Альтернатива маршала Тухачевского. Внедрение в прошлое, часть 1

Альтернатива маршала Тухачевского. Внедрение в прошлое.

Альтернатива маршала Тухачевского.

Предисловие. Вне пространства и времени.

Полковник ГРУ ГШ МО РФ Вячеслав Владимирович Ленков понимал, что с ним происходит что-то не то — с одной стороны, он четко помнил, что вчера вечером он заснул дома, в своей кровати, с другой стороны, откуда-то он знал, что сейчас его не тело, но личность находятся вне пространства и времени.

— Добрый вечер, Вячеслав Владимирович! — приветствовал его высокий голубоглазый шатен.

— Здравствуйте — сухо приветствовал его полковник — мы с Вами знакомы?

— Мы с Вами знакомы односторонне — я с Вами знаком, Вы со мной нет — слегка улыбнулся шатен — позвольте представиться — бог-куратор Земли.

— С этого места, пожалуйста, подробнее — еще суше попросил Ленков.

— Согласно учению Вернадского о ноосфере, существует пространство мысли, если так можно выразиться — начал шатен — далее, это т. н. эгрегор Земли, выражающий мысли, надежды, чаяния землян.

— Вообще-то, земляне очень разные, с весьма существенно отличающимися мыслями и чаяниями — я бы даже сказал, зачастую диаметрально противоположными — заметил полковник.

— Вы совершенно правы, но есть своего рода векторная сумма мыслей и надежд — это и есть эгрегор Земли, точнее, эгрегор человечества — уточнил шатен.

— Допустим — задумчиво сказал Ленков — а зачем Вам понадобился я?

— Дело в том, что человечество идет к гибели — спокойно констатировал куратор — сейчас еще есть шанс предотвратить худший сценарий.

— Вам не кажется, что наша беседа начинает напоминать плохой фантастический роман, в котором в тысячный раз пережевывается тема супергероя, спасающего человечество, и доброго бога, помогающего ему в этом благом деле? — жестко спросил Вячеслав Владимирович.

— Есть такое дело — флегматично согласился бог-куратор — давайте сделаем так — я Вам предоставлю всю доступную мне информацию о текущем положении дел, прогнозы на будущее. Вы не торопясь, осмыслите предоставленную мной информацию, если Вы сочтете мои доводы убедительными — мы продолжим беседу, если же нет — я начну убеждать следующего кандидата. Вы согласны на такой вариант?

— Кто Вы такой? — спросил полковник.

— Сейчас я сгусток информации, нематериальная часть того, что называют личностью человека — ответил шатен — если же Вы имеете в виду прошлое, то при жизни я был инженером, точнее, геологом. Точности ради — русский, не судим, не привлекался, в политических партиях не состоял, погиб во время полевого сезона, неудачно пройдя на лодке по маршруту.

— Как Вы стали богом-куратором? — продолжил Ленков.

— Как я уже упоминал, эгрегор представляет собой некую сумму векторов мыслей и надежд — неторопливо сказал шатен — среди личностей погибших в какой-то отрезок времени эгрегор выбирает себе своего рода Хранителя, того, кто наиболее полно соответствует этим чаяниям. В принципе, большинство людей не так уж плохи — они хотят работать, зарабатывать, продолжать свой род, воспитывать детей. Применительно ко мне — человечеству, находящемуся на индустриальной стадии развития, наилучшим образом подошел инженер.

— Вас понял — отозвался полковник — давайте свой пакет информации.

— Будьте добры — отозвался куратор, сделав жест рукой.

Вне пространства и времени, несколько дней спустя.

— Добрый день — приветствовал Ленкова куратор. — Вы готовы продолжить беседу?

— Добрый день — ответил разведчик — я согласен продолжить беседу, но, сначала мне бы хотелось уточнить информацию по представленному Вами пакету. Кроме того, считаю необходимым согласовать понятийный аппарат.

— С удовольствием — ответил шатен — я не был кадровым военным при жизни, поэтому мог в чем-то напортачить. Так что Вы правы — понятийный аппарат надо согласовать.

— Итак, пункт первый — неторопливо начал Вячеслав Владимирович — современное состояние США. Совершенно согласен с Вами в том, что элиты США заигрались в игры с необеспеченными деньгами и денежными суррогатами, закономерно ведущие к бесконтрольному наращиванию долгов. Все это неизбежно ведет к потере США роли первой сверхдержавы мира, более того, практически со стопроцентной вероятностью США придется в будущем довольствоваться ролью региональной державы, будучи отброшенными в экономическом развитии лет на 30-50. Также я согласен с Вами в том, что элиты США с этим не смирятся, наоборот, они будут яростно сражаться за сохранение своего доминирования в мире, не щадя никого и ничего. Но я не очень понимаю, почему Вы считаете неизбежным массированное применение США ядерного оружия — называя вещи своими именами, в Америке есть две группировки элиты, националисты и глобалисты, хотя, возможно, точнее будет назвать их национальными промышленниками и глобальными банкстерами. Первые, совершенно точно, не хотят ядерной войны — она категорически не входит в их интересы. Вторые, достойные наследники 'черной аристократии' Венеции и банкиров 'Казны Сиона' вполне могли бы пойти на ядерную войну, если бы она послужила сохранению их господства над мировыми финансами — вот только, и в нашем Генштабе, и в Генштабе НОАК очень хорошо знают, где находится 'Кощеева игла'. Родиной это назвать нельзя — что у первых, что у вторых попросту нет Родины в нашем понимании — у них есть места постоянного пребывания, из которого они управляют финансовыми потоками, есть места для укрытия, на 'черный день', есть хранилища драгоценных металлов и камней, в которые они переводят часть своих капиталов. Могу Вас заверить, что стесняться никто не будет. Господа глобальные банкстеры это знают — поэтому вероятность того, что они пойдут на ядерную войну, минимальна; практически, она мало отличается от нуля.

— Пункт второй — Западная Европа. Их экономика также сильно завязана на игры с необеспеченными деньгами, но, в значительно меньшей степени, чем американская. Далее, экономики Германии и Франции являются экономиками, производящими реальный продукт, вполне востребованный на мировом рынке, а не пустые бумажки, в особенности немецкая экономика. Вы правы в том, что там возможен вариант элоев и морлоков — идеи всеобщего покаяния белых перед дикарями, идеи поощрения всех и всяческих извращений до добра не доведут, это очевидно. Очевидно, что в Европе нет исламского терроризма только потому, что европейцы дают исламистам все, что те потребуют. С другой стороны, в Европе наблюдается ренессанс консервативных партий, например, вполне возможно, что следующим президентом Франции станет Марин ле Пен.

— Вы, в своем прогнозе, рассматриваете варианты мягкого и, скажу так, полужесткого захвата исламистами власти в Западной Европе — это реально, более того, есть основания подозревать фрау Меркель в том, что она может сыграть в Европе ту же роль, которую Горбачев сыграл у нас, или, если Вы хотите сугубой точности в сравнениях, как де Клерк — в ЮАР. Так же я согласен с Вами в том, что исламисты не смогут удержать экономику Европы на нынешнем уровне — максимум того, на что эта публика способна, это стабилизация европейской экономики на уровне 50-х — 60-х годов, с удержанием некоторых предприятий ВПК на нынешнем уровне.

— Мне непонятно, почему Вы считаете, что исламисты, захватив власть в Европе по этому сценарию, не пойдут на широкомасштабную войну с США и/или Россией — да, они быстро угробят европейскую экономику, но для войны хватит 2-3 лет.

— Неясно, почему Вы считаете маловероятным вариант прихода к власти в ведущих странах Европы жестких консерваторов, проводящих антииммигрантскую, антиисламскую политику — в конце концов, инстинкт самосохранения никто не отменял, а он работает не только на уровне отдельной личности. Закономерным итогом такой смены курса станет война коалиции Германии и Франции против исламистов в Средиземноморье.

— Пункт третий — Китай. Вы правы в том, что в случае мирового экономического кризиса экспортноориентированную китайскую экономику ждет коллапс, из-за неразвитости внутреннего рынка и немаленьких финансовых 'пузырей', 'надутых' в последнее десятилетие. Но почему Вы считаете, что Китай будет искать выход только в агрессии против России и Казахстана, с целью приобретения территорий, богатых природными ресурсами, и, совершенно не рассматриваете, значительно более реальный, на мой взгляд, вариант гражданской войны небогатого Севера и нищих внутренних провинций против богатых прибрежных провинций Центра и Юга — мне непонятно. Кстати, в последние пару десятилетий китайцы планомерно усиливают свои позиции в Африке — с учетом их избыточного населения, вполне возможен вариант колонизации Черного континента.

— Пункт четвертый — исламский мир. К сожалению, Вы полностью правы в том, что сторонники светского варианта развития, сторонники модернизации на данном этапе потерпели полное поражение. К власти пришли, или придут в ближайшее время, сторонники исламского фундаментализма, те люди, которые столкнут свои народы в архаику, в дикое, неграмотное средневековье. Эти кадры, например, искренне верят в то, что для излечения от любой болезни достаточно многократного прочтения первой суры Корана — если же человек умер, то, значит, он либо недостаточно сильно верил, либо слишком мало раз прочитал первую суру. Еще более важно то, что чем менее развито общество, чем оно примитивно, тем меньший прибавочный продукт оно производит — следовательно, тем меньше людей оно может прокормить. С учетом того, что вариант контроля над рождаемостью фундаменталисты вообще не рассматривают, то у них есть выбор между голодной смертью и экспансией, которая рано или поздно приобретет характер агрессии. Поскольку примитивность экономики стран исламского мира не позволяет создать ВС, способные сколько-нибудь успешно воевать против армий развитых стран, то у них остается только вариант "войны без границ", или как нынче модно говорить у нас "молекулярной агрессии".

— Простите, можно Вас перебить — попросил шатен — я бы хотел уточнить некоторые моменты.

— Пожалуйста — ответил полковник — спрашивайте.

— Вы говорите об исламском мире как о чем-то едином, и, безусловно, враждебном, нашей стране, если я Вас правильно понял — поинтересовался шатен — или я ошибаюсь?

— Не едином — там хватает своих противоречий, зачастую, крайне серьезных; если и не однозначно враждебном, то, во всяком случае, недружественном — ответил разведчик — а в чем дело?

— Мне при жизни доводилось и общаться, и работать вместе с мусульманами — и татарами, и башкирами, и северокавказцами — впечатления остались хорошие — сказал куратор.

— Что же, отвечу по пунктам — сказал полковник — во-первых, есть некоторая разница между мусульманами, ходящими в мечеть, в которой мулло говорит прихожанам на проповеди об "ахл-ал-китаб" (дословно "люди Книги", имеются в виду христиане и иудеи), рассказывает о том, как пророка Мухаммеда, спасавшегося бегством от язычников, приютили монахи из монастыря святой Екатерины, предоставив ему стол, кров и защиту — и теми, кому мулло рассказывает о фетве "Жизнь, женщины и имущество неверных разрешены идущему по пути джихада"; если с первыми вполне можно нормально ужиться в одной стране, то вторые понимают один язык — язык силы; во-вторых, есть разница между народами, исповедующими ислам, если одни столетиями жили в многонациональном, многоконфессиональном, светском, высокоразвитом государстве — а, другие, столетиями жили в средневековых странах, где культурной нормой являются гомосексуализм, педофилия, выражение почтения к вышестоящему в форме целования следа на песке от сапога хана; в-третьих, северокавказцы, мягко говоря, бывают очень разные — например, Шамиль Басаев и Салман Радуев — несомненные выходцы с Северного Кавказа.

— Простите, насколько я знаю — заметил куратор — по нормам шариата гомосексуализм карается смертью.

— Формально это так — согласился разведчик — а на деле ситуация иная: во-первых, мальчиков и девочек у всех народов рождается практически одинаковое количество — так что если у одного человека гарем из пятидесяти женщин, то у сорока девяти мужчин нет ни одной; между тем природу не обманешь, инстинкт размножения никуда не девается; во-вторых, скотское отношение к женщинам в большинстве исламских стран, что сплошь и рядом ведет к ранней смерти женщин, кстати, по нормам шариата свидетельство одного мужчины приравнивается к свидетельству трех женщин; в-третьих, по нормам шариата вполне одобряется выдача замуж 10-12-летних девочек — если это не педофилия, то я, видимо, китайский император; в-четвертых, в некоторых исламских странах, например, Афганистане, есть достаточно распространенная практика покупки маленьких мальчиков — в Афганистане таких мужчин называют "бачабоз" ("любящий мальчиков"). Дальнейшие комментарии нужны?

— Благодарю Вас — задумчиво отозвался шатен — по этому вопросу мне все ясно. Прошу Вас, продолжайте.

— Пункт пятый — помрачнев, продолжил полковник — наше Отечество. К сожалению, вынужден не согласиться с Вашим прогнозом относительно будущего России. Ваша точка зрения сводится к тому, что в настоящее время все не так уж плохо, если сравнить с 90-ми годами. Это действительно так, но, хочу обратить Ваше внимание на два момента — во-первых, 90-е годы являются очень низкой точкой отсчета, во-вторых, в Вашем прогнозе неявно подразумевается, что ситуация и дальше будет развиваться в том же ключе, что и в нулевые годы.

— Начну с того, что благоприятная экономическая конъюнктура России и в нулевые годы, и в настоящее время обусловлена исключительно высокими ценами на российское сырье и продукцию первого передела, в первую очередь, на углеводороды. В последние годы цены упали на все виды российского экспорта, кроме нефти. Даже если бы цены не упали — оснований для оптимизма было бы не особенно много, поскольку у сырьевой экономики достаточно ограниченный предел роста. Примером может послужить Саудовская Аравия — пик роста был достигнут в 70-е годы, тогда ВВП на душу населения составил, если не ошибаюсь, 26 тыс. долларов. В нулевые годы ВВП на душу населения, в абсолютных цифрах, был таким же — вот только покупательная способность доллара за эти тридцать лет уменьшилась, если я ничего не путаю, в восемь раз; соответственно, упали и реальные доходы саудовцев от добычи углеводородов.

— Пока держится высокая цена на нефть — но, после перехода мирового кризиса в острую фазу, которая может начаться в течение ближайшего года, падение цены на нефть неизбежно. Вопрос только в том, насколько низко она упадет — хорошо, если цена упадет до 60-70 долларов за баррель, но не исключен и плохой вариант, при котором цена барреля упадет до 25-30 долларов. Это притом, что Россия нешуточно зависит от импорта — вообще, у нас классическая открытая экономика, с высокой долей импорта и экспорта в ВВП. И 'дырок' в нашей экономике хватает — если Советский Союз был одним из мировых лидеров в станкостроении, то сейчас речь не идет о том, чтобы потеснить Германию, Японию и Южную Корею, хорошо бы наладить приличное станкостроение.

— Мало этого, у нас еще наличествует серьезнейший кризис системы управления. Советская система управления была не идеальна — она была слишком бюрократизирована. Но, по сравнению с нынешней системой управления она выглядит 'Мерседесом' последней модели, оказавшимся рядом с 'Жигулями' шестой модели.

— Наиболее ярким примером деградации системы управления, из числа известных мне, является 'Газпром'.

— В советском министерстве газовой промышленности в центральном аппарате было 550 сотрудников, причем, должен заметить, все они были отличными профессионалами, прошедшими все ступени карьеры, досконально знавшими газовую отрасль. Характерное время принятия решения по текущим проблемам составляло 5 рабочих дней — почему в этой системе, в советские времена, командировки оформлялись на неделю — пять дней на принятие решения, два дня на 'обмыв' решения.

— В центральном аппарате 'Газпрома' — 30 000 сотрудников, причем, по каким критериям их отбирают, для меня — тайна; очевидно лишь одно — профессионалов газовой отрасли среди них надо искать со служебно-розыскными собаками, причем, без гарантии успеха.

— Характерного времени принятия решения, строго говоря, нет — решение текущей проблемы занимает не меньше месяца, но, спокойно может затянуться и на два, и на три месяца. Невиданных в советские времена высот достигла 'спихотехника' — дела 'отфутболивают' из одного отдела в другой, из одного управления в другое.

— А теперь — смертельный номер — невесело улыбнулся Вячеслав Владимирович — объем работы, выполняемый центральным аппаратом министерства газовой промышленности СССР, практически равен объему работы, выполняемой центральным аппаратом 'Газпрома'; данные о количестве сотрудников и характерном времени принятия решения по текущим вопросам есть; вопрос — насколько упала производительность труда газовых управленцев?

— За что принять характерное время 'Газпрома'? — деловито осведомился шатен.

— Давайте считать по минимуму — предложил полковник — пусть будет месяц.

— С ума сойти — так прокомментировал полученное решение куратор — почти в 250 раз меньше.

— Простите, а вы полностью уверены в точности приведенных Вами чисел? — на всякий случай уточнил шатен.

— Да — коротко ответил разведчик.

— Имеющиеся деньги тратятся абсолютно бездарно — достаточно вспомнить зимнюю Олимпиаду в Сочи; по официальным данным, она обошлась в 51 миллиард долларов, кроме того, как выяснилось, содержание построенных олимпийских объектов будет обходиться в 7 миллиардов долларов в год. Я сильно подозреваю, что этим деньгам можно было найти лучшее применение, например, построить станкостроительные и нефтехимические предприятия, вложиться в машиностроение.

— В это же время социальный взрыв из возможного стал весьма вероятным — по данным Росстата, децильный коэффициент по состоянию на 2010 год равен 17, с учетом теневых доходов наиболее богатой части российского общества можно предположить, что в реальности он равен примерно 30-35. Если вспомнить, что критической точкой, после прохождения которой социальный взрыв становится более чем вероятным, является значение 10 — в общем, давайте не будем об очень грустном.

— Простите, пожалуйста, нельзя ли подробнее о перспективах социального взрыва — попросил куратор.

— Пожалуйста — ответил Ленков — во-первых, российское общество расколото по социально-экономическим показателям — в крайней нищете живут 13,4% населения, в нищете — живут 27,8% населения, в бедности — 38,8% населения, к категории т.н. "богатых бедных" относятся 10,9% населения, к среднему классу — 7,3% населения, к категории состоятельных людей — 1,1% населения, к богатым — 0,7% населения; ситуация усугубляется тем, что в нынешней России практически не работают социальные лифты; во-вторых, российское общество расколото по этноконфессиональному признаку — выходцы из мусульманских республик Северного Кавказа и республик Средней Азии против русских и русскоязычных, в основной массе, православных и атеистов; в-третьих, присутствует массовое недоверие к власти, примером чего может послужить случившаяся несколько нет назад история с конкурсом "Имя России" — фактическое первое место Сталина, по сути дела, является классическим протестным голосованием.

— Если высказаться не столь дипломатично, то нормой для граждан России стала лютая ненависть к чиновникам — об этом не говорят в социальных сетях, но это есть. Думаю, это является наиболее вероятной, на сегодняшний день, причиной возможного внутреннего взрыва страны. Надо признать, что весьма многие 'сорвавшиеся с нарезки' 'слуги народа' сделали все, зависевшее от них, для пробуждения в народе таких чувств — но это не отменяет того факта, что другой системы управления, пусть плохой, с низким КПД, у России нет. Чем может закончиться срыв в новую Смуту, мне говорить не хочется.

— Разрешите уточнить? — спросил шатен — и, дождавшись утвердительного кивка, продолжил — Вы намекаете на необходимость нового 1937 года?

— Чего-то похожего, но в значительно более мягкой версии — даже кратковременная потеря управляемости может стать смертью для страны — пожал плечами разведчик. — Я уже не говорю о том, что для переключения экономики с открытого типа на ориентированную на внутренний рынок — а такая необходимость неизбежно возникнет по мере слома нынешнего глобализма — без эффективно работающей системы управления не справиться.

— Пункт шесть — продолжил полковник — вероятность возрождения нацизма. Тут я полностью согласен с Вами — человеческое общество развивается по спирали, с учетом кризиса вполне возможно возрождение нацизма, только с нынешними техническими возможностями он будет таким, что Гитлер покажется Вольтером, говорящим: "Я не согласен ни с одним словом, которое Вы произносите, но готов умереть за Ваше право высказать свое мнение". В общем, не будем о грустном.

— Если не вдаваться в детали, то я согласен с Вашим выводом о высокой вероятности наступления новых Темных веков — но я считаю, что они наступят не в результате Третьей Мировой войны, с массированным применением ядерного оружия, а в результате краха нынешней глобальной экономики, основной опорой которой является безудержная эмиссия необеспеченных денег. Плюс, большую роль сыграет психологическая неспособность многих цивилизованных народов сопротивляться наступлению нового варварства — 'ценности' постмодерна разложили Европу, в значительной степени — США и Канаду, нанесли сильные удары по традиционным ценностям у нас, в Японии, Южной Корее, Австралии и Новой Зеландии. В общем, как гласит известная шутка 'Дела на букву 'х' — и не подумайте, что хорошие'.

— Хорошо — согласился куратор — в основных моментах мы с Вами согласны. Теперь мне бы хотелось обсудить с Вами вот такой вопрос — независимо от того, согласитесь ли Вы на то, чтобы принять мое предложение, мне позарез необходим военный консультант. Чтобы у Вас не возникло соответствующих мыслей — мне необходимы квалифицированные консультации по подготовке и ведению Второй Мировой войны оптимальным для СССР образом. Разумеется, Ваш труд будет оплачен в приемлемой для Вас форме.

— Простите, а Вы представляете себе систему контроля сотрудников в ГРУ? — с улыбкой спросил Вячеслав Владимирович.

— Крайне смутно — признался шатен — но, я понимаю, что если Вы вдруг найдете клад или выиграете крупную сумму в казино, то за Вас немедленно возьмется служба собственной безопасности.

— Совершенно верно — согласился разведчик.

— Но, насколько я понимаю, если Ваш сын начнет делать карьеру в бизнесе — доброжелательно улыбнулся куратор — успешно развивая прорывные технологии, и, соответственно, зарабатывая на этом хорошие деньги, то, его, естественно, проверят — но, не найдя ничего криминального, и, тем более, не обнаружив никаких следов враждебной разведдеятельности, то так это и оставят, не препятствуя члену Вашей семьи законно зарабатывать деньги.

— Для непрофессионала Вы очень хорошо знаете порядки, существующие в нашем ведомстве — задумчиво сказал полковник.

— Я собрал информацию о Вашем ведомстве, имеющуюся в эгрегоре — пожал плечами шатен.

— Что именно надо сделать, и, в какие сроки? — деловито спросил полковник.

— Вы сможете к нашей следующей встрече подготовить пакет информации по бронетанковым войскам СССР? — спросил куратор. — Только, большая просьба — если можно, представить информацию в таком виде, чтобы она была понятна такому дилетанту, как я.

— Простите, Вас интересуют только бронетанковые войска, или проблема подготовки страны к войне в комплексе? — задал вопрос Вячеслав Владимирович.

— Второе — спокойно ответил куратор.

— Тогда будет лучше не вырывать отдельную проблему из общего контекста, а готовить материалы согласно классической военной "лесенке", сверху вниз — большая стратегия/военная стратегия/оперативное искусство/тактика/техника — предложил генштабист.

— Наверно, так было бы лучше, если бы я был кадровым военным — заметил куратор — но, все же, я был инженером; как-нибудь попроще нельзя?

Полковник задумался — задача, стоявшая перед ним, была, мягко говоря, нетривиальной — надо было растолковать сложнейшие, узкоспециальные вопросы дилетанту, естественно, используя при этом в минимальной степени специальную терминологию, и, ухитриться при этом, не критично исказить суть излагаемых проблем.

— Если попроще, то подготовка страны к войне представляет собой сложнейший комплекс проблем, требующих удовлетворительного разрешения — задумчиво начал Вячеслав Владимирович.

— Будучи давним любителем фантастики, еще с детства, с начала нулевых годов я читал и АИ-фантастику, в том числе, и романы с 'попаданцами', в которых моделируется альтернативная история Великой Отечественной войны. Есть даже шутка, что 'правильный попаданец должен добиться установки на Т-34 командирской башенки, внедрения промежуточного патрона 7,62, прикончить Гудериана и перепеть песни Высоцкого'.

— Шутка остроумная, но она охватывает едва ли тысячную часть реальных проблем, которые возникнут перед попаданцем, вынужденным заняться подготовкой СССР ко Второй Мировой войне. Говоря по совести, во-первых, наследство, оставленное СССР Российской Империей, было весьма небогатым, во-вторых, значительная часть даже этого наследства была пущена по ветру. Вот и придется попаданцу одновременно заниматься строительством Красной Армии, сверху донизу, от слаживания отделений до организации высших соединений, заниматься подготовкой кадров, от сержантов, и до досрочного возрождения школы Генерального Штаба, чтобы не сложилась ситуация, когда в 1941-1942 годах Василевский был вынужден искать талантливых штабных операторов в штабах корпусов и армий. А еще ему придется заниматься промышленностью — от программ вооружения до техники двойного назначения, досрочным внедрением передовых производящих и социальных технологий. Да, чуть не забыл — еще агенту придется вертеться почище ужа на вилах, чтобы не сожрали живьем.

— Все было настолько плохо? — тихо, серьезно спросил куратор.

— Это Вы очень мягко выразились — грустно улыбнулся полковник.

— Буденный, после маневров 1936 года, не зря сказал, что-то вроде того, что 'У нас увлекаются стратегическими изысками, а, тем временем, у нас нет настоящих, обученных отделений и взводов' (похожее было сказано в РеИ — В.Т.). Это была чистая правда — пехота на этих маневрах показала не только полнейшее неумение взаимодействовать с танками, артиллерией и авиацией, но и незнание элементарных вещей: не организовывалась войсковая разведка, охранение на марше, на учениях ходили толпой в атаку на условные пулеметы, не поддерживалась связь между частями. Не были даже слажены отделения и взводы.

— Что еще хуже — не было нормальной учебной базы для подготовки, да и сравнивать исходный уровень наших бойцов, многие из которых имели только начальное образование, с уровнем новобранцев Вермахта, поголовно имевших отличное среднее образование, в большинстве своем прошедших основательную допризывную подготовку, после всего этого — отлично обучаемых в армии, мне не хочется.

— Можно сравнивать качество наших серийных танков, самолетов, грузовиков, моторов, оптики, снарядов 30-х — начала 40-х годов, и немецкой продукции — но мне этого тоже делать не хочется, очень уж все было невесело.

— Скажу коротко — разгром лета 1941 года был закономерен, мы тогда просто не умели толком воевать, на всех уровнях.

— Но все-таки мы победили — заметил куратор.

— Знаете, меня с детства учили, что побеждать желательно с минимальными потерями — констатировал Вячеслав Владимирович — отец любил цитировать Александра Васильевича, в особенности, бессмертное 'Воевать надобно не числом, а умением'. Так побеждать наша армия научилась к 1944 году.

— Я знаю, что Вы происходите из рода потомственных русских офицеров и генералов — кивнул шатен — но, все-таки, можно что-то всерьез изменить до войны?

Разведчик не спешил с ответом, тщательно обдумывая каждое слово.

— Сделать, теоретически, можно довольно много — но это будет неимоверно тяжелой работой. В принципе, можно здорово оптимизировать линейки бронетехники, артиллерии, двигателей, автомобилей, стрелкового оружия, авиационного вооружения, средств связи. Одно отсечение неоптимальных образцов бронетехники и артиллерийских систем, вообще, отказ от работы в тупиковых направлениях позволит экономить огромные ресурсы и массу времени, которые можно будет использовать с пользой. Если удастся уломать высшее руководство страны и армии, то можно будет наладить действительно качественную подготовку хотя бы нескольких соединений. Да сколько пользы принесет серьезная выучка офицерского корпуса и сверхсрочников; да и сержантов хорошо бы подтянуть..

— Если промышленность начнет работать по-человечески, производя технику приемлемого качества, причем, ту, которая нужна, то нам просто не понадобится к 1941 году такая гора морально устаревших танков и самолетов — можно будет обойтись намного меньшим количеством боевой техники, с не в пример большим успехом. Вот только как этого добиться, я не представляю.

— Можно сделать ставку на личные отношения. К примеру, Тухачевский дружил с Орджоникидзе — сообщил куратор — они действительно всерьез дружили, Серго прислушивался к его мнению (соответствует РеИ — В.Т.).

— Вы с ума сошли! — вспылил разведчик — Тухачевский ухитрился испортить отношения со всеми мало-мальски серьезными людьми в РККА, начиная от Ворошилова и заканчивая старыми кадрами Императорской Армии. Собственно, он и был лидером группировки политизированных выскочек, законченных дилетантов, так называемых 'поручиков-командармов'. Я уже молчу о том, что лично он в военном отношении представлял собой пустышку в красивой упаковке, чья роль по части военной теории сводилась к озвучиванию идей Какурина. Был такой старый военный специалист в его ближайшем окружении, натаскивавший его и генерировавший идеи, которые Тухачевский приписывал себе любимому.

— Но 'поручики-командармы' сыграли немалую роль в победе красных — заметил шатен.

— Выдвиженцы Троцкого — сказал, как плюнул, полковник — оперативные планы им составляли офицеры и генералы царского Генерального Штаба, которых, кстати, после окончания Гражданской войны, они поспешили выставить на пенсию, чтобы те не портили им легенду о 'самородках из толщи народной' (соответствует РеИ — В.Т.). Заявка на самый короткий анекдот — прапорщик Уборевич или фармацевт Якир составляют оперативный план корпусного или армейского уровня. Интересно, они хотя бы знали, как правильно пишутся слова 'оперативный план'?

— А что касается их 'фирменного метода' ведения боевых действий в Гражданскую, то он заключался в посылке красной дивизии против белого батальона. Если батальон был офицерским, то красную дивизию, большинство из которых было укомплектовано необученным 'пушечным мясом', как правило, били. Примером может быть разгром Слащевым пятикратно превосходящих сил красных зимой 1919-1920 года; впрочем, у Слащева-то и офицеров было немного, основную массу составляли недавние гимназисты, реалисты и студенты — просто генерал сумел в очень сжатые сроки сделать из гражданских мальчишек настоящих солдат. Если белый батальон был укомплектован такими же мобилизованными, то дивизия его громила без особых проблем. Вот и весь секрет их побед.

— Не стану с Вами спорить — в конце концов, Вы специалист — проявил покладистость куратор. — Если я правильно Вас понимаю, то сделать можно довольно много — но для этого надо внедрить нужного человека в подходящего персонажа, в нужное время. Как Вы считаете, какие варианты будут оптимальны?

Разведчик задумался — наиболее подготовленными кадрами ранней Красной Армии, что в военном отношении, что по части техники, были господа старшие офицеры Императорской Армии, ставшие красными командирами. Собственно, среди офицеров Генерального Штаба Советской Армии никогда не скрывался, например, тот факт, что настоящим создателем Красной Армии был Генерального Штаба генерал-майор, крупный военный разведчик, потомственный дворянин П.П. Лебедев; другой вопрос, что на лекциях в АГШ это подавалось в идеологически правильной упаковке. Другое дело, что народу это не сообщалось — как и то, что Гражданскую войну выиграла Красная Армия, находившаяся под командованием старших офицеров и генералов РИА, а не революционных матросов и рабочих. Они же занимали большинство командных и штабных должностей до 1929 года. Проблема была в том, что красные командиры, ранее не принадлежавшие к офицерскому корпусу РИА, ненавидели бывших 'золотопогонников' смертной ненавистью. Эта ненависть жила десятилетиями, пережив не только Гражданскую войну, но и Великую Отечественную — и именно она стала основной причиной печально известного дела 'Весна', в ходе которого значительная часть бывших царских офицеров, из числа тех, кто занимал значимые должности в РККА, была репрессирована или, в лучшем случае, выброшена из армии. Выражаясь предельно деликатно, в этом случае эмоциональные и политические причины явно доминировали над рациональными потребностями обеспечения обороноспособности страны. Какие последствия это возымело для боеготовности армии, полковнику думать не хотелось. Со своей стороны, политическое руководство страны не слишком доверяло бывшим офицерам РИА, предпочитая использовать их в качестве советников и консультантов, стараясь не допускать на посты, где можно было влиять на развитие армии — Генерального Штаба полковник Шапошников был редчайшим исключением, подобным бриллианту чистейшей воды в сотню карат; да и выдвинулся на первые роли он отчасти благодаря погрому армейских профессионалов, учиненному в результате 'Весны', слишком уж много должностей тогда освободилось, а настоящие специалисты оказались в дефиците. Да и всерьез повлиять тогда на ситуацию будущий маршал Советского Союза еще не мог.

Собственно, руководство СССР в полной мере осознало проблемы Красной Армии после провала 'Германского октября' в 1923 году — так тогда называли последнюю попытку разжечь мировую революцию, детонатором которой должна была послужить революция в Германии. Учиненная после этого проверка РККА комиссией ЦК неопровержимо установила, что боеспособной армии у Советской России нет. Вообще. Именно после этого Сталин вспомнил Бога, сказав: 'Если бы Бог нам не помог, и мы бы ввязались в драку, то нас бы расчехвостили в пух и прах' (соответствует РеИ — и проверка РККА, проходившая в 1924 году, и ее результаты, и высказывание Сталина — В.Т.). После этого Троцкий вылетел с поста наркомвоенмора, на три метра опережая собственный визг — до элиты партии дошло, на каком волоске она висела, одобрив идею Левушки о поддержке германской революции, включая прорыв Красной Армии через Польшу 'на помощь германским товарищам' (было в РеИ — подготовка шла на полном серьезе — В.Т.).

Сменивший его Фрунзе был компромиссным вариантом, устраивавшим большинство тогдашних группировок. В принципе, Фрунзе мог бы стать очень хорошим вариантом для внедрения — Михаил Васильевич был весьма талантливым дилетантом, которому стать серьезным военачальником мешало то, что он в молодости предпочел стать профессиональным революционером, а не кадровым военным; получи Фрунзе военное образование — и он мог заслужить генеральские погоны; кроме того, он был известен тем, что охотно прислушивался к мнению старых специалистов, а не бредил 'революционной войной'. Так что никого бы особенно не удивило, если бы он начал высказывать новые идеи и успешно претворять их в жизнь. Достоинством было и то, что Фрунзе был действительно крупным политиком, самостоятельной фигурой в большевистском руководстве — и в этом качестве мог позволить себе весьма большую свободу действий.

Вот только последнее достоинство имело и обратную сторону — Фрунзе пользовался искренней ненавистью троцкистов; собственно, было неизвестно, умер ли он своей смертью, из-за аллергии на наркоз, или ему немного помогли те, чьего лидера он сместил, немедленно начав утеснять сторонников 'Льва революции' в армии. В модную во время перестройки версию, что ответственность за смерть Фрунзе нес Сталин, Вячеслав Владимирович не верил — ему эта смерть была категорически невыгодна.

Внедрение во Фрунзе спасало того от смерти на операционном столе, если эта смерть была случайной — но не могла спасти от покушения. Учитывая непринужденные нравы сторонников Троцкого, это была совсем не шуточная угроза.

Не меньшей угрозой, пусть и в отдаленном будущем, в конце 1936 — 1938 годах, была ярость Сталина, обнаружившего реальные заговоры. Молотов не зря сказал в старости: 'Сталин осатанел' (реальные слова Молотова — В.Т.). Вождя можно было понять — полковнику доводилось в юности слушать рассказы родственников, осведомленных о настоящих масштабах заговоров и предательства — вот только это ничуть не отменяло ни возможности 'составить компанию' Кирову, ни возможности 'попасть под горячую руку' Иосифа Грозного. А характер у Иосифа свет Виссарионовича был действительно тяжелый. Последствия для дела в комментариях не нуждались.

В полной же мере изменения в Красной Армии пошли одновременно с началом индустриализации СССР — и причиной этого стала 'военная тревога' 1927 года, когда Великобритания продемонстрировала свою готовность натравить лимитрофные государства на Советский Союз. Тогда это было смертельной угрозой — по советским оценкам конца 20-х годов, Польша, Финляндия, Румыния, прибалтийские страны могли выставить 115 дивизий, тогда как РККА могла отмобилизовать чуть более 90 дивизий, из них на Европейском ТВД — только 70 дивизий. Если добавить к этому, что тылом лимитрофов автоматически становились Англия и Франция, а нашим дальневосточным рубежам всерьез угрожала Япония — то для Советского Союза эта война могла стать последней, слишком неравны были силы.

Была группировка сторонников Сталина в РККА — в частности, к ней принадлежали пользовавшиеся полным доверием Вождя Ворошилов и Буденный.

Вот только Ворошилов, верный Сталину как пес, не отличался ни талантами, ни образованием. Так что внедрение в Первого маршала отменялось автоматически — если внедренный в Клима агент начнет реформы, то, максимум через год Сталин, досконально знавший таланты верного сподвижника, спросит: 'Дорогой товарищ, а кто Вы такой? И куда Вы дели Клима?'. Убедительно солгать Сталину полковник не брался — а как он отреагирует на правдивый ответ, думать не хотелось.

Ненамного лучшим был и расклад с Буденным — Семен Михайлович был фанатиком кавалерии, которую знал абсолютно; небесталанным военачальником; человеком, ценившим знания — он был единственным из пяти первых маршалов Красной Армии, позаботившимся окончить Академию Генштаба, у остальных 'руки не дошли'. Вот только при всех своих достоинствах, Буденный и 'война моторов' были совместимы чуть менее, чем 'гений и злодейство' — и для Сталина это не было секретом.

Так что среди кандидатов на внедрение оставались только 'поручики-командармы'. Среди этой компании Тухачевский и вправду был лучшим вариантом — и потому, что он был признанным лидером этой группировки, занимал самое высокое положение в армии; и потому, что у него было хорошее общее образование, пусть и с гуманитарным уклоном, полноценное среднее военное образование, в отличие от прапорщика военного времени Уборевича и недоучившегося фармацевта Якира; и потому, что он искренне интересовался новейшими теориями военного дела и новинками военной техники — другой вопрос, что делал это он предельно поверхностно и безграмотно, но за другими, за вычетом Уборевича, и того ведь не водилось.

Было и еще одно преимущество — Сталину было необходимо не допустить вмешательства выдвиженцев Троцкого в политику вооруженной силой, и, была отчаянно нужна добротная модернизация Красной Армии. Если попаданец в Тухачевского займется приведением РККА в порядок, при этом явно утеряв интерес к политике — ну попали в руки великовозрастного 'дитяти' такие интересные игрушки, что он не вылезает с заводов и полигонов, позабыв об интригах — то Вождя это устроит; если же от этого будет несомненный толк — а у Сталина попросту не было доверенных людей, способных всерьез заниматься механизацией армии — то можно будет рассчитывать на его содействие, пусть и не сразу.

Хватало и серьезных минусов — если 'попаданец' в Тухачевского займется модернизацией армии, потеряв интерес к политическим играм, то не было ни малейшей гарантии, что группировка 'поручиков-командармов' не откажет ему в поддержке, так что опираться придется только на немногочисленных военспецов, как правило, поддерживавших Михаила Николаевича по причинам служебного свойства; если новый Тухачевский начнет отходить от троцкистов, не говоря уже о явной поддержке Сталина, то высока была вероятность того, что милейший Иван Никитич Смирнов, создатель и руководитель троцкистского подполья в СССР (соответствует РеИ — вообще, И.Н. Смирнов был опытнейшим конспиратором и убежденным троцкистом, из тех, кто не 'кололся' и не каялся ни при каких обстоятельствах — В.Т.), лично или по приказу Льва, примет решение о ликвидации предателя.

Автоматически возникал вопрос — если отходить от троцкизма, на кого новому 'Тухачевскому' опираться? Царские офицеры были серьезными профессионалами, но они испытывали оправданную неприязнь к выскочке — завоевать их доверие было нетривиальной задачей. Кроме того, к началу Второй Мировой войны они уже будут в почтенных годах. Группировка краскомов в вопросе отношения к Тухачевскому проявляла редкостную солидарность с ненавидимыми ими 'золотопогонниками' — они тоже едва терпели Михаила Николаевича. В этом плане исключение представляли Буденный, как ни странно, неплохо относившийся к Тухачевскому, и Ворошилов, ради пользы дела готовый терпеть кого угодно, включая бывших царских генералов и Тухачевского.

Конечно, было поколение победителей — в конце 20-х годов те маршалы и генералы, которые сломали хребет Вермахту, командовали ротами и батальонами, максимум, дивизией, как Рокоссовский, и полком, как Жуков.

Напрашивался ответ — учить будущих генералов и маршалов Победы, привлекая для этого бывших царских офицеров. Благо, было точно известно, кто проявит волю, мужество командира, талант полководца и штабиста. Как бы плохо их высокоблагородия и превосходительства не относились лично к Тухачевскому, но, коль скоро речь идет о защите Отечества, они перешагнут через свои чувства — выдвинутые им теории они добросовестно выслушают и разберут; убедившись на практике в их действенности, будут учиться новому; и, да, новое поколение защитников Родины учить они будут не за страх, а на совесть. Аналогично обстояло дело и с Ворошиловым — Климент Ефремович ненавидел 'барчука', но был готов с ним работать.

Естественно, оставались вопросы налаживания их обучения; еще большей проблемой было их своевременное продвижение по службе — да, Красная Армия в это время стремительно росла количественно и качественно, но ведь требовалось расставить на нужные должности именно будущих победителей, а не протеже Ворошилова или 'поручиков-командармов'.

И, в любом случае, проблемой оставались отношения со Сталиным. При всем том, что в реальной истории Вождь по уши был занят налаживанием хоть какой-то системы управления — а до назначения Сталина система управления у Советской России была, скорее, номинальной, относительно работающую систему удалось наладить к концу 20-х; экономикой — а размеры и глубина афедрона, в котором находилась советская экономика, в особенности, промышленность, трудно представимы (исторический факт — во второй половине 20-х Ворошилов просил Енукидзе, ехавшего за границу, купить носки и чулки для детей; ну не мог нарком обороны купить эти вещи в СССР, не было их — В.Т.); борьбой с оппозицией — эту публику принято называть так, но полковник неплохо представлял, насколько данные кадры отличались от тех, кого принято называть оппозиционерами в наше время, так что отморозки с Болотной, дравшиеся с ОМОНом, по сравнению со сподвижниками Смирнова выглядели студентами консерватории; но при всем этом, человек, ставший Красным Императором, как-то ухитрялся находить время и силы для того, чтобы всерьез заниматься проблемами РККА.

Другой вопрос, что все было не так уж безнадежно — Сталин, работавший в условиях, когда каждый человек, способный создать или организовать что-то серьезное, шел на вес золота (крик души: 'Кадры решают все!' возник не на пустом месте — В.Т.), умел ценить профессионалов. Другой вопрос, что профессионалы частенько не ограничивались работой по специальности, а с головой лезли в политику — история теплотехника Рамзина тому пример, один из многих (соответствует РеИ — Рамзин, очень талантливый инженер, в свое время был активным участником 'Промпартии' — В.Т.).

Исходя из всего этого, стратегию выживания внедренного агента можно было сформулировать следующим образом — во-первых, попаданец должен был с головой окунуться в армейские дела, ненавязчиво влияя на смежные области; во-вторых, ему надо было стать незаменимым специалистом, авторитетным настолько, что его признают даже враги — в отличие от президента Вильсона, сказавшего 'Незаменимых людей при демократии не бывает', диктатор Сталин хорошо понимал, что люди, которых заменить неимоверно трудно, все же бывают; в-третьих, надо было постепенно, так что бы это не 'резало глаза', дистанцироваться от политики — у Вождя, нахлебавшегося до рвоты хлопот с политизированной публикой, горе-'политики' вызывали сильнейшее раздражение на грани рефлекса; необходимо было доказывать свою верность интересам СССР, именно так, не лично Сталину — Красный Император не особенно жалел людей, но страну он любил и берег, из этого и следовало исходить.

Еще следовало учесть некоторые особенности психологии Вождя — как ни крути, но психологически Сталин был кавказским человеком. Так, он очень не любил подхалимов — терпел, но не более того; наоборот, людей, способных аргументировано отстаивать свое мнение, и не боявшихся это делать, Вождь уважал и ценил. Не любил барства — например, на этом, в том числе, погорел в свое время директор Кировского завода Зальцман — но с уважением относился к людям с чувством собственного достоинства, вообще, ему нравились жесткие, волевые люди, умеющие рисковать и добиваться результата, не боящиеся брать на себя ответственность, словом, соответствовавшие кавказскому стандарту настоящего мужчины. В то же время, не следовало забывать прискорбный опыт некогда бывших его любимцами Сырцова и Ломинадзе (соответствует РеИ — В.Т.), решивших, что теперь 'Им море по колено', но забывших гениальные слова 'Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь'. Быть в числе любимцев Сталина было смертельно опасно, по целому ряду причин.

По здравому размышлению, полковник пришел к выводу, что предложенный куратором вариант внедрения в Тухачевского, при всей его неоднозначности, дает большие шансы на успех, чем альтернативные варианты. Риск все равно оставался огромным, но безопасности в этом мероприятии быть не могло по определению..

Пока же надо было взять паузу — и не торопясь все обдумать. Разведчик понимал, что куратор его прощупывает — но надо было постараться понять, что ему на самом деле нужно, поскольку в рассказ об угрозе тотальной ядерной войны полковник не верил.

— Давайте попробуем сделать так — предложил он — во Второй Мировой было два основных театра военных действий, далее, для краткости, ТВД — Европейский и Тихоокеанский. Эти театры были связаны на уровне большой стратегии, но, практически не связаны на остальных уровнях. Я начну подготовку материалов с того, что начну освещать международную ситуацию в межвоенный период на одном из этих ТВД, в связке со вторым; потом, мы отработаем таким же образом второй театр. Потом перейдем к анализу экономических потенциалов основных участников Второй Мировой войны. Потом я подготовлю материалы по стратегическим концепциям основных участников войны. Затем проанализируем основные рода и виды войск — что было к началу боевых действий, что можно было улучшить, исходя из реальных экономических возможностей. Так пойдет?

— Да — подумав, ответил куратор. — Да, кстати, а что такое большая стратегия?

— Это комплекс экономики, внутриполитического положения, международных отношений и военной стратегии, определяющий возможности той или иной страны для ведения войны — ответил Вячеслав Владимирович. — Да, касательно конкретного театра — мне начать с Европейского ТВД?

— Если Вас не особенно затруднит, начните с Тихоокеанского ТВД — ответил шатен — предысторию войны в Европе я знаю неплохо, по крайней мере, для штатского — а, вот с предысторией войны на Тихом океане знаком мало.

— Хорошо — кивнул полковник.

Следующие несколько вечеров Вячеслав Владимирович посвятил перечитыванию имевшихся в его обширной библиотеке исследований по истории международных отношений межвоенного периода, разумеется, с упором на тихоокеанские проблемы.

Утром субботы, поблагодарив супругу за завтрак, он, прихватив с собой чайный набор и пачку любимого "Честерфилда", устроился на балконе дачи. Домашние, прекрасно зная привычки главы семьи, поняли, что ему надо обдумать что-то важное, и, не тревожили его.

Они были правы — Вячеслав Владимирович формулировал пакет информации по формированию предпосылок войны на Тихом океане для куратора.

Аналитика заняла почти четыре месяца — после чего состоялся разговор, в ходе которого разведчик и куратор окончательно прояснили взаимные позиции.

— Вы блестяще сделали свою работу — спокойно констатировал шатен — теперь я точно знаю, что и как надо делать, чтобы получить иной результат Второй Мировой — и, как следствие, изменить вектор развития человечества так, что вероятность наступления нового Средневековья, со всеми вытекающими из этого последствиями, сведется к минимуму. У Вас есть вопросы по поводу того, как я выполнил свою часть нашего договора?

— Нет — покачал головой Вячеслав Владимирович. — Вы все сделали очень добросовестно, так что все в полном порядке.

— Хорошо — сказал куратор — в таком случае я бы хотел вернуться к вопросу реализации проекта. Вы согласны это обсуждать?

— Для начала я бы хотел услышать конкретику — ответил полковник — как это все будет происходить.

— Чисто технически — Ваша интеллектуальная, морально-волевая сущность, в общем, если так можно выразиться, информационная составляющая Вашей личности, будет дублирована и внедрена в сознание реципиента — ответил шатен — сразу хочу Вас предупредить, что неизбежны побочные эффекты, выражающиеся в том, что на Вас — здешнего будет давить вторая жизнь Вашего 'Я'.

— Вы имеете в виду раздвоение личности, нечто вроде мистера Джекила и доктора Хайда? — спросил разведчик.

— Нет, не настолько все плохо — ответил куратор. — Вы будете намного больше уставать, поскольку интеллектуальные и психологические перегрузки 'там' будут сказываться на Вас здешнем, Вам будут сниться сны — 'отчеты о прожитом там дне'; не каждую ночь, конечно — но достаточно часто. В общем, Ваша жизнь здесь будет вовсе не сахарно-шоколадной. Отдельно должен упомянуть вариант провала — если Вас там будут пытать и/или убьют, то здесь очень высока вероятность инфаркта или инсульта. Также возможен вариант онкологического заболевания — просто потому, что эмоциональные перегрузки будут запредельными.

— Решать, безусловно, Вам — но, в том случае, если Вы примете мое предложение, я бы счел возможным рекомендовать Вам рассмотреть вариант выхода в отставку — это позволит резко снизить нагрузку на организм.

— Так, с этим понятно — спокойно констатировал полковник, привыкший рисковать жизнью — а как будет выстроено мое с Вами взаимодействие, или его вообще не будет, и мне предстоит действовать автономно?

— Я вижу мое взаимодействие с Вами по схеме 'Алекс — Юстас', если так можно выразиться — слегка улыбнулся куратор.

— Вообще-то, это называется схема 'Центр — особо важный агент-нелегал стратегического уровня' — ответно улыбнулся принявший шутку разведчик — но я понял, что Вы хотели сказать. То есть, Вы будете поддерживать меня информацией, которую собираетесь передавать во время вот таких вот встреч?

— Да — ответил шатен — насколько я понимаю, разведчики, как правило, проваливаются на контакте — ну а такая форма передачи информации стопроцентно не вскрывается. Другое дело, что Вам придется как-то объяснять, откуда она у Вас взялась.

— Вы отлично выполнили 'домашнее задание' — констатировал Вячеслав Владимирович — все верно — и то, что 90% разведчиков проваливаются 'на контакте', и то, что информацию придется легализовать. Кстати, могу Вас успокоить по второму пункту — если мне удастся договориться с элитой Разведупра — а это, в том случае, если я приму Ваше предложение, делать придется в любом случае — то объяснение, откуда взялась эта информация, будет практически стопроцентно непробиваемым.

— Скажите, пожалуйста, а на какие вопросы я должен ответить, чтобы получить Ваше согласие? — спросил куратор.

— Для начала — мне бы хотелось бы знать, зачем Вам это все нужно? — жестко спросил генштабист, глядя в глаза визави.

— Мы с Вами обсуждали перспективу нового Средневековья — Вы помните — утвердительно сказал шатен.

— Да — кивнул полковник.

— Дело в том, что у эгрегора есть и прямая, и обратная связи с Землей, точнее, с населением Земли — спокойно сообщил куратор — несколько упрощая, чем более активны люди, чем выше их творческий, интеллектуальный потенциал, чем больше они созидают, тем выше созидательный потенциал эгрегора, и, соответственно, такой у него Бог-куратор; чем ниже все вышеупомянутое — тем ниже созидательный потенциал эгрегора, и, при падении его ниже определенной отметки, нынешний Бог-куратор попросту перестанет соответствовать эгрегору — и, будет заменен на нового, соответствующего текущему состоянию.

— И что Вас ждет в этом случае? — внимательно глядя на собеседника, спросил Вячеслав Владимирович.

— Развоплощение — ответил куратор — Вы, конечно, не можете этого понять в полной мере, для этого необходимо оказаться на моем месте — но, могу дать Вам свое слово — в некотором смысле, для информационного объекта, которым я являюсь, это не просто аналог смерти, это — намного хуже.

Полковник внимательно смотрел на собеседника — конечно, за сорок лет службы в разведке ему еще не доводилось общаться с информационными объектами — но, с обычными людьми, и, в том числе, с очень незаурядными личностями, от отечественных 'воров в законе' до иностранных разведчиков высокого ранга, от дельцов 'черного рынка' до не самых мелких политиков он общался более чем достаточно. Многие из этих собеседников пытались его обмануть — кто-то на любительском уровне, некоторые — вполне профессионально.

Надо заметить, что необходимым условием выживания в его профессии было умение отличать ложь от правды — этому его учили первоклассные инструкторы, добросовестно натаскивавшие на мельчайшие реакции, позволявшие определить, что собеседник лжет.

Постепенно, с накоплением опыта, разведчик стал не просто безошибочно определять, когда ему лгут, отслеживая тембр голоса собеседника, его взгляд, сокращения лицевых мышц — он научился чувствовать ложь на психоэнергетическом уровне.

Конечно, о стопроцентной уверенности в данном случае речи не шло, уж очень необычен был собеседник — но, Вячеслав Владимирович был почти полностью уверен в его правдивости, что было очень неплохо для данной ситуации.

Если бы куратор начал рассказывать ему о своем полном бескорыстии и абсолютном патриотизме, полковник не стал бы иметь с ним дела, даже если бы был полностью уверен в его искренности — слишком обширный у него был жизненный опыт, включавший в себя и знание бескорыстных идеалистов. Как неопровержимо показывал этот самый опыт, идеалисты, неожиданно для себя получившие в свое распоряжение серьезные возможности, всегда оказывались не готовы их разумно использовать, поэтому события развивались по следующим сценариям — во-первых, идеалисты полностью проваливали дело, за которое брались; во-вторых, 'впервые увидев столько продуктов', они разворовывали все так, что диву давались даже прожженные казнокрады; в-третьих, не зная реальной жизни, и, не будучи в состоянии соотнести свои идеалы с реальной жизнью так, чтобы прийти к приемлемому компромиссу, болезные заливали все вокруг кровью, зверствуя так, что мурашки по коже шли у видевших виды, закаленных людей; в-четвертых, наличествовала некая комбинация из перечисленных выше сценариев — и это случалось чаще всего. На все это разведчик насмотрелся и в Афганистане, и в арабском мире, и в Латинской Америке — насмотрелся столько, что в успех серьезного дела, руководимого бескорыстным идеалистом, желающим осчастливить человечество, или, хотя бы Россию/СССР, не верил категорически.

Теперь надо было проверить куратора на способность учитывать чужие интересы.

— Хорошо — задумчиво сказал полковник — теперь у меня есть вопрос относительно оплаты — как Вы это представляете?

— В любых разумных пределах — ответил куратор — можно раскрутить Ваш семейный бизнес до размеров, позволяющих зарабатывать от нескольких сот тысяч долларов в месяц, до нескольких миллионов. Это реально сделать в течение года или двух, в зависимости от величины дохода. Если Вас интересует доход на порядок больший — это тоже возможно, но времени на это уйдет намного больше — от пяти до десяти лет.

— В принципе, я могу сделать Вас мультимиллиардером в достаточно сжатые сроки, за 2-3 года — но это привлечет к Вашей семье чрезмерное, на мой взгляд, внимание. Впрочем, если Вы считаете, что я ошибаюсь — я готов рассмотреть и этот вариант.

— Вы очень щедры — сообщил шатену разведчик, прекрасно понявший, что его снова 'прокачивают' — на порядок больше — это от десяти миллионов долларов в месяц.

— Ничуть — ответил куратор — во-первых, с учетом важности операции глупо экономить на оплате человека, от которого зависит ее успех, во-вторых, даже если Вы захотите оплату по максимуму, то это потребует даже не десятых долей процента моих возможностей, а сотых — это все равно, как если бы Сталин, приказав готовить контрнаступление под Сталинградом, потребовал бы экономить на писчей бумаге и карандашах.

— Логично — согласился полковник Ленков — в таком случае, еще один момент — я бы хотел обсудить Ваше предложение с супругой и сыном. Разумеется, я ручаюсь за них.

— Охотно верю — ничуть не удивившись, согласился куратор — у Вас на редкость дружная и надежная семья.

Беседы в кругу семьи.

Обсуждение состоялось следующим вечером. Изложенное Вячеславом Владимировичем предложение куратора было встречено, мягко говоря, без горячего энтузиазма.

— Начнем с того, па — высказался первым взявший слово сын — что ты, прости, пожалуйста, человек далеко не молодой — как-никак, уже седьмой десяток распечатал. Это ведь не разовая операция, рассчитанная на месяц, два, пусть на полгода. Если я правильно понял, тебе придется начать работу еще в 20-е годы. Считаем — лет пятнадцать на подготовку армии к войне; дальше — хорошо, за счет лучшей выучки, управления, тактики и техники войну удастся выиграть за два-три года; затем понадобится закрепить итоги войны, передать нити управления армией ученикам — это еще два-три года, если не пять — в общем, дай Бог, управиться за двадцать лет.

— С учетом того, что здоровье у тебя далеко не идеальное, получается, что ты будешь буквально сжигать себя в этой операции. Посуди сам — стоит ли?

— Вот именно — поддержала наследника супруга — сколько у тебя ранений, я уже молчу о переломах? Служба Отечеству — это святое, никто не спорит; но что, нельзя найти никого помоложе? И на кой черт нам нужны эти миллионы, если платой за них станут остатки твоего здоровья, а, возможно, и жизнь?! Ты нам нужен живой и здоровый, вот и все.

— В самом деле, па — согласился с матерью сын — денег у нас хватает на очень благополучную жизнь, причем, с хорошим запасом. Будет не хватать — я постараюсь заработать больше, благо возможностей на этот счет заметно прибавилось.

Вячеслав Владимирович улыбнулся про себя — близкие были в своем репертуаре, они искренне разделяли его идеалы, но, при этом всячески старались, насколько это было в их силах, поберечь любимого мужа и отца. С другой стороны, он прекрасно понимал, что они не просто примут его решение участвовать в этой операции, но и сделают все, зависящее от них, чтобы хоть как-то облегчить ему выполнение задачи. Сейчас требовалось убедить их в необходимости этого решения.

— Солнышко — мягко обратился к жене разведчик — давай посмотрим на проблему с другой стороны — сколько наших родственников не вернулось с Великой Отечественной? Я уже молчу о 27 миллионах погибших.

Ответом ему было мрачное молчание — аргумент он выбрал совершенно непробиваемый. Действительно, в войну род разделился на две страты — первые воевали на фронте, вторые вкалывали в тылу; и неизвестно, кому приходилось тяжелее. Поскольку среди родственников, образно выражаясь, не было 'кавалеров медали 'Не допустим фашистского гада до ворот Ашхабада'', то заплатить за такой выбор пришлось страшную цену — с войны не вернулись почти сорок человек, о многих было даже неизвестно, где именно они похоронены, и есть ли вообще у них могилы. От них остались только бережно хранимые фотографии в семейных альбомах да похоронки.

— Ты уверен, что этот вариант сработает? — угрюмо поинтересовался сын.

— Сына, посуди сам — полковник был предельно мягок и убедителен — война пошла по такому сценарию потому, что была катастрофа 41-го, в которой погибла кадровая армия; была потеряна половина Европейской части СССР с 60% экономического потенциала; именно из-за этого потери были такими — но, даже при этом суммарные потери Вооруженных сил составили меньше 9 миллионов человек, все остальные были гражданскими людьми, практически полностью погибшими на оккупированной территории. А теперь представь себе вариант, при котором этой катастрофы нет — ведь даже та РККА, которая была в реальности, при всех ее многочисленных недостатках, практически стопроцентно останавливала Вермахт на 'линии Сталина', конечно, при том условии, что она своевременно подготовила полевую оборону; для этого требовалось грамотное стратегическое развертывание — и все.

— Гражданские погибали не только на оккупированной территории — огромное количество людей умерло в блокадном Ленинграде — сообщила супруга, на лице которой ясно читалось искреннее беспокойство за мужа, и, крайнее недовольство тем, что он, вместо того, чтобы заняться чем-то безопасным, ввязывается в смертельно опасную авантюру.

Полковник мысленно поздравил себя — члены семьи переключились с отторжения операции на обсуждение ее реализуемости.

— Солнышко — Вячеслав Владимирович был мягок настолько, что если бы эту сцену каким-то чудом увидели его коллеги и подчиненные, то они бы просто не поверили своим глазам — при реализации такого варианта никакой блокады Ленинграда попросту не будет, поскольку немцы будут остановлены на старой границе СССР.

— Объясните глупой женщине, где проходит эта старая граница — раздраженно осведомилась супруга.

— Мама, это СССР — минус Западные Украина и Белоруссия, минус Прибалтика, минус Молдавия — поддержал отца сын.

Жена и мать посмотрела на своих мужчин — очень внимательно, и, крайне выразительно — так выразительно, что ее неодобрение отчетливо увидел бы даже слепой.

— Я так понимаю, вы оба уже пришли к единому мнению — сухо сообщила она.

Следующие два часа были посвящены совместным уговорам любимой жены и матери — в конце концов, ее согласие, с массой оговорок, все же было получено.

— Хорошо — задумчиво продолжил полковник — какие мнения будут по части финансов?

— Думаю, что миллиарды нам не нужны; впрочем, и десятки миллионов в месяц — тоже — высказалась супруга — а, скажем, полтора-два миллиона в месяц будут в самый раз.

— Мама, а тебе не кажется, что это многовато — осторожно спросил сын — ведь на очень небедную жизнь нам хватит сумм, раз в 20-30 меньших?

— На жизнь — да, бесспорно — резко ответила мать — а ты подумал, каких денег будет стоить лечение отца, если он, не дай Бог, заболеет?

— Вообще-то, у нас хорошие ведомственные клиники — напомнил супруге разведчик.

— У вас были отличные ведомственные клиники тридцать лет назад — парировала супруга — сейчас в них нет ни современного оборудования, рассчитанного на высокотехнологичное лечение тяжелых заболеваний, ни соответствующих специалистов.

— Но ведь можно обойтись обычным лечением — заметил Ленков.

— Можно — согласилась жена — когда речь идет об ангине или простуде; когда же речь идет об инфаркте, инсульте или раке, то, современные, высокотехнологичные методы лечения, в 70-80% случаев позволяют не просто спасти, а и поставить на ноги пациентов, стопроцентно обреченных на летальный исход в случае применения традиционных методов.

— Прости — вмешался сын — эти курсы лечения, что, стоят таких денег?!

— Смотря какие — и от чего — ответила мать — обычно один такой курс стоит несколько сотен тысяч долларов; есть такие, которые стоят больше миллиона. Кстати, далеко не всегда удается вылечить человека за один курс лечения — может понадобиться и два, и три, и пять курсов. Да, совсем забыла — все это относится к лечению в Германии, Швейцарии, Израиле; у нас и цены, в среднем, в два раза выше, и квалификация врачей, как правило, пониже.

Отец и сын обменялись взглядами впечатленных до глубины души людей — таких подробностей о современной медицине они не знали, что и не удивительно — супруга и мама по профессии была хирургом, причем, высококлассным.

— В таком случае, я не вижу разумной альтернативы маминому варианту — высказался сын, прекрасно понимавший, что сейчас неподходящее время для каких-либо дискуссий с матерью.

— Согласен — кивнул глава семьи, не хуже сына понимавший и необходимость не раздражать без крайней нужды супругу, и разумность предложенного ей варианта — тем более, что это в советские времена, в нашем ведомстве, 'без звука' выделяли любые необходимые суммы для лечения раненых и больных сотрудников за рубежом — сейчас то ли дадут, то ли не дадут, черт его знает — и если дадут, то, совершенно не факт, что в расчете на действительно первоклассную клинику.

— Значит, на этом варианте и останавливаемся? — уточнил Вячеслав Владимирович, подводя черту под обсуждением на семейном совете.

— Да, но вся эта затея мне очень не нравится — высказала свое мнение супруга.

— Да — кивнул сын.

Через полчаса, когда полковник, сидя в кабинете за письменным столом, внимательно перечитывал дневники Гальдера, в дверь постучались.

— Да — разрешил Вячеслав Владимирович, по манере стучаться мгновенно узнавший сына — супруга стучалась иначе.

Вошедший в кабинет отца сын автоматически окинул помещение взглядом — и в этот момент у него под ногами в комнату пролетела серая молния. Мужчины синхронно улыбнулись — любимец семьи, усатый и полосатый хищник, был в своем репертуаре, принципиально не признавая никаких границ и запретов. Молния притормозила у дивана, обернувшись здоровенным котярой, за восемь кило весом, широкогрудым, с мощными лапами. Котофей, убедившись в том, что его прорыв на запретную территорию прошел успешно, неторопливо запрыгнул на диван и вальяжно развалился на нем, всем своим видом выражая вопрос: 'Ну и что вы мне сделаете?'

— Матроскин, хвост надеру! — ритуально пригрозил Ленков-младший бесцеремонному до полнейшего нахальства хвостатому паршивцу.

Матроскин, столь же ритуально, изобразил полнейшую невинность 'а ля 'сестрица Аленушка'': дескать, дверь была открыта, вот он и вошел; и, вообще, гнать с дивана бедного, несчастного котика есть зверство, не имеющее аналогов в истории. Умен был, шпана подзаборная — умен и хитер, отлично зная, за что действительно схлопочет по мягкому месту, а, что пройдет для него без малейших последствий, не считая дежурного обещания 'надрать хвост поганцу'.

— Ладно, черт с ним, пусть сидит — улыбнулся Ленков-старший, прощая желтоглазому нахалу очередное хулиганство — и ты садись. Кофе с коньячком хочешь?

— Чашечку — с удовольствием — отозвался наследник.

— А больше и не стоит — нам сегодня предстоит поработать, так что не следует туманить головы алкоголем — высказался Вячеслав Владимирович — накрой на столе и достань сигариллы, мне вчера ребята привезли с Кубы; я пока сварю кофе.

