Сфинкс на скале

Диону шестьдесят. Его тонкие, до сих пор изящные пальцы перебирают старые свитки. Ему очень грустно, и у него болит сердце.

Недавно к нему, как к одному из лучших переписчиков, заходил печальный парень с изможденным лицом. Дион давно знал его — раб по имени Тирон, принадлежащий отличному оратору Цицерону.

Цицерон сейчас добивается осуждения наместника Сицилии. Наместника зовут Гай Веррес. Дион благодаря Тирону знает все о ходе этого судебного процесса.

И то, что защитника Верреса зовут Квинт Гортензий, он тоже знает.

Он долго не говорил Тирону, насколько хорошо знает он и преступника, и защитника.

Сегодня Тирон придет опять, уже скоро. Дион сделал свою работу ("Только никому ничего не рассказывай, Дион, это очень важно!")

... Дион поначалу и писать-то не мог. Он читал, и у него тряслись руки.

Веррес, Веррес. Можно было ждать, что вырастет из тебя изрядный мерзавец — но не чудовище же!..

Дион был сицилиец по рождению, и когда читал о том, во что превратил Веррес его родной остров, слезы капали из-под его морщинистых век... А люди, о боги, Веррес, кто научил тебя хлестать людей розгами по глазам, драть с матерей деньги за то, чтоб их дети умерли быстро, а не в муках, привязывать в зимнюю стужу обнаженного человека к конной статуе Марцелла на площади, распинать римских граждан?!

А ты, Квинт. ТЫ ЕГО ЗАЩИЩАЕШЬ. Что делаешь ты?!

Стук.

— Входи, Тирон, незаперто. Забирай это...

Тирон добрый человек. Он видит покрасневшие, опухшие от слез старческие глаза.

— Твоя эта писанина, вот что со мною. Зачем ты просил меня переписывать это?.. Оригиналов недостаточно?..

— Мой хозяин кое-что задумал. Ему сдается, что наш великий и прекрасный Квинт Гортензий не все знает о том, что делал Веррес на Сицилии. Так что ты переписывал подарок нашему великому и прекрасному... Пусть полюбуется.

Тирон говорил не зло, а грустно и устало.

Дион заплакал.

— Да что с тобою?! Ты сицилиец?! Тут упомянуты имена твоих родных, которых Веррес...

— И это тоже... Не в том дело...

— Ну не по Верресу же ты плачешь сейчас!

— А если по Гортензию, Тирон?..

— Ох, — сказал тот, — и впрямь по нему тут плакать впору... Знаешь, а мой хозяин ведь любит его. С юности. Квинт для него был самым, самым лучшим, Марк Туллий даже подражал ему. А сейчас... не хочется Цицерону всего этого, понимаешь? Он так хотел бы, чтоб у них с Квинтом не было вражды... А ты-то, — опомнился Тирон, — ты-то что по нему рыдаешь?..

— Я их учил... Я же грамматик... И Квинта, и Верреса... Они... мои первые в Городе ученики... Тридцать лет назад...

Тирон так и вздрогнул. Схватил старика за плечи.

— Надень-ка плащ, Дион. И пойдем, пожалуйста!

— Куда?

— Ну пожалуйста, прошу тебя, хочешь, на колени встану?..

— Еще чего, Тирон, где твое достоинство?

— Плевать мне на достоинство! Я хочу, чтоб ты поговорил с моим хозяином! Идем же!..

Марк Туллий Цицерон, бледно-зеленый и красноглазый — видно, не спал всю ночь — удивленно поднял брови: не понял, зачем Тирон помимо свитков приволок какого-то несчастного старичка.

Дион впервые видел Цицерона так близко. На форуме видал, но издалека.

Хорошее лицо — умное и серьезное. Острые зеленые глаза. Густые русые — немытые, между прочим — волосы. С седою прядкой надо лбом. Но мордашка простоватая, видно происхождение-то... и, конечно, никакого сравнения с Квинтом, который сейчас в свои сорок четыре-сорок пять выглядел так, что юные девы безнадежно влюблялись. И у Квинта еще ни волоска седого не было...

— Хозяин, — сказал Тирон, — это Дион. Мне показалось, что он может сообщить тебе ответ на тот вопрос, над которым...

— ... я всю башку сломал? — мягко и просто закончил Цицерон. — А почему? Какое отношение ты, почтенный (надо же, "почтенный", подумал Дион) Дион, имеешь к Квинту Гортензию и Гаю Верресу?

— Я был их школьным учителем, благоро... уважаемый Цицерон.

Зеленые глаза вспыхнули — Марк Туллий словно не заметил обидной запинки, да и что там, не обращаются к всадникам так, как к нобилям.

— Да?! — спросил он с детским любопытством.

— Стар я врать...

— Ну, может быть, хоть ты объяснишь мне то, чего я не понимаю?..

— Ну, может быть, ты скажешь мне, чего не понимаешь?..

— Ах, вижу учителя, — засмеялся Цицерон. — Да ты грамматик ли? Не ритор?

— Не претендовал... Да и кого мне было риторике учить — Гортензия? Он лет с четырнадцати сам мог кого хочешь учить...

— Ты... мне про него расскажешь? Потом как-нибудь? Про него такого, каким ты знал его?..

Тирон не соврал. Цицерон действительно был крайне неравнодушен к сопернику.

— Даже прочитать дам, если хочешь, — буркнул Тирон, — Так что за вопрос-то, не уклоняйся от темы...

— ЧТО ИХ СВЯЗЫВАЕТ? — спросил Цицерон резко. — Гортензия и Верреса. Ни дружбы, ни родства. Так ЧТО?

То бишь, почему Квинт его защищает, подумал Дион. Да ты не туда смотришь, Марк Туллий... Веррес стал наместником Сицилии не своею драгоценной волей — точней, не только ею. В сенат смотри, или тебе с задней скамейки плохо видно?.. Почему, почему. Может, и заставили. Может, и еще что.

— Так что? — нетерпеливо повторил Цицерон.

И Дион, зная, что не кривит душою — скажи "дружба", но ведь он знал, что потом никакой дружбы не было — ответил:

— Не знаю.

FINIS