| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
С полковым вооружением уже было сложнее — нужны были горные орудия и горно-вьючные минометы. К сожалению, снабдить легкие соединения отличными 120-мм минометами не представлялось возможным, поскольку они были более чем в полтора раза тяжелее. Сотня с лишним килограммов дополнительной массы уже была весьма ощутима, с учетом ограничений людских и конских вьюков — так что поневоле приходилось вводить еще один калибр для минометов. С моделью миномета особо утруждаться не приходилось, 107-мм горно-вьючные минометы образца 1938 года успешно применялись во время Великой Отечественной, зарекомендовав себя хорошим вооружением горнострелковых и горнокавалерийских дивизий полкового и дивизионного уровня. Единственно, полковник Ленков подумывал об увеличении их количества по штату, с 12 до 16 или 20, очень уж полезная вещь в горах.
В принципе, Вячеслав Владимирович подумывал и о разработке 107-мм горной гаубицы — она тоже могла оказаться полезна, если конструкторы сумеют справиться с жесткими требованиями к такой системе.
Отдельной статьей шла морская пехота — в принципе, в СССР, как и почти во всем мире, морская пехота относилась к легкопехотным формированиям, но разведчика очень заинтересовало исключение.
Этим исключением была морская пехота США. Вообще-то, начинали янки так же, как и все остальные, но в середине 20-х годов они начали серию экспериментов, к началу 40-х приведших к созданию морской пехоты качественно иного типа.
В результате, во Вторую Мировую войну американская морская пехота вступила, имея почти стандартные дивизии тяжелого типа, состоявшие из трех пехотных полков, артиллерийского полка, состоявшего из трех дивизионов 105-мм гаубиц, всего 36 орудий, танкового батальона, укомплектованного легкими танками, и других частей. Эксперименты завершились после боев на Гуадалканале, в ходе которых американские морские пехотинцы получили в артполк дивизион тяжелых 155-мм гаубиц, всего 12 орудий, а легкие танки в батальоне были заменены средними 'Шерманами'. После этого дивизия американской морской пехоты окончательно стала полноценной дивизией тяжелой пехоты, по уровню моторизации соответствующей советским мотострелкам или немецким панцергренадерам — впрочем, это было нормой для англосаксов — но, умеющей высаживаться с моря.
Конечно, Ленков не собирался слепо копировать американский опыт — этого не следовало делать хотя бы потому, что советской морской пехоте в 30-е — 40-е годы явно не 'светили' операция 'Оверлорд' или десант на Окинаву. Скромнее надо было жить — и, исходя из реалий, рассчитывать на десанты в поддержку приморского фланга армии, высаженные на Балтике или Черном море. Но эти самые реалии отнюдь не противоречили самой идее тяжеловооруженной морской пехоты.
В первом приближении, бригада морской пехоты выглядела так: от четырех до шести моторизованных батальонов морских пехотинцев, каждый из которых имел в своем составе минометную роту с 12 82-мм минометами; самоходный гаубичный артиллерийский полк, с 18 СУ-122 и 6 СУ-152 (танкодесантный вариант БДБ, после небольшой переделки, мог перевозить не только средние танки, но и тяжелые, до 'Тигров' включительно); танковый батальон на Т-44; один или два дивизиона ЗСУ; дивизион 160-мм минометов, с 12 дивизионными минометами на мехтяге.
Такая организация, сочетающая подвижность и высокую огневую мощь, позволяла не только быстро захватывать и расширять плацдармы, но и удерживать под ударами подошедших резервов противника, в составе которых были танковые части. В реальности слабым местом советской морской пехоты была именно нехватка тяжелого вооружения, не говоря уже о бронетехнике. Это объяснялось объективной причиной — в распоряжении 'черных дьяволов', как прозвали наших морпехов немцы, не было специальных высадочных средств, если не считать допотопных 'Эльпидифоров', в количестве четырех штук, дополненных тремя еще менее совершенными баржами 'Болиндер', на Черном море; на Балтике имелись четыре десантные баржи типа 'СБ'. Вот и приходилось, как правило, идти в десанты со стрелковым оружием — в лучшем случае, к нему добавлялись несколько 'сорокапяток' и батальонных минометов.
Естественно, в этих условиях проблемой становился кирпичный дом, в котором засел взвод не намеренных сдаваться немецких пехотинцев, или одиночный танк с пехотным прикрытием, выбивающий наши огневые точки с безопасной дистанции.
Конечно, идеальным вариантом стало бы наличие плавающей техники — и, в первую очередь, не почти бесполезных Т-37 и Т-38, а, чего-нибудь подобного МТ-ЛБ, позволяющих быстро перебрасывать на речные плацдармы подкрепления и снабжение. Но, на такую благодать Вячеслав Владимирович почти не надеялся — слишком уж сложная это была техника для советской промышленности 30-х годов. В лучшем случае, рассчитывать можно было на автомобили-амфибии — а, наиболее реальным вариантом выглядели сделанные по японскому образцу съемные понтоны к сухопутной технике.
Подготовка 'почвы' в Штабе.
Планы планами, а начинать привлекать на свою сторону военную элиту надо было прямо сейчас — без людей, которые бы могли претворить эти наметки в жизнь, все планирование не стоило ничего.
В это время в Штабе наличествовали две самые влиятельные группировки, кроме сторонников самого Тухачевского — это были, условно говоря, старые и молодые генштабисты. Безусловным лидером первых был лучший советский военный теоретик этого времени Александр Андреевич Свечин; вторых же возглавлял очень талантливый Владимир Кириакович Триандафиллов.
И тот, и другой 'Мишу' терпели с большим трудом, исключительно по служебной необходимости — впрочем, они в этом были не оригинальны, члены обеих группировок, при довольно сложных отношениях между ними, вполне сходились в оценке талантов объекта. Надо признать, с талантами у Михаила Николаевича дела обстояли не лучшим образом, так что оценка подчиненных была вполне заслужена.
Собственно, единственное, в чем все три группировки были едины, было признание необходимости создания полноценного Генерального Штаба, занимающего ключевые позиции в наркомате обороны и имеющего серьезное влияние на экономику и политику страны. Успешная работа в этом направлении была единственным средством для нового Тухачевского стать бесспорным лидером советской военной элиты.
Кроме того, полковнику Ленкову надо было готовиться к встрече со Сталиным — нужно было поручить подчиненным подготовить документы, дабы 'прозрение' Тухачевского не выглядело чудом.
Поразмыслив, Вячеслав Владимирович решил провести беседы со Свечиным и Триандафилловым по отдельности — слишком они были важны, чтобы рисковать.
Сначала начальник Штаба позвонил Александру Андреевичу, пригласив его к четырем часам пополудни.
В назначенное время ведущий специалист по вопросам военного искусства и военной истории вошел в его кабинет.
— Добрый день, Александр Андреевич! — поздоровался он с подчиненным.
— Добрый день, Михаил Николаевич! — ответил Свечин.
— Мне бы хотелось обсудить с Вами вопрос предпочтительной для нас военной доктрины. Точнее, опыт какой из ведущих держав Вы бы сочли предпочтительным для нашей страны? — полковник Ленков счел нужным выстраивать беседу так, как ее мог бы начать вспомнивший о служебных обязанностях Тухачевский, мало пригодный для изобретения чего-то оригинального — и, как следствие, склонный копировать иностранный опыт. В вопросе, естественно, содержался и единственно возможный ответ. Кроме того, следовало с самого начала недвусмысленно обозначить занимаемую начальником Штаба позицию.
— Исходя из особенностей нашей страны, для нас был бы наиболее предпочтителен немецкий опыт — конечно, в том случае, если бы имели сравнимый с Германией уровень развития и размеры территории, с их транспортной связностью — коротко ответил Свечин. — Поскольку об этом можно только мечтать, мы можем исходить из реальных возможностей России.
Вячеслав Владимирович был доволен ответом Александра Андреевича — Свечин дал вполне предсказуемую реакцию на заданный вопрос. Действительно, в стратегическом положении Советского Союза и Германии было довольно много общего — обе страны были континентальными державами, для них основными были сухопутные фронты, а не океанские театры военных действий. Другой вопрос, что немецкие генералы могли планировать оборону своей страны, исходя из многократно лучшей связности ее территории, вдобавок, они имели в своем распоряжении первоклассную экономику, способную обеспечить армию всеми видами вооружения, боевой и вспомогательной техники мирового уровня. Советский Союз такой экономики не имел; кроме того, Дальний Восток и Сибирь были связаны с наиболее развитой европейской частью страны только ниточкой Транссиба, очень слаба была и связность Средней Азии с остальной страной — шедшее в это время строительство Турксиба улучшало ситуацию, но не кардинально.
— Александр Андреевич, как Вы относитесь к германскому опыту централизованной службы снабжения и мобилизации экономики? — задал следующий вопрос начальник Штаба.
— Сугубо положительно. К слову сказать, нам бы не помешало перенять этот опыт, поскольку данная система позволяет с максимальной эффективностью использовать ресурсы Державы — во взгляде Свечина появилась заинтересованность, поскольку он понял подтекст вопроса — действительно, наличие такой системы позволяло резко усилить влияние военных на экономику страны, будучи одной из прерогатив полноценного Генерального Штаба. От Тухачевского он такого не ожидал — додумался ведь 'наполеончик' до возможности 'тихой сапой' расширить полномочия Штаба РККА.
— Но теоретических наработок на сей счет, разумеется, учитывающих наши реалии, пока что нет? — задал риторический вопрос Михаил Николаевич.
— Нет — согласился Свечин. — Имеющийся у нас опыт, приобретенный за время Империалистической и Гражданской войн, скорее, стоит считать негативным, в отличие от германского — слишком много тогда сделано грубейших ошибок.
— Но мы можем сделать выводы из прошлого опыта? И, учесть известное нам из опыта Германии? — уточнил Тухачевский.
— Разумеется — согласился Свечин. — Но, Михаил Николаевич, позволю себе напомнить Вам, что подобная система находится далеко за границами полномочий Штаба РККА.
— Вы правы, Александр Андреевич — согласился новый Тухачевский, имевший на эти наработки свои виды — в конце концов, досрочное, по сравнению с реальной историей, создание централизованной службы тыла, в любом случае было в интересах Вооруженных Сил, да и Ворошилову надо было что-то давать, а не только брать от него; подобная разработка стала бы немалой помощью наркому, позволяющей наладить с ним нормальные рабочие отношения. — Но, военное образование и составление планов операций на отдельных ТВД ведь входит в круг обязанностей Штаба?
— Несомненно — согласился Свечин, с интересом ожидавший продолжения.
— Полагаю, в германской системе военного образования найдется немало полезного для нас — причем, на всех уровнях, от обучения рядовых бойцов и младших командиров, до образования среднего и старшего командного состава. Попрошу Вас подготовить мне подробные меморандумы по этим вопросам, включающие Ваши предложения. Например, стоит ли создать опытно-учебный центр, в котором будет разрабатываться новая тактика для сухопутных войск; стоит ли расширить программу курсов 'Выстрел' — и, какие предметы имеет смысл ввести в учебную программу; каким образом стоит вести вневойсковую подготовку — пояснил начальник Штаба.
— Что же касается разработки планов, то, рискну предположить, что стоит обратить внимание на разработку наиболее эффективных планов, конечно, исходя из возможностей Красной Армии. При этом, надо будет обратить внимание не только на восточноевропейские ТВД, но и на Дальний Восток, Туркестан, Закавказье. Конечно, разработка этих планов входит в обязанности Оперативного Управления, но, я прошу Вас, как нашего лучшего теоретика, принять участие в этой работе. С Владимиром Кириаковичем я об этом поговорю.
Свечин молча наклонил голову в знак согласия. Просьба начальника Штаба была с подтекстом — если 'на поверхности' было желание наилучшим образом подготовить РККА к возможным конфликтам, то, 'вторым слоем' шло то, что секретариат Ворошилова, отстранивший генштабистов от управления войсками, вряд ли сможет реализовать такие планы с приемлемым уровнем эффективности — и, это должно было проявиться на первых же учениях, что почти автоматически приводило к постановке вопроса о частичном допуске Штаба к управлению соединениями РККА; имелся и 'третий слой' — Тухачевский почти открыто заявил о том, что сложные отношения между различными группировками в Штабе не должны мешать реализации общих интересов корпорации генштабистов. Конечно, пока это была только декларация о намерениях — но, то, что начальник Штаба счел нужным уделить внимание не только светской жизни, было весьма приятной новостью для Александра Андреевича. Впрочем, при честолюбии Тухачевского его желание усилить позиции возглавляемого им Штаба не было чем-то удивительным — скорее, наоборот.
Немного удивляла продуманность предложенных Михаилом Николаевичем шагов — но, в конце концов, эти ходы в шахматной партии, которую генштабисты вели с секретариатом наркома, могли быть просчитаны Николаем Евгеньевичем Какуриным, регулярно генерировавшем для Тухачевского идеи в области военной теории. В любом случае, подобный подход был весьма полезен для самого Свечина и его сторонников — так что имело смысл поддержать 'подпоручика, выбившегося в фельдмаршалы'.
— Благодарю Вас, Александр Андреевич — с присущей ему холодноватой вежливостью Тухачевский намекнул на окончание беседы.
— Право, Михаил Николаевич, не за что — это входит в мои обязанности — со своей стороны, Свечин дал понять, что общие корпоративные интересы — это одно, а, его отношение лично к Тухачевскому остается прежним.
— Всего доброго, Александр Андреевич — попрощался начальник Штаба.
— И Вам всего доброго, Михаил Николаевич — вежливо ответил Свечин.
Закончив беседу со Свечиным, полковник Ленков поднял трубку внутреннего телефона Штаба — теперь надо было пригласить на завтрашнюю беседу Триандафиллова.
— Добрый вечер, Владимир Кириакович! — приветствовал он лидера группировки молодых генштабистов. — Тухачевский Вас беспокоит. Я Вас не отвлекаю?
— Добрый вечер, Михаил Николаевич! — ответил начальник Оперативного управления. — Ничуть — я к Вашим услугам.
— Хотелось бы с Вами побеседовать — скажем, завтра к десяти часам утра Вам будет удобно? — спросил Тухачевский.
— Да — ответил Триандафиллов.
На следующее утро начальник Штаба приехал на службу к девяти часам — перед разговором с Владимиром Кириаковичем следовало хотя бы немного разгрести немаленькую гору скопившихся документов, требовавших рассмотрения и подписи. Без двадцати десять он вызвал секретаршу, попросив сварить кофе по-турецки к пяти минутам одиннадцатого — Триандафиллов, родившийся в Карсской области, с детства не просто привык к крепкому кофе, а был настоящим кофеманом.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