Сын поднялся, подошел к стоявшему у правой стены небольшому шкафчику, достал посуду из кофейного сервиза, сахарницу, снял с верхней полки коробку сигарилл — и занялся сервировкой стоявшего у дивана, по той же стене, журнального столика, за которым, по давней семейной традиции, употреблялся кофе в отцовском кабинете. Матроскин, глядя на это, недовольно сощурился, понимая, что сейчас его варварски утеснят — но, увы, кофепитие автоматически предполагало размещение людей на нежно любимом котом диване, на котором так вольготно было возлежать в одиночестве. Выражать же протест против вопиющего попрания кошачьих прав было чревато щелчком по носу или шлепком по попе — получалось не больно, но жутко обидно для грозы окрестных котов и любимца кошечек. Полковник тем временем включил электронагреватель в маленьком, наполненном песком, мангале, стоявшем в уголке у окна слева — и, пока песок нагревался, подошел к книжным стеллажам, занимавшим почти всю левую стену кабинета. Там находились и несколько бутылок с коньяком. Сын, глядя на это, привычно подумал, что темный, сделанный из дуба, стеллаж, не гармонирует с остальным кабинетом, выдержанном в светлых тонах — но очень уж был хорош стеллаж, вместителен, основателен и надежен.

— Ты что будешь пить? — осведомился отец.

— Пожалуй, 'Ахтамар' — ответил сын, предпочитавший армянские и крымские коньяки, в отличие от главы семьи, любившего французские коньяки.

Отец хмыкнул — и неожиданно сообщил: 'Изменю я сегодня 'Реми Мартену' с 'Ахтамаром'.

Через двадцать минут кофе был готов — и мужчины молча выпили вкуснейший напиток, сопровождая этот процесс неспешным курением крепких сигарилл.

— Па, можно тебя спросить? — очень осторожно спросил сын, когда принятая в семье прелюдия к серьезному разговору была завершена.

— Да, сына — доброжелательно улыбнувшись, разрешил отец.

— Нельзя ли узнать, что ты собираешься делать? — столь же осторожно поинтересовался наследник.

— В том смысле, как я собираюсь проводить операцию? — уточнил отец, предварительно включив скэллер.

— Разумеется, если можно — подтвердил сын.

— Не веришь своим глазам — утвердительно улыбнулся Вячеслав Владимирович.

— Не то слово — я вообще в шоке, ведь ты никогда, ни при каких обстоятельствах ни слова не говорил о службе — уточнил сын.

— Видишь ли, строго говоря, это ведь не служба, и, даже не какие-то околослужебные дела — это мероприятие вообще ни в какие рамки не укладывается, — пояснил свою позицию отец, — а вы с матерью имеете право знать, в чем дело, поэтому я и рассказал все.

— Спасибо — серьезно поблагодарил сын.

— Пожалуйста — ответил Вячеслав Владимирович.

— А что касается операции — в первом приближении она выглядит так: во-первых, подготовить РККА к современной маневренной войне, во-вторых, 'обкатать' ее в предвоенных конфликтах, в-третьих, по результатам этих конфликтов обеспечить СССР максимально выгодные стратегические позиции к началу войны. Тут возникает возможность серьезного изменения истории — во-первых, история может пойти по известному нам сценарию, этом случае надо будет обеспечить 'Барбароссе' 'теплую' встречу 'по мотивам' Курской дуги; далее действовать по обстановке. Но возможны и другие сценарии.

— Дело в том, что вопреки утверждениям советской пропаганды, агрессия Третьего Рейха против нашей страны вовсе не была чем-то железно предопределенным. Там хватало стопроцентных русофобов — но дело в том, что в июне 1940 года Германия оказалась перед стратегической дилеммой, добивать ли Великобританию или начинать войну с нами.

— Против 'английского варианта' было многое и многие: свою роль сыграли и негласные соглашения, заключенные Гитлером с англосаксами, недаром ведь в Рейх до весны 1944 года через нейтральные страны потоком шло стратегическое сырье и промышленные товары; и понимание того, что выгоды десанта на Остров, строго говоря, минимальны — как выразился сам Адик 'Если Англия будет повержена, то это будет достигнуто ценой драгоценной арийской крови. Тем временем, Германия не располагает флотом, необходимым для того, чтобы взять под контроль британские колонии; поэтому наибольшие выгоды из разгрома Великобритании извлекут Соединенные Штаты и Япония'; и то, что Гитлер, серьезно относившийся к расовой теории, в Первую Мировую воевал против лимонников — и сделал на основе полученного опыта вывод, что англичане являются несомненными арийцами. Все это сыграло роль 'гирек на весах' — какая-то весила больше, какая-то — меньше — но значение имели все.

— А вот в пользу 'Барбароссы' было сформировавшееся у значительной части немецкой элиты мнение, что наша страна слаба. Основания для этого у них были — в Первую Мировую наша армия била австрийцев и турок, но ни одной крупной победы над немцами добиться не удалось, при том, что значительная часть кайзеровской армии была скована на Западном фронте. Строго говоря, немцы в Первую Мировую имели сильнейшую качественно армию в мире — их дивизии численно вдвое уступали английским, и, втрое — американским; по своим боевым возможностям, если польстить англосаксам, то можно сказать, что они были равны. После того, как в 1940 году они буквально размазывали по земле английские и французские дивизии — а в Первую Мировую лимонники и лягушатники были для немцев достойными противниками! — они окончательно уверились в том, что на суше у них нет достойных врагов. Но они не были бы настоящими немцами, если бы не изучили вероятного противника — и германские офицеры добросовестно анализировали данные по финской кампании, по Хасану и Халхин-Голу, благо у них были прекрасные отношения с финнами, и, очень хорошие — с японцами. Выводы были однозначны — есть многочисленная армия, довольно плохо управляемая, имеющая на вооружении много техники, но, значительная часть этой техники морально устарела, большая часть — плохого качества.

— Исходя из вполне объективных данных, немецкая элита и сделала вывод о возможности быстрой победы. Собственно, 'Барбаросса' не являлась планом войны, это был план сверхмощного первого удара, для нанесения которого привлекались все возможные силы. Германское руководство считало, что война сведется к разгрому кадровой Красной Армии в грандиозном приграничном сражении, после чего останется только зачистить территорию от остатков наших войск и дойти до основных экономических и политических центров европейской части СССР.

— Другое дело, что информация о реальном военном и экономическом потенциале нашей страны была не просто неполной, а катастрофически недостаточной. Недаром Гитлер сказал после разгрома наших войск в Киевском котле: 'Если бы я знал, сколько у русских танков, то я бы хорошо подумал, начинать ли эту войну' (соответствует РеИ — В.Т.). Проще говоря, это решение было принято на основании недостоверной информации — и даже при этом заметная часть военно-политического руководства Германии были противниками 'Барбароссы', а, часть — колебалась. Среди противников были Геринг и фон Лееб, среди колеблющихся — фон Бок.

— Конечно, дело было не в их симпатиях к СССР — они логично считали, что не стоит начинать большую войну с Советской Россией, не добив Великобританию.

— Теперь представим на минутку, что предвоенные конфликты Советский Союз завершил с совершенно другими результатами. Нет тяжелых, с большими потерями, побед 'по очкам' над Японией и Финляндией — есть разгром финнов, следствием которого стало правительство Куусинена в Хельсинки; есть и раздавленная гусеницами наших танков Квантунская армия, с советской Желтороссией, включающей в себя северную половину Маньчжурии, а в идеале — всю Маньчжурию. Идеал, правда, очень трудно достижим — не говоря уже об экономических потерях, самураи явно не захотят получить Красную Армию, нависающую над Кореей и Ляодуном.

— Теоретически есть сильный ход за русофобскую группировку в командовании Флота — если в Японии возобладают сторонники расширения 'пространства конфликта', ведь на практике это была предтеча современных войн 'по доверенности', формально ведшаяся МНР и Маньчжоу-го — то, возможна попытка захвата Камчатки. На практике, я считаю это маловероятным, поскольку в 1939 году Япония уже находилась между советским 'молотом', в виде потери Маньчжурии, с ее сельским хозяйством и черной металлургией, и американской 'наковальней', представлявшей собой прекращение поставок нефти и нефтепродуктов — называя вещи своими именами, Великая Отечественная война стала для Империи Восходящего Солнца уникальной возможностью решить свою нефтяную проблему, не опасаясь удара с севера.

— Но, даже если японцы на это пойдут, то, есть две возможности ее парировать, прямая и косвенная — первая заключается в сосредоточении на Камчатке сильной группировки базовой авиации, способной нанести тяжелые потери вражескому флоту, что для самураев в данной ситуации неприемлемо; вторая — в ударе с севера Сахалина на юг, что для японцев еще менее приемлемо, поскольку потеря Южного Сахалина станет для них куда более серьезным ударом, чем для нас — потеря Камчатки.

— Что ты скажешь? — спросил полковник сына.

— Можно, я посмотрю карты? — попросил наследник.

— Конечно — кивнул отец.

— Значит, с Финляндией вырисовывается следующая картина — сообщил сын, после изучения карт Балтики — если Балтфлот базируется на Хельсинки, имея передовую базу на Аландских островах, то под ударом оказывается шведский коммуникационный канал Германии. Я, конечно, историю экономики помню довольно смутно, но, по-моему, через него в Рейх шли подшипники и полиметаллы из Штатов. Плюс к тому, немцам 'делает ручкой' никель Петсамо. Кроме этого, у немцев оказывается под угрозой доставка шведской железной руды, высокого качества, богатой примесями никеля — а это немалая часть снабжения немецкой черной металлургии.

— Ты чуточку погорячился, но, в общем, все верно — кивнул довольный наследником отец. — Конечно, это никак нельзя считать смертельной угрозой для Германии: немцы могут закупить никель через свои американские связи в Канаде и Новой Каледонии; перенаправить доставку полиметаллов и подшипников по пиренейскому каналу, через Португалию и Испанию; в конце концов, шведы могут направить суда так, чтобы они проходили весь маршрут в шведских и немецких территориальных водах, часть грузопотока перевести в порты южной Швеции, например, Мальмё, благо есть железная дорога, немцы наверняка резко усилят свой флот на Балтике, для того, чтобы транспорты из Швеции шли в составе имеющих сильное охранение конвоев. Так что о полном перекрытии шведского канала говорить не приходится, хотя проблемы у колбасников будут нешуточные. Но, в любом случае, это будет сильный аргумент против начала 'Барбароссы' до окончания войны с Англией.

— Кроме того, вырисовываются немалые выгоды для нас. На поверхности — гарантированная невозможность блокады Ленинграда, с полноценным использованием его промышленного потенциала, возможность использовать значительную часть соединений Карельского фронта против немцев — часть войск все равно придется держать в Финляндии, чтобы не допустить прогерманского переворота.

— Есть и не столь очевидные плюсы — в первую очередь, возродить план Эссена, восстановив минно-артилерийские позиции времен Первой Мировой, конечно, дополнив их базовой авиацией Балтфлота; из этого проистекает сохранение контроля над Рижским и Финским заливами, и, в частности, островами Моонзундского архипелага — на этом полковник сделал паузу, взглядом показав сыну, что ждет его реакции.

— Честно говоря, я не припомню ничего значимого, связанного с этими островами — после некоторого размышления ответил наследник. — Разве что бомбежки Берлина в 1941 году.. Но, если не ошибаюсь, особого ущерба немцам тогда нанести не смогли?

— И да, и нет — кивнул Вячеслав Владимирович. — Да, в том плане, что материальный ущерб был невелик, зато психологический урон оказался намного больше реальных потерь.

— Нет, в том плане, что я надеюсь оптимизировать развитие военной техники — в том числе, и авиационной. Если это удастся, что возможно только с очень большим трудом, поскольку потребуется серьезно повлиять и на промышленную политику в целом, и на техническое развитие ВВС — то, не исключен и такой вариант, когда наличие аэродромов нашей Дальней Авиации на том же острове Сааремаа станет весомым аргументом против начала войны в 1941 году, да и в 1942.

— Ты рассчитываешь получить к сорок первому году что-то подобное английскому 'соединению тысяча' (имеется в виду соединение тысячи тяжелых и средних бомбардировщиков в единый кулак, осуществленное А. Харрисом — В.Т.)? — удивленно спросил сын.

— Нет, конечно — улыбнулся отец. — Даже при самом идеальном раскладе, если у меня будет получаться абсолютно все, больше чем на четыре сотни современных, по меркам 41-го, четырехмоторных бомбардировщиков, я не надеюсь; если дело пойдет очень хорошо, можно будет рассчитывать на двести-триста машин.

— Для того времени и это большая сила — рассудительно заметил наследник.

— Именно так — кивнул полковник. — А если ее использовать не для 'налетов престижа', как это было в реальной истории, а для уничтожения ключевых экономических объектов Третьего Рейха, как это непоследовательно делали лимонники — и, очень продуманно и методично, янки, реализуя план Спаатса, заключавшийся в уничтожении заводов, производивших синтетический бензин, то, даже две сотни 'стратегов' могут добиться немалых результатов. Тогда ПВО Германии еще не было настолько сильным — а 'вкусных' целей хватало: пороховые и снарядные заводы, фабрики по производству взрывчатки и патронов, нефтеперерабатывающие заводы, да тот же центр германского подшипникового производства, в реальности начисто снесенный бомбежками союзников — Швайнфурт.

— Но этот вариант — на тот случай, когда войны в 41-м избежать не удастся. Куда оптимальнее для нашей страны вариант, когда тяжелые бомбардировщики, будучи успешно применены в войне с Японией, станут для Германии воздушным аналогом флота из высказывания Мэхэна (имеется в виду 'Флот оказывает влияние на политику самим фактом своего существования' — В.Т.). Вот тогда можно рассчитывать на то, что Геринг будет упорно бороться против принятия плана 'Барбаросса', поскольку ни малейшего желания 'кроить тришкин кафтан', деля не столь уж многочисленные истребительные эскадры между Западной Европой, Африкой, ПВО Рейха, Восточным фронтом и снова — ПВО Германии, у него точно не будет. И в этом его охотно поддержит и крупный бизнес, совершенно не желающий видеть свои предприятия разнесенными в щебень, и армейский генералитет, не жаждущий воевать с минимумом истребительного прикрытия — сказал Вячеслав Владимирович. — Ну и моряки сохранят возможность маневра легкими силами Балтийского и Северного флотов, используя Беломорканал.

— А что ты скажешь о другом варианте конфликтов с Японией?

— На поверхности то, что, потеряв Маньчжурию, японская армия физически не сможет начать вторжение на наш Дальний Восток, поскольку у них не будет плацдарма.

— Неплохо, но это только первый слой — заметил Вячеслав Владимирович. — Там все было намного сложнее — но и перспективнее. Для начала стоит заметить, что единой системы управления ВС у самураев попросту не было — вооруженными силами руководили два огромных суперклана, которые можно назвать кланом Армии и кланом Флота. Эти кланы непримиримо враждовали — настолько, что у Японии даже не было единой стратегии; Армия готовилась воевать с СССР, а Флот готовился отбирать у американцев, англичан, французов и голландцев их колонии.

— Но внутри суперкланов тоже не было единства; точнее, если моряки еще как-то поддерживали внутри своего клана 'худой мир', то у армейцев шла хорошая внутренняя грызня между группировками. Самым могущественным кланом среди японских сухопутчиков был как раз клан 'квантунцев'; но у него были сильные противники, которые бы не упустили удобного случая отыграться. О моряках и говорить нечего — эти, в случае разгрома Квантунской армии, припомнили бы злейшим врагам все 'хорошее'. Но и это только второй слой.

— Третий слой — это зависимость метрополии от поставок из Маньчжурии железной руды, коксующегося угля, и, в еще большей степени, чугуна. В разные годы маньчжурские металлургические заводы давали от трети до половины всего чугуна Империи. Велика была зависимость метрополии и от поставок продовольствия.

— И, четвертый слой. Япония отличалась тем, что там именно военные 'командовали парадом'. Проще говоря, все японские концерны были неформальными вассалами либо Армии, либо Флота. Конкретно с командованием Квантунской армии были связаны руководители группы т.н. 'молодых концернов', возглавляемые основателем концерна 'Ниссан'. Эти 'молодые дзайбацу' всласть потоптались на 'любимых мозолях' 'старых концернов', отобрав у них массу 'вкусных кусочков'. Вот только 'молодые концерны' очень много вложили в маньчжурские заводы — едва ли не больше, чем в предприятия метрополии.

Сын молча кивнул — не понять, к чему клонит отец, было мудрено. Если получится, разгромив Квантунскую армию, захватить и удержать Маньчжурию, то это кардинально меняло не только военно-стратегический расклад Советского Союза и Японии, но и экономические и элитные расклады внутри Империи Восходящего Солнца. Следствия были очевидны — в японской политике начинали доминировать адмиралы, соответственно, оголодавший японский тигр отправлялся искать добычу на юг. Этим плюсы не исчерпывались — контроль над Маньчжурией позволял получить ресурсы, необходимые для ускоренного развития советского Дальнего Востока, и накрепко привязать к себе Японию, обеспечив ей ограниченные поставки тех же чугуна и продовольствия. Ограниченные, в том плане, чтобы их хватало на флот и армию, воюющие в Китае и странах Южных морей — но не войну с СССР. Поиметь с Японии за эти поставки можно было немало, несмотря на самурайскую бедность — в стране Восходящего Солнца уже тогда было приличное судостроение и неплохое производство электрооборудования. По мере развертывания японской экспансии к списку можно было добавить сырье из Юго-Восточной Азии — тот же натуральный каучук, который можно было с изрядной выгодой перепродать на мировом рынке; возможно, что-то еще.

Ну и огромный плюс по части 'рыжебородого императора' — если в реальной истории Гитлер принимал решение о нападении на Советский Союз, подразумевая возможность японской агрессии против СССР — да, собственно, немалая часть РККА и была скована на Дальнем Востоке, и, на ее снабжение уходила заметная часть небогатых ресурсов страны — то, теперь Адольфу придется учитывать то, что японцы точно не нападут. Нет у них ни плацдарма, ни 'валентных' дивизий, ни той части элиты, что сделала свою ставку на войну с Советской Россией — а Советский Союз и стал сильнее, за счет промышленности и сельского хозяйства Маньчжурии, и может гораздо свободнее оперировать своими ресурсами, за счет договоренности с самурайскими адмиралами.

И, в пользу Советского Союза начинал работать психологический фактор — намного тяжелее принимать решение о начале войны со страной, чья армия 'выиграла нокаутом' у совсем не слабых финнов и сильных японцев.

Безусловно, все это не сводило вероятность 'Барбароссы' в 1941 году к нулю — но шансы на то, что немцы решат сначала добить Англию, возрастали резко.

— Вот так, сына — мягко заметил полковник, понимавший ход мыслей наследника — если все это сделать, то появятся очень приличные шансы на то, что 22 июня будет обычным воскресеньем, впрочем, как и остальные дни 41-го года. Я так прикидываю, вероятность этого составит процентов семьдесят, если не больше.

— А если не удастся? — деловито поинтересовался сын, отдававший себе отчет в том, что даже при самом хорошем раскладе вероятность начала Великой Отечественной в 1941 году остается многократно выше статистической погрешности, так что относиться к ней следует предельно серьезно.

— Два варианта, в зависимости от решения Сталина — ответил разведчик — либо нанесение превентивного удара по изготавливающимся к удару немецким соединениям, либо стратегическая оборона. Тогда он правильно делал, что всеми силами старался оттянуть начало войны — если бы удалось оттянуть 'Барбароссу' до 1943 года, Вермахту бы точно мало не показалось; даже если бы удалось отсрочить начало войны на год, расклад был бы заметно лучшим для нас. Другой вопрос, что тогда Сталин понимал, насколько плохи дела в армии — после Зимней войны была проведена ревизия РККА, ну, ты читал 'Акт передачи', когда снятый с должности наркома Ворошилов передавал дела Тимошенко. Фактически это была комплексная ревизия.

— Не в деталях, но помню — согласился наследник — все рода войск, кроме кавалерии, получили оценку 'неудовлетворительно'; хотя, кавалеристы не сильно ушли от остальных, схлопотав 'тройку' (соответствует РеИ — В.Т.). Называя вещи своими именами, тогда, в 1940 году, армия была не готова к войне. Насколько я понимаю, Тимошенко сделал все, что мог — но за год добиться качественных изменений было невозможно. Судя по тому, что в старости Молотов рассказывал Чуеву (книга Ф. Чуева 'Сто сорок бесед с Молотовым' — В.Т.), Сталин все прекрасно понимал, коль скоро в Политбюро в начале сорок первого обсуждали 'Придется ли отступать только до Смоленска, или же, до Москвы' (реальная история — В.Т.).

— Именно так — тихо подтвердил отец — а теперь подумай, какой может стать армия, если начать ее учить всерьез с конца 20-х; если у нее будут нормальные организация, тактика, техника; если ей будут руководить действительно компетентные офицеры и генералы. Плюс будет наработан приличный боевой опыт и приобретена уверенность в своих силах.

— Вот тогда действительно в 1941 году Сталин сможет спокойно выбирать, наносить превентивный удар, или занимать оборону главными силами на старой границе, используя новые территории в качестве предполья, и подстраховываясь тыловой линией обороны на рубеже Днепр — Западная Двина.

— Именно превентивный удар? Не войну? — уточнил сын.

— А зачем нам война? Посуди сам, ну нанесли мощный удар по немецким группировкам у границы — это реально, если Красная Армия будет иметь уровень, соответствующий второй половине 1943 года. Да, потери у колбасников будут тяжелейшие, если грамотно все спланировать и осуществить — но, наголову их разгромить точно не удастся, не те кадры; быстро опомнятся и начнут драться всерьез. Соответственно, к концу лета 1941 будем иметь Вермахт, занявший оборону на Висле; Вермахт, понесший тяжелое поражение, но не разгромленный; хорошо еще, если удастся захватить Восточную Пруссию, обезопасив себя от удара во фланг и тыл — но, вполне реален и вариант, при котором за Пруссию придется ожесточенно воевать до зимы, и не факт, что ее вообще удастся захватить целиком.

— В результате мы получим тяжелую, кровопролитную войну с большими потерями. Причем, учти — у немцев, если посчитать континентальную Европу, будет трехкратное превосходство в экономическом потенциале; а нам на ленд-лиз можно будет не рассчитывать — англосаксы не идиоты, помогать нам захватывать Европу точно не будут.

— Ну и на кой черт нам такое 'большое и светлое счастье'?

— Я уже не говорю о том, что если у нас все пойдет хорошо, не исключен вариант досрочного заговора 20 июля, с участием не только армейцев и части промышленников, но и эсэсовцев, и финансистов — сам знаешь, немецкие промышленники и финансисты были очень тесно связаны с американцами и англичанами, да и вообще, проанглийская группировка элиты в Германии всегда была очень сильна, про ландграфов Гессена тебе рассказывать не надо.

Сын молча кивнул.

— Ликвидируют Адика, поставят на его место подходящего кадра — и через недельку-другую выяснится, что война между 'цивилизованными европейскими нациями' — полковник произнес это так, что многоэтажный мат прозвучал бы меньшим оскорблением — была, извольте видеть, 'преступлением безумного диктатора'; ну а нынче, когда 'здоровые силы Германии свергли кровавого сумасшедшего', 'цивилизованные нации должны объединиться против русского большевизма'. Может быть, английские и американские дивизии не сразу окажутся на фронте рядом с немецкими соединениями, хотя, помня о плане 'Немыслимое', я бы не поручился за это — но о проблемах с материально-техническим обеспечением колбасники смогут позабыть очень быстро.

— В результате нас задавят подавляющим материально-техническим превосходством, как задавили самураев.

— В общем, мощный превентивный удар, с гарантией ставящий крест на 'Барбароссе', не в пример предпочтительнее — и наши потери будут многократно меньше немецких, и, самое главное, можно будет предложить Адику объявить все это 'трагическим недоразумением между дружественными немецким и советским народами, ставшим результатом подлой английской провокации'.

— Думаешь, это сработает?! — спросил сын, глядя на отца округлившимися от удивления глазами.

— Если все толково сделать — Адик не только ухватится за такую возможность обеими руками, но и зубами вцепится, для пущей надежности — заверил наследника Вячеслав Владимирович.

— Дело в психологии Адольфа — он ведь своеобразный романтик.

— Прости, а нельзя подробнее о его психологии? — попросил Ленков-младший. — Я как-то привык воспринимать Адика как абсолютное зло — и никогда не задумывался о его психологии, как нормального человека.

— Для нашей страны он и был злом с большой буквы; вот только ты зря не пытался понять его мотивацию — кивнул отец. — Исходя из той информации, которая есть в книгах и Сети, в детстве и ранней юности это был классический романтик, искренне желавший добра своим стране и народу. Окружение этому не особо способствовало — маленький австрийский городок, практичный отец, чиновник таможни; немцы вообще, при всей своей сентиментальности, люди практичные — а, тут, жители маленького городка, далекие от романтики, у них работы полно. Мальчик с детства привык уходить в себя, лелея свои идеалы; да, еще он рано привык к тому, что его не понимают окружающие.

— Потом жизнь начала макать романтика в выгребной яме — хорошо так окунать, с головой. Сначала смерть отца, потом от рака мучительно умирает мать — а он любил отца и обожал мать! — и это случилось, когда он был юношей. Гитлер уезжает в Вену, пытаясь добиться признания в качестве художника. Как-то на Западе я случайно попал на выставку его акварелей из частной коллекции. Я не искусствовед, могу судить о живописи, в основном, по принципу 'нравится — не нравится' — мне его работы не понравились, слишком холодные эмоционально, я бы даже сказал — бездушные. Пожалуй, он был талантлив — но, скорее, не как художник, а как архитектор.

— Сам по себе отказ в признании таланта может сломать человека такого склада, тем более, в молодости, на пике гормонального взрыва, когда любая чепуха воспринимается очень серьезно. У Адольфа к этому добавились испытания бедностью и нищетой. Вполне возможно, что была и психотравма, связанная с несчастной любовью — отношения Адика с женщинами трудно назвать нормальными, не исключено, что корни этого лежат в его венской молодости, когда он впервые влюбился; ну а объект его чувств попросту послал нищего художника, жившего в ночлежке.

— В принципе, этого было достаточно для того, чтобы сломаться. Другой человек вполне мог закончить на этом сколько-нибудь созидательную деятельность, спившись, став наркоманом или покончив жизнь самоубийством. Тем выше вероятность такого исхода потому, что у Адольфа была не слишком устойчивая психика, как и у многих гуманитариев.

— Как это ни парадоксально, но, не исключено, что его спасла психологическая 'броня' романтизма, привычка уходить из реального мира в созданный его воображением, в качестве защиты от реальности, идеальный мир. Другой вопрос, что негативные эмоции все равно надо было как-то канализировать — и будущий фюрер нашел выход в ненависти. Поскольку он был романтиком, внутренний мир которого был построен на идее абсолютного величия Германии, то он попросту 'поставил знак равенства' между своими личными недоброжелателями, неважно, действительными или мнимыми, и врагами страны, не особо утруждая себя размышлениями на тему, какие враги являются настоящими, а кого пропаганда 'назначила врагами'.

— Надо заметить, что у Адольфа вообще неважно было с навыком логического мышления. Он отнюдь не был глуп, но, как многие увлекающиеся люди, всерьез занимался только тем, что ему нравилось — а точные науки, развивающие способность к анализу, в этот список не входили. Адю выручала невероятная интуиция, он буквально 'нутром чуял' выигрышные решения. Несколько утрируя, можно назвать его 'Наполеоном от политики' — подобно тому, как в военных академиях не изучают метод Наполеона, поскольку метода, как такового, не было, была нечеловеческая интуиция, помогавшая Бонапарту находить выигрышные решения; так и у Адольфа, строго говоря, не было продуманной стратегии — суть его 'Майн Кампф' можно свести к тому, что арийскому народу, каковым являются германцы, всячески вредят враги внешние и внутренние, состоящие из представителей низших рас; упомянутые низшие расы следует немножко перебить и завоевать, после чего на руинах старого мира отстроить новый, правильный мир, в котором арийская раса, возглавляемая, ясный пень, немцами будет господами — а все остальные станут рабами или покойниками. Поскольку Адольф мыслил образами, а не цифрами и фактами, ему как-то не пришло в голову, что 'стратегия' уничтожения и порабощения большей части человечества чревата нехорошими последствиями даже для столь могущественной нации, как немецкая.

— Вот тут налицо принципиальное различие между Бонапартом и Гитлером — император Франции входил в число наиболее образованных людей своего времени, прекрасно владел математическим аппаратом, так что интуиция для него была одним из главных инструментов, дополняя великолепно тренированный навык логического мышления и привычку системно организовывать подконтрольное ему пространство, достаточно вспомнить юридическую систему наполеоновской Франции, основой которой был 'Кодекс Наполеона'; фюрер же с трудом осилил среднее образование, профессиональных навыков работы с информацией у него не было — у него интуиция была единственным инструментом. Как следствие, там, где Наполеон мог полноценно контролировать свое ближайшее окружение, Гитлер мог только верить или не верить своим приближенным.

— Одним из следствий его сверхинтуиции было пренебрежение и к образованию, и к образованным людям; дополненное и отсутствием чувства юмора, и, постепенно росшим самодовольством, и, в особенности, убеждением в собственной избранности, оно постепенно превратилось в чувство непогрешимости.

— Но я несколько забежал вперед — поправился полковник. — Началась Первая Мировая война, на которую он пошел добровольцем, судя по всему, из искреннего желания послужить своей стране, надо полагать, плохо представляя себе, что такое настоящая война. Надо отдать ему должное, Гитлер проявил себя храбрым солдатом — если Железный крест II степени имели многие фронтовики, то Железный крест I степени солдатам и унтер-офицерам в кайзеровской армии давали крайне неохотно, как правило, в тех случаях, когда не дать эту высокую награду было невозможно. У меня нет оснований сомневаться, что это был как раз этот случай — Адик был связным, т.е. человеком, обязанным раз за разом смертельно рисковать, ползая под обстрелом, чтобы передать приказ командира.

— Другой вопрос, что, находясь на передовой, убивая и видя смерть товарищей, Гитлер неизбежно получил тяжелую боевую психическую травму. Судя по его поведению в послевоенные годы, посттравматический синдром у него был в тяжелой форме.

— Напомню азы — дело в том, что в нашей психике стоит мощнейший блок, запрещающий убийство себе подобных. Преодолеть этот блок, во-первых, очень непросто, во-вторых, платой за убийство становятся послевоенные психические расстройства, мешающие жить среди обычных людей — тот самый посттравматический синдром. Недаром в современных западных армиях всех участников боевых действий отправляют к психологам, которые целенаправленно занимаются вытеснением и замещением психотравмирующих воспоминаний. У нас принято обходиться водкой, которая, как правило, только обостряет болезненную, переходящую пределы разумного, тягу к справедливости, готовность добиваться ее силовыми способами, отсутствие "тормозов", и многое другое.

— Все это прослеживается у Гитлера. Кроме того, надо отметить еще одну особенность его психики, явно появившуюся в результате боевой психотравмы — многократно видя смерть боевых товарищей, он стал очень болезненно относиться к потерям немецких войск. Можно даже сказать, что насколько наплевательски он относился к террору против мирного населения на оккупированных территориях СССР, Югославии, Польши, воспринимая его как норму в отношениях 'высшей расы' к 'унтерменшам', настолько нервно он относился к потерям Вермахта и СС.

— А теперь прикинь, пожалуйста, реакцию такого человека на единовременную, в течение пары суток, потерю вооруженными силами Германии 200-300 тысяч человек убитыми и 500-700 тысяч — искалеченными и ранеными — предложил отец сыну.

— Он будет в шоке — медленно сказал сын — и потому, что его интуиция, основа, на которой основано его чувство непогрешимости, его катастрофически подвела — мало этого, она поставила на грань катастрофы его смысл жизни, непобедимую и могущественную Германию; его будет терзать чувство вины за погибших. Да, поскольку психика у него неустойчивая, как только станут понятны масштабы катастрофы, он мгновенно перейдет от эйфории, в которой он наверняка находился, ощущая себя всемогущим, к тяжелейшей депрессии, которая будет углубляться по мере поступления сообщений о новых потерях.

— Ты абсолютно прав — такой человек ухватится за любую возможность прекратить то, что будет восприниматься им как падение в бездонную пропасть.

— Очень хорошо — одобрительно улыбнулся Вячеслав Владимирович сыну — ты упустил еще один момент, который сыграет немалую роль в выстраивании отношений Советского Союза и Германии после превентивного удара.

— Присущая немецкому менталитету абсолютизация силы? — утвердительно спросил Ленков-младший.

— Совершенно верно — плюс, имевшееся у Гитлера, чувство справедливости, пусть и очень своеобразное — подтвердил отец. — Если сумели доказать свою силу, от всей широты души отвесив Вермахту по чувствительным частям организма — значит, мы ошибались, считая их слабыми; а, раз они сильные — значит, заслуживают уважительного отношения, включающего в себя признание их равными, или, близко к тому. Для нас это очень важный момент, который поможет выстроить выгодный СССР дружественный нейтралитет с Третьим Рейхом, когда немцы будут выяснять отношения с англосаксами.

— Я так понимаю, это у тебя запасной вариант? — спросил наследник.

— Естественно — кивнул Ленков-старший. — Этот вариант плох тем, что, во-первых, англичане получат не меньше полутора лет на приведение в порядок своей армии после разгрома 1940 года и развертывание военного производства; во-вторых, у американцев будет добрых два года на развертывание массовой армии и перевод экономики на военные рельсы; в-третьих, у немцев понесут тяжелые потери подвижные соединения и ВВС, так что масштабные действия против англичан в Северной Африке они смогут развернуть не раньше начала 1942 года; в-четвертых, наша страна понесет немалые затраты на подготовку к войне — худшего варианта все-таки исключать нельзя! — плюс к тому, при хорошем раскладе, перерыв в экономических связях с Германией нам точно на пользу не пойдет. Этот вариант можно назвать худшим из лучших; к лучшим его можно отнести потому, что наше Отечество не станет оплачивать своей кровью уничтожение стратегического конкурента США — ну а худший он потому, что при его реализации потери нашего настоящего врага номер один, англосаксов, будут минимальными.

— Конечно, сначала англичан, а, потом, и американцев ждет впечатляющая мясорубка в Средиземноморье и на Ближнем Востоке. При переброске в Северную Африку хотя бы одной полнокровной танковой группы можно быть уверенным в том, что немцы возьмут Александрию. Последствия для лимонников будут соответствующими — им придется перебрасывать свои соединения из метрополии к Персидскому заливу, чтобы удержать жизненно важные нефтяные месторождения. Немцы, естественно, сделают все возможное, чтобы прибрать их к рукам — конечно, тогда Ближний Восток не был мировым 'топливным баком', но 12 млн. т нефти в год будут крайне важным призом для колбасников, основным поставщиком которых была Румыния, в эти времена максимально добывавшая 10 млн. т нефти в год. Я уже не говорю об их давней мечте, еще со времен кайзера Вильгельма II, всерьез обосноваться на Ближнем и Среднем Востоке, взяв под контроль важнейшие судоходные пути и превратив его в рынок сбыта своих товаров.

— Понятно, туда полезут и янки, живо интересовавшиеся ближневосточной нефтью с конца XIX века. Другое дело, что тогда у них ничего толком не получилось — в эти времена на месторождениях Персидского залива, или, как предпочитают выражаться арабы, Арабского моря, вальяжно расселся британский лев, никого к ним не подпускавший. Всерьез влезть туда американцы смогли только во время Второй Мировой, когда Великобритания была ослаблена до предела. Если же возникнет серьезная угроза того, что эта нефть достанется тевтонам, можно не сомневаться, 'матрасные' ребята полезут всерьез.

— Зная немцев, можно быть твердо уверенным в том, что мало англосаксам не покажется, тем паче, что им придется воевать с главными силами Вермахта, не обескровленными на Восточном фронте.

— Но, ведь в этом случае, у немцев не будет поставок из США — заметил Ленков-младший.

— Верно — согласился отец. — Но, тут начнут работать следующие факторы: во-первых, масштаб боевых действий, применительно к сухопутным войскам, будет заметно меньше, чем у нас — и условия ТВД другие, потребность в пехоте и тяжелой артиллерии в разы меньше, и совершенно другие возможности по части снабжения, так что тевтонам придется обходиться меньшими силами; во-вторых, у немцев будет поставщик, который будет снабжать их и товарами собственного производства, и закупать потребное практически везде, благо он будет нейтральной страной — а в оплату он охотно будет принимать германские станки, оборудование, технологии.

Сын с неподдельным восхищением посмотрел на отца — стравить врагов России между собой, так, чтобы они со всем старанием рвали друг другу глотки, было заслуживающей всяческого одобрения идеей; но додуматься до того, чтобы Отечество при этом оказалось при немалой выгоде — это вообще был высший пилотаж.

Само собой, идею надо было воплотить в жизнь — но, зная отца, Ленков-младший ни на секунду не усомнился в том, что речь идет о реальном плане, а не о досужем 'сотрясении воздуха'.

— Конечно, у этого плана есть свои слабые места — полковник ничуть не страдал самовлюбленностью — во-первых, сохраняется вероятность проанглосаксонского заговора, по образцу событий 20 июля, пусть и с намного меньшими шансами на серьезный комплот, поскольку за столь 'жирный кусок' германская элита будет драться с кем угодно; во-вторых, даже при самом удачном раскладе, немцы, англичане и американцы ослабят друг друга не настолько сильно, как нам надо. Несомненно, свой вклад внесут и японцы, которые смогут намного лучше потрепать ослабленных союзников — но, все равно, это не совсем то, что нужно нашей стране.

— Намного эффективнее будет другой вариант — но, для его успеха необходимо, чтобы к началу мая, самое позднее, к середине июня 1940 года, и Куусинен стал законным президентом Финляндии, и, самое главное, Япония признала потерю Маньчжурии, подписав с нами мирный договор. Это будет сделать очень сложно, не стоит питать иллюзии на предмет возможности одержать победу 'одной левой' и, тем более, закрепить ее плоды мирным договором — но это единственная возможность свести к минимуму возможность 'Барбароссы' к 1941 году.

— В этом случае наиболее вероятным вариантом действий Адика остается продолжение активных боевых действий против Великобритании. Соответственно, ВС Третьего Рейха могут либо начать активные боевые действий на Североафриканском ТВД, с обеспечением безопасности пути снабжения из итальянских портов в Ливию — проще говоря, им надо будет захватить Мальту; либо, всеми доступными мерами сводя к минимуму паузу между окончанием боевых действий во Франции и началом новой операции — готовить десант на Альбион. В идеале, план 'Морской лев', в общих чертах, должен быть подготовлен до 10 мая, начала немецкого наступления во Франции.

— Ты что-то хочешь спросить? — утвердительно сказал Вячеслав Владимирович, поймав слегка удивленный взгляд сына.

— У меня даже два вопроса — ответил наследник. — Первый вопрос — как тевтоны смогут нейтрализовать Флот Метрополии? Второй вопрос — десантный и транспортный тоннаж для операции таких масштабов? Ведь без этого 'Морской лев' невозможен в принципе..

— Ответ на первый вопрос — если Люфтваффе смогут захватить господство в воздухе над южной Англией, то в светлое время суток немцы смогут высаживать и снабжать свою группировку; ночью они смогут осложнить операции англичан, используя торпедные катера и субмарины — но в темное время суток доминировать будет британский флот. Ответ на второй вопрос — относительно десантного тоннажа пока ничего сказать не могу, что касается транспортного — на таких расстояниях спокойно можно использовать все, что найдется в портах севера Франции, Бельгии, Голландии, от каботажных пароходиков до портовых буксиров. Вспомни операцию 'Динамо' — заметную часть английских и французских военнослужащих из Дюнкерка вывезли вообще штатские добровольцы, на своих рыбачьих баркасах, оснащенных слабосильными моторчиками, маленьких катерах, и вообще черт знает чем, включая речные трамваи с Темзы (соответствует РеИ — В.Т.).

— А не может получиться так, что немцы просто захватят Британские острова? Если не ошибаюсь, английские войска, эвакуированные из Франции, были предельно ослаблены — уточнил Ленков-младший.

— Ты еще мягко высказался насчет лимонников — хмыкнул отец — их воинство улепетывало из Дюнкерка с личным оружием, побросав артиллерию, танки, автомобили, да и вообще все военное имущество. Проще перечислить то, что они вывезли — винтовки, ручные пулеметы, немного станковых пулеметов и легких минометов. Собственно, летом и до середины осени 1940 года полный комплект вооружения имели только дивизии первой линии. Занимавшие вторые линии обороны ополченцы, которых в Англии гордо называли 'домашней гвардией', летом 1940 года имели по две винтовки на роту из двухсот человек, у комроты и его зама — остальные были 'вооружены' деревянными макетами винтовок (соответствует РеИ — В.Т.), чтобы ввести в заблуждение немецкую разведку. Их вооружение было передано в дивизии первой линии, чтобы восполнить потери — многие ведь побросали и винтовки с пулеметами. Признаться, мне вспоминаются 'критики' Сталина, дескать, в критические моменты наши ребята шли в бой с одной винтовкой на троих. Так и хочется спросить: 'А одну винтовку на сотню рыл не хотите?! Сталин не все предусмотрел? Это правда — вот только лимонники оказались еще менее предусмотрительными. Разница в том, что у Советского Союза не было 'противотанкового рва', более известного, как Ла-Манш'.

— Что же касается твоих опасений относительно того, что тевтоны захватят Британию, то основания для этого есть. Опыт боев во Франции, в 1940 году, однозначен — британские соединения, кадровые, укомплектованные по штату личным составом и техникой, неизменно 'с треском' проигрывали немецким танковым соединениям. Если английская пехота еще проигрывала германской инфантерии 'не всухую', то противостоять подвижным соединениям тевтонов Королевская армия была неспособна. Конечно, высадка достаточных сил будет для колбасников предельно непростым мероприятием — помимо Королевского Флота, заслуживающего самого серьезного отношения, и английской авиации, весьма и весьма сильной, что она доказала в Битве за Британию, была еще и береговая артиллерия, о которой почему-то почти все авторы исторических исследований забывают — а зря. В нашей ведомственной библиотеке я нашел интересное профессиональное исследование английской береговой артиллерии. Неслабые были части — на вооружении были снятые со старых крейсеров, броненосцев, дредноутов орудия калибров от 102-мм до 305-мм. Они устарели для морских сражений, это и вправду так — но, я могу себе представить, что сделали бы мощные, с отличной баллистикой и тяжелыми снарядами, 190-мм орудия, которыми были вооружены батареи, обеспечивавшие береговую оборону Дувра (соответствует РеИ — В.Т.), и с десантными транспортами, и с высадившимися на пляжи десантниками первой волны. Личный состав там был профессионально подготовлен, хватало и ветеранов Первой Мировой — так что кровавая баня первой волне была гарантирована. А ведь были батареи с еще более мощными 234-мм и 305-мм орудиями.

— Плюс настрой защитников Альбиона — тогдашние англичане были не чета нынешним! — не зря адмирал Каннингхэм сказал при эвакуации Крита, когда Средиземноморский флот понес огромные потери от немецкой авиации, и кто-то предложил прекратить спасение в очередной раз севших в лужу армейцев: 'Чтобы построить новый корабль, нужно три года — а чтобы создать новую традицию, нужны триста лет!'. И флот снова вытащил из задницы даже настолько никчемную армию!

— Так что высадка должна была стоить Вермахту большой крови — с ходу перебросить и развернуть силы, достаточные для захвата даже южной Англии, у них бы явно не получилось.

— И тут начинал работать 'фактор США' — элита Америки понимала, что ключом к Западной Европе являются Британские острова. Если этот ключ оказывался в руках Германии, то о контроле над Европой американцы могли забыть. Что это значило для американской экономики, тебе объяснять не надо.

Ленков-младший молча кивнул — он достаточно хорошо знал историю экономики, для того, чтобы понимать, насколько критическим было положение США в конце 30-х годов. Нет, Рузвельт и его администрация, действовавшие с полного одобрения хозяев крупнейших корпораций США, делали все возможное для того, чтобы не дать экономике свалиться во 'второе издание' Великой Депрессии. Франклин Рузвельт, наверно, был величайшим президентом Соединенных Штатов — и одним из лучших системных аналитиков во всем мире, в то время — и он сумел собрать действительно выдающуюся команду управленцев и интеллектуалов.

Вот только законы экономики ничуть не менее неумолимы, чем законы физики. Если ускорение свободного падения на Земле равно 9,8 метров в секунду за секунду, то, падая с высокого утеса, человек может проклинать или умолять законы гравитации, материться последними словами или гордо молчать — это никоим образом не повлияет на набранную им, к моменту встречи с землей, не уменьшив ее ни на сантиметр в секунду. Слова не помогут — спасением может стать только огромная надувная подушка, которые используют каскадеры, или специальный батут, входящий в снаряжение пожарников.

Именно в таком положении находилась экономика США — емкость доступных корпорациям Америки рынков была существенно меньше их производственных возможностей. Выбор был прост — или США сумеет взять под контроль ключевые рынки Европы, вдобавок сделав доллар единственной резервной валютой в мире, по сути дела обложив неявным эмиссионным 'налогом' всю планету, или Великая Депрессия вернется. Других вариантов попросту не было.

Чем это грозило лично людям, входящим в элиту Соединенных Штатов, комментировать излишне. Хозяева Америки отлично помнили многотысячные демонстрации начала 30-х, с красными знаменами и лозунгами 'Сделаем так, как в России!' — и это притом, что вряд ли хотя бы один участник этих демонстраций из сотни видел своими глазами живого русского большевика!; не забыли они и многочисленных поселков, самочинно созданных на федеральных землях бежавшими туда отчаявшимися людьми (соответствует РеИ — не так уж мало современных городков США начинались именно так — В.Т.) — после нескольких инцидентов полицейские и агенты правительства просто не рисковали туда заявляться, поскольку в них стреляли без предупреждения (и это было — В.Т.).

— Исходя из этих реалий, и шло военное планирование США в то время — продолжил отец — в конце концов, они сформировали 89 пехотных, 16 танковых, две воздушно-десантных, шесть дивизий морской пехоты. Да, еще была пара кавалерийских дивизий — но их быстро расформировали. Но, в самом начале они ведь планировали сформировать свыше трехсот дивизий сухопутных войск, втрое больше, чем было сформировано в реальности. В рамках первоначального плана развертывания армии США, в 1940 году, в случае высадки немцев в Англии, было предусмотрено 'пожарное' формирование 50 дивизий — и, немедленное вступление США в войну, с переброской этих соединений в Великобританию, чтобы не дать Третьему Рейху полностью захватить Британские острова.

— Другой вопрос, что боеспособность этих 50 дивизий будет никак не выше наших дивизий, наскоро сформированных во второй половине осени — начале зимы 1941 года — а, скорее всего, окажется еще ниже. На то были объективные причины. Для начала, у Штатов попросту не было обученного резерва — к середине 1939 года в армии служило 188 тысяч человек, из них 22 тысячи — в армейских ВВС; Национальная Гвардия насчитывала 200 тысяч человек. Кадровая армия имела в своем составе 9 пехотных и 2 кавалерийских дивизии, да механизированную кавалерийскую, если попросту, танковую бригаду. В составе НГ имелось 18 пехотных дивизий. Это — все. Если учесть тот факт, что подавляющее большинство национальных гвардейцев того времени были типичными 'солдатами на выходные', как принято презрительно называть плохо подготовленных резервистов среди американских кадровых военных, то ценность резервных дивизий не особенно отличается от нуля.

— Теперь начинаем считать — грубо говоря, 50 дивизий будут насчитывать примерно 800 тысяч человек. Добавим к списку ВВС, части усиления и обеспечения — думаю, не сильно ошибусь, если скажу, что должно набраться где-то за миллион американцев. Естественно, всю эту ораву надо обучить, вооружить и оснастить. Кроме того, ей должны командовать компетентные офицеры и генералы.

— А вот с этим у юсов было очень плохо — в тот момент. Подготовку к развертыванию промышленности американцы начали в апреле-мае 1940 года — пока это были первые шаги, заключавшиеся в составлении и принятии программ, предусматривавших финансирование военного производства, перевод 'на военные рельсы' гражданских предприятий, накопление стратегического сырья. В Штатах были сильны изоляционисты, их сопротивление сторонникам Рузвельта удалось продавить только после разгрома Франции. Именно тогда, в самом конце июня — начале июля 1940 года была принята программа вооружений для массовой армии (в РеИ — программа вооружений от 30.06.1940 года, определявшая основные направления на 1940-41 гг.; предусматривала следующие действия: изготовление и получение военным министерством всех видов вооружения и снаряжения для оснащения сухопутной армии в 1 млн. человек по штатам военного времени; создание запасов важнейших видов вооружения и снаряжения длительного пользования для оснащения двухмиллионной армии; создание мощностей для производства вооружения и другого военного имущества, необходимого для четырехмиллионной армии; развитие мощностей в авиационной промышленности, которые бы обеспечивали для армии 18 тыс. самолетов в год; создание складов стратегического сырья и материалов, необходимых для выполнения программы. Подписана ФДР 3.07.1940 г., после выделения Конгрессом 5,5 млрд. долларов на ее реализацию В.Т.). Следующей частью 'Марлезонского балета' стали данные Конгрессом разрешение использовать Национальную Гвардию на федеральной службе и введение призыва на военную службу — соответственно, в конце августа и середине сентября.

— Совсем плохо у американцев было с современным вооружением и боевой техникой. Из современных артиллерийских систем к середине 1940 года они начали серийное производство только 37-мм ПТО — этих пушек они наклепали к концу года аж 340 штук. Не было в серии ни одного современного танка, не производились крупной серией самозарядки Гаранда, из современных истребителей серийно производился только Кертисс Р-40.

— Что скажешь? — спросил полковник, желая проверить сына.

— Современного вооружения у них не было — неторопливо протянул наследник, любивший все разложить по полочкам — но, ведь в Первую Мировую у них имелась массовая армия. Значит, по крайней мере, артиллерия и стрелковое оружие у них должны были остаться. Плюс к тому, хоть немного оружия они ведь должны были произвести в 20-30-е годы. Это первое.

— Немцы подписали перемирие с Францией 22 июня, это я помню точно. Если они приняли решение проводить десантную операцию заранее, то, им нужно дорабатывать планы, собирать мало-мальски подходящий тоннаж и искать моряков для его эксплуатации, перебрасывать войска на побережье и учить их хотя бы азам морских десантов, перебазировать ВВС на прибрежные аэродромы, тащить снабжение — хотя с этим у них относительно немного хлопот, благо дороги во Франции хорошие и их много. Потом им понадобится захватывать господство в воздухе над Ла-Маншем и югом Англии. Это все время — не знаю, сколько именно, но, явно не месяц, и, думаю, даже не два. Это второе. Я прав?

— Прав — согласился Ленков-старший. — Запасы оставшихся с прошлой войны французских и сделанных по французской лицензии 75-мм дивизионных пушек обр. 1897 года и 155-мм гаубиц Шнейдера; имелись станковые пулеметы Браунинга 1917 года и магазинные винтовки Спрингфилд. Французские пушки очень устарели морально — однобрусный лафет, так что угол горизонтальной наводки маленький, для ПТО она практически непригодна; кроме того, лафет без подрессоривания, высокую скорость при возке развивать нельзя. Из более современных машинок у них были выпускавшиеся небольшими сериями самозарядки Гаранда; крупняки Браунинг М2 — запасы ККП ранней модели М1921 благополучно толкнули на экспорт, да и немного их сделали; да несколько сотен легких танков М2, из которых какую-то боевую ценность представляла собой пушечная модификация М2А4, с 37-мм пушкой. Неплохо было с минометами — имелись в серии 60-мм ротные, 81-мм батальонные и 107-мм 'химические'; все по лицензии, купленной у Брандта, так что 'самовары' добротные.

— Вообще, выпуск современных артиллерийских орудий и танков они начали в 1941 году — тогда пошли в серию 75-мм горные гаубицы и 105-мм дивизионные гаубицы, легкие танки М3 'Стюарт' и средние — М3 'Ли'. В 1942 они продолжили развертывание военного производства — тогда в серию пошли 'Шерманы' и современные 155-мм гаубицы, началось производство лицензионных английских 57-мм ПТО. Всерьез же юсы развернули производство вооружений для сухопутных войск к концу 1942 года — тогда все это добро начало производиться действительно массово, и, надо признать, хорошего качества.

— Примерно та же картина была с техникой для ВВС армии, флота и КМП — разработка нового поколения боевых самолетов была начата во второй половине 30-х годов, к 1940 году были готовы прототипы большинства машин, воевавших во Второй Мировой войне. Но, их массовый выпуск начался в 1941-1942 годах — и, то, в 1941 году в большинстве своем это были истребители и фронтовые бомбардировщики, с массовым производством В-17 поначалу были изрядные сложности, несмотря на все усилия фирмы 'Боинг'.

— Что же касается сроков подготовки немцами десанта в Англию — думаю, на это у них уйдет минимум три месяца; реально — три с половиной или четыре месяца.

Полковник закончил излагать примерные расклады — и, стал ждать, когда наследник, неспешно все обдумав, выскажет свою точку зрения. К мнению сына, имевшего хорошее образование и неплохо развитое комбинаторное мышление, разведчик прислушивался — да и вообще, толковый советчик и надежный помощник во всем этом мероприятии был совсем не лишним. Другой вопрос, что у Ленкова-младшего к этому мероприятию не особо 'лежала душа', это Вячеслав Владимирович, изучивший сына на молекулярном уровне, прекрасно понимал. Помогать отцу сын будет в любом случае, это не подлежало сомнению, равно как и добросовестность наследника — но полковник не понаслышке знал старую истину, гласящую, что самые высокие результаты человек выдает, когда увлечен своей работой. Попросту говоря, сына следовало заинтересовать этой фантастической, во всех смыслах, авантюрой.

— Значит, расклад у янки такой — если они принимают решение о призыве в середине сентября, не имея налаженной структуры, аналогичной нашим военным комиссариатам, а создавая ее на базе вербовочных пунктов, то, более или менее массово новобранцы пойдут через пару месяцев, во второй половине ноября — наследник размышлял, ставя себя на место американского руководства. Положим, базовый уровень у тогдашних американцев хороший — приличное среднее образование, очень высокая техническая грамотность, что у фермерских сыновей, что у городских ребят, как-никак, первая промышленная держава мира, плюс всеобщее помешательство на стрелковом спорте — но, все равно, меньше чем за полгода приемлемых солдат из них не сделать. Плюс дефицит офицеров и сержантского состава. Плюс отсутствие современной боевой техники. Да, я совсем забыл спросить — а какие орудия были на вооружении подразделений и частей ПТО до 37-мм пушки? Все отлично с моторизацией — автомобилей, тягачей и прочего наверняка хоть отбавляй, США тогда производили больше автомашин, чем весь остальной мир, вместе взятый.

— Если они очень расстараются, то будут формировать новые дивизии одновременно с обучением призывников, перебрасывая туда в качестве костяка кадровых военнослужащих и наиболее подготовленных резервистов. Но это не меньше полугода — или я ошибаюсь?

Разведчик внимательно слушал сына, собираясь ответить на все вопросы разом.

— А тем временем на Британских островах живется нескучно. Допустим, немцы высадили десант в начале ноября, подгадав его к президентским выборам в США — у Рузвельта ведь были сложности с третьей баллотировкой подряд, насколько я знаю историю США. Конечно, молниеносной кампании, как в Польше или Франции, быть не может — и англичане на суше отбиваются отчаянно, и Королевский Флот делает все возможное и невозможное, чтобы пресечь снабжение через Ла-Манш, плюс наладить снабжение мешают шторма в Атлантике, которых осенью, зимой и весной более чем достаточно. Вермахт объективно сильнее Королевской Армии — но развернуться в полную силу ему мешают нешуточные проблемы со снабжением. Так что кампания должна получиться куда более длительной и кровавой.

— Американская элита быстро осознает тот факт, что если оставить Великобританию один на один с Третьим Рейхом, то 'кузены' проиграют. Ленд-лиза тут недостаточно — надо либо посылать войска, либо смириться с доминированием Германии в Европе. Конечно, их стратегической задачей является падение Британской Империи — но это всего лишь необходимое условие для достижения доминирования США. Грубо говоря, им не нужно доминирование в британских колониях ценой доминирования Германии в Европе, замена шила на мыло, им необходимо и доминирование в колониях, и доминирование в Европе — только так они могут обеспечить своей экономике достаточные рынки сбыта, добиться нужного им уровня капитализации страны.

— Естественно, резко обострится борьба между всеми ключевыми группировками — и, если о методах достижения целей особой дискуссии быть, по идее, не должно, то борьба между изоляционистами, гарантированно имеющими высокие доходы на внутреннем рынке, и империалистами, которым жизненно необходимы внешние рынки, гарантирована. Исходя из реалий США того времени — ФРС уже творчески развила опыт французских и английских банкиров, создатели этой системы уже контролируют финансы Америки и очень хотят безраздельного господства над мировыми финансами! — полагаю, империалисты быстро возьмут верх над своими оппонентами, правда, им придется поделиться, и, солидно. Так что договоренность между ключевыми клубами элиты будет — изоляционистам возвращение Великой Депрессии тоже не нужно.

— На уровне явной политики это будет выглядеть примерно так — Рузвельт 'разменяет' часть своей популярности на объявление войны Германии; необходимый для этого повод, так сказать, 'взрыв 'Мэна''-2 организуют.

— А вот на чисто военном уровне у юсов все будет весьма грустно — собственно, немедленно они смогут отправить в Англию только часть кадровых дивизий и боеспособные дивизии Национальной Гвардии. Не знаю, сколько именно — но, вряд ли больше половины от общего количества.

Наследник замолчал, вопросительно глядя на отца.

— Неплохо — согласился Вячеслав Владимирович — правда, ты упустил из виду два момента: во-первых, юсы с лимонниками начнут активно влиять на тесно связанную с ними часть германской элиты; во-вторых, те же британцы вылезут из кожи, чтобы спровоцировать конфликт Рейха с нами — возможности для этого у них были серьезные, Сталин совершенно не зря опасался провокаций на границе, исполнителем которых могла стать Армия Крайова.

— Упрощенно это могло выглядеть так — несколько тысяч человек, в немецкой форме и с оружием, принятым в Вермахте, атакуют наши погранзаставы. Пограничники дают отпор, им на помощь подходят части РККА. А в это время кто-то из генералов, связанных с пробританской группировкой — у генерала Гофмана, лидера антирусской группировки в Германии 20-х годов, были последователи — под благовидным предлогом организует столкновение немецких и наших частей, 'под шумок' это вполне реально. Вот и готов неплохой 'казус белли'. И если союзники англосаксов в германской элите сумеют к этому моменту 'подготовить почву' — войне быть.

— Относительно твоих вопросов. Что касается американских частей ПТО, то, до 37-мм пушек, орудий у них не было вообще — их вооружали крупнокалиберными пулеметами М2, до гражданской войны в Испании считалось, что этого достаточно. Что касается времени на формирование новых дивизий — да, полугода в военное время хватит, так что к маю 1941 года пару десятков новых дивизий американская армия вполне сможет сформировать.

— То есть удержание собственно Англии в этом варианте представляется очень сомнительным — констатировал Ленков-младший — максимум возможного для англосаксов — удержание под контролем Шотландии, хотя бы ее горной части. В самом худшем случае — отход в Ирландию, хотя там у них будут проблемы, поскольку наряду с проамериканскими настроениями хватает антианглийских, вкупе с прогерманскими. Конечно, в те славные времена — не знаю, как обстоят дела сейчас — в США жило больше ирландцев, чем в самой Ирландии. Не думаю, что элита США не догадается на этом сыграть — ход напрашивающийся, сформировать соединения, предназначенные для высадки в Ирландии, по преимуществу, из американцев ирландского происхождения. Это позволит надежно обеспечить лояльность граждан Эйре к вооруженным силам США — что-что, а родственные и кланово-земляческие связи у ирландцев традиционно очень прочны. Другой вопрос, что лояльность жителей Зеленого острова к Британской короне останется под вопросом, уж больно велики неоплаченные счеты ирландцев к англичанам. Точнее, есть у меня подозрение, что в случае показательного избиения англичан, у сторонников сохранения Ирландии в качестве британского доминиона будут сложности. Маловероятно, конечно, что дело дойдет до 'второго издания' гражданской войны между ирландцами (была в начале 20-х — отношения выясняли сторонники полной независимости страны и те, кто предпочитал 'синицу в руках', воплощавшуюся в статусе доминиона — В.Т.). Но желающих потребовать у Великобритании, как минимум, возвращения Ольстера, будет в избытке — и не факт, что английской элите удастся удержать добытое 'честным разбойным трудом', очень уж неподходящая будет ситуация для 'посыла лесом' ирландцев.

Слушая сына, Вячеслав Владимирович мысленно поздравил себя — наследник явно увлекся предложенной ему задачей. Первый член его команды, аналитик 'по эту сторону', готовый выкладываться 'на всю катушку', у него уже был. Конечно, это было бледным подобием того адского труда, который предстоял ему 'там' — предстояло сформировать команду военных профессионалов высочайшего класса, пользующихся доверием группы Сталина; без этого реформировать РККА было невозможно.

— Хорошо, сына — полковник был действительно доволен сделанным наследником анализом — к чему следует стремиться, мы с тобой в первом приближении прикинули. Но, я так понимаю, ты хочешь спросить что-то еще?

— Как ты думаешь, а каковы реальные возможности куратора? Точнее, кто он сейчас? — спросил наследник.

— Безусловно, он не всемогущий Господь — сказал отец, понявший суть заданных вопросов. — У меня такое впечатление, что он сказал мне правду, что он является воплощением эгрегора человечества — но не стал заострять мое внимание на том, что уровень отдельных планет, скорее всего, не является последним. Вполне возможно, что есть и эгрегоры галактик, и Вселенной в целом — кто знает. Вообще не похоже на то, что он врал, говоря о том, что его возможности хоть и колоссальны, но имеют предел — иначе зачем ему вообще понадобился я? Зачем надо было меня 'прокачивать' и привлекать на свою сторону?

— Если проводить аналогии с серьезным земным ведомством, то он — начальник отдела, примерно так. В этом случае его поведение получает логичное объяснение.

Сын обдумал сказанное отцом — действительно, все недосказанности куратора становились понятны. Исходя из уже известного, он говорил правду о своих возможностях — скорее всего, что-то скрывал, что-то недоговаривал, но не преувеличивал.

— Обрати внимание, сына, на следующий момент — заметил Вячеслав Владимирович — он начал общение со мной с того, что рассказал сказку об угрозе тотальной ядерной войны. Как ты считаешь, зачем ему это было нужно?

— Я бы сказал, пап, не совсем сказку — некоторая вероятность наполовину случайного срыва в ядерную войну все же есть — заметил наследник — небольшая вероятность, но не нулевая, насколько я понимаю. И я не думаю, что он не понимает того, что тебе это известно. Он тебя 'прокачивал', это понятно — но и после того, как ты недвусмысленно дал понять, что в это не веришь, он продолжил тему 'новых Темных веков'. Именно так — и непохоже, что он сказал это случайно.

— Молодец! — одобрил сына отец. — Ты верно подметил этот момент. Как ты считаешь, каковы возможные расклады на нашей грешной планете, при сохранении нынешних тенденций?

— Это просто — пожал плечами сын. — Немного упрощая, ведется борьба между сторонниками национальных государств и глобалистами-корпоратократами. Соответственно, в случае победы первых нынешняя глобализация 'приказывает долго жить', мир экономически раскалывается на зоны влияния наиболее сильных государств — нечто подобное сферам влияния великих держав XIX — первой половины XX века — с резким сокращением международного товарооборота между этими зонами. Само собой, идея печатания необеспеченной бумаги будет похерена напрочь, все, кроме глобальных банкстеров, сыты этими играми по горло. Сильно подозреваю, что будет возвращение к золотому стандарту — но, в силу объективных причин, оно будет долгим и тяжелым. В общем, сохранится индустриальная экономика и соответствующее ей общество, хотя и с очень большими изменениями.

— Если же победят корпоратократы — неизбежен демонтаж государств, да и всего привычного нам общества. Будет что-то вроде 'будущего по Панову' (имеется в виду цикл В. Панова 'Анклавы' — В.Т.), система, которую я бы назвал 'высокотехнологичным феодализмом', с жесткой стратификацией общества, напоминающей древнюю Индию, практически полным перекрытием социальных лифтов — во всяком случае, переход в высшие касты будет предельно затруднен, с постепенным угасанием научно-технического прогресса, поскольку для него необходимо добротное массовое образование, с замыканием сохранившихся ученых в нечто, напоминающее касту жрецов-хранителей сохраненных знаний и технологий, по образцу священнослужителей Древнего Египта. Да, скорее всего, будут реализованы давние планы Римского клуба о кардинальном сокращении населения Земли — так что от нынешних семи миллиардов останется хорошо, если миллиарда полтора. Насколько упадет платежеспособный спрос, трудно даже представить — я недавно читал анализ по перспективам автопромышленности США, так там приводились расчеты, что в случае прекращения кредитной 'накачки' спроса, годовые продажи автомобилей сократятся с 20 млн. машин до 3-4 млн. 'антилоп гну'. А, если еще население уменьшится раз в пять, то совокупный платежеспособный спрос 'просядет' и вовсе катастрофически. Само собой, прекратится разработка массы новых технологий — при резком, на порядок или больше, сокращении платежеспособного спроса, затраты на исследования и внедрение будут гарантированно убыточными. В общем, светлая мечта деятелей Римского клуба о резком сокращении потребления не возобновляемых ресурсов сбудется — вот только платой за это будет медленное умирание человечества.

— Ты понял — согласился Вячеслав Владимирович. — Куратор остается таковым, пока он соответствует текущему состоянию общества; собственно, он мне это говорил практически 'открытым текстом'. Если же нынешнее общество рухнет, то ему кранты, он это сказал прямо. Так что очень похоже на правду, что он сейчас собрался драться за свое положение и за свое существование, пусть и в информационной форме.

— Собственно, он и снабдил тебя 'информацией к размышлению' — заметил сын.

