"Тебе не идёт дурацкий колпак! — неожиданно заявил принц и скрестил руки на груди. — Когда ты это поймёшь, Тёма?"
"Уходи! — закричал шут. — Ты пропал! Ты исчез! Ты сгинул в других мирах!"
Принц склонил голову к плечу и прищурился:
"Ты, правда, так думаешь, Тёма?"
"Я Дурак!"
"Это точно. Ты не видишь очевидного".
Шут почувствовал дурноту. Желудок скрутился в тугой узел, в висках запульсировала кровь.
"Я Дурак. Дурак. Дурак", — повторял он до тех пор, пока образ коварного принца не развеялся и перед глазами не появилась шляпа хозяина. Утерев со лба пот, Артём перевёл дух, украдкой огляделся и обнаружил, что въезжает на огромную, усыпанную розовым гравием площадь перед белоснежным четырёхэтажным особняком с симпатичными башенками по углам. Взгляд шута остановился на круглом голубом бассейне с фонтаном. Неисчислимые тонкие струи взмывали в небо и, казалось, что роскошный особняк навечно обречён мокнуть под дождём. Артём хотел было посмотреть на шляпу графа, но не смог пересилить себя и завертел головой.
К парадному входу, расположенному над цокольным этажом, вели саблеобразные мраморные дорожки, с которых открывался прекрасный вид на огромный ухоженный парк с ровной малахитовой травой. Между редкими вековыми соснами зеленели кусты, искусными руками садовников превращённые в животных и людей.
Тёма с трудом вернул взгляд к голубой шляпе и поспешно спрыгнул с пони. Кристер уже спешился и беседовал с вальяжным длинноусым мужчиной в золотом камзоле и тёмных, расшитых бисером штанах. Шут пристроился слева и чуть позади хозяина, поправил сбившийся на бок колпак и, сгорбившись, нервно потёр нос. Явление принца Камии спутало мысли, и Артём чувствовал себя не в своей тарелке. Особенно досадно было, что он напрочь забыл, с какой песенки собирался начать выступление.
— Дурак!
Голос хозяина заставил шута выпрямиться. Он шагнул вперёд и растянул губы в вопрошающей улыбке. Кристер слегка повернулся, подтолкнул Артёма в спину, и тот оказался рядом с длинноусым мужчиной. Камиец аж крякнул от удовольствия.
— Это большая честь для меня, Ваше сиятельство. — И не в силах противиться порыву, он схватил шута за подбородок, развернул к себе и всмотрелся в знакомое лицо. — Похож, прямо жуть берёт!
Потеряв из вида хозяина, Тёма запаниковал: вырвался из рук длинноусого, отскочил в сторону и проворно юркнул за спину графа. Вцепившись в бархатный плащ, шут изогнулся, как вопросительный знак, и умоляюще посмотрел в глаза Кристеру:
— Это он виноват, господин. Я хотел смотреть на Вас.
Граф за ухо выдернул Артёма из-за спины и отвесил ему подзатыльник:
— Не смей хвататься за меня, Дурак! От тебя не убудет, даже если почтенный Таубор стукнет тебя разок-другой!
Шут покорно кивнул и исподтишка зыркнул на длинноусого. В его взгляде было столько ненависти и угрозы, что Таубор невольно попятился и покосился на Кристера. Но граф сделал вид, что ничего не заметил. Одарив шута оплеухой, от которой бубенцы надрывно тренькнули, он выжидающе посмотрел на хозяина дома.
— Прошу Вас, Ваше сиятельство! — воскликнул тот и с поклонами повёл высокородного гостя по мраморной дорожке.
Гвардейцы отсалютовали графу и выстроились у фонтана, а шут, потирая затылок, поплёлся к особняку. "Не видать мне ужина, как своих ушей, — горестно думал он, сверля спину графа глазами. — Так я совсем от голода помру. Тарелка супа за день — издевательство! А ведь мне ещё прыгать и кувыркаться. И песни орать". Погружённый в нерадостные думы, шут вошёл в просторный зал, облицованный розовым, белым и голубым мрамором и едва не расплакался, увидев широкий длинный стол, заставленный разнообразными кушаньями. Взгляд голодного шута скользнул по огромному блюду, на котором, точно бутоны, желтели и розовели ломтики сыра и ветчины; пробежался по хрустальным салатницами, увенчанными разноцветными горками; по овальным тарелкам с огромными рыбинами; по вазочкам с паштетами, соусникам и вожделенно замер на середине стола, где в окружении овощей и зелени покоилась запеченная туша кабана.
