Блатные из тридевятого царства

— Да ни в жизнь! Ни копейки!

— Смотри, к вечеру подорожать может...

Цена устроила Аркадия ровно через пять минут. Две кружки не смогли остудить горящее от соли нутро и он попросил третью. Евсей заупрямился:

— Господин хороший, вы уж наели, напили больше, чем на четвертной. Рассчитаться не желаете?

— Я что ж, думаешь, с собой такие богатства таскаю. Вот придем в Волынь, там сестрица у меня проживать изволит, замужем за большим человеком, все верну, до копейки, крестом клянусь!

— Коли так, пей, — смилостивился Евсей. — Может винца налить...

Когда вечером следующего дня мы въезжали в городские ворота, долг Аркашки вырос до двухсот рублей.

Делать экскурсию по городу в поисках Сажи не было сил. Жаркая степь вымотала всех. Нас приютил первый постоялый двор. Желание у всех одно — пожрать, да выспаться. Сдали лошадей конюшему и внутрь. Аркадий скупо попрощался и, поддерживая мотню штанов, поплелся к сестре.

— Деньги не забудь! — крикнул вслед Евсей.

Расторопный хозяин метал на стол тарелки с закуской, двое поварят приперли запеченный бараний бок, кто-то нырнул в погреб и наверх летели бутылки с вином. На втором этаже хозяйка с дочкой готовят комнаты. Жизнь налаживается.

Для полного счастья мне не хватало ванны и бутылки хорошего пива, ну еще и пластырь на задницу, где мозоль. Привалившись к стене, я закрыл глаза. Дошли. Губан рядом, а значит и мой мир близко...

Из сладких грез меня выдернул крик слонихи, рожающий тройню:

— Кто!!! Кто посмел!!!

Аркашка мог и не входить, и без него ясно, кого принес черт на ночь глядя. Глотку надрывала точная копия дьяка Ивашки только в юбке. Сплошные кости и кофточка плоская. А дальше и вовсе интересное началось. Внутрь ворвались пятнадцать вооруженных воинов, все в доспехах. Аркашка гордо шагнул к столу.

— Это — моя сестрица, а тот вон, — указал он на статного мужика, стоявшего в дверях, — Муж ейный — начальник городской стражи.

— Арестовать! А там разберемся, — не повышая голоса, приказал Аркашкин зять.

Скрутили нас в мгновенье ока, глупо сопротивляться, когда у горла пика. Хозяин заведения схватился за голову. Стольких клиентов с его харча на казенный переводят, поневоле белугой взвоешь. И чего я пожрать не успел? Теперь наверно долго поститься придется...

Глава 12.

Старобок по сравнению с зятем Аркашки сущий ангел. У князя для страждущих и нары, и соломка свежая. В казематах, куда нас доставили, такой ерундой не озаботились. В сыром подвале каменные стены, каменный пол, по углам цепи ржавые. Вместо двери решетка, прутья толщенной в руку, хоть зубы до корней сточи — не перегрызть. Солнечный свет заменяет огрызок сальной свечи. Окошек не предусмотрено. Из всех удобств — охапка прелой соломы, да деревянная бадья в углу.

Старший надзиратель, медведеобразный мужик с сиплым голосом, которого стражники уважительно величали Ананием, лично проверил запоры. Все просто, надежно, не тюрьма, а банковский сейф. Сиди — не тужи. Ори, ругайся — сколько влезет, ответ правда один — гулкое эхо тюремных коридоров.

Ночь перебедовали. Утром кислый стражник принес такой же супчик. В мятом котелке синюшная водичка, сдобренная горстью пшена. Пока тюремщик просовывал сквозь решетку завтрак, я попытался завязать разговор:

— Служивый, чего хмурый такой?

— Не положено.

— Что не положено?

— Все не положено. Спрашивать не положено и отвечать не положено.

— А что положено?

— Ничего не положено.

— Ты зубы не заговаривай, — заорал Евсей. — Положено — не положено. Зови тех — кому положено. Анания зови! Мы здесь долго задерживаться не собираемся!