— Он решал две задачи одновременно — проверял меня на сообразительность и давал понять, что с ним можно иметь дело — пожал плечами разведчик. — Вполне разумно с его стороны, как ни суди — проверка была необходима, равно как и 'наведение моста'. Наверняка он меня просканировал или как это называется у информационных форм жизни, и понял, что с идеалистом я дела иметь не буду. А раз мотивы у него вполне жизненные, плюс он вполне способен нормально договариваться — работать с ним можно, за свою жизнь и положение он будет выкладываться и за страх, и за совесть.

— Как ты думаешь, а чего он добивается? — спросил сын.

— Насколько я понимаю, он хочет сохранения биполярного мира СССР-США, но, с учетом примерного равенства сил и гарантированного взаимного уничтожения, соперничество пойдет по линиям экономики, культуры, науки и техники — чисто военное противостояние будет играть вспомогательную роль — ответил полковник. — Собственно, к началу 70-х немало людей в элитах что США, что СССР, что Западной Европы поняли, что гонка вооружений является дорогой в никуда, так что надо как-то договариваться. Называя вещи своими именами, разрядка и была такой попыткой найти общий язык и переводом соперничества вне военного противостояния. Другой вопрос, что глобальным финансистам этот вариант был категорически невыгоден — и они сделали все, зависевшее от них, для срыва разрядки и прихода к власти Тэтчер с Рейганом. Точнее, привели их к власти — после чего последние ограничения на 'рисованную бумагу' были отброшены и игра пошла 'ва-банк'.

— Но, для того, чтобы успешно играть этот вариант, СССР понадобится провести реформы, став из военно-промышленной Империи Империей промышленно-торговой — примерно то, что хотел сделать Берия в 1953 г. — высказался наследник.

— Совершенно верно — согласился отец — кстати, этот вариант реформ, так сказать, реформы Дэн Сяо-пина за четверть века до Дэн Сяо-пина, дают СССР очень хорошие шансы на победу в таком противостоянии. Если уж удалось вытащить из глубокой задницы, миль пардон, вечно нищий Китай, с его нешуточным ресурсным дефицитом, сделав его за 35 лет второй экономикой мира, пусть и в варианте его превращения в экспортноориентированную 'мастерскую мира' — то, Советский Союз, даже тот, который был в реальном 1953 г., имел приличные шансы к концу 70-х — середине 80-х стать первой экономикой мира, со всеми вытекающими отсюда преимуществами.

— Другое дело, что для этого придется избегать крайней милитаризации экономики, ограничиваясь обеспечением достаточной обороноспособности, всячески бороться с уравниловкой в оплате труда — наоборот, необходимо будет всемерно поощрять высокую квалификацию, и, последнее по счету, но не по важности — необходимо будет пресечь на корню т.н. 'безвозмездную братскую помощь' разнообразным недоразвитым странам. Мне страшно подумать, сколько денег было выброшено на ветер, оторвано от нашей страны — в 1945-1991 гг. СССР ухнул в эту бездонную прорву ресурсов на сумму в 6,3 триллиона долларов; для сравнения — все страны НАТО, вместе взятые, потратили на вооружения с 1949 по 1991 годы 5,7 триллиона долларов. Если бы половина от потраченного на 'социалистически ориентированных' негров, восточноевропейцев и прочих азиатов с латиноамериканцами была бы вложена в отечественную экономику, то, по некоторым расчетам, к середине 70-х СССР мог догнать по уровню жизни ФРГ.

— Вообще-то, нечто похожее планировали и Романов с Огарковым, светлая им обоим память — заметил сын.

— Верно, но, очень сомнительно, что у них бы это получилось в 80-е — ответил отец — и Советский Союз надорвался в ходе 'холодной войны', волоча на себе и гонку вооружений, и экономики кучи сателлитов, которые имели обыкновение жрать в три горла, почти ничего не давая взамен; и элиты самого СССР очень здорово разболтались, особенно в национальных республиках — чтобы привести их в чувство, понадобился бы новый 1937 год; и народ изрядно развратился за брежневские времена, прошедшие по принципу 'Вы делаете вид, что платите нам — мы делаем вид, что работаем'.

— А вот в 1953 году такие реформы стопроцентно проходили, даже с учетом тех многочисленных проблем, которые были в реальности. А теперь попробуй прикинуть варианты альтернативной реальности — конечно, в первом приближении.

Сын добросовестно задумался.

— Черт возьми, но при согласии технократической, хозяйственной, военной элит на такие реформы — и, конечно, при условии нейтрализации 'чистых партийцев' — Сталин сможет начать их реализацию году так в 48-50 — высказался наследник.

— Думаю, что ты не совсем прав — мягко укорил сына полковник — оптимальным вариантом было бы прижать партийную элиту еще задолго до войны, благо оснований для этого она дала сверх всякой меры; затем начать реализацию сталинской реформы выборности кандидатов в советы всех уровней — ту, что готовилась в начале 1937 года; вот тогда почва для послевоенных реформ будет подготовлена, особенно с учетом того, что в активе у реформаторов будет выигранная война. Совсем хорошо будет, если в Европе удастся реализовать 'дальневосточный вариант 1945 года' — нанести удар по истощенной годами тяжелой войны с англосаксами Германии, прибрав ее целиком.

Сын кивнул — все было ясно, отец хотел поменять местами СССР и США, предоставив американцам почетное право лить кровь и нести основные расходы на войну, ну а альтернативному Советскому Союзу должны были достаться самые сладкие плоды Победы.

Заключение договора.

На новой встрече с куратором соглашение было достигнуто почти мгновенно — и полковника, и куратора условия устраивали.

Далее, у куратора неизбежно возник вопрос — а как полковник собирается достичь поставленной цели, как он вообще представляет себе ключевые задачи?

— Ну как Вам сказать — задумчиво произнес Вячеслав Владимирович — пожалуй, стоит начать с самого начала, с создания Красной Армии, определиться с понятийным аппаратом.

— Ключевой момент — а что такое армия в системе 'государство'?

— Для всех первоклассных армий — я сейчас не беру в расчет латиноамериканцев и негров, это вообще отдельная категория — задачей армии является выполнение приказов, отданных высшим руководством страны по обеспечению военной безопасности страны. Проще говоря, армия вообще не должна лезть в политику, ее работа — обеспечение национальной обороны; задача генералитета — укрепление обороноспособности, но, ни в коем случае не участие в политических интригах. В принципе, такой и была Русская Императорская Армия; и, такой же была Советская Армия. Строго говоря, у нас, в отличие от латинских стран, вообще нет традиции участия армии в политике, во всяком случае, в форме военных переворотов. Гвардейские перевороты являлись не вполне военными переворотами — тут, скорее, своеобразная версия верхушечных заговоров, дворцовой борьбы за власть.

— В идеале армия должна быть деполитизирована.

— А вот с Красной Армией расклад был совсем другой. Когда большевики создавали Красную Армию, они создали ее именно политизированной, ее высшее руководство было не столько частью государственного аппарата, сколько военной частью руководства большевистской партии. Тогда у Ленина, Троцкого и компании просто не было другого выхода — и государственный аппарат Российской Империи, в целом, и Русская Армия, как часть государственной машины России просто перестали существовать, так что большевикам, чтобы обеспечить хоть какую-то управляемость России, пришлось из политической партии стать системой управления страной. Как ни печально это признавать, но и армию эта участь просто не могла миновать.

— Неотъемлемой частью этого процесса стала не просто политизация армии, но и резкое снижение профессионализма военного руководства. Гражданскую войну выиграла Красная Армия, которой руководили кадровые военные, офицеры и генералы РИА — они же управляли армией до 1929 года. Это были наиболее квалифицированные и в наименьшей степени политизированные люди в командовании РККА. К сожалению, их 'съели' красные командиры, объединившиеся с офицерами военного времени. Грустная ирония судьбы — военных профессионалов 'стирали в порошок' люди Сталина, совместно с выдвиженцами Троцкого. Политика взяла верх над профессионализмом, эмоции — над государственной необходимостью.

— Страшным результатом дела 'Весна' стало то, что оказалась нарушена преемственность русской армии, разорвана военная традиция России.

— К началу 30-х годов РККА руководили уже не военные, а политики в военной форме — именно такими были Ворошилов, Тухачевский, Якир, Гамарник, Уборевич, Эйдеман и многие другие. Эти люди искренне считали ключевым моментом в строительстве Вооруженных Сил не чисто военные моменты — выбор правильной стратегии, развитие оперативного искусства, создание оптимальных тактических схем и организационно-штатных структур, неустанное повышение выучки военнослужащих, развитие военной техники, причем, не вообще, а, именно в расчете на наилучшее решение боевых задач, могущих возникнуть в будущей войне, подготовку промышленности, и так далее — нет, они считали таковым моментом правильную политическую ориентацию, или, как тогда выражались 'правильное понимание текущего момента'.

— Троцкого Сталин сумел вытеснить из политики, и, затем, выставить из страны — но, политики в военной форме остались, более того, они всерьез готовились захватить власть.

— Строго говоря, Сталин оказался перед выбором — либо он сумеет уничтожить группировку Тухачевского и деполитизировать армию, либо страну ждет военный переворот с неизбежным последующим развалом.

— Простите, я Вас перебью — извинился куратор — так заговор Тухачевского был в реальности? И, почему Вы считаете развал СССР в этом варианте неизбежным?

— Заговор был — кивнул разведчик — самый настоящий; относительно второго вопроса — тут есть несколько моментов: во-первых, у нас не Мексика, где-то в конце XIX — начале XX века за тридцать лет было не то 27, не то 37 переворотов, я уж не помню точно; в отличие от латиноамериканцев, для которых пронунсиаменто является нормальным способом смены власти, в России нет такой традиции, из чего следует, что страна попросту не примет новых правителей; во-вторых, захватить власть — это даже не полдела, это, максимум, процентов десять работы — главное, суметь ее удержать, на что эта компания в принципе не была способна, поскольку у нее не было позитивной программы ни для страны, ни для элиты; в-третьих, продолжение второго вопроса — а что они собирались делать с властью, если у них не было реальной программы действий, в отличие от того Сталина — и, они не были способны ее создать.

— Но это только первый слой проблемы — пока руководство Вооруженных Сил увлеченно играло в политику, люди Сталина, возглавляемые Ворошиловым и Буденным, делали все, чтобы сохранить лояльность РККА политическому руководству, а выдвиженцы Троцкого — готовили военный переворот, армия занималась чем угодно, кроме выполнения своей главной обязанности — повышения боеготовности, чтобы быть готовой к защите Отечества. Это тот самый разрыв военной традиции России, о котором я уже говорил.

— Репрессии были необходимы, без них государство бы не выжило — но цена была жуткой, иначе и не скажешь. Офицерский корпус перестал воспринимать себя элитной кастой, несущей на себе обязанность защиты Родины, репрессиями его способность проявлять инициативу была сведена почти к нулю — отныне товарищи офицеры предпочитали быть исполнителями, слепо выполняющими приказы сверху. В 1941 году это станет одной из причин разгрома РККА, да и в дальнейшем будет сугубо негативным фактором.

— Соответственно, с этим я и представляю свои задачи. В одиночку справиться с реформированием РККА будет невозможно — поэтому придется формировать свою команду. На первом этапе в нее надо будет привлекать уже готовых профессионалов, ко второму — учить будущих генералов и маршалов Победы. Одновременно с началом формирования своей команды надо будет заняться решением еще двух вопросов: во-первых, начать завоевывать доверие Сталина и его команды, действуя через Буденного и Ворошилова, во-вторых, начать формирование репутации Тухачевского как серьезного военного теоретика — поскольку тогда в моде были танковые войска, авиация и ВДВ, придется уделить изрядное внимание им. Хотя, это необходимо в любом случае.

— Ну а начинать придется с костяка армии — пехоты и артиллерии.

— Хотя, на практике придется заниматься всем.

— Вы меня поняли — серьезно сказал куратор; помолчав, добавил — Я прослушивал Вашу беседу с сыном, конечно, не техническими средствами — Вы правильно просчитали ключевые моменты. Последний вопрос — работаем?

— Работаем — ответил Вячеслав Владимирович, глядя шатену в глаза.

Куратор молча протянул разведчику руку — во всяком случае, воспринималось это именно так — полковник пожал ему руку. Договор был заключен.

Неделя ушла на окончательную подготовку.

Разговор с супругой.

Субботним вечером полковник с супругой сидели в гостиной за вечерним чаем — наследник уехал на концерт одного из любимых бардов и родители догадывались, кто ему сопутствует в этом культурном мероприятии.

— Жду не дождусь, когда сын официально представит нам свою избранницу в качестве невесты — заметила Евгения Михайловна. — Они будут хорошей парой.

— Хорошая девушка, — согласился Вячеслав Владимирович, — без ветра в голове, как многие из нынешней молодежи, с серьезной профессией, да и с ответственным отношением к жизни. Она будет хорошей женой и матерью — да и невесткой тоже.

— Она молодец — согласилась супруга. — По нынешним временам большая редкость, когда кто-то так вдумчиво освоил профессию врача — гляжу на обладателей свеженьких дипломов и тихо ужасаюсь, пытаясь представить, как они собираются лечить.

— Все настолько плохо? — спросил муж, за много лет успевший изучить жену на молекулярном уровне — она могла чуточку преувеличивать, но, изготовление из мухи слона в ее привычки точно не входило.

— С середины 90-х уровень медицинского образования просел, — пожала плечами супруга, — показателем чего может служить то, что с этого времени наши дипломы перестала признавать Куба, твердо придерживающаяся советских стандартов в здравоохранении. Впрочем, это заметно и без кубинцев — сужу по той молодежи, которая приходит работать к нам. В те же времена появилась невеселая шутка, что 'Нынче из выпускников на одного врача приходится один пациент'. Сейчас соотношение стало намного хуже.

— Ну, в советские времена хорошие врачи тоже косяками не ходили — улыбнулся Вячеслав Владимирович, намекая на обстоятельства их знакомства.

— В проклятые всей либеральной общественностью времена коммунистического тоталитаризма, — мрачно пошутила Евгения Михайловна, — на четырех врачей приходился один пациент — сужу по своему выпуску. Да, не все стали высококлассными специалистами — но это большинство можно было спокойно подпускать к больным, пусть и не самым сложным, поскольку тогдашний троечник по уровню своей квалификации соответствовал большинству нынешних хорошистов. Нынешние же троечники просто не получили бы дипломов, ни под каким видом — да они бы и не дошли до написания диплома, их отчислили раньше.

— Но это, собственно, полбеды — хуже то, что получив диплом, они, в большинстве своем, не считают нужным учиться специальности дальше. Окончание 'для галочки' разнообразных курсов повышения квалификации — не в счет, там всерьез учится меньшинство.

— Это очень плохо, — серьезно сказал Вячеслав Владимирович, — но, если не ошибаюсь, ты хотела поговорить о чем-то другом?

— Именно так, — кивнула супруга, — я хочу серьезно поговорить о твоей новой работе.

— Я весь внимание — ответил муж.

— Будем надеяться, у тебя все получится — начала Евгения Михайловна. — Но, в этом случае, если я не ошибаюсь, это будет означать кардинальное изменение существующего мира?

— Или так, — согласился Вячеслав Владимирович, — или же, что вероятнее, отделение того мира от нашего в точке бифуркации. Проще говоря, при успехе моей работы возникнет параллельный мир, в котором и в двадцать первом веке Соединенные Штаты будут бороться за доминирование с Советским Союзом — другое дело, что там вероятность ядерной войны будет намного меньше, поскольку противостояние пойдет в сферах экономики, науки, культуры, социального устройства.

— То есть, ты считаешь, что наиболее вероятен вариант, при котором возникнет параллельный мир, а в нашем все останется по-прежнему? — уточнила супруга, предпочитавшая лишний раз переспросить, чем всерьез что-то важное не понять.

Полковник молча кивнул.

— Тогда в чем интерес куратора, как ты считаешь? — спросила Евгения Михайловна.

— Трудно сказать, Женечка. Могу предположить, что возможны два варианта: во-первых, он сможет эмигрировать в новый мир, во-вторых, вся эта затея представляет собой своего рода полномасштабные учения перед борьбой за наш мир — ответил муж. — Впрочем, второе не исключает первого — возможно, вариант эмиграции является для него спасательным кругом при поражении в нашем времени.

— Думаешь, в нашем времени все так безнадежно? — спросила жена. — Когда я смотрю новости, поневоле вылезают ассоциации с падением Римской Империи и наступлением Темных веков.

— Лапка, тебя больше устроит честный или дипломатичный ответ? — улыбнулся муж, прибегнув к традиционной семейной шутке — уж слишком мрачной получалась беседа.

— Первое, пожалуйста — уголками губ обозначила улыбку жена, оценившая попытку мужа ее успокоить.

— В Европах — полная ж.па, — не слишком изящно срифмовал Вячеслав Владимирович, — тамошние варвары куда хуже германцев Средневековья, а здоровый консерватизм загнан почти что в подполье; в Штатах — чуть получше, за счет того, что сильнее здоровое начало, противостоящее варварской компоненте, представленной латиносами и неграми; лучше всего у нас — спасибо Советскому Союзу и лично товарищу Сталину, в свое время сделавшему ставку на нормальное консервативное начало, в виде патриотизма, да и просто традиционных ценностей. Иногда у меня возникает впечатление, что господа нынешние либералы являются столь яростными десталинизаторами не только потому, что он перестрелял их предшественников, и, зачастую, родственников — но и потому, что он озаботился всячески укрепить моральный фундамент нации, в виде того самого здорового консерватизма.

— Знаешь, а ты прав — сказала жена. — Ведь не зря вся эта публика с пеной у рта защищает извращенцев. Ведь не дураки, не могут не понимать, какую реакцию вызывает у нормальных людей пропаганда разнообразных извращений — и, тем не менее, продолжают старательно биться головой о стенку категорического неприятия.

— Все так, Женечка — вздохнул муж. — Нынешним либеральным глобалистам мало того, что весь мир, образно говоря, пропитан бензином — и, постсоветские общества не являются исключением — так они старательно чиркают спичками, добавляя к холодной социальной войне еще и жесточайшее противостояние систем ценностей, столкновение разных образов жизни.

— Да что наша Родина — возьмем, например, Штаты. Вот у них в полный рост раскручивается 'война с памятниками'. Спрашивается, какое дело педерастам и лесбиянкам до памятников генералу Ли — он ведь их никоим образом не трогал при жизни?

— Ну, это-то как раз никак не бином Ньютона, — пожала плечами жена, — речь ведь не идет о переигрывании их гражданской войн, дело в том, что памятники конфедератам являются маркерами системы ценностей, категорически несовместимой с либеральным глобализмом, или, как формулирует наш наследник — либеральным нацизмом.

— Это он слегка перефразирует сэра Уинстона — кажется, Черчилль под конец жизни сказал: 'В следующий раз нацизм придет в обличье либерализма'? — заметил глава семьи.

— Да, я тоже что-то такое припоминаю — согласилась супруга. — Если мы с тобой ничего не путаем, то, это только подтверждает репутацию потомка герцогов Мальборо как умного и дальновидного человека.

— Ладно, черт с ним, с сэром Уинстоном — давай лучше вернемся к первоначальной теме — предложил Вячеслав Владимирович.

— Я хоть и давно не пионерка — но всегда готова! — пошутила Евгения Михайловна.

— Ты кругом права — речь идет о невозможности сосуществования разных образов жизни, базирующихся на диаметрально противоположных системах ценностей — неторопливо начал формулировать свои мысли Вячеслав Владимирович. — Собственно, у американской гражданской войны был и такой подтекст — дело отнюдь не исчерпывалось экономическим противостоянием между Севером и Югом. Если северные банкиры и промышленники во главу угла ставили деньги и только деньги, то в системе ценностей южных плантаторов значительную роль играла своя версия аристократических моральных принципов европейского дворянства. Честно говоря, мне жаль, что Юг проиграл — на базе их системы ценностей могла вырасти очень интересная культура, чем-то похожая на культуру Баварии, других южногерманских государств.

— Те же расклады у нас — попытки переиграть идеологически нашу Гражданскую лишь усугубляют и без того тяжелую ситуацию. Нашим либералам мало уже существующего социального раскола, мало и проблем с регионами — зафиксировав в конституции отсутствие государственной идеологии, они пытаются пропихнуть систему ценностей, категорически несовместимую с исторически сложившейся российской системой ценностей.

— Точнее, две группировки элиты старательно пытаются внедрить две одинаково неподходящие идеологии. Западники тридцать лет проталкивают нынешний глобальный либерализм — и шипят на зависть королевской кобре, дескать, русский народ не способен понять его достоинств. Задуматься о том, что русский народ категорически не принимает идеологии, согласно которой он должен стать расходным материалом Штатов, они не желают. Самое смешное, что в первой половине 90-х было возможно принятие Россией традиционной западной идеологии — при том обязательном условии, что Запад взял бы курс на интеграцию РФ в качестве одной из великих держав, примерно на тех же условиях, на которых интегрировали в Пакс Американа ФРГ, после Второй Мировой войны.

— Свою игру ведет группировка охранителей. Эти толком даже не попытались сформулировать идеологию, приемлемую для основной массы народа — все, на что их хватило, это 'сдувание пыли' с концепций графа Уварова и Победоносцева. Нет, я ничего не говорю — во времена Екатерины Великой 'Православие, самодержавие, народность' была бы к месту и ко времени; вот в индустриальную эпоху идеология сословной монархии, мягко говоря, не соответствовала времени. Что же касается идеи Победоносцева 'Подморозить Россию' — вполне дельное предложение, если использовать полученный таким образом выигрыш времени для проведения разумных реформ. Но это время бездарно растратили, в надежде, 'что само рассосется' — забыв, что сама собой рассасывается только ложная беременность у суки, а не серьезнейшие социально-экономические проблемы.

— Слава, а как ты думаешь, что сейчас надо делать в России? — спросила супруга.

— Разгребать текущие проблемы — спокойно ответил глава семьи. — Разумеется, не на уровне рефлексивного реагирования, как это делает наша власть — а проводить системные реформы. А если тебя интересует более развернутый ответ — надо будет одновременно и проводить социально-экономические реформы, и внедрять новую идеологию, и выстраивать приемлемые для обеих сторон отношения центра с регионами. Одновременно — потому, что времени на раскачку уже, считай, не осталось.

— Первое — моя любимая экономика. Разумеется, нужна система, альтернативная и монополистическому капитализму, и позднесоветскому социализму; система, учитывающая менталитет нашего народа, который я бы назвал склонным к левоцентристскому, с явственным оттенком этатизма, консерватизму. Из уже имеющегося в мире опыта лучше всего подходит шведский опыт.

— Заключается он, в первом приближении, в следующем.

Первые шаги.

Утром Вячеслав Владимирович проснулся от деликатного стука в дверь. Самочувствие у него было не самым лучшим — немного кружилась голова, пересохло во рту, затекло тело; впечатление было такое, что он немного перебрал спиртного. Окинув взглядом комнату, полковник рефлекторно удивился — это был не его дом! Секундой позже он осознал — заброска прошла успешно, это был кабинет в квартире Тухачевского. Встав с широкого дивана, на котором спал объект внедрения, полковник сделал несколько шагов, чтобы освоиться с новым телом — неважное самочувствие, похоже, объяснялось не столько возможными постэффектами внедрения, сколько принятым вчера вечером Тухачевским коньячком. Объект был в хорошей физической форме — и наследственность у Михаила Николаевича была весьма на уровне, и физическими нагрузками он не пренебрегал, да и Бог его миловал, ни ранений, ни контузий он не перенес.

— Миша, ты проснулся? Тебе ведь пора на службу — произнесла женщина из-за двери.

— Да, секунду — отозвался полковник. Внедренный ему пакет информации мгновенно подсказал — это законная супруга объекта, Нина Евгеньевна, мать его законной дочери, Светланы. Есть у объекта и вторая семья, неофициальная, с Юлией Кузьминой — там тоже есть дочка, и тоже Светлана. Бросив взгляд в окно — там падал снег; потом на рабочий стол, где стоял календарь — на нем, как и полагалось, была дата 3 марта 1927 года, Вячеслав Владимирович облегченно вздохнул, все прошло, как и планировалось.

— Доброе утро, Нина! Спасибо, что разбудила, а то я что-то разоспался — тепло обратился новый Тухачевский к супруге. Точнее, это было тепло для старого Тухачевского, предпочитавшего в общении с супругой холодноватую корректность. Расчет был прост — уж кто-кто, а законная супруга моментально заметит изменения в Тухачевском, так что лучше будет, если они будут благоприятными для нее.

— Завтрак готов — сообщила Нина Евгеньевна.

— Сейчас я приведу себя в порядок, и через десять минут сядем завтракать — кивнул муж.

Благодаря внедренному куратором информационному пакету обычных проблем попаданца у Вячеслава Владимировича не было — он прекрасно знал и всех окружающих Тухачевского людей, и их отношения, и реалии его дома, равно как и службы. Единственной проблемой стала принятая в те времена опасная бритва, которой полковник попросту не умел пользоваться — но, решение пришло мгновенно, он воспользовался наработанными телом Тухачевского навыками обращения с данным предметом. Так что, 'отключив мозги', удалось быстро побриться, ни разу не порезавшись, благо рефлексы у тела были хорошие.

Приведя себя в порядок, и, мысленно порадовавшись тому, что начальник Главного Штаба РККА жил в немыслимом по этим временам комфорте, мало в чем уступавшем привычному для людей из будущего, Михаил Николаевич — разведчик мысленно приказал себе вжиться в образ — быстро прошел в столовую. Конечно, полковник мог выполнять поставленную задачу в любых условиях, в афганских горах он спал, завернувшись в одеяло, связанное из верблюжьей шерсти, двойной вязки — но, несомненный бытовой комфорт, как ни говори, был приятным дополнением.

Там все было ожидаемо — за накрытым столом главу семьи ждали супруга с пятилетней дочкой.

— Доброе утро, маленькая принцесса! — поздоровался с дочерью отец. Это тоже было в пределах нормы — если к своим женщинам Тухачевский относился довольно потребительски, то обеих дочерей искренне любил.

— Доброе утро, папка — сообщила дочка.

— Приятного аппетита, Нина! — улыбнулся Михаил Николаевич супруге.

— Спасибо, Миша — и тебе приятного аппетита — пожелала Нина Евгеньевна.

Невидимый компьютер в голове разведчика работал, фиксируя его действия и реакцию супруги объекта. Пока что все было в порядке — новый Тухачевский соблюдал принятые в семье нормы общения, чуть добавив теплоты в интонациях и взглядах, обращенных к супруге. Нина Евгеньевна — а женщины такие вещи чувствуют инстинктивно — была довольна толикой теплоты, неожиданно перепавшей ей от холодно-вежливого супруга.

Позавтракав, Михаил Николаевич поблагодарил супругу, быстро переоделся и отправился на службу. Там его ждало следующее испытание — секретарем Тухачевского работала неофициальная супруга, Юлия Ивановна Кузьмина.

Впрочем, и с этим испытанием полковник справился легко — обычное вежливое приветствие, стандартное для объекта поведение.

А сейчас предстояло поработать.

— Юлия Ивановна, пригласите ко мне к полудню товарища Какурина — попросил Михаил Николаевич.

— Обязательно, товарищ Тухачевский — деловито ответила Кузьмина.

К назначенному сроку полковник разобрался с большей частью документов, требовавших его подписи, благо ничего особенно серьезного там не было — Главный Штаб РККА, так сказать, образца 1927 года, по своим функциям и полномочиям кардинально отличался от Генерального Штаба году этак в 1943, будучи больше научно-теоретическим центром, нежели 'мозгом армии'. Ворошилов, получив должность наркома, приложил все усилия, чтобы отобрать у 'барчука' как можно больше реальных рычагов власти, в чем немало преуспел.

Впрочем, и в Главном Штабе у объекта не было твердой опоры — заместителем Тухачевского был Триандафиллов, позже названный 'отцом советского оперативного искусства'. Основания для этого были — Владимир Кириакович, в отличие от объекта, был действительно первоклассным военным теоретиком. Осознавая различие между собой и начальником — различие, бывшее очень не в пользу Тухачевского! — Триандафиллов жестко конфликтовал с начальником. Насколько знал Вячеслав Владимирович, именно трудами Триандафиллова, к которому прислушивался Ворошилов, Тухачевского и отправили из Главного Штаба командовать ЛВО.

Конечно, переламывать сложившееся негативное мнение всегда тяжело — но Вячеславу Владимировичу были необходимы нормальные рабочие отношения с Триандафилловым. Сделать это было возможно только одним способом — зарекомендовать себя серьезным специалистом. Разумеется, никто бы не поверил в то, что Тухачевский вдруг стал 'из Савла Павлом' — так что делать это надо было постепенно.

Беседа с Какуриным.

Размышления разведчика прервал осторожный стук в дверь.

— Да, войдите — сказал он.

— Михаил Николаевич, к Вам товарищ Какурин — доложила Юлия Ивановна.

— Пригласите его. И, Юлия Ивановна, сварите нам кофе — распорядился Тухачевский.

— Добрый день, Михаил Николаевич! — приветствовал хозяина кабинета, пожалуй, самый приближенный из его подчиненных.

— Добрый день, Николай Евгеньевич! Проходите, присаживайтесь, сейчас будет кофе — гостеприимно приветствовал Какурина Тухачевский.

— Спасибо — поблагодарил начальника подчиненный.

— Пожалуйста — скупо улыбнулся начальник Главного Штаба.

— Николай Евгеньевич, я не сомневаюсь в том, что Вы прекрасно знакомы с международными новостями. В связи с этим надо срочно сделать вот что — проанализировать применение англичанами и французами танков при прорыве германской обороны. Ну и просчитать возможную противотанковую оборону.

Какурин молча кивнул — действительно, о ноте Чемберлена правительству СССР от 23 февраля, равно как об ответе НКИД в Советской России не знали разве что дехкане в кишлаках да чабаны на пастбищах. Обмен нотами такого содержания означал кризис в отношениях — кризис, вполне могущий завершиться войной.

Для Советского Союза это значило войну на пределе сил — что касалось отношений с Польшей, Румынией, Финляндией, то места иллюзиям не оставалось. Впрочем, позиция прибалтов тоже не располагала к оптимизму. Самое же плохое было в том, что тылом лимитрофов с высокой вероятностью выступали Великобритания и Франция — так что появление на фронте масс английских и французских танков было более чем возможно.

— Полагаю, Николай Евгеньевич, для ускорения процесса стоит разделить работу — я займусь анализом действий союзников, Вы — оборонительными мерами немцев.

— Михаил Николаевич, если это будет единый доклад, то, возможно, следует согласовать основные положения — осторожно заметил Какурин, точно знавший реальные 'таланты' объекта.

— Николай Евгеньевич, давайте сейчас проверим, хорошо ли я усвоил Ваши уроки — серьезно предложил Тухачевский.

— Если Вас не затруднит — согласился слегка удивленный поведением Тухачевского Какурин.

— По окончании короткого маневренного периода Империалистической войны началось то, что эмоционально называют 'проклятием позиционности' — неторопливо начал излагать свои мысли разведчик, которому надо было и изменить резко негативное отношение к себе, как к военному специалисту, и не оттолкнуть окружающих резкими изменениями — надо было создать впечатление, что Тухачевский перестал 'валять дурака' и начал всерьез отрабатывать свое жалованье, занимаясь не изготовлением скрипок, а выполнением профессиональных обязанностей; понятно, что резкого роста быть не могло, новый Тухачевский должен был меняться постепенно, чтобы у окружающих складывалось впечатление, что он работает над собой, растет как военный теоретик под влиянием своего окружения.

— Закономерен вопрос — а за счет чего это стало возможно? И у нас, и за границей очень любят сводить все к насыщению войск пулеметами, немного реже дополняя список причин возникновения 'позиционного кризиса' массовым использованием колючей проволоки и траншей.

Полковник прервался, вопросительно посмотрев на Какурина — психологически это было необходимо, новый Тухачевский должен был перестать 'работать барином-всезнайкой', ему надо было стать сначала 'лучшим учеником', плавно перейдя в ипостась Учителя.

— Вы правы, Михаил Николаевич — подбодрил Тухачевского Какурин, очень довольный тем, что у ученика появились проблески интеллекта — в конце концов, в правильно заданном вопросе содержится половина ответа.

— Глупо отрицать очевидную истину, что массовое применение пулеметов совершило революцию в тактике пехоты — многократно выросла плотность огня, увеличилась эффективная дальность стрельбы. Так же невозможно спорить с тем, что полевые укрепления резко повысили устойчивость пехоты в обороне — продолжил Вячеслав Владимирович.

Новая пауза — и снова вопросительный взгляд. Какурин взглядом показал заинтересованность, ничуть при этом не играя — ему было действительно интересно, к каким выводам может прийти Тухачевский.

— Но ведь позиционный фронт установился осенью 1914 года. Возможно, я сделал свои выводы на основании неверных сведений, но, исходя из известного мне, имевшихся в любой из армий Великих Держав пулеметов никак не могло хватить для надежного перекрытия фронта. Колючей же проволоки не имелось вовсе — или какое-то мизерное количество, ни на что всерьез не влиявшее. Следовательно, влияние пулеметов и полевых укреплений несколько преувеличено — нет, они сыграли немалую роль, но главная причина совсем в другом.

— Возникает следующий вопрос — а какое средство ведения войны нанесло наибольшие потери? Все известные мне исследователи единодушны, расходясь лишь в частностях — этим средством была артиллерия, на долю которой пришлось, по разным оценкам, от двух третей до трех четвертей общих потерь (в РеИ — 70% общих потерь — В.Т.). Также значительные потери наносил ружейный огонь — если он уступал потерям, наносимым пулеметным огнем, то ненамного.

— Возникает необходимость совершить экскурс в историю военной техники, а, именно, вспомнить революцию в военной технике, произошедшую в период 1880-1900 годов. Тогда и были совершены и внедрены изобретения, качественно изменившие артиллерию и оружие пехоты.

Какурин молча кивнул — действительно, все так и было, именно тогда появились бездымные пороха, новые виды взрывчатки, многократно превосходившие по разрушительной силе дымный порох, магазинные винтовки под унитарный патрон, артиллерийские орудия с откатом по оси ствола и противооткатными устройствами, и многое другое. Все это, вместе взятое, привело к качественному росту огневой мощи армий и многократному росту плотности огня. Говорить же о росте дальнобойности и точности огня артиллерии, достигаемой за счет улучшения баллистики, было скучнейшей банальностью. Свою роль сыграли и новые прицелы вкупе с оптическими дальномерами.

— Качественный рост огневой мощи — в первую очередь это относится к артиллерии — привел к резкому увеличению потерь не только атакующих, но и вообще любых не находящихся в укрытиях войск. Теперь теорию надо поверить практикой — собственно, в промежутке между 1900 и 1914 годом была только одна большая война между странами, имевшими первоклассные армии; война, в которой массово использовались современная артиллерия и магазинные винтовки, но пулеметы оставались совершенной экзотикой; война, в ходе которой были большие сражения, по своим масштабам сравнимые с битвами Империалистической войны.

Николай Евгеньевич снова кивнул — к чему клонит Тухачевский, было очевидно, непонятно было другое — у кого он набрался умных мыслей? Выражаясь простонародно, Какурин знал Тухачевского, как облупленного — и поверить в то, что Михаил Николаевич способен самостоятельно додуматься до столь революционного анализа причин 'кризиса позиционности', было на редкость затруднительно. Из списка настоящих авторов сразу можно было вычеркнуть отечественных теоретиков — их взгляды и написанные ими труды Какурин знал досконально, это была не их идея. Куда реалистичнее выглядела версия, что Тухачевскому попал в руки иностранный журнал, в котором нашлась статья серьезного теоретика — ну а Михаил Николаевич, никогда не брезговавший плагиатом, попросту скопировал основные тезисы и выдал их за собственные труды. Для себя Николай Евгеньевич решил навестить библиотеку Главного Штаба, где имелась полнейшая подборка специальной литературы — правда, его немного смущало то, что подобные труды ему доселе на глаза не попадались, хотя он прилежно читал все новинки иностранной военной мысли.

— И, вот русско-японская война, сражения при Ляояне, реке Шахэ, и, кульминация всего, битва при Мукдене. Сражения, в которых участвовали значительные силы, использовалось значительное количество артиллерии — битву при Мукдене превзошли лишь сражения Мировой войны; кровопролитные и длительные — при том же Мукдене сражения продолжались три недели, невиданный срок для полевого сражения; и ни в одном из них не был достигнут решительный результат в виде разгрома одного из противников — всегда наступления захлебывались ввиду огромных потерь — закончил Михаил Николаевич, явно ожидавший реакции наставника.

— Очень хорошо — одобрил теоретические экзерсисы ученика Какурин.

— Михаил Николаевич, а Вы не думали сделать анализ наступательных операций Мировой войны? — 'забросил удочку' Николай Евгеньевич.

— С удовольствием! — бодро согласился разведчик, искренне порадовавшийся предложению. — Признаться, у меня была мысль заняться изучением Западного фронта — если не ошибаюсь, эта тема в отечественных исследованиях мало изучена.

— Если Вам потребуется моя помощь, всегда к Вашим услугам — предложил Какурин, окончательно уверившийся в том, что ученик наткнулся на исследование какого-то иностранного теоретика — странно только было то, что он его пропустил, судя по смелости и логичности выводов, эта работа должна быть хорошо известна, между тем, Николай Евгеньевич ничего не слышал о таком взгляде на проблему 'позиционного тупика'.

На этом беседа была закончена — и Какурин с Тухачевским, тепло попрощавшись, расстались.

Ближе к концу рабочего дня Михаил Николаевич, прихватив обоих адъютантов, навестил библиотеку Главного Штаба. Результат визита впечатлил всех, присутствовавших при этом — начальник Главштаба взял больше сотни томов исследований и мемуаров, посвященных боевым действиям на Западном фронте. Особое внимание было уделено работам, посвященным кампании 1914 года. Нет, Тухачевский и раньше был частым гостем в библиотеке — но его обычный 'груз знаний' составляла пара-другая иностранных журналов; бывало, он прихватывал одну или две книги, но, ничего, хотя бы отдаленно похожего не было никогда.

Объяснение супругов.

Не меньшее потрясение ждало домашних Михаила Николаевича — явление главы семьи, за которым адъютанты волокли связки книг, было всего лишь началом 'тихого переворота' в семье Тухачевских. После ужина, поблагодарив супругу, Михаил Николаевич уединился в кабинете, где и проработал за полночь. Нина Евгеньевна не знала, что и думать — муж не счел нужным уделить время ни домашнему музицированию, ни даже изготовлению любимых скрипок.

В последующие вечера это повторилось. Наконец, в пятницу Нина Евгеньевна сочла нужным напомнить супругу, что в субботу и воскресенье у них ожидаются гости. Собственно, программа домашнего салона Тухачевских ничего особенного не представляла, будучи копией салонов в хороших домах до революции — ужин, исполнение музыкальных произведений, танцы, светское общение. Нина Евгеньевна считала это непременной принадлежностью хорошего дома — Михаил Николаевич же обожал это времяпрепровождение.

— Нина, нам надо серьезно поговорить — спокойно сказал глава семьи.

— Миша, я внимательно тебя слушаю — ровно ответила супруга, хотя сердце у нее тревожно екнуло — для Нины Евгеньевны не было секретом ни то, что она была третьей женой Тухачевского, ни наличие у него второй семьи, ни то, что, деликатно говоря, Михаил Николаевич не упускал случая 'сорвать цветок страсти' на стороне.

— Минутку — обратился Михаил Николаевич к горничной — отведите, пожалуйста, Свету в детскую.

Убиравшая со стола горничная — а полковник Ленков нимало не сомневался в том, что вся прислуга в доме Тухачевских на кого-нибудь да работает; правда, неизвестно было, на кого именно работает эта горничная — дисциплинированно прервала работу, и, подхватив маленькую Светлану Михайловну, повела ее в 'королевство маленькой принцессы', как шутливо называл Михаил Николаевич детскую. Впрочем, Вячеслав Владимирович ничуть не сомневался в наличии чутких ушей, внимательно слушающих доверительную беседу супругов.

— Нина, ты ведь читаешь газеты? — спросил муж.

— Конечно, но причем тут газеты? — удивилась Нина Евгеньевна.

— Нина, дело в том, что война на пороге — жестко сказал Михаил Николаевич. — Я не знаю, начнется ли она в этом году, в следующем — или, может быть, в этот раз обойдется. Это не принципиально — важно то, что большая война обязательно будет. Может быть, она начнется через пять лет, возможно — через десять, не исключено — и через пятнадцать. Дело не в сроках — дело в самой ее неизбежности.

— Миша, прости, я не понимаю связи между будущей войной и изменением твоих привычек — Нина Евгеньевна поняла, что муж не собирается уходить из семьи, но еще не понимала, к чему он клонит.

— Нина, дело в том, что слепое копирование методов Гражданской войны ничего не даст — я следовал общей моде на 'классовую войну', потому что так сейчас принято — начал объяснение Михаил Николаевич. — Так же ничего не даст слепое копирование методов царской армии — по той причине, что она не смогла победить в Великой войне. И тот, и другой опыт надо осмыслить и проработать — но основой должно стать что-то совсем новое, что еще предстоит придумать и освоить.

Нина Евгеньевна смотрела на супруга непонимающими глазами — муж не любил говорить дома о служебных делах, да и никогда не был с ней очень уж откровенен.

— Как тебе объяснить? — Михаил Николаевич начал выстукивать пальцами марш Семеновского полка.

— Миша, если можно, то не слишком сложно — жена знала, что холодно-корректный муж начинает выстукивать пальцами марш, когда он чем-то взволнован или раздражен.

— Не слишком сложно — задумчиво повторил Михаил Николаевич. — Если так, то, Нина, картина такова: действительная угроза большой войны приведет к тому, что нынешняя мода на звонкие фразы и красивые слова уступит место настоящим потребностям военного дела. Конечно, это случится не вдруг, не сегодня и не завтра — но, пусть и постепенно, такая смена приоритетов произойдет. И, тогда во всей прямоте встанет вопрос: кто из военачальников соответствует этим надобностям? Те, кто сможет представить верховной власти настоящие достижения, а не пышное словоблудие, сохранят свое положение и будут иметь шансы на карьерный рост — те же, кто этого не сможет, потеряют нынешнее положение.

— Но выиграть смогут лишь те, кто представит эти достижения вовремя — а сколько у меня есть времени, я не знаю. Может быть, его уже практически не осталось.

Нина Евгеньевна медленно наклонила голову — теперь она все поняла, бешеное властолюбие и неукротимое самолюбие мужа ей было известно, как мало кому на этой грешной земле. Михаил понял, что 'революционная фраза' не поможет ему стать первым военачальником Советской России — и решил добиться этого за счет профессиональных достижений.

Доволен был и полковник Ленков — кто бы не подслушивал эту беседу, повредить Тухачевскому она не могла. Если ее запись попадет на стол к Сталину, это будет отлично — Красный Император будет изрядно обрадован тем, что Тухачевский решил подсиживать Клима за счет более высоких достижений, а не за счет интриг, не говоря уже о военном перевороте. Если же запись прочитает Троцкий, то это тоже будет неплохо — 'демона революции' вполне устроит то, что его выдвиженец собирается укрепить свое положение в РККА, сделав паузу в любовных приключениях и изготовлении музыкальных инструментов.

— Ты не будешь общаться с гостями? — уточнила диспозицию на завтра и послезавтра Нина Евгеньевна.

— Почему же? Я поужинаю, сошлюсь на плохое самочувствие, извинюсь — и уйду работать в кабинет — ответил Михаил Николаевич. — Приличия будут соблюдены — а ты будешь развлекать гостей.

Нина Евгеньевна молча кивнула, выражая свое согласие — впрочем, спорить все равно было бесполезно.

Встреча в поместье Клайвден.

Через несколько дней после беседы Тухачевского и Какурина, на уик-энд в поместье Клайвден, принадлежащем лорду Уолдорфу Астору и его супруге, очаровательной леди Нэнси, собрались почтеннейшие джентльмены. Отношение к ним у разных групп британцев было диаметрально противоположным — так, потерявшие не только должное почтение, но и всякий страх перед элитой Британии левые именовали их 'клайвденской кликой'; сторонники же старого, доброго британского консерватизма придерживались той точки зрения, что эти джентльмены являются наследниками политики, проводившейся в золотые времена королевы Виктории. Сами же собравшиеся считали себя людьми, по праву крови, интеллекта и денег, управляющими Британской Империей; надо заметить, что у них были веские основания для того, чтобы считать именно так.

Субботним вечером гости и хозяева, сидя в уютной гостиной, возле весело горящего камина, мило беседовали.

— Сэр Невилл, что нового слышно в Восточной Европе? — поинтересовался неявный глава этого клуба Чарльз Стюарт, маркиз Лондондерри.

— Генерал Пилсу...дски — у министра иностранных дел Великобритании были сложности с произнесением варварских славянских фамилий, к чему собравшиеся относились с пониманием — выразил готовность принять участие в походе против большевиков. Надо заметить, что наши друзья в Варшаве (в РеИ за переворотом 1926 года, в результате которого пришел к власти Пилсудский, стояла Великобритания — В.Т.) могут похвастаться превосходным аппетитом — их минимальные требования сводятся к 'Польше, в границах 1772 года'.

— Это, леди и джентльмены, значительная часть европейской территории России. В идеале же, поляки хотят доминировать на всей европейской территории Советской России.

— Интересная точка зрения, сэр Невилл — вступил в беседу мистер Гельмут Шредер, нынешний глава банка Шредеров, которого левые называли 'агентом германского капитала в Англии'; приличным же людям были прекрасно известны солидность и добросовестность этого финансового института, свято хранившего лучшие традиции британских банков — тот факт, что банк Шредеров даже в самые тяжелые времена британо-германских отношений безукоризненно обеспечивал финансовую часть контактов деловых людей двух стран (в РеИ это был основной канал финансовых связей во время ПМВ — В.Т.), заслуживал лишь одобрения.

— Правда, возникает вопрос — а какова будет судьба собственности, отторгнутой большевиками у законных владельцев?

— Это настоящий 'камень преткновения' в наших отношениях с Парижем — выразил искреннее огорчение сэр Невилл. — Восстановление законности на ныне контролируемых большевистскими узурпаторами территориях потребует весьма существенных расходов. К сожалению, лимитрофные государства решительно не способны оплатить данную операцию, за вычетом, разве что малой ее части. Их готовность воевать с большевиками не вызывает сомнений — и, замечу, весьма похвальна, леди и джентльмены! — но вопрос финансирования данной экспедиции остается открытым.

— Париж и Брюссель весьма заинтересованы в судьбе собственности, законными владельцами которой являются их граждане — но они не готовы выделить нужные суммы.

— В принципе, южная Россия — я имею в виду не только Баку — но и территорию нынешней Украины — мистер Шредер сумел произнести это неудобное для европейца название почти без запинки — представляет собой довольно интересный экономический объект. Плодородные земли, значительные запасы железной руды и угля, недурная черная металлургия, не самые плохие железные дороги и морские порты. Все это позволит извлечь весьма приличные доходы.

Почтенное собрание погрузилось в размышления. Интересы значительной части присутствующих была тесно связаны с металлургией и машиностроением Британии. Впрочем, территории южной России представляли несомненный интерес и в качестве рынка сбыта для химических концернов, и как место для вложения капиталов крупными банками.

Сэр Невилл до назначения на должность шефа Форин-офис был генеральным директором военно-промышленной фирмы 'Бирмингем смолл армс компани', крупным акционером фирмы 'Эллиот метал компани' и только что образованного (в 1926 году — В.Т.) крупнейшего химического концерна Великобритании 'Империал кемикл индастрис' (далее — ИКИ — В.Т.). С самого начала планировалось тесное сотрудничество ИКИ с германским химическим концерном 'ИГ Фарбен'. Разумеется, нити управления столь важными делами должны находиться в безукоризненно надежных руках — поэтому одним из крупных акционеров ныне создающейся дочерней фирмы ИКИ в Германии, 'Кинохверке', через которую и должно было идти сотрудничество между английским и германским концернами, стал сын сэра Невилла, Фрэнсис Чемберлен.

Впрочем, личные интересы сэра Невилла выглядели довольно скромно в сравнении с могущественным объединением 'Континентл энд индастриэл траст'. В состав участников этого траста, занимавшегося вложением британских капиталов в промышленность и финансы континентальной Европы, прежде всего, Германии, входили банк Шредера, Ее участниками были банк Шредера, 'Вестминстер банк' и 'Барклейз банк'. Все эти финансовые институты не нуждались в дополнительных рекомендациях.

— Мистер Шредер, нет ли новостей от мистера Рехберга (имеется в виду зондаж, предпринятый одним из лидеров пробританской группировки в Германии, промышленником А. Рехбергом, по отношению к придерживавшемуся прорусской ориентации руководству Рейхсвера; письмо А. Рехберга полковнику фон Шлейхеру, 24.02.1927 — В.Т.)? — деловито осведомилась леди Нэнси, бывшая явным лидером собиравшегося в Клайвдене общества — увы, но в ХХ веке даже столпы британского общества были вынуждены делать уступку общественному мнению, заключавшуюся в том, что почтеннейший сэр Чарльз Стюарт, 7-й маркиз Лондондерри, достойный наследник старого шотландского рода, в начале XVIII века перебравшегося в Ирландию и принявшего ирландский титул, не мог явно находиться на первом плане. Увы, но лорд Лондондерри, блестяще служивший Короне на посту министра авиации, слишком тесно был связан с двором — поэтому приходилось не раздражать избирателей. Многих из присутствующих это изрядно раздражало, например, сэра Невилла, искреннего не любившего все эти демократические новации XIX-XX века — мистер Чемберлен считал идеалом Британии царствование короля Карла II (соответствует РеИ — В.Т.).

Почтеннейшее собрание оживилось — план господина Рехберга, в модифицированном к потребностям момента виде, представлялся оптимальным решением проблемы. В самом деле, привлекать к решению 'русской проблемы', как предлагалось в первоначальном варианте, предложенном в 1919 году, Францию и лимитрофы, было совершенно излишне (имеется в виду 'план Рехберга', представленный в 1919 году британскому и французскому военному командованию — он предусматривал вторжение в Советскую Россию объединенной армии Англии, Франции, Германии, Польши и других стран под германским руководством; отвергнут политическим руководством Англии и Франции, не желавшими нового возвышения Германии — В.Т.). Новый же вариант был очень хорош — объединенная англо-германская армия, общей численностью 300 тысяч человек, проходит через Польшу, сметает неорганизованную, не успевшую отмобилизоваться армию большевиков, в считанные недели захватывая Москву и Петербург.

Финансирование данного предприятия было куда менее обременительно, нежели оплата 1,5-2-миллионной армии лимитрофов, собиравшейся воевать против большевиков не менее года; меньшая же численность вполне компенсировалась непревзойденной боеспособностью германских войск, должных составить подавляющее большинство в армии вторжения. В самом деле, один немецкий солдат стоил не меньше пяти поляков, и не меньше десятка румын.

Намного проще была бы и дележка добычи — мистер Рехберг, владелец крупнейшего калийного концерна в мире, 'Винтерсхалле АГ', желал создать мировую калийную монополию (соответствует РеИ — В.Т.), мистер Крупп желал создать крупные сельскохозяйственные производства в черноземной зоне России (соответствует РеИ — в 20-е Крупп получил сельскохозяйственную концессию на Дону — В.Т.), свои интересы были и у других германских бизнесменов. Но германские деловые интересы в России не шли ни в какое сравнение с неуемными аппетитами Парижа.

Большая же часть 'русской туши' становилась законной добычей Британии. Что было особенно приятно — отпадала необходимость обсуждать непомерные желания Варшавы, Бухареста и Хельсинки. Конечно, пришлось бы в какой-то мере пойти навстречу Парижу и Брюсселю — но, даже с учетом этих издержек, 'русская экспедиция' становилась весьма высокоприбыльным предприятием.

— К сожалению, окружение генерала фон Секта, видной фигурой в котором является полковник фон Шлейхер, пока не проявляет желания сотрудничать — сообщил неприятную новость мистер Шредер. — Мы пытаемся повлиять на них через общих знакомых в деловых кругах, но результата пока нет.

Скромно сидевший в уголке подполковник Мензис мысленно поморщился — эта идея не произвела на него хорошего впечатления с самого начала. Вражда между окружением кронпринца, в котором собрались пробритански настроенные деятели Германии, и склонными следовать 'линии Бисмарка' прусскими аристократами, исстари контролировавшими прусскую, а, впоследствии, и германскую армию, тянулась уже добрых два десятка лет. Представить себе, что доверенное лицо генерала фон Секта, сделавшего ставку на возрождение германской армии в том числе и посредством тесного сотрудничества с Советской Россией, полковник фон Шлейхер, вдруг согласится содействовать проекту, передающему Рейхсвер под командование злейшего врага его шефа, лично его, да и всей прорусской группировки немецкого генералитета, генерала Макса Гофмана, было, на взгляд Стюарта Мензиса, излишне оптимистично. И те преференции, которые герр Рехберг наверняка гарантировал своим противникам, дела не меняли — в отличие от известного библейского персонажа, потомственные военные из старых прусских фамилий явно были не расположены 'сменять на чечевичную похлебку право первородства'. Другое дело, что заявлять об этом вслух определенно не стоило — хотя подполковник происходил из весьма влиятельного шотландского рода, имевшего неплохие связи в британской элите, в частности, его дед был крупнейшим производителем шотландского виски, но портить отношения с сэром Невиллом, лордом Лондондерри, лордом Астором, мистером Шредером, явно одобрившими этот проект, не стоило даже ему.

— Дорогой Стюарт! А какого мнения о текущей ситуации Вы? — хозяин гостеприимного дома, владелец влиятельной газеты 'Обсервер', лорд Уолдорф Астор решил включить в обсуждение быстро завоевавшего нешуточное влияние в британской разведке подполковника Мензиса, к тому же потихоньку 'набиравшего вес' в шотландском клане британской элиты.

— К сожалению, я в последнее время преимущественно занимаюсь 'царством большевиков' — поэтому не смогу оценить обстановку в общем — скромно улыбнулся Стюарт Мензис.

— Мистер Мензис, думаю, я не ошибусь, если скажу, что всем присутствующим будет интересно услышать Вашу оценку нынешнего состояния России — решительно высказался сэр Невилл.

— Если Вы такого мнения о моих скромных познаниях, сэр Невилл — не могу отказаться — вежливо согласился разведчик.

— Итак, Советская Россия — подполковник говорил неторопливо, тщательно подбирая наиболее отточенные формулировки — страна, не только сохранившая недостатки царской России, и, многократно их усугубившая.

— Начну с экономики, леди и джентльмены. Россия при двух последних императорах имела крайне противоречивую экономику. С одной стороны, русские сохраняли традицию экспорта хлеба, каковой и являлся одним из основных их экспортных товаров; с другой же стороны, 70% товарного хлеба производилось в не столь многочисленных, но обширных и довольно недурно развитых поместьях южной части страны, где имелась правильная обработка земли, руководимая дипломированными агрономами, использовалась современная для того времени сельскохозяйственная техника, трудились наемные рабочие. В то же время, 80% населения царской России составляли крестьяне, основная масса которых имела в своем владении, если так можно выразиться, поскольку юридическими владельцами значительных массивов земли были не частные собственники, а община, как у Британии, в средние века, весьма скромные участки сельскохозяйственных земель. Совершенно так же велась и обработка земли, как в XVII или XVIII веке, но, в Англии; разумеется, соответствующими были и урожаи, и, с Вашего позволения, прибыльность этого бизнеса.

Стюарт Мензис сделал паузу, дав возможность достопочтеннейшему собранию оценить информацию — леди и джентльмены не обманули его ожиданий, выразив свою реакцию снисходительными легкими улыбками, позволительными цивилизованному человеку, знакомящемуся с бытом дикаря.

— Разумеется, платежеспособный спрос основной массы русских был низок — весьма и весьма, позволю себе уточнить. Чтобы вытянуть из своих подданных даже эти деньги, русские цари ввели государственную монополию на водку — должен заметить, с немалым успехом, сами же русские называли государственный бюджет Российской Империи ее последних десятилетий 'пьяным'.

— Естественным следствием этого стала неразвитость русского рынка, в первую очередь, рынка промышленных товаров — слишком низок был спрос, точнее, довольно небольшая часть населения России могла позволить себе уровень потребления, сопоставимый с европейским. По разным оценкам, это было 15-20% населения.

— В этих условиях русская промышленность тоже стала своеобразной — мистер Мензис позволил себе ироничную улыбку, вполне позволительную представителю элиты Великой Британии, совсем недавно бывшей 'мастерской мира', и, продолжавшей оставаться 'владычицей морей'. — Были крупные машиностроительные заводы и верфи, большей частью принадлежавшие государству — они специализировались на производстве оружия и кораблестроении; частное же машиностроение, как правило, находилось в существенной зависимости от заказов государства, что весьма способствовало развитию и так распространенной в этой стране коррупции, со всеми вытекающими из этого экономическими последствиями, в первую очередь, снижением качества товара и резким ростом его стоимости, по сравнению с европейскими аналогами. Естественно, многие товары, необходимые для хотя бы относительно цивилизованной страны, в России не производились из-за узости внутреннего рынка — тут русских спасал импорт.

— Черная и цветная металлургия, наоборот, практически полностью находились в частных руках. Но, на нее влияли вышеуказанные особенности России.

— Существовала довольно развитая легкая промышленность, ориентированная на внутренний рынок — пожалуй, стоит отметить текстильную промышленность, хотя и куда более слабую, чем британская.

Горнодобывающая промышленность, большей частью, находилась в частных руках, причем, следует отметить, что Российская Империя экспортировала заметное количество сырья. Особо следует отметить значительную добычу драгоценных металлов, позволившую русским царям скопить к началу Великой войны второй в мире золотой запас.

Что же касается транспорта, то тут наличествовало резкое разделение: железнодорожный транспорт почти полностью находился в собственности государства, крупнейший в мире речной флот практически целиком был частным, с морским же торговым флотом было сложнее — большая его часть была частной, меньшая же, но состоявшая из лучших судов, принадлежала казне, занимаясь коммерческими перевозками в мирное время, в военное время она становилась резервом ВМФ. Это был так называемый Доброфлот.

— В целом же можно констатировать, что царская Россия была обширной страной, с впечатляющими природными богатствами, с невысокой плотностью населения на большей части территории, плохо управляемой, с крайне низкой экономической эффективностью.

— Господа большевики, возглавляемые мистером Лениным, в ходе гражданской войны практически полностью уничтожили эту систему управления, привели экономику к почти абсолютному бездействию, что не удивительно, после национализации предприятий и уничтожения или эмиграции значительной части образованного класса России. Чтобы обеспечить хоть какое-то снабжение армии и городов они прибегли к массовым реквизициям — это называлось продовольственной разверсткой. Оплата же труда тех, кто с ними сотрудничал, осуществлялась продовольственными пайками, и, иногда, вещами — это называлось 'политикой военного коммунизма'. Нормальная же система управления была заменена другой, где профессиональная компетентность уступила место безусловной верности коммунистическим идеалам.

— В общем, к концу гражданской войны экономика и система управления царской России, которые можно сравнить с крупными странами Латинской Америки, скажем, Бразилией или Аргентиной, уступили место чему-то, напоминающему Древний Египет или империю ацтеков.

Присутствующие отреагировали на это сравнение сдержанными улыбками — большевиков презирали, ненавидели, но и боялись, так что слова подполковника Мензиса пришлись по сердцу всем.

— Надо признать, господин Ленин довольно быстро нашел единственный выход из ситуации, грозившей коммунистическому режиму крахом — по окончании гражданской войны он сумел убедить своих последователей отказаться от 'военного коммунизма' и перейти к 'новой экономической политике', представлявшей собой частичный возврат к капитализму. Ключевые отрасли промышленности остались в руках государства, но в сфере обеспечения потребностей населения был разрешен частный бизнес, что позволило удовлетворить насущные потребности, пусть и на весьма скромном уровне. Хотя, большевики все же сумели запустить все промышленные предприятия Российской Империи, причем, не только находившиеся на русских территориях, но и большую часть эвакуированных царским правительством во время Великой войны из русской части Польши и нынешних государств Прибалтики.

— Но, 'новая экономическая политика' является лишь отсрочкой краха — должен признать, что большевики это понимают. Пока они остаются отсталой аграрной страной, срок их существования определяется лишь тем временем, которое понадобится цивилизованным странам для того, чтобы договориться об устраивающем их способе решения 'русского вопроса'.

— Прошу прощения, мистер Мензис, я Вас перебью — решительно высказалась леди Нэнси.

— Я к Вашим услугам, леди Астор — наклонил голову подполковник.

— Из Вашего рассказа вытекает, что Советская Россия представляет собой что-то, весьма похожее на Парагвай времен Лопесов (имеется в виду Парагвай первой половины XIX века — В.Т.), точнее, перед началом Южноамериканской войны (1864-1870 гг. — В.Т.) — вопросительно сказала хозяйка гостеприимного поместья.

— Несомненно, Вы правы в главном — тогдашний Парагвай, с некоторым допущением, можно назвать предтечей Советской России — согласно наклонил голову разведчик, вежливо не ставший обращать внимание собравшихся на довольно существенные различия.

— Но, с Вашего разрешения, леди Астор, я бы хотел обратить Ваше внимание на различия практического плана.

— Первое. К началу Южноамериканской войны Парагвай существовал в таком режиме почти половину столетия. Должен признать, тамошняя элита выбрала верную стратегию — они не пытались распространить свою идеологию вовне, а замкнулись в пределах своих границ. Поскольку они выплатили все свои долги, до последнего пенса, а торговля с Парагваем, не имевшим выхода к морю, из-за сложностей транспортировки не представляла особого интереса, их просто оставили в покое. Собственно, если бы Лопес-юниор не предпринял попытку заполучить выход к морю, чтобы выгодно торговать парагвайскими товарами на мировых рынках, они бы и дальше никого не интересовали. Аборигены не потеряли это время попусту — к началу войны в Парагвае уже не было неграмотных, более того, Парагвай стал второй страной в Америке, после наших беспокойных 'кузенов', вступивших в век индустрии (соответствует РеИ — В.Т.). В целом же, Парагвай уже превосходил своих соседей качественно — даже такие страны, как Бразилия и Аргентина, тогда не могли похвастаться таким уровнем развития.

— Большевики же, при всех их стараниях, выражающихся в кампании по ликвидации неграмотности, не смогли пока что сделать Россию полностью грамотной страной. Говорить о каком-то качественном отрыве от ближайших соседей, и вовсе смешно — сейчас для русских серьезным противником является даже Польша, несмотря на все ее проблемы.

— Кратко упомяну о таковых: во-первых, это уже упоминавшаяся прежде эвакуация промышленных предприятий, предпринятая царским правительством — впрочем, их потеря в значительной мере компенсирована приобретением промышленных предприятий, находившихся в контролируемых Австро-Венгрией и Германией частях Польши; также ценным приобретением стала польская часть Силезии; во-вторых, ценность имеющихся промышленных предприятий в значительной степени снижается из-за нехватки инженеров и техников — многие из русских, немцев и австрийцев эмигрировали или погибли в ходе боевых действий, подготовку же своих профессионалов поляки так и не смогли наладить, во всяком случае, в нужных количествах; в-третьих, экономика Польши страдает от потери рынков Российской, Германской и Австро-Венгерской империй — явно недостаточный внутренний рынок неспособен возместить потерю. Так что польский военно-промышленный потенциал не только не развивается, но деградирует качественно.

— Продолжая тему противников России, коснусь Румынии — эта аграрная страна, с очень слаборазвитой промышленностью (по состоянию на 1930 год в промышленности было занято 7,2% экономически активного населения, что меньше, чем даже в Турции — В.Т.), ценна исключительно относительно высоким мобилизационным потенциалом. Точнее, не высоким, а многочисленным — боевая ценность малограмотного или неграмотного румынского крестьянина, практически незнакомого с современной техникой, крайне мала.

— Сходная ситуация с Литвой, Латвией и Эстонией — это аграрные страны, промышленный потенциал которых, созданный в то время, когда они входили в состав Российской империи, был подорван упоминавшейся эвакуацией промышленности. Их возможности восстановить его равны нулю — их незначительный экспорт сельскохозяйственной продукции не дает возможности оплатить создание новых промышленных предприятий, внутренние рынки очень бедны. Вообще, структурные проблемы там еще острее, чем в Польше — до провозглашения независимости они работали на богатый рынок столицы царской России, Петербурга; сейчас же они не могут продать значительную часть своих товаров.

Второе. В Парагвае население, за редчайшими исключениями, было фанатично предано семейству Лопесов — когда в боях с аргентинскими, бразильскими и уругвайскими войсками были выбиты боеспособные мужчины, известны случаи, когда в ожесточенные бои с армиями коалиции вступали старики, женщины и подростки (исторический факт — В.Т.). Это стало причиной некоторых эксцессов (геноцид мирного населения Парагвая в процентном отношении превысил позднейшие 'достижения' А. Гитлера — В.Т.). Также следует отметить тот факт, что приближенные младшего Лопеса до конца остались верны своему президенту — никакого раскола в руководстве Парагвая не было, восстанавливавшей законность и порядок коалиции пришлось положиться на эмигрантов; как правило, это были латифундисты, у которых Лопесы конфисковали их собственность и изгнали из страны.

— У красных 'джентльменов' — Мензис был человеком остроумным, а ирония по адресу русских большевиков весьма благосклонно воспринималась обществом — ничего подобного нет: и подчиненное им общество весьма условно лояльно власти, и сами они расколоты на несколько ожесточенно враждующих между собой группировок.

Разведчик сделал паузу, позволяя собеседникам высказать свое мнение.

— Я, конечно, не историк — но, если я не ошибаюсь, победа над Парагваем стоила коалиции больших затрат и значительных потерь? Кроме того, Великобритании пришлось предоставить Аргентине, Бразилии и Уругваю крупные займы и поставить очень существенные партии вооружения? — высказался банкир.

Подтекст вопроса, заданного банкиром, был очевиден — будет ли война против Советской России прибыльным мероприятием? Бразилии и Аргентине было чем оплатить кредиты и поставки вооружения, включая новейшие по тем временам тяжелые орудия и мониторы, даже в случае неудачи — а чем будут расплачиваться небогатая Польша и нищая Румыния, единственный серьезный актив которой, нефть, уже контролировался 'Ройал Датч Шелл' и 'Стандарт Ойл'?

— Несомненно, Вы правы, мистер Шредер — затраты и потери были весьма и весьма велики, в особенности, у бразильцев (бразильская кадровая армия была выбита почти полностью, дело дошло до того, что бразильскому императору пришлось бросать в бой отряды рабов, которым пообещали свободу — В.Т.) — ответил подполковник — но, позволю себе заметить, что эти затраты окупились, хотя кредиты и не были погашены.

Тем не менее, вопрос требовал развернутого ответа — еще и потому, что подполковник Мензис понимал, что его дальнейшая карьера во многом зависит от того, насколько эффективное решение он сможет предложить неофициальному клубу, собиравшемуся в Клайвдене, и, разумеется, насколько сможет воплотить его в жизнь.

— Как я уже имел честь сообщить, красная Россия не имеет развитой промышленности. Называя вещи своими именами, большевики в значительной степени зависят от внешней торговли — если они не смогут продать свое сырье и продовольствие, то их возможности закупить жизненно необходимые им товары, производимые в развитых странах, резко сократятся.

— Но полностью перекрыть их внешнюю торговлю невозможно — утвердительно сказал финансист.

— Увы, мистер Шредер — пожал плечами разведчик — в возможностях правительства Его Величества полностью перекрыть их торговлю с Великобританией, но организация полной торговой блокады столкнется с существенными сложностями — красные довольно активно торгуют с Германией, США, Францией, Италией. Если во Франции у нас есть возможности затруднить им торговлю, то в остальных вышеперечисленных странах деловые круги вряд ли согласятся прекратить бизнес с Россией.

— Но есть способ значительно увеличить их экономические сложности внутри страны.

Семейство Астор и их гости заинтересованно ожидали продолжения.

— Как я уже бегло упомянул, основу большевистской экономики составляют предприятия, конфискованные у законных владельцев. Также, своих, идеологически преданных профессионалов, у них почти нет — красные вынуждены пользоваться услугами, по их терминологии 'буржуазных спецов'.

— Естественно, бывшие владельцы заинтересованы в возвращении законной собственности, или, в крайнем случае, получении своих бывших предприятий в концессию. Разумеется, они предприняли некоторые меры на сей счет — не все, но многие наладили связь с профессионалами, управляющими их законной собственностью, и, эти специалисты предпринимают должные шаги к тому, чтобы эти предприятия были убыточны; большевики на сей счет изобрели даже особый термин — 'вредительство' (соответствует РеИ — как правило, политическая подоплека в делах о вредительстве была на втором плане, зачастую ее просто фабриковали для пущей солидности; на первом месте была скучнейшая экономика, заключавшаяся в желании бывших владельцев вернуть предприятие под свой контроль — В.Т.).

— Должен отдать должное русским бизнесменам — они смогли не только спасти свои капиталы от революции и наладить работу с агентурой на каждом предприятии в отдельности, но и должным образом организоваться. Их организация, созданная в 1919 году, называется Торгово-промышленным центром, но сами русские предпочитают сокращение 'Торгпром'; в 1922 году они создали секретный совет Торгпрома (существовала в РеИ, более того, объединяла крупнейшие фигуры среди деловой части русской эмиграции — Г. Нобель, братья Гукасовы, С.Г. Лионозов, С.Н. Третьяков; все они входили в секретный совет Торгпрома — В.Т.). Надо заметить, что на действия, направленные к возвращению их собственности, они выделяют весьма существенные суммы. Они взаимодействуют со Вторым бюро (военная разведка Франции — В.Т.), так что установление контактов не составит проблемы.

— Простите, мистер Мензис, но они разве не потребуют гарантий? — уточнил сэр Невилл.

— Они весьма ненавидят красных — а офицеры Его Величества, которые выйдут на контакт, вполне могут ограничиться устными гарантиями — успокоил министра иностранных дел разведчик.

— Кроме того, есть еще и такая организация, как Русский общевоинский союз, хотя русские предпочитают аббревиатуру РОВС. Эта организация создана в 1924 году, в ее составе около 30 тысяч бывших военнослужащих белой армии — продолжил мистер Мензис. — Эти господа предпочитают считать себя русской армией в эмиграции — но, на практике, они, благодаря своей ненависти к большевикам, стали чрезвычайно удобным инструментом для любой силы, желающей ослабить красную Россию. Формальным главнокомандующим РОВС является последний командующий белой армии в европейской части страны барон Врангель, фактическое же лидерство принадлежит фанатику-антикоммунисту генералу Александру Кутепову (все, написанное о РОВС и его руководителях, соответствует РеИ — В.Т.).

— Господин Кутепов сделал ставку на подпольную работу и террор — тем более, что по данным, переданным нашими друзьями во Втором бюро, он уверен в том, что в России есть мощная монархическая организация, ждущая помощи и руководства из-за границы (имеется в виду серия операций ОГПУ против РОВС, заключавшаяся в использовании подставных подпольных организаций; самая известная из них — операция 'Трест' — В.Т.). Барон Врангель, правда, не разделяет уверенности своего сподвижника — возможно, его опасения не лишены оснований, если вспомнить о провале мистера Савинкова (имеется в виду операция 'Синдикат', в результате которой удалось заманить в СССР Савинкова — В.Т.).

— Но, в любом случае, внутри России агентура РОВС работает по двум направлениям: во-первых, это установление связей с бывшими царскими офицерами, многие из которых являются сослуживцами членов РОВС, в расчете на военный переворот в России; во-вторых, это террор против разнообразных большевистских организаций (соответствует РеИ — В.Т.).

— Позволю себе предположить, что господа из Торгпрома и РОВС могут быть полезны Великобритании.

Благородное собрание молчало, обдумывая предложенный вариант. Первой его частью был удар по экономике противника, внутри и вовне России — реальность этой части операции не вызывала сомнений. Террор, насколько следовало из рассказа разведчика, тоже был возможен — его эффективность, правда, была под сомнением, но вряд ли он обойдется так уж дорого, так что израсходованные на него средства можно было считать рискованным вложением. И, наконец, монархический переворот — если тайная организация не является провокацией чекистов, то даже не столь важно, увенчается он успехом или нет, поскольку в любом случае большевистская армия будет дезорганизована. Конечно, было бы лучше, чтобы он завершился относительным успехом — в этом случае русские будут убивать друг друга, задача же британской армии сведется к установлению контроля над ключевыми точками России. В качестве полицейских частей, выполняющих карательные функции, можно будет использовать отряды РОВС.

В любом случае, такая операция обойдется в десятки раз дешевле, чем обычная война — а ее выгоды будут даже выше, поскольку расположенная в России собственность пострадает намного меньше.

— Мистер Мензис, какие суммы понадобятся Вам для начала операции? — взял слово лорд Лондондерри.

— Полмиллиона фунтов — коротко ответил разведчик — относительно дальнейших трат ничего сказать не могу, это будет зависеть от многих обстоятельств.

— Каковы будут Ваши мнения, леди и джентльмены? — продолжил Чарльз Стюарт.

— Это весьма привлекательный вариант — Великобритания поможет здоровым силам России вернуть в страну закон и порядок — высказался сэр Невилл.

— Расходы невелики, возможная прибыль — колоссальна — Гельмут Шредер был по-немецки прямолинеен.

— Это наш христианский долг — помочь в свержении богоборческого режима — Нэнси Астор, американка по рождению, стала больше английской леди, чем англичанки по рождению.

— Согласен — ее муж был краток.

Остальные присутствующие ограничились молчаливыми кивками.

— В таком случае, нам следует позаботиться о формировании соответствующего фонда, предназначенного для финансирования этой операции — маркиз Лондондерри не любил откладывать важные дела.

— Я смогу выделить два миллиона фунтов из секретных фондов Форин Офис — сообщил Чемберлен — и убедить основных акционеров 'Бирмингем смолл армс компани', 'Эллиот метал компани' и 'Империал кемикл индастрис' сделать пожертвования в пользу несчастных беженцев от коммунистического режима, скажем, на полтора миллиона фунтов.

— Я смогу пожертвовать на благотворительность четыре миллиона фунтов — сообщил финансист.

— Наша семья готова выделить миллион фунтов — сказал лорд Астор.

— Я внесу в благотворительный фонд миллион с четвертью — и поговорю со своими друзьями, так что недостатка в жертвователях не будет — подвел итог Чарльз Стюарт.

Подполковник Мензис наклонил голову, молчаливо выразив свою готовность приступить к работе.

Орджоникидзе в гостях у Тухачевского.

Через две недели после беседы Тухачевского навестил дорогой и желанный гость, его искренний друг Григорий Константинович Орджоникидзе, чаще отзывавшийся на партийную кличку Серго. Ленков знал, что Орджоникидзе оставался кавказским человеком, так что уговоры соблюдать диету он бы воспринял как оскорбление — поэтому к визиту друга были приготовлены грузинские блюда. После обильного и вкусного обеда, которому Серго воздал должное, несмотря на свои проблемы со здоровьем (у Орджоникидзе было больное сердце и не работала одна почка — так сказать, последствия проведенной в подполье молодости — В.Т.), гость и хозяин, поблагодарив хозяйку, уединились в кабинете.

— Коньячку, Григорий Константинович? — предложил Михаил Николаевич.

— Миша, я, тебя, сколько лет прошу — как друга, как брата! — кончай с этой официальщиной! — привычно возмутился Орджоникидзе. — Для тебя я Серго! Или Гриша, если тебе так больше нравится!

— Прости, Серго — полковник Ленков умел не просто изображать искренность, а быть искренним, причем на таком уровне, что Станиславский бы сказал: 'Верю!', этого требовала его профессия, куда более тяжелая и ответственная, чем у всех актеров мира, вместе взятых — на службе дел невпроворот, не знаю, за что хвататься сначала. Так выпьем коньячку?

— Обижаешь, да — рассмеялся Григорий Константинович. — Когда настоящий грузин отказывается выпить с другом, знаешь? Вижу, не знаешь! Когда он умер!

— Тогда выпьем за то, чтобы жить тебе еще тысячу лет! — поддержал шутку новый Михаил Николаевич, расставляя на письменном столе бутылки, серебряные чарочки, заранее принесенные в кабинет тарелочки с сыром, лимоном по-николаевски, шоколадом.

— Тысяча лет — это много! Мне и ста хватит! — рассмеялся Серго.

— Как скажешь, так и будет! — искренне улыбнулся Ленков. — Орджоникидзе ему нравился, напоминая одного из коллег, обаятельного грузина, не вернувшегося с задания в Мозамбике.

Друзья выпили и закусили — теперь можно было переходить к дружеской беседе.

— Нота Чемберлена — понимающе кивнул Орджоникидзе — чтобы ему, шакалу английскому, сдохнуть нехорошей смертью! И его дружкам — тоже!

— Хорошо бы, Серго — вздохнул Михаил Николаевич — как хорошо было бы, если все так и обернулось. Но дела плохи..

— Ладно, давай выпьем за то, чтобы твое пожелание исполнилось! — демонстрируя поведение человека, не желающего думать и говорить о плохом, Тухачевский был убедителен даже для Орджоникидзе, прошедшего жестокую школу подполья и чувствовавшего фальшь буквально кожей.

— С удовольствием! — поддержал тост Григорий Константинович.

Выпили и за погибель сэра Невилла, вкупе с его присными. Чарочки были немаленькими, граммов на сто с лишним, наливал Вячеслав Владимирович в точном соответствии с народной мудростью, гласящей 'Ты, что, краев не видишь?', так что изобразить легкое опьянение особого труда не составляло; ну а Орджоникидзе, с его здоровьем, захмелел не столь уж легко.

— Миша, скажи, что ты так грустишь? Может, я смогу тебе помочь? — участливо спросил Григорий Константинович, действительно желавший поспособствовать другу.

— Спасибо, Серго, ты настоящий друг — вот только помочь ты не сможешь — вздохнул Михаил Николаевич. — Тут ничего толком сделать не получится..

— Почему не получится?! — выразил протест Орджоникидзе. — Давай подумаем над твоей бедой вместе — и обязательно что-нибудь придумаем!

— Давай подумаем — неохотно согласился Тухачевский, давая понять, что не хотел он говорить о служебных делах — но отказать другу не может.

— Вот посуди сам — помогаем мы китайцам, верно?

— Верно — согласился Серго. — И англичан они прижали крепко!

— Прижали хорошо — согласился Ленков, хотя он сильно сомневался в том, что потеря двух, пусть и важных концессий, стала для Великобритании таким уж сильным ударом — но, давай посмотрим на все это немного иначе.

— Вот есть в Китае союз Гоминдана с КПК — они сейчас господ империалистов и теснят. Ничего плохого о китайских товарищах не скажу — надежные люди, верить им можно. Но, если разобраться — а что такое Гоминдан?

— Революционная партия, пусть и мелкобуржуазная — ответил Орджоникидзе, начавший догадываться, куда клонит Тухачевкий.

— Именно что мелкобуржуазная — вроде эсеров — развил мысль Вячеслав Владимирович — причем, заметь, это даже не левые эсеры, это примерный аналог всех эсеров скопом, и левых, и правых, и черт знает каких. Сейчас, верно, они союзники наших китайских товарищей — но, Гриша, скажи мне, как другу, ты бы стал всерьез верить эсерам?

— Нет! — убежденно ответил Серго, слишком хорошо помнивший все перипетии межпартийных отношений большевиков и эсеров. — Думаешь, Гоминдан может предать?!

— Точно я ничего не знаю, сам понимаешь — глядя другу в глаза, ответил новый Михаил Николаевич — но, сомневаюсь: во-первых, очень уж скользкие союзники, и с японцами у них давние отношения, и с англичанами у того же Сунь Ят-сена были контакты, не говоря уже о его женушке, дочке крупного капиталиста, накрепко повязанного с янки и англичанами; во-вторых, английские империалисты большие мастера по части подкупа и заговоров — чего далеко ходить, вспомни заговор послов, там ведь Локкарт 'первую скрипку' играл.

— Вот я и сомневаюсь — не получится ли так, что в один не самый прекрасный день правые гоминдановцы поднимут мятеж и начнут убивать наших китайских товарищей?

Малость протрезвевший от такой перспективы Орджоникидзе угрюмо молчал — он помнил реалии эсеровских мятежей 1918 года, так что иллюзий у него не было.

— Ладно, Серго, давай выпьем за все хорошее — предложил Ленков, прекрасно знавший, что он делает — Орджоникидзе, при всей его верности друзьям, открытости и искренности по отношению к своим, подпольщиком был опытнейшим, а на нелегальной работе доверчивые люди не выживают принципиально, как оранжерейный цветок, высаженный в грунт за Северным полярным кругом. Как у Серго получалось совмещать диаметрально противоположные черты характера, было непонятно — но, как-то он ухитрялся. Игра была беспроигрышной — Серго этот разговор запомнит накрепко, это первое; при его хороших отношениях со Сталиным, скорее всего, поделится опасениями — и не скроет, кто его навел на эту мысль, это второе; когда 12 апреля Чан Кай-ши совершит антикоммунистический переворот и его люди будут резать членов КПК многими тысячами, его сомнения тот же Серго вспомнит — и не преминет сказать, что Тухачевский предупреждал насчет Гоминдана, это третье. Да, один такой разговор репутацию не сделает — но любая стена начинается с первого кирпичика.

— Выпьем — согласился Григорий Константинович, вопреки обыкновению не ставший добродушно подшучивать над неумением друга произносить пышные тосты, на манер принятых на Кавказе.

Выпили и этот тост — хотя хорошее настроение ушло напрочь.

— Это ведь не все, что тебя печалит, Миша? — проницательно заметил Орджоникидзе.

— Ты прав, Серго — много еще чего лежит на сердце — признался Михаил Николаевич.

— Взять того же Чжан Цзо-лина, 'старого маршала' — эта сволочь нам напакостит в Северном Китае с большим удовольствием, благо с англичанами он связан крепче крепкого. От него можно ждать всего — от налетов на наши учреждения до провокаций на КВЖД и дальневосточной границе.

Серго молча кивнул — помянутый 'генерал-милитарист' был давно известен как ярый антисоветчик и редкостная, даже по китайским меркам, мразь, с наклонностями садиста.

— Ладно, дьявол с ним, с Китаем — но у нас и в Европе неприятности точно будут, английская буржуазия нам покушения на свой карман точно не простит — продолжил Ленков.

Орджоникидзе ждал продолжения, понимая, что речь пойдет не о мелочах.

— Понятно, что нам будут отказывать в торговых договорах и, возможно, подкинут деньжат РОВС на террор — это очень плохо, но не смертельно.

— Хуже другое — если они подтолкнут против нас Францию, с ее 'Малой Антантой'. Хотя, у англичан и своего влияния в Варшаве и Бухаресте, не говоря уже о прибалтийских карликах, хватает.

— Вот и прикинь сам — вот Польша, с ее 30 пехотными дивизиями, то есть, 90 пехотными и 30 артиллерийскими полками. Добавь к списку 40 кавалерийских полков, 344 боевых аэроплана, 174 танка FT-17 и 43 броневика. Да, еще у панов есть пять бригад и двадцать отдельных батальонов территориальной обороны. Но и это еще не все — у ляхов пехотные дивизии укомплектованы личным составом на 45%, кавалеристы — на 75%; и у них предусмотрено быстрое пополнение этих частей и соединений резервистами, отслужившими срочную службу именно там. Говоря проще, мобилизация и развертывание займет у белополяков не больше шести суток — как ни крути, а небольшая территория и хорошие дороги дают преимущество во времени — после чего они смогут выставить против нас 650 тысяч штыков и сабель (все данные по ВП соответствуют РеИ по состоянию на 1927 год — В.Т.).

— Сколько у нас кадровых дивизий — сам знаешь, Серго, и десятка не наберется, и стрелковых, и конных — продолжил Михаил Николаевич — сколько мы будем укомплектовывать до штата территориальные части — ну не будем о грустном, дай бог за месяц управиться. Вот тебе и расклад на первое время, на западном направлении — 30 пехотных дивизий и, считая, четыре кавполка за одну кавдивизию, 10 кавалерийских дивизий белополяков навалятся на наших пограничников и, большей частью, не успевшие отмобилизоваться территориальные дивизии на Украине и в Белоруссии. И будет их, самое малое, пятеро на одного нашего бойца.

— На юго-западном направлении польское панство поддержат румынские бояре. Воевать они попрутся с удовольствием — сам знаешь, Румыния сейчас балансирует на грани гражданской войны, буржуазные либералы из кожи вон лезут, чтобы не допустить к власти капитана Кодряну с его 'Железной гвардией', так что победоносная война и тем, и этим пригодится как нельзя лучше. Технически румыны заметно слабее поляков — но 34 пехотные дивизии и 26 кавалерийских полков пойдут на Одессу, Крым и так далее (все данные по румынской армии и внутриполитической ситуации соответствуют РеИ — В.Т.). И тот же расклад — 5-7 их солдат на одного нашего бойца.

— На северо-западе в драку наверняка полезут прибалты — у этих в первом стратегическом эшелоне будет десяток пехотных дивизий и примерно столько же кавполков. Тут настолько большого численного превосходства не будет, если против нас не выступит Финляндия — Михаил Николаевич сделал паузу, предоставляя Григорию Константиновичу возможность высказаться.

— Но в миролюбие белофиннов ты тоже не веришь — спокойно констатировал Серго — и правильно делаешь, поскольку они хотят оттяпать у нас и Карелию, и Кольский полуостров, и все, что получится (соответствует РеИ — В.Т.). И говорят об этом в открытую — 'Великую Финляндию' они хотят, гетфераны. И англичане их всячески поддерживают.

— Ты прав, не верю — а это значит, что на Питер пойдет еще десяток пехотных дивизий и несколько бригад — подтвердил Тухачевский. — А граница с Финляндией в 32 километрах от города — это меньше, чем полтора суточных перехода пехоты.

— То есть, Питер мы не удержим? — с ледяным спокойствием спросил Орджоникидзе.

— Шансов очень мало — честно ответил Ленков — если только удастся наладить огонь береговой артиллерии и кораблей Балтфлота — под огнем морской артиллерии большой и особой мощности особо не походишь в наступление. И то, нет гарантии, что финны с прибалтами не возьмут город в кольцо вне пределов дальнобойности морских орудий.

Мрачно замолчали оба — Орджоникидзе думал о том, что в Ленинграде находится 30% мощностей и так не особо сильной оборонной промышленности СССР (соответствует РеИ — В.Т.), Ленкову же вспомнились кадры хроники Великой Отечественной войны.

— Ты сказал, что это расклад на первое время — нарушил тяжелое молчание Григорий Константинович — а дальше что будет?

— Дальше на какое-то время будет полегче — мы отмобилизуем армию, на некоторое время наших запасов хватит — помолчав, ответил Михаил Николаевич — когда же они закончатся, это будет конец.

— Миша, мне остохренело тянуть из тебя каждое слово клещами! Я тебе это тысячу говорил! Нет, миллион! Говори все! — вспылил Орджоникидзе.

— Прости, Серго — мы так хорошо встретились, так славно посидели за столом — новый Тухачевский был искренен — а я испортил встречу.

— На встрече настоящих мужчин всегда можно говорить о делах, даже если они идут плохо! — отрезал Григорий Константинович, быстро вспыхивавший, но и быстро остывавший.

— Значит, так — у нас есть в войсках и на хранении 1,6 миллиона винтовок и карабинов, около 32 тысяч ручных и станковых пулеметов, 694 аэроплана, 60 танков, 99 броневиков и 42 бронепоезда. Отдельно надо коснуться артиллерии — у нас есть 6413 орудий, из них почти 4000 — это трехдюймовки. И вот, к основному орудию Красной Армии, трехдюймовке, есть у нас 9 миллионов 200 с лишним тысяч штук снарядов, то есть, меньше, чем 2500 на орудие. А какая у нас годовая норма снарядов на трехдюймовку? Верно, 8100 снарядов. Вот и выходит, что хватит их на неполных четыре месяца войны (все соответствует РеИ — В.Т.). Это я не говорю о том, что Николашка, от большого ума, не иначе, взялся покупать французские гранаты, имевшие поганое обыкновение взрываться в стволе орудия — ну такое у них 'качество' выделки. Сами французы от этих гранат потеряли 6 тысяч своих 75-мм дивизионок — у половины гранаты взорвались в стволе, разнеся орудие и положив прислугу ('орудийная прислуга' — так тогда назывался артиллерийский расчет — В.Т.), вторая половина отделалась раздутием ствола (в РеИ, соответственно, 3100 и 2900 75-мм дивизионных пушек обр. 1897 года — В.Т.). Стрелять этими гранатами (индекс ГАУ — Ф-354Ф — В.Т.) можно в одном случае — если деваться совсем некуда. С огнеприпасами к тяжелым орудиям у нас такая же беда — 48-линейных (122-мм — В.Т.) гаубичных снарядов 672 тысячи штук, 6-дюймовых (152-мм — В.Т.) гаубичных снарядов 215 тысяч штук, 42-линейных (107-мм — В.Т.) пушечных снарядов 287 тысяч штук. Это все, что есть, Серго — и этого хватит на месяца на три или четыре, пусть на полгода, если экономить. Дальше мы останемся без артиллерии — то есть, орудия, может, и будут, а стрелять из них будет нечем. Без артиллерии вовсе — и без тяжелой, в особенности. Как у нас со снарядным производством, вообще с производством огнеприпасов, ты знаешь.

— Миша, это настолько важно? — уточнил Григорий Константинович.

— Ты знаешь, я на Империалистической воевал очень недолго, потом попал в плен — начал рассказ Михаил Николаевич.

— В плену я сидел и с нашими офицерами, и с французами. Делать в лагере было нечего, книги были быстро прочитаны, поэтому единственным развлечением было обсуждение фронтового опыта. Естественно, постоянно привозили недавно попавших в плен офицеров, поэтому свежие сведения для обсуждения поступали постоянно.

— Если говорить коротко, то наша армия сделала ставку на трехдюймовки — относительно легкие, не особенно дорогие, с неплохими характеристиками. И все бы хорошо — но пушки плохо приспособлены для навесной стрельбы, их специализация — стрельба по настильной траектории. Кроме того, у трехдюймовок довольно легкий снаряд, всего-то шестнадцать фунтов — он неплохо работает по открытому противнику, но, если враг озаботился сооружением добротных полевых укреплений, то, даже от трехдюймовой гранаты толку мало.

— Да что далеко ходить — вспомни Гражданскую: и мы, и белые в основном использовали трехдюймовки. Пока шли открытые бои, все было неплохо. Но, вот понадобилось штурмовать Перекоп, где врангелевцы закопались в землю — и трехдюймовки оказались почти бессильны, поскольку большая часть вражеских укреплений оказалась в 'мертвой зоне', а меньшую часть разрушить слишком хилыми для такой работы трехдюймовыми гранатами было очень тяжело, одного попадания, как правило, не хватало — Ленков сделал паузу, давая Орджоникидзе возможность высказаться.

— В конце концов, Перекоп взяли — и укрепления беляков не спасли — серьезно заметил Григорий Константинович — он не понимал, в чем причина озабоченности друга, но всерьез старался разобраться.

— Взяли — согласился Михаил Николаевич. — Чапаевская дивизия взяла, с третьего штурма, понеся тяжелые потери. Только это не самое страшное, Гриша — страшное выяснилось тогда, когда я не поленился запросить в архиве сведения по врангелевским укреплениям Перекопа. Вот тут и выплыла правда-матушка на свет божий — оказалось, что врангелевцев там сидело не то неполный полк, не то вовсе пара батальонов, и поддерживало их всего-то то ли дюжина, то ли два десятка орудий. А тяжелых орудий у них и вовсе кот наплакал — одна четырехорудийная батарея 42-линейных пушек точно имелась, да, вроде, была пара морских 6-дюймовых пушек системы Канэ. Да сами укрепления, по меркам Империалистической войны — тьфу, плюнуть и растереть, пара линий траншей, пулеметные точки да пара дюжин блиндажей.

— По нашим меркам это очень солидно — не сразу понял друга Орджоникидзе.

— Верно, по меркам Гражданской это сильная оборона — согласился Тухачевский — а по меркам Западного фронта Империалистической, где на направлении вероятного вражеского удара в первой линии сидел полнокровный пехотный полк, у которого пулеметов было втрое против врангелевцев на Перекопе? Наглухо зарывшийся в землю — а не так, как они, на скорую руку? А во второй линии обороны — второй такой же полк? Да непосредственная артиллерийская поддержка у них была — несколько десятков орудий? Да за спиной у них были сильные резервы и мощная тяжелая артиллерия, способная поддержать их участок фронта огнем нескольких десятков орудий, калибрами в 6 и 8 дюймов, а то и поболее?

Орджоникидзе начал трезветь всерьез — повоевал на Гражданской он от души, так что знал, что 25-я Чапаевская дивизия не зря считалась лучшей дивизией РККА. Конечно, он не был кадровым военным — но из описания, данного Тухачевским, даже отродясь не воевавший человек сообразил бы, что нормальную для германской, английской или французской армии времен Первой мировой оборону даже лучшие соединения РККА, с сильной, по меркам Красной Армии, артиллерийской поддержкой, прорвать бы не смогли. Просто легли бы костьми — и все.

— И это не все, Серго — продолжил Михаил Николаевич — из рассказов, что русских офицеров, попавших в плен в 15 и 16 годах, что французов, вынужденных пользоваться германским гостеприимством, где-то с 14 и до середины 15 годов, вырисовывалась одна и та же картина: союзники наступают, даже имея превосходство в дивизионных пушках — а немецкая тяжелая артиллерия ведет заградительный огонь, потом ружейно-пулеметный огонь подчищает тех, кого не срезали осколки. Если попросту — утром отправляют в атаку на германские позиции свежий, полнокровный полк, ну а вечером от него остается людей примерно на батальон.

— У французов и англичан потери стали сокращаться после того, как они, по примеру немцев, стали насыщать войска артиллерией большой и особой мощности — в первую очередь, тяжелыми гаубицами и мортирами.

— Миша, у меня к тебе два вопроса — сказал Серго.

— Первый вопрос — можешь ты мне просто растолковать, что такого особенного в тяжелой артиллерии?

— Второй вопрос — вот у нас с огневыми припасами не сказать, чтобы хорошо — а у наших противников как с этим?

— Серго, для тебя — все, что попросишь — грустно улыбнулся Михаил Николаевич.

— С первым вопросом, если попросту — огневое могущество оружия в первом приближении прямо пропорционально кубу его калибра. Грубо говоря, вот есть у нас трехлинейка — ее огневое могущество принимаем за единицу. Теперь берем трехдюймовку — ее калибр больше ровно в десять раз, стало быть, ее огневое могущество равно тысяче трехлинеек. Ну и для примера, шестидюймовая гаубица — ее калибр вдвое больше, чем у трехдюймовки, следовательно, по огневому могуществу она равна восьмиорудийной батарее трехдюймовок или восьми тысячам бойцов с трехлинейками.

Серго, не удержавшись, на кавказский манер цокнул языком, выражая удивление.

— На практике, конечно, расчеты намного сложнее, приходится учитывать очень много всего, чтобы сделать точный расчет — продолжил Тухачевский — но, я объяснял без сложностей, как ты просил.

— Спасибо, Миша, ты все очень хорошо объяснил! — заверил друга Григорий Константинович.

— Да, еще такой момент — в ведущих армиях капиталистических стран очень любят калибры в 8-9 дюймов, такие орудия и производить можно довольно массово, даже при сложности и дороговизне их выделки, а по могуществу они вдвое или втрое превосходят шестидюймовку. У англичан есть 9,25-дюймовая (234-мм — В.Т.) и 8-дюймовая (203-мм — В.Т.) гаубицы 'Виккерс', французы массово производили 220-мм мортиру, немцы очень любят калибр 210-мм, они в нем делали и пушки, и гаубицы, и мортиры. Таких орудий у англичан и французов сотни — и своих, и трофейных германских.

— У нас Николашка до начала Империалистической не удосужился начать производство орудий таких калибров. Точнее, завод в Мотовилихе был приспособлен для производства крупнокалиберной артиллерии — но, заказы ему давали от случая к случаю, рабочие жили с огородов и мелких шабашек.

— Так у нас их вообще нет? — почти без удивления спросил Орджоникидзе.

— Почему же нет? Когда выяснилось, что чаемый Николаем победный парад в Берлине, намеченный на осень 1914 года, провести никак не получится, спохватились. Естественно, первым движением души было не наладить свое производство, а купить за границей. Ну и начали заказывать, везде, где можно — в САСШ, Англии, Франции, даже Японии. В общей сложности заказали 233 8-дюймовые гаубицы и 200 240-мм минометов, из которых получили к 1917 году 85 гаубиц и 42 миномета. 'Зоопарк' вышел еще тот — и гаубицы 'Виккерс' модель VI, сделанные самими англичанами и североамериканской фирмой 'Мидваль' по их лицензии, и французские гаубицы Анпра, и, даже, пять штук 20-см японских гаубиц. Хорошо хоть, большая часть — это именно виккерсовские орудия. В общей сложности, у нас больше 60 орудий такого класса, правда, часть нуждается в капитальном ремонте. В наличии — купленные у англичан 9,25-дюймовые гаубицы 'Виккерс', шесть штук, три в рабочем состоянии; восьмидюймовые гаубицы системы 'Виккерс', произведенные североамериканской компанией 'Мидваль' — сорок одна штука, несколько нуждается в ремонте; плюс два десятка английских, французских и японских гаубиц, почти все нуждаются в капитальном ремонте; у моряков имеются две железнодорожные пушечные установки, переделанные с 254-мм стволов на 203-мм. И это все, что есть — на всю Красную Армию (соответствует РеИ — В.Т.) — ответил Михаил Николаевич.

— Покойный Маниковский сумел настоять на организации производства 8-дюймовых гаубиц системы Шнейдера на Путиловском заводе. Но, в 1917 году завод из 32 заказанных гаубиц не сдал ни одной. Так все и заглохло.

Следующие две минуты Серго выражал свое мнение о Николае Романове, его близких и дальних родственниках, сановниках и генералах — и высказывалось оно в таких выражениях, что случись услышать его официальным лицам во времена 'давшей дуба' Российской Империи, то отсидка по статье 'Оскорбление Его Императорского Величества' Григорию Орджоникидзе была гарантирована.

— Миша, тогда еще вопрос — ты предлагаешь сосредоточиться на тяжелой артиллерии, я тебя верно понял? А, легкие орудия, получается, больше не нужны? — уточнил 'выпустивший пар' Григорий Константинович.

— Извини, Серго, я плохо объяснил — с несомненным сожалением в голосе сказал Вячеслав Владимирович.

— С артиллерией, да и с любым вооружением, все обстоит так же, как с инструментом для работы — для разной работы нужен разный инструмент. К примеру, свои молоточки есть у часовщиков — они совсем крохотулечные, почти невесомые; есть и у сапожников — они побольше и потяжелее, но, то же небольшие и легонькие; свои молотки у плотников — это уже увесистый, серьезный инструмент; а есть здоровенные кувалды у строителей, чтобы забивать сваи.

— Артиллерийские орудия, если глядеть в корень, являются 'молотками' войны. К примеру, стрелковому полку нужна трехдюймовая полковая пушка и что-то для навесной стрельбы — давать ему шестидюймовую гаубицу нет смысла, как часовщику — плотницкий молоток, поскольку такая гаубица чересчур тяжела и дорога, а ее огневое могущество для полка избыточно. Сложнее с дивизией — трехдюймовки надо заменять пушками более крупного калибра, с вдвое более тяжелыми снарядами, чтобы они с одного попадания разрушали полевые укрепления, но не были слишком тяжелыми для возки шестеркой лошадей; 48-линейный калибр для дивизионных гаубиц вполне достаточен, но надо делать новое орудие этого калибра, царские гаубицы слишком устарели; и, хорошо бы ввести в дивизионную артиллерию хотя бы батарею шестидюймовых гаубиц, по опыту Империалистической — очень полезная вещь. Берем корпусную артиллерию — нужны мощные шестидюймовые гаубицы, даже, скорее, гаубицы-пушки, средние по дальнобойности между обычными гаубицами и пушками; нужны дальнобойные пушки, калибра 42 или 48 линий; и, необходимы 8-дюймовые мортиры или гаубицы-мортиры, поскольку 8-дюймовая гаубица для корпуса явно тяжеловата. Берем артиллерию большой мощности — без 8-дюймовых гаубиц и дальнобойных 6-дюймовых пушек никуда. Наконец, 'кувалда' для разрушения долговременных укреплений, артиллерия особой мощности — да, тут от Николая осталось на удивление неплохое наследство, 21 280-мм мортиры системы Шнейдера образца 1912 года и 34 305-мм гаубицы образца 1915 года, да 4 гаубицы отдали морякам; правда, часть орудий нуждается в ремонте — но, все равно, нужны современные 8-дюймовые пушки и 12-дюймовые гаубицы, с тяжеленными снарядами, очень дальнобойные. Может быть, понадобятся и 14-дюймовые гаубицы — пока не знаю. Но, вот таких орудий колоссального могущества много не надо — нескольких десятков, самое большее, полсотни, хватит за глаза, если привести в порядок царское наследство.

— И ты молчал — буркнул Серго.

— Слушай, ты знаешь, какая нищета нас давит, что пришлось перейти на милиционную систему (соответствует РеИ — военный бюджет СССР 20-х годов был нищенским, денег на перевооружение не было — В.Т.) — утвердительно сказал Ленков — и тут вылезает Тухачевский, бодро сообщая, что надо полностью перевооружать артиллерию. Первое, что у меня спросят — а сколько годовых военных бюджетов уйдет на Вашу затею? И будут правы — денег на это нет. Так какого черта попусту сотрясать воздух?!

Орджоникидзе кивнул, молчаливо признавая правоту друга. Более того, он учел и не сказанное Тухачевским — предлагаемое перевооружение артиллерии исходило из опыта Мировой войны, а, значит, шло вразрез с линией краскомов и офицеров военного времени, считавших основой основ опыт Гражданской войны. Попросту говоря, если бы Миша вылез с таким предложением, его бы сожрали мгновенно, 'мама' сказать бы не успел. Мысленно Серго одобрил друга — суметь промолчать, когда надо держать рот закрытым, это большое умение, которым владеют немногие.

— Миша, насчет орудий особой мощности — я слышал, говорят, что понадобятся орудия калибра 500-600-мм — решил уточнить Серго. — Ты как думаешь?

— Гриша, это очередная разновидность 'революционной фразы' — поморщился Тухачевский. — Дескать, давайте заведем себе самые-пресамые орудия в мире — и будет нам счастье. Товарищи категорически не желают малость подумать: вот французы соорудили себе две железнодорожные гаубицы калибра 20,5-дюймов (520-мм — В.Т.), способные палить снарядами, весящими больше сотни пудов (в РеИ — 1,7 т — В.Т.) — и что с того? Начнем с того, что такие уникальные орудия стоят безумных денег, под них надо целиком создавать весь инструмент и оснастку — а для 12-дюймовых гаубиц можно использовать имеющуюся оснастку для морских пушек такого же калибра. Продолжу тем, что вряд ли найдутся цели, которые надо долбить именно таким калибром — а со всем остальным справятся 12-дюймовки, пусть им и потребуется не одно попадание, а пять или десять. Другой вариант — германская сверхдальнобойная 'Парижская пушка', она же 'Парижанка', калибром 210-мм била на сотню с лишним километров, вот только в город Париж она попадала примерно двумя снарядами из трех. Что касается разговоров о том, что нужны орудия сверхбольших калибров, с дальнобойностью в 150 км и больше — попадать в Париж они будут, вот только в какую именно точку города прилетит снаряд, тебе не скажет ни один серьезный артиллерист, рассеивание будет дикое. Закончу вот чем — при нынешнем бешеном прогрессе в авиации, если потребуется доставить к цели мощные заряды, куда дешевле обойдется эскадра тяжелых бомбовозов; кстати, и проку от нее будет не в пример больше, поскольку дальность полета с тяжелыми бомбами наверняка окажется в разы выше, чем у самого дальнобойного орудия.

— Так вот, Серго, что касается твоего второго вопроса — продолжил полковник Ленков, очень довольный и тем, что Орджоникидзе был приведен в нужное расположение духа, и тем, что новый Тухачевский начал выстраивать репутацию серьезного человека — то все довольно просто. У лимитрофов значимой оборонной промышленности нет, за исключением разве что Польши. А у Франции она есть — и французы могут производить военных аэропланов в 7 раз больше, чем мы; танков — в 20 раз; дивизионных и корпусных орудий — в 3 раза; пулеметов — в 2 раза; винтовочных патронов — в 7 раз; артиллерийских снарядов — в 5 раз (реальное соотношение мощностей ВПК Франции и СССР по состоянию на 1927 год — В.Т.). Если же добавить и оборонную промышленность Великобритании — все цифры можешь смело умножать на два или три.

— Так что сам видишь — мы можем развернуть по всеобщей мобилизации 92 стрелковых дивизии и 74 кавполка, общей численностью 1 миллион 200 тысяч штыков и сабель. Можем и вооружить их — примерно, по нормам царской армии. Худо-бедно, сможем и обеспечить огнеприпасами — беднее, чем при царе, но, все же..

— Вот только, беда не только в том, что лимитрофы смогут выставить больше штыков и сабель. Настоящая беда в том, что они смогут бить нас превосходящей английской и французской техникой, как германцы били царскую армию — а нам нечем будет ответить.

Орджоникидзе молчал — собственно, что можно было сказать, когда было понятно, что на один снаряд или пулю, выпущенную красноармейцами, будет прилетать десять снарядов и пуль, выпущенных белополяками или белофиннами. Итог такого противостояния был ясен.

— Спасибо, Миша, ты настоящий друг — искренне, серьезно сказал Серго.

— За что спасибо? За то, что испортил тебе настроение? — горько пошутил Михаил Николаевич.

— Брось эти интеллигентские сопли! Знаешь, на Кавказе издревле говорят, что настоящий друг — это не тот, кто скрывает от тебя горькую правду, а тот, кто скажет тебе ее в глаза! — горячо возразил Орджоникидзе.

— Это правда — согласился Михаил Николаевич — нет ничего хуже лжи.

— Миша, скажи, что думаешь насчет всего этого — попросил Серго.

— А тут все просто, Серго — или мы сделаем Союз ССР сильной промышленной страной, не слабее Германии или Англии, или нас сотрут в порошок — ответил Ленков, мысленно извинившись перед Сталиным за плагиат. — Причем, это надо будет сделать быстро — и как-то извернуться, чтобы крестьяне не подняли мятежи, что неизбежно, если начать индустриализацию по рецепту Троцкого. Только не спрашивай меня, как именно это сделать — я не знаю, честное слово.

— Ты знаешь, что надо сделать — но не знаешь, как — невесело пошутил Серго.

Михаил Николаевич молча кивнул.

Беседа в Кремле.

Серго Орджоникидзе не любил откладывать дела в 'долгий ящик' — и уже через неделю после того, как он побывал в гостях у друга Миши, он решил обсудить всерьез обеспокоившие его вопросы со своим старинным товарищем по кавказской социал-демократии, с удовольствием отзывавшимся, когда Серго называл его 'Коба' (соответствует РеИ — у Орджоникидзе были очень доверительные отношения со Сталиным, он был одним из очень немногих людей, с которыми Сталин был на 'ты' — В.Т.).

Тут как раз представился удобный случай — после обсуждения текущих дел в Центральной Контрольной Комиссии (Серго руководил ей с 1926 по 1930 годы — В.Т.), Коба пригласил Серго поужинать в его кремлевской квартире. Григорий Константинович естественно, не отказался от приглашения.

Надежда накрыла им стол и ушла, не желая мешать беседе.

Ужин был скромным — харчо на первое, любимые Сталиным со времен туруханской ссылки сибирские пельмени, в качестве разносолов — также полюбившиеся ему с тех же времен соленые огурцы, да бутылка домашнего вина — но, происходивший из небогатой семьи Серго, привыкший к лишениям за время подпольной жизни, был доволен и таким столом. Для него главное было, не что выставлено на стол, а то, что за этим столом сидит человек, от которого он в жизни не видел никакой подлости. Спорили они часто и горячо, во многом не соглашаясь — но никогда не подводили друг друга.

После еды пришло время беседы.

— Коба, извини, если я расскажу то, что ты и так знаешь — но, думаю, тебе это стоит услышать — начал беседу Григорий Константинович.

— Если ты считаешь, что мне это следует знать — значит, так оно и есть — кивнул Сталин, доверявший Орджоникидзе. — Лучше услышать важные сведения два раза, чем ни одного.

Серго добросовестно пересказал услышанное от Тухачевского.

Сталин внимательно слушал и анализировал сказанное Гришей. Недоверие к Гоминдану проходило по категории 'Волга впадает в Каспийское море' — зарывшийся во внутренние дела Серго оторвался от дел международных, но он-то не поленился выяснить 'откуда растут ноги' у китайских буржуазных революционеров. Коба знал, что за основателем Гоминдана, Сунь Ят-сеном, стояла крупная китайская буржуазия, тесно связанная с финансовыми кругами Англии и Америки, имевшая надежные связи в Японии — буржуазия, которой надоело терпеть насквозь прогнивший, изолгавшийся и продающийся направо и налево режим империи Цин, мешавший ей делать деньги. Ее желание совпало с желаниями империалистов Англии, Японии и Америки, которые желали разделать Китай, как повар — баранью тушу, не испытывая при этом помех со стороны китайского императорского режима.

Вот и появились у интеллигента-идеалиста Сунь Ят-сена большие деньги на революционную деятельность, надежное убежище в Японии, всесторонняя поддержка со стороны тех, кто владел капиталами китайского происхождения, да и связанными с Поднебесной. Потом у него появилась и молодая красавица-жена, на 27 лет его моложе — как ни странно, происходившая из семьи богатейших китайских капиталистов, ворочавших десятками, если не сотнями миллионов долларов в Китае и САСШ. А потом пытавшийся вывернуться из опутавших его нитей идеалист — иначе его попытки наладить тесные отношения с Советской Россией и Коминтерном расценить было трудно — как-то очень своевременно помер, а ведь не старый был человек. Как объяснили Кобе разбиравшиеся в китайских традициях товарищи, по тамошним стародавним обычаям вдова становится наследницей не только материального имущества покойного супруга, но и своеобразной распорядительницей его идей.

— Очень хорошо у китайских компрадоров получилось — подумал Сталин — был человек, благодаря идеям которого удалось обрушить цинский режим, человек, который считается основателем нового Китая — да вовремя весь вышел. А его наследница, плоть от плоти богатейшего купеческого рода; случись кому начать толковать идеи покойного неудобным для компрадоров образом, так она мгновенно заявит, что имярек гнусно и злонамеренно извращает идеи основателя нового Китая, по совместительству — ее покойного мужа — а в Китае это очень серьезно, на человеке сразу можно ставить крест, как на солидном политике. И оспорить ее невозможно — красотка в своем праве.

Серго тем временем закончил излагать свою обеспокоенность китайскими делами — и вопросительно посмотрел на старого товарища.

— Все ты правильно говоришь, Серго — Сталин ничуть не кривил душой, он действительно понимал то, что союз Гоминдана и КПК стоит на очень шатком основании, имя которому — общий враг, осколки цинского прошлого, т.н. 'китайские милитаристы'. Доверять же тому же Чан Кай-ши, офицеру японской выучки, несомненному человеку богатейших компрадоров, пусть он и прислал своего первенца в СССР, фактически, в заложники — он, Коба, еще не настолько лишился ума.

— Вот только нет у нас выхода — или мы ослабляем позиции господ империалистов в Китае, делая ставку на союз Гоминдана и китайских товарищей, или — никак. Слишком слаба КПК, пойми ты это. Это даже не октябрь 1917 года, когда Ильичу пришлось брать власть в союзе с левыми эсерами и анархистами, это ситуация года этак третьего или четвертого, когда большевики были слабой и малочисленной партией, не шедшей ни в какое сравнение с теми же эсерами. А дело делать надо — и мы мало чем можем помочь нашим товарищам в Китае, мы сами 'перебиваемся с хлеба на воду'.

Серго хмуро молчал — трудно было не признать правоту Кобы, вот только правота эта была ему 'поперек души'.

— А если гоминдановцы действительно устроят переворот с резней китайских товарищей? — вырвалось у него.

— Серго, скажи мне — что мы можем сделать, кроме как предупредить товарищей из КПК? — спросил Сталин. — Мы можем послать в Китай Красную Армию? Или Красный Флот? Не можем — нечего посылать, нам бы самим отбиться, если на Союз нападут.

— Твоя правда, Коба — неохотно согласился Серго. — И помочь нечем, и товарищей жалко.

— Жалко — согласился Сталин — но мы и вправду не можем им помочь ничем, кроме доброго совета.

— Кстати, насчет того, чем нам самим отбиваться — Серго воспользовался случаем перейти ко второй части беседы — и почти дословно воспроизвел слова друга Миши, благо на память он не жаловался.

Коба внимательно слушал — и, одновременно думал, кто же растолковал Серго такие вещи, поскольку сам он в военной технике не разбирался. Первым кандидатом на роль советчика был Тухачевский — о том, что они с Орджоникидзе дружили, не знали разве что сторожевые собаки в комендатуре Кремля. Странно было то, что Михаил Николаевич вдруг начал столь обстоятельно разбираться в артиллерии — вроде бы особым знатоком он не был. Хотя, в его окружении хватало старых спецов дореволюционной выучки — кто-то из них вполне мог надоумить начальника.

А вот с чего это он вдруг переключился с 'революционной фразы' на сугубо технические моменты? Это было действительно важно — Тухачевский был не последним человеком в РККА, его позицию в нынешних условиях, когда все болталось туда-сюда, надо было учитывать. Сам он был выдвиженцем Троцкого — сейчас, когда троцкистская оппозиция в ВКП(б) была практически разгромлена во внутрипартийной дискуссии, ему надо было определяться со своей политической позицией.

Примыкать к зиновьевской оппозиции ему смысла не было — она уже была разгромлена. Точнее, она была разгромлена еще в прошлом году, когда возглавивший ленинградскую парторганизацию, доселе бывшую опорой Зиновьева, Киров привел ее 'к общему знаменателю'. Собственно, на этом претензии Григория Евсеевича на первое место в партии можно было считать не имеющими поддержки — то, что он был старейшим членом ЦК, десять лет тенью следовавшим за Лениным, включая знаменитый шалаш в Разливе, уже особого значения не имело. Важно было другое — Зиновьев был слабым человеком, не способным сколотить себе новую опору, взамен утраченной. Конечно, у него оставался верный Каменев, действительно умный человек и признанный партийный теоретик — но этот был намного слабее самого Зиновьева, всегда предпочитая подниматься вслед за Григорием Евсеевичем, и, никогда не пытаясь действовать самостоятельно.

Мог Тухачевский, поняв то, что прежний покровитель проиграл начисто, а, податься, особенно и некуда, таким образом, завуалировано предложить свои услуги ему, Сталину? Еще как мог — он всегда был отменным придворным, достаточно вспомнить телеграмму, отправленную Ленину в 1918 году, после покушения, насчет того, что ответом на первую его рану стало освобождение Симбирска, а ответом на вторую — станет Самара (эта телеграмма, поминавшаяся во всех советских учебникам истории, действительно была отправлена Тухачевским — В.Т.). И вообще, такое вполне в его характере — прямо свои ошибки он никогда не признает, слишком самолюбив; а вот намекнуть через кого-то вполне может. Понятно, что никого лучше Серго он не найдет. Мог он понять, что на 'левой фразе' дальнейшей карьеры не сделает? Бесспорно — Михаил свет Николаевич кто угодно, но не дурак. Ну а то, что сейчас карьеру лучше всего делать на техническом перевооружении РККА, понятно не только начальнику Главного Штаба РККА, а и зеленому комвзвода, только-только выпущенному из училища.

Немного удивляло то, что Тухачевский не обещал управиться с перевооружением артиллерии за счет неких невиданных новшеств, до которых он был большим охотником, а говорил о тяжелой работе в рамках обычных, насколько мог судить Сталин, технических представлений. Но у этой странности было простое объяснение — тот из подчиненных Тухачевского, кто это на самом деле придумал, убедил начальника нормально работать, а не болтать языком. Интересно, кто это?

Сталин признал про себя, что момент Тухачевский выбрал удачно, с какой стороны ни взгляни. Проигравшая открытое противостояние оппозиция привычно перешла к нелегальной работе — Коба знал о существовавшем с весны 1926 года конспиративном центре объединенной оппозиции, во главе которого стояли Троцкий и Зиновьев; и он догадывался о том, что у оппозиционеров есть свои люди в верхушке РККА и ОГПУ. Атмосфера же в партии была такова, что даже об арестах участников оппозиции речи быть не могло — его бы не одобрило даже большинство сторонников. В этих условиях подтолкнуть к оппозиционерам еще и Тухачевского было непозволительной роскошью. Надо было заниматься перевооружением армии — но среди его верных сторонников попросту не было настолько технически грамотных кадров; о том, чтобы доверить это важнейшее дело пользовавшимся лютой ненавистью красных командиров 'золотопогонникам', речи быть не могло — этого бы не поняли даже Клим с Семеном. А Михаил Николаевич живо интересовался техникой — глядишь, с помощью царских спецов он и сможет сделать что-то дельное.

— Знаешь, Серго, сказал ты хорошо — неторопливо высказался Сталин — артиллерию перевооружать и правда надо. Вот только кому это поручить — Клим с Семеном ведь это дело не потянут, как ты думаешь?

— Надо подумать — осторожно сказал Орджоникидзе, изрядно удивленный такой сговорчивостью Кобы и совершенно не собиравшийся подставлять друга Мишу — посоветоваться. С бухты-барахты на такое дело назначать нельзя, прав ты, Коба. Знающий товарищ нужен и верный.

— Подумай, Серго, только не тяни долго — нельзя это дело надолго откладывать, и так уже дооткладывались — согласился Сталин.

Размышления разведчика

А тем временем, обложившийся книгами полковник Ленков трудолюбиво работал над циклом статей, посвященных проблеме 'позиционного тупика' во время Первой Мировой войны. Замысел разведчика был прост и незамысловат, требовал немало времени на осуществление, но был надежен — поскольку Тухачевский никак не мог мгновенно превратиться из болтуна в серьезного военного специалиста, в это бы никто не поверил, то двигаться к поставленной цели, завоеванию авторитета военного теоретика среди профессионалов, следовало маленькими шажками.

Первым шагом в области теории должны были стать статьи описательного характера, с некоторыми намеками на анализ причин 'проклятия позиционности'. От описания следовало плавно перейти к анализу — для начала, любительски, на манер старательного, но неумелого ученика доказать что приписываемый пулеметам и траншеям позиционный тупик имеет своей причиной более глубокие изменения в военном деле.

'Скандал в благородном семействе', конечно, будет до небес и выше. Объект, мягко говоря, не пользовался любовью старых теоретиков дореволюционной выучки — настолько, что его не принимали в домах профессоров высших военно-учебных заведений. Его же 'покушение на основы', сейчас принятые ведущими военными теоретиками России и мира, только подольет 'масла в костер'.

Естественно, обнаглевшего выскочку не преминут пригласить на научные конференции — и прилюдно высечь. Вячеслав Владимирович твердо рассчитывал на оживленную дискуссию на курсах 'Выстрел', профессорско-преподавательский состав которых в это время считался сильнейшим в стране. Вот только у опытного профессионала были свои планы на эту дискуссию.

В это время шла ожесточенная дискуссия по вопросам военной теории между профессионалами Русской Императорской Армии и красными командирами — дискуссия, изрядно подогревавшаяся взаимной, дипломатично выражаясь, нелюбовью. Предельно упрощая, господа офицеры и генералы РИА считали, что базой для дальнейшей разработки военной теории должен послужить опыт Мировой войны, а опыт Гражданской является не более чем частным случаем; товарищи красные командиры придерживались диаметрально противоположного мнения, не поленившись разработать весьма сомнительную 'теорию классовой войны'.

Называя вещи своими именами, правы как раз были старые профессионалы. Вот только ситуация отнюдь не исчерпывалась вопросом правоты в научной дискуссии, пусть и имеющей важнейшее значение для строительства армии и обеспечения безопасности государства. 'Фоном' этой дискуссии была лютая ненависть краскомов к 'золотопогонникам', неприязненное отношение кадровых офицеров к 'вознесшемуся хамью', ожесточенная борьба партийных группировок за власть, провокации спецслужб.

Но и это было еще не все — дело было в том, что в Красной Армии были свои кланы, также боровшиеся за власть. Как правило, членство в этих группировках определялось совместной службой. Если большая часть офицеров и генералов РИА была 'вычищена' из РККА в результате печально известного дела 'Весна', то остальные кланы остались и продолжили увлекательную игру в 'интриги мадридского двора'. Была группировка сторонников Сталина — в нее входили Буденный, Ворошилов, Тимошенко, Апанасенко, Кулик. Были влиятельные выдвиженцы Троцкого — в первую очередь, это Тухачевский и Уборевич. Были 'украинцы' — бывшие руководители Украинской группы войск Якир и Гамарник. Имелись и бывшие руководители червонного казачества, Примаков и Путна. Позже 'украинцы' и 'червонные казаки' примкнули к троцкистам.

Исходя из ключевой задачи, Вячеславу Владимировичу следовало ориентироваться именно на сторонников Сталина — невозможно было осуществить реформирование Красной Армии, не пользуясь всесторонней поддержкой Ворошилова и Буденного. Но, эту поддержку требовалось постепенно заработать — и начинать надо было с поддержки бывших первоконников в теоретической дискуссии. Причем, надо было при этом извернуться так, чтобы не поставить под удар процесс наработки авторитета военного теоретика в глазах старых специалистов — а они тоже были необходимы для успешного реформирования РККА — да, вдобавок, постепенно вывернуть 'теорию классовой войны' так, чтобы от нее осталось только название. Сутью же должна была стать теория маневренной войны. Благо, в этом плане Гражданская война представляла благодарнейший материал для поворота в нужном направлении — это была маневренная война, в которой заметную роль сыграла Первая Конная армия, руководимая Буденным и Ворошиловым.

Возможности для первого шага в этом направлении имелись, поскольку в это время шла дискуссия о Крымской операции Красной Армии 1920 года — как и объект для показательной порки. Объект был талантливым тактиком, блестящим практиком и далеко не последним теоретиком — кроме того, он был весьма тяжелым в общении человеком, легко и непринужденно портившим отношения практически со всеми, с кем ему доводилось общаться. Звали этого человека Яковом Александровичем Слащевым. Личность была в высшей степени неординарная — для начала можно упомянуть то, что общепринятая точка зрения, заключающаяся в том, что именно Слащев послужил Булгакову прототипом одного из героев 'Бега', генерала Хлудова, не вполне точна. Слащев был настолько противоречивой личностью, что в один литературный образ не поместился, так что он стал прототипом сразу двух героев 'Бега': полусумасшедшего стратега Хлудова и отчаянного рубаки Чарноты, что вполне соответствовало реальной истории его службы в Белой армии. Впрочем, после возвращения в Советскую Россию он продолжал не вписываться ни в какие рамки: горький пьяница, Слащев написал несколько серьезных работ по тактике; талантливый военный педагог, которого тихо или не очень тихо ненавидели многие из тех, кого он учил, он завалил командование рапортами о переводе в войска, прося дать ему если не дивизию, то, хотя бы полк. Любимым его развлечением был не просто загон оппонентов в тупик, а доведение их до бешенства.

В общем, это был на редкость полезный для планов Вячеслава Владимировича человек, если суметь его правильно использовать и не дать врагам организовать его убийство.

Первым же шагом в области военной техники должна была стать программа перевооружения артиллерии РККА. Полковник Ленков, имея достаточно полное представление о характере Серго Орджоникидзе, которого не зря называли 'душа-человек', был готов поспорить на ящик шустовского коньяка против бутылки ситро, что Серго не преминет поделиться его опасениями с со старинным приятелем Кобой, знакомство с которым началось с совместной отсидки в Баиловской тюрьме, в далеком 1907 году. То, что Коба, которого можно было обвинить во многих недостатках, но не в недостатке ума, быстро вычислит источник информации Серго, разведчик не сомневался. Мотивация поступка Тухачевского полностью соответствовала реальному характеру объекта — настолько, что в нее должен был поверить даже недоверчивый и очень осторожный Сталин. Вот тут полковник и рассчитывал развернуться — причем, результаты должны были стать такими, что к мнению объекта начнет всерьез прислушиваться не только расположенный к нему Буденный, но и с трудом терпящий его Ворошилов. Ну а то, что эти два бульдозера на танковом шасси, по недосмотру Всевышнего получившие человеческий облик, свернут все препоны на пути реформирования Красной Армии, разведчик ни на секунду не сомневался.

Труды Сталина

Почти в это же время, работал и другой человек. Закончив чтение отчета своего главного советника по экономике, Валериана Куйбышева, в котором давался развернутый анализ достоинств и недостатков двух возможных партнеров Советской России в необходимом деле индустриализации, человек отложил доклад, взял свою, еще не ставшую известной всему миру, трубку, не торопясь набил ее, раскурил.

Откинувшись на спинку стула, хозяин кабинета обдумывал аргументы верного соратника, в отличие от многих революционеров с дооктябрьским стажем, почти сразу после окончания Гражданской войны, с головой ушедшего в дела хозяйственные. Похоже, именно в этом было его призвание.

— Итак, Валериан считает, что предложения немецких концернов, с 'Сименсом' во главе, для нас менее выгодно, хоть германцы и запрашивают меньшие цены, чем североамериканцы — думал Сталин. — Дело в том, что они хотят уплаты, большей частью, золотом — наше сырье им нужно в меньшей степени, чем янки. Фирмы же САСШ готовы две трети цены принять сырьем. Притом, что золота у нас негусто, американское предложение практичнее.

— И, он обращает внимание на политический момент — при американской политике изоляционизма, вероятность войны между ними и нами мизерна. Во всяком случае, в ближайшие лет десять, если не больше. То, что они нас до сих пор не собираются признавать, ничуть не мешает их капиталистам вести с нами дела. Им плевать, что в покупателях у них большевики — был бы бизнес прибыльным, остальное неважно. Прав был Ильич, сказавший, что 'Капиталисты продадут нам веревку, на которой мы их повесим'. Все так — Валериан активно налаживает контакты с американскими капиталистами уже три года; и, их интересуют всего две вещи: есть ли у нас деньги на оплату заказанного, да не является ли предмет заказа оружием, поскольку на его экспорт надо получать разрешение Госдепа — все остальное продают за милую душу. Как повернется дело с Германией, не знает никто, это правда — да, сейчас у нас с ними хорошие отношения, благодаря отношениям с военными и частью промышленников, но гарантий на будущее нет никаких, недаром на пост канцлера так пропихивают фон Папена. А за ним маячат Арнольд Рехберг и Макс Гофман, вкупе с прочими нашими 'доброжелателями'. А уж совсем в тени устроился Ялмар Шахт, которого и вовсе не видно и не слышно — вот только мы отлично знаем, кто, сколько и зачем отвалил золота на финансовую стабилизацию Германии, без чего никакой план Шахта с 'хлебной маркой' не мог иметь успеха. Англичане, кто же еще. А еще точнее — Ротшильды, со всей их банкирской камарильей. Американцы тоже поучаствовали, скупив две трети акций германских концернов — но, янки интересует в первую очередь прибыль, они готовы торговать хоть с Сатаной, если это будет выгодно, а с англичанами не так, они хотят и прибыль поиметь, и нас закопать поглубже.

— Хотя, особого выхода у этой английской шайки-лейки и нет — слишком сильно они промахнулись с Империалистической войной, чересчур уж велик их убыток от победы. Считай, они разом пустили по ветру капиталы, копившиеся веками — да еще и остались должны умопомрачительную сумму в восемь миллиардов фунтов стерлингов той же Америке. И не платить эти долги они не могут, точнее, они, вместе с французами попытались после той войны надавить на янки, чтобы те списали им военные долги — да не на тех напали, американцы не только не простили все эти кредиты, да еще крепко обманули, поманив перспективой списания долгов, чтобы британцы подписали невыгодные им Вашингтонские договора. Деваться господам капиталистам с туманного Альбиона было некуда, согласились и на равенство своего флота с американским, и на расторжение англо-японского договора 1902 года, и на доминирование Америки в восточной части Тихого океана, и на все иное-прочее. Стоило только им все подписать, как Конгресс немедля принял специальный билль о безусловном взыскании военных долгов.

— Вот и выходит, что: во-первых, англичане проиграли промышленное соревнование янки и немцам еще в начале века, так что единственным гарантированным рынком сбыта своих товаров у них являются колонии; во-вторых, эксплуатировать свое население так, как они это делали в первой половине прошлого века, никак нельзя — слишком велика вероятность взрыва, у английских рабочих перед глазами пример успешной революции; в-третьих, им позарез надо ограбить кого-то по-крупному, чтобы выплатить американцам хотя бы часть долгов.

— Какая страна соответствует всем требованиям? Да только Советский Союз! По той простой причине, что он является единственной экономически выгодной территорией крупных масштабов в мире, не контролируемой кем-то из империалистических хищников! И, при этом, слишком слаб, чтобы отбиться самостоятельно от любой из ведущих империалистических держав!

Сталин почувствовал, что гнев мешает ему анализировать ситуацию — и, резко встав, начал ходить по кабинету. Это занятие помогало ему сосредоточиться. Немного успокоившись, он продолжил выстраивать логическую цепочку: 'Собственно, единственное, что мешает им вторгнуться сейчас, это усталость их народов от войны и истощенность экономик. Исключением являются САСШ — но этот хищник сейчас сыт, ему незачем ввязываться в авантюру, рискуя нынешним благополучием. Но относительная слабость крупнейших хищников Европы будет не такой уж долгой — с окончания Империалистической войны прошло восемь лет, еще лет десять-двенадцать, и подрастет новое поколение, готовое взять в руки оружие, да будут приведены в относительный порядок экономики. Это то время, которым мы располагаем, чтобы стать сильными — в лучшем случае, поскольку нет никакой гарантии, что против нас не бросят в бой коалицию из стран Малой и Прибалтийской Антант, оставив себе роль крепкого тыла и резерва, должного нанести последний удар'.

— И это еще не все — имеется в наличии голодный азиатский зверь, Япония. Она очень хорошо нажилась на минувшей войне, понеся символические потери. Но пища давно переварена, ушел и наеденный жирок — а кушать ей хочется — прочитанный неделю назад доклад об экономическом кризисе в империи Восходящего Солнца стоял перед глазами Кобы. — А тут перед мордой зверюги болтается такой кусок мяса, как наш Дальний Восток — жирный и почти беззащитный. Нет вопроса, нападет Япония или не нападет, есть вопрос — когда нападет?!

Размышления Сталина прервал деликатный стук в дверь кабинета.

— Войдите! — отрывисто сказал он.

— Добрый вечер, товарищ Сталин — поздоровался один из его верных помощников.

— Добрый вечер, товарищ Маленков — ответил Вождь.

— Тут пришел интересный доклад из сектора Комиссии Партконтроля, занимающегося наблюдением за высокопоставленными товарищами — доложил Георгий Максимилианович. — Товарищ Тухачевский разоткровенничался с женой, а доверенному товарищу, работающему в его семье, удалось записать разговор.

Если бы полковнику Ленкову каким-то чудом довелось услышать это, он бы был очень доволен — вброшенная им информация, объясняющая его мотивы, дошла именно туда, куда было нужно.

— И о чем же товарищ Тухачевский говорил с товарищем Тухачевской? — спросил Сталин.

— Вот запись разговора, вот дополнительные сведения, вот выводы аналитиков — Маленков положил на стол Вождя простую картонную папку.

— Садитесь, товарищ Маленков — пригласил Сталин.

Сев, Вождь открыл папку и углубился в чтение. Картина представлялась и в самом деле прелюбопытной — похоже, Тухачевский, наконец-то понял, что подсидеть Клима, произнося пылкие речи, ему не удастся. Желание стать наркомом у него никуда не пропало, вот он и решил сменить метод достижения цели.

— Что Вы скажете, товарищ Маленков? — спросил Сталин.

— Товарищу Тухачевскому очень хочется стать народным комиссаром обороны — слегка улыбнулся Георгий Максимилианович — настолько сильно, что он решил всерьез поработать.

— Думаете, у него лично возникло такое желание? — уточнил Сталин.

— Скорее всего, товарищ Сталин — Маленков прекрасно понял подтекст вопроса — не в обычае товарища Троцкого длительные, многоходовые интриги, ведь такой путь к власти над Красной Армией займет годы, без малейшей гарантии успеха. А вот презрительное равнодушие к нуждам и чаяниям своих сторонников для него как раз обычно — вспомните 1923 год, когда Антонов-Овсеенко и Муралов угрожали военным переворотом в пользу Троцкого. Он ведь тогда не просто отказался от переворота, а равнодушно отдал своих преданных сторонников 'на съедение'. Кстати, тогда товарищ Тухачевский, приехав из Минска, не поддержал Троцкого, предпочтя отмолчаться. Вполне возможно, что сейчас, посмотрев на ход и результаты партдискуссий последних лет, он решил сменить сторону — и собирается доказать Вам, что будет намного полезнее товарища Ворошилова.

Сталин усмехнулся в усы — Маленков все говорил верно, вот только представить себе, что он согласится заменить верного Клима на самовлюбленного 'наполеончика', можно было, только плохо представляя себе его характер и взгляды на жизнь. Хотя, при характере Тухачевского, при его-то самооценке, это было очень похоже на правду.

— Хорошо, товарищ Маленков — скупо похвалил он помощника, для себя сделав 'зарубку на память', поговорить с Климом и Семеном — у Вас есть еще что-то?

— Нет, товарищ Сталин — вскочил Георгий Максимилианович.

— Тогда я Вас больше не задерживаю, у Вас наверняка еще много работы. До свидания! — отпустил Маленкова Сталин.

— До свидания, товарищ Сталин — попрощался Маленков.

Через пару дней, найдя промежуток в своем до предела загруженном графике, Сталин пил чай в компании старых соратников.

Выслушав доклад Ворошилова о положении дел в армии, заключавшийся в том, что все не так плохо, как могло бы быть, Сталин начал задавать интересовавшие его вопросы.

— Клим, что у нас с троцкистами?

— Притихли, Коба — доложил нарком обороны, наливая себе еще стакан чаю. — Ну да сейчас не двадцать третий год, когда большая часть армии была за Льва, да и руководства у них особого нет. Уборевич уехал в Германию на учебу, а Тухачевский, ты не поверишь, обложился книгами и что-то там строчит.

Сталин слегка улыбнулся — скорость распространения сплетен, как водится, была куда выше скорости самого быстроходного аэроплана.

— А с артиллерией у нас что?

— Да что было, то и есть, — мрачно сообщил Ворошилов, несмотря на свое менее, чем скромное образование, бывший сугубым реалистом, совершенно не имея склонности парить в эмпиреях, — Николашкино наследство пользуем. Инженеры помаленьку маракуют над батальонными пушками да гаубицами, обещают в этом году новую трехдюймовую полковушку на испытания выставить.

— Новую, это ты, Клим, загнул, — еще мрачнее высказался Буденный, оторвавшись от своего стакана с чаем, — это они переделали на скорую руку царскую горную пушку образца девятого года. Я проверил — да они и не скрывают. Новым у нас, едрен корень, и не пахнет — все царское добро улучшают, как это по-иностранному, модернизируют.

— Ну, все лучше, чем дивизионную трехдюймовку в полках держать — тяжела она для них, — не проявляя радости, констатировал нарком, — а так, твоя правда, Семен. Да они, спецы эти, честно предупредили, что заново проектировать долго, дорого, и, хрен знает, что получится, потому что полковых пушек у нас со времен царя Гороха не делали — по-ученому говоря, это называется, школа проектирования утрачена. Поэтому лучше горную пушку для полковых нужд приспособить — не больно она хороша, это они тоже сказали, зато быстро и заводы легко приспособятся ее выпускать.

— Во-во, оно самое, — согласился с другом легендарный командарм Первой Конной, — вот только выходит, что сидим мы по уши в куче царского навоза — и никак не начнем из него выкарабкиваться.

— Ну уж, навоза, — не согласился нарком, — трехдюймовка хороша, вспомни, как ей в Гражданскую воевали.

— Воевали справно, — не стал спорить Семен Михайлович, — только это ведь было против беляков, у которых такие же трехдюймовки имелись. А, скажи-ка мне, Клим, как старому другу, в каком году Николашка повелел трехдюймовку на вооружение принять?

— Сам ведь знаешь, во втором году это было — буркнул Климент Ефремович.

— Во втором, — снова согласился Буденный, — а нынче у нас на дворе двадцать седьмой, так что в этом году будем аккурат четверть века отмечать, как она, родимая, на вооружении стоит. Не пора замену приискивать?

— На какие шиши?! — взорвался нарком. — Ты мне всю плешь проел — перевооружаться надо! Без тебя, б...ь, знаю! Ты мне, мать твою поперек, скажи, кто эти пушки, мать их за ногу, делать будет и на какие доходы — в ножки поклонюсь! Ну?!

— А в морду? — осведомился Семен Михайлович, не на шутку разозленный непочтением по отношению к родительнице.

Внимательно слушавший диалог друзей, и, 'по совместительству', его верной опоры в армии, плавно перераставший в нешуточную свару, Сталин понял, что, занимаясь народным хозяйством, внешней и внутренней политикой, он изрядно запустил дела военной техники.

— Клим! Семен! Хватит! — негромко, но властно сказал он.

Приказывать он умел — двое жестких, с очень сильной волей мужчин, готовые всерьез сцепиться, отвели взгляды друг от друга.

— Клим! Ты не прав — слова, сказанные негромким, глуховатым голосом, сбили пыл с наркома обороны.

— Прости, Семен! Не со зла ляпнул, сгоряча — неуклюже, но искренне извинился Ворошилов.

Буденный еще секунд тридцать играл желваками, остывая, потом согласно кивнул.

— Семен, скажи мне как старому боевому другу, — глядя командарму в глаза, спросил Вождь, — у нас, в самом деле, такие хреновые дела в армии?

— Хреновые, Коба — честно ответил Семен Михайлович — то есть, в кадровых дивизиях еще туда-сюда, а в 'полчках' (принятое тогда сленговое выражение: если говорили 'полк', подразумевалась кадровая часть, если 'полчок' — территориальная — В.Т.) — ж.па полная, даже в коннице, а о пехоте я не говорю. Хотя и в кадровых не все ладно — иных командиров эскадронов в царской армии и в унтера бы не взяли. И техника старая, большей частью Николашку помнит — отремонтировали ее, да, только все одно, старая она. Об огневых припасах речи нет — мало их на складах, а промышленность дает 'кошкины слезки'.

Сталин перевел взгляд на Ворошилова.

— Делаем, что можем, — честно ответил тот, — наскребли деньжат на полковушку, в этом году будем принимать новый ручной пулемет, системы Дегтярева, на него тоже хватит. Насчет территориалов Семен, по-моему, неправ — писал ведь Ильич, что сила революции в вооруженном народе.

— Клим, я в теориях не силен, врать не буду, — твердо сказал Буденный, — только службу я знаю, и, одно скажу — за такую службу, что, почитай, в каждом полчке, дельный унтер старого времени морду бил бы всем — за дело, потому как это не служба, а издевательство над настоящей службой.

Коба молчал. Винить боевых друзей ему было не за что, они действительно делали все, что могли — а их вины в том, что промышленность была слабой, а денег в бюджете не хватало на самое необходимое, не имелось ни малейшей.

— Значит, артиллерию надо перевооружать — утвердительно сказал он. — Что у нас есть на этот счет, программа какая-нибудь имеется?

— Есть такая — сообщил Климент Ефремович — 'Программа на 1922-1932 годы'. Вот только ее переделывать надо, если по-хорошему.

— Кому это можно поручить? — спокойно спросил Сталин.

— Понимаешь, Коба, у нас у всех, даже у Кулика, с образованием не очень, — напомнил Вождю о реалиях жизни нарком, — а тут без него не обойтись. А золотопогонникам верить нельзя.

— Тухачевскому, может? — не очень уверенно предположил Семен Михайлович — У белых он не был, сразу в РККА пошел, как в Россию вернулся. Образованный он, техникой здорово интересуется.

Ворошилов поморщился — Тухачевского он терпел с большим трудом, чего никогда не скрывал.

— Вот что, друзья — надо подумать, кому, кроме Тухачевского, можно это дело доверить — Сталину не нравилось, что все обсуждения быстро сводились к личности начальника Штаба — можно подумать, что больше подходящих людей в Красной Армии нет. — Когда надумаете, предложите — будем думать дальше.

Страна заходящего финансового Солнца

Вечером 25 марта лидер партии Сэйюкай Кисабуро Судзуки принимал в своем доме дорогих гостей. Точнее, один из гостей, генеральный секретарь партии Каку Мори был частым гостем в доме своего шефа — а вот визит вице-председателя Тайного Совета Киитиро Хиранума, чьим верным сторонником господин Судзуки был еще во время своей службы в министерстве юстиции, был нечастым событием даже для столь влиятельного человека, как лидер одной из двух ведущих парламентских партий Империи.

После ужина хозяин и гости удалились для беседы в чайный павильон. Ситуация была столь напряженной, что собравшиеся нарушили протокол чайной церемонии, что для уважающих традиции японцев было почти немыслимо.

— К сожалению, инцидент на финансовом рынке не только не прекратился, но и имеет тенденцию к нарастанию — сообщил господин Хиранума — что вызывает растущую обеспокоенность.

За обтекаемыми словами одного из наиболее влиятельных политиков Империи скрывалось нечто весьма серьезное. Боги, благоволившие Стране Восходящего Солнца с 1904 года по 1919 годы, считая по календарю гайдзинов, казалось, отвернулись от нации Ямато: сначала 'сибирская экспедиция' пошла не так удачно, как хотелось бы, принеся вместо приращения территорий не покрывшую знамена Армии новой славой эвакуацию из России; потом Великое землетрясение Канто, разразившиеся в сентябре 1923 года, не только погубило многих подданных Тэнно, но и нанесло такие разрушения, что на восстановление разрушенного пришлось потратить почти все накопления, сделанные Империей за четыре неправдоподобно благополучных экономически года, в течение которых гайдзины убивали друг друга в Европе, освободив для сыновей Ниппон богатейшие рынки Азии, в частности, Китая; и, наконец, не желающие униматься 'береговые обезьяны' вместо того, чтобы добросовестно работать на предприятиях, принадлежащих японцам, и покупать произведенные на них товары, имели наглость начать вытеснение японских резидентов из Китая, нанося тем самым огромный ущерб имуществу трудолюбивых японцев. Под сильнейшим ударом оказались почтеннейший торговый дом Судзуки и финансировавший его продвижение в Китае Тайваньский банк.

Возглавляемое же господином Вакацуки правительство, как это ни грустно было признавать, вело не самую удачную политику в области финансов и международных отношений. Нет, оно продолжало учитывать векселя торговых домов и банков, понесших потери в результате Великого землетрясения — но, надо признать, 100 млн. иен, выделенных Японскому банку в качестве кредита на эти цели, оказались явно недостаточной суммой. Также нельзя было признать хорошей политикой терпимость, проявляемую возглавляемым премьер-министром Вакацуки к взбунтовавшимся китайцам — в конце концов, японские инвестиции в Китай, прежде всего, в текстильную промышленность Шанхайского района и концерн ЮМЖД (Южно-Маньчжурская железная дорога, уже тогда занимавшаяся массой проектов, помимо железнодорожных — В.Т.), достигли 2,5 млрд. иен. Было очевидно, что эти вложения нельзя защитить только дипломатическими методами и редкой посылкой войск.

'Последней каплей', переполнившей чашу терпения в отношении правительства, поддерживаемого противостоящей партии Сэйюкай партией Минсэйто, стали последствия неосторожной речи министра финансов, господина Катаока, в парламенте — невоспитанный гайдзин сказал бы, что в Империи Ямато разразился тяжелейший финансовый кризис, японцы же предпочитали определение 'затруднения на финансовом рынке'. Но, как ни называть происходящее, основания для беспокойства были — если с 15 по 21 марта сложности были у небольших банков, то 22 марта прекратили операции 'Мицуи гинко', 'Накадзава гинко' в Токио и 'Сода гинко' в Иокогаме. Потерявший всякий страх перед законом Империи левый, для вразумления которых и был предназначен 'Закон об опасных мыслях', мог бы сказать, что один из мощнейших концернов Японии, 'Мицуи', выросший из торгового дома еще времен сегуната Токугава, использовал партию Сэйюкай в качестве своего филиала в парламенте — но, разумеется, собравшимся и в голову не могли прийти столь вульгарные определения.

В принципе, этот кризис был не столь уж и плох — за годы благополучия на финансовом рынке Империи появилось немало мелких и средних банков, вовсе уж маленьких ссудных касс, доставлявших определенные неудобства исполинам. Сейчас господин Катаока, при неоценимой помощи господина Итики, управляющего Японского банка, делали все необходимое для достижения стабилизации. Это было их долгом — и они прилагали все усилия для того, чтобы выполнить его наилучшим образом.

Но, был еще нюанс — на который неустанно обращал внимание власть предержащих господин Ямамото Дзёторо, недавно ставший президентом ЮМЖД. Этот нюанс заключался в том, что южная Маньчжурия была признанной сферой влияния Империи Восходящего Солнца, а, между тем, север Маньчжурии, по договору 1907 года бывший сферой влияния царской России, ныне был практически бесхозен. Контролировавший же Маньчжурию 'маршал' Чжан Цзо-лин не только возмутительно бесхозяйственно распоряжался этими богатейшими землями, но и имел неосторожность более прислушиваться к мнению Лондона, чем Токио. Сходная ситуация была и с Шандуньским полуостровом — плодородные земли, после того как Германская Империя официально отказалась от всех прав на Циндао, страдали от лени и неумения правильно вести сельское хозяйство, присущих китайцам. И это происходило тогда, когда миллионы подданных Тэнно страдали от малоземелья!

Был еще один момент, о котором всегда помнили присутствующие — и господин Хиранума, и господин Мори, и отсутствующий здесь госполин Ямамото всегда были теснейшим образом связаны с генералитетом. Именно Императорская Армия с лета 1905 года готовилась к новой войне с Россией, когда Флот обратил свой взгляд на юг; именно военные круги настояли на 'сибирской экспедиции' и, прилагали все усилия для ее продолжения, даже когда дела пошли не лучшим образом. Флот же, в свою очередь, не преминул воспользоваться неудачей давних врагов, сумев лишить армейцев иных возможностей.

Сейчас же открывалась возможность для реванша — торговый дом Судзуки, ныне находящийся в столь сложном положении, с времен минувшей войны в Европе неосмотрительно расширивший свою сферу деятельности на производство стали, искусственного шелка, а, главное, на морские перевозки и мукомольные предприятия, находился под покровительством Флота.

— Многие члены Тайного Совета склоняются к мысли, что Империи стоит изменить свою стратегию — продолжил господин Хиранума — уделив внимание более активным действиям в Китае. Исходя из этого, я не исключаю того, что правительству господина Вакацуки будет отказано в доверии.

Вице-председатель Тайного Совета сделал паузу, давая возможность задать вопросы.

— Киитиро-сама, не сочтете ли Вы возможным высказать предположение, кого Его Императорское Величество может счесть достойным своего доверия? — с подобающим почтением спросил господин Судзуки.

— Пока Божественный Тэнно не счел нужным высказать свое мнение по этому вопросу — сообщил Хиранума — но, во дворце склоняются к кандидатуре уважаемого генерала Танака.

Мори и Судзуки низко поклонились, старательно скрывая радость — начатая два года назад комбинация, включавшая в себя вступление одного из самых влиятельных военачальников, барона Танака, в буржуазную партию, была близка к успеху. Конечно, в случае успеха надо будет заняться формальностями: созвать съезд партии, изменить устав, избрать генерала лидером партии. Но, по сравнению со сменой стратегии, сулящей колоссальные выгоды, это были такие мелочи.

Собеседники еще долго обсуждали детали — но главное было сказано и услышано.

Планирование полковника Ленкова.

Вячеслав Владимирович отложил ручку 'Паркер', мысленно выматерившись на четырех языках, помимо родного — столько ему не приходилось писать с тех времен, когда, командуя группой специального назначения, он возвращался с задания. Кинематографисты, что наши, что импортные, снимающие фильмы о суперменах из спецназа, обходят этот момент стороной — а он есть, писать отчеты приходится, в мельчайших подробностях, зачастую, не в одном экземпляре. Хорошо жилось графу Толстому — хотел он, мог писать 'Воскресение', не хотел — мог не писать; кроме того, у него имелась супруга, безропотно переписывавшая набело его черновики. Вольготно ему писалось — в таких условиях, отчего бы не переписывать 'Воскресение' восемнадцать раз.

А тут надо было старательно изображать интеллектуальные муки бездарности и недоучки Тухачевского, создавая ему репутацию великого военного теоретика — и черновики были необходимой частью этого труда, чтобы любой негласный обыск, в неизбежности которого полковник ничуть не сомневался, подтвердил неустанные труды, материальным выражением которых были эти черновики, чтобы их черти побрали!

Ленков помассировал вокруг глаз — бедные глазоньки уже слезились от бесконечного чтения и писания, хорошо хоть куратор старательно включил в пакет информации не только общее содержание нужных источников, но и ссылки на конкретные страницы, так что вдумчиво читать эту гору книг нужды не было, достаточно было ограничиться пометками и закладками, должными продемонстрировать добросовестный труд.

Но нет худа без добра — появлялась возможность сделать перерыв и обдумать решение важнейшего вопроса, без положительного решения которого приобретение реальной власти было абсолютно невозможно. Говоря проще, новому Тухачевскому была необходима своя спецслужба, способная эффективно работать как внутри страны, так и за границей. Нет, доверенные люди у объекта имелись — но на серьезную службу они были похожи примерно в той же степени, как балерина — на танк. Вячеславу Владимировичу нужна была именно служба, причем замкнутая на него лично.

При всем бардаке, бывшем нормой жизни в СССР 20-х — первой половины 30-х годов, задача была весьма непростой. Для серьезной службы нужны подготовленные люди, необходимы очень приличные деньги, причем, с постоянным пополнением финансов, по той простой причине, что серьезная разведка является весьма дорогим удовольствием, доступным лишь странам из первой десятки. Еще в список критически важных условий входила сохранение в секрете самого факта существования личной разведки — в противном случае, во-первых, объект автоматически попадал в список возможных претендентов на власть, что влекло за собой самые неприятные последствия, пусть и не сразу; во-вторых, резко падала эффективность проводимых мероприятий, поскольку Тухачевский становился подозреваемым в авторстве иных мероприятий.

С первым пунктом все было неплохо — в одной Первопрестольной в это время жили на нелегальном положении полтора десятка господ офицеров военной разведки Российской Империи. Некоторые из них ушли после прихода большевиков к власти, некоторые — после того, как из руководства РККА был удален сотрудничавший с большевиками генерал Потапов. Конечно, привлечь к сотрудничеству всех было абсолютно нереально — можно было сразу сказать, что половина откажется, четверть окажется непригодна к активной работе по возрасту или состоянию здоровья. Но даже двое или трое профессиональных оперативников разведки — это совсем немало для начала.

За границей дела обстояли еще лучше — там находились свыше сотни офицеров Генерального Штаба и 'академиков', сиречь, офицеров, окончивших АГШ, но не причисленных к Генштабу — в принципе, практически все они были пригодны к работе в военной разведке. В реальной истории большую часть из них прибрал к рукам Абвер — после того, как РОВС пошел на сотрудничество с немцами в середине 30-х годов, данные этих профессионалов стали одним из первых 'взносов' 'борцов с большевизмом' новым хозяевам. Деваться господам офицерам было особенно некуда, для многих из них даже самоубийство не стало бы выходом, поскольку у них были семьи, а германская разведка никогда не была замечена в джентльменстве. С другой стороны, Абвер предложил им реальную перспективу, заключавшуюся в деньгах и чистых германских паспортах.

Конечно, привлечь их к работе, апеллируя к 'светлым идеалам' Коммунистического Интернационала было невозможно — но на серьезную работу за хорошие деньги, с гарантиями нормального устройства близких, многие из них наверняка бы согласились. Вопреки советским фильмам, где эмигранты постоянно сидят в неплохих ресторанах, реальная жизнь большинства русских эмигрантов, мягко говоря, была безрадостна. В общем, полковник ГРУ счел, что адмирал Канарис обойдется без этих людей.

Что же касалось привлечения этих людей к работе, то полковник Ленков был совсем не понаслышке знаком с практикой родного ведомства, заключавшейся в том, что у каждого резидента ГРУ было две сети: агенты, входившие в первую сеть, проходили по документам учета; агенты же, входившие во вторую сеть, ни по каким учетам не проходили, их не знало даже руководство, точнее, оно знало о существовании второй сети, но, никто, кроме резидента, не знал агентов, и, вообще не имел никакой возможности выйти на них. Конечно, Вячеслав Владимирович не был 'чистым' оперативником — но, вопреки голливудским боевикам, офицеры спецназа ГРУ совершенно не соответствовали 'стандарту' зверообразных громил, с автоматом в каждой руке, и, безупречно гладкой корой головного мозга. Все обстояло с точностью до наоборот — в реальности они занимались оперативной работой не в меньшей степени, чем специальными операциями, так что с навыками оперативной работы все было в полном порядке.

Конкретно же полковнику доводилось привлекать к работе людей, которым было безразлично, на кого работать, на ГРУ или ЦРУ, Аллаха или Иблиса — это были его личные агенты, обязанные лично ему и готовые работать только с ним.

Действуя таким образом, можно было приобрести костяк будущей организации. Что же касается 'наращивания мяса', то был такой благодарный для любой спецслужбы материал, как уголовники — полковник Ленков целиком и полностью разделял мнение полковника Николаи, выраженное в чеканной формуле 'Отбросов нет — есть кадры!'. Применительно же к 20-м — 40-м годам, в мире был весьма развит такой интересный для разведки бизнес, как контрабанда. Кстати, именно на эту эпоху приходилось и постепенное становление наркобизнеса — а под его прикрытием тоже можно сделать немало.

Со вторым вопросом дела обстояли сложнее — но тоже были вполне решаемы. Ленину приписывают высказывание: 'Чтобы выиграть Гражданскую войну, мы ограбили Россию!'. Вячеслав Владимирович не знал, говорил ли Ульянов это — но, то, что в действительности товарищи большевики на совесть ограбили Россию, сомнению не подлежало.

Более чем приличные счета, измерявшиеся десятками миллионов американских долларов и швейцарских франков, были почти у всех членов 'ленинского Политбюро'. Разумеется, на все сразу замахиваться было глупо — имелись две цели, успешное поражение которых гарантировало решение финансовых проблем.

Первой целью был Лев Давыдович Бронштейн-Троцкий. Надо было признать, что мелочным он не был, во время Гражданской войны грабя эшелонами и пароходами, при этом, выбирая самые ликвидные товары, например, продукты и лекарства. Впрочем, Левушка не брезговал и вечными ценностями, к каковым он резонно относил драгоценные металлы и камни, иностранную валюту и произведения искусства. Насколько знал полковник, 'нажитое непосильным трудом' в случае 'демона революции' перевалило за сотню миллионов долларов — в золотом эквиваленте это была сотня тонн золотом, в современных же долларах, считая по паритету покупательной способности, между двумя с половиной и тремя миллиардами долларов. Правда, Ленков не знал, были ли это только личные деньги Троцкого, или это были и его личные суммы, и, выражаясь невежливо, 'общак' его группировки. Впрочем, выяснить это было нетрудно — куратор наверняка мог считать нужную информацию.

Ценен международный авантюрист Бронштейн-Троцкий был не только колоссальными 'сбережениями', но и информацией — он очень многое знал, располагая убойным компроматом на массу влиятельных персон в России и мире. Именно поэтому Вячеслав Владимирович и не считал возможным сразу отправить Леву в ад, хотя, по его глубокому убеждению, Троцкий 'коптил небо' лишних лет двадцать, если не больше. Список пакостей, сделанных 'Львом революции' Российской Империи и Советскому Союзу — полковнику Ленкову очень нравилось определение, данное де Голлем Советскому Союзу, определение, заключавшееся в словах 'вечная Россия' — пакостей, за каждую из которых Троцкий заслуживал применения к себе старой шутки, некогда очень популярной в 'Аквариуме', гласящей 'Мы делаем предупредительный выстрел в голову, а контрольный — в сердце', был очень велик. Поэтому легко уйти Льву Давыдовичу не грозило — сначала ему предстояло поделиться своими обширными познаниями и расстаться с неправедно нажитым.

Разумеется, список интересных собеседников Троцким отнюдь не исчерпывался — массу познавательного не мог не знать Яков Блюмкин, руководивший каналом, по которому ценности из троцкистского 'общака' переправлялись в западные банки; весьма интересен был для любознательного человека, к которым с полным на то основанием относил себя Вячеслав Владимирович, идейный сторонник Троцкого Генрих Ягода, пусть и не ставший пока шефом НКВД; а уж как разведчику хотелось задушевно побеседовать с главным 'мотором' 'дела 'Весна'' и одним из ключевых организаторов массовой чистки в РККА Израилем Леплевским. Просто сил не было, так хотелось!

Но это пока что была лирика — вторая цель, в том случае, если она не была легендой, была намного важнее. Эту историю полковник слышал еще в юности — суть ее заключалась в том, что у большевистского руководства имелся сверхзасекреченный 'общак', о существовании которого знали только Свердлов, Ленин, Крупская и секретарь Совнаркома Горбунов. Якобы после того, как Ленин слег, Крупская и Горбунов приняли меры по его надежному сокрытию — и в 1922 году, в красивом городе Монтевидео появился аргентинский подданный, то ли дон Пабло, то ли дон Педро, человек с приличными средствами, купивший неплохой особняк и вполне себе светски живший на проценты с удачно вложенного капитала. Это и был доверенный хранитель 'общака' — если верить легенде, Крупская, сдавшая Сталину личные счета мужа, 'общак' так и не сдала; а взятый за глотку в 1938 году Горбунов все-таки попытался купить себе жизнь. Доверенные оперативники из личной разведки Кобы навестили 'аргентинского дона' — подробности неизвестны, но, вроде бы хранитель отдал номерные счета, на которых лежало свыше двухсот миллионов долларов. Деньги сумасшедшие — для сравнения, весь первый этап индустриализации обошелся в два миллиарда долларов.

Совсем глухо поминалось о том, что к счетам прилагался архив Ленина и Свердлова — имелось в виду вовсе не их теоретическое наследие.

Вот эта цель, в том случае, если она была реальной, интересовала полковника намного больше — но, в любом случае, сначала стоило навести справки у куратора.

В случае успеха открывались, без преувеличения, сказочные перспективы — имея информационную поддержку со стороны куратора, можно было качать десятки миллионов с бирж. А с учетом того, что впереди была Великая Депрессия, на пике которой акции в США подешевели почти на порядок, можно было внедриться в ведущие промышленные компании Америки, скупив приличные пакеты акций за бесценок. Это открывало такие возможности для научно-технического и экономического шпионажа, о которых советская военная разведка в то время могла только мечтать.

Что же касалось сокрытия личной специальной службы, то с потенциальными возможностями для этого дела обстояли и вовсе хорошо. Вячеславу Владимировичу очень нравилось выражение Честертона: 'Умный человек прячет лист в лесу'. В настоящее время начальником IV Управления был Берзин. Выражаясь не вполне дипломатично, Ян Карлович был человеком заместителя председателя Реввоенсовета Уншлихта. Парочка была довольно интересная, в особенности, Иосиф Станиславович — никогда не лезли на первые роли, напротив, предпочитали держаться в тени, но неизменно держали в руках рычаги реальной власти. Подобное поведение было довольно нетипично для 'товарищей профессиональных революционеров с дооктябрьским стажем' — обычно эту публику стащить с трибуны было непросто даже артиллерийским тягачом.

Еще интереснее было то, что Уншлихт начинал в польской социал-демократии — каковая тусовка весело сотрудничала с англичанами, немцами, австрийцами, французами — и была готова работать да хоть с разведкой Преисподней, лишь бы против проклятых москалей. Проще сказать, с кем польские социал-демократы в те времена не имели дел — это были американцы, тогда не занимавшиеся окраинами трех европейских Империй.

Потом пан Иосиф плавно 'перетек' в социал-демократическую партию Королевства Польского и Литвы — по факту, это был филиал польских социал-демократов, специализировавшийся на подрывной работе в западных губерниях Российской Империи. Не то чтобы полковник Ленков симпатизировал Отдельному корпусу жандармов и Охранному отделению — но, то, что им не давали развесить этих господ на фонарях, или, самое малое, загнать на бессрочную каторгу в Акатуй, вызывало у него сочувствие к политической полиции России. Судя по всему, именно там Уншлихт и познакомился с Берзиным.

'Следующим номером программы' стал переход Уншлихта в РСДРП. Вообще-то, это наводило на некоторые размышления — немало польских социал-демократов почему-то осело в российской социал-демократии, из наиболее видных фигур можно вспомнить тех же Дзержинского, Менжинского, Радека, так что Уншлихт был далеко не единственным. Медом им в России было намазано?

Кстати, Вячеславу Владимировичу вспомнился тот интересный факт, что ЧК, вопреки утверждениям 'ура-патриотов' создавали вовсе не евреи — эта сомнительная 'честь' принадлежала выходцам из Польши и Прибалтики. Случайное стечение обстоятельств? Может быть, и так..

Но, в любом случае, сейчас военную разведку контролировали эти двое — и, называя вещи своими именами, Разведывательное Управление работало не столько на РККА, сколько на Коминтерн. Что не менее интересно — Сталин не контролировал советские спецслужбы. Нет, конечно, свои люди у него там были — но его опорой не были ни ОГПУ, ни IV Управление.

Поскольку полковник Ленков был реалистом, то, даже мысли заполучить в свое распоряжение военную разведку у него не было — не для того Ворошилов в свое время отобрал ее у объекта, чтобы вернуть по первому требованию. Попытка же с ходу лишить Уншлихта контроля над РУ стала бы формой самоубийства — слишком большие возможности были у этой весьма темной личности, одного из создателей ВЧК и фактического куратора РУ.

Но, как гласит азиатская поговорка 'Большого барана лучше есть маленькими кусочками'. Применительно к текущей ситуации, Ворошилов был готов на массу уступок Тухачевскому, лишь бы тот не лез в оперативное управление войсками, ограничиваясь тем, что далекая от военного дела 'ленинская гвардия' считала бюрократическими играми и не дающими реальных рычагов власти умствованиями. В реальной истории нарком отдал Михаилу Николаевичу даже перевооружение армии — в этом варианте Вячеслав Владимирович собирался вытребовать к этому 'довески', значения которых не понимал не только бывший слесарь из Луганска, но и большинство офицеров и генералов царского Генерального Штаба.

Этими 'довесками' были научно-техническая разведка и аналитическая служба — эти структуры в то время только зарождались, тогда мало кто понимал, какое у них будущее.

'Тихой сапой' можно было заполучить и сбор разведывательной информации техническими средствами. В 20-е годы даже воздушная разведка только-только выбиралась из пеленок, потихоньку становилась на ноги служба радиоперехвата — а такие вещи, как микрофоны и магнитофоны, пристроенные в нужные места, проходили почти что по части научной фантастики. А дать такие вещи, при умелом использовании, даже при том уровне развития техники, могли немало.

Ну а там потихонечку и полегонечку — сначала небольшие отделы и опытные производства, потом отделы побольше, с НИИ, обеспечивающим их спецтехникой, а, там, глядишь, и до Управлений дорастут.

Разумеется, самые гениальные мысли Ленкова не стоили ровным счетом ничего без воплощения их в жизнь. А это было невозможно без подготовленных кадров. Кадры были — многим своим успехам, достигнутым в 20-е — 40-е годы, советская военная разведка была обязана разведчикам Российской Империи. Вот только с какими чувствами они работали над выполнением задач, поставленных Уншлихтом и Берзиным, можно было догадываться, если вспомнить многочисленные истории о беседах товарищей комиссаров с вернувшимися господами офицерами. Впрочем, суть этих историй вполне можно свести к двум фразам. Комиссар долго распинается о Коминтерне и неизбежности мировой революции. Разведчик, дождавшись окончания речи, говорит: 'Простите великодушно, господин комиссар, но меня Ваш Коминтерн не интересует — я служу России'.

Понятно, что к Тухачевскому профессионалы теплых чувств не питали. Столь же очевидно, что бросаться в непонятно что — а научно-технической разведкой в Российской Империи не занимались, так что дело для старых профессионалов было насквозь незнакомое — поначалу найдется совсем немного желающих.

Но, верно подмечено, что 'Москва не сразу строилась'. Для начала следовало воспользоваться готовностью Климента Ефремовича откупиться от объекта. Будет расширение штатов Главного Штаба — и можно будет создавать группы, сектора и отделы, занимающиеся анализом открытых источников и разведывательной информации.

Полковник Ленков не был профессиональным аналитиком, но методики анализа, для этого времени бывшие форменной революцией в непростом деле обработки информации он знал хорошо. Аналитики ГРУ его времени свой хлеб ели не зря — но Вячеслав Владимирович недаром предпочитал сначала внимательно выслушать их предложения, а потом проработать свои дополнения, весьма существенно менявшие первоначальные планы операций. Верность такого подхода доказывал тот факт, что он остался жив, прослужив сорок лет.

А сколько полезной информации можно получить, анализируя открытые источники информации, сиречь общедоступные газеты, журналы, статистические справочники, отчеты руководства фирм акционерам и материалы парламентских дебатов, разведчик знал. В 70-е годы 96% разведывательной информации получали из открытых источников, 3% — из материалов для служебного пользования, и, только 1% приходился на секретные источники.

Еще одним источником кадров были советские военные училища и гражданские институты. Талантливая молодежь, получившая высшее образование, могла оказаться очень полезной, пусть и не на первых ролях, ввиду специфики именно военной разведки.

А там можно было потихоньку приводить переданную в его распоряжение часть IV Управления к структуре ГРУ 70-х — 80-х годов. Когда молодые аналитики в достаточной степени освоят свое ремесло, надо будет формировать в Штабе Аналитическое управление, оказавшись впереди планеты всей, поскольку обработка информации и в 40-е годы была слабым местом ведущих спецслужб мира — а на их место набирать новых, толковые аналитики, знающие сильные и слабые места что Советского Союза, что зарубежья тогда были на вес золота.

Научно-техническая разведка, при желании, вещь весьма 'растяжимая' — ее можно растянуть и на сугубо военную информацию, а уж на экономическую — сам Бог велел. Ну а там можно будет сформировать отделы, специализирующиеся на ведущих странах и ключевых регионах мира — и кто сказал, что эти отделы не могут быть весьма многочисленными, такими, что на их базе нельзя будет сформировать Управления?

Сложнее было с 'альма-матер' полковника, управлением оперативно-тактической разведки. В распоряжении Тухачевского имелся только полк охраны Главного Штаба — конечно, это было много лучше, чем ничего, но с подбором кандидатов в будущий спецназ ГРУ наверняка возникнут проблемы, как и с учебной базой, как и с специальным снаряжением и вооружением. Конечно, Ленков в совершенстве владел методиками подготовки, которых даже не могли себе представить создатели советского, германского или британского спецназа — но к этому требовалось еще многое. Впрочем, пока ближайшая задача сводилась к созданию подразделения спецназначения из пары-тройки групп, способных эффективно работать оперативно-боевыми методами.

Ну и по мере роста структуры Тухачевского, с ростом авторитета его, как серьезного руководителя, понимающего толк в разведке, наметится и отток кадров от Уншлихта с Берзиным. Понятно, что всех серьезных профессионалов перетащить к себе не получится — но, при наличии куда более совершенной структуры, чем имевшаяся в IV Управлении, при правильной постановке задач и грамотной обработке информации, Тухачевский сможет предоставлять Ворошилову не в пример более серьезные и толковые отчеты по вопросам, интересующим руководство РККА и СССР, чем безуспешно пытающиеся организовать хоть какую-то революцию в самой захудалой стране кадры Коминтерна.

Бесспорно, 'у любой палки два конца' — и Ворошилов, вполне может быть, и не поймет всей серьезности сделанного; но, вот Сталин, еще в бытность свою членом Русского Бюро ЦК занимавшийся партийной разведкой и контрразведкой, наверняка быстро поймет, что в распоряжении Тухачевского, вот чудо чудное, появилась серьезная спецслужба. Вот только, слопать выскочку-'наполеончика' и скушать реального лидера военной элиты СССР, это качественно разные задачи.

Ленков рассчитывал на холодный прагматизм Сталина — человек, с успехом занимающийся одним из важнейших для СССР дел, повышением боеспособности РККА, и, при этом, принципиально не лезущий в политику (Не говоря о том, что упаси Бог, не претендующий на верховную власть!), может рассчитывать на то, что его оставят в покое.

Не по доброте душевной, с которой у Сталина наблюдался явный дефицит — а потому, что Иосиф Джугашвили сумел перерасти талантливого, яркого, но, в целом, довольно обычного революционера Кобу. В отличие от Юстиниана, так и не нашедшего в себе сил стать не византийским правителем, а настоящим римским императором — и как следствие, не сумевшим всерьез верить ни разу не обманувшим его доверия Велизарию — ставший Красным Императором Сталин умел доверять тем, кто не подводил его. Это парадоксально — но так было. Так что шанс стать советским Велизарием, без печального финала одного из величайших полководцев всех времен и народов, при Императоре Иосифе Великом был — другое дело, что для его реализации предстояло сделать почти невозможное.

Боевые друзья за бутылкой водки.

В этот же день Климент Ефремович заехал в гости к Семену Михайловичу. Окружающим это было подано, как желание выпить без помех, поэтому встреча состоялась на подмосковной даче Буденного.

После взаимных приветствий и бодрого заявления командарма: 'Клим, зараза! Где тебя носит, водка же греется!', парочка двинулась в столовую, к щедро накрытому столу.

Внимательный наблюдатель со стороны мог бы заметить легонький наигрыш, что со стороны хозяина, что со стороны гостя, они чуточку переигрывали, изображая простонародность — но, здесь такого не оказалось, а адъютанты, охрана, обслуга дачи привыкли к регулярным посиделкам легендарного командарма с наркомом обороны. Да и легенда этих встреч была подобрана идеально — что может быть странного в желании двух нестарых мужиков 'дернуть по маленькой', устроившись так, чтобы им никто не мешал получать удовольствие от процесса? В реальности же Ворошилов с Буденным были тоньше и умнее, чем полагали многие — нет, на этих посиделках и водочка потреблялась не наперстками, и закускам уделялся должный почет, и пелись песни под гармошку — но основным содержанием таких встреч была вдумчивая выработка позиции по ключевым вопросам, входившим в их компетенцию.

Сейчас предстояло заняться именно этим — и друзья приступили к работе, прикончив аппетитное, с пылу, с жару жаркое. Конечно, по паре чарок они успели принять — но для них это было, что слону дробина, особенно для Семена Михайловича.

— Семен, что надумал насчет поручения Кобы? — спросил Климент Ефремович.

— А хрен ли тут думать — пожал могучими плечами Буденный — вот гляди сам: Гришу Кулика, с его четырьмя классами, на это дело ставить нельзя, он такого наворотит, что потом не расхлебаем. Верно?

— Верно — согласился Ворошилов. — Гриша наш, верный человек, но ему еще учиться и учиться, прежде чем можно будет ему всю артиллерию доверить. Его на это дело тоже надо будет отрядить, чтобы присматривал и учился — но главным его ставить нельзя, никак не потянет.

— Грендаля на это ставить нельзя по другой причине, — продолжил хозяин, — сделать-то он все сделает, в лучшем виде; вот только, если мы его на такое поставим, нас народ не одобрит. Сильно не одобрит.

Ворошилов тяжко вздохнул, соглашаясь — в квалификации инспектора артиллерии РККА, Владимира Давыдовича Грендаля, ни малейших сомнений у него не было, спец из лучших спецов. Равно не было и сомнений в том, что служит Владимир Давыдович, в свое время добровольно пришедший на службу в Красную Армию, не за страх, а за совесть. Вот только назначить потомственного золотопогонника и такого же дворянина, царского полковника артиллерии, да вдобавок даже не русского, а шведа, ответственным за перевооружение артиллерии РККА — такого красные командиры, люто ненавидевшие царских офицеров, точно не одобрят. Они и так косились на золотопогонников — и Грендаль не был исключением — как цепной кобель на кота с чужого двора. Только чтоб подвернулся случай — разорвут в клочья.

И потворства золотопогоннику товарищи краскомы не простят даже им — это Ворошилов понимал и без Семена.

— Жорку Бондаря ставить — это курам на смех, — констатировал Буденный, — с командира артдивизиона стрелковой дивизии в начальники ГАУ, и смех, и грех, по-другому и не скажешь.

— Согласен — коротко сказал Ворошилов, думая про себя, что Бондарь стал его ошибкой. Да, происхождение из крестьян — но и высшее образование, и царский поручик, так что вроде бы должен дело знать. Нет, не справился.

— Вот и остаются у нас Тухачевский с Уборевичем — закончил перечисление возможных кандидатур Семен Михайлович. — Иероним нынче учится у германцев, так что остается только Михаил. Образование у него хорошее, от техники его за уши не оттащишь, так что должен управиться.

— Все верно ты говоришь, Семен — выразил свое согласие Климент Ефремович — должен он управиться. А на всякий случай отрядим на это дело Грендаля, чтобы присмотрел по технической части, да Гришу. Ну, про Кулика я уже говорил.

Про себя же нарком подумал, что Бог, наверно, все же есть — может, и не врут попы. Сейчас ему позарез надо было, чтобы Тухачевский не лез в управление войсками — а он, холера, мать его, мог, как ни отбирай у него полномочия, все же начальник Штаба РККА — и глядите, люди добрые, он в книжки зарылся. Вряд ли этой страсти к писанине хватит надолго, Мишу мотает из стороны в сторону, как пьяного после двух старорежимных бутылок беленькой (емкость стандартной бутылки водки царских времен составляла 1/20 ведра, 0,6 литра — В.Т.) без закуси. И, вот, как по заказу, подвернулось это дело с артиллерией, даже страшновато становится от такого фарта. А сильно напортачить он не должен — технику Михаил наш Николаевич и вправду любит, да и Грендаль всегда может дать дельный совет.

— Значит, говорим Кобе, что Тухачевский для этого лучше всех подходит? — уточнил Буденный.

— Говорим — и растолковываем все, что тут надумали по другим товарищам, чтоб у него сомнений не было, что мы все хорошо обдумали — подвел итог нарком. — Да, заодно, можно будет поручить ему для начала написать программу всего этого дела.

— А на всякий случай, прежде чем его окончательно утверждать, покажем эту программу старым спецам, тому же Грендалю — сказал Семен Михайлович, очень уважительно относившийся к знатокам своего дела.

— Это ты хорошо придумал — так и сделаем — согласился Ворошилов, резонно считавший, что имея в своем распоряжении Главный Штаб, написать плохую программу трудно; а лишняя подстраховка точно не повредит.

— Ну, с делом мы разобрались — теперь по водочке? — спросил командарм.

— С нашим удовольствием — ответил нарком.

Расчет будущей артиллерии.

Двумя днями позже новый Тухачевский, закончив две статьи по вопросу 'позиционного тупика', и, отдав гранки этих статей Какурину, решил дать себе небольшой перерыв от военно-теоретических трудов. Сделать это он решил, руководствуясь одним из любимых высказываний покойного тестя, гласящим, что 'Лучший отдых — смена работы'.

Благо в таком отдыхе недостатка у него точно не ожидалось, скорее, наоборот, на ближайшие годы 'отдыхом' он был обеспечен на двести сорок часов в сутки, если не на четыреста восемьдесят. Вообще, объект искренне удивлял полковника Ленкова — ведь не глупый был человек, и, при этом, он плюнул на все, включая немаленькие полномочия НГШ, даже после урезания их Ворошиловым. Вместо того чтобы укреплять и расширять свои возможности, что он вполне мог делать и в оригинале, Тухачевский предпочитал светски развлекаться. Весьма странно — и ведь никак нельзя сказать, что 'В детстве он слаще морковки ничего не ел', поэтому и начал 'добирать недоданное', дорвавшись до власти. И иллюзий относительно нравов окружающего террариума у него быть никак не могло, поскольку он сам был его частью — да что говорить, если будучи командующим в Минске, Тухачевский поступил как и все крупные военачальники Красной Армии того времени, сформировав свою 'преторианскую гвардию' (было в РеИ — оперативно-боевое подразделение было сформировано из бойцов и командиров 27-й и 33-й стрелковых дивизий — В.Т.). Очень странно себя вел Михаил свет Николаевич — и рациональных объяснений этому как-то не находилось, если не считать за таковое 'звездную болезнь' в особо тяжелой форме, излечимой лишь свинцовыми пилюлями.

— Ладно, хватит отвлеченных размышлений — работы невпроворот — одернул себя Вячеслав Владимирович.

Реалии были, мягко говоря, не располагающими к оптимистичному взгляду на возможное будущее. Советский Союз не имел очень многого из того, что жизненно необходимо для развитой страны — станкостроения и производства алмазного инструмента; серьезного производства двигателей внутреннего сгорания, что карбюраторных, что дизельных; развитого производства специальных сталей и вообще не имел производства алюминия; в зачаточном состоянии находились автомобильная промышленность, авиастроение и производство гусеничной техники, не было радиопромышленности. Все это предстояло разгребать, ставить на ноги, выводить на должный уровень.

Естественно, никто, находясь в здравом уме и трезвой памяти, не доверил бы Тухачевскому руководство любой из перечисленных отраслей — да этого и не следовало делать, поскольку полковник Ленков был диверсантом, хоть и с высшим техническим образованием. Но, влиять на события можно не только прямо, но и опосредованно — а, вот этому Вячеслава Владимировича учить было излишне, он сам мог научить кого угодно.

Исходные позиции для такого влияния были очень неплохи, поскольку в реальной истории объект дружил с Орджоникидзе, Куйбышевым, Кировым. Получение в свое распоряжение научно-технической разведки позволяло осуществлять ускоренное получение СССР самой передовой информации — а, при случае, вбрасывать опережающую информацию. Наличие же независимых источников финансирования обеспечивало намного большую 'свободу рук' по массе позиций — если покупка вооружения и военной техники была предельно затруднена, то с приобретением технологий и оборудования 'двойного назначения' дела обстояли заметно свободнее.

Был и опыт 'боевого отряда партии', сиречь, КГБ СССР 70-х годов, а, именно, широко известной в довольно узких кругах швейцарской компании 'Гленкор', специализировавшейся на посредничестве в торговле Запада со странами, находящимися под санкциями. Этот опыт полковник Ленков собирался творчески переосмыслить применительно к нынешним временам. Конечно, торговля 'с черного хода' была не совсем тем, что было нужно — но, лучше такая торговля, чем никакой.

Но, чтобы опосредованно влиять на развитие советской промышленности тоже нужны были основания. Не стал бы тот же Орджоникидзе, имевший привычку яростно противиться любым попыткам выделить из подчиненного ему наркомату тяжелой промышленности хоть что-то — а это требовалось для лучшей управляемости промышленности, поскольку Наркомтяжпром быстро стал почти неуправляемым из-за своих размеров монстром — спокойно прислушиваться к просто советам 'друга Миши', пусть и самым толковым, пусть и поданным в самой деликатной форме. Была у него такая особенность характера, воспринимать наркомат как свое удельное княжество.

Поэтому заходить следовало с другой стороны. Если Михаил Николаевич отвечает за перевооружение, пусть, поначалу всего одного рода войск — и в этом качестве взаимодействует с 'другом Серго' — то, подавать можно было иначе, в форме, которую примет Орджоникидзе. Например, в такой форме: 'Серго, мои орлы раскопали, что в производстве деталей для артиллерийских орудий в Англии стали использовать станки-полуавтоматы/многошпиндельные станки. Эти штуки, оказывается, позволяют производить массовые детали со стабильно высоким качеством. Начали копать — выяснилось, что делают их в Америке. Копнули поглубже — оказалось, что их можно прикупить через третьи руки. Как ты думаешь, стоит приспособить такую штуку для нашего артиллерийского производства — или не нужна она?'. С учетом того, что брак был бичом советской промышленности этого времени, можно было не сомневаться в том, что Серго уцепится за предложение обеими руками — и вылезет из кожи, но, сделает все, возможное и невозможное, чтобы внедрить такие станки на всех ключевых производствах. Пара-тройка таких предложений 'широкого профиля' — и, Орджоникидзе сам начнет просить 'друга Мишу' поспособствовать в добывании научно-технической информации.

Аналогичные 'номера' можно было 'отколоть' и с Кировым, и с Куйбышевым, с тем различием, что 'Миронычу' понадобятся новшества, которые можно будет внедрить на предприятиях Ленинграда, одного из основных промышленных центров СССР; Валериану Владимировичу будет нужна экономическая информация более общего характера, о реальных производственных возможностях и финансовом положении конкретных фирм, с которыми СССР вел дела. Наверняка большим спросом у него будет пользоваться компромат на неуступчивых западных бизнесменов.

Насколько такие действия укрепят авторитет Тухачевского в партийных и государственных структурах, говорить было излишне. Дополнительным плюсом была наработка связей с капитанами советской промышленности — когда товарищи поймут, кто может разрешить их проблемы с технологиями, уникальными станками и оборудованием, то, к Михаилу Николаевичу 'не зарастет народная тропа'. А это тоже опора, пусть и не столь серьезная, как положение лидера советской военной элиты, но и не мелочь.

Под этой 'маркой' можно было расширять штаты и получать изрядное финансирование официальной спецслужбы — после наработки достаточного авторитета в этой области достаточно будет попечалиться за коньячком Ворошилову, на тяжкую жизнь научно-технической разведки, которой, вот беда, не хватает ни людей, ни денег. Дескать, товарищи завалили работой — никак не успеваем со всем справиться. В чем-чем, а в 'аппаратных течениях' нарком ориентировался виртуозно — и, прекрасно понимал, что все трое не забывают сообщать 'другу Кобе' о неоценимой помощи, которую им оказывает 'друг Миша'. В общем, Ворошилову дешевле будет дать все запрошенное, в особенности, если Тухачевский не будет забывать упоминать о всесторонней помощи, оказываемой наркомом.

Другой вопрос, что для организации такого положения дел предстояло изрядно попотеть. Начинать же надо было с малого. Перевооружение артиллерии РККА было той самой 'отмычкой', позволявшей постепенно, шаг за шагом, опосредованно влияя на советскую промышленность, добиться изменений к лучшему.

Итак, артиллерия Красной Армии — исходить следовало не только из того, какие орудия необходимы, но и, к сожалению, крайне скромных производственных возможностей советской промышленности конца 20-х годов. Конечно, следовало подумать и о работе на перспективу, исходя из тех факторов, что к середине 30-х годов ВПК СССР справится с большей частью нынешних проблем, а к тому времени понадобятся новые модели артиллерийских орудий — с учетом этого, работу надо было начинать уже сейчас, ведь срок проектирования новой системы обычно занимает от 3 до 10 лет, а наработок от 'царя-батюшки' практически не осталось.

Так что сейчас надо было составить перспективный план, рассчитанный на 10-15 лет. Разумеется, сразу его предъявлять было нельзя — такого 'громадья планов' никто бы всерьез не воспринял; начинать надо было с того, что можно было сделать в ближайшие 3-5 лет, не больше.

В наличии имелось крупносерийное производство артиллерийских стволов и боеприпасов калибров 76-мм, 122-мм и 152-мм. Также имелись мелкосерийные производства для калибров 37-мм, 47-мм, 57-мм, 102-мм, 107-мм, 114-мм, 120-мм, 130-мм, 203-мм, 254-мм, 305-мм и 356-мм. Прискорбным фактом был острейший дефицит специальных сталей, прецизионных станков, квалифицированной рабочей силы, цветных металлов, низкий уровень производства порохов и взрывчатки. Впрочем, два последних пункта автоматически вытекало из недопустимо низкого уровня развития химической промышленности — производство концентрированной азотной кислоты и толуола находились в зачаточном состоянии, если исходить из потребностей армии великой державы.

Повышать же огневую мощь Красной Армии, прежде всего, ее основ, пехоты и артиллерии, следовало немедленно. Исходя из этого, программу следовало разделить на две части, неотложную и перспективную.

Неотложную часть следовало начинать на имеющейся и могущей быть введенной в строй в ближайшие годы производственной и технологической базе. Соответственно, артиллерийские системы должны быть рассчитаны на использование в нынешних стрелковых и кавалерийских дивизиях, на конную тягу.

Во-первых, следовало сделать то же, что было сделано в реальной истории — модернизировать выстрел трехдюймовки, увеличив навеску пороха и сделав снаряд с улучшенной аэродинамикой; также надо было модернизировать и основные орудия РККА — 76-мм дивизионную пушку обр. 1902 года, 122-мм дивизионную гаубицу обр. 1910 года, 107-мм корпусную пушку обр. 1910 года и 152-мм гаубицу обр. 1910 года. Желательно было сделать это быстро, не растягивая процесс до 1930-31 годов, благо основные направления были понятны и так.

Во-вторых, следовало срочно переделывать 76-мм полковую пушку обр. 1927 года, которую уже готовили к принятию на вооружение. Конечно, в историю оно вошло, как первое из артиллерийских орудий, принятых на вооружение РККА, разработанных в советский период — вот только это не отменяло того факта, что оно было переделкой горной пушки обр. 1909 года, представлявшей собой слегка доработанную систему Данглиза, спроектированную еще в 1893 году. В общем, сие орудие уже в 1927 году было чуточку устаревшим морально.

Что надо было делать, тоже было понятно — нужно было дорабатывать систему до уровня полковой пушки М3-1, с перспективой принятия на вооружение в середине 30-х этой системы. Это орудие до конца Второй Мировой было действенной системой поддержки пехоты в звене батальон-полк, будучи способно сопровождать пехоту на поле боя огнем и колесами. Это значило необходимость улучшить баллистику орудия до уровня горной пушки обр. 1938 года, с начальной скорости снаряда в 387 м/с до 500 м/с — о копировании самой пушки обр. 1938 года речи быть не могло, поскольку она была дорогостоящим продуктом совсем других технологий, с широким применением специальных сталей, изготовлением деталей на прецизионных станках, словом, всего того, чего еще и в помине не было в конце 20-х годов — поэтому необходимо было удлинить ствол с 16,4 калибра до 23-25 калибров. Нужно было подрессоривание, автомобильные колеса вместо деревянных, и, что очень важно, лафет с раздвижными станинами. С этим предстояли нешуточные хлопоты — для таких станин нужны были бесшовные трубы прямоугольного сечения, технологию производства которых концерн 'Маннесман' продал СССР в 1926 году, а осваивали ее добрых четыре года. Надо было думать, как ускорить этот процесс — такие лафеты были необходимы для резкого увеличения угла горизонтального обстрела. Такое увеличение было нужно для борьбы с танками. Можно было, конечно, на первом этапе обойтись клепаными или сварными станинами — но, во-первых, они здорово утяжеляли конструкцию, во-вторых, очень уж велика была сфера применения бесшовных труб — отнюдь не только в ВПК, но и в народном хозяйстве.

Но, доработанная таким образом полковушка решала только проблему обеспечения настильного огня — и, частично, борьбы с танками, поскольку полноценным противотанковым орудием все же не была.

На среднесрочную перспективу надо было проектировать на базе полковушки 57-мм противотанковую пушку. Если не ставить перед собой задачу сделать ЗИС-2 к 1935 году, то появлялась возможность сделать недорогое и весьма эффективное для второй половины 30-х — начала 40-х орудие, с длиной ствола не более 45 калибров. Выстрел можно было сделать на базе обжатой до калибра 57-мм гильзы полковой пушки — получалось недорого и удобно. В общем, можно было рассчитывать на начальную скорость снаряда где-то около 800 м/с — для этого времени вполне достаточно, поскольку обеспечивало бронепробиваемость на 500 м, при угле встречи в 30 градусов, в 70 мм. Этого было достаточно даже для 'Матильды', с ее лобовой броней в 65 мм — впрочем, немецким средним танкам, кроме T-IV последних модификаций, также гарантировалось блаженство в танковом раю.

Это обеспечивало своевременную смену калибров ПТО, наработку опыта конструкторами и производственниками, обеспечением орудиями нового поколения советских танков, которое должно было запущено в серию году в 1935-36.

Нужно было решать проблему орудий, способных вести навесной огонь. В это время, да и позже, велись разработки 76-мм батальонных гаубиц и 122-мм полковых мортир. Нельзя сказать, что они были безуспешны — так, в 1935 году на испытания была представлена очень интересная 76-мм гаубица 35-К; были и другие разработки. Эти орудия могли быть весьма полезны — стабилизированный вращением артиллерийский снаряд, при прочих равных, имеет значительно меньшее рассеивание, нежели минометная мина. Крест на этих системах ставила экономика — они были не в пример дороже и менее технологичны, многократно более металлоемки, чем занимавшие те же 'экологические ниши' гладкоствольные минометы системы Стокса-Брандта, или, как их чаще называют, минометы, созданные по схеме 'мнимого треугольника'.

Применительно к системе ротного вооружения полковник был противником калибра 50-мм — этих минометов произвели очень много и наши, и немцы — в результате, и Советский Союз, и Германия сняли их с производства в 1943 году, слишком маломощными они оказались даже для роты. А вот минометы калибра 60-мм получились заметно более удачными — этот калибр приняли для себя американцы, с успехом используя их и во время Второй Мировой, и в Корее. Это и неудивительно — заметно более тяжелая мина, чем в 50-мм миномете, большая прицельная дальность, при этом, 60-мм миномет вполне вписывался в весовые ограничения ротного вооружения, 20-23 кг. По опыту Вьетнама они даже разработали новые 60-мм минометы с высокой баллистикой, для легкой пехоты.

Применительно к реалиям 30-х — 40-х годов, требовалось два миномета этого калибра — сделанный по схеме 'мнимого треугольника', массой в 16-18 кг, для линейных частей; и, миномет 'глухой схемы', массой 10-12 кг, для партизан и ОСНАЗ.

Сложнее было с батальонной артиллерией — нет, с батальонными минометами все было неплохо, принятый на вооружение в реальности БМ-37, калибром 82-мм, как и его дальнейшее развитие, показали себя хорошими 'рабочими лошадками', отвечавшими требованиям военного времени. Тут радикальные изменения явно не требовались.

Другой вопрос, что для ускоренного, по сравнению с реальной историей, внедрения минометов, требовалось принимать решительные меры, поскольку в реальности образованная в декабре 1927 года группа 'Д' (по фамилии ее руководителя, инженера Доровлева — В.Т.) два года изучала минометы системы Стокса-Брандта 'в общем', и, три года копировала захваченный в ходе конфликта на КВЖД 81-мм миномет (соответствует РеИ — В.Т.). Потом его два года испытывали — и, только в 1936 году приняли на вооружение как БМ-36 (соответствует РеИ — В.Т.). А вот когда неспешно медитирующего на французские минометы Доровлева заменили на молодого и энергичного Шавырина, как проектирование новых минометов помчалось пришпоренным орловским рысаком. Да что говорить, достаточно было посмотреть на достигнутые результаты: за неполных три года было приняты на вооружение 50-мм ротный, 82-мм батальонный, 107-мм горно-вьючный и 120-мм полковой минометы.

Полковник, правда, сильно подозревал, что дело не только в личности руководителя, хотя ни малейших оснований сомневаться в таланте Шавырина, создавшего все советские буксируемые минометы, кроме 160-мм дивизионного, у него не было — скорее всего, системы, обеспечивающие навесной огонь, в то время пребывали на положении Золушки.

Ведь именно в эти годы объект, мягко говоря, 'чудил' с невиданным размахом — тут были и безоткатные орудия Курчевского, большая часть которых имела даже не нулевую, а отрицательную боевую ценность; тут были и системы с полигональными снарядами, мнение кадрового офицера о каковых категорически не подлежало цитированию.

Вячеслав Владимирович полагал, что Доровлев, как-никак бывший серьезным инженером, будучи поставлен в условия, когда надо давать результат, сумеет представить, по крайней мере, ротный и батальонный минометы в 1929-30 годах. Пусть это будут менее технологичные и удобные в обслуживании системы, чем у Шавырина, как это было в реальности — но это будут вполне боеспособные минометы, которыми можно будет довольно быстро и дешево начать насыщать РККА.

А вот с 45-мм ПТО все было намного сложнее — нет, 45-мм ПТО могли не только бороться с легкобронированными целями, но и обеспечивать поддержку пехоты, вот только с перспективой у этого калибра было совсем плохо. Понятно было, почему его приняли — имевшееся производство старых флотских 47-мм пушек Гочкиса, с небольшими изменениями оснастки могло быть переведено на производство 45-мм орудий, вдобавок, имелись огромные запасы старых бронебойных снарядов, которые, после стачивания ведущих поясков, могли быть использованы для этих орудий.

Вот только желание сэкономить, постепенно развившиеся в идею использования 45-мм орудий в качестве некоего легкого универсального средства, в данном случае сослужило Красной Армии очень плохую службу. Орудия, способные эффективно бороться с танками 30-х годов, устарели морально к 1941 году — а замена своевременно произведена не была. Возможности же борьбы с пехотой изначально были невелики — как ни старались наши конструкторы, но максимум, которого удалось добиться, стал осколочный снаряд массой 2,14 кг, имевший очень слабое действие по сравнению с 76-мм снарядом, массой 6,5 кг. И того удалось добиться ценой резкого снижения настильности траектории.

А в этом калибре были выполнены почти все противотанковые орудия РККА, имевшиеся к июню 1941 года — и, подавляющее большинство танковых орудий, ими были вооружены почти все БТ и Т-26, составлявшие основу танкового парка страны. Понятно, почему это было сделано — основными требованиями к танковому орудию являются высокая начальная скорость снаряда и хорошая настильность траектории, а другого орудия, пригодного для вооружения легких танков, бывших 'любимой игрушкой' руководства РККА до конца 30-х годов, попросту не было.

Следовало как-то выкручиваться — с одной стороны, легкое противотанковое орудие было необходимо, хотя бы для наработки опыта проектирования, производства и применения ПТО; с другой стороны, у него должна была быть хотя бы небольшая перспектива на будущее; с третьей стороны, оно должно было быть доступным для промышленности и достаточно массовым, чтобы его производство было экономически оправдано; в-четвертых, оно должно было стать не слишком массовым, чтобы не возникло проблем со сменой поколений ПТО; в-пятых, оно должно было стать достаточно узкоспециализированным, чтобы не вводить руководство РККА в искушение универсальности на все случаи жизни.

Задача, что ни говори, была нетривиальной. Полковник откинулся на спинку стула, размышляя — и тут ему вспомнился цикл статей на эту тему, несколько лет тому назад прочитанных в Интернете. Автор, подписавшийся ником Игорь14, подробно разобрал и этот вопрос — и Вячеславу Владимировичу было трудно с ним не согласиться. Идея была весьма изящной — в 1929 году концерн 'Крупп', из-за Версальского договора перенесшая часть перспективных разработок в Швецию, на завод фирмы 'Бофорс', сделал первый шаг в создании зенитного автомата нового поколения, создав к нему выстрел 40х311. Этот выстрел, при использовании стандартного ствола зенитного автомата длиной 60 калибров, на дистанции в 1800 м, при встрече с броней по нормали, обеспечивал бронепробиваемость в 30 мм. На типичных для противотанковых орудий Великой Отечественной дистанциях открытия огня в 200-300 м бронепробиваемость должна была составить миллиметров 60 или около того.

По мнению Игоря14, оптимальным вариантом для попаданца, главным инструментом которого является знание будущего, стало бы создание двух ПТП. Первой должна была стать классическая пушка, которую также можно было создать на базе орудия 'Рейнметалл' — что сделали не только наши конструкторы с 45-мм 19-К, но и венгры, создавшие 40 mm 40M, именно под этот зенитный выстрел. Причина была проста — венгры, имевшие на вооружении 40-мм 'Бофорсы', не стали без нужды увеличивать номенклатуру калибров. Пушка, несмотря на то, что венгерские конструкторы укоротили ствол до 51 калибра, получив, таким образом, снижение начальной скорости с 850-880 м/с у оригинала до 800-824 м/с, получилась неплохой — ее бронепробиваемость на дистанции в 300 м, при угле встречи в тридцать градусов, составила 42 мм. Это был неплохой показатель для 41 года — а для тридцатых годов это было и вовсе отлично. При этом венгерское орудие получилось достаточно компактным и легким, всего 495 кг — а досрочное внедрение технических решений из будущего, таких, как подрессоривание продольными торсионами внутри трубчатых станин, несущий нижний щит позволяли уменьшить массу орудия еще на сотню килограммов и сделать его силуэт еще ниже. В этом случае новое ПТО по массе попадало в категорию батальонных орудий, верхней границей массы у которых было 400 кг.

Вторым противотанковым орудием калибра 40-мм, которое Игорь14 предлагал включить в альтернативную систему артиллерийского вооружения Красной Армии, была переделанная с 37-мм под 40-мм выстрел авиадесантная пушка ЧК-М1, в реальности принятая на вооружение ВДВ в 1944 году. Орудие было интересное, представлявшее собой помесь классической и безоткатной пушек. На практике оно почти не имело отката — достигалось это, во-первых, за счет мощного дульного тормоза, во-вторых, за счет оригинальной системы, представлявшей собой гибрид двойного отката с безоткатной пушкой, выполненной по схеме с инертной массой.

