза.
— Ну, тебе было шесть тогда. Вот тогда-то он и всё обнаружил. А потом он отправил мать за чем-то, что должно было помочь, а сам проводил всё свое время рядом со мной, пытаясь сделать меня сильнее, но... ну, к тому времени я уже была полумертвой и очень, очень слабой, и вампиризм противостоял магии лечения, даже класса квадрат. Он замедлил процесс, и мне не становилось хуже, но... — Каттлея содрогнулась. — Когда мать вернулась, я уже с трудом держалась.
Голос Каттлеи был отчаянно грустным, когда она продолжила:
— А потом... ну, когда мать и отец отправились делать, что они там задумали, чтобы подчинить Кровавого Герцога, пытаясь остановить болезнь, убив того, кто был за неё ответственен, я... той ночью я ушла. В том смысле, что я умерла. Или не-умерла. А они даже не сумели убить этого ужасного, ужасного человека! — добавила она, с пылающими багровым глазами. — В смысле, не навсегда. Мать сказала, что она изрубила его на множество маленьких кусочков, как германскую сосиску, но он просто собрался обратно. Ну, мы же говорим про мать, так что она просто проделала это снова, но всё же.
Горничная, Анна, села и обняла Каттлею за плечи.
— Не грустите, мисс Каттлея, — тихо сказала она. — Это грустно — не быть счастливой.
Объятие, похоже, немного успокоило её.
— Ну, это был конец моей жизни, как в прямом, так и в переносном смысле, — сказала она. — Я никак не могла отправиться в Академию, и они придумали историю, что я заболела какой-то ужасной болезнью. Поэтому они разорвали мою помолвку, и теперь уже тебе пришлось бы выйти замуж за Жан-Жака вместо меня.
Луиза обмякла.
— Моя... помолвка... это была ложь? — тихо спросила она. — Я... Я была второсортной заменой?
— Ну, ну, — сказала Каттлея, обвив её голову своей прохладной рукой. — Прости, что тебе пришлось об этом узнать, наши родители не собирались упоминать об этом, но да. Тебе же было шесть, помнишь? Они устроили помолвку, когда ему было пятнадцать, и он уже был гением в ранге квадрата, а мне было девять. Когда мне было десять, я стала такой, и для меня всё закончилось, а им пришлось побороться, чтобы уговорить его принять шестилетку вместо меня. — Она слабо ухмыльнулась. — Я уверенна, что ты получила большее приданое, чем я. А когда я выросла... не думаю, что была бы счастлива с человеком вроде него. Он слишком милитаристичен и слишком жесток. Конечно же, ты тоже его потеряла, потому что все думали, что ты мертва.