— Придется. А начальство беспокоить не положено, коль пожелает, само явиться.

Содержательная получилась беседа. С рожей более кислой, чем вначале, стражник исчез в глубине низкого серого коридора. На душе даже мышь не скребется, откуда ей взяться в этом каменном мешке. Чтобы хоть как-то бороться, надо иметь силы, я приказал:

— Приступить к приему пищи.

Баланда, как баланда — ни вкуса, ни, слава Богу, запаха. Противно, а куда деваться? Поставили котелок в центр и по очереди, единственной ложкой, вычерпали до дна. Чувство голода притупилось. Я присел на гнилой пук соломы и, подперев голову руками, уставился в потолок. Федька не выдержал первым:

— Пахан, чего делать будем? Не нравится мне здесь.

Можно подумать я в восторге от такого времяпровождения. Фраер прав, делать что-то надо, но что? Выдержав паузу, я принялся рассуждать в слух:

— Есть два способа покинуть тюрьму. Первый — официальный, прибежит замученный совестью начальник городской стражи, извиниться, откроет замки и с поклоном проводит на волю. Второй — побег, полагаемся на свои силы и удачу.

Первый способ кореша отклонили сразу. Не тот человек нас арестовал, чтоб совестью мучиться. Второй вариант понравился всем, но как его осуществить не знал никто. Первое и самое простое — проверить решетки на прочность. Васька с Ванькой сразу приступили к делу, но даже их сдвоенная сила оказалась бесполезной. Стальные прутья не шелохнулись.

Оставив в покое решетки, принялись за стены. Целый час самым тщательным образом простукивали каждый сантиметр кладки, каждый камень, от пола до потолка. Удача улыбнулась Евсею. В дальнем углу, за соломой, где стена немного выступает вперед, на уровне груди меж камней имелась щель.

На пол полетела серая пыль, Фраер, ломая ногти, расширил отверстие. Васька поднажал плечом и булыжник дрогнул. В каменной кладке образовалась узкая пробоина, из недр подземелья потянуло смрадом и гнилью. Подгонять никого не требовалось, через четверть часа в стене сияла дыра в рост человека. Огарок свечи в руках Федора дрогнул. В каменном провале, оскалив зубы, болтался на цепях скелет. Полный комплект человеческих костей белел жутким пятном на фоне серой стены. Дальше прохода не было. Зародившаяся надежда мгновенно угасла.

— За что ж тебя так? — сорвалось с губ Сороки.

Вместо скелета ответил Кондрат Силыч:

— Ты спляши перед ним, он и расскажет.

Я еще раз поднес к дыре свечу и внимательно огляделся. Каменная ниша имела форму прямоугольника — метр в ширину и примерно по два в длину и высоту. Почти идеальные стены из гранитных глыб. Такие никакая сила с места не сдвинет. Не оборачиваясь, я спросил:

— Кондрат Силыч, как думаешь, про склеп стража знает?

— Сомневаюсь, Пахан. По всему видать подвалы здесь старые, не одну сотню лет отстояли. Уж ежели человек до кости высох, то и те, кто его сюда упрятал, давно в прах обратились.

— Замуровать, как было, чтоб и следа не осталось, — отдал я приказ.

Кореша безропотно подчинились. Лишь дед Кондрат хмыкнул в усы:

— Придумал чего?

— Да так, — отмахнулся я. — Пообедаем, видно будет.

Обед от завтрака отличался тем, что стражник вместе с котелком баланды просунул сквозь решетку новый огрызок свечи. Я внимательно пригляделся к нашему кормильцу. Обычный потный мужик, короткие руки с грязными ногтями, в неровно стриженой бороде волос больше, чем на голове, под мохнатыми бровями глаз не видно. Я улыбнулся ему, ласково, как улыбается ребенок в младенчестве.

— Как звать тебя, дорогой ты наш?

— Не положено.

— Оригинальное имя, — кивнул я. — А что, господин Неположено, на базар сбегать не отпустишь? Пожрать чего взять, к девкам каким на огонек заглянуть, а к вечеру вернемся, ночевать нам все одно негде.