Другой вопрос, что станок ЧК-М1 не был рассчитан на буксировку, а, только на перекатывание на руках по полю боя. Эта узкоспециализированная система была детищем своего времени — для нее основным видом транспортировки была перевозка на автомобиле или использование в качестве артиллерийской части мини-СУ, установленной на 'Виллисе' или двух тяжелых мотоциклах. Конечно, к ней можно было разработать нормальный лафет — но стоило ли это делать, поскольку, во-первых, это резко утяжелило очень легкую систему, весившую в сборе немногим более 200 кг, во-вторых, сохранение оригинального варианта, разбиравшегося на качающуюся часть, станок и щит, позволяло вооружать ими не только легкую пехоту, но и усилить кавалерию мощными и мобильными для своего времени противотанковыми мини-СУ.

Да и в любом случае такие миниатюрные противотанковые самоходки, сделанные на шасси легкого джипа — а его делать придется в любом случае, реальный вариант, рассчитанный на массовый выпуск 'полуторки' и 'эмки', мягко говоря, трудно было назвать приемлемым — были убойным аргументом против танков 30-х, большая часть которых не имела достаточного бронирования, а меньшая, имевшая хорошее бронирование, не блистала скоростными качествами и приличной проходимостью. Да и тактику танковых засад такие мини-СУ вполне могли реализовывать, подкарауливая вражеских танкистов на марше.

В общем, весьма полезная машинка, если сделать ее году в тридцать втором — только поручать это надо было, упаси Бог, не Курчевскому.

Что было важно — по предварительным прикидкам, запуск производства орудий и боеприпасов калибра 40-мм потребовал бы не намного больших переделок производства флотских пушек малого калибра, чем запуск производства систем калибра 45-мм. Преимущество же было огромно — создавалась база для будущего производства одной из лучших зениток Второй Мировой войны, кроме всего прочего, к которой были созданы весьма эффективные системы управления зенитным огнем. К слову сказать, невесело констатировал Игорь14, у нас таковые для МЗА отсутствовали всю войну — а ведь не секрет, что зенитный огонь, как и любой другой, эффективен ровно настолько, насколько хорошо им управляют.

Тогда Вячеслав Владимирович, прочитав статью, грустно улыбнулся — с выводами Игоря14 было трудно не согласиться, он был кругом прав — но, ведь, как ни крути, альтернативная история является одной из разновидностей фантастики..

Хотя, кто мог тогда подумать, что насмешница Судьба, в лице куратора, предоставит ему возможность сделать 'работу над ошибками'?

Ну и для обеспечения навесного огня полковой артиллерии позарез требовался 120-мм миномет — году так в 1933, а, лучше в 1932.

При выполнении того условия, что подбадриваемый, с одной стороны, 'животворящими пинками' руководства РККА, а с другой стороны, поощрениями за хорошую и быструю работу, Доровлев сумеет набрать и поддерживать нужный темп работ, вырисовывалась следующая картина.

Рота получала 3-4 60-мм миномета — и, на первом этапе было не обойтись без противотанковых ружей. Поскольку ПТР калибра 12,7-14,5 мм вполне годится для использования в качестве, по американской терминологии, 'антиматериальной' винтовки, то заткнуть с его помощью пулемет на типичных дистанциях пехотного боя было вполне возможно.

Батальон получал минометную роту, вооруженную 12 82-мм минометами, вместо имевшейся в реальности батареи, с шестью минометами — это обеспечивало приличный прирост огневой мощи за вполне умеренные деньги.

Основная масса артиллерии концентрировалась на уровне полка. Тут был и дивизион полковых пушек, имевший в своем составе две батареи, с 8-12 орудиями. В сущности, если оценивать данное мероприятие с точки экономики, это была банальная оптимизация расходов — в реальности на переплавку было сдано несколько тысяч ДРП Курчевского, конструктивно представлявших собой системы с нагруженным стволом. Проще говоря, Курчевский брал стандартный ствол, как правило, калибра 76-мм, и присобачивал к нему сопло Лаваля. По мнению Вячеслава Владимировича, куда более рационально будет пустить высококачественную сталь и ресурс станков на изготовление стволов для модернизированных полковых пушек. Тут был и противотанковый дивизион, с 12-18 ПТО — в сущности, количество противотанковых орудий в полку менялось не так уж радикально в сравнении с реальностью, просто ликвидировалось их распыление на батальонном уровне. При необходимости же не было сложности в выделении батальонам взводов ПТО — зато, при отражении танковой атаки противника встречали не 'растопыренные пальцы' шестиорудийной полковой батареи ПТО и трех батальонных взводов ПТО, а вполне себе увесистый 'кулак' полноценного дивизиона, который можно было дополнить дивизионом полковушек. Соответственно, у 20-30 орудий, действующих в составе двух частей, было не в пример больше шансов отбить танковую атаку, чем даже у почти тех же 18 орудий, но 'размазанных' по пяти подразделениям.

Завершал список полковых артиллерийских частей тяжелый минометный дивизион, вооруженный 12 120-мм минометами. Комментировать тут особенно нечего — такой дивизион мог доставить супостату массу неприятностей, от подавления его огневых средств, на уровнях отделение-полк, до надежного отсечения пехотного прикрытия от атакующих танков — под плотным огнем тяжелых минометов бегать затруднительно даже кинематографическим Терминаторам всех моделей.

Разобравшись с полковой артиллерией, можно было переходить к дивизионной, которая была основой основ, как водилось в те времена. Для начала, следовало определиться, под какие именно типы дивизий надо создавать артиллерию.

С ходу полковник Ленков мог назвать четыре основных типа дивизий — легкопехотные, обычные стрелковые, кавалерийские и механизированные, для простоты объединив этим термином танковые и мотострелковые дивизии.

Ключевым элементом были обычные стрелковые дивизии, пехота с гужевым транспортом.

Собственно, в те славные времена было три ключевых варианта вооружения дивизионной артиллерии.

Немецкий вариант, аккуратно скопированный американцами, предусматривал вооружение артполка пехотной дивизии только гаубицами — в нем имелось три дивизиона легких и один дивизион тяжелых гаубиц. По мнению Вячеслава Владимировича, немцы чересчур буквально восприняли опыт Первой Мировой войны — спору нет, при позиционной войне гаубицы намного предпочтительнее пушек, но при маневренном характере боевых действий, типичном для Второй Мировой, при очень большой роли, которую играли танковые соединения, очень важна возможность 'подпереть' противотанковую оборону дивизионными пушками. Конечно, при угрозе танкового прорыва на прямую наводку ставили вообще все, до корпусных орудий включительно — но дивизионные пушки подходят для этой работы намного лучше гаубиц, из-за более высокой начальной скорости снаряда и большего угла горизонтального наведения.

Конечно, для американцев, воевавших на тихоокеанских островах и добивавших уже надломленный Вермахт, это было не очень актуально, но у немцев, кошмаром которых с ноября 1942 года стали выходящие в оперативный прорыв советские танковые соединения, хватало случаев пожалеть о допущенной ошибке.

Сильной стороной этого варианта организации дивизионной артиллерии было включение в артполк дивизиона тяжелых гаубиц. Огромная огневая мощь 150-мм — 155-мм гаубиц позволяла решать многие задачи с намного меньшими потерями.

Своим путем, как всегда, весьма своеобразным, пошли англичане. Их пехотная дивизия, состоявшая из трех пехотных бригад трехбатальонного состава (фактически, это были полки — В.Т.), имела и три полевых полка Королевской артиллерии, в каждом из которых было по 18 25-фунтовых пушек-гаубиц. По факту, английские полки полевой артиллерии больше походили на усиленные дивизионы, имея по три шестиорудийные батареи пушек-гаубиц. Стандартной практикой британского командования было придание каждой из пехотных бригад по полку полевой артиллерии. Результаты это давало неоднозначные — когда речь шла о поддержке пехоты против не слишком сильного противника, все было отлично; но, когда предстояло концентрировать артиллерийский огонь против сильнейшего врага, итоги, как правило, были далеко не самыми лучшими. Сама же 87,6-мм пушка-гаубица была отличным орудием, одним из самых удачных дивизионных орудий Второй Мировой. Можно сказать, что английские конструкторы на редкость хорошо воплотили в металле популярную в межвоенный период идею 'гаубизации' пушек. У этого орудия был только один недостаток — очень высокая цена для массовой артиллерийской системы.

Третьим вариантом был наш, советский вариант, предусматривавший использование 76-мм пушек и 122-мм гаубиц — разумеется, речь шла о дивизионных орудиях. Впрочем, похожий вариант организации дивизионной артиллерии был у французов; японский же вариант представлял нечто среднее между французским и немецким: стандартные дивизии, по принятой у самураев терминологии, дивизии типа 'В', имели в дивизионном артполке 75-мм пушки и 105-мм гаубицы, усиленные же дивизии, т.н. дивизии типа 'А' получали еще дивизион 150-мм гаубиц.

Вариант был неплох, в нем учитывались реалии войны и экономики СССР, неспособной полностью обеспечить артиллерию механической тягой. 76-мм пушки были способны послужить действенным дополнением к ПТО, а занимавшие промежуточное положение между легкими гаубицами калибра 100-105-мм, и, тяжелыми, калибров 150-155-мм, 122-мм гаубицы были мощным огневым средством.

Недостатков тоже хватало. Безусловно, ЗИС-3 была шедевром конструкторской мысли, недаром немецкие и американские специалисты, не особенно склонные хвалить советское вооружение, признали ее лучшей дивизионной пушкой Второй Мировой войны — хотя, достаточно упомянуть то, что это была первая в мире артиллерийская система, собиравшаяся на конвейере. Но, к сожалению, это не отменяло того факта, что дивизионные пушки калибра 75-76-мм уже стали слабоваты — собственно, это стало фактом уже по опыту Первой Мировой. Именно поэтому в Советском Союзе уже в ходе войны начали работать над противотанковыми и дивизионными пушками калибра 85-мм — эти работы увенчались принятием на вооружение Д-44 и Д-48.

Строго говоря, проблема была очевидна для советских конструкторов уже в начале 20-х годов — именно тогда были сделаны теоретические проработки дивизионных пушек калибров 85-мм и 92-95-мм. Но при той нищете и разрухе, в которой находилась Советская Россия, сменить основной калибр армейской артиллерии было невозможно. Полегче стало с началом индустриализации — но, 'в одной точке' сошлись нежелание значительной части армейского руководства менять калибр, все еще весьма значительные трудности в промышленности и военно-технические авантюры Тухачевского. В результате, драгоценное время было бездарно растрачено. Когда же в конце 30-х годов страна достаточно крепко встала на ноги, а на смену обещаниям 'сотворить чудо в сжатые сроки за сущие копейки' пришел трезвый взгляд на жизнь, вопрос смены калибра был поставлен — именно тогда Грабин создал 95-мм дивизионку Ф-28 и начал проработку дивизионного дуплекса из 95-мм пушки и 122-мм гаубицы. Можно было только сожалеть о том, что положительные изменения произошли только в 1939 году — в преддверии неизбежной большой войны руководство страны отказалось вводить новый калибр, в чем было абсолютно право.

Но полковник Ленков не без оснований надеялся на то, что его деятельность позволит выиграть пару лет — а если повезет, то и все три года. Это давало возможность если не поменять калибр дивизионных пушек полностью, то, по крайней мере, начать частичную замену.

Естественно, такая мера нуждалась в тщательной подстраховке, необходимой хотя бы потому, что Кулик, к мнению которого всерьез прислушивались и Ворошилов, и Буденный, и Сталин был решительным противником перехода на увеличенный калибр. Заранее гарантировать то, что удастся переубедить руководство РККА, было невозможно.

Но, тем не менее, основой новой дивизионной артиллерии Красной Армии, по мнению Вячеслава Владимировича, должны были стать пушка увеличенного калибра и новые гаубицы калибров 122-мм и 152-мм.

Игорь14 в своей статье рекомендовал созданное специалистами 'Круппа' и 'Бофорса' в 1929 году 90-мм опытное орудие (Bofors 90 mm Model 1929 (9 s.m. veldkanon L/40 M/29 Bofors) — В.Т.).

Орудие, по состоянию на 1929 год, конечно, было 'сыроватое' для Второй Мировой — затвор с четверть-автоматикой, масса в боевом положении составляла 1675 кг. Для принятия на вооружение его надо было дорабатывать, уменьшая массу и вводя затвор с полуавтоматикой — но игра стоила свеч, очень уж перспективна была пушка, ставшая собранием новшеств конца 20-х, увенчавшихся очень высокими по тем временам характеристиками. В конструкции пушки присутствовали вышеупомянутый затвор с четверть-автоматикой, лафет с раздвижными станинами, обеспечивавшими угол горизонтального обстрела в 58 градусов, тормоз отката и накатник были размещены с обеих сторон ствола. Благодаря мощному заряду пороха и стволу длиной 40 калибров фугасный снаряд массой 10 кг развивал начальную скорость в 675 м/с; максимальная дальность составляла 14 км.

Все это значило, что 90-мм дивизионка сможет эффективно вести контрбатарейную борьбу и наносить удары по дивизионным тылам противника; кроме того, она станет убойным 'аргументом' для средних танков вероятных противников.

Даже этот вариант был очень неплох — хотя, понятное дело его предстояло перерабатывать, исходя из технологических возможностей советской промышленности. В перспективе же можно было создать снаряд массой 11-11,5 кг, и, увеличить дальнобойность до 15-16 км.

Отдельно следовало упомянуть перспективу внедрения дульного тормоза, очень негативно воспринимаемого подавляющим большинством руководства РККА 20-х — 30-х годов. Недостатки и вправду имелись — но его внедрение позволяло уменьшить массу дивизионного орудия на 300-500 кг. Применительно к 90-мм пушке 'Бофорс' это значило, с учетом реалий промышленности СССР и роста характеристик орудия, что ее масса в боевом положении будет не менее 1800 кг — как следствие, в походном положении ее, пусть и не без проблем, можно будет буксировать шестеркой лошадей. Конечно, норма лошадей на одно орудие, в этом случае, составит 12 коняг — надо ведь будет таскать и зарядный ящик.

Трудов, правда, предстояло приложить очень много — и не только для конструкторской доводки орудия, но и для обеспечения крупносерийного производства. Надо было обеспечивать выпуск бесшовных труб для станин. Нужно было куда больше специальных сталей. Необходимы были прецизионные станки и умеющие работать на них высококвалифицированные рабочие. Нужно было заново создать производство 90-мм боеприпасов — а для него необходимы были в больших количествах цветные металлы, порох и взрывчатка.

Отдельно следовало упомянуть проблему управления артиллерийским огнем на такие дистанции, ведь, фактически, дивизионные пушки получали дальнобойность, ранее имевшуюся у корпусных орудий. На практике это значило необходимость ускоренного внедрения средств артиллерийской инструментальной разведки, в противном случае великолепные орудия будут просто выкидывать дорогостоящие боеприпасы, стреляя 'по площадям'. В реальности этот недостаток вылез на свет божий в Испании — дело было не в том, что у франкистов было намного больше орудий и снарядов к ним, чем у республиканцев, или их орудия были совершеннее. Секрет был проще — немцы поставили Франко приборы АИР и откомандировали своих специалистов, поэтому безнадежно устаревшие морально 75-мм пушки французского производства били по конкретным целям; Советскому Союзу нечего было поставлять, средства АИР у нас были в эмбриональном состоянии, поэтому орудия республиканцев, как правило, вели огонь 'по площадям', с очевидными результатами.

В новом 'издании истории' полковник Ленков собирался устранить этот недостаток в оснащении артиллерии РККА — расходы на создание средств АИР, по сравнению с перевооружением артиллерии в целом, предстояли копеечные, польза же, с полным на то основанием, ожидалась огромная.

В комплекте со средствами АИР шла необходимость создания специального самолета-корректировщика артиллерийского огня. В этом плане правы были немцы, как минимум, стократно окупившие расходы на проектирование и производство печально известной 'рамы', разведчика-корректировщика ФВ-189. Можно было только сожалеть о том, что после войны не пошел в серию наш аналог 'рамы', Су-12 — конечно, во второй половине 40-х, в свете начавшейся 'реактивной революции' в авиации он устарел морально, но, во время Великой Отечественной войны похожий самолет, пусть и с менее высокими характеристиками, был бы 'на вес золота'. Кстати, та же 'рама', хорошо вооруженная и бронированная, с приличной маневренностью, несмотря на низкую скорость, была 'крепким орешком' для советских истребителей.

Для обеспечения связи между корректировщиками и огневыми подразделениями были необходимы хорошие рации. Вообще, радиосвязь традиционно была больным местом РККА. Увы, традиция 'рапортоемких' и 'нерапортоемких' видов обеспечения армии, по неофициальной терминологии ВПК, появилась именно в конце 20-х — 30-е годы. К первым относились все ударные системы — от стрелкового вооружения до тяжелых бомбардировщиков. Ко вторым относилось то, что обеспечивало данные системы — транспорт, оптика, связь, и так далее. Тот факт, что без хорошего транспорта, связи, прицелов и прочего, обеспечивающего снабжение, управление, целеуказание, ударные системы резко теряют в эффективности, не то, чтобы не понимался — он как-то отходился на второй план. Последствия от этого были самые нехорошие.

Но выгоды от внедрения артиллерийского калибра 90-мм оправдывали все труды и затраты. Дело было в том, что в линейке калибров РИА имелась 'дыра' между калибрами 76-мм и 107-мм. В реальной истории ее попытались закрыть перед войной, введя калибр 85-мм, поначалу для зениток. В ходе Великой Отечественной выяснилось, что 85-мм все же слабоват — и пришлось 'в пожарном порядке' вводить на вооружение армии флотский калибр 100-мм. Таким образом, попытка сэкономить привела к двойным тратам. И черт бы с деньгами, их, в конце концов, можно заработать — но, сколько советских воинов заплатили своими жизнями за отсутствие нужного калибра, ведомо только Всевышнему; ясно только, что погибли многие — те люди, которые при наличии 90-мм орудий могли бы вернуться домой.

На перспективу 90-мм калибр хорошо подходил для тяжелых зениток — эти орудия, имея достаточную досягаемость по высоте и довольно тяжелые снаряды, могли эффективно бороться с налетами фронтовых бомбардировщиков на типичном для них диапазоне высот, как правило, не превышавших 6-7 км. При крайней нужде, их можно было использовать и для борьбы с налетами стратегических бомбардировщиков — хотя, конечно, они не были заменой зенитных орудий калибров от 100-мм и более, которые могли делать эту работу полноценно. Вот только для эффективной работы 100-мм зениткам было нужно очень многое, производство чего в СССР, в реальной истории, было освоено только после войны — силовые следящие приводы и радиовзрыватели. Да что там говорить — у нас до войны даже радиолокаторы производились поштучно, хотя и с отменными по тем временам характеристиками.

Вячеслав Владимирович надеялся суметь справиться с нехватками ПВО — но, у него были изрядные сомнения в том, что это удастся сделать до войны. Слишком уж много было слабых мест у советской промышленности, чтобы даже послезнание, пусть и при активной помощи куратора, могло кардинально изменить ситуацию.

Ну и еще одно несомненное достоинство тяжелых зениток — взяв за основу их качающуюся часть, при небольшой переработке, можно быстро получить отличные тяжелые танковые и противотанковые орудия. Те самые орудия, с которыми у Красной Армии были такие проблемы — не от хорошей жизни на Курской дуге для борьбы с новыми немецкими тяжелыми танками ставили на прямую наводку корпусные орудия, 122-мм пушки и 152-мм пушки-гаубицы. Также, совсем не от изобилия возможных вариантов, ими же, в слегка переделанных вариантах, вооружали новейшие тяжелые танки и самоходки — СУ-152, ИС-2, ИСУ-122 и ИСУ-152. К слову сказать, для борьбы с новейшими немецкими тяжелыми танками куда лучше подошли бы аналоги немецких 88-мм танковых пушек, KwK36 и KwK43, имевшие намного большую скорострельность и лучшую настильность траектории — вот только, не было у нас тогда аналогов немецких 88-мм зениток, а 85-мм орудие было слишком слабым.

Первым этапом к решению этого вопроса, по мнению разведчика, должно было стать приобретение также созданной специалистами 'Круппа' и 'Бофорса' зенитной пушки Bofors 75 mm L/60 Model 1929 (также имелся ее вариант 80 mm L/50). Мало того, что эта покупка позволяла Советскому Союзу на два года раньше получить современное зенитное орудие калибра 76-мм, по сравнению с покупкой в 1931 году 75-мм орудия 'Рейнметалл'. Именно развитие этой зенитки и привело специалистов концерна 'Крупп' к созданию и запуску в серию в 1932 году знаменитого 'ахт-ахт', 8,8 sm Flak18/19/36. Да, именно этой зенитки калибра 88-мм — на базе которой в 1936 году была создана пушка будущего 'Тигра'.

Мы же катастрофически отстали с новым калибром — и наша 85-мм зенитка, заметно уступавшая немецкой 88-мм, была принята на вооружение только в 1939 году, а танковое орудие на ее базе — в 1943 году.

Возвращаясь же к дивизионным орудиям, можно было лишь констатировать непростительное запаздывание с началом проектирования и принятия на вооружение новых моделей 122-мм и 152-мм гаубиц. На то были и объективные причины — очень велики были потери, нанесенные нашим инженерным и конструкторским кадрам революцией, Гражданской войной, тем же делом 'Весна', сфабрикованным чекистами, в результате которого были репрессированы многие опытнейшие конструкторы артиллерийского вооружения старой школы, верно служившие России, например, генерал Дурляхов. Следствием этого было то, что первоначально проектирование новой 122-мм гаубицы было поручено КБ-2, большей частью укомплектованному германскими инженерами. Гаубицу они создали, и неплохую — вот только 122-мм 'Лубок' был спроектирован под привычные им технологические возможности немецкой промышленности, непосильные нам.

В результате, всех этих 'чудес' наши заводы до 1941 года производили модернизированный раритет Первой Мировой войны, 122-мм гаубицу фирмы Шнейдера, обр. 1910/30 года. Выпуск же современной гаубицы М-30, обр. 1938 года был начат только в 1941 году.

Выход из этой ситуации Вячеслав Владимирович видел в следующих действиях: учеба у немцев была необходима, тогда мы сильно отставали. Вот только надо было давать задание на разработку не одной 122-мм гаубицы, а и 122-мм, и 152-мм гаубиц. Сделать в начале 30-х технологичный аналог М-30, посильный нашей промышленности, 'проходило по ведомству фантастики'. Вообще, по тем временам, резкий скачок был нереален — гаубица Шнейдера и М-30 были орудиями разных поколений, созданными на базе технологий совершенно разного уровня. Требовалось орудие-'ступенька', чтобы и конструкторы, и промышленность, и войска смогли 'набить руку' на более совершенной системе дивизионной гаубицы, чем 'француженка', но не слишком для них сложной.

В первом приближении, это орудие должно было быть пригодно для массового производства нашей промышленностью, быть достаточно легким для возки шестеркой лошадей, иметь баллистику гаубицы Шнейдера, и, дальнобойность в 10,5 км. В перспективе, по мере перевооружения М-30, оставшиеся орудия можно будет 'сослать' в полковую артиллерию, усилив ее батареей из 4 морально устаревших, но, все еще достаточно мощных гаубиц.

Также надо было ускорять проектирование и принятие на вооружение 152-мм гаубицы М-10. Другой вопрос, что при расчете на включение хотя бы одной батареи М-10 — для начала! — в дивизионный артполк, обязательным условием было то, что М-10 должна иметь дульный тормоз, тогда она могла стать даже легче Д-1.

Вторым обязательным условием было привлечение к разработке не только наших конструкторов, но и наших технологов — полковник Ленков считал нужным ускорить организационную инновацию, изобретенную и внедренную Грабиным, лет на десять; именно эта инновация позволила принимать на вооружение орудия, максимально адаптированные к возможностям промышленности.

Вот в этом случае становилось возможным принятие на вооружение гаубиц или нового поколения, или, условно говоря, 'промежуточного' поколения, пусть и менее технологичных, чем в реальности, не в 1938 году, а в 1934-1935 годах. Технологичность вполне можно было 'допилить' до оригиналов и потом, это было не столь критично — а выигрыш трех или четырех лет становился принципиальным, поскольку за это время артиллерийские заводы производили бы не морально устаревшие гаубицы, принятые на вооружение еще до Первой Мировой, а современные системы, успевая насытить ими не только кадровые соединения, но и создать достаточный мобилизационный резерв.

Что интересно — когда полковник прикинул размеры возможных затрат на артиллерийские орудия новых моделей, развертывание производства всего необходимого, от сталей и станков, до боеприпасов и оптики, приборы, тягачи и полноприводные грузовики, сначала он, фигурально выражаясь, схватился за голову, поскольку суммы выходили астрономические. Потом он примерно посчитал расходы на военно-технические авантюры объекта по части артиллерии, все эти динамореактивные пушки Курчевского и полигональные снаряды, то, заметно успокоился — получалось, что выкинутых 'на ветер' миллиардов вполне хватит и на дивизионную артиллерию нового поколения, и еще останется на приличную корпусную. В принципе, если ужать кое-какие траты, то, можно будет наскрести и на артиллерию большой и особой мощности, пусть и заметно более скромную, чем у Германии — но, совсем неплохую.

Переоснащение же дивизионной артиллерии системами нового поколения, притом, что войска имели достаточно времени для их полноценного освоения, вместе со всей 'периферией', средствами АИР, радиосвязью, артиллерийскими тягачами и прочим хозяйством, меняло очень многое не только в возможных вариантах развития событий лета 1941 года, но и задолго до того.

Свои сложности были с нежно любимой ветеранами Первой Конной армии кавалерией. В принципе, советская кавалерия сыграла в Великой Отечественной войне не столь уж малую роль, в особенности, в начальный период войны, будучи неким эрзацем мотопехоты. Да и позже она себя неплохо показывала на сложной для техники местности, например, во время операции 'Багратион'. В общем, пренебрежительно отмахиваться от кавалерии Вячеслав Владимирович не собирался. Другое дело, что практиковавшееся перед войной включение в кавалерийские дивизии полка легких танков 'БТ' явно было не лучшим вариантом.

По мнению полковника, куда больше пользы принесло бы усиление артиллерийского вооружения кавалерийских дивизий. Скажем, эскадрону отнюдь бы не повредили 4 82-мм миномета, благо, стандартный вес конских вьюков составлял 96 кг. Еще 10-12 вьючных лошадей, нагруженных минометами с боекомплектами, эскадрон бы особо не отяготили — а пользы от минометов было бы много.

Кавалерийскому полку были бы полезны 8 76-мм полковых пушек и 8 57-мм ПТО, сведенных в полковой дивизион. Нелишним бы стал и минометный дивизион из 12 120-мм полковых или 107-мм вьючных минометов.

Сложнее было с дивизионными орудиями — что 90-мм пушки, что 122-мм гаубицы М-30, не говоря уже о 152-мм гаубицах, были тяжеловаты для конской тяги. Соответственно, надо было или оснащать дивизионный артполк быстроходными гусеничными тягачами (на худой конец, полугусеничными), или, жертвовать огневой мощью ради подвижности, вооружая артполк 76-мм пушками и более легкими 122-мм гаубицами. В этом случае, частично компенсировать потерю огневой мощи можно было, приняв на вооружение советскую версию немецкого тяжелого пехотного орудия, 152-мм мортиру 'НМ'. Орудие было хорошее, спору нет — вот только его боевой вес, составлявший 1750 кг, делал его чересчур тяжелым для советского пехотного полка. Для дивизии же, при наличии 152-мм гаубиц, оно оказывалось попросту ненужным. Другим вариантом было принятие на вооружение экзотичной артиллерийской системы, разрабатывавшейся в конце 50-х годов в Чехословакии. Это была система 'Кенгуру', представлявшая собой гибрид нарезного миномета и тяжелой гаубицы. В первом приближении можно сказать, что чехи 'скрестили' гаубицу-пушку МЛ-20 и 160-мм дивизионный миномет, соединив ствол первой с опорной плитой и колесным ходом второго. Теоретически, систему можно было изрядно облегчить, правда, ценой существенного уменьшения дальнобойности, заменив ствол МЛ-20 на ствол М-10 — в этом случае, по прикидкам, ее можно было бы возить восьмеркой лошадей. Правда, из таких систем невозможно стрелять прямой наводкой.

Отдельным вопросом было артиллерийское вооружение танковых и мотострелковых дивизий.

'Танцевать' здесь надо было 'от печки', сиречь, от общей организационной структуры данных соединений. В наличии имелись три ключевых варианта организации: советских танковых и механизированных корпусов времен войны, по штатам конца 1943 — начала 1944 года — наш танковый корпус почти точно соответствовал немецкой усиленной танковой дивизии, механизированный был сильнее, за счет наличия танков; немецких танковых и моторизованных дивизий, по штатам конца 1943 года — преимуществом их организационной структуры была лучшая сбалансированность по танкам, артиллерии, мотопехоте, частям обеспечения; и, наш послевоенный вариант, дивизионная организация по структуре 3+1+1+1 (для танковой дивизии — три танковых полка, мотострелковый, артиллерийский, зенитный полки; для мотострелковой — три мотострелковых, танковый, артиллерийский и зенитный полки).

Полковник Ленков был сторонником последнего варианта — именно в нем были наиболее полно учтены кровавые уроки Великой Отечественной. Другой вопрос, что проталкивание такой структуры обещало стать захватывающим приключением — у нас 'перегрузка' танковых соединений танками продержалась заметно дольше, чем у немцев и американцев. В реальности, начало этому 'увлечению', столь дорого обошедшемуся СССР, положил именно Тухачевский — вот только 'Щуку съели — зубы остались', то есть, объекта давно расстреляли, а уверенность в том, что танковые части и соединения тем сильнее, чем больше в них танков, сохранялась еще долго.

Чтобы не дать этому увлечению развиться — ну очень завлекательно для краскомов выглядели танки! — следовало своевременно озаботиться созданием эффективных средств механической тяги для буксируемой артиллерии и самоходной артиллерией. В любом случае, механизированные соединения нуждались в механической тяге для буксируемых орудий, автотранспорте для снабжения, и, последнее по счету, но не по важности, в самоходной артиллерии.

Относительно первого в наличии были два варианта — имевшиеся в реальности довоенный и послевоенный. До войны у нас гнались за количеством выпущенной автомобильной техники, сделав ставку на 'полуторку', представлявшую собой лицензионную версию коммерческого грузовика Форда грузоподъемностью 1,5 т, с колесной формулой 4х2, и, испытывали неудержимую, к сожалению, почти исключительно, платоническую страсть к полугусеничной технике. На практике ее почти не производили серийно. Буксировку же орудий сплошь и рядом производили тихоходными сельскохозяйственными тракторами. Послевоенный вариант сводился к серийному производству мощных армейских грузовиков с колесной формулой 6х6, и, быстроходных артиллерийских тягачей специальной конструкции.

Вячеслав Владимирович понимал, что имевшийся в реальности довоенный вариант категорически не годился. Послевоенный вариант был не в пример лучше — вот только, для его полноценной реализации требовалась автомобильная и тракторная промышленность 50-х годов, соорудить которую в 30-х годах, при любой оптимизации ресурсов, при самом усердном внедрении опережающих разработок, не представлялось возможным.

В общем, предстояло корректировать реальность. Организационно предстояло проталкивать аналог немецкой программы 'Айнхартс', предусматривавшей стандартизацию автотранспорта, с четким разделением стандартных классов автомобилей, технически — срочно 'рожать' аналог 'Опель-Блица' в классе легких грузовиков, с разделением коммерческой версии с колесной формулой 4х2, и, военной, с формулой 4х4. Для крупносерийного производства тяжелых грузовиков и, в значительной степени унифицированных с ними, полугусеничных тягачей следовало срочно развивать ярославский автозавод, в реальной истории находившийся на положении 'Золушки' — без этого о массовом производстве пятитонных ЯГ-4, ЯГ-6, 'родственных' им полугусеничных тягачей ЯСП, восьмитонных ЯГ-10 с колесной формулой 6х4 можно было и не мечтать.

Конечно, эти машины не были шедевром автостроения, недостатков у них хватало — но, главным было то, что это были прочные, надежные машины, пригодные для эксплуатации в наших условиях. И, насколько понимал полковник, их можно было доработать для действительно массового выпуска, заодно и усовершенствовав, по мере возможности.

А производить их следовало действительно массово — Красной Армии требовалось, по самым скромным подсчетам, добрая сотня тысяч таких грузовиков, дополненная парой десятков тысяч артиллерийских тягачей. Сколько тяжелых грузовиков было нужно народному хозяйству, в реальности испытывавшему жесточайший дефицит техники такого класса, Вячеславу Владимировичу даже считать не хотелось. Ясно было одно — очень много, в разы больше, чем армии. И, это только для того, чтобы закрыть самые 'горящие' потребности — обо всем необходимом даже речи не могло быть.

Что же касалось самоходной артиллерии, то начинать следовало с малого, предельно простого, и, при этом, настолько эффективного для середины 30-х годов, чтобы товарищи красные командиры, 'распробовав' новый класс боевой техники, 'с ножом у горла' требовали: 'Самоходки давайте!'. Это позволяло, делая скорбное лицо — дескать, приходится сокращать выпуск танков! — потихоньку насыщать войска весьма эффективной техникой.

Для начала почти идеальным вариантом становилась переработка шведской легкой самоходки 'tankett m/49' — после войны, тогда нищая, как церковная мышь, Швеция, за счет этой простенькой и очень дешевой, легкой самоходки решила проблему СУ сопровождения пехоты. Ведущие военные державы, имевшие на вооружении технику совсем другого класса, смотрели на инновацию потомков викингов с искренним сочувствием — на фоне 'Шерманов' огневой поддержки, вооруженных 105-мм гаубицами, советских СУ-122, не говоря уже о тяжелых самоходках, шведская СУ выглядела жалко. Но, в середине 30-х эта самоходка имела все шансы стать лучшим в мире самоходным орудием — на несколько лет, понятно.

Другой вопрос, что проект надо будет переработать под доступные в СССР агрегаты и вооружение. В первом приближении: бронирование противопульное, силовая установка унифицированы с грузовиком Я-5, т.е. 95-сильный двигатель 'Hercules' и КПП, рессорная подвеска чешского образца, пушка калибром 76-мм — или полковая обр. 27/42 года, доработанная до баллистики горной обр. 1938 г., или танковая ПС-3.

Автоматически возникал вопрос с количеством этих машин — в принципе, для танковых соединений середины 30-х вполне хватило бы 200-300 таких самоходок, с другой стороны, с учетом неизбежных аппетитов пехотинцев и кавалеристов, даже 500 СУ выглядели довольно скромно.

В идеале, продолжением линии легких СУ поддержки с противопульным бронированием стала бы разработка в начале 30-х предтечи МТ-ЛБ, пусть и не плавающей — в качестве базы для 122-мм гаубиц; а, если все сложится хорошо, так и для гаубиц обр.1910 года. Другой вопрос, что сложностей с этим предвиделось много — положим, бензиновые двигатели в танковом варианте, 'Либерти' и М-6Т12, уже были, но, наверняка бы возникли сложности с КПП, и, возможно, с подвеской.

На шасси малых и легких танков первой половины 30-х технически невозможно было поставить что-то мало-мальски серьезное. Но, вот первый массовый советский танк, который, по мнению Вячеслава Владимировича, должен был стать увеличенной версией чешского LT-38, а, при боевой массе в 17-18 т, вполне попадал в условную категорию 'полусредних' танков, могло поместиться немало интересного.

Первым кандидатом на установку становилась 122-мм гаубица Круппа, принятая на вооружение РИА в 1909 году — около тысячи этих устаревших, но, достаточно мощных орудий имелось в РККА середины 30-х годов. Конечно, штурмовую самоходку сделать бы не получилось — на эту базу просто невозможно было поставить достаточно тяжелое бронирование — но, легкая СУ поддержки пехоты и кавалерии вышла бы неплохая даже для начального периода ВОВ, не говоря уже о второй половине 30-х годов.

Вторым кандидатом становилась дивизионная пушка обр. 1902/30 года. Конечно, бронирование и в этом случае не блистало бы характеристиками — но, с изрядной натяжкой, эту СУ можно было причислить к штурмовой артиллерии.

Третьим вариантом становилась планируемая полковником ближе к концу 30-х 76-мм ПТО. В этом случае получался увеличенный 'Хетцер' — примерно такая же артиллерийская система, чуть лучшее бронирование, такой же боекомплект. Для 1941 года такая противотанковая СУ должна была стать страшным противником для танковых групп Вермахта, если, конечно, ее тактически грамотно использовать — 50-60 мм лобовой брони должны были надежно выдерживать попадания немецких 37-мм и 50-мм снарядов, достаточно мощный двигатель и хорошая ходовая часть обеспечивали подвижность, не уступающую немецким Т-III, ну а мощная пушка обеспечивала уничтожение всех немецких танков на характерных дистанциях боя с одного, максимум, двух прямых попаданий.

Четвертым вариантом была ЗСУ — конечно, база была заметно легче, чем немецкие Т-IV поздних модификаций, послужившие базой для 'Вирбельвиндов' и 'Мебельвагенов', так что установка счетверенной установки 20-мм автоматов была под вопросом. Но, спаренная или строенная установка вполне могла поместиться — и, осталось бы место для приличного боекомплекта.

А это уже было очень хорошо — Вячеслав Владимирович прекрасно помнил рассказы пережившего 41 год отца, других родственников, друзей семьи. Он ничего не забыл из этих рассказов — как 'мессершмитты' безнаказанно расстреливали наши колонны, как бомбили в полигонных условиях 'юнкерсы' и 'хейнкели'. Он знал, почему наши дивизии несли огромные потери еще до вступления в бой с вражескими сухопутными войсками — у нас не было сколько-нибудь отвечающей условиям войны войсковой ПВО.

Конечно, для эффективного противодействия бронированным штурмовикам нужны зенитные автоматы калибров 37-57-мм. Вот только у немцев таких штурмовиков в 1941 году не было, если не считать небольшого количества пикировщиков 'Юнкерс-87' и, еще меньшего — двухмоторных штурмовиков 'Хеншель-129'. В 1941 году наши войска избивали с воздуха легкие истребители Ме-109, некоторое количество эрзацей истребителей-бомбардировщиков, в лице устаревших модификаций Ме-109, фронтовые бомбардировщики Ю-88 и Хе-111, тяжелые истребители Ме-110, которых тоже было мало. Для противодействия им всем вполне годились 20-мм ЗА.

Положим, сбили бы они не так уж много — но, сорвать бомбо-штурмовые удары по нашим войскам они могли. Этого было достаточно.

Несколько сложнее было со следующим этапом, который должен был начаться в 1939-1940 году. При всем уважении к советским конструкторам, ни Т-34 обр. 1940 года, ни, тем более, КВ-1 и КВ-2, Вячеславу Владимировичу не особенно нравились: первая машина — из-за довольно 'сырой' конструкции, вторую он считал вообще несбалансированной до потери смысла в ее существовании в таком виде, третья — была чересчур оптимистичной попыткой сделать тяжелый штурмовой танк, тогда Советскому Союзу непосильный.

Значительно более практичным и эффективным вариантом он считал

изначальную ставку на создание семейства танков и СУ на базе аналога Т-44, разумеется, с некоторыми отличиями. Конечно, для реализации этого замысла предстояло очень тяжело поработать — но, ничего принципиально невозможного в этом не было.

Для начала, после Т-18 следовало отстаивать поперечное расположение двигателя танка. Несомненно, вспоминая семейство БТ, 'гитара' доставит немало хлопот — но, это позволит ее постепенно отработать и в конструкции, и в производстве. Зато потом, у Т-44, в реальной истории, благодаря 'гитаре' с передаточным числом 0,7, коробка передач была легче и компактней за счет того, что число оборотов увеличилось, а передаваемые нагрузки уменьшились. Для нашей промышленности это было очень существенно, учитывая хронические проблемы с КПП в 30-е годы, плюс отсутствие конических шестерен.

Проблема торсионной подвески, при наличии послезнания, власти и авторитета нового Тухачевского, решалась легко и непринужденно — в 1931-1933 годах (в середине 1931 года был разработан опытный вариант, в 1933 году — разработка была доведена до готовности к серии — В.Т.) Фердинанд Порше, на фирме которого и разработали блокированную подвеску на продольных торсионах, метался из страны в страну, пытаясь найти инвестора или покупателя, поскольку собственных средств ему катастрофически не хватало; в разгар Великой Депрессии от него отмахивались, как от надоедливой мухи. Конечно, требовалось время на освоение достаточно сложной подвески — но, в этом варианте оно у советской промышленности было бы, хотя и в обрез.

Достаточно сложной проблемой было создание линейки четырехтактных дизелей, в обязательном порядке включающей мощные 8— и 12-цилиндровые V-образные моторы. Для того, чтобы году к 1938 получить, как минимум, 500-сильный дизель, начинать надо было году в 1928-1929 — причем, в обязательном порядке надо было договориться о сотрудничестве с ведущими германскими фирмами. Нужна была техническая помощь 'Бош' (производство ТНВД у нас было создано поздно — и с качеством продукции были очень серьезные проблемы); концерна 'Юнкерс' (благодаря опыту производства оппозитных авиадизелей 'Юмо' двухсотой серии фирма накопила огромный опыт конструирования и производства деталей и агрегатов дизелей большой мощности — с В-2 у нас были очень большие проблемы с коленвалами, форсунками и маслосъемными кольцами, что самым негативным образом отражалось на ресурсе моторов, и, в меньшей степени, их мощности); концерна 'Крупп' (новейшие прецизионные станки, легированные стали для производства моторов и быстрорежущие сплавы, в комплексе позволяющие решить вопросы со специальными сталями и качеством обработки наиболее ответственных деталей); фирмой 'МАН' (эта фирма, производившая лучшие автомобильные дизели того времени, была несомненным лидером в исследованиях вопросов сгорания топлива в дизелях и газодинамике впускных и выпускных трактов (насколько важен последний момент, показывает такой факт — после ВОВ, лаборатория, в составе трех человек, проведя исследования, занявшие полгода; после внедрения результатов, мощность В-2 удалось увеличить на 70 л.с. — В.Т.).

Разумеется, очень много предстояло поработать нашим конструкторам и технологам — немецкие дизели были великолепны, но, это были моторы, не приспособленные к конвейерному производству, и, кроме того, рассчитанные на производство высококвалифицированными рабочими, на очень точных станках, из высококачественных материалов. Советскому Союзу требовалось производство многих десятков тысяч дизелей на конвейере — в условиях, когда будут проблемы со всеми факторами производства.

Тем не менее, полковник Ленков не сомневался в том, что эту сложнейшую задачу удастся решить. Дело было не в том, что ему был присущ неумеренный оптимизм, наоборот, Вячеслав Владимирович относился к числу хорошо информированных реалистов — просто в 'прошлой редакции' эта задача была решена в многократно худших начальных условиях. При тех же условиях, на которые он рассчитывал, можно было надеяться на В-2 с ресурсом в 200 часов уже в 1940 году — а это означало совсем иное качество танковых войск РККА к 1941 году.

При появлении в 1939-1940 году аналога Т-44 автоматически возникали вопросы его назначения, вооружения и классификации. В расчете на 1941 год ставить на него танковый вариант даже 76-мм зенитки, не говоря уже о 90-мм пушке с высокой баллистикой, было избыточно — для столь мощных орудий попросту не было и не могло быть целей в виде тяжелобронированной вражеской боевой техники.

Зато как нельзя кстати оказывался танковый вариант 90-мм дивизионной пушки — он и вставал отлично, и, имея неплохую баллистику, мог разбирать ранние модификации Т— III и Т-IV на металлолом калиберными бронебойными снарядами на всех дистанциях боя, и мог успешно бороться с полевыми укреплениями. При этом сохранялся приличный ресурс модернизации, позволяющий поставить на танк 90-мм орудие с баллистикой зенитки, когда это потребуется — и, получить к 1943 году машину, способную на равных бороться с 'Тиграми' и 'Пантерами', при существенно меньшей стоимости и куда лучшей технологичности. Сверхтяжелое же бронирование, по меркам 1941 года, позволяло ему не опасаться огня немецких танковых и противотанковых орудий. То есть, в это время он автоматически попадал в разряд тяжелых танков по всем характеристикам.

В этом случае оригинальный вариант КВ-1, представлявщий собой тяжелый танк с вооружением среднего, оказывался не нужен, проигрывая аналогу Т-44 по всем позициям — более тяжелый, значительно менее подвижный, хуже вооруженный и защищенный. Собственно, единственным его применением, которое мог представить себе полковник Ленков, была база для для СУ-152 — для тяжелой штурмовой самоходки, вооруженной МЛ-20С, работа точно бы нашлась. Так же нашлось бы применение и другой версии тяжелой самоходки, вооруженной 122-мм пушкой Д-25С — 'штуцер' для отстрела 'кошек' имело смысл совершенствовать заранее, не дожидаясь их появления. Если же немцы, впечатленные нашими сверхмощными САУ ударятся в создание сверхтяжелых танков и СУ сразу, без промежуточной ступени в виде 'Тигра' фирмы 'Хенщель', то, тем хуже для них — малочисленные, с плохой подвижностью, сверхтяжелые машины никак не смогут заменить массовые средние танки.

Строго говоря, мощный тяжелый танк, массой около 50 тонн, требовался к 1943 году. Конечно, получить к этому времени аналог Т-10 не представлялось возможным — но, совершенствовать отечественные тяжелые танки было необходимо, для чего малосерийное производство тяжелых штурмовых СУ, постепенно эволюционирующих от СУ-152 до ИСУ-122/152, подходило как нельзя лучше, позволяя отработать агрегаты будущего 'охотника на немецкий 'зверинец''.

В качестве базы для самоходной артиллерии аналог Т-44 также позволял поставить на него массу интересного и очень полезного. В реальной истории прорабатывались варианты установки 100-мм и 122-мм пушек, с передне— и заднемоторной компоновкой. Конечно, в новой истории сверхмощную противотанковую самоходку имело смысл вооружить мощной пушкой калибра 107-мм, вдобавок к этому более предпочтительной выглядела переднемоторная компоновка, с которой в это время уже не было особых проблем. Всего этого было достаточно даже для немецких полутяжелых и тяжелых танков, а в 1941-1942 годах гарантировало кровавую баню немецким танкистам, которым не посчастливится встретить на своем пути советские тяжелые танкосамоходные бригады. Чуточку упрощая, Су-44-107 соотносилась с ранними модификациями Т-III и Т-IV по комплексу 'вооружение-бронезащита' примерно так же, как 'Фердинанд' с Т-34-76, только, в отличие от немецкой САУ, она бы ничуть не уступала противнику в подвижности.

Плюс психологический эффект — никому не понравится быть мишенью для практически неуязвимого противника, расстреливающего тебя с наивыгоднейших для себя дистанций и без проблем сохраняющих их в ходе боя. 'Солдатский телеграф', в германской армии именуемый 'сортирными речами', невозможно отменить никакими приказами, ни в одной армии мира — так что скорейшее распространение информации о 'русских монстрах' было бы обеспечено со стопроцентным эффектом.

Несколько сложнее было со штурмовыми гаубицами. Конечно, новый Т-44 просто напрашивался в качестве базы для М-30 — конечно, в самоходном варианте орудия нужно было перенести механизмы горизонтального и вертикального наведения на одну сторону. Но эти хлопоты обещали полностью оправдать себя — самоходка получалась просто на загляденье, с мощным орудием, надежной броневой защитой, отличной подвижностью.

Но, при принятии на вооружение аналога Т-44 в качестве тяжелого танка, в системе бронетанкового вооружения возникал разрыв — отсутствовал средний или новейший полусредний танк.

При крайней желательности максимальной унификации бронетанковой техники, возникали два варианта.

Т-44С — при сохранении габаритов Т-44 и двигателя В-2, можно было уменьшить бронирование во всех проекциях на 15-20 мм (для 41-го — 42-го годов этого было вполне достаточно) и поставить в стандартную башню Ф-34 (ее мощности для этого периода тоже хватало). В результате получался скоростной средний танк, массой 25-26 тонн, надежно защищенный от всех германских танковых и противотанковых орудий, исключая разве дистанцию 'в упор с разбега', превосходящий их по всем характеристикам. Этот танк с успехом мог быть базой для всех артсистем, которые планировалось установить на Т-44 — но, он обходился дешевле.

Возможен был и вариант Т-44ПС — эта машина имела бы меньшие габариты, 8-цилиндровый двигатель мощностью примерно 350 л.с., лобовую броню толщиной 65 мм, бортовую — 45 мм, трехместную башню с 57-мм пушкой, боевую массу — примерно 19 тонн. Она могла послужить базой для самоходки с Ф-34 или спарки 20-мм зенитных автоматов. К ее достоинствам относились заметно меньшая цена и возможность быстрее насытить войска новым танком; к недостаткам — немного большая уязвимость и очень ограниченные возможности для использования в качестве базы СУ плюс малый ресурс модернизации.

Вячеслав Владимирович склонялся к первому варианту — средний танк, уязвимый только для тяжелых орудий, прежде всего, очень немногочисленных 88-мм зениток и 105-мм корпусных пушек, гарантировал минимальные потери для наших танкистов, что позволяло сберечь кадровых специалистов; отработанная база для самоходной артиллерии позволяла эффективно обеспечивать поддержку и пехоты, и подвижных соединений.

Кроме того, нужна была массовая база под зенитные автоматы и легкую 122-мм СУ поддержки, по образцу немецкой 'Веспе' и нашей 'Гвоздики' — ставить эти системы на танковое шасси было слишком дорогим удовольствием для небогатого Советского Союза. Соответственно, требовался аналог удлиненного шасси МТ-ЛБ, пусть и без способности плавать, достаточно тяжелый и устойчивый для самоходного варианта М-30.

Получалось, что нужна база массой где-то 10-11 т, в расчете на противопульное бронирование, с дизелем мощностью 300 л.с., чтобы обеспечить подвижность установке общей массой 15-16 тонн. На этой машине также была предпочтительна и возможна переднемоторная компоновка. Практически эту машину можно было сделать на базе не пошедшего в серию Т-50 — все необходимое там имелось, от надежного шасси до трехсотсильного дизеля В-4, требовалось только перекомпоновать ее с заднемоторной компоновки на переднемоторную, что было вполне реальной задачей. В этом случае получалась отличная универсальная платформа, имевшая хороший запас по удельной мощности. В этом случае, пехота получала оперативную поддержку мощных 122-мм гаубиц, дополненную неплохим 'зонтиком' ПВО, обеспечиваемым счетверенными 20-мм и одинарными 40-мм автоматами (возиться с переделкой 'Бофорса' сначала в 45-мм, а, потом в 37-мм ЗА полковник Ленков считал ненужным — имело смысл купить 'Бофорс' в 1933 году, после чего спокойно доделывать оригинальный вариант под возможности советской промышленности, а не тянуть с его покупкой до 1938 года, после чего сначала устраивать гонку с его переделкой под освоенные нашей промышленностью выстрелы, а, потом, всю войну мучаться с 'сырой' зениткой).

Кроме этого, доработав подвеску, можно было получить базу и под двадцатитонную установку с 152-мм гаубицей, по типу немецкого 'Хуммеля'. У немцев 'Хуммели' были одними из самых ценимых и дефицитных в войсках СУ — очень уж полезной вещью была мощная СУ поддержки, могущая быстро менять позицию. Красной Армии такие установки тоже бы не помешали — в особенности, в том случае, если для них удалось бы сделать недорогое массовое шасси.

К легкой пехоте относились горные стрелки и воздушные десантники. Тут, ввиду специфики применения, требовались артсистемы легкие и компактные.

Что касалось уровней роты и батальона, особо мудрить необходимости не было, можно было вполне обойтись штатным артиллерийским вооружением стрелковых подразделений и частей. В конце концов, ту же 'сорокапятку' еще в 30-е приладились разбирать и пристраивать в лошадиные вьюки. Также не составляло проблемы перевозить в лошадиных вьюках 60-мм и 82-мм минометы.

С полковым вооружением уже было сложнее — нужны были горные орудия и горно-вьючные минометы. К сожалению, снабдить легкие соединения отличными 120-мм минометами не представлялось возможным, поскольку они были более чем в полтора раза тяжелее. Сотня с лишним килограммов дополнительной массы уже была весьма ощутима, с учетом ограничений людских и конских вьюков — так что поневоле приходилось вводить еще один калибр для минометов. С моделью миномета особо утруждаться не приходилось, 107-мм горно-вьючные минометы образца 1938 года успешно применялись во время Великой Отечественной, зарекомендовав себя хорошим вооружением горнострелковых и горнокавалерийских дивизий полкового и дивизионного уровня. Единственно, полковник Ленков подумывал об увеличении их количества по штату, с 12 до 16 или 20, очень уж полезная вещь в горах.

В принципе, Вячеслав Владимирович подумывал и о разработке 107-мм горной гаубицы — она тоже могла оказаться полезна, если конструкторы сумеют справиться с жесткими требованиями к такой системе.

Отдельной статьей шла морская пехота — в принципе, в СССР, как и почти во всем мире, морская пехота относилась к легкопехотным формированиям, но разведчика очень заинтересовало исключение.

Этим исключением была морская пехота США. Вообще-то, начинали янки так же, как и все остальные, но в середине 20-х годов они начали серию экспериментов, к началу 40-х приведших к созданию морской пехоты качественно иного типа.

В результате, во Вторую Мировую войну американская морская пехота вступила, имея почти стандартные дивизии тяжелого типа, состоявшие из трех пехотных полков, артиллерийского полка, состоявшего из трех дивизионов 105-мм гаубиц, всего 36 орудий, танкового батальона, укомплектованного легкими танками, и других частей. Эксперименты завершились после боев на Гуадалканале, в ходе которых американские морские пехотинцы получили в артполк дивизион тяжелых 155-мм гаубиц, всего 12 орудий, а легкие танки в батальоне были заменены средними 'Шерманами'. После этого дивизия американской морской пехоты окончательно стала полноценной дивизией тяжелой пехоты, по уровню моторизации соответствующей советским мотострелкам или немецким панцергренадерам — впрочем, это было нормой для англосаксов — но, умеющей высаживаться с моря.

Конечно, Ленков не собирался слепо копировать американский опыт — этого не следовало делать хотя бы потому, что советской морской пехоте в 30-е — 40-е годы явно не 'светили' операция 'Оверлорд' или десант на Окинаву. Скромнее надо было жить — и, исходя из реалий, рассчитывать на десанты в поддержку приморского фланга армии, высаженные на Балтике или Черном море. Но эти самые реалии отнюдь не противоречили самой идее тяжеловооруженной морской пехоты.

В первом приближении, бригада морской пехоты выглядела так: от четырех до шести моторизованных батальонов морских пехотинцев, каждый из которых имел в своем составе минометную роту с 12 82-мм минометами; самоходный гаубичный артиллерийский полк, с 18 СУ-122 и 6 СУ-152 (танкодесантный вариант БДБ, после небольшой переделки, мог перевозить не только средние танки, но и тяжелые, до 'Тигров' включительно); танковый батальон на Т-44; один или два дивизиона ЗСУ; дивизион 160-мм минометов, с 12 дивизионными минометами на мехтяге.

Такая организация, сочетающая подвижность и высокую огневую мощь, позволяла не только быстро захватывать и расширять плацдармы, но и удерживать под ударами подошедших резервов противника, в составе которых были танковые части. В реальности слабым местом советской морской пехоты была именно нехватка тяжелого вооружения, не говоря уже о бронетехнике. Это объяснялось объективной причиной — в распоряжении 'черных дьяволов', как прозвали наших морпехов немцы, не было специальных высадочных средств, если не считать допотопных 'Эльпидифоров', в количестве четырех штук, дополненных тремя еще менее совершенными баржами 'Болиндер', на Черном море; на Балтике имелись четыре десантные баржи типа 'СБ'. Вот и приходилось, как правило, идти в десанты со стрелковым оружием — в лучшем случае, к нему добавлялись несколько 'сорокапяток' и батальонных минометов.

Естественно, в этих условиях проблемой становился кирпичный дом, в котором засел взвод не намеренных сдаваться немецких пехотинцев, или одиночный танк с пехотным прикрытием, выбивающий наши огневые точки с безопасной дистанции.

Конечно, идеальным вариантом стало бы наличие плавающей техники — и, в первую очередь, не почти бесполезных Т-37 и Т-38, а, чего-нибудь подобного МТ-ЛБ, позволяющих быстро перебрасывать на речные плацдармы подкрепления и снабжение. Но, на такую благодать Вячеслав Владимирович почти не надеялся — слишком уж сложная это была техника для советской промышленности 30-х годов. В лучшем случае, рассчитывать можно было на автомобили-амфибии — а, наиболее реальным вариантом выглядели сделанные по японскому образцу съемные понтоны к сухопутной технике.

Подготовка 'почвы' в Штабе.

Планы планами, а начинать привлекать на свою сторону военную элиту надо было прямо сейчас — без людей, которые бы могли претворить эти наметки в жизнь, все планирование не стоило ничего.

В это время в Штабе наличествовали две самые влиятельные группировки, кроме сторонников самого Тухачевского — это были, условно говоря, старые и молодые генштабисты. Безусловным лидером первых был лучший советский военный теоретик этого времени Александр Андреевич Свечин; вторых же возглавлял очень талантливый Владимир Кириакович Триандафиллов.

И тот, и другой 'Мишу' терпели с большим трудом, исключительно по служебной необходимости — впрочем, они в этом были не оригинальны, члены обеих группировок, при довольно сложных отношениях между ними, вполне сходились в оценке талантов объекта. Надо признать, с талантами у Михаила Николаевича дела обстояли не лучшим образом, так что оценка подчиненных была вполне заслужена.

Собственно, единственное, в чем все три группировки были едины, было признание необходимости создания полноценного Генерального Штаба, занимающего ключевые позиции в наркомате обороны и имеющего серьезное влияние на экономику и политику страны. Успешная работа в этом направлении была единственным средством для нового Тухачевского стать бесспорным лидером советской военной элиты.

Кроме того, полковнику Ленкову надо было готовиться к встрече со Сталиным — нужно было поручить подчиненным подготовить документы, дабы 'прозрение' Тухачевского не выглядело чудом.

Поразмыслив, Вячеслав Владимирович решил провести беседы со Свечиным и Триандафилловым по отдельности — слишком они были важны, чтобы рисковать.

Сначала начальник Штаба позвонил Александру Андреевичу, пригласив его к четырем часам пополудни.

В назначенное время ведущий специалист по вопросам военного искусства и военной истории вошел в его кабинет.

— Добрый день, Александр Андреевич! — поздоровался он с подчиненным.

— Добрый день, Михаил Николаевич! — ответил Свечин.

— Мне бы хотелось обсудить с Вами вопрос предпочтительной для нас военной доктрины. Точнее, опыт какой из ведущих держав Вы бы сочли предпочтительным для нашей страны? — полковник Ленков счел нужным выстраивать беседу так, как ее мог бы начать вспомнивший о служебных обязанностях Тухачевский, мало пригодный для изобретения чего-то оригинального — и, как следствие, склонный копировать иностранный опыт. В вопросе, естественно, содержался и единственно возможный ответ. Кроме того, следовало с самого начала недвусмысленно обозначить занимаемую начальником Штаба позицию.

— Исходя из особенностей нашей страны, для нас был бы наиболее предпочтителен немецкий опыт — конечно, в том случае, если бы имели сравнимый с Германией уровень развития и размеры территории, с их транспортной связностью — коротко ответил Свечин. — Поскольку об этом можно только мечтать, мы можем исходить из реальных возможностей России.

Вячеслав Владимирович был доволен ответом Александра Андреевича — Свечин дал вполне предсказуемую реакцию на заданный вопрос. Действительно, в стратегическом положении Советского Союза и Германии было довольно много общего — обе страны были континентальными державами, для них основными были сухопутные фронты, а не океанские театры военных действий. Другой вопрос, что немецкие генералы могли планировать оборону своей страны, исходя из многократно лучшей связности ее территории, вдобавок, они имели в своем распоряжении первоклассную экономику, способную обеспечить армию всеми видами вооружения, боевой и вспомогательной техники мирового уровня. Советский Союз такой экономики не имел; кроме того, Дальний Восток и Сибирь были связаны с наиболее развитой европейской частью страны только ниточкой Транссиба, очень слаба была и связность Средней Азии с остальной страной — шедшее в это время строительство Турксиба улучшало ситуацию, но не кардинально.

— Александр Андреевич, как Вы относитесь к германскому опыту централизованной службы снабжения и мобилизации экономики? — задал следующий вопрос начальник Штаба.

— Сугубо положительно. К слову сказать, нам бы не помешало перенять этот опыт, поскольку данная система позволяет с максимальной эффективностью использовать ресурсы Державы — во взгляде Свечина появилась заинтересованность, поскольку он понял подтекст вопроса — действительно, наличие такой системы позволяло резко усилить влияние военных на экономику страны, будучи одной из прерогатив полноценного Генерального Штаба. От Тухачевского он такого не ожидал — додумался ведь 'наполеончик' до возможности 'тихой сапой' расширить полномочия Штаба РККА.

— Но теоретических наработок на сей счет, разумеется, учитывающих наши реалии, пока что нет? — задал риторический вопрос Михаил Николаевич.

— Нет — согласился Свечин. — Имеющийся у нас опыт, приобретенный за время Империалистической и Гражданской войн, скорее, стоит считать негативным, в отличие от германского — слишком много тогда сделано грубейших ошибок.

— Но мы можем сделать выводы из прошлого опыта? И, учесть известное нам из опыта Германии? — уточнил Тухачевский.

— Разумеется — согласился Свечин. — Но, Михаил Николаевич, позволю себе напомнить Вам, что подобная система находится далеко за границами полномочий Штаба РККА.

— Вы правы, Александр Андреевич — согласился новый Тухачевский, имевший на эти наработки свои виды — в конце концов, досрочное, по сравнению с реальной историей, создание централизованной службы тыла, в любом случае было в интересах Вооруженных Сил, да и Ворошилову надо было что-то давать, а не только брать от него; подобная разработка стала бы немалой помощью наркому, позволяющей наладить с ним нормальные рабочие отношения. — Но, военное образование и составление планов операций на отдельных ТВД ведь входит в круг обязанностей Штаба?

— Несомненно — согласился Свечин, с интересом ожидавший продолжения.

— Полагаю, в германской системе военного образования найдется немало полезного для нас — причем, на всех уровнях, от обучения рядовых бойцов и младших командиров, до образования среднего и старшего командного состава. Попрошу Вас подготовить мне подробные меморандумы по этим вопросам, включающие Ваши предложения. Например, стоит ли создать опытно-учебный центр, в котором будет разрабатываться новая тактика для сухопутных войск; стоит ли расширить программу курсов 'Выстрел' — и, какие предметы имеет смысл ввести в учебную программу; каким образом стоит вести вневойсковую подготовку — пояснил начальник Штаба.

— Что же касается разработки планов, то, рискну предположить, что стоит обратить внимание на разработку наиболее эффективных планов, конечно, исходя из возможностей Красной Армии. При этом, надо будет обратить внимание не только на восточноевропейские ТВД, но и на Дальний Восток, Туркестан, Закавказье. Конечно, разработка этих планов входит в обязанности Оперативного Управления, но, я прошу Вас, как нашего лучшего теоретика, принять участие в этой работе. С Владимиром Кириаковичем я об этом поговорю.

Свечин молча наклонил голову в знак согласия. Просьба начальника Штаба была с подтекстом — если 'на поверхности' было желание наилучшим образом подготовить РККА к возможным конфликтам, то, 'вторым слоем' шло то, что секретариат Ворошилова, отстранивший генштабистов от управления войсками, вряд ли сможет реализовать такие планы с приемлемым уровнем эффективности — и, это должно было проявиться на первых же учениях, что почти автоматически приводило к постановке вопроса о частичном допуске Штаба к управлению соединениями РККА; имелся и 'третий слой' — Тухачевский почти открыто заявил о том, что сложные отношения между различными группировками в Штабе не должны мешать реализации общих интересов корпорации генштабистов. Конечно, пока это была только декларация о намерениях — но, то, что начальник Штаба счел нужным уделить внимание не только светской жизни, было весьма приятной новостью для Александра Андреевича. Впрочем, при честолюбии Тухачевского его желание усилить позиции возглавляемого им Штаба не было чем-то удивительным — скорее, наоборот.

Немного удивляла продуманность предложенных Михаилом Николаевичем шагов — но, в конце концов, эти ходы в шахматной партии, которую генштабисты вели с секретариатом наркома, могли быть просчитаны Николаем Евгеньевичем Какуриным, регулярно генерировавшем для Тухачевского идеи в области военной теории. В любом случае, подобный подход был весьма полезен для самого Свечина и его сторонников — так что имело смысл поддержать 'подпоручика, выбившегося в фельдмаршалы'.

— Благодарю Вас, Александр Андреевич — с присущей ему холодноватой вежливостью Тухачевский намекнул на окончание беседы.

— Право, Михаил Николаевич, не за что — это входит в мои обязанности — со своей стороны, Свечин дал понять, что общие корпоративные интересы — это одно, а, его отношение лично к Тухачевскому остается прежним.

— Всего доброго, Александр Андреевич — попрощался начальник Штаба.

— И Вам всего доброго, Михаил Николаевич — вежливо ответил Свечин.

Закончив беседу со Свечиным, полковник Ленков поднял трубку внутреннего телефона Штаба — теперь надо было пригласить на завтрашнюю беседу Триандафиллова.

— Добрый вечер, Владимир Кириакович! — приветствовал он лидера группировки молодых генштабистов. — Тухачевский Вас беспокоит. Я Вас не отвлекаю?

— Добрый вечер, Михаил Николаевич! — ответил начальник Оперативного управления. — Ничуть — я к Вашим услугам.

— Хотелось бы с Вами побеседовать — скажем, завтра к десяти часам утра Вам будет удобно? — спросил Тухачевский.

— Да — ответил Триандафиллов.

На следующее утро начальник Штаба приехал на службу к девяти часам — перед разговором с Владимиром Кириаковичем следовало хотя бы немного разгрести немаленькую гору скопившихся документов, требовавших рассмотрения и подписи. Без двадцати десять он вызвал секретаршу, попросив сварить кофе по-турецки к пяти минутам одиннадцатого — Триандафиллов, родившийся в Карсской области, с детства не просто привык к крепкому кофе, а был настоящим кофеманом.

Ровно в десять начальник Оперативного управления появился на пороге кабинета, сдержанно-вежливо приветствовав начальника Штаба.

— Доброе утро, Владимир Кириакович! — поздоровался Михаил Николаевич. — Пожалуйста, проходите, садитесь. Признаться, мне что-то захотелось кофе — не откажетесь составить компанию?

— С удовольствием — наклонил голову Триандафиллов, удивленный столь нетипичным поведением Тухачевского на службе — нет, гостеприимство и хлебосольство начальника Штаба было прекрасно известно всей светской Москве, но, это было в частной жизни; на службе Михаил Николаевич пользовался у своих подчиненных заслуженной репутацией сухого, холодно-корректного начальника.

Сняв трубку телефона, Тухачевский набрал номер секретарши, и, дождавшись ответа, сказал: 'Юлия Ивановна, будьте добры принести нам кофе'.

После ритуала совместного кофепития, начальник Штаба перешел к делу.

— Владимир Кириакович, я тут недавно перечитал Вашу книгу (книга 'Размах операций современных армий' была издана в 1926 году — В.Т.) — начал Тухачевский.

— Трудно не согласиться с предложенной Вами концепцией использования стратегической конницы — на сегодняшний день, по моему убеждению, это наиболее практичная концепция использования подвижных сил для выхода из позиционного тупика (Триандафиллов предлагал использовать кавалерийские соединения для рейдов в тылу противника, с целью разрушения его системы тылового обеспечения — В.Т.). Но, возможно, стоит задуматься о развитии Вашей концепции с учетом новейших достижений науки и техники?

— Простите, Михаил Николаевич, не могли бы Вы высказаться более определенно? — попросил насторожившийся Триандафиллов, совершенно не понимавший, к чему клонит Тухачевский.

— Поправьте меня, пожалуйста, Владимир Кириакович, но, пока что, наша военная теория оперирует категориями прошедшей войны, не так ли? — начал развивать свою мысль начальник Штаба.

— И в Ваших работах, и в работах глубокоуважаемого Александра Андреевича (Свечина — В.Т.) темпы наступления жестко привязываются к перешивке железнодорожного полотна, сиречь скорость продвижения наших войск должна быть не более 5-10 верст в сутки. Так же, маневр силами вдоль линии фронта привязывается к рокадам — при этом, огромную роль будут играть декавили ('Декавиль', она же 'декавилька' — узкоколейная железная дорога, состоящая из готовых секций, конструкции французского инженера Декавиля; широко использовалась в годы ПМВ для снабжения войск и маневра силами; в РеИ Тухачевский был их горячим поклонником — В.Т.). Сразу хочу развеять возможные недоразумения — в настоящее время, равно как и в ближайшие годы, иные варианты являются несомненной фантастикой.

— Если Вы позволите мне сформулировать нынешний взгляд на вопрос тылового обеспечения действующей армии чуточку иначе, то, я выражусь так: обеспечение стратегического уровня, в наших условиях, почти монопольно возлагается на ширококолейные железные дороги; обеспечение оперативного уровня держится на железных дорогах, почти равно обычных и узкоколейных; обеспечением тактического уровня занимается гужевой транспорт.

Тухачевский сделал паузу, вопросительно глядя на своего собеседника.

Триандафиллов же был явно растерян — нет, он никогда не заблуждался относительно наличия талантов стратега у своего начальника, но и откровенной чуши тот все же старался не пороть. То, что основой снабжения является железнодорожный транспорт, было аксиомой военного дела — и, работы Свечина, да и самого Триандафиллова, были построены именно на этом. Оба они отлично понимали слабое место своих концепций, заключавшееся в том, что при таких темпах наступления противник, так же имеющий в своем распоряжении железнодорожную сеть, с высокой вероятностью успевает перебросить к участку прорыва резервы — но, иной альтернативы, позволяющей обеспечить снабжение наступающих войск, попросту не существует в природе. Тухачевский этого не может не знать — не станет же он всерьез предлагать использовать гужевой транспорт. Ну, а использование автомобилей в зоне прорыва, перепаханной многодневной артиллерийской подготовкой, было просто горячечным бредом.

— Вы хотите предложить иной вариант? — с нескрываемым удивлением спросил начальник оперативного управления.

— Я хочу предложить Вашему вниманию чуточку иной взгляд на проблему позиционного тупика, частично основанный на отдельных находках Империалистической войны, частично — на нынешнем развитии техники — ответил начальник Штаба.

— Итак, первое — сам позиционный тупик, его природа. С одной стороны, он основан на резком увеличении плотности огня обороняющейся стороны — здесь и пулеметы, и полевая артиллерия, и, в некотором отдалении, тяжелая артиллерия; с другой стороны, мы имеем налицо вопрос 'бутылочного горлышка' прорыва (имеется в виду, что глубина прорыва колеблется от 50 до 100% ширины прорыва — В.Т.). Соответственно, все эти огневые средства, находящиеся в первой и второй линиях обороны, надо подавить в достаточно короткие сроки, чтобы противник не успел подтянуть резервы. Но, с другой стороны, для прорыва с шириной более 40 верст, скорее всего, просто не хватит войск.

Триандафиллов кивнул — в самом деле, дальнобойность восьмидюймовых орудий (203-мм; но, неявно подразумевается и калибр 210-мм — В.Т.), получивших такое широкое распространение в Империалистическую войну, грубо говоря, составляла 20 верст, или, по-новому, километров. Проще говоря, орудия большой мощности, имеющиеся в распоряжении обороняющейся стороны, оставаясь трудноуязвимыми для огня наступающих, успешно вели заградительный огонь по наступающей пехоте противника, тем самым срывая ее продвижение в глубь обороны.

— Все стороны пытались найти выход из этой ситуации — с разной степенью успеха. Я сейчас не буду рассматривать применение газов, хотя бы потому, что их использование чревато политическими последствиями. Немцы изобрели способы ускоренной пристрелки, позволяющей намного быстрее подавлять или уничтожать обнаруженные батареи противника. Английское изобретение, танки, творчески усовершенствованное французами, позволило быстро и минимальными потерями уничтожать пулеметы. Свой рецепт придумали и итальянцы, хотя его применение было не слишком успешным — я имею в виду массированные налеты бомбовозов под прикрытием истребителей на расположенные в глубине обороны позиции австрийской тяжелой артиллерии.

— Следует признать, что все эти способы имели лишь частичный успех. Можно спорить о том, что сыграло большую роль в отсутствии решительного успеха: то ли это было крайнее несовершенство техники, то ли отсутствие отработанной тактики, то ли дело в слабости организации. Скорее всего, все вместе.

Удивление в глазах Владимира Кириаковича, если можно так выразиться, сменило оттенок — начальник Штаба говорил дельные вещи, но, было совершенно непонятно, к чему он клонит.

— Начну с танков. Лучшие танки прошедшей войны, французские 'Рено' (FT-17 — В.Т.) — я сейчас буду рассматривать только пушечный вариант, пулеметный чересчур слаб — по сути своей, представляют самодвижущуюся батальонную или вовсе ротную пушку, поставленную на гусеничное шасси и прикрытую противопульной броней. Называя вещи своими именами, это инструмент для уничтожения пулеметов. В восемнадцатом году французы изобрели интересное новшество, приладив к шасси 'Рено', в кормовой части танка со снятой башней, дивизионную 75-мм пушку. В серию эта система не пошла, война явно заканчивалась — но, идея мне показалась интересной.

— Проще говоря, в свете нынешней дискуссии о танках поддержки пехоты и танках дальнего действия (дискуссия о танках ПП и ДД была в РеИ, большую часть 20-х и почти все 30-е годы — В.Т.) мне пришла в голову следующая мысль — а что, если подойти к вопросу о танках ПП с другой стороны? Ведь какова задача танка ПП? Уничтожать огневые средства обороняющегося противника, не так ли?

Михаил Николаевич снова сделал паузу, вопросительно глядя на Владимира Кириаковича.

— Вы предлагаете заменить танки ПП самоходными дивизионными орудиями на танковом шасси, по образцу 'Рено'? — уточнил начальник оперативного управления, собираясь с мыслями — очень уж неожиданным оказалось предложения Тухачевского.

— Не совсем так, Владимир Кириакович — начну с того, что идея господина Рено произвела на меня впечатление не самой удачной импровизации — ответил начальник Штаба.

— Для начала, я считаю, что на танковое шасси надо ставить полностью бронированную рубку для орудия, а не половинный вариант, открытый с кормы. Во-вторых, орудие должно быть направлено вперед — так будет намного удобнее его использовать. В-третьих, сейчас вряд ли мы осилим производство полноценного шасси для дивизионных орудий — дай Бог, сделать базу для трехдюймовой полковой пушки. В будущем, конечно, надо будет подумать о базе самоходного орудия, рассчитанном на дивизионную пушку или даже гаубицу, и, при этом, имеющем противоснарядное бронирование, способное выдерживать попадания фугасов полевых орудий среднего калибра и бронебойных снарядов малокалиберных противотанковых орудий.

— То есть, Вы предлагаете делать ставку на самоходные орудия среднего калибра, способные не только подавлять пулеметы, но и действенно разрушать полевые укрепления — задумчиво констатировал Триандафиллов, удивленный услышанным — нет, если бы ему довелось выслушать такое от Свечина или Снесарева, он бы воспринял это как должное, эти генералы были признанными талантами, но Тухачевский!

— Хотя, возможно, все намного проще — мысленно поправил себя Владимир Кириакович — наш 'наполеончик' попросту прочитал работы иностранных теоретиков Великой войны, да компилировал прочитанное в единую систему. Собственно, он ведь и говорил об имеющемся опыте — это я от удивления упустил этот момент. А развить идеи заграничных военачальников и инженеров мог и Какурин. Ладно, послушаю, что он скажет дальше — похоже, нынешнее утро обещает стать весьма познавательным.

— Соответственно, в этом варианте алгоритм прорыва вражеской обороны будет выглядеть примерно так — артиллерия, используя новые методы пристрелки, проводит подготовку по первой и, возможно, второй линиям обороны противника; одновременно с этим бомбардировочная авиация, под прикрытием истребителей, наносит удары по второй линии обороны и тыловым позициям артиллерии большой и особой мощности; по окончании артиллерийской и авиационной подготовки в атаку идут войска эшелона прорыва, поддержанные самоходными орудиями — продолжил начальник Штаба.

— С Вашего разрешения, Михаил Николаевич, я хотел бы сделать некоторые замечания — сказал Владимир Кириакович.

— Да, пожалуйста — ответил Тухачевский.

— Даже если опустить крайнее несовершенство нынешней техники — предположим, через несколько лет удастся создать технику совершенно другого уровня — остаются вопросы обучения войск, их взаимодействия и связи — высказался Триандафиллов. — Для реализации такой наступательной операции потребуется уровень боевой подготовки, не уступающий таковому у германской армии; помимо этого понадобится создать новые организационно-штатные структуры, не говоря уже о связи.

— Боюсь, Вы правы — полковник Ленков сыграл плохо скрытое недовольство объекта, спущенного с высот светлых мечтаний на далекую от совершенства многогрешную землю.

— Но, полагаю, эти недостатки возможно будет исправить — тут же твердо сказал он, недвусмысленно давая понять подчиненному, что отказываться от своих намерений не собирается.

— Это будет чрезвычайно сложно сделать — Владимир Кириакович отнюдь не страдал излишним чинопочитанием — и не счел нужным упустить шанс ткнуть носом заигравшегося шефа в невеселые жизненные реалии.

— Что для этого нужно сделать, по Вашему мнению? — холодно поинтересовался Тухачевский.

— Необходимо будет поднять уровень подготовки среднего и высшего командного состава, наладить действительно доброкачественную подготовку младшего командного состава, в первую очередь, сверхсрочников — пожал плечами начальник оперативного управления. — Нам понадобится заняться разработкой новой тактики и оргштатных структур.

— Хорошо, начнем с последнего — согласился Михаил Николаевич. — Как Вы считаете, это надо делать на германский манер, в каждой дивизии и полку, или мы пока такое не сможем?

— Для начала нам понадобится что-то вроде учебной дивизии — или учебно-опытной дивизии для сухопутных войск — ответил Триандафиллов, ничуть не удивившийся апелляции начальника к немецкой практике, германофилия Тухачевского была столь же обыденна, как дождь осенью — на большее нас не хватит. По мере подготовки кадров можно будет завести такие дивизии в каждом округе. Да, считаю своим долгом предупредить Вас, что территориалы новую тактику освоить не смогут ни при каких обстоятельствах — они слишком плохо подготовлены и недисциплинированы для этого.

— Хорошо. В таком случае, Владимир Кириакович, я жду от Вас докладных записок по следующим вопросам: предложения по повышению уровня подготовки нашего начальствующего состава, как младшего, так и среднего, по отдельности, конечно; предложения по учебно-опытной дивизии; оценка состояния территориальных соединений — подвел итог под этой темой для дискуссии начальник Штаба.

— Слушаюсь — мрачно ответил начальник оперативного управления, с некоторым опозданием сообразивший, что, ввязавшись в дискуссию, он дал повод нагрузить себя работой не по профилю — конечно, раньше за Тухачевским такого не водилось, но, в данном случае, у 'Миши' случился очередной приступ служебного рвения, жертвой которого становились вынужденные отдуваться за амбиции начальника подчиненные. — В какие сроки надо подготовить докладные записки?

— Две недели — уточнил новый Михаил Николаевич, мысленно улыбаясь — под прикрытием докладных записок Триандафиллова можно было протолкнуть массу полезного на основе наработок совсем других времен.

— Слушаюсь — повторил Владимир Кириакович, окончательно убедившись в том, что начальство загорелось новой идеей — по-хорошему, на подготовку таких предложений следовало бы потратить пару месяцев, чтобы тщательно все продумать, но, коли 'Мише' вожжа под хвост попала, придется терпеть, пока он не охладеет к этой затее.

— Так вот, возвращаясь к Вашей работе — спокойно продолжил Тухачевский — безусловно признавая ее ценность, хотелось бы обратить Ваше внимание на то, что сейчас начался процесс решительной смены раскладов в технике, могущий оказать влияние на военное искусство.

— В первую очередь я имею в виду автомобилестроение, с каждым годом становящееся все более массовым. Простой пример — пароконная телега, в зависимости от того, какие в нее запряжены кони, может за день увезти от 700 кг до 1 тонны на 30-40 км. Грубо говоря, ее возможности, если брать среднюю величину, равны 30 тоннокилометрам в сутки. Простенький коммерческий грузовик, грузоподъемностью 1,5 тонны, может за тот же день преодолеть с грузом расстояние в 200 км — соответственно, его возможности равны 300 тоннокилометрам. Тяжелый пяти— или восьмитонный грузовик — вовсе без комментариев.

— Западные автомобилестроители работают над повышением проходимости автомобилей, создавая полноприводные грузовики — если французы так и остановились на машинах 'TAR', созданных еще до Империалистической войны, то германский 'MAN' и североамериканский 'Coleman' испытывают и готовят запуск в серию куда более прогрессивные модели с полным приводом.

— Конечно, доводка и массовое производство таких грузовиков, куда более отвечающих нуждам армии, чем коммерческие автомобили, займет несколько лет — но, думаю, что не очень ошибусь, если предположу, что к середине следующего десятилетия начнется революция в военном деле, которая выразится не только в качественном повышении мобильности боевых частей, но и в том, что снабжение действующей армии на оперативном уровне перейдет от железнодорожного транспорта к автомобильному. Следовательно, новая большая война уже не будет позиционной — основой войны снова станут маневренные операции, причем, проводимые на качественно большую глубину, чем когда-либо в истории.

Триандафиллов не верил своим ушам, до такой степени сказанное не соответствовало привычным филиппикам 'Миши' о классовой войне. На Какурина это точно не походило — тот, конечно, был высококвалифицированным специалистом, но, вряд ли мог додуматься до такого. В иностранных журналах, которые начальник Оперативного управления добросовестно читал, ничего подобного не было. Получалось, что в окружении Тухачевского завелся серьезный специалист по моторизации, и, в частности, автоделу — хотя никого такого Владимир Кириакович не знал.

— В связи с этим мне вспомнилась книга уважаемого Константина Брониславовича (Калиновского — В.Т.) 'Танки', и, что, пожалуй, еще важнее, его статья 'Действия групп танков ДД в глубине вражеской обороны' — неторопливо продолжил начальник Штаба. — Конечно, начинать надо с малого — но, как Вы посмотрите на то, чтобы попытаться соединить Ваши теоретические построения о действиях стратегической конницы в тылу противника с идеями товарища Калиновского, возможно, дополнив их практическим опытом товарища Буденного по созданию сбалансированного соединения стратегической кавалерии?

— Вы хотите соединить танки со стратегической конницей? — решил уточнить Триандафиллов размеры предлагаемого ему аванса — о том, что Калиновский и он являются не только единомышленниками, но и друзьями, не знали разве что бойцы-первогодки из полка охраны Штаба; да и с возвращением Константина Брониславовича с советнической службы в Китае все уже было решено, он должен был приехать через два или три месяца.

— Не совсем так, Владимир Кириакович — ответил Тухачевский. — Успехи Семена Михайловича во многом объяснялись тем, что он создал Первую Конную как сбалансированное кавалерийское соединение, в котором все составные части имели равную подвижность — это и сабельные эскадроны, и обеспечивавшие их непосредственную поддержку 'Максимы' на тачанках, и, бывшая основой огневой моши Конармии конная артиллерия (в конной артиллерии, в отличие от пешей, орудийная прислуга передвигалась верхом — В.Т.). Как Вы считаете, можно этот опыт применить к танковым войскам?

Триандафиллов призадумался — нет, технически никаких сложностей в том, чтобы посадить инфантерию (пехоту — В.Т.) на грузовики или прицепить к ним орудия, не было; вопрос был в том, где найти технически грамотных людей для обслуживания такой массы автомобилей и танков, командиров, чтобы толково управлять механизированной частью или соединением, и, сколько, черт возьми, это будет стоить?!

— Я не вижу в этом ничего теоретически невозможного, но на практике возникнет масса сложностей — ответил начальник Оперативного управления. — Кроме того, если удастся сделать технически более совершенные танки и грузовики, с большей дальностью хода и высокой проходимостью и надежностью, неизбежно возникнет проблема разрыва между механизированными частями и обычной пехотой. Противник вполне сможет этим воспользоваться, нанеся контрудар, и, отрезав быстроходные части от основной массы войск. Или же придется воспретить танкам отрываться от инфантерии — но, в этом случае теряется весь смысл танковых частей дальнего действия, поскольку наступление будет вестись обычными для пехоты темпами, разве что удастся добиться небольшой прибавки.

— Полностью с Вами согласен, Владимир Кириакович — неторопливо сказал начальник Штаба. — Поначалу танковые части дальнего действия будут крайне немногочисленными, поскольку у нас нет ни денег на технику для них, ни подготовленного кадра. Боюсь, им довольно долго придется быть более учебными, чем линейными частями, поскольку готовить танкистов некому, негде, да и мы сами не знаем, чему их учить. Строго говоря, этого никто в мире толком не знает, поскольку весь опыт Империалистической войны сводится к действиям танков непосредственной поддержки пехоты в условиях частично подавленной обороны противника — никакого опыта самостоятельных действий танков в условиях выхода на оперативный простор нет, так что придется ставить разнообразные опыты, отсеивать негодное и отбирать полезное.

— Столь же очевидно и то, что ввиду малочисленности танковых частей им придется довольно долго быть усилением стратегической конницы. Точнее, в первом эшелоне будут и пехота, и артиллерия, и танки поддержки пехоты — а развивать успех, выходя в оперативный прорыв, будут кавалеристы и танковые части дальнего действия.

— Когда же нам удастся создать полноценные, действительно сильные танковые войска — а это дело явно не пяти лет, хорошо бы уложиться в десять — неизбежно возникнет указанная Вами проблема разрыва между механизированными соединениями и обычной пехотой. Признаться, я не вижу другой возможности решить этот вопрос, кроме как закрыть разрыв мощными, значительно усиленными против теперешних, соединениями стратегической кавалерии.

Триандафиллов медленно наклонил голову, соглашаясь со сказанным. Дело было не только в том, что 'Миша' говорил весьма здравые вещи, вполне отвечающие реалиям и Советского Союза, и Красной Армии — он проявил при этом и присущие ему качества умного и хитрого придворного, отлично ориентирующегося в тех ветрах, которые дуют в коридорах власти. Для Владимира Кириаковича отнюдь не было секретом то, что именно кавалеристы Первой Конной были опорой Сталина в РККА — а из этого проистекало и все остальное. Если противопоставить танки дальнего действия любимому детищу Буденного, стратегической коннице, ничего хорошего из этого не выйдет — командарм, несомненно, поддержанный Ворошиловым, начнет совать палки в колеса, в чем немало преуспеет. Если же поставить вопрос именно так, о взаимном дополнении кавалерии и механизированных соединений — а от этого еще долго уйти не удастся, автотракторная промышленность Союза вызывала горькую улыбку, если речь шла о ее сравнении с соответствующими отраслями Англии, Германии, САСШ — можно было твердо рассчитывать на поддержку наркома и его правой руки.

Владимир Кириакович очень сомневался в том, что конфронтация с Ворошиловым и Буденным позволит получить для создания танковых войск больше, чем полученная от них поддержка. Стало быть, надо было договариваться. Конечно, было удивительно то, что 'Миша' сумел превозмочь свое невероятное самолюбие, переходящее любые пределы — но, это было приятной новостью, поскольку давало надежду на то, что удастся протолкнуть немало полезного и нужного.

Был и аспект корпоративного интереса генштабистов — если технические рода войск, для начала, танковые войска, будут создаваться при активном участии специалистов Штаба РККА, то, это создавало возможность для постепенного расширения полномочий Штаба, беспощадно обкорнанных Ворошиловым. Да и вообще, участие в механизации и моторизации РККА сулила хорошие перспективы.

— Если уж мы говорим о технике, возможно, имеет смысл подумать о программе автомобильной, тракторной, броневой и танковой технике для РККА (в РеИ эта программа была написана под руководством Триандафиллова в 1928 году — и, тогда же принята — В.Т.)? — решил 'забросить удочку' начальник Оперативного управления, проверяя серьезность намерений Тухачевского.

— Вы правы, Владимир Кириакович, это необходимо — нам нужна продуманная программа действий на ближайшие пять, а, лучше, десять лет, чтобы не метаться из стороны в сторону, от образца к образцу — согласился Михаил Николаевич. — Кроме того, надо будет согласовать ее с потребностями народного хозяйства, добиваясь максимально возможной унификации техники — конечно, не в ущерб боевым качествам.

— Целиком и полностью с Вами согласен — ответил Триандафиллов, мысленно удивляясь метаморфозе, произошедшей с шефом — чтобы Тухачевский начал думать о потребностях народного хозяйства, да выучил слово 'унификация', это что должно было в лесу сдохнуть!

— Наверно, на медведей массовый мор напал — иронично подумал Владимир Кириакович. — Хотя, если серьезно, с учетом давней дружбы Миши с Серго и Валерианом, сегодняшние 'чудеса в решете', скорее всего, имеют простое и логичное объяснение — на верхах подули совсем другие ветра, вот верные собутыльники и подсказали Михаил свет Николаевичу, что пора менять пластинку, не то карьера может нешуточно пострадать. А, при его карьеризме, переходящем все мыслимые пределы, он на многое способен — хотя, мне даже в голову не приходило, что ради карьеры он хоть в малости может поступиться самолюбием. М-да, век живи, век учись — а всего не предусмотришь..

— Тогда я займусь разработкой этой программы — надеюсь, через две недели смогу представить Вам первые наброски — сказал начальник Оперативного управления, также знакомый с искусством придворной дипломатии.

— Буду ждать с нетерпением — доброжелательно ответил начальник Штаба. — Да, как Вы посмотрите на то, чтобы привлечь к этой работе Константина Брониславовича, конечно, когда он приедет?

— Думаю, его помощь будет крайне полезна — ответил Триандафиллов, окончательно убедившийся в справедливости своего предположения — недолюбливавший Калиновского Тухачевский мог предложить привлечь его к сулившей большие выгоды работе только в том случае, если ему это было нужно позарез.

— В таком случае, надо будет предложить ему это — подвел итог Тухачевский.

— Разрешите идти и приступить к работе? — продемонстрировал свою готовность сотрудничать Триандафиллов.

— Да, Владимир Кириакович — ответил Михаил Николаевич.

Алекс и Юстас.

Снова оказавшись вне времени и пространства, Вячеслав Владимирович даже не удивился, лишь мимолетно подумал, что человек способен привыкнуть к самым невероятным обстоятельствам.

— Добрый вечер! — доброжелательно улыбнулся куратор.

— И Вам доброго вечера! — ответно улыбнулся разведчик. — Я так понимаю, что Вы сняли информацию?

— Естественно — согласился шатен — И, скажу Вам по секрету, я устраиваю эти встречи не потому, что не могу обезличенно обменяться информацией, а чтобы поддерживать с Вами чисто человеческий контакт. Я понимаю, что Вы психологически устойчивее абсолютного большинства людей — но, даже такому волевому человеку не помешает толика чувства, что о нем помнят и готовы поддержать. В конце концов, Вы ведь не нелегал.

Ленков молча кивнул — он давно подозревал, что куратор поддерживал эти беседы для того, чтобы он видел в нем не нечто, принципиально оторвавшееся от мира людей, а сущность, хотя бы частично остающуюся обычным человеком.

— Перейдем к сути дела? — предложил полковник.

— Давайте — согласился куратор. — Начну с господ офицеров — информационный пакет на них готов, на всех есть полный расклад, с психологическим портретом, надеждами, чаяниями и страхами, материальным положением, компрометирующими материалами. В общем, берите и пользуйтесь.

— Что касается финансовых дел, то, простите великодушно, Вы далеко не все знаете. Если коротко — подробный пакет я Вам тоже подготовил — то Вы слишком хорошо думаете о большевистском руководстве.

— Вы знаете то, что я осведомлен об операции 'Крест' — хмыкнул Вячеслав Владимирович — как Вы считаете, у меня есть какие-то иллюзии, после того, что я точно знаю о том, что Сталин начал эту операцию сразу после смерти Ленина и вел ее до своей кончины (соответствует РеИ — действительно, операция 'Крест', целью которой был поиск и возвращение украденных и вывезенных из России средств, велась в это время — В.Т.)? Воровали и грабили товарищи большевики хорошо — в этом сомнений нет.

— Простите, я не вполне точно выразился — вежливо, но без особого раскаяния, извинился шатен. — Подозреваю, Вы не догадываетесь о масштабах грабежа. Вкратце так — к началу 1918 года, без учета т.н. 'золота Колчака', в распоряжении Советского правительства оказалось более 800 т золота, к окончанию Гражданской войны осталось несколько десятков тонн. Масштабной внешней торговли в те годы не было — так что почти все это золото 'перекочевало' в банки Швейцарии, Швеции и Германии. В ходе Гражданской очень лихо пограбили РПЦ — изъятие церковных ценностей в 1922 году было последним 'аккордом', основная масса ценностей была захвачена ранее. Конечно, красные прибрали к рукам примерно 60% из потерянного церковью имущества почти на 7 миллиардов дореволюционных рублей (оценка приблизительная — В.Т.) — тут постарались и бандиты, да и немало белых не брезговало грабежом церквей и монастырей.

Ленков мысленно присвистнул — семь миллиардов рублей, притом, что золотое содержание царского рубля было примерно равно 80% золотого содержания доллара тех времен. Хорошо порезвились ребятки, ничего не скажешь! Хотя, если учесть то, что РПЦ копила сокровища девять веков — а недостатка в жертвователях у нее никогда не было — неудивительно, что набралась такая сумма.

— Выгребли почти полностью Эрмитаж, другие музеи, частные коллекции. Распродажа шла по дешевке, через того же Арманда Хаммера, хотя и не только — но, почти триста миллионов тогдашних 'гринбеков' выручили.

— На совесть потрясли и частных лиц — а у них одного золота было почти 300 тонн в монетах (все приведенные цифры приблизительные — В.Т), и, почти столько же в изделиях. Это не считая серебра, иностранной валюты, зарубежных счетов богатых, не догадавшихся удрать вовремя. Были и другие ценности. Конечно, все вытрясти не смогли — да и немалая часть награбленного пришлась на белых и разнообразных 'зеленых'.

— В общем, на номерных счетах осело без малого два миллиарда долларов (а это — авторский произвол — В.Т.) — закончил куратор.

— Надо полагать, банкирам и дилерам, 'отмывавшим' добычу, перепало еще больше — недобро улыбнулся разведчик.

— Естественно — согласился шатен. — Слишком уж 'горячей' была добыча, в особенности, разнообразные картины, прочие редкости, уникальные ювелирные изделия. Ведь все знали, кому принадлежат те же яйца Фаберже, или картины из Зимнего дворца.

— Так вот, в ходе операции 'Крест' было возвращено почти восемьсот миллионов долларов, что, однако, не составило и половины вывезенных средств. Например, не удалось изъять 'общак' Троцкого — а там имелось почти сто пятьдесят миллионов швейцарских франков, в пересчете на доллары, сотня миллионов без какой-то мелочи.

— Все равно, умели работать при Иосифе Виссарионовиче — заметил Ленков.

— Это Вы намекаете на то, что сейчас бы вернули меньший процент, если бы в России случилось чудо и начался бы возврат украденного и вывезенного — утвердительно заметил куратор.

— Процентов двадцать пять, если повезло — тридцать — кивнул полковник. — Дело не в том, что сейчас объекты не испытывали бы горячего желания вернуть нажитое 'честным воровским трудом', и не в том, что плохо искали — просто серьезные банкиры прекрасно умеют организовывать бесследное исчезновение денег сомнительного происхождения. Упрощенно говоря, лежит на счету миллиард евро, выведенный из России — и, вот, в один прекрасный день приходит владелец, в сопровождении юриста и охраны. И нет у хозяина денег желания более заветного, чем перевести средства назад в страну — я серьезно, есть методы.

При этих словах куратор улыбнулся — правда, почему-то в этой улыбке сочувствия к господам олигархам не было заметно.

— И, раз! Вдруг выясняется, что из миллиарда на счету осталось миллионов сто — сто пятьдесят — или, того веселее, неделю назад суд кантона Цюрих наложил арест на счет, поскольку деньги на нем получены криминальным путем, так что выцарапать их практически невозможно (это не шутка — действительно, по законам, действующим в большинстве кантонов Швейцарии, в том случае, если доказано криминальное происхождение денег, находящихся на счете в банке, зарегистрированном в соответствующем кантоне, конфискуются в пользу бюджета этого кантона; в частности, такой закон действует в кантоне Цюрих — В.Т.) — спокойно закончил объяснение разведчик.

— Могу поделиться секретом прошлого или будущего — как посмотреть — пошутил куратор — сталинские оперативники собирали на господ банкиров убойный компромат, именно поэтому они отдавали хранимое — а не потому, что были порядочнее.

— Что-то подобное я и предполагал — ничуть не удивился Ленков.

— Так вот, вернемся к нашим баранам — кстати, они и вправду бараны — констатировал шатен — Вы не поверите, но Зиновьев с Каменевым до сих пор не знают, что Сталин сумел добраться до части номерных счетов Дзержинского и его окружения.

— Я знаю то, что огромные ценности в Швейцарию переправили по своим каналам Зиновьев с Дзержинским (соответствует РеИ — недаром 'железный Феликс' ездил в страну сыров и шоколада в сентябре 1918 года — В.Т.) — ответил полковник — Впрочем, нет ничего удивительного в том, что 'Альтер эго' Зиновьева активно участвует во всех его делах.

— 'Общак' чекистской верхушки самый большой из всех — пояснил куратор — а добраться до него предельно сложно даже людям Сталина, хотя бы потому, что окружение Дзержинского до сих пор контролирует политическую полицию.

— Намекаете на то, что считали мои мысли насчет плана 'Встречный пал'? — уточнил Вячеслав Владимирович.

— И к 'Встречному палу', и к 'Экспроприации экспроприаторов' — хотя, строго говоря, это две части единого плана — кивнул шатен. — Признаться, мне непонятно одно — почему Вы не включили в список подлежащих 'вниманию и заботе' казнокрадов царского периода? Во время Первой Мировой господа власть предержащие, в братском единении с банкирами, фабрикантами и купцами, наворовали у России немногим меньше, чем товарищи комиссары и чекисты награбили во время Гражданской войны и в 20-е годы.

— Не из-за теплых чувств к первым — жестко усмехнулся полковник. — Как Вы верно заметили, я потомственный русский офицер — и воспитывали меня в соответствующем духе. Частью этого воспитания, если коротко и без сантиментов, было прививание убеждения, что публика, обкрадывающая страну и армию, особенно во время войны, должна отправляться на виселицу или, минимум миниморум, на каторгу — это смотря по обстоятельствам конкретного дела. И я не считаю, что в этом случае должна быть разница между особами 'голубых кровей' и каким-нибудь комиссаром из задрипанной дыры — применительно к данной ситуации я являюсь убежденным демократом; проще говоря, ножонками в петле должны сучить оба. Я знаю, что во время Первой Мировой воровали не хуже, чем в ельцинские времена — но подробностей не знаю. А спросить у Вас не догадался, как-то закрутился с делами.

— Я так и понял — сказал куратор. — Если вкратце, Россия потратила на Первую Мировую войну 17 миллиардов рублей золотом (в РеИ — 17,1 млрд. рублей золотом — В.Т.). Примерно треть этой суммы ушла на закупки внутри страны, производившиеся у частных поставщиков — и стандартная норма прибыли составляла 300% (соответствует РеИ — В.Т.). Подоходного налога, как и прямого налога на прибыль, в Российской Империи не было — кстати, в единственной из воюющих великих держав (соответствует РеИ — В.Т.).

Вячеслав Владимирович без труда провел нехитрые подсчеты — треть от 17 миллиардов составляла примерно 5,7 миллиарда рублей; 300% прибыли составляли две трети от стоимости товара; итого, наворовали где-то на 3,5-4 миллиарда рублей. Курс рубля по отношению к доллару, понятно, неуклонно падал — но, примерно на 1,5-2 миллиарда обеспеченных золотом 'зеленых' 'несчастные жертвы большевизма' наворовали.

Полковник Ленков ни в малейшей степени не был наивным человеком — в частности, он прекрасно знал ту простую истину, что революции случаются только в тех странах, где управляющий класс сгнил, или, в лучшем случае, категорически не справляется со своими обязанностями. Конечно, ему доводилось слышать о 'художествах' царского времени, например, об афере Рубинштейна, которую прикрывал великий князь Николай Николаевич (И кто сказал, что Романовы были антисемитами? В данном случае, видный представитель августейшей фамилии, бывший главнокомандующий Русской Армии, не просто обкрадывал свою страну в компании с еврейским банкиром и украинскими сахарозаводчиками, с Терещенко во главе, а обеспечил поставку Германии огромной партии сахара во время войны. Несомненный интернационал государственных изменников, по всем членам которого горючими слезами рыдала пеньковая веревка) — но таких цифр он не знал.

— И много сумели вывезти? — деловито поинтересовался он.

— Не особенно — меньше половины миллиарда долларов — ответил шатен. — Дело в том, что большая часть этой публики, как ни странно, была солидарна с большевистским руководством в вопросе удержания теми власти — так что запасец на черный день, в виде номерных счетов в шведских, голландских и швейцарских банках, сделали только самые предусмотрительные. Выбрались, правда, не все — так что сейчас на 'спящих' счетах лежит почти полтораста миллионов, если считать в долларах. Вступить во владение будет очень не просто — это Вы понимаете.

Вячеслав Владимирович медленно наклонил голову — все было понятно. Действительно, большевистское руководство почти до конца Гражданской войны на европейской части страны не верило в то, что им удастся удержаться — а прежняя 'элита', в массе своей, сначала не верила в саму возможность взятия Лениным и Троцким власти, а, потом ждала их падения со дня на день. Именно поэтому вторые, в массе своей, не спешили выводить большую часть капиталов из страны; первые же лихорадочно переводили на Запад все, что было возможно перевести.

Что же касалось контроля бесхозных счетов — надо было и создать юридическую базу, в лице неожиданно объявившихся законных наследников, официально вступивших в свои права, и набор компромата на банкиров, способный убедить их признать права новых хозяев денег. Такая работа была по силам только серьезной спецслужбе, располагающей сетями и в Европе, и в Советском Союзе.

— Вы поможете мне информацией? — спросил разведчик.

— Да, я дам Вам полный расклад и по бесхозным счетам, и по 'грешкам' банкиров — но делать саму работу придется Вашим людям — сказал куратор. — Почему сейчас не стоит лезть к живым коррупционерам царского времени, Вы понимаете.

Ленков молча кивнул — тут объяснять было излишне, выжившие казнокрады были людьми, хорошо интегрированными в западное общество, имевшими связи и покровителей. Так что вероятность изъятия денег была невелика — а вероятность 'засветки', наоборот, стопроцентной. Надо было ждать удобного момента — и наносить удар именно в это время.

— Насколько я понимаю, относительно работы по старому большевистскому руководству у Вас возражений нет? — спросил полковник.

— Именно так — кивнул шатен — мне трудно не согласиться с Вами в том, что масса проблем Советского Союза 30-х годов проистекала из ожесточенной борьбы за власть. Точнее, речь идет о борьбе между старой элитой, т.н. 'ленинской гвардией', и новой элитой, объединившимися вокруг Сталина коммунистами-государственниками.

— Знаете, у меня такое впечатление, что Вы излишне упрощаете постановку вопроса — вежливо возразил Вячеслав Владимирович — ключевой фигурой среди противников Сталина был Троцкий — а я бы не взялся отнести его к 'ленинской гвардии'.

— Возможно, Вы и правы — не стал спорить куратор — но, с другой стороны, и Вы, и я осведомлены о 'подледных течениях' — вот я и использовал принцип 'ирландского рагу', свалив в одну кучу противников укрепления советского государства, и, использовав старый пропагандистский штамп для их классификации.

— Принимаю Вашу поправку — улыбнулся полковник. — Насколько я понимаю, Вы не против досрочной утилизации Левушки?

— Ничуть не против — кивнул шатен — я согласен с Вами в том, что именно Троцкий был единственной фигурой среди оппозиции, равной или почти равной Сталину. Кроме того, это единственный человек среди них, имеющий прямой выход на финансистов из 'клуба' Рокфеллеров. Даже Зиновьев мелок по сравнению с ним в качестве лидера оппозиции — говорить же о Бухарине или Каменеве в этом качестве смешно. Хотя, конечно, связи с швейцарскими банкирами, ориентирующимися на французскую ветвь Ротшильдов у него серьезные.

— Победить во внутрипартийной борьбе они точно не смогут — согласился Ленков — во всяком случае, при живом Сталине. Но я никак не возьмусь утверждать то, что они не попытаются предпринять, как минимум, серьезную попытку его ликвидации. Кстати, это еще более вероятно для троцкистов.

— Петерсон (комендант Кремля в 1920-1935 гг.; во время Гражданской командовал одним из экстренных поездов Троцкого, убежденный троцкист — В.Т.), Ягода, Смирнов — понимающе кивнул куратор — эти вполне могут в ответ на ликвидацию шефа устроить террор сталинистам. Да и попытка государственного переворота вполне в их силах — тому же Петерсону подчиняется охрана Кремля, так что он может попросту приказать доверенным подчиненным пристрелить Сталина, одного, или, дождавшись какого-нибудь совещания, вместе с ближайшими сподвижниками.

— Как делать нечего — спокойно констатировал Вячеслав Владимирович — у Сталина вся личная охрана в эти годы насчитывала десять человек, кстати, до середины 30-х он спокойно ходил по Москве пешком, частенько и вовсе без охраны (соответствует РеИ — В.Т.).

— То есть, ликвидировать Троцкого, пока он в Москве, нежелательно — Вы согласны? — спросил куратор.

— Я бы выразился немного иначе — лучше всего будет убрать Лёву, когда он попадет в алма-атинскую ссылку — уточнил полковник. — Точнее, не просто убрать, а организовать ему бесследное исчезновение вместе с окружением, в стиле практиковавшегося немцами 'Мрака и тумана' (имеется в виду известная директива А. Гитлера — В.Т.), или латиноамериканских 'эскадронов смерти'. Обязательно надо будет захватить его личный архив, наверняка там будет масса интересных документов — да и самого Левушку надо будет вдумчиво расспросить перед безвременной кончиной. Тогда будет непонятно, терминировали болезного или он банально сбежал — а, учитывая определенную информационную изоляцию Алма-Аты, у Сталина будет некоторый промежуток времени для принятия мер предосторожности.

— Очень относительную — хмыкнул шатен — из ссылки 'демон революции' руководил своими сторонниками, получая телеграммы тысячами и отправляя ответные послания сотнями. Когда ему запретили переписку, за дело взялся сынок — он мотался на какую-то дальнюю станцию, где получал и отправлял телеграммы.

— Все же его сторонники не будут знать, куда подевался шеф, тем более, что привычки делиться своими планами у него не было — пожал плечами полковник. — А Сталин получит информацию об его исчезновении в течение суток; с учетом того, что нерешительность в число его недостатков явно не входила, действовать он будет быстро и жестко.

— Естественно — он ведь не будет знать, что это значит — согласился куратор — а вероятность попытки переворота достаточна велика. Кстати, как у Вас с деньгами на начальные мероприятия по организации своей разведки?

— Спасибо, паршиво — ответил Ленков.

— Могу подсказать источники — во-первых, личный сейф Свердлова, где только золотых монет было больше чем на сотню тысяч рублей (соответствует РеИ — В.Т.); во-вторых, с 1928 года Блюмкин станет резидентом ИНО ОГПУ на Ближнем Востоке, со штаб-квартирой в Стамбуле — после чего оба канала переправки ценностей на Запад, с последующей их продажей, официальный, для обеспечения нелегальной работы ИНО-РУ с Коминтерном, и нелегальный, для пополнения 'кассы' троцкистов, заработают с новой силой (соответствует РеИ — В.Т.) — сказал шатен.

— О сейфе Свердлова я думал — но не мне же лично лезть в Кремль, это бред — ответил разведчик — тут нужны помощники, надо будет завербовать людей, а обеспечить им проход в Кремль я смогу (в эти годы охрана Кремля была на редкость паршиво организована — В.Т.). О похождениях Блюмкина я слышал — надо полагать, его и расстреляли настолько быстро, чтобы он не рассказал лишнего — но подробностей о переправке этих ценностей не знаю.

— Переправляли ценности из Гохрана, редкости из частных коллекций на огромные суммы — сам Троцкий говорил, что Блюмкин передал ему 2 миллиона фунтов стерлингов, Яша же, когда его взяли, утверждал, что всего лишь полмиллиона. Точно известно, что ревизия кассы резидентуры выявила недостачу 1,5 миллионов фунтов (все цифры соответствуют РеИ — В.Т.) — констатировал куратор. — Подробной информацией я Вас обеспечу за три-четыре недели до операции.

— При таких суммах неудивительно, что товарищи чекисты быстро и тайно поставили Яшу к стенке — сказал Вячеслав Владимирович. — Блюмкин, конечно, пользовался огромным авторитетом в ОГПУ, да и прочные связи у него имелись не только в Гохране — но хищение таких ценностей только он провернуть явно не мог, тут требовалось прикрытие со стороны фигур покрупнее. Я, кажется, догадываюсь, кто мог стоять за Яшей — это, скорее всего, Ягода.

— Как Вы вычислили? — с интересом спросил шатен.

— История с женой Томского — коротко ответил разведчик — если предположить, что Ягода был подельником троцкистов не с начала 30-х, а раньше — все странности получают логичное объяснение, и откуда брались ценности для реализации на Западе, это чекистский конфискат, и почему Яша столь безнаказанно 'шалил', хотя за доказанную организацию убийства сотрудника военной разведки его не то, что перевели из дальневосточной резидентуры в ближневосточную, фактически, с повышением (все соответствует РеИ — В.Т.), а поставили бы к стенке.

— Вы правы — подтвердил куратор. — Так что с техническими деталями?

— Трех недель мне хватит — констатировал Вячеслав Владимирович. — Заодно данное изъятие, вкупе с пропажей Яши, станет первым полешком в костре.

Шатен искренне улыбнулся — реакцию господ троцкистов на пропажу человека, контролировавшего канал переправки ценностей, вместе с немалыми деньгами, предсказать было нетрудно. Сначала ребятки начнут шерстить своих, из числа хоть что-то знавших — а в излишней гуманности троцкистов мог упрекнуть разве что Пол Пот. Не обнаружив предателя в своей среде, они обратят 'благосклонное' внимание на чужих — и можно было спорить на ящик лучшего коньяка против бутылки самой мерзкой химической дряни, что любопытствовать о пропаже они станут, ничуть не утруждая себя даже минимальной корректностью.

Иных вариантов их действий просто не существовало — исчезновение человека, очень многое знавшего об их 'общей кассе', значило то, что им объявлена война. Благоприятный для них вариант, заключавшийся в том, что Яша просто сбежал, прихватив денежки, во внимание приниматься не будет — в таких случаях всегда рассчитывают на худшее.

'На уши' встанет и группировка чекистов — бесследное исчезновение резидента, вкупе с 'черной кассой', будет основанием для перетряхивания всех подозреваемых. 'Перебор людишек' будет предельно тщательным — именно потому, что пропал руководитель тайного канала финансирования.

Поскольку сия прискорбная история приключится в Стамбуле, то кандидатов на 'задушевную беседу' будет 'выше крыши' — помимо различных группировок в советской элите, это будут и белогвардейцы, и спецслужбы Великобритании и Франции, и турецкий криминал. Подозрение падет и на турецкую разведку МИТ — одну из считанных по пальцам одной руки иностранных спецслужб, с которыми у советских специальных служб были рабочие отношения (соответствует РеИ — тогда ИНО взаимодействовало еще с Абвером и литовской разведкой — В.Т.).

Поскольку во всех вышеупомянутых структурах наблюдался явный недостаток почитателей идеи 'непротивления злу насилием', то троцкистов и чекистов будут критиковать все, не жалея патронов к любимым маузерам, браунингам и кольтам. Основные события развернутся в Стамбуле — искать концы огорченные пропажей начнут там, следовательно, туда и отправят оперативников ИНО, а, также, троцкистов.

Естественно, загадочное исчезновение одной из видных фигур в советской политической разведке вызовет живейший интерес британцев, французов, не говоря уже о контрагентах Блюмкина, которым явно не понравится пропажа источника солидных доходов, и, что не менее важно, носителя конфиденциальной информации, разглашение которой равнозначно нешуточным неприятностям.

Проще говоря, все будут подозревать всех — а, в результате, на какое-то время будет уменьшена утечка ценностей из СССР, и, что самое главное, будет посеяно нешуточное недоверие между недавно заключившими союз правыми и троцкистами — союз настолько тесный, что был создан конспиративный центр объединенной оппозиции Сталину (в РеИ создан в 1926 году, им руководили Троцкий и Зиновьев — В.Т.).

Сталин же останется в выигрыше — и потому, что он сможет вычислить раскрывшихся сторонников Троцкого и оппозиции в спецслужбах и Коминтерне, и потому, что неизбежная свара внутри оппозиции неизбежно ослабит ее, не говоря уже о дискредитации ее руководства.

Также в выигрыше окажется Тухачевский — скорее всего, даже предельно недоверчивый Смирнов сочтет, что 'Миша' тут ни при чем, поскольку у него нет возможностей для такой операции; как следствие, можно будет спокойно заниматься своими делами, с мягкой улыбкой наблюдая за сокращением поголовья подставившихся почитателей 'демона революции'. В том же маловероятном случае, если заподозрят его, то можно будет в приступе праведного гнева порвать с Троцким — и, всласть поучаствовать в отстреле Левиных сторонников, ничуть не утруждая себя выправлением охотничьих лицензий. Полковника Ленкова устраивали оба варианта — но, первый был все же лучше, поскольку он обеспечивал большую свободу рук в будущем.

— Как Вы хотите распорядиться деньгами? — нарушил молчание куратор.

— Мне понадобится порядка 300 миллионов долларов — и, информация от Вас по биржевым делам — ответил Вячеслав Владимирович. — Плюс подробные сведения по ведущим машиностроительным фирмам и финансовым институтам США, Германии, Англии, Франции, Швейцарии. Конечно, нужна будет и информация по ключевым фигурам делового мира Запада, Японии и Китая.

— Что же касается остальных денег — то, информацию по вкладам на общую сумму не менее полумиллиарда долларов, вместе с компроматом на банкиров, надо будет не позже конца 1928 года продать оперативникам Сталина, занятым операцией 'Крест'. Конечно, это надо будет сделать 'под чужим флагом'.

— Нельзя ли подробнее? — попросил шатен.

— Да все просто, в общем-то — пожал плечами Ленков. — Что казнокрады царского времени, что ворье 'красного призыва' складывало 'нажитое непосильным трудом', за небольшими исключениями, в банки, принадлежащие франко-швейцарской ветви Ротшильдов и их многолетним протестантским партнерам, со второй половины XIX века, например, тем же Малле и Оттанге. Кое-что перепало на счета банков, контролируемых финансистами, ориентирующимися на Ватикан — тот же 'Креди Сюисс' семейства Реканати.

— Как Вы считаете, что они подумают, если у них будут изымать вклады, оперируя конфиденциальной информацией, которую советские разведки никак добыть не могли, поскольку никогда всерьез не разрабатывали ведущие финансовые институты? Да, большая часть этих денег будет потрачена на закупки у американских фирм, хозяева которых входят в 'клуб Рокфеллеров'?

Куратор долго хохотал — одним выстрелом разведчик собирался убить сразу нескольких зайцев: во-первых, Советский Союз получал деньги для существенно большего наращивания промышленного потенциала, чем в реальной истории; во-вторых, покупки обходились очень дешево, поскольку и в реальности, во время Великой Депрессии, СССР продавали заводы 'под ключ', оборудование и технологии, с минимальными наценками, а, то и по себестоимости; в-третьих, поскольку такую информацию доверенные люди советского лидера вряд ли могли получить сами, по крайней мере, в таком объеме, то им ее кто-то передал — и кандидат на это благодеяние, равно имеющий и возможность, и мотив поступить именно так, был только один; в-четвертых, Сталин получал возможность резко ослабить финансово своих противников внутри партийной элиты. И ведь Ротшильды, ведущие сейчас ожесточенную войну с Рокфеллерами за рынки мировых резервных валют, войну, ставки в которой измерялись миллиардами фунтов стерлингов, франков и долларов ежегодного эмиссионного дохода, войну, в которой они с переменным успехом сдерживали натиск доллара на свои 'охотничьи угодья' (в это время фунт стерлингов еще доминировал на финансовых рынках Европы; но, французский франк уже потерял многие позиции, а американский доллар наращивал свое присутствие в Европе — В.Т.), ни за что не поверят в то, что этот успех людей Сталина не является результатом тайной сделки между советским лидером и Рокфеллерами.

Строго говоря, все основания считать именно так у них будут. Бесследное исчезновение Троцкого, бывшего креатурой Рокфеллеров в Советской России, будет расценено как часть сделки. Это выглядело вполне логично — Рокфеллеры сдали проигравшего, предпочтя договориться с победителем. Собственно, примерно это и происходило в реальности — по мере того, как Троцкий терял одну позицию за другой, доверенные люди группировки Рокфеллеров шли на все более серьезные договоренности со сторонниками Сталина, что выразилось в готовности сначала фигур среднего звена вести дела с людьми Куйбышева, а, потом, в обеспечении советской индустриализации американским оборудованием и технологиями.

'Из той же серии' будет перехват вкладов на номерных счетах — поскольку Рокфеллеры не могут захватить эти деньги, не нарушив заключенные соглашения о 'правилах игры', устраивающие их, то они передали добытую их людьми информацию тому, кто никаких соглашений не заключал. Условием этой передачи была трата большей части денег на оплату заказов промышленникам — членам 'американского клуба'.

Доказательство этого будет неоспоримым — только три силы в мире имеют финансовую разведку, которой по силам операция такого масштаба. Это Ватикан, сами Ротшильды и Рокфеллеры. Святой Престол отпадает по понятным причинам, ему усиление большевиков не нужно ни под каким видом. А вот американским парвеню это выгодно — выбить Россию из сферы влияния злейших конкурентов, превратив ее в рынок сбыта своего промышленного оборудования и рычаг давления на сферу влияния 'золотой династии', это очень сильный ход с их стороны, позволяющий потеснить тщательно выстраиваемую с начала XIX века финансовую империю Ротшильдов в Европе. Причем, самим Рокфеллерам, уютно расположившимся в сытой, благополучной Америке, самое страшное оружие большевиков, их идеи, не опасно, в отличие от Ватикана и британской элиты, для которых оно представляет смертельную угрозу.

Так что еще одно 'яблоко раздора', вброшенное в гущу схватки владык мировых финансов, Советскому Союзу не повредит — чем меньше они будут доверять друг другу, тем меньше вероятность того, что старая континентальная аристократия Европы, координируемая Святым Престолом, группировка Виндзоров-Ротшильдов, объединяющая британскую элиту, и, хозяева Соединенных Штатов, собирательно называемые 'клубом Рокфеллеров', сумеют договориться против СССР.

Реакция же Зиновьева с коминтерновцами, да чекистов 'первого призыва', у которых вдруг исчезнут в неизвестном направлении мирно лежащие на номерных счетах денежки, наверняка будет заслуживать увековечивания великими художниками. Но это лирика — серьезно то, что заботливо налаженные контакты между руководством РСДРП (б) и международными финансистами еще до революции, будут осложнены взаимным недоверием.

Плюсы же Советского Союза, получающего возможность куда свободнее закупать необходимое ему оборудование и технологии, очевидны.

Недостаток был только один — недоверчивость Сталина, не верящего в 'подарки судьбы', только усилится. Без сомнения, Красный Император будет долго ломать голову, пытаясь понять, кто ему так подыгрывает — и быстро придет к выводу, что Ватикан с Ротшильдами в список благодетелей Советской России входить не могут по определению, а с Рокфеллерами соглашений не заключалось. А поскольку его никак нельзя назвать благодушным или беспечным человеком, то искать ответ он будет. Одно хорошо — Михаил свет Николаевич в список подозреваемых точно не войдет, за отсутствием даже намека на такие возможности.

— А остальные деньги? — деловито спросил куратор.

— Будем постепенно наводить людей Кобы на следы этих денег — другое дело, что постоянно делать такие подарки не следует, иначе моих людей, продающих информацию, рано или поздно вычислят — пожал плечами разведчик.

— Разовая операция пройдет — утвердительно сказал шатен.

— Разумеется. Никто не подозревает о ее возможности, поэтому кадры служб безопасности финансовых институтов не будут лезть из кожи, вычисляя утечки информации — ответил Вячеслав Владимирович. — Сталинские же кадры, получив предложение купить интересную информацию, допустим, процентов за 5-7 суммы, лежащей на счету, почти наверняка рискнут. Конечно, сначала им будет предложено купить информацию о счетах в каком-нибудь не самом большом банке, вместе с компроматом на членов правления.

— А что они подумают? — спросил куратор.

— Поначалу — что их контрагентами является какая-нибудь компания международных авантюристов. По мере поступления новых предложений, они поймут, что информация идет от кого-то предельно серьезного — обычным авантюристам такие игры не по плечу. Доложат в Москву — Сталин будет колебаться, но уж очень нужны деньги на индустриализацию, поэтому он рискнет, с вероятностью 99% — обстоятельно ответил полковник. — Конечно, опера получат приказ установить нежданных доброжелателей, но, предельно аккуратно, чтобы не сорвать покупку информации. Естественно, по окончании процесса надо будет вывозить мою группу — и надежно ее прятать от всех любопытных.

— Посредников Вы использовать не хотите — констатировал шатен.

— Слишком рискованно, и не только из-за денег — серьезные посредники прекрасно знают то, что их не трогают, когда речь идет о покупке-продаже более или менее обычной информации; когда речь идет о играх таких масштабов, убирают всех причастных — ответил Вячеслав Владимирович. — Поэтому они обязательно попытаются сыграть свою игру, как только поймут примерный масштаб операции. Тут можно использовать только своих, по-настоящему идейных патриотов России.

Первая вербовка.

Иван Петрович Расщепов, кладовщик артели 'Пролетарский сапожник', неспешно возвращался со службы мартовским вечером. В конце марта морозы отступили, в воздухе явственно попахивало весной — это радовало, так что добропорядочный советский гражданин искренне любовался готовой ожить после зимней спячки природой.

После недолгих колебаний, Иван Петрович решил не идти ужинать в харчевню, а наскоро приготовить нехитрый холостяцкий ужин дома — не хотелось портить приятные впечатления привычным зрелищем 'хлопающих чекушку' постоянных посетителей. Не то чтобы это его всерьез раздражало, поскольку Ивану Петровичу в своей жизни довелось видеть немало такого, по сравнению с чем, подвыпившие или вовсе упившиеся до положения риз рожи сошли бы за картины Рембрандта или Боттичелли.

— Выбиваетесь из роли, господин штабс-капитан — мысленно укорил он себя — ну откуда пермскому мещанину знать, кто такие Рембрандт с Боттичелли? Да и пьяные морды, любимой темой которых является обсуждение моральных устоев чужих жен и окрестных вдовушек, Вас раздражать не должны — по легенде, Ваша маска среди таких и прожила всю сознательную жизнь, даже на Империалистическую войну не попав, по причине 'белого билета'.

Свернув в переулок, благодаря которому можно было изрядно сократить расстояние до маленького домишки, бывшего его нынешним обиталищем, кладовщик продолжил идти, все так же неторопливо. Все было, как обычно — до середины переулка. Стоявшего у забора человека Иван Петрович приметил давно, благо тот даже не пытался как-то скрыть свое присутствие. Хотя, никакой угрозы от него и не исходило, несмотря на атлетическое сложение — незнакомец решительно не походил ни на босяка, ни на 'делового', поджидавшего жертву, просто стоял и ждал.

Когда кооперированный советский кустарь приблизился к стоявшему человеку, тот негромко произнес: 'Какой прекрасный вечер, не правда ли, Сергей Алексеевич?'

— Вечер и вправду хорош — согласился Иван Петрович — вот только Вы обознались, меня зовут совсем иначе.

— Простите великодушно — извинился незнакомец — я вот дожидаюсь Сергея Алексеевича Тихменева, показалось в вечерних сумерках, что это Вы. Кстати, Вы не подскажете, где он изволит проживать — адрес-то я знаю, только заплутал малость в здешних проулках?

Военный разведчик штабс-капитан Тихменев понял, что сохранять маску Расщепова нет смысла, ошибка исключалась — и, посмотрел на незнакомца холодно и недобро. На первый взгляд, незваному гостю было лет сорок или того, несмотря на добротную штатскую одежду, чувствовалась выправка кадрового офицера, коему куда привычнее мундир. В смутно знакомом лице чувствовалась порода — потомственный дворянин Тихменев был готов биться об заклад, что его собеседник принадлежал к дворянскому сословию Российской Империи, более того, отнюдь не скороспелому.

— Интересный господин, весьма и весьма — констатировал про себя Сергей Алексеевич. — Что же, столь осведомленного господина следует выслушать — а там видно будет.

— Отчего же не подсказать, господин-товарищ хороший? — ответил Тихменев, на время вернувшись к маске кладовщика. — Даже и проводить могу, благо спешить мне нужды нет.

— Большое Вам пролетарское спасибо, товарищ — отозвался незнакомец, причем иронии в его голосе не смогло уловить даже тренированное ухо профессионального разведчика.

Мысленно штабс-капитан вторично одобрил собеседника — беседовал тот, так подобрав громкость голоса, что ему все было слышно, а вот уже шагах в семи-восьми уже расслышать сказанное было бы ох как трудно. А ведь в тихих московских переулках звуки разносятся далеко, да и в любопытных ушах недостатка нет. Если бы кто-то все же ухитрился подслушать, то все выглядело вполне невинно — искал человек знакомого, обознался, да и взялся добрый прохожий помочь его беде.

Путь до дома занял меньше четверти часа — Тихменев отметил, как при этом держался спутник, сбоку, чуть-чуть приотставая, так, чтобы это ничуть не производило впечатления недоверия, но, ни в коем случае не подставляясь под возможный удар. Глядя со стороны, и вовсе ничего нельзя было заподозрить.

Но все когда-нибудь приходит к концу — закончилась и дорога, и хозяин с гостем вошли в дом.

— Не хотите ли чаю? — предложил Сергей Алексеевич, зажигая трехлинейную лампу.

— Благодарствую, с удовольствием — отозвался гость, вынимая из карманов пальто небольшие свертки — к слову, я прихватил кое-что к чаю, надеюсь, Вы не побрезгуете.

— Не побрезгую, но для начала — представьтесь — жестко сказал штабс-капитан.

— Михаил Николаевич — ответил гость, понявший подтекст вопроса — представляю не РОВС, и не ЧК, а лично себя.

Тихменев внимательно посмотрел на гостя — все-таки он чертовски кого-то напоминал. И через секунд двадцать понял — на стол выкладывал свертки с провизией начальник Штаба РККА! Он немного изменил внешность, видимо, использовал подручные средства — для гражданских этого было достаточно, да и его портреты все же не висели на каждом углу, в отличие от портретов большевистских вождей, но это был он! Опытный оперативник, успевший потрудиться на благо Отечества во время Великой войны, умел узнавать людей, даже основательно изменивших внешность.

— Вижу, Вы меня узнали — спокойно сказал Тухачевский — это хорошо, подозрения в том, что мое появление является провокацией чекистов или очередной авантюрой РОВСа, полагаю, отпадают автоматически.

Тихменев кивнул — да, уж фигура была неподходящая, что для первого, что для второго. Правда, на смену подозрениям приходили вопросы — и, в немалом количестве. Пока же он разжег примус и поставил чайник. Затем штабс-капитан начал сервировать стол — чай у него был неплохой, настоящий цейлонский, это было одно из немногих удовольствий, которые разведчик позволял себе, не рискуя привлечь нежелательное внимание к своей персоне; имелись и кольцо краковской колбасы, сало, хлеб, сахар. Среди гостинцев обнаружились два куска твердокопченой колбасы разных сортов, хороший сыр, шоколадные конфеты. В общем, для чая все имелось.

Через полчаса хозяин и гость уселись чаевничать. После первой чашки и пары бутербродов пришло время разговора.

— Как Вы на меня вышли? — спросил Сергей Алексеевич, внимательно отслеживая реакции Тухачевского.

— С Вашего разрешения, я бы предпочел оставить это в секрете — ответил Михаил Николаевич — единственно, могу Вас заверить, что этим путем на Вас никто выйти не сможет.

Тихменев выслушал ответ — он был более чем интересен, тем паче, что Тухачевский никогда не занимался ни разведкой, ни контрразведкой. Но, тем не менее, его люди как-то ухитрились вычислить штабс-капитана — и, судя по тому, что он не лгал, 'обрубить концы', благодаря которым они вышли на него. Очень интересно — в особенности потому, что никакого нездорового интереса к своей персоне Сергей Алексеевич не замечал — получалось, что у Тухачевского есть очень квалифицированные доверенные люди, но, он пришел вербовать его самолично.

— 'Хвоста' за Вами не было? — для проформы полюбопытствовал хозяин, снова отслеживая не столько ответ, сколько реакции гостя.

— За мной же следят по методикам Охранного отделения — пожал плечами Михаил Николаевич — наружного наблюдения нет, просто завербовали кое-кого из ближайшего окружения, вот и все. Конечно, я принял меры предосторожности, прежде чем идти к Вам — но филеров не было, это абсолютно точно.

— И кто же тебя, голубя сизокрылого, так успел натаскать? — подумал Тихменев. — Ведешь ты себя так, будто двадцать лет прослужил в Военно-учетной комиссии Генерального Штаба, а не годик обычным строевым офицером — но, натаскали на совесть, в этом сомнений нет, достаточно посмотреть на то, как ты держишься. Хотя, нет — тебя, Михаил Николаевич, не просто обучили, ты еще и немалый практический опыт успел получить, одной теорией таких навыков не получить. Загадка, да и только.

— Разрешите мне задать Вам вопрос, Сергей Алексеевич? — спросил гость, перехватывая инициативу.

— Извольте, Михаил Николаевич — ответил хозяин.

— Вам не наскучило вести такой образ жизни? — прямо спросил Тухачевский.

— Вы можете предложить что-то лучшее? — с иронией поинтересовался Тихменев.

— Могу — службу в своей личной разведке — ответил Михаил Николаевич. — Что же касается моей квалификации, то, полагаю, излишне объяснять, что она несколько отличается от квалификации обычного строевого офицера. Да, касаемо Ваших сомнений — я не работаю, и никогда не работал на ведомство полковника Николаи, мои умения исключительно отечественного происхождения.

Сергей Алексеевич всерьез задумался — непрост был нежданный гость, ох, непрост. И дело было не только в неизвестно откуда взявшихся у подпоручика Тухачевского навыках специалиста тайной войны — но и в его уме. Кто-кто, а штабс-капитан Тихменев знал старое правило вербовки, гласящее 'Для успешной вербовки агента следует поставить его в безвыходное положение — так, чтобы единственным выходом для него стало принятие Вашего предложения'. Так вот, Тухачевский этого не делал — наоборот, он предлагал выход из жизненного тупика, в котором находился Сергей Алексеевич.

Конечно, он бы никогда не сказал бы этого вслух — но, лгать самому себе было глупо. Встретивший проклятый август 1914 года поручиком Сергей Алексеевич вначале специализировался на войсковой разведке, неся службу на Кавказском фронте. Служил он хорошо, свидетельством чего были три ордена — и его заметили в разведывательном отделе сначала дивизии, а потом и корпуса. В результате, поручик был отозван с фронта для обучения в Николаевской академии Генерального Штаба. Пройдя курс обучения, он вернулся на юг — только теперь он уже занимался куда более серьезными делами, чем захват оплошавших турецких офицеров. Развал армии летом и осенью 1917 года не то чтобы не был замечен недавно произведенным штабс-капитаном, причисленным к Генеральному Штабу — а, как-то, до определенного момента, проходил мимо него, поскольку он был занят выполнением служебных обязанностей, каковое происходило в турецком тылу. Вышел он оттуда в декабре 1917 года — и ужаснулся происходящему. Впрочем, пока он добрался до Первопрестольной, поводов для чернейшей меланхолии еще прибавилось, поскольку развалилась не только армия — нет, развалилась Держава, которой верой и правдой служили многие поколения Тихменевых.

Во всей прямоте встал извечный русский вопрос: 'Что делать?'. С ответами на него дела обстояли из рук вон плохо, поскольку Сергею Алексеевичу надо было выполнять сыновний и братский долг — тяжко болела маменька, без средств к существованию остались две овдовевшие сестры с племянниками на руках, чьи мужья пали за Веру, Царя и Отечество. Теоретически, можно было пойти на службу к большевикам — наведя справки, штабс-капитан выяснил массу подробностей об этих господах, уменьшивших его желание служить им до крайне малой величины. 'Последней каплей' стал момент материального обеспечения — да, семьям полагался паек, вот только прокормить им семьи сестер, не говоря уже о должном питании маменьки и оплате ее лечения, было решительно невозможно. В теории, можно было направить свои стопы в ряды Добровольческой Армии — но, не говоря о том, что такой поступок обрекал его близких на смерть от голода и холода, штабс-капитан категорически не верил в чистоту помыслов генерала Алексеева, о чьей пробританской ориентации было известно задолго до начала Великой войны; войны, которая России, по глубокому убеждению Сергея Алексеевича, на известный предмет не была нужна; войны, погубившей Российскую Империю. По совести говоря, Тихменев даже не знал, кому он не верит больше, приехавшему в германском вагоне господину Ульянову с присными, или взявшимся спасать Россию от большевиков их противникам, в свое время сделавшим все, зависевшее от них, чтобы угробить Государство Российское. Окончательно он убедился в правильности своего выбора позже, когда Верховным Правителем стал перешедший на английскую службу адмирал Колчак.

На фоне невозможности выбора службы, что у красных, что у белых, подоспело предложение давнего знакомца их семьи, бывшего купца 2-й гильдии, а, ныне, крупного спекулянта — конечно, он знал о Сергее Алексеевиче только то, что Тихменев занимался войсковой разведкой, но ему было достаточно и этого. Материальные сложности семейства Тихменевых принятие этого предложения решало с гарантией — что же касалось вопросов морали, то, при всей нравственной сомнительности занятий этим промыслом, это был не бандитизм.

Следующие четыре года штабс-капитан посвятил занятиям спекуляцией — точнее, осуществлению поставок в голодающую Москву продуктов. Насмотрелся он за это время всего, что обычному человеку не привидится и в тифозном бреду — безумной жестокости чекистов, диких зверств разнообразных банд, бессмысленной мести первым, кто попадется под руку, со стороны белых. Казалось, вся Россия сошла с ума, соревнуясь в убийстве соотечественников — и Сергей Алексеевич мог только поздравлять себя с тем, что в каиновом грехе братоубийства он не виновен. Грешен во многом, это правда — но не причастен ни к расстрелам 'буржуев', ни к пыткам 'краснопузых', ни 'мокрым делам' бандитов. Убивать приходилось немало — но невинной крови на его руках не было.

Изменения в его жизни случились с началом НЭПа. Тогда его работодатель, прикинув размеры накопленного капитальца, решил 'что от добра — добра не ищут', в смысле, имеющегося ему с семейством хватит на безбедную жизнь до конца дней, а больше — не надо, решил закрывать дело. Поскольку большевикам он не верил и на ломаный грош, то решил уходить за границу. Помнящий добро Сергей Алексеевич помог ему, через знакомых контрабандистов, перебраться в Болгарию. Позже тот прислал весточку из Сербии — купец устроился в хорошем месте, благодарил за помощь, обещал помочь, если Тихменев надумает уехать из России.

Сергей Алексеевич прочитал письмо — и, горько вздохнув, поднес спичку к бумаге. Он не хуже бывшего работодателя понимал то, что устроенное большевистскими вождями смягчение ничего не значит — но не лежала у него душа к чужбине, вот и все.

Надо было устраивать жизнь на родной земле, чем он и занялся. Сунув кому надо 'барашка в бумажке', устроил на скромные, но неплохие советские должности сестер. Обрубил наиболее опасные для него криминальные связи. Еще раз сменил документы, тщательно проработав легенду пермского мещанина Расщепова. Пристроился кладовщиком в артель. Организовал себе дополнительный доход, приладившись сбывать в Москве товар, доставляемый черноморскими контрабандистами — шутки шутками, а три-четыре десятка шелковых женских чулок давали прибыль, втрое превышавший его скромное жалованье. А дальше жизнь шла по накатанной колее — единственно, осенью 1925 года ушла маменька.

Другой бы человек, пережив горе, попытался бы получать удовольствие от такой жизни — но не Сергей Алексеевич Тихменев. Он слишком хорошо понимал, что такая жизнь не по его натуре — сторонний наблюдатель мог бы сказать, что военная разведка является службой для людей с высоким интеллектом, хорошим образованием и склонностью к риску — да, и, кроме того, она будет длиться до первого несчастливого случая, который когда-нибудь да приключится. Согласно 'закону подлости', кто-то его опознает в самый неподходящий момент. Ждать же милости от чекистов было смешно.

Вот только альтернатив у него не было. Уходить за границу он не хотел, идти на службу к красным — тем более, РОВС вообще не заслуживал серьезного отношения, а влезать в серьезную уголовщину было мерзко. Тупик. И одиночество — нельзя было создавать семью, живя по поддельным документам, под риском разоблачения.

— Зачем Вам я? — прямо спросил Тихменев, глядя в глаза Тухачевскому.

— Я начинаю свою игру — по максимальным ставкам, так что мне нужны свои люди, о которых никто не будет знать — честно ответил гость, ответив таким же взглядом.

— Хотите поиграть в Бонапарта? — криво улыбнулся Сергей Алексеевич.

— Я похож на идиота, не понимающего того, что, даже если удастся каким-то чудом взять власть, то удержать ее невозможно? — ответил вопросом на вопрос Михаил Николаевич.

— Тогда что Вы понимаете под 'максимальными ставками'? — уточнил Тихменев.

— Я хочу стать лидером русской военной элиты — де-факто, а, если получится, и де-юре — прямо ответил Тухачевский. — И я понимаю, что, если Ворошилова возможно будет переиграть 'по правилам', то чекистов — нет. Они сохраняют нынешнее положение на вершине власти, пока нет единой военной элиты, а есть расколотые группировки, ненавидящие друг друга — поэтому человека, попытавшегося стать таким лидером, будут 'топить', не останавливаясь ни перед чем.

Сергей Алексеевич тщательно обдумал сказанное — выходило, что его благородие подпоручик далеко не столь глуп, как он считал. Точнее, раньше он полагал, что Тухачевский, старомодно выражаясь, просто 'попал в случай' — бывает такое во времена потрясений, довольно вспомнить добрую сотню стряпчих, плотников и конюхов, во времена известных французских событий в одночасье ставших генералами революционной 'армии'. Но, как они вознеслись — так моментально и рухнули в забвение; как только дошло до ратных дел с коалицией европейских армий, так выяснилось, что их познания не дотягивают даже до уровня унтера. Выходило, что господин Тухачевский все же держит в уме пример некоего артиллерийского капитана, сумевшего вознестись сначала в генералы, а, потом и в императоры.

Вот только такое вознесение надобно вдумчиво готовить, тщательно расчищая себе дорогу. Если принять таковой расклад пасьянса за основу, то, Михаил свет Николаевич делал все верно — с какой ненавистью и презрением ни относись к пропитанным кокаином господам из ЧК, но, можно было не сомневаться в том, что официальные структуры армейских тайных служб они держат под наблюдением и контролем, прилагая к этому делу все мыслимое рвение. Объяснялось это просто — если кто и мог развесить господ чекистов по фонарям в окрестностях Лубянской площади, то это были военные. Больше — некому.

Другой вопрос, что такое мероприятие становилось возможным только в случае прекращения нынешней междоусобицы в Красной Армии — как не был нынче отрезан от источников информации штабс-капитан Тихменев, но сомневаться в наличии лютой вражды между красными командирами, вознесшимися в генералы, в лучшем случае, из унтеров старой армии, если не из шпаков, и офицерами старой армии, никак не приходилось. Пока же в армии сохранялся раскол, заявить претензии на свой ломоть власти она не могла. Логически следовал простой вывод — любые попытки постепенно преодолеть этот раскол встретят ожесточенное сопротивление господ чекистов. Противодействовать этому посредством официальных структур Красной Армии невозможно — следовательно, нужна тайная структура, состоящая из специалистов, находящихся вне поля зрения ОГПУ. Конечно, для нее были весьма желательны господа, не питающие симпатий к большевизму — те, кто не станет сотрудничать с красной политической полицией, более того, со спокойной душой станет убирать товарищей чекистов.

Полковник Ленков, тем временем, спокойно попивал и в самом деле хороший чай, ожидая реакции хозяина. Тихменеву следовало предъявить убедительный мотив действий Тухачевского — бонапартизм был таковым, одновременно, будучи и приемлемым морально для Сергея Алексеевича, и, сулящим ему лично немало хорошего в жизни. Вячеслав Владимирович не собирался экономить на оплате своих людей — другой вопрос, что 'химически чистые' наемники ему были не особенно нужны, поскольку таких специалистов можно использовать для ограниченного круга задач. К примеру, ликвидацию Троцкого можно было поручить и уголовникам, точнее, серьезным профессионалам криминального мира, рассчитавшись с ними деньгами и/или услугами — вот только нужна была не простая ликвидация, а совмещенная со 'скачиванием' информации. А вот это поручать криминальным специалистам уже было нельзя, поскольку всерьез им доверять не представлялось возможным. Вербовать же 'юношей бледных, со взором горящим' тоже было непродуктивно — работа в спецслужбах требует рационального мышления, с каковым у фанатиков любой идеи плохо. В общем, позарез требовались патриоты России, чей патриотизм не был намертво 'привязан' к конкретной форме правления, в меру практичные циники (ну не работают спецслужбы в 'белых перчатках', специфика профессии такова, увы и ах), умные и хорошо образованные, имеющие соответствующие умения — и Тихменев входил в крайне узкий круг людей, отвечающих этим требованиям.

Полковник тщательно проштудировал информацию, предоставленную куратором — и, среди господ офицеров российской разведки, живших на нелегальном положении в Москве, штабс-капитан Тихменев был самым желательным кандидатом. С его навыками и связями, Сергей Алексеевич спокойно мог уйти за рубеж — более того, притом, что в числе обязанных ему людей числились несколько весьма влиятельных контрабандистов из числа понтийских греков, для него бы не составило бы проблемы войти в контрабандный бизнес Средиземноморья, устроившись в Черногории или Греции. Начальный капитал у него был — его бывшее степенство не скупился на оплату трудов своего доверенного лица. Конечно, он бы не смог войти в число 'королей' контрабанды — этот промысел в Средиземноморье имеет тысячелетнюю историю, многие кланы греков, черногорцев, корсиканцев, арнаутов, выходцев из Ливана занимаются им десятками поколений, так что чужаку не грозит попасть на самую вершину — но, зарабатывать в сотню раз больше, чем здесь, он бы мог. В его силах было бы и вытащить родню, и устроить близких на новом месте, пусть и не сразу.

Да и избранный им во время Гражданской войны род занятий кое о чем говорил, поскольку Тихменев все же не в уголовники подался — из доступных ему вариантов он выбрал наименее грязный.

— Что Вы можете предложить мне? — нарушил молчание хозяин.

— Деньги, если понадобится — прикрытие, ну и далее по списку — новые документы, лучшие должности для Ваших сестер, помощь в устройстве в высшие учебные заведения для Ваших племянников (в ту веселую эпоху выходцам из 'бывших эксплуататорских классов' было крайне непросто поступить в ВУЗ — В.Т.) — ответил Тухачевский. — Стопроцентно гарантирую Вам, что работать против России не придется.

— Место в рядах Красной Армии не предлагаете? — слегка улыбнулся Тихменев.

— Сейчас сделать это, не поставив Вас под удар, невозможно — прямо ответил гость — а, насчет будущего пока ничего нельзя сказать определенно — если Вы не в курсе, то могу сообщить, что военная разведка мне не подчиняется, юридически находясь в подчинении господина Ворошилова, фактически же ее курирует выходец из ЧК господин Уншлихт.

Тихменев испытующе посмотрел на Тухачевского — таких подробностей он не знал, но визит начальника Штаба РККА становился все более понятным. Гость ответил прямым взглядом — и, насколько мог судить штабс-капитан, он не лгал. То, что Михаил Николаевич не стал обещать 'золотых гор' в светлом будущем, свидетельствовало в его пользу — мог ведь наобещать, но врать не стал, честно рассказав о действительном положении дел.

— Вы сможете позаботиться о моих близких? — спросил Сергей Алексеевич.

— Пока я при власти — да — сказал Тухачевский — но абсолютных гарантий, как Вы понимаете, дать не могу. Единственно, могу предложить золото, которое еще предстоит добыть.

— Много? — деловито уточнил Сергей Алексеевич.

— Если все получится, смогу выделить на 'страховой вклад' Вашим родным десять тысяч рублей в царских десятках и пятерках — ответил Михаил Николаевич.

— Солидная сумма — констатировал Тихменев — это экспроприация 'товарищей' или что-то другое?

— Это своеобразный клад, правда, весьма необычный — сказал Тухачевский — но, я еще не слышал Вашего согласия.

Сергей Алексеевич посмотрел в глаза гостю — и, решился. Конечно, начальник Штаба РККА многое недоговаривал — но, это было совершенно нормально. Главное было в другом — Тихменев, за прожитые нелегкие годы, научился безошибочно распознавать ложь, это было обязательным условием выживания — так вот, Михаил Николаевич не солгал ни разу. Тухачевский предлагал смертельно опасную работу, чего ничуть не скрывал — но, альтернативой было растительное существование в этом домишке, от которого штабс-капитану иногда хотелось уйти в запой. Пока он держал себя в руках — но, желание залить тоску водкой посещало его не столь уж редко.

— Я согласен — просто сказал разведчик.

Тухачевский, встав, протянул Тихменеву руку — штабс-капитан пожал ее.

— Как Вы смотрите на чарочку? — спросил Сергей Алексеевич, намекая на старую традицию скрепления договоров.

— Положительно — улыбнулся Михаил Николаевич.

— У меня припасена бутылочка шустовской настойки, 'Рябиновой на коньяке' — сообщил штабс-капитан.

— Привет из прошлого — вздохнул начальник Штаба РККА.

— Неужели Вы жалеете о прошлом? — профессионально использовал момент откровенности разведчик.

— Жалею — тогда все было очевидно — искренне ответил 'вошедший в образ' Вячеслав Владимирович — конечно, до таких высот я бы никогда не поднялся, но все возможности сделать хорошую карьеру у меня были. Разве плохо было быть генералом в Российской Империи, Сергей Алексеевич? Я уж не говорю о том, что это было куда безопаснее для меня, не говоря о моих близких.

Тихменев понимающе кивнул — вот выплыл на свет Божий еще один мотив Тухачевского, он лез в схватку, чтобы создать будущее, в котором следует опасаться только вражеских снарядов и пуль, а, взятие чекистами семьи в заложники безвозвратно уйдет в прошлое. Сергей Алексеевич не поручился бы, что это был порыв души, а не сознательное открытие своих побуждений — но, в любом случае, ложью это точно не было.

Договоренность была 'вспрыснута' доброй чаркой отменного напитка, после чего гость и хозяин перешли к делу.

— Вы сможете найти хорошего 'медвежатника'? — спросил Михаил Николаевич.

— Смогу, но на это понадобится время — две недели, может, и больше — ответил Сергей Алексеевич.

— Отлично — одобрил гость. — Ситуация такова: на складе в Кремле лежит сейф покойного господина Свердлова. Быть может, Вы помните, что помер он довольно скоропостижно.

При этих словах хозяин кивнул — особо за политическими пертурбациями на большевистском Олимпе он не следил, но, старался знать об основных изменениях.

— В этом сейфе лежит его 'неотложный фонд', на скорые расходы — там есть сто тысяч золотом, может быть, немного больше; есть некоторое количество драгоценностей и бланки паспортов. Так получилось, что доверенных лиц, знавших о содержании сейфа, у сего господина было немного — и, одно из них решило поступить подобно пиратам из книжки господина Стивенсона.

Тихменев улыбнулся — мало у кого из внезапно сорвавших изрядный куш хватает ума честно его поделить, да мирно разойтись. Наслышан он был о таких историях среди криминальной публики в золотые для них времена второй половины 1917 — первой половины 1918 года — после удачных ограблений очень состоятельных людей, возникали проблемы с дележом добычи, которой всем участникам бы хватило до конца их дней. Вот и начиналось 'сокращение' числа 'пайщиков предприятия'.

Что же касалось покойного лидера влиятельной в большевистской партии 'уральской группы' (соответствует РеИ — В.Т.), то, об этой компании, не брезговавшей забавами с браунингами, Сергей Алексеевич кое-что слышал еще до революции. Эти могли решить, что наследство мертвого вожака гармоничнее всего делится на одного.

— Его замысел почти удался — коллег он 'сократил' — при этих словах Михаил Николаевич брезгливо усмехнулся — а, вот ключи от сейфа так и не нашлись. Что интересно — ключей не сыскали и в Кремле, канули, как в пропасть. В результате, сейф отправили на один из кремлевских складов, так и не вскрыв — где он и пребывает до сих пор, всеми позабытый. Ну а единственный уцелевший из доверенных лиц господина Свердлова, так уж получилось, покинул наш грешный мир в прошлом году.

— Насчет сейфа — Вы уверены? — счел нужным уточнить Сергей Алексеевич.

— Абсолютно — этот сейф действительно стоит на складе, и, по документам, он находился в пользовании господина Свердлова. В сопроводительном документе сделана особая отметка 'Сейф не вскрывался, ввиду отсутствия ключей' — уверенно ответил Михаил Николаевич, ничуть при этом не кривя душой, поскольку помимо куратора, у объекта в Кремле работало несколько бывших подчиненных, готовых ему поспособствовать. — Документы для прохода в Кремль я Вам сделаю — кстати, как у Вас с навыками гальванера (устаревшее название профессии электрика — В.Т.)?

— У меня никак — честно ответил Тихменев — но, есть у меня знакомец, бывший флотский кондуктор (унтер-офицер — В.Т.), он как раз был гальванером на флоте, а, сейчас работает монтером. Человек надежный — когда летом 1917 года начал разваливаться Черноморский флот, он подался на каботажный пароход, жизнь потихоньку начала налаживаться. Но так получилось, что какому-то революционному матросу, выбившемуся в большие начальники у красных, приглянулась его дочь — вот и пришлось отцу принять меры.

— Плохо труп спрятал? — спросил Тухачевский.

— Если бы — ответил Тихменев — 'товарищ' приперся не один, а с целой компанией, то ли перепившейся, то ли нанюхавшейся кокаина, черти их разберут — и начали орать о 'революционном браке', перемежая вопли пальбой в воздух. Знакомец мой их послал по матушке — так начали грозить 'Выпустить кишки шкуре царской'. Пришлось ему сначала бросить две гранаты — а, потом, добить выживших из нагана. После этого ему пришлось спасаться бегством, вместе с семейством, из Севастополя — пересидел у родни, думал, забудется. В двадцатом году выяснил через старых сослуживцев — ничего не забыли, он в розыске. Перебрались в Москву, живут по подложным документам.

— Пятая часть от содержимого сейфа, на всех, будет достаточной платой? — спросил Михаил Николаевич.

— Думаю, да — большую часть, конечно, придется заплатить 'медвежатнику', но, все равно, деньги большие — ответил Сергей Алексеевич.

— Это хорошо — заметил Тухачевский — а, то, расходы впереди еще немалые. Надо будет найти двоих или троих боевиков — не Вам же самому быть 'Фигаро здесь, Фигаро там'.

Тихменев молча кивнул, для себя сделав еще одну 'зарубку на память' о навыках нежданного гостя — тот явно собирался сформировать группу под его началом.

— Когда найдете 'медвежатника', сделайте условный знак — три горизонтальных черты мелом, и, пересекающие их две вертикальные на столбе, возле Штаба — и, Михаил Николаевич подробно объяснил, на каком столбе, хорошо видном ему по дороге на службу и обратно, надо нанести эти черты. Поразмыслив, Тухачевский нарисовал подробную схему — столб был и не очень на виду, и его было видно из окна машины.

Сергей Алексеевич внимательно изучил схему, достал спички, и сжег ее в пепельнице.

— Да, кстати, вот Вам деньги на расходы — Михаил Николаевич положил на стол конверт, благо его жалованье без малейших хлопот позволяло оплачивать эту статью расходов.

— Благодарствую — сказал Сергей Алексеевич, спокойно взяв довольно прилично наполненный конверт.

— Что же, кажется, мы все обсудили? — спросил Тухачевский.

— На посошок? — предложил хозяин.

— С удовольствием — отозвался гость.

— Может быть, Вас проводить? — предложил Тихменев, когда чарочки были опустошены.

— Благодарствую, не стоит — вежливо отказался Михаил Николаевич.

Обратная дорога прошла легко, как и возвращение в дом с черного хода — полковник Ленков прошел незамеченным, благо опыт у него был колоссальным. Дома же все было благополучно — еще объект накрепко приучил своих домашних, что беспокоить его, когда он работает в кабинете, не следует ни под каким предлогом.

Беседа с Ворошиловым и Буденным.

Утром следующего дня Вячеслав Владимирович просматривал документацию по военным вузам — контроль за военным образованием входил в обязанности объекта, каковой благополучно наплевал и на эту работу, ограничив свое участие в подготовке нового поколения защитников Отечества чтением редких 'лекций' о, прости Господи, 'классовой войне'. Объективности ради, программы следовало существенно менять, поскольку даже элитные курсы 'Выстрел' продолжали учить по программам Офицерской стрелковой школы, наследником которой они являлись. Все бы ничего, но Офицерская школа готовила командиров рот и батальонов, причем, царского времени — как следствие, не было поставлено толком преподавание штабной работы на уровне дивизии, в том числе, постановка работы оперативного и разведывательного отделов; не преподавались автодело и радиодело, жизненно необходимые для современной войны. Справедливости ради надо заметить, что специалистов по автомобильной технике и радиоаппаратуре в Советском Союзе того времени, искать можно было с корабельным прожектором и сворой ищеек — без гарантии нахождения не занятых 'с головой' профессионалов.

Другой вопрос, что найти один черт было необходимо — время моторизации и радиофикации РККА неумолимо приближалось, а, толку от командиров, понятия не имеющих ни о первом, ни о втором, мягко говоря, ждать не приходилось. Если смотреть правде в глаза, то учить очень многому надо было почти весь командный состав РККА — в противном случае, какой прок от новейших систем вооружения, если они попадут в руки людям, имеющим весьма поверхностное представление о том, как их использовать? Тут хоть Т-55, хоть Д-20, хоть МиГ-15 с Ил-28 непобедимую и легендарную вооружай — результат будет прогнозируем с точностью до десятого знака после запятой.

Невеселые размышления полковника Ленкова прервал телефонный звонок. Подняв глаза, Вячеслав Владимирович протянул руку к телефону, обеспечивавшему прямую связь с наркомом обороны.

— Здравия желаю, Климент Ефремович! — в привычном стиле объекта приветствовал он Ворошилова.

— И тебе здравствовать, Михаил Николаевич — отозвался нарком. — Тут такое дело — ты сильно занят?

— Не настолько, чтобы не найти времени для непосредственного начальника — пошутил Ленков.

В трубке раздался смешок — Ворошилов не был поклонником изысканного юмора, шутки предпочитал грубоватые.

— Сможешь подъехать к часу дня? — спросил нарком.

— Да, Климент Ефремович — ответил начальник Штаба.

За пять минут до назначенного срока Тухачевский вошел в приемную Ворошилова. Народу там было на удивление немного — всего-то три человека ждали приема у наркома.

— Здравия желаю, товарищ Тухачевский! — вежливо, но, с ноткой независимости приветствовал начальника Штаба личный секретарь наркома.

— Здравия желаю, товарищ Хмельницкий — суховато-вежливо ответил Ленков, мысленно прокручивая имевшуюся на этого персонажа информацию. Человек и вправду был интересный — выходец из бедной еврейской семьи, на Гражданской войне он попал на глаза к Ворошилову, да так и остался при нем доверенным лицом. Не трус — при подавлении восстания в Кронштадте спас жизнь Ворошилову, вытолкнув того с линии огня, и, получив при этом пулю в руку. Нельзя сказать, что бессребреник и аскет — но, не имел привычки 'путать свою личную шерсть с государственной', для чего имел почти неограниченные возможности. Но, самое главное, именно этот человек долгие годы был одним из руководителей секретариата Ворошилова — тем самым органом, во многом, благодаря которому сторонники Сталина удерживали контроль над Красной Армией в самые тяжелые годы внутрипартийной борьбы. Что неплохо характеризует интеллектуальные и волевые качества Рафаила Хмельницкого — глупому или слабому духом человеку такая работа не по силам. Интересный факт — когда Ворошилова сняли с должности наркома, Сталин подарил отправлявшемуся в СКВО Хмельницкому 'паккард' и именной 'парабеллум' (соответствует РеИ — В.Т.); надо полагать, это было признанием заслуг Хмельницкого Вождем, поскольку он такими подарками не разбрасывался.

В общем, влиятельная 'теневая' фигура — один из тех, у кого полковнику Ленкову предстояло отобрать реальный контроль над РККА.

— Товарищ Ворошилов ждет Вас, товарищ Тухачевский — деловито сообщил Хмельницкий, сумев ни единым намеком не проявить своей неприязни — а она была, объект с секретарем Ворошилова терпеть друг друга не могли.

Ленков корректно кивнул, показывая, что принял информацию к сведению, и, прошел в кабинет наркома. Там, кроме Ворошилова, ожидаемо оказались Буденный и Кулик. Тема беседы стала ясна — Григорий Иванович был среди сторонников Сталина в армии главным специалистом по артиллерии.

— Здравия желаю, товарищ нарком! Здравия желаю, товарищ Буденный! Добрый день, Григорий Иванович! — приветствовал собравшихся Тухачевский.

— И тебе здравствовать, Михаил Николаевич! Проходи, садись. Чайку выпьешь? — ответил Климент Ефремович.

— Здравствуй, Михаил Николаевич, рад тебя видеть! — доброжелательно приветствовал Тухачевского Буденный.

— Добрый день, Михаил Николаевич! — вежливо ответил Кулик, не входивший в число доброжелателей Тухачевского, но и его врагом не бывший.

— Спасибо, Климент Ефремович — чая выпью с удовольствием — ответил Тухачевский.

Ворошилов, не чинясь, налил чаю, Буденный подвинул ближе к Михаилу Николаевичу блюдо с бутербродами — в общем, в отличие от иных бесед объекта с наркомом, тон общения был не располагающим к конфликту.

Подождав, пока гость выпьет полстакана чая и осилит пару бутербродов, Климент Ефремович перешел к делу.

— Михаил Николаевич, что ты думаешь насчет артиллерийских дел? — спросил нарком, старательно играя 'луганского слесаря, только что от верстака', акцентируя подтекст 'дескать, сам я не очень разбираюсь, хочу послушать умного человека'.

— Климент Ефремович, Вы и сами знаете, и, Григорий Иванович, тут присутствующий, наверняка не один десяток раз докладывал, что дела с артиллерией у нас паршивые — полковник Ленков не собирался попадаться в простенькую ловушку — царское наследство и недостаточно, и, изношено, да и денег на замену его нет.

— Если Вы хотите спросить меня, что надо делать в связи с тем, что нам, очень может быть, через пару месяцев воевать придется, так и скажите.

Буденный одобрительно крякнул — он не был любителем интриг среди своих. Кулик довольно кивнул — человек умный, работящий и старательный, он добросовестно докладывал об имевшихся недочетах и нехватках; другой вопрос, что бывшему унтеру царской артиллерии катастрофически не хватало образования — но, в меру своих знаний и умений он делал все, что мог. Да и просто по-человечески ему было приятно прилюдное признание его заслуг.

— Ну и что, по-твоему, Михаил Николаевич, делать надо? — Ворошилов был недоволен тем, что Тухачевский его осадил.

— С артиллерией мы ничего толком изменить за эти два месяца не успеем — а усиливать противотанковую оборону надо позарез, у вероятной коалиции 489 танков против наших 60 — сообщил очевидную всем присутствующим истину в стиле объекта Вячеслав Владимирович. — Поскольку промышленность у нас слабая, а в казне — пусто, делать это надо не только быстро, но и просто, и дешево. Я тут подумал на досуге, как это можно сделать — и у меня получилось, что лучшим вариантом будет переделка противотанкового ружья системы Маузера ('Mauser T-Gewehr', оно же ПТР Маузера обр. 1918 года — В.Т.) под американский пятилинейный пулеметный патрон (12,7х99 — В.Т.). Такое однозарядное ружье можно спроектировать довольно быстро и производить в приличных количествах на мало-мальски подходящих предприятиях (в РеИ ПТР Шолохова, представлявшее собой переделку ПТР Маузера под патрон 12,7х108, производили в мастерских МВТУ — В.Т.).

— А почему американский патрон, Михаил Николаевич? — спросил Буденный.

— У него лучшие характеристики бронепробиваемости из всего, что есть — американцы испытывали патрон с бронебойной пулей, так на половине версты она пробивала броню толщиной семь с половиной линий, а на пятидесяти саженях — почти дюйм (в РеИ — 19 мм на 500 м, 25 мм — на 100 м — В.Т.). Французский 'Рено' образца 17 года имеет круговое бронирование в шесть линий с третью (Рено FT-17, 16 мм — В.Т.) — так что его эта пуля прошибет с гарантией, если подпустить поближе — ответил Тухачевский.

— Вообще-то, наша артиллерия с успехом отбила танковую атаку врангелевцев под Каховкой (было в реальности, первый в истории РККА пример успешного отражения подготовленного наступления с применением танков; противотанковую оборону рассчитал Грендаль, при отражении атаки отличился Л.А. Говоров — В.Т.) — заметил Кулик.

— Все так, Григорий Иванович — только у Врангеля было 12 танков, а мы располагали временем для подготовки обороны — согласился Михаил Николаевич. — Посудите сами — сможем мы заранее вскрыть подготовку наступления на тысячеверстном фронте и стянуть туда крупные силы артиллерии? А ведь французы вполне могут подкинуть своим шавкам еще танков — у них этих 'Рено' больше трех тысяч, и, немалая их часть стоит на хранении, так что запросто могут подкинуть и пять сотен, и тысячу.

— К слову сказать, англичане в Империалистическую, при Камбре, отправили в атаку 476 танков — поддержал Тухачевского Буденный — и, получилось у них неплохо, хотя немецкая артиллерия намного сильнее нашей, да и оборона у германцев была капитальная.

— Михаил Николаевич, а почем это противотанковое ружье выйдет?

— Точно не знаю, Семен Михайлович, я ведь только прикинул варианты — в несколько раз дороже трехлинейки, может, втрое, возможно, впятеро — ответил Ленков.

— Да пусть и вдесятеро — искренне обрадовался Буденный — если из этой штуки можно угрохать 'Рено', а стоит она в сотни раз дешевле трехдюймовки, это очень полезная вещь!

— С одного попадания вряд ли получится — предупредил Михаил Николаевич — крупнокалиберная пуля все же не артиллерийский снаряд, так что понадобится вогнать в танк пуль пять, если не десять, чтобы с гарантией уничтожить экипаж.

— Ну, так этот патрон наверняка в сотню раз дешевле артиллерийского снаряда! — легендарный командарм был очень доволен предложенным вариантом.

— Эти патроны еще надо будет купить в САСШ — попытался охладить восторги верного друга Ворошилов.

— Вы правы, Климент Ефремович — их надо будет покупать через посредников, что сложнее и дороже — согласился Вячеслав Владимирович — но, зато, мы сможем дать в каждую роту и эскадрон по паре таких ПТР. Это значит, что у пехоты будет легкое, маневренное противотанковое оружие, которое можно применять из любой воронки. И, оно не будет чересчур дорогим.

— Оно так — согласился нарком — но, наши оружейники ведь работают над своим пятилинейным пулеметным патроном. Может, лучше ускорить их работу?

— Клим, у них там еще конь не валялся — возразил Буденный — и, производства, один черт, пока что в помине нет. Михаил Николаевич кругом прав — нам, может, придется воевать уже в мае или июне, а танков у этих козлов, как у дурака — махорки. Так что это — самое лучшее.

— Согласен — сказал Кулик. — Михаил Николаевич с Семеном Михайловичем правы, это лучшее из всего, что можно сделать быстро.

— Ну раз все согласны, что противотанковую оборону надо усилить этим ружьем, пускай так и будет — подвел итог Ворошилов, недовольный тем, что Тухачевский не только получил поддержку Семена, но и перетащил на свою сторону Гришу. — Все-таки, Михаил Николаевич, что ты думаешь насчет усиления артиллерии? Чтобы как с этим ружьем — быстро и дешево?

— Я не специалист по артиллерийскому делу, Климент Ефремович, но, с артиллерией так не выйдет — просто потому, что артиллерийские орудия штука дорогая и проектируются годами, от трех лет и больше — пожал плечами Вячеслав Владимирович.

— Если этим летом воевать не придется, то, надо будет подумать об усилении противотанковой обороны за счет усиления бронепробиваемости снарядов полковых пушек. Сейчас-то характеристики у новой пушки вполне себе ничего, 25 мм на 500 м при угле встречи 60 градусов. А что дальше будет?

— Ты имеешь в виду, что могут принять на вооружение танки с более толстой броней? — уточнил Буденный.

— Не вечно же французы будут пользовать оставшиеся с Империалистической войны 'Рено' — резонно заметил Михаил Николаевич. — У них ведь концепция какая — танк должен поддерживать пехоту, уничтожая огневые точки противника. Стало быть, он будет постоянно находиться под огнем вражеской артиллерии, бьющей прямой наводкой. Исходя из этого, они будут усиливать бронирование — чтобы он выдерживал прямые попадания наиболее распространенных полковых пушек.

— Понятно, что проектирование и производство нового танка — это не год, даже не три года; так ведь и мы принимаем полковую пушку не на пять лет.

— Это ты, Михаил Николаевич, хочешь в полковушки трехдюймовку вернуть? Так ведь пробовали недавно — тяжела она для полка — с большим сомнением заметил нарком.

— Именно так, Климент Ефремович — согласился Тухачевский. — Поэтому все надо будет очень хорошо обдумать и рассчитать, чтобы и пробивное действие выросло, и вес увеличился ненамного.

— Тут ведь еще такое дело, Михаил Николаевич — если нарастить начальную скорость, то с навесным огнем совсем плохо будет — заметил Кулик.

— Григорий Иванович, я скажу, что думаю — а, Вы меня поправьте, если ошибусь, хорошо? — сказал начальник Штаба.

— У нас попытались из полковушки сделать 'мастера на все руки' — чтобы могла и настильный огонь вести, и навесной, и, чтобы само орудие со снарядами стоило дешево, и, чтобы пехоте было удобно. Получилось и вправду не особенно дорогое орудие, пригодное для массового производства, удобное для пехоты — но, с настильным огнем у него запаса 'на вырост' нет, а, с навесным и вовсе неважно — тут надо угол возвышения резко увеличивать, до гаубичных величин, и, раздельное заряжание вводить. Вот тогда оно сможет хорошо вести навесной огонь — вот только, это уже будет не пушка, а пушка-гаубица, или гаубица-пушка. Смотря как делать — и будет она сложнее в производстве, да и стоить будет уже других денег.

— Я предлагаю не гнаться за всеми зайцами сразу, а сосредоточиться на усилении пушечных свойств полковушки — чтобы она могла бороться не только с ныне существующими танками, но и с теми, которые будут лет через 5-7; и, чтобы она могла добротно поддерживать пехоту, ведя огонь прямой наводкой. Ну, и, чтобы оставалась недорогой и удобной.

— Это, конечно, все хорошо, Михаил Николаевич — согласился Кулик — вот только как с навесным огнем быть?

— Насчет навесного огня, Григорий Иванович, можно будет заняться относительным усилением артиллерии за счет легких мортир сопровождения пехоты системы Стокса-Брандта (в те времена использовалось и такое определение минометов, сделанных по схеме 'мнимого треугольника' — В.Т.). Внедряя их, можно будет справиться с нехваткой орудий, ведущих навесной огонь, в звеньях от роты до полка — а, если все хорошо будет, то и повыше — ответил Тухачевский.

— Погодите, Михаил Николаевич, это Вы о бомбометах говорите?! — искренне удивился Кулик, на что имел все основания — во время Первой Мировой предтечи минометов, в том числе и бомбомет Стокса обр. 1915 года, были, в лучшем случае, бесполезной обузой.

— Не совсем, Григорий Иванович — поэтому и не употребил принятого у нас термина 'бомбомет', чтобы не вводить никого в заблуждение — пояснил Тухачевский. — То есть, конструктивная основа для запуска — это система Стокса пятнадцатого года, правда, доработанная; а вот со снарядом все кардинально изменилось — этот француз Брандт придумал совершенно новую форму снаряда, каплеобразную, со стабилизатором. Так что, система, что десять лет назад было бесполезным металлоломом, стало грозным оружием.

— Неужели такое возможно?! — не поверил Кулик.

— Григорий Иванович, Вы же сами артиллерист — вот и рассудите сами — тут Тухачевский аккуратно польстил Кулику, поскольку хоть тот и в самом деле был артиллеристом по военной специальности — более того, за счет прилежания и природного ума дослужился с рядового до старшего фейерверкера, что в царской артиллерии было явлением редким — но, назвать его специалистом в артиллерийских делах было явным преувеличением — вот берем снаряд обычной формы. Чтобы он был устойчив в полете, нужна начальная скорость метров 300 в секунду, да стабилизация вращением, иначе он начнет кувыркаться, как городошная бита, верно?

— Верно — хотя, лучше начальная скорость побольше — подтвердил Кулик под заинтересованное молчание Ворошилова и Буденного.

— Бомбомет Стокса — старый — стрелял снарядами обычной формы с меньшими начальными скоростями, к тому же ствол у него гладкий, верно я говорю? — спросил Тухачевский.

— Именно — и они кувыркались в полете, как та бита — обрадовано подтвердил Кулик, до которого наконец дошло. — Поэтому и палили из этих бомбометов наудачу, что из них попасть, куда надо, можно было только случайно.

— В самую точку, Григорий Иванович — согласился Тухачевский. — А Брандт этот изобрел снаряд для бомбометов такой формы, что сохраняет устойчивость при низких скоростях полета, в этом-то и все дело. Поэтому и рассеивание у них не в пример меньше, чем у старых бомбометов.

— Михаил Николаевич, так ведь работают у нас с батальонными и полковыми гаубицами — напомнил Буденный, который еще обоснованно сомневался.

— Работают, Семен Михайлович — согласился Ленков. — И не сказать, чтобы бесплодно — кое-какие результаты уже есть. Вот только, как ни крути, это орудия классического типа — соответственно, в наличии нарезные стволы из высококачественной стали, противооткатные устройства, лафеты и прочее. Как следствие, сделал Лендер 45-мм батальонную гаубицу повышенной мощности, среднюю между гаубицей и пушкой — а снаряда больше пяти фунтов в этот калибр никак не воткнуть. Могущество у этого снаряда соответственное — очень он слабый будет, никуда от этого не деться. А больший калибр в батальон не дать, иначе орудие будет слишком тяжелым. А в чем идея мортиры Стокса-Брандта? Надо вести навесной огонь на небольшие дистанции, так это можно обеспечить намного дешевле, чем из классического орудия, благо особая точность тут не нужна. Есть короткий гладкий ствол — еще есть опорная плита, как у большинства мортир, двунога да довольно простой прицел. Все это проще некуда — и, по сравнению с классическим орудием равного назначения и близкого калибра, стоит, можно сказать, смешные копейки. Есть и тактические преимущества — звук выстрела намного тише, пыль при выстреле поднимает меньше, расположить можно в специально отрытом окопе. Так что выживаемость у них заметно выше. Ну, и, само собой разница в боеприпасах — поскольку нагрузки на снаряд в таком стволе небольшие, можно использовать сталь низкого качества или вовсе сталистый чугун. Будет немалая экономия на боеприпасах — и обработка требуется меньшей точности, чем на обычных снарядах, если вообще не удастся внедрить литье по точным моделям; не понадобятся цветные металлы на гильзу и пояски; намного меньше пороха уйдет на каждый выстрел; правда, взрывчатки понадобится столько же. Да, еще — скорее всего, таких выстрелов потребуется очень много, поскольку и точность у них поменьше, из-за того, что отсутствует стабилизация вращением, и целей для них будет в избытке.

— Михаил Николаевич, а их можно сделать вьючными? — поинтересовался Буденный, никогда не забывавший о любимой кавалерии.

— До определенного предела — наверняка — заверил Ленков. — Тут вся соль в том, что эта мортира легко разбирается на ствол, двуногу и опорную плиту. Пока что фирма 'Брандт' не бралась за тяжелые системы, полкового уровня и выше — во всяком случае, в печати я об этом ничего не нашел — но, я прикинул вес по принципу подобия, исходя из известных данных о ротных и находящихся в работе батальонных системах. Получается, что если ротная мортира, при калибре два-два с половиной дюйма (51-63-мм — В.Т.) будет весить пуд-пуд с небольшим (от 16,4 кг — В.Т.), батальонная, три дюйма с четвертью (81-82-мм — В.Т.), — три с половиной — четыре пуда (58-66 кг — В.Т.) — они обе разборные; то, полковую придется делать линий сорок восемь — и, весить она будет пудов около двадцати, так что ее особо не разберешь. Но, получается, в калибре четыре дюйма (102-мм — В.Т.) еще можно сделать разборную мортиру, пудов 10-12 (164-199 кг — В.Т.), пригодную для конских вьюков. Штука должна получиться неплохая, посильнее трехдюймовой гаубицы.

— Михаил Николаевич, а Вы ничего не слышали о динамореактивных пушках инженера Курчевского? — поинтересовался Кулик (в РеИ Кулик был сторонником принятия на вооружение ДРП Курчевского — В.Т.).

— Читал я докладные записки — поморщился Ленков — бред собачий, иначе ничего и не скажешь.

— Но он пишет, что делает пушки без отдачи — осторожно заметил Кулик.

— Так он и не врет — пожал плечами Тухачевский — только у него ведь пушки без замыкания казенной части, поэтому и нет отдачи. Посудите сами, Григорий Иванович — раз нет замкнутой казенной части, то на разгон снаряда тратится в несколько раз меньшая часть пороховых газов, чем в обычном орудии; раз так, то, или нужен в разы больший заряд пороха, чтобы разогнать снаряд до начальной скорости, как в трехдюймовке, или, если использовать снаряды трехдюймовок, дальнобойность будет в разы меньше. Да, еще — из-за того, что большая часть пороховых газов выходит с казенной части, его пушкам нельзя придавать даже небольшой угол возвышения, иначе отраженные от земли пороховые газы, поднятые ими куски земли, камни покалечат прислугу орудия. Вот и посудите сами — нужны Красной Армии такие орудия, которые при нормальной навеске пороха имеют такую малую дальнобойность и могут стрелять только прямой наводкой? А затраты на них будут все равно немалые — нужны нормальные стволы и выстрелы. А лишней стали, пороха, станко-часов у нас нет.

— Другой вопрос, что есть действительно интересные наработки по динамореактивным орудиям в комиссии профессора Беркалова — только это совсем другие схемы, чем у Курчевского, с легким стволом и так называемой 'открытой трубой'. Вот они, если удастся довести их до ума, позволят и правда получить легкое, мощное и довольно недорогое массовое оружие настильного огня во взводах и ротах.

— Вот только такая странность выходит — Курчевский не просто на всех углах криком кричит о своих негодных разработках, но и всячески поливает грязью тех, кто разрабатывает потенциально действительно полезные вещи.

— Да это вредительство натуральное выходит! — рявкнул прямолинейный Буденный.

— Может, вредительство — а, возможно, просто дурь человеческая — задумчиво сказал Вячеслав Владимирович, с удовольствием констатируя тот факт, что, несколькими удачно и вовремя сказанными фразами сделал врагом Курчевского Буденного, в реальности бывшего сторонником принятия его ДРП на вооружение, и, заставил крепко усомниться Кулика, также входившего в число 'толкачей' 'металлолома имени Курчевского'. — Как знать, Семен Михайлович?

— Добрый ты, Михаил Николаевич — а, по-моему, если вредят по глупости, спрашивать надо, как с вражины! Не умеешь — не берись! — судя по тому, как разозлился Буденный, Кулик уже успел разрекламировать ему ДРП. — По любому, гнать его поганой метлой надо!

— Гнать дурака надо, правы Вы, Семен Михайлович — миролюбиво заметил Ленков. — Но, все же, думаю, за ошибки по незнанию нельзя спрашивать так, как за сознательное вредительство — умысла ведь нет, так что помягче нужно.

Перехваченный им виноватый взгляд Кулика подтвердил первоначальное предположение — конечно, злого умысла у него не было и в помине, было желание сделать, как лучше, плюс необразованность.

— Ладно, товарищи — в первом приближении вопрос обсудили, а время обеденное — нарком счел за благо пригасить назревавший конфликт, пока Семен не высказал Грише все, что он думает о его инициативе чистым матерным языком — при Тухачевском, что нежелательно. — Как верно подмечено: 'Подальше от начальства, поближе к кухне'.

Ленков от души улыбнулся немудрящей шутке Ворошилова — 'подальше от начальства', в исполнении наркома обороны, звучало неплохо.

— Вы пока идите в мою комнату отдыха, там и пообедаем — неохота что-то топать в столовую — сказал Ворошилов — а я пока тут распоряжусь.

Гости спокойно отправились в комнату отдыха наркома — сказанное им означало, что он хочет о чем-то поговорить без лишних ушей. Тем временем, Климент Ефремович позвонил сначала Хмельницкому, приказав ему обеспечить обед на четверых в комнате отдыха, потом сняв трубку 'кремлевки', набрал номер.

— Алло! — отозвался глуховатый голос.

— Это Клим беспокоит — сообщил Ворошилов. — Я тебя не отвлекаю, Коба?

— Все в порядке, говори — отозвался собеседник.

— Поговорили мы с Семеном — сказал нарком — а, сейчас, с Семеном и Гришей, разговариваем с Тухачевским. Похоже, Коба, он из себя дурака корчил, дожидаясь серьезного разговора. Как начали говорить по делу, так он начал выкладывать одно предложение за другим — продуманные предложения, толковые, хоть и говорит, что я, дескать, не спец. Семену очень понравились, да и Гришку он в два счета на свою сторону перетащил, на его ошибку указав, да растолковав, в чем там нелады.

— Ты что, при нем говоришь? — спросил Сталин.

— Нет, они, все трое, ушли в мою комнату отдыха — сейчас пообедаем, по сто грамм примем, заодно прощупаю Мишу дальше — ответил Климент Ефремович.

— Дело хорошее — задумчиво протянул Коба. — Значит, говоришь, ты с Семеном решил, что лучше него никто не справится?

— Да — ответил нарком.

— Давай-ка сделаем так — пообедаете, поговорите, это хорошо. Вечером я ему позвоню, приглашу к себе на дачу, в субботу, шашлыка покушать. Ты, Семен, Гриша тоже приезжайте. В субботу и решим окончательно — подвел итог Сталин.

— К которому часу приезжать? — спросил Ворошилов.

— К полудню — ответил Коба.

Через десять минут две симпатичные подавальщицы (слово 'официантка' тогда считалось буржуазным — В.Т.) сервировали стол, и, пожелав приятного аппетита, ушли.

Ворошилов, наполнив суповые тарелки аппетитной мясной солянкой, сделал вид, что задумался, а, потом сказал: 'Товарищи дорогие, как насчет ста граммов для аппетиту?'

— С удовольствием, Климент Ефремович! Такую солянку грешно употреблять 'всухую' — поддержал инициативу наркома Ленков, тщательно заранее просчитавший, что и как надо сказать.

— Ну, ты и сказанул, Михаил Николаевич! — добродушно рассмеялся Буденный. — Соляночку — всухую!

— Семен, так ты не поддержишь компанию? — спросил Ворошилов.

— Выпью я с удовольствием, но, Клим, только сто грамм — работы сегодня полно — сразу обозначил границы употребления командарм.

— А я больше и не налью — работы у всех хватает — согласился Климент Ефремович, которому совершенно не нужны были пошедшие по наркомату слухи, что он пьет на рабочем месте — и без них у Ворошилова, не пользовавшегося особым авторитетом у высшего командного состава РККА, поскольку с полководческими достижениями у него было плохо, хлопот хватало.

— Присоединяюсь — высказал свое мнение Кулик.

— Вот и ладно — обрадовался нарком, доставая из шкафа бутылку 'беленькой' и четыре граненых стакана.

Употребили водочку под тост 'За здоровье', закусили, принялись за великолепную солянку.

Когда с первым блюдом было покончено, и, пришло время приступить к поданным на второе свиным отбивным с гарниром, Ворошилов решил, что наступил подходящий момент прощупать настроения Тухачевского.

— Михаил Николаевич, как тебе ход партдискуссии? — внезапно спросил он, внимательно следя за выражением лица гостя.

Ход был неплохим — расслабившийся от алкоголя и вкусной еды начальник Штаба вполне мог если не сболтнуть что-то лишнее, то мимикой показать свое настоящее отношение к борьбе за власть. В общем, с настоящим Тухачевским это могло сработать, тут Ворошилов был прав. Но ловить таким образом полковника Ленкова, который умел не прокалываться на куда более каверзных вопросах, задаваемых высококлассными профессионалами, было пустой тратой времени.

— По совести говоря, Климент Ефремович, я этот вопрос подзапустил — спокойно признался Вячеслав Владимирович. — Я сейчас начал писать цикл статей по военной теории, исследую сражения Империалистической войны, на Западном фронте, так что зачастую времени не хватает даже газету прочитать. А что там нового, кстати?

— Партия громит троцкистов и зиновьевцев — бодро сообщил нарком, пытаясь найти в глазах Тухачевского хотя бы тень неодобрения или сожаления.

— Между нами говоря, этого следовало ожидать — столь же спокойно констатировал Вячеслав Владимирович. — Времени на пышные речи больше нет, давно пора заняться настоящими делами. Большая часть партии это поняла, есть, конечно, заблуждающиеся — но, я так понимаю, им растолкуют их ошибки.

— Ну и хитровыделанный ты тип, Михаил Николаевич — мысленно утвердился в своем мнении Климент Ефремович — значит, пока можно было делать карьеру словесно, ты этим и занимался, дурачка деревенского изображал; и ведь вовремя просек, когда надо будет показать деловые качества. Голову прозакладываю, ты не один год все обдумывал, что да как! За тобой надо в оба глаза глядеть, волчина матерый в овечьей шкуре!

— Михаил Николаевич, так Вы одобряете результаты партдискуссии? — слегка удивился Кулик.

— Григорий Иванович, посудите сами — царская Россия была отсталой страной, верно? — Ленков мысленно сказал 'спасибо' не изощренному в интригах Кулику, столь своевременно подкинувшему ему этот вопрос.

— Верно, Михаил Николаевич — согласился тот.

— Тем не менее, мы сейчас по уровню производства в ключевых отраслях отстаем даже от царской России. На то есть объективные причины — Империалистическая и Гражданская войны, интервенция, разруха. Верно я говорю? — Вячеслав Владимирович снова использовал древний, как кости мамонта, психологический прием, выстраивая вопросы так, что собеседник не мог с ним не согласиться, и, при этом, начинал автоматически воспринимать сказанное им как чистейшую правду.

— Святая правда, Михаил Николаевич — подтвердил Григорий Иванович.

— Выходит, что у нас получается — в общественном отношении у нас самый передовой строй, а в хозяйственном — мы отстаем даже от Николашкиных времен. Получается, тут у нас непорядок — если у нас самый передовой строй, то и в хозяйственном отношении мы должны быть, самое малое, не хуже самых передовых капиталистических стран. Так, Григорий Иванович? — плавно подвел к нужной мысли собеседников Вячеслав Владимирович.

— Так — снова согласился Кулик.

— Не согласен, Михаил Николаевич — мы должны быть лучше! — ожидаемо вступил в беседу Буденный. — И не только в хозяйственном деле, но и по военной части, и, вообще во всем!

— Спасибо, Семен Михайлович, за то, что Вы меня поправили — недодумал я, не совсем ладно вышло — искренне поблагодарил Ленков, мысленно тоже говоря Буденному 'спасибо' — очень тот сейчас ему помог своим высказыванием.

— Но, ведь 'по щучьему велению, по моему хотению', как в сказке, этого ведь никак не добиться? Придется многому учиться, работать до кровавых мозолей — постепенно, шаг за шагом, сперва, выйти на уровень царской России, потом, к примеру, Франции, затем, дотянуться до Англии, выйти на уровень Германии, догнать и перегнать Америку — примерно так выходит, или я опять ошибаюсь? — спросил у Буденного Ленков.

— Ни хрена ты не ошибаешься, Михаил Николаевич — решительно высказался командарм. — Все так и есть: не зря ведь в народе говорят, что 'Ученье свет, а неученье тьма', и, что 'Без труда не вытянешь и рыбку из пруда'. А нам надо сделать то, чего никто не делал — переплюнуть всех капиталистов, в мировом масштабе, по всем статьям! Без ученья и труда этого сделать никак не возможно. И в другом ты прав — разом это не осилить, придется делать постепенно.

— Спасибо, Семен Михайлович, на добром слове — улыбнулся Вячеслав Владимирович. — Значит, придется много и тяжело учиться да работать, иначе наших целей не достичь. А чем занимаются троцкисты с зиновьевцами, кроме болтовни?

— Ну, Зиновьев возглавлял Коминтерн — счел нужным вмешаться Ворошилов, пока беседа не свернула куда-то совсем не туда.

— Именно что возглавлял, Климент Ефремович — покладисто согласился Тухачевский. — Вот Вы наркомом обороны служите полтора года — мало за это время полезного сделано под Вашим руководством?

— По совести говоря, хотелось бы много большего — Ворошилов был не настолько примитивен, чтобы купиться на простенькую лесть.

— Так кому не хочется? Во всяком случае, из присутствующих — уточнил Ленков. — Вот только и времени прошло немного, и денег почти нет. Да и промышленность наша многого пока что дать не может. Но, что могли, Вы делали. А что сделал Зиновьев за то время, что руководил Коминтерном? Хоть одну революцию он смог организовать? Пусть в небольшой стране? А ведь ему ни в чем отказа не было — давали все, без счета.

— Все ты верно говоришь, Михаил Николаевич — подтвердил Семен Михайлович. — Кроме как языком молоть да деньги на ветер кидать, эти недоделки ничего не способны. Надо работать, а не болтать.

— Ваша правда, Михаил Николаевич — твердо сказал Григорий Иванович. — Все вы правильно сказали.

Ворошилов слушал это, внимательно смотрел на Тухачевского и верных сподвижников, и, делал свои выводы. Выводы были неоднозначными, но, далеко не самыми плохими: 'А ты, голубь наш хитрозадый, только что дал понять, что готов работать подо мной. Это хорошо, спору нет — а если ты действительно будешь давать настоящие результаты, так и вовсе замечательно. Коба будет видеть, что я не только держу в руках Красную Армию, но и, под моим руководством она неуклонно улучшается. Вот только ты, на моих глазах, перетащил на свои позиции Семена с Гришкой — несколькими фразами, слова против линии ЦК не сказав, наоборот, в момент подвел под это капитальную базу, так что хрен оспоришь. В связи с чем, возникает вопрос — а не выйдет ли так, что группировкой 'линии Сталина' в РККА будешь рулить ты? А я буду не пришей к известному месту рукав?'.

Обдумав это — а жизнь приучила Климента Ефремовича мыслить быстро и здраво — нарком пришел к следующим умозаключениям: 'Покамест это не угроза — и, даже, не первая тучка на горизонте. Первое. То, что Семен с Гришей прислушались к Мишке, еще не значит, что они переметнутся к нему — Семен дружбу ценит, да и Гришка человек верный. Тем паче, что он, отродье дворянское, с.ка золотопогонная, положа руку на сердце, дело говорил. Второе. Врагов у Миши — отсюда до Луганска в известной позе не переставить. Так что если и будет у него крепкая группировка, я всегда смогу ему кого-нибудь противопоставить. Третье. Пока Коба у власти, он никогда не поменяет меня на 'наполеончика' — потому, что я никогда не замахнусь на верховную власть, а, что ему стукнет в башку, если он будет наркомом, только черти в аду знают. Четвертое. Дело делать надо, дальше откладывать нельзя. Нашим это доверять никак невозможно — вон, Гришка мне с Семеном все уши прожужжал пушками Курчевского, а, мы уши и развесили. Хорошо, Мишка вовремя растолковал, в чем тут соль — а как бы я объяснял Кобе, что мы вбухали деньги и время в откровенное вредительство? Иосиф бы этого не одобрил. Пятое. Пусть работает — если он и вправду будет давать результаты, и, самое главное, останется подо мной, то, черт с ним'.

В это же время, на сходные темы размышлял другой человек, расхаживавший по кабинету с трубкой в руке. Мысли его свелись к следующему: 'А имеем мы следующие моменты. Момент первый: Тухачевский готов к серьезной работе. Поправка — по его словам и словам Клима с Семеном. Врать мне они не будут, это исключено — но, Тухачевский сам не специалист в артиллерии, и мог быть введен кем-то в заблуждение, мог и обмануть Клима, Семена и Григория, которые являются специалистами в этом деле еще в меньшей степени. Вывод: надо его выслушать, поскольку хоть я и сам не разбираюсь в делах пушечных и гаубичных, но, когда мне пытаются врать, чувствую. Поправка вторая: если он искренне заблуждается, если его самого кто-то обманул, то, я этого не пойму и не почувствую. Значит, нужен настоящий специалист артиллерийского дела, на всем этом собаку съевший. И, верный — это обязательно'.

Приостановившись в середине кабинета, Иосиф Джугашвили пару раз затянулся, после чего продолжил свои размышления: 'Человек такой есть — зовут его Владимир Давыдовыч Грендаль. Это хорошо — плохо другое, как его подвести к этому делу так, чтобы не навредить? При бешеном самолюбии Тухачевского, он плохо отреагирует на то, что к нему приставили надсмотрщика. Или, все-таки, он умеет придерживать свое самолюбие, раз, когда с ним заговорили о деле, он не стал упорствовать в своих заблуждениях, а ответил на серьезный разговор словами мужчины, а не страданиями молодого Вертера? Может, просто перебесился со временем? Не мальчик, давно пора'.

Еще пару раз пройдя кабинет из конца в конец, Сталин, наконец, нашел приемлемый вариант действий: 'Я приглашу товарищей в гости, чтобы сугубо неофициально посоветоваться с ними относительно текущего состояния артиллерии РККА. И, узнать их мнение относительно того, что надо сделать для ее развития. Такая постановка вопроса ничьего самолюбия не заденет. Тогда и присутствие Грендаля будет в порядке вещей — пригласили на шашлык самых уважаемых в Красной Армии людей, специалистов по этому вопросу, спросить у них совета, выслушать их мнения. Вот тогда и посмотрим на Тухачевского — что и как он будет говорить, как станет аргументировать свою точку зрения. Если он действительно готов работать — Михаил Николаевич будет дискутировать, выстраивая логическую аргументацию. Если нет — то он станет на позицию 'Есть две точки зрения, моя и неправильная'. Пусть я не специалист в артиллерийском деле, но, отличить первое от второго нетрудно даже для человека, не знающего разницы между пушкой и гаубицей'.

— Исходя же из поведения Тухачевского, надо будет решать, что ему поручать. Если он взялся за ум — очень хорошо, работы в Красной Армии непочатый край; если же опять что-то крутит, сам или по поручению Троцкого — тоже поручим, но, так, чтобы как можно меньше напортил — подвел итог своим размышлениям Сталин.

К тому времени, как Сталин закончил свои размышления, подошел к концу и обед в комнате отдыха наркома обороны. Тухачевский, поблагодарив за гостеприимство, извинился, сославшись на занятость, доброжелательно распрощался и уехал. Ветераны Первой Конной армии продолжили беседу.

— Гришка, мать твою поперек! Ты каким местом думал, головой или ж...й, когда эти ДРП гребаные расхваливал? — осведомился у Кулика командарм.

— Виноват, Семен Михалыч — честно признал свою ошибку Григорий Иванович. — Все было так красиво расписано, дескать, все будет лучше некуда — я и поверил. Сами знаете, с образованием у меня не очень.

— Так учись, кол тебе в печенку! — высказался Буденный. — Ты хоть понимаешь, в каком г..не мы могли оказаться, если б ты не догадался у Михал Николаича спросить, что это за хрень такая?

— Буду учиться — пообещал Кулик.

— Ладно, с ДРП этими понятно — перехватил инициативу Ворошилов. — Тут дело такое, нас к себе Коба приглашает на дачу, в субботу, к двенадцати. Шашлыку поесть, о пушках-гаубицах поговорить. Тухачевского он тоже пригласит.

— Дело хорошее — кивнул Семен Михайлович. — Может, найдутся, наконец, денежки обновить царскую рухлядь, до бесконечности ее ремонтировать нельзя.

— Давайте думать, что Кобе говорить будем, какую позицию займем — предложил Климент Ефремович.

— Поручить это дело Тухачевскому, в помощники ему отрядить Гришу, пусть уму-разуму учится — пожал плечами командарм. — Гриш, пойдешь в помощники к Михаилу Николаевичу? У Вас вроде отношения неплохие?

— Пойду — согласился Кулик, к его чести, не упускавший возможности научиться чему-нибудь полезному — другое дело, что шло это у него, как правило, бессистемно. — А отношения у нас с ним и правда неплохие.

— Семен, а не много власти Тухачевскому перепадет, как думаешь? — в кругу своих Ворошилов мог позволить себе роскошь быть откровенным.

— Какой власти, Клим? — Буденный был человеком практичным, очень трезво мыслящим. — Нынче у него Штаб, из которого ты все серьезное забрал, да полк охраны при Штабе. Вот и все, чем он распоряжаться может. Настоящей власти, которую войска дают, у него меньше, чем у любого комдива. Займется он артиллерией — какая власть у него будет, над ГАУ да инженерами? Сильную прибавку они ему дадут, али как?

— Никакой — признал нарком.

— Вот то-то и оно — подвел итог командарм. — Я твои опасения очень хорошо понимаю, Троцкий с..а еще та, и выкормыши у него гады отборные, того же Эйдемана взять, зверь хуже любых беляков (Роберт Петрович Эйдеман в годы Гражданской войны действительно выделялся какой-то уже совершенно запредельной жестокостью, сравнимой разве что с жестокостью Семенова, Унгерна и поляков — В.Т.). Вот только Тухачевский, очень на то похоже, дурью маяться перестал, а, решил за ум взяться. И что с того худого, скажи на милость?

— Если так, то ничего, кроме доброго — признал Ворошилов. — Только сомневаюсь я, Семен.

— Так не верь ему на слово, а погляди на дела — пожал плечами Семен Михайлович. — Язык соврет — недорого возьмет, а дело — штука основательная. Если он вправду дело будет делать на пользу Красной Армии, и, ничего такого мутить не станет, так это лучшее доказательство и будет.

Ворошилов молча кивнул, соглашаясь. Климент Ефремович понимал, что должность наркома обороны на три, если не на четыре ступени выше того, чего бы он мог достичь своими силами в руководстве Красной Армии, со всеми своими большевистскими заслугами. Так же он понимал и то, что его задача состоит из двух, равно важных, компонент — обеспечить лояльность Красной Армии Сталину и, суметь так поднять ее боеготовность, чтобы РККА могла защитить страну от совершенно реальной внешней агрессии. С первой задачей он справлялся неплохо — со второй же дела обстояли, как у негра внутри. Не был Ворошилов глупым человеком — и, оттого хорошо понимал, что у него самого, что у краскомов, на которых он опирался, с образованием хуже некуда. Классовое чутье штука необходимая — только при расчетах военной экономики и баллистики от него толку никакого. Вот и выходили натуральные вилы — у своих, верных и надежных, нужных знаний ни хрена нет, а, чужаков, у которых эти знания имеются, к штурвалу армейского парохода допускать никак нельзя — и, потому, что проконтролировать, что они будут делать, сплошь и рядом невозможно, и, потому, что окажись они у штурвала, сам Ворошилов им нужен не будет.

Если Тухачевский не врал в том, что он действительно собирается поднимать обороноспособность под ним, не покушаясь на его власть — это было счастье, как в сказке. Вот только Климент Ефремович давно вышел из того возраста, когда верят в сказки. Да и самого Михаила Николаевича он знал слишком хорошо, чтобы поверить в его искренность. Но другого выхода не было — если он не пойдет навстречу Тухачевскому, то, его не поймут даже Семен с Гришей. И, не факт, что поймет Коба. Слишком на тонком волоске все висело, чтобы можно было позволить себе роскошь отвергать любую помощь, любое предложение совместной работы.