— Дурак!
Шут оторвал взгляд от мяса, рысцой подбежал к графу, плюхнулся на пол возле его ног и уставился на блестящие кожаные сапоги, ибо смотреть на еду было невыносимо. "И почему они всё время жрут? Поели бы, а потом песенки слушали!" — тоскливо подумал он и сглотнул.
Кристер покосился на принца, нахмурился и, взяв кусок ветчины, швырнул его на пол. Артём просиял. Он в мановение ока проглотил лакомство и счастливо выдохнул:
— Спасибо, хозяин.
Но граф уже отвернулся. Тёма облизнул солёные губы, опёрся локтями на колени и положил подбородок на распахнутые ладони. "Ну и вкуснятина... Не то, что суп из овсянки. Вот бы заполучить целое блюдо. И всё одному мне!" Шут ещё раз облизнулся, приподнял голову и быстро оглядел сидящих за столом мужчин. Вместо того, чтобы поглощать доступную еду, они почему-то смотрели на графа. "Наверное, мой хозяин самый важный человек в Камии, — с удовольствием отметил Артём и опустил взгляд. — Мне повезло служить ему. Жаль только, что он не разрешает мне поесть мяса". Шут тяжело вздохнул, поскрёб подошву мягких замшевых ботинок с загнутыми мысами и начал загибать пальцы, считая, сколько прошло дней после отъезда Димы.
Болезненный пинок оборвал счёт. Артём упёрся руками в пол, чтобы сохранить равновесие, а потом, повинуясь требовательному взору хозяина, вскочил и ринулся на середину обеденного зала.
— Да здравствует великий правитель Крейда! — с бешеной улыбкой проорал он, кувыркнулся и приземлился на колени, широко раскинув руки. — Все мы — пыль под твоими ногами!
Артём посмотрел на Кристера, склонил голову и, одним прыжком оказавшись на ногах, запел. История о селянке, полюбившей медведя, была проста и безыскусна, но шут гримасничал, кривлялся и так уморительно изображал женщину, её рогатого мужа и лесного кавалера, что камийцы катались от смеха. Даже граф соизволил улыбнуться, и Тёма, желая закрепить маленькую победу, утроил усилия. Точно заведённый, он скакал по залу, выделывая уморительные коленца, ходил на руках, жонглировал и танцевал. И ни на минуту не прекращал петь.
Спустя час шут был мокрым, как мышь. От громкого пения горло саднило. Отчаянно хотелось пить. Но Артём не мог остановиться без приказа. Он посматривал на хозяина, с нетерпением ожидая позволения сесть, но Кристер, как назло, с увлечением следил за его выступлением. Радость и отчаяние переполняли шута: с одной стороны сбылась его мечта развеселить хозяина, но с другой он боялся, что оголодавшее тело подведёт его, и он испортит впечатление неуклюжим падением или сорванным голосом. И в душе начал расти ужас. Артём вертелся, словно уж на сковородке, а силы стремительно таяли. Он прошёлся на руках перед столом, сделал колесо, проорал похабный куплет и хотел закончить номер дурашливым кувырком, но руки предательски дрогнули, и Тёма растянулся на полу, ударившись лбом о паркетные доски. Зрители рассмеялись и зааплодировали, решив, что падение — задумка шута, а Кристер презрительно оскалился. Артём насколько мог быстро поднялся, поклонился хозяину и начал было новую песню, но из горла вырвался хрип.
— Заткнись! — рявкнул граф, и шут едва не заплакал от счастья.
Он надеялся, что ему позволят передохнуть и дадут хотя бы глоток воды, однако Кристер не подозвал шута, и Артём, понурив голову, остался стоять перед столом. Граф как-то странно посмотрел на него и продолжил есть. "А вдруг он чего-то хочет, а я не понимаю? — с досадой подумал Тёма, потрогал вздувшуюся на лбу шишку и вздохнул: — Вот непруха!"