На этот раз тюремщик оказался более многословен, чем обычно, брови на мясистом лице дрогнули и сошлись под переносицей.

— Издеваешься. Ничего, посмотрим, как через годик заговоришь. Многие сюда захаживали, да мало кто вышел.

— Не издеваюсь, — ответил я серьезно. — Мы денег дадим, много денег. Выведи отсюда и станешь богатым. Лошадей дадим. Уедешь, куда глаза глядят, земля большая — никто не найдет, с богатством везде устроиться можно.

Дрогнул на миг мужик, колыхнулась предательски грудь под вонючей кожаной накидкой, но алчный блеск в глазах затянула липкая паутина страха. Тюремщик отскочил от решетки и бросился прочь. Досадно. Подкуп не сработал. Будем ждать ужина.

Через пару часов я приказал вновь разобрать стену. Справились быстро.

— Извини, приятель, придется потесниться, — кивнул я скелету. Тот не возражал.

— Пахан, ты чего? — забормотал Антоха.

— Надо, братцы. Все внутрь, придется потерпеть, а там — как карта ляжет. Хуже чем есть, все равно не будет.

Спорить никто не стал, но особого энтузиазма я тоже не заметил. Упихивались минут десять. Плечо к плечу, пылинке упасть негде. Но самое паршивое — не осталось места для Лёньки. Ни одного свободного сантиметра.

Господин граф занимался любимым делом — сидел в углу и пускал слюни. Плевал он, в прямом и переносном смысле, на весь белый свет. Делать нечего, пусть и дальше пузыри пускает.

Когда я принялся закладывать проем, лица корешей изогнулись вопросительными знаками. Пришлось прерваться на объяснения, но Кондрат Силыч не дал сказать и пару слов:

— Ты работай, Пахан, не отвлекайся, я этим балбесам объясню, чего ты удумал. Не тревожься, выстоим. Скажи, когда выскакивать, в какой момент?

— Как позову, не раньше.

Последний камень лег на место, я придирчиво осмотрел кладку. Пришлось еще немного повозиться, присыпал пылью швы. Стена — как стена, ни чем от других не отличается. Смахнув со лба пот, я постучал по стене ложкой.

— Ну, как вы там?

— Нормально, — глухо донеслось изнутри.

Когда чего-то ждешь, время тянется словно резина. Стараясь унять мандраж, я принялся ходить из угла в угол. На седьмом круге, поскользнувшись на графских слюнях, пребольно ударился локтем и как не странно — стало легче. Физическая боль притупила нервное напряжение. А когда послышались шаги тюремщика, я и вовсе успокоился.

Щедрая тюрьма города Волыни угощала постояльцев ужином из хлеба и воды. Все тот же стражник швырнул сквозь прутья черствую ржаную булку, потянулся к бурдюку с водой, да так и застыл, согнувшись в три погибели. Дошло. Зашевелились волоски мохнатых бровей. Обнажая гнилые зубы, разъехались в стороны бледные губы, нервно дернулся кадык, подскочил до подбородка, да там и остался.

Через минуту мне надоело любоваться окаменевшей скульптурой, два немых на десять квадратных метров это уже слишком.

— Любезный, водичку-то падай.

— Где!!! — Ожил тюремщик.

— Что, где?

— Остальные где?!!!

— На базар пошли, — спокойно ответил я.

— Как?

— Известно как. Поколдовали малость, стены раздвинули и вперед. Прежде, чем порядочных людей за решетку сажать, следует хотя бы поинтересоваться — кто они, откуда. Мы с графом сегодня еще переночуем, тихо тут у вас, спокойно, спать никто не мешает, а завтра пайку не носи, чего ноги бить зря.

— Не положено...

— Нравишься ты мне, — перебил я служивого, — хочешь, в хряка превращу, будешь в грязи валяться, кормят опять же, как на убой...

Ответа не последовало. Стражник бежал, так стремительно, что дрогнул воздух. Хоть бы воду сволочь подал, пить хочется.

Не успел я перевести дух, примчался Ананий. За ним, брякая оружием, вся охрана подземелья. Старший надзиратель ворвался в камеру, переворошил всю солому. Интересно, что он надеялся найти в куцей охапке гнилых стеблей, где и вошь не спрячется?

Решетка отперта, охрана в смятении, отличный момент для нанесения неожиданного удара, но я медлил. Слишком много стражников, без жертв не прорваться...

Сорвав злость на соломе, Ананий немного успокоился. Несколько секунд стояла полнейшая тишина. Кто-то из стражников от удивления слишком широко раскрыл рот, хруст вывернутой челюсти вернул старшего надзирателя к жизни, кивнув на Лёньку, он спросил:

— Этот тоже колдун?

Увы, граф тянул только на идиота, да и то с натяжкой. Пришлось ответить честно:

— Нет.

Ананий облегченно вздохнул, еще раз окинул темницу взглядом и выбрался наружу. Стражники враз подобрали челюсти и животы. Надзиратель коротко распорядился:

— Я на доклад, с колдуна глаз не спускать, второго в пыточную, допросить со всем старание, шкуру живьем драть! Ежели к моему приходу еще кто-нибудь исчезнет — вас по камерам распихаю, дармоеды!

Удар ниже пояса, такого я не ожидал. Лёньку выволокли наружу, звякнули замки и стальная решетка встала на место. Задохнувшись от ужаса, я крикнул Анания, но поздно, надзиратель уже исчез. И тогда я заорал так, что стражники попятились:

— Если с графа упадет хоть волосок — всех в жаб превращу, в червей навозных!

Служивых ветром сдуло и вместе с ними испарился Лёнька. В полном смятении я опустился на пол. Перед глазами картины — одна ужасней другой. Лёньку хоть на куски режь — молчать будет, и не потому, что герой...

От грустных мыслей отвлек звук шагов. Из темноты вынырнул знакомый охранник и заискивающе произнес:

— Мы там того, графа вашего привели назад.

Я вскочил на ноги, что-то слишком подозрительно быстро закончились пытки. Истолковав мою реакцию по-своему, охранник торопливо добавил:

— Нет, нет, с ним все в порядке, пальцем не тронули.

И, правда, из-за угла появился Лёнька, жив-здоров, слюнки капают. Двое дюжих стражников любовно поддерживают графа за локти, а следом, в качестве почетного эскорта, вся остальная охрана. Снова заскрипела решетка, я глянул на вожделенную свободу и опять промолчал. Все тот же стражник, переминаясь с ноги на ногу, робко попросил:

— Ты, мил человек, на нас не серчай, мы люди простые — подневольные, нам с колдунами ссориться не с руки. Ананий еще не скоро вернется, будь добр, пока он с докладами шляется — поколдуй малость, сотвори морок какой из графа, чтоб крови побольше, ран глубоких в избытке. А мы уж в голос поклянемся — на куски резали. Утром порчу снимешь и уйдете целехонькими. Только уж до рассвета не исчезай, детишек пожалей наших.

— Хорошо, — согласился я. — Давай бурдюк с водой и чтоб духу вашего не было. Заклятия у меня особенные, кто рядом окажется — кровью изойдет.

Дважды повторять не пришлось. Поплевав на ладони, я принялся "колдовать", в третий раз разбирая кладку. Справился быстро.

Кореша выбрались наружу, глотнули водички и дед Кондрат подвел неутешительные итоги:

— Правильно сигнал не дал, я в щель видел — много их, со всеми не сладим. Что теперь делать?

— Пять минут привести дух и назад. Скелет мне, Лёньку на его место. Будем ждать.

На этот раз ожидание затянулось надолго. Я уже почти уснул, когда явился Ананий. За спиной старшего надзирателя всё те же хмурые лица стражников.

— Значит так, — рявкнул тюремщик — До утра...

— Не ори! — перебил я. — Господин граф после пыток отдыхать изволят.

Глаза Анания полезли из орбит, он увидел лежащий на соломе скелет — нога на ногу, правая рука подпирает череп. Сглотнув слюну, надзиратель тихо произнес:

— Чего с ним?