— Гриди! Прикажи седлать лошадей! — неожиданно произнёс Кристер, и министр пулей вылетел из-за стола.
Артём приготовился следовать за хозяином, однако тот не двинулся с места. Проводив министра взглядом, граф повернулся к длинноусому и насмешливо поинтересовался:
— Скажи-ка мне, Таубор, сколько бааров ты украл у меня за три года мэрства?
Длинноусый вскочил и рухнул на колени, по-бабьи заломив руки:
— Повелитель! Да как вы могли подумать?
Шут склонил голову к плечу и стал с любопытством наблюдать за набирающей обороты драмой.
— По-твоему, я намерено оговариваю тебя, Таубор? — зло рассмеялся Кристер, и лицо его стало жёстким и беспощадным.
Мэр побледнел и завопил:
— О, нет, Ваше сиятельство! Я ни на миг не усомнился в искренности Ваших слов! Но меня окружают завистники, граф! И я догадываюсь, чьих это рук дело! Это Картрайт и Бовз! Они мечтают пустить меня по миру! Не верьте, правитель! Не верьте им! Я самый преданный Ваш слуга!
— Бароны Картрайт и Бовз здесь ни при чём, — сухо произнёс граф, вытащил из кармана сложенный вчетверо лист и уронил его под ноги мэру.
Таубор коршуном кинулся к бумаге, дрожащими руками расправил её и приглушённо застонал. "Попался, ворюга", — с весёлым злорадством подумал Артём и осторожно переступил с ноги на ногу.
Оттягивая неизбежное, мэр медленно читал ровные строки обвинения, и его лицо то краснело, то бледнело. Артём чувствовал, как внутри длинноусого закипает безысходная решимость, и растерянно теребил оранжево-красный манжет. "Что происходит? Почему Кристер прогнал Гриди? Почему он разбирается с вором один? Он что, не понимает, что это опасно? Один против... — Артём обвёл взглядом камийцев, — ...пятнадцати? А ещё рабы..." Шут беспокойно потёр руки — Кристер был суровым хозяином, но менять его не хотелось. Длинноусый Тёме не нравился категорично. "Ещё продаст куда-нибудь, и как Дима отыщет меня?" Не сводя цепкого взгляда с Таубора, он сделал несколько крохотных шажков к столу и замер, прикидывая, успеет ли дотянуться до ножа.
Кристер покосился на принца, и краешки его губ дрогнули в улыбке.
— Дочитал? — язвительно поинтересовался он у мэра.
— Да, повелитель. Всё написанное — ложь! — не поднимая головы, ответил Таубор, выронил лист и выхватил из-за пояса кинжал.
Но, прежде чем мэр успел пустить оружие в ход, в воздухе просвистел столовый нож и по самую рукоять вонзился ему в грудь. Таубор растерянно посмотрел на графа и завалился на бок.
— Молодец, шут! Продолжай, — ухмыльнулся Кристер, и ободрённый похвалой Артём схватил со стола следующий нож.
— Пощади, повелитель! — нестройным хором завопили камийцы, но граф не стал останавливать шута.
С мечтательной улыбкой он наблюдал, как столовые ножи с ошеломляющей скоростью прыгают в руки шута и вонзаются в сердца и шеи людей. У камийцев не было ни единого шанса: и господа, и прислуживавшие им рабы умерли почти одновременно. С удовлетворением оглядев мёртвые тела, шут преклонил колени и обратил горящий взор на графа:
— Для меня не существует никого, кроме тебя, хозяин! Вся моя жизнь принадлежит тебе. Приказывай, и я исполню, ибо ничто не радует меня так, как твоя улыбка! Спасибо, что позволил мне убить предателей. Убивать мне нравится больше, чем шутить.
Кристер с затаённой надеждой посмотрел на крохотные белые искры, тускло мерцающие в глубине шоколадных зрачков и тихо спросил:
— Как твоё имя?
— Дурак, — поспешно ответил Артём, старательно подавляя желание встать и расправить плечи.
— Скажи мне своё настоящее имя!
Шут отшатнулся, прижал ладони к груди и жалостливо проскулил:
— У меня одно имя, данное Вами, хозяин.
— Посмотри вокруг, принц! Посмотри внимательно. Видишь людей, которых ты убил?
— Да.
— Тебе ничего это не напоминает?
— Не надо, хозяин, — прошептал Артём, с трудом отводя глаза от залитых кровью тел. — Я убил их, чтобы спасти тебя, а не потому, что я... — Он осёкся и со страхом взглянул на графа.
— Кто ты? — с нажимом повторил Кристер, и, распластавшись на полу, Тёма зарыдал.
Он вопил и рычал, постанывал и хныкал, а золотые бубенцы судорожно звенели, словно умоляя шута прекратить истерику. Лицо графа разочарованно вытянулось.
— Кретин! — выплюнул он и, яростно сверкнув глазами, ринулся к заклятому другу.
Удары сапогов обрушились на Артёма, точно молоты на наковальню. Он дико взвизгнул, но не сделал попытки уклониться. Лишь обхватил голову руками и поджал ноги к животу. Его смирение распалило графа. Обливаясь потом, он избивал сына великого Олефира ногами и с пеной у рта орал:
— Ты всё помнишь! Ты притворяешься! Ты знал Катарину! Ты убил её!
Кристер остановился, перевёл дыхание и сплюнул. Еле слышно поскуливая, Артём перекатился на живот, подполз к хозяину и окровавленными губами припал к голенищу его сапога:
— Простите.
Граф со злостью оттолкнул шута и направился к дверям, бросив:
— За мной!
Артём встал на четвереньки и закусил губу, чтобы не заорать от боли. Тело ломило, каждая косточка и мышца взвывали о милосердии, но маг упрямо поднялся на ноги и потащился за хозяином. Плечи его вздрагивали от беззвучных рыданий, губы тряслись. Тёма не мог понять, в чём он провинился. Ему хотелось спросить об этом Кристера, но он боялся, что будет только хуже. Выбравшись из дворца, шут то ли сошёл, то ли сполз по мраморной дорожке на розовую площадь и заковылял к пони.
— А ну стой! — гаркнул граф, и Тёма рухнул на колени в двух шагах от лошадки.
Шмыгая разбитым носом, он болезненно кривился и шмыгал снова, не в силах остановиться. Когда же над ним нависла широкоплечая фигура графа, шут от страха начал икать. Кристер схватил Артёма за шкирку, поднял на ноги и с яростью взглянул ему в лицо:
— Мне противно смотреть на тебя, Дурак!
Кулак графа врезался в лоб шута, и Артём упал на спину, захлёбываясь собственной кровью. От боли он перестал что-либо соображать. Шут слышал рассерженный голос хозяина, но неодолимая боль сковала тело, не позволяя ни пошевелиться, ни закричать. Закрыв лицо руками, Тёма приготовился умереть. Он был уверен, что сейчас хозяин добьёт его. "Прости, Дима... И прощай..." — мысленно прошептал временной маг и милосердное сознание покинуло его.
Кристер пнул безвольное тело ногой и тихо выругался.
— Я был уверен, что он готов очнуться. Придётся купцу ещё постараться.
Граф повернулся к гвадейцам:
— Отвезите его в замок и бросьте к Джомхуру.
Двое солдат подхватили бесчувственного шута, кинули поперёк седла, и Кристер отвернулся: он устроил целый спектакль в надежде пробудить принца Камии и проиграл. Ругая себя за спешку, граф вскочил на коня и неторопливо направился к воротам. Он смотрел вслед гвардейцу, который увозил безумного принца, и хрипло бормотал:
— Скоро, Артём. Очень скоро...
Артём открыл глаза и пронзительно вскрикнул: прямо над ним висело знакомое безгубое и безносое лицо. Отчаянно перебирая руками, шут попытался отползти от Джомхура, но упёрся в стену и взвыл от бессилия и страха. Харшидец немного отодвинулся, прикрыл безгубый рот изуродованной рукой и мягко проговорил:
— Не стоит пугаться, Ваше высочество, это всего лишь я, Ваш покорный слуга.
— Пожалуйста, не говори ничего.
— Хорошо.
Джомхур пересел подальше от шута, придвинул к себе миску с баландой и кувшин с водой. Увидев еду, Артём тотчас забыл обо всём. Он подобрался поближе к узнику, жадно взглянул на бурую жижу в миске и облизнулся. Джомхур хрипло усмехнулся